Саморегуляции и выбор в преодолении субъективной неопределенности

Размещено на http://www.allbest.ru/

Саморегуляции и выбор в преодолении субъективной неопределенности

Корнилова Т.В.

Введение

Изучение готовности (предпосылок) и умения человека использовать все свои психологические возможности в решении жизненных и профессиональных задач - один из аспектов развития представления саморегуляции как самореализации человека. Ведущую роль в ее процессуальном становлении занимают новообразования, опосредствующие функциональное развитие - актуалгенез выборов как актов преодоления неопределенности.

Под преодолением неопределенности в данном случаем мы подразумеваем (в самом общем смысле) конструктивную активность человека во всех тех ситуациях, когда имеющиеся в его распоряжении способы ориентировки (в предметном мире, мире людей и мире идей) недостаточны и для успешного функционирования (как в приспособительном, так и в надситуативном контекстах). При этом человек порождает цели и средства их достижения, идеи и смыслы, вводя тем самым ту «субъектную» составляющую в ситуацию неопределенности, благодаря которой она преобразуется и разрешается. Эта субъектная регуляция по-разному понимается в исследованиях, отводящих первенство проблематике выборов человека в сложных динамических средах или смысловой регуляции поступка, при изучении интеллектуальных и личностных переменных в ситуациях «рационального» и «морального» выбора, но в любом варианте психологической регуляции выбора встает вопросах о реализуемых в нем уровнях и средствах саморегуляции.

При таком понимании саморегуляции как преодолении думающей личностью условий неопределенности на основе использования своих потенциальных возможностей возникает ряд вопросов:

- как соотносятся ресурсы и актуалгенез тех психологических средств, которые привносятся субъектом в ситуацию при ее преобразовании и разрешении;

- каков должен быть способ описания средств саморегуляции - структурный (морфологический) или функциональный (динамический);

- можно ли рассматривать отдельно вклады со стороны когнитивных и личностных составляющих или следует переходить к единицам, предполагающим их взаимодействия (единство интеллекта и аффекта);

- как соотнести конструкты саморегуляции и креативности, если порождение новообразований включается в рассмотрение саморегуляции;

- как различать функции метаконтроля, контроля поведения, рефлексии, самодетерминации и собственно саморегуляции с точки зрения специфичности реализующих саморегуляцию процессов (и следует ли их полагать);

- как отличать активность и средства саморегуляции и активность как молярные единицы деятельностного опосредствования;

- как соотносятся уровни осознаваемых и неосознаваемых средств саморегуляции (а также конструкты сознания и метаконтроля, непроизвольного и произвольного и т.д.).

Невозможно раскрыть все эти направления теоретического анализа проблемы саморегуляции в одной статье. Но можно подойти к конкретизации возможных ответов, если учитывать, во-первых, что часть из этих вопросов рассматривается в сложившихся в литературе психологических подходах (Субъект и …, 2007); во-вторых, что авторы концепций исходят из конструктивных построений предмета саморегуляции и собственного опыта изучения тех видов психологической реальности, соотносимых с конструктом саморегуляции. В-третьих, можно рассматривать те механизмы саморегуляции, выдвижение которых консолидирует ряд названных дихотомий в представлениях об ее конкретных формах.

1. Саморегуляция - отдельный процесс или аспект любых форм активности, связанной с преодолением неопределенности?

Названный нами третьим путь реализуется в обосновании представлений о динамических регулятивных системах - ДРС - как психологических единицах, не предполагающих особых процессов, соотносимых с конструктом саморегуляции (помимо выделяемых в общей психологии - от частных до интегративных), но выделяющих аспект саморегуляции как характеристику новообразований, выполняющих регуляторную функцию актуалгенеза решений и действий человека в условиях неопределенности.

Этот путь в определенной степени снимает противопоставления по следующим направлениям в раскрытии конструкта. К 80-м гг. ХХ века в отечественной психологии исследования саморегуляции, как отмечала К. Абульханова-Славская, шли параллельно развитию исследований в рамках деятельностных концепций, которым понятие саморегуляции не требовалось (1980). Они конструировали иной предмет изучения - активность, не охватываемую деятельностными структурами. В частности, сюда были отнесены и процессы принятия решений (ПР).

С тех пор были обсуждены кажущиеся противоречия, в частности, «исчезновения» деятельности в надситуативных формах активности (Петровский, 1992), ограничения деятельностного подхода в отношении решения проблем внедеятельностных форм активности и творчества (Корнилова, Тихомиров, 1990; Смирнов, 1993), соотношения понятий индивидуального стиля деятельности и саморегуляции (Моросанова, 1997); оформлена парадигма субъектного подхода как основы переформулирования предмета психологического анализа (бытие субъекта и его развитие) (Брушлинский, 2003).

Разработка теории саморегуляции в работах В.И. Моросановой прошла этапы информационного понимания связываемых с саморегуляцией базисных процессов (в исходной концепции О.И. Конопкина, которую указывала Абульханова-Славская в цит. работе 1980 г.), его преодоления в направлении раскрытия ее деятельностного опосредствования (Моросанова, 1997), а затем и освоения новой методологической платформы исследований саморегуляции на основе субъектного подхода (Моросанова, Аронова, 2007). При этом два момента остались связующими для этой психологической теории.

Первый заключается в предположении об особом виде психической активности, связываемом с управлением другими базисными процессами (т.е. процессуальном контролем). Второй - в понимании этих процессов как интегральных и конкретизируемых в отношении доопределения целей деятельности, моделировании ситуации, выбора средств целедостижения и т.д. Репрезентации их на уровне сознания позволяли отражать их в самоотчетах (в опросниках) и сопоставлять с индексами процессов других уровней. Соответственно процессы планирования, моделирования, оценки результата и др. суммировались в общий показатель уровня самоконтроля.

Также выделяя категорию субъекта в качестве ведущей и фокусируя его регуляторную функцию, Е.А. Сергиенко выдвигает более широкое понятие контроля поведения (2007). При обзоре других концепций саморегуляции ею подчеркиваются два аспекта, выдвижение которых на первый план выглядит вполне оправданным. С одной стороны, это апелляция к принципу системности (в варианте системно-субъектного подхода), включающего взаимоотношения между понятиями личности и субъекта (как командного и исполнительного звеньев). С другой стороны, это обращение к принципу развития - и субъекту развития, - что предполагает континуальность в движении к самопроизвольности; а мы подчеркнули бы здесь идею многоуровневости форм контроля. Эта же идея прослеживается и в системно-деятельностных концепциях психической саморегуляции функциональных состояний.

Когнитивный, личностно-эмоциональный и активационный компоненты, как и предположения о движении стадиального развития от непроизвольных к произвольным и волевым формам обсуждаются для саморегуляции как функциональных состояний, так и поведения. Обращение психического образа на себя (самосознание, мотивацию, личностные свойства саморегуляции) также оказывается общим для многих подходов, хотя кто-то отстаивает и более унитарные позиции (первенство энергоинформационных процессов или личностно-мотивационных).

Не проводя обзора всего поля теоретических взглядов на проблему саморегуляции, которую можно реконструировать благодаря изданиям материалов двух последних конференций на эту тему (Субъект и …, 2007; Личностный ресурс, 2009), отметим, что сегодня те или иные методологические принципы - единства сознания и деятельности, системности, развития, активности, субъекта, личности - уже не столько противопоставляются, сколько интегрируются, хотя они содержательно по-разному развиваются в отдельных концепциях. Источником «торжества многообразия» выступают здесь не только исходные методологические и теоретические предпочтения, но и предметные предпосылки, а точнее те изучаемые психологические реалии, которые выдвигаются на первый план выделенным предметом изучения.

Предлагаемое нами понимание саморегуляции также не свободно от выделенных предметных предпочтений, общее название которым - процессы регуляции выбора как принятия решений в условиях субъективной неопределенности (Корнилова, 2003). А исходные теоретические позиции, заданные культурно-исторической психологией и смысловой теорией мышления, от которых мы отталкивались, позволяют реконструировать такой фокус саморегуляции как интеллектуально-личностное опосредствование выбора. В отечественной литературе можно выделить работы, связывающие субъективную регуляцию выбора преимущественно с когнитивными процессами, включая метамышление (Карпов, 2000), либо с процессами актуализации личностного потенциала - от выборов между мотивами до свободы выборов как проявления самодетерминации личности (Леонтьев, 2000).

В отношении зарубежных теорий отметим пока только один аспект. Ведущей в англоязычной литературе к 2001 г. стала книга ученых, которые в соответствии с читаемым им курсом в Гарвардском университете назвали книгу «Рациональный выбор». В прошлом году книга переиздана (Hastie, Dawes, 2009) и, как сказано в предисловии, пока не появилось другой, которая бы продемонстрировала смену исследовательских парадигм в области психологической регуляции выбора. Но в переиздании она завершается главами, в которых ведущую регулятивную роль заняли уже не когнитивные основания, а эмоциональные влияния и межфункциональные связи в определении направленности принимаемых субъектом решений.

Рассмотрение в качестве ведущей проблемы личностного выбора статус его как свободного затушевывало проблему оснований его психологического опосредствования, что уводило от анализа взаимодействий интеллектуальных и многоуровневых личностных составляющих. В результате изучение процессов смыслообразования при личностном выборе исключали предположения о человеке думающем; и не случайно М.К. Мамардашвили видел проблему в возвращении уважения человеку думающему, «додумывающему» свои мысли (1985). А модели, реконструирующие когнитивную регуляцию выбора как ПР, выносили за скобки личностные факторы как отклоняющие решения от оптимальных стратегий. Разведением моделей на нормативные и дескриптивные шло, в частности, по линии возможных формализаций оснований рационального выбора как нормативного и выявления тех искажений, которые обусловлены «ловушками ума» (в теории Тверского-Канемана), мотивационными влияниями (Корнилова, 2003) или другими личностными основаниями предпочтений субъекта, например, страстью к преодолению границ (Козелецкий, 1991).

В наших исследованиях понятие принятие интеллектуальных решений было введено как предполагающее, что опосредствованный мыслью человека -- и в этом смысле рациональный -- выбор должен рассматриваться также и как личностный, поскольку при любом выборе актуализируется система опосредствующих его личностно-мотивационных процессов, иерархии которых выступают новообразованиями, возникающими в ходе его смысловой регуляции (Корнилова, Тихомиров, 1990). И как нельзя противопоставлять личностную и когнитивную регуляцию выбора, также не следует автономизировать интеллектуальную и креативную подготовку решений. Это продуктивно в исследовательских целях для уточнения изменяющихся в ходе личностной регуляции базисных процессов ориентировки в ситуации, что в школе О.К. Тихомирова называлось, в частности, структурирующей функцией мотива. Но когнитивно-мотивационные основания оценок альтернатив при выборе включены в целостные иерархии, где структурирующую функцию выполняет самосознание личности. Именно личность приемлет или не приемлет ту или иную направленность решения и отвечает за выбор как минимум перед собой.

Гипотезы о динамическом изменении единиц подготовки выбора, об их многоуровневости как с точки зрения движения от имплицитных теорий субъекта до уровня самосознания, так и иерархизации процессов интеллектуального и личностного оценивания, о взаимодействии этих составляющих в процессуальном становлении систем регуляции выбора обусловили наше обращение к конструкту саморегуляции как интерпретационному понятию. Оно стало необходимым для такого фокусирования роли субъекта в интеллектуально-личностном обусловливании его свободного выбора, когда уже не нужно предположения об отдельном процессе или отдельной инстанции «саморегуляции».

Более подробно понятие динамических регулятивных систем будет раскрыто нами позже. Пока же отметим, как этот конструкт позволил переосмыслить основания построения психологической концепции саморегуляции. В нашем понимании саморегуляции это понятие включает уже не представление о специальной психической активности, а выступает для обозначения интеграционной оценки реализуемых человеком «пиков» функционального развития новообразований - подготовки и реализации - выбора. Это позволяет предполагать не отдельные базисные процессы саморегуляции (планирования, моделирования и т.д.), а многоуровневые динамические иерархии качественно разных процессов - как интеллектуальных, так и личностных, как отражающих ориентировку в ситуации и возможных целях и последствиях выбора, так и обращенных на себя - свое личностное Я, процессы самосознавания и самостановления (Корнилова, 2007).

При методологическом анализе принципов построения концепций регуляции выбора важно было подчеркивать идею открытости ДРС в противовес моделям замкнутого регулятивного профиля (Корнилова, 2005). При обращении к интегративной роли ДРС важным становится соотнесение принципов сознательной регуляции с метаконтролем и самооцениванием. Но прежде чем перейти к последнему аспекту рассмотрим методологические предпосылки понимания ДРС как единиц саморегуляции и включенность в них процессов, означающих актулгенез интеллектуально-личностного потенциала человека в ходе регуляции его выборов.

В целом интеллектуально-личностный потенциал можно рассматривать в качестве интерпретационного понятия, которому в психологической реальности соответствуют акты психологической регуляции решений и действий человека, за которыми стоят динамические регулятивные системы, включившие в себя те или иные иерархии процессуально представленных интеллектуальных и личностных компонентов.

неопределенность саморегуляция личностный

2. Динамические регулятивные системы как единицы саморегуляции

Структурное рассмотрение понятия саморегуляции предполагает выделение иерахичности в опосредствующих его компонентах и процессах. Динамическое его понимание связано с соотнесением понятий деятельностного и многоуровневого регулирования. Деятельностный контекст задается тем, что о саморегуляции предполагается говорить именно в связи с процессами целеобразвания и целедостижения; т.е. вне целевой регуляции решений и действий конструкт саморегуляции требует теоретических добавлений в его отнесенности к каким-то еще реалиям - автоматической, а точнее непроизвольной регуляции; индивидуальным паттернам адаптации и т.д.

Введение понятия ДРС (Корнилова, 2002, 2005) было направлено на преодоление структурно-морфологической и функционально-динамической парадигм в исследованиях саморегуляции. В психологическом исследовании безотносительно к актуалгенезу определенных действий или выборов субъекта - как актов преодоления неопределенности - можно измерять личностные свойства или показатели интеллекта, но не показатели саморегуляции. Хотя можно устанавливать роль их в качестве предикторов выбора субъекта. Основное отличие ДРС - это функциональность иерархий качественно разных процессов, их конкретность (это всегда определенные иерархии, а не спектр их возможностей), а также парциальность, означающая как связанность с определенными этапами постановки и достижения целей. Эти иерархии образуются процессуально, и их структуры отвечают функции психологического опосредствования процессов целеобразования и целедостижения.

Структурных аспектов здесь как минимум два - структуры целей и процессов, одновременно представленных в иерархиях ДРС. Динамических тоже множество - и временной аспект, и функционального соподчиненияч разноуровневых процессов, и указанные их связи с реализацией целевых структур. Понятие система (в ДРС) фокусирует не только апелляцию к общенаучному принципу системного анализа или системной детерминации (что также можно обсуждать). Главное - оно включает предположение о конкретном соподчинении - в каждый рассматриваемый временной промежуток - процессов разноуровневой регуляции выборов как средств преодоления субъективной неопределенности ситуации. Соответственно меняется суть исследовательского подхода: эти иерархии нельзя постулировать заранее, они должны еще быть идентифицированы именно как новообразования в ходе подготовки решений и действий; причем апелляции к самосознанию будет явно недостаточно, поскольку сам субъект может не знать о психологическом содержании этих иерархий. Тем самым получает следующее решение вопрос о связи осознанности и саморегуляции: осознаются процессы представленности личностного Я в своих решениях, но не осознаются регулятивные системы, конкретизирующие когнитивные и личностные основания выборов.

В ДРС как понятии, задающем представление о единицах саморегуляции, звучит еще одна отнесенность - к идее множественной регуляции, а точнее одновременной представленности ряда процессов, посредством которых осуществляется саморегуляция. Другой стороной этого выступает аспект многоуровневости конструкта, который задан представлением об актуализации в системах саморегуляции множественных процессов - и личностных (мотивационных, эмоциональных и т.д.), и интеллектуальных (более широко - когнитивных). Новым выступает также положение о применение к регуляции выбора концепции Л.С. Выготского о культурных средствах преобразования психических систем, а именно к представлению их актуалгенеза в единой системе и реализации на разных уровнях осознанности и произвольности (Корнилова, 2009). Три следствия положений школы Л.С. Выготского в их развитии О.К. Тихомировым используются при таком представлении ДРС.

1) Положение о психологических системах как определяемых по соотношению включенных в систему процессов (Выготский, 1982), что противопоставлялось О.К. Тихомировым (1992) другому типу апелляции к системному подходу - как общенаучной методологии.

2) Идея единства аффекта и интеллекта, поскольку речь идет о смысловых полях, в которых мысль рождается не из другой мысли, а из мотивирующей сферы сознания (Выготский, 1982); таким образом, единица саморегуляции может быть только комплексной по своему составу и предполагать взаимодействия процессов, относимых к сферам познания и личности.

3) Идея структурирования опосредствующих решения и действия процессов только в актуалгенезе; за этим стоит также идея открытости динамических иерархий, в которых совершенно разные процессы могут выдвигаться на верхние уровни в регулятивной системе.

3. Предпосылки связей конструкта саморегуляции с исследованиями интеллекта и личности

Рассмотрение ДРС в качестве единиц саморегуляции предполагает разное отношение к теориям интеллекта и личности, мышления и смыслообразования. В отношения поля психологических теорий интеллекта можно выделять приближающие (связующие) линии анализа и более индифферентные - к понятию саморегуляции - концепции. Теории, рассматривающие интеллект как ресурсы, структура которых и раскрывает его психологическое понимание, не задают представлений о динамике его становления (а не только применения, использования) в саморегуляции. Метафорическое представление об интеллекте в них соотносимо с представлением о мешке или подвале, куда помещаются приобретения субъекта и откуда он их извлекает по мере надобности. И даже когда речь идет о ментальных репрезентациях, их уровни свидетельствуют скорее о достигнутых уровнях интеллектуальных приобретений, по отношению к которым лишь косвенно можно судить о средствах их включения в регулятивные профили решений и действий.

Понимание способностей как формирующихся в деятельности субъекта, а приобретаемого опыта - как используемого для этого «строительного материала», не обязательно выводит конструкт интеллекта за рамки понимания его как потенциала, измеряемого глубиной ресурса. Структурно-динамическая теория, разрабатываемая Д.В. Ушаковым (2003), дает иной взгляд на интеллектуальный потенциал - как потенциал к формированию интеллектуальных структур. Динамический аспект и зависимость структур от функционирования когнитивных процессов (в онтогенезе и актуалгенезе) выступают в ней ведущими и позволяющими связывать такое понимание интеллекта с идеей функционирования ДРС. Другой аспект сближения представлений о саморегуляции с теориями интеллекта дает подход Р. Стернберга. В нем включаются представления о составляющих интеллектуальных способностей в таких единицах, где одновременно задается содержательное и функциональное понимание; так, в частности, определяется в этой концепции таситное знание (Стернберг и др., 2002). Кроме того, функционирование интеллекта связывается в ней с успешностью целедостижения, мудрость - с принятием неопределенности, а комплексный подход к измерению интеллектуальных способностей связывает пути его развития с теми особенностями ситуаций, в которых соответствующие составляющие (академических, практических способностей, креативности) выступают ведущими.

В отношении мира теорий личности также появляется возможность селекции личностных образований, проблем и теоретических моделей, с которыми в первую очередь можно связывать конструкт саморегуляции. Это теории, подчеркивающие 1) динамический аспект личностного становления подход Л.И. Анцыферовой (2004), роль в становлении самосознания средств культурно-исторического развития (Асмолов, 2000), 2) фокусирующие в качестве ведущих процессы смыслообразования и личностно-мотивационной регуляции выбора; 3) уровневые теории, предполагающие взаимодействия личностной сферы с познавательными возможностями субъекта. Так, из выделяющих стадии личностного развития теорий следует назвать подходы Л. Колберга и Айзенберг-Гиллиган (при необходимой критике содержательно иных оснований заложенных в них представлений о развитии, чем это представлено в методологии деятельностного подхода и культурно-исторической теории) (Корнилова, Новотоцкая-Власова, 2009).

Однако кроме теорий, рассматривающих в качестве своего предмета интеллектуальный потенциал или личностный, в психологии можно выделить еще ряд направлений, учет которых необходим для понимания функционирования интеллектуально-личностного потенциала в саморегуляции. Это зарубежные исследования субъективной неопределенности. Они лучше известны отечественному читателю по сборнику, представившему переводы статей авторов «проспективной» теории (Тверски и др., 2005). Мы же хотим указать и на другой теоретический задел. Это теории контролируемой неопределенности, предполагающие анализ функционирования субъекта в сложных динамически изменяющихся средах - СДС (Osman, 2010).

Последние менее известны в отечественной литературе, хотя их истоки связаны с введенным Д. Дернером методическим приемом решения так называемых комплексных динамических проблем (1997). «Контролируя неопределенность» - так буквально называется последняя из опубликованных работ, посвященная представлению теорий поведения (включая выбор и научение) в СДС. В ней выделяются различные когнитивные механизмы саморегуляции.

Так, разработаны модели, показывающие, что знание, основанное на случаях и знание, основанное на правилах, включено в системы саморегуляции по-разному: эти ментальные основания регуляции функционируют как независимые друг от друга, они кодируются, хранятся, используются по-разному. В теориях, рассматривающих научение на базе единичных случаев, подчеркивается роль абстрактных оценок (ранее это были апелляции к памяти) и эксплицитных процессов, особенно контрольно-исполнительных (мониторинг). Теории «проверки гипотез» и «когнитивной нагрузки» рассматривают, каким образом человек преодолевает свои ограничения в сложной ситуации. Например, он вместо более глубоко ее анализа может выдвигать неспецифические цели, в ходе достижения которых на основе эксплораторного поиска и устанавливается лучшее из возможных решений.

Неспецифичные цели ведут к появлению знания, переносимого за пределы исходного контекста. Знание, приобретенное при специфичной цели, напротив, связано только с заданиями, имеющими схожую целевую структуру. Таким образом, сознательно изменяя направленность целеобразования, человек оказывается способным к построению эффективных стратегий выбора, которые, казалось бы, увеличивают исходную неопределенность. Но тем самым они увеличивают компонент контроля используемых знаний и стратегий.

Как конструкт саморегуляция используется, во-первых, в моделях, предполагающих, что внутренние динамические процессы, включенные в постановку и поддержание целей в CDC, тесно связаны с теориями контроля, разработанными в кибернетике. Так, в теориях Миллера-Галантера-Прибрама и Вакувера-Путки негативная обратная связь положена в основу самоконтроля - изменения поведения регулируются за счет выявления несоответствия желаемого и действительного через циклы негативной обратной связи. Прогресс достигается за счет модификации поведения в целях последовательного приближения к цели, но это зависит от связи между усилиями и воспринимаемой способностью. Чем выше воспринимаемая способность, тем меньше усилий прилагается субъектом. Предполагается немонотоническая связь между самоэффективностью, которая определяет время и усилия, направленные на достижение цели, и мотивацией.

Во-вторых, разрабатываются модели, ставящие под вопрос адекватность аналогий между саморегулирующимися механическими, биологическими и электрическими системам и системами внутренного саморегуляционного контроля у человека. Несмотря на эти теоретические различия, теории саморегуляции - социально-когнитивная теория Бандуры и Локка (Бандура, 2001), теория постановки целей Локка и Латама, теория контроля Ванкувера и Путки - соглашаются в отношении основных процессов (постановка целей, самоэффективность, мотивация, оценочные процессы), как включенных в обучение контролю в CДC.

Общность позиции заключается в том, что в сердцевине познания человека лежат оценочные суждения об успешности свободных (само-продуцируемых) действий человека, что называется воспринимаемой самоэффективностью. Эти суждения регулируют мотивационные, аффективные процессы и процессы выбора. И ожидания людей в отношении их способности осуществлять контроль окружающей их среды (в широком смысле) рассматриваются как определяющие постановку целей и предпринимаемые действия.

В этих концепциях цель - это стандарт, с помощью которого человек оценивает обратную связь от выполнения действий (хорошо-плохо, успешно-неуспешно). Отметим, что это скорее соответствует представлению о цели в теории функциональных систем П.К. Анохина, но не в деятельностной концепции А.Н. Леонтьева, где важным является психологическая реальность цели как осознанно предвосхищаемого результата. Поэтому обращение к процессам целеобразования и целедостижения могло бы рассматриваться в качестве общего место в указанных разнонаправленных концепциях, если бы не понимание, что регулятивная роль относится не к конструкту (цели), а к соотносимыми с этим конструктом психологическими реалиями. Таким образом, недостаточно указывать на целевую регуляцию - она будет качественно различной в зависимости от понимания цели как объективного стандарта, результата или предвосхищаемого - и осознанного - образа.

В зарубежных теориях саморегуляции, соотносимых с конструктом самоэффективности, целевое поведение оценивается как качественно (самоэффективность), так и количественно (ресурсы, время, усилия). Оценочные суждения в отношении самопродуцируемых действий отслеживают релевантную информацию, модулируют мотивацию, поддерживают или прекращают деятельность.

Оценочные суждения с позиции предположения о ДРС - лишь составляющее звено саморегуляции. Психологический анализ должен быть направлен на установление, как эти суждения формируются, какими процессами представлены и каким образом функционально входят в образуемые иерархии регуляции постановки и достижения целей.

4. Самосознание на верхних личностных уровнях систем саморегуляции

Обращение к уровням самосознания как включающим процессы самокатегоризации и самооценивания, а значит к конструктам самопознания и самоотношения выступает необходимым этапом построения общепсихологической концепции саморегуляции. И эта работа начала проводиться (Моросанова, Аронова, 2007). Но вместе с тем еще недостаточно теоретически проинтерпретированными являются, по нашему мнению, два аспекта проблемы. Первый - это различение процессов самосознавания и процессов саморегуляции, т.е. проблемы переходы от конструирования знания о себе (включая предвосхищения, предзнания и самооценки) к самоконтролю, от этапов целеобразования к этапам целедостижения, от процессов осознавания своих личностных ценностей к выборам в соответствии с ними своих решений и действий. Второй - интерпретация саморегуляции в ценностных контекстах. Говорить о личностных уровнях саморегуляции безотносительно к уровню личностных ценностей или образуемых личностью смыслов невозможно, поскольку при изучении уровня личностного самосознания разведение ценностных контекстов как содержательных оснований направленности целей выбора, не прямо связанных с иерархиями глубинной мотивации, и процессуальных аспектов его становления вызывает существенные возражения.

Само по себе признание регулятивной функции психического (или субъекта) не означает того, что принятый принцип заменяет конкретно-психологическую реконструкцию путей и средств его реализации. Теоретические наработки в этом отношении уже делались. В психологии личности обсуждались мотивирующая функция самосознания и роль конфликтных личностных смыслов (Столин, 1983), ставилась проблема парциальности или общности влияний со стороны уровней нравственного самосознания личности (Анцыферова, 2004; Чеснокова, 1988). Смысловая регуляция выступила проблемой в контексте трактовок экзистенциального выбора (Василюк, 1997; Леонтьев, 2000). В специальной работе нами показана необходимость включения латентной переменной принятия неопределенности в целостную систему личностной регуляции, объединяющей влияния уровней нравственного самосознания и функционирования эмоционального интеллекта (Корнилова, Новотоцкая-Власова, 2009).

Из более общей проблемы свободы выбора выделим здесь только один аспект - саморегуляции как свободы личностного выбора и различий в понимании его самодетерминации. Более века назад, до возникновения экзистенциальных концепций и деятельностного подхода к пониманию личности была четко сформулирована мысль о связи проблемы свободного выбора, самодетерминации и пути, который проходит человек в своем личностном становлении. Причем это случилось в философии интуитивизма, - казалось бы, не вполне для нее подходящей методологической базы. Это положение А. Бергсона (1992) о том, что именно целостный путь личностного развития определяет осуществляемый человеком выбор. Человеку этот выбор может казаться свободным. Но человек не может быть свободным от себя самого и всего предшествующего пути своего личностного развития. Этот личностный «вектор» задавал иной контекст понимания интегративной и направленной регуляции свободного выбора, чем в неокантианской трактовке поступка с позиций трансцендентального Я и логики морального императива.

В психологии проблема соотнесения инстанций «разума» и «эмоций» (как широко обозначения всех не когнитивных оснований предпочтений субъекта) задала демаркационную линию психологических моделей, подчиняющих уровни нравственной регуляции выбора, с одной стороны, уровням интеллектуального развития и разумного освоения моральных норм («моральный человек» по И. Канту, нравственные суждения по Ж.Пиаже, стадии развития морали по Л. Колбергу - доличностной, конвенциональной и собственно личностной - постконвенциональной морали), а с другой стороны, выделяющих эмоционально-личностные составляющие в основах регуляции поступков. При этом следует отметить, что проблема свободы в отношении экзистенциальных выборов и психологические закономерности выбора в контексте моральной его регуляции, соотносимой с когнитивными и эмоционально-личностными предпосылками, обсуждаются в психологии достаточно автономно. Этому способствуют разные методические подходы - например, анализ личностного выбора в рамках практики психологического консультирования, с одной стороны, и экспериментирование на материале так называемых моральных дилемм, с другой.

Иным образом становление разумного начала в регуляции морального выбора можно было бы предполагать в рамках становления культурно-исторической концепции. Но проблема морального выбора не была в ней освоена так, как идеи управления эмоциями или становления волевой регуляции поведения. И не случайно, что в начале нового столетия (XXI) на волне успехов психофизиологии и когнитивной науки в психологии появляются модели, вводящие представления о фреймах, интерпретационных схемах, лежащих в основе регуляции нравственного выбора, которые начинают прямо апеллировать к мозговым структурам, отвечающим за локализацию эмоций (Monin et al., 2007). Это вообще выводит за рамки обсуждения проблемы становления и роли личностных ценностей, ценностных при освоении человеком моральных норм.

Врожденный характер моральной способности - закономерная характеристика функционирования ее по аналогии с языковой способностью, понятой как порождение грамматик, по Хаузеру (2008). Казалось бы, ушедшая в далекое прошлое из психологии нативисткая позиция вновь вернулась к концу ХХ века. И определенную роль в ее возрождении сыграла недостаточность теоретической работы психологов, которая не включает специальных усилий по интеграции исследований в областях личностного выбора, личностных ценностей, рационального выбора, а тем более комплексных исследований, которые выделяли бы многоуровые иерархии регуляции решений и поступков, предполагая множественность, качественное своеобразие входящих в них процессов или идею «динамической локализации» саморегуляции (по аналогии с известной в школе Выготского-Лурии локализации высших психических функций).

Психологии еще предстоит разрабатывать те пути изучения самосознания личности, которые позволят не сводить его регулятивную роль к упрощенным дихотомиям «рефлексии-импульсивности», внешней-внутренней детерминации или «разума-эмоций». И направленность на динамические, процессуальные аспекты как становления самопознания и самоотношения, так и их включенности в психологические механизмы регуляции решений и действий человека является лишь одним важным аспектом. Другим, не менее важным, на наш взгляд, должен быть поиск психологических механизмов функционирования в самосознании - и динамических структурах саморегуляции - личностных ценностей.

В специальной работе, посвященной наследию смысловой теории мышления О.К. Тихомирова, мы отмечали (2008), что его беспокоила традиция излишне социологизаторского подхода к построению теории личности на основе выдвижения на первый план иерархий личностных смыслов. Сосредоточение на дифференциации видов и типов этой иерархии означала для него «более узкую трактовку личности», чем следует из установления этапов личностного развития (Тихомиров, 1992).

Иерархия мотивов складывается уже в дошкольном возрасте. Это первый глобальный уровень личностного развития. Второй уровень связывался им со вторым рождением личности - «сознательной личности». На этом уровне человек сознательно и активно строит свои иерархии, приводя их в соответствие с социально заданными нормами и ценностями. Человек отдает себе отчет в том, в какие системы отношений он включается. Таким образом, верхний уровень саморегуляции - это самосознание личности, функционирующее и в метаконтроле его решений и действий: «На высших этапах становления личности это может привести к попыткам активного выхода из той или иной системы общественных отношений и перехода в другие системы» (Тихомиров, 2006, с. 510).

О возможных соотнесениях понятий метаконтроля и саморегуляции мы продолжим речь в следующем параграфе. Сейчас же завершим параграф проблемой, к которой постепенно подводило предшествующее обсуждение. Она заключается в невозможности судить об уровнях самосознания или саморегуляции безотносительно к содержательному ценностному аспекту (регулятивной роли личностных ценностей). В какой степени «личностным» можно будет назвать выбор в противоположную своим ценностным устремлениям - в этом вопросе задано несовпадение контекстов самоконтроля поведения и верхних уровней саморегуляции. Это редко обсуждаемая проблема: саморегуляции больше в выборе в соответствии с принятыми личностными ценностями или в выборе в противовес им? Хотя частично она включена в вопрос о направленности поступка.

Из многочисленных рассуждений относительно различения понятий действия и поступка приведем только одно, демонстрирующее крайнюю точку в становлении личности, но, что главное в данном контексте, предполагающее временную ось - длящегося личностного становления. «Если же поступление длится, то поступки возникают не как реакция на ситуацию, а осуществляются изнутри, по велению самого становящегося Я. При этом может оказаться неважным, какова реально сложившаяся иерархия ценностей, - ее консолидированность может обеспечить сильные поступки вне зависимости от их морально-этической оценки. В этот момент поступки сливаются, превращаясь в подвижничество или злодейство» (Зинченко, 1997, с. 188).

На современном этапе развития психологии включение в содержание психологических теорий ценностного аспекта уже не рассматривается как нарушение критериев научности (Ценностные… , 2008). И рассматривать взаимодействия личностно-интеллектуальных составляющих саморегуляции безотносительно к нравственным компонентам оценки действий или решений человека уже нельзя. Видимо, предстоит еще и путь интеграции исследований произвольной и постпроизвольной регуляции с исследованиям регуляторной роли со стороны уровней нравственного самосознания личности. Пока противоречия переходов от осознавания личностных ценностей к произвольному контролю, от знаемого к действенному, от принятого намерения к его реализации выглядят столь глубокими, а различия волевой регуляции и других форм самоконтроля поведения столь не явными, что исследователи как бы пропускают проблему общих регуляторных механизмов и сосредотачиваются на индивидуальных стилях саморегуляции либо общих проблемах метаконтроля.

5. Заключение о соотношении понятий саморегуляция, неопределенность и выбор

В развитии методологии деятельностного опосредствования обращение к представлениям о преодолении субъектом неопределенности связано со следующими проблемами. Во-первых, с возможностью понимания активности субъекта как функционально опережающей развертывание деятельностных структур (Смирнов, 1985; Петровский, 1992; Корнилова, Тихомиров, 1990). Во-вторых, с включением в контекст анализа представлений о метаконтроле, причем при учете того, что современное звучание этого конструкта (Корнилова, 2009; Fox, Riconscente, 2008) не вполне перекрывается с представлением о саморегуляции в рамках культурно-исторической психологии. И, в-третьих, с развитием на основе позиций культурно-деятельностной концепции теорий так называемого среднего уровня, роль которых - конструктивное прояснение возможности соответствующего понимания изучаемых психологических реалий с опорой на современные методы теоретико-эмпирического исследования.

Именно в ситуации выбора из альтернатив, которые заданы либо порождаются субъектом, необходимость преодоления неопределенности становится основной психологической характеристикой ситуации - как принятой ситуации выбора. Если речь идет о вынужденном выборе (под давлением, угрозой и т.д.), то у человека нет возможности принимать решения на основе собственных - личностно принятых - критериев. Это специально стоит отметить, поскольку слово «выбор» закрепилось как раз за крайними ситуациями - ситуациями, где человеку не нужно принимать решения (вынужденный выбор, механический выбор - устройством, действующим по алгоритму, алгоритмический выбор - и в том случае, если по правилам действует и человек) и, напротив, где выбор происходит на верхних уровнях личностной регуляции (моральный выбор, экзистенциальный выбор). В последнем случае речь идет о постпроизвольной регуляции, когда ситуации выбора также по существу нет, но по другой причине - человек не может поступить так, что это будет противоречить его ценностям. Произвольность выбора означает также принятие человеком той личной цены, которая будет заплачена за выбор как собственное (авторское) решение проблемы. Разрешение ситуации неопределенности в результате выбора - это и нахождение той точки необратимости, которая означает, что выбор был сделан, даже если это не фиксировалось внешним результатом (например, сообщением решения). Итак, выбор как решение - это процесс примеривания альтернатив к своему личностному Я (Корнилова, 2003).

О выборе следует говорить в тех случаях, когда человек сохраняет достаточную степень произвольности не только в оценивании альтернатив (или множественных исходов), но и в самоопределении относительно своих личностных ценностей. В актах выбора человек ориентируется не только на исход в развитии ситуации (его решением), но и на то, кем он станет в результате своего выбора. В отличие от названных крайних точек континуума, в которых о выборе можно говорить только в результативном, но не в процессуальном аспектах, истинные выборы предполагают новообразования по ходу структурирования и осознавания человеком оснований своего выбора.

Другой аспект преодоления неопределенности - специфика использования знаний в ситуации выбора. Чтобы выбирать, нужно знать что-то о том, что выбираешь, и о себе - что значит для тебя этот выбор. Знания имеют контекст ресурса; это положено в основание понимания интеллекта как общей когнитивной способности. Знания могут быть осознаваемыми (вербализуемыми, эксплицитными) и не осознаваемыми (имплицитными). Но знания и образуются в ходе мыслительной деятельности субъекта, т.е. могут выступать новообразованиями. Это уже контекст не только ресурса, но и актулгенеза решения.

В ситуации полной ориентировки роль размышлений сводилась бы только к осознаванию личностных оснований предпочтений при выборе. В психологии переживаний это действительно основной предмет изучения и психологической помощи человеку (Василюк, 1997). Но о выборах как продуктивных решениях говорят именно в тех случаях, когда работа «разума» не замещена работой «сердца» (смыслообразования, нравственного самосознания - в зависимости от выбираемой авторами терминологии представления вершинных личностных образований), а представлена в функциональном единстве с нею. В ситуации выбора человек доопределяет ситуацию неопределенности как субъект (бытия, деятельности, познания), реализующий возможности своего интеллектуально-личностного потенциала.

В преодолении субъективной неопределенности на первый план выступает порождающая функция психического образа (при этом отражение и регуляция уже не могут быть противопоставлены друг). Неопределенность становится условием самореализации субъекта, который «в условиях определенности» скорее проявляет готовые (сформированные) сценарии решений. Важным практическим следствием этого становится понимание, что «каков субъект, таковы и его решения».

Нами были рассмотрены те аспекты конструкта саморегуляции, которые апеллируют к «вершинному» его пониманию - в связях с уровнями самосознания, метаконтроля, личностных ценностей. Ведущая роль смыслообразования в личностной регуляции выбора и поступка принимается как в деятельностно, так и в экзистенциально-ориентированных подходах. И, казалось бы, и в тех, и в других динамика смыслообразования рассматривается как включенная в динамику саморегуляции. Однако без установления ее гипотетических механизмов остается не понятным, как разумно принятые ориентиры становятся личностными ценностями и как структурно заданный статус последних (на верхних уровнях самосознания личности) преобразуется в регуляторно-динамический.

Об идентификации или ином изучении саморегуляции следует говорить тогда, когда можно прослеживать становление - динамическое изменение - тех регулятивных структур, с которыми мы связываем термин новообразований. ДРС как новообразования фокусируют особенности реализации человеком своего интеллектуально-личностного потенциала в тех или иных ситуациях неопределенности, разрешаемых, в частности, принятием решений как интеллектуально и личностно опосредствованного выбора субъекта.

Литература

1. Абульханова-Славская К.А. Деятельность и психология личности. М.: Наука, 1980.

2. Анцыферова Л.И. Развитие личности и проблемы геронтопсихологии. -- М.: Ин-т психологии РАН, 2004.

3. Асмолов А.Г. (отв.ред.) На пути к толерантному сознанию. -- М.: Смысл, 2000.

4. Бабаева Ю.Д., Березанская Н.Б., Васильев И.А., Войскунский А.Е., Корнилова Т.В. Смысловая теория мышления // Вестник Моск-го ун-та. Серия 14. Психология. 2008. №2. С. 26-58.

5. Бандура А. Теория социального научения. -- СПб.: Евразия, 2000.

6. Бергсон А. Опыт о непосредственных данных сознания / Собрание сочинений. М.: Московский клуб, 1992. Т.1.

7. Брушлинский А.В. Психология субъекта. С.Пб.: Алетейя, 2003.

8. Василюк Ф.Е. Психотехника выбора / Психология с человеческим лицом -- гуманистическая перспектива в постсоветской психологии / Под ред. Д.А. Леонтьева, В.Г. Щур. -- М.: Смысл, 1997. С. 283?313.

9. Выготский Л.С. Т. 2. Мышление и речь // Собр. соч. в 6 т. -- М.: Педагогика, 1982. Т. 3. -- С. 6-362.

10. Гурова Л. Л. Психологический анализ решения задач. -- Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1976.

11. Дернер Д. Логика неудач. -- М.: Смысл, 1997.

12. Зинченко В.П. Посох Мандельштама и трубка Мамардашвили.. К началам органической психололгии. - М.: Новая школа, 1997.

13. Канеман Д., Словик П., Тверски А. Принятие решений в неопределенности. -- Харьков: Гуманитарный центр, 2005.

14. Карпов А.В. Общая психология субъективного выбора: структура, процесс, генезис. -- Ярославль: ИП РАН, 2000.

15. Китаев-Смык Л.А. Факторы напряженности творческого процесса // Вопросы психологии. 2007. -- №3. С. 69?82.

16. Козелецкий Ю. Человек многомерный. -- Киев: Лыбедь, 1991.

17. Корнилова Т.В. Идея саморегуляции в культурно-исторической концепции Л.С. Выготского / Психология человека в современном мире: 120 лет со дня рождения С.Л. Рубинштейна. Т.2. Ч.1. -- М.: ИП РАН. 2009. С.

18. Корнилова Т.В. Методологические проблемы психологии принятия решений// Психологический журнал, 2005. Т.26. №1. -- С. 7?17.

19. Корнилова Т.В. Методологические проблемы психологии в трудах О.К. Тихомирова и его школы // Вестник Моск-го ун-та. Серия 14. Психология. 2008, №2. ? С. 59?73.

20. Корнилова Т.В. Новый опросник толерантности к неопределенности // Психологический журнал, 2009. Т.30. №6. --С.140?152.

21. Корнилова Т.В. Преодоление субъектом неопределенности при принятии решений /Субъектный подход в психологии /Под ред. А.Л. Журавлева, В.В. Знакова, З.И. Рябикиной, Е.А. Сергиенко. -- М.: ИП РАН, 2009. С. 325?338.

22. Корнилова Т.В. Психология риска и принятия решений. -- М.: Аспект Пресс, 2003.

23. Корнилова Т.В. Саморегуляция и личностно-мотивационная регуляция принятия решений // Субъект и личность в психологии саморегуляции (под ред. В.И. Моросановой). -- Москва-Ставрополь, 2007. -- С. 181-194.

24. Корнилова Т.В., Новотоцкая-Власова Е.В.Соотношение уровней нравственного самосознания личности, эмоционального интеллекта и принятия неопределенности // Вопросы психологии, 2009. №6. -- С. 61?70.

25. Корнилова Т.В., Тихомиров О.К. Принятие интеллектуальных решений в диалоге с компьютером. - М.: Изд-во МГУ. 1990.

26. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. - М.: Политиздат, 1975.

27. Леонтьев Д. А. Психология свободы: к постановке проблемы самодетерминации личности // Психологический журнал, 2000. -- Т.21. №1. С.15?25.

28. Личностный ресурс субъекта труда в изменяющейся России / Материалы II международной научно-практической конференции. Ч. II. Симпозиум «Субъект и личность в психологии саморегуляции» - Кисловодск, Ставрополь, М.: СевКавГТУ, 2009.

29. Любарт Т., Муширу К., Торджман С., Зенасни Ф. Психология креативности. - М.: Когито-Центр, 2009.

30. Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию. -- М.: Прогресс, 1985.

31. Моросанова В.И. Индивидуальный стиль саморегуляции. -- М.: Наука, 1998.

32. Моросанова В.И., Аронова Е.А. Самосознание и саморегуляция поведения. -- М.: ИП РАН, 2007.

33. Мэй Р. Мужество творить. - М.: Институт общегуманитарных исследований, 2008.

34. Петровский В.А. Психология неадаптивной активности. - М.: Горбунок, 1992.

35. Психодиагностика толерантности личности / Под ред. Г.У. Солдатовой, Л.А. Шайгеровой. -- М.: Смысл, 2008.

36. Сергиенко Е.А. Субъект развития, субъект деятельности, субъект жизни: регуляция поведения // Субъект и личность в психологии саморегуляции (под ред. В.И. Моросановой). -- Москва-Ставрополь, 2007. -- С. 256-273.

37. Смирнов С.Д. Общепсихологическая теория деятельности: перспективы и ограничения // Вопросы психологии. 1993. № 4. С. 94?101.