Культурно-исторический подход в психологии

Размещено на http://www.allbest.ru/

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РФ

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

"НОВОСИБИРСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ"

ФАКУЛЬТЕТ ПСИХОЛОГИИ

КАФЕДРА ОБЩЕЙ ПСИХОЛОГИИ И ИСТОРИИ ПСИХОЛОГИИ

Реферат

Культурно-исторический подход в психологии

Новосибирск, 2015

Основателем культурно-исторического подхода в методологии является Лев Семёнович Выготский (1896-1943). Так же он разработал культурно-историческую теорию развития психики в процессе освоения индивидом ценностей человеческой цивилизации, которая увидела свет в его работе "История развития высших психических функций". В теории культурно-исторической концепции психического развития Выготский высказал идею о том, что психическое развитие человека - это процесс усвоения культурно-исторического опыта, накопленного цивилизацией. Усвоение данного опыта происходит в процессах взаимодействия ребенка с взрослым и первоначально психические функции являются низшими, и являются интерпсихическим образованием, т.е. средством взаимодействия ребенка и взрослого. Постепенно в ходе интериоризации происходит перевод этих внешних функций во внутренний план сознания. Эти функции приобретают произвольность, осознанность, становятся культурными или высшими психическими функциями и превращаются в интрапсихическое образование. Культурно-историческая концепция помогла Выготскому Л. С. сформулировать ряд законов психического развития ребенка: 1. закон формирования высших психических функций - всякая психическая функция первоначально была внешней постепенно в ходе интериоризации она стала внутренней; 2.он выявил, что детское развитие носит неравномерный характер - каждая сторона психики ребенка имеет свой оптимальный период развития - сензитивный. В этот период ребенок бывает особенно чувствителен к обучению и развитию определенных функций.

Одним из первых понял и принял концепцию Л.С. Выготского его ученик и последователь А.Р. Лурия (1902-1977). В 1924 г. на II психоневрологическом съезде в Ленинграде Лурия познакомился с Л.С. Выготским, где последний выступил с поразившим Лурия докладом. Через много лет Лурия писал, что эта встреча была решающей для его жизни и что всю свою жизнь он делит на два периода, где встреча с Выготским открывает второй, безусловно главный. За этим высказыванием стоит, помимо человеческой привязанности, очень многое. А.Р. Лурия безусловно разделял социальные устремления Выготского. При этом, в отличие от Выготского, Лурия обладал умом скорее практическим, а кроме того - особой хваткой человека, великолепно чувствующего материал. Сила Выготского была в способности к полету и абстракции; сила Лурия - в том, что он был необычайно проницателен в своих конкретных наблюдениях. Со всем блеском это проявилось в его более поздних работах в области нейропсихологии - в исследованиях афазий и других нарушений у больных с очаговыми поражениями мозга.

В течение десяти лет сотрудничества Выготского и Лурия именно Выготскому отводилась роль лидера-теоретика, который выдвигал глобальные задачи. При этом гипотезы Выготского в большинстве случаев носили достаточно умозрительный характер, так что между ними и экспериментальными данными учеников Выготского остается существенный зазор: гипотезы Выготского, как правило, глобальны, а фактическая база выводов - локальна и подчас недостаточна.

Можно предложить два мотива, объясняющие этот зазор. Во-первых, Выготский знал, что он обречен, и спешил выразить себя, работая "крупными мазками" и оставляя ученикам детали и конкретику. Во-вторых, интуиции Выготского существенно опережали уровень владения экспериментальными методиками, характерный для русской психологии не только того времени, но и времени куда более к нам близкого.

И все-таки один культурно важный "посыл" Выготского мог быть вполне адекватно осуществлен, если бы не сугубо политическая кампания, помешавшая работе Лурия и других учеников Выготского, которые провели в полевых условиях в Узбекистане в 1931-1932 годах ряд экспериментов, опередивших свое время.

П. Тульвисте справедливо отмечает, что культурно-исторический фактор в развитии мышления - а именно это принято считать главным вкладом Выготского в советскую теоретическую психологию, - в течение многих лет фактически воспринимался только как лозунг. Я попробую обосновать этот тезис Тульвисте, разделив проблему на два аспекта.

1. Действительно ли Выготский разработал концепцию, которая могла послужить не только лозунгом, но и основанием для конкретных исследований?

2. В какой мере концепция Выготского была уникальна, т.е. кардинально отличалась от прочих концепций, целью которых были ответы на те же вопросы?

По мнению Тульвисте, современная Выготскому экспериментальная психология преуспела потому, что она ограничивалась изучением "психических процессов, общих у крысы и у человека, а те процессы, которых у крысы нет, до сих пор плохо поддаются объяснению. Эти последние обязаны своим появлением культуре и истории (которых у крыс тоже нет). Следовательно, они и должны быть объяснены через культуру и историю, через факты не биологии и физиологии, а истории, социологии, культурологии, семиотики, этнографии, культурной антропологии. Основанием для обращения к этим данным служит не неприменимость при изучении высших процессов эксперимента, как полагал Вундт, а то простое обстоятельство, что всякое явление должно было быть объяснено через причины, его породившие". В СССР во времена самого Выготского, т.е. между 1925 и 1934 годами, содержание слов "культурно-историческое развитие" понималось в контексте примитивизированного марксизма. Именно это обеспечивало тогдашнюю популярность идей Выготского и вдохновляло его соратников. Совсем иной характер имела рецепция идей Выготского в американской психологии в 60-е годы и последующие десятилетия, куда, как мы уже сказали, эти идеи были транслированы благодаря Лурия.

В трудах А.Р. Лурии формируются те основания культурно-исторического подхода, в которых культура осознается и изучается как ведущая линия духовного развития человека, как образующая личности. Проблема взаимосвязи личности и культуры являлась одной из ведущих в его творчестве, принимая разные модификации в течение его богатой исследованиями и научными открытиями жизни. С кем только А. Р. Лурия не сравнивали! Говорили, что он Бетховен психологии. Я не хочу заниматься конкуренцией сравнений, но рискну упомянуть такого исследователя как Михаил Михайлович Бахтин, который, говоря о Достоевском и пытаясь найти его специфику работы, писал: "Множественность самостоятельных и неслиянных голосов и сознаний, подлинная полифония полноценных голосов действительно является основной особенностью романа Достоевского "Преступление и наказание". Достоевский -- творец полифонического романа". Эти слова полностью относятся к творчеству Александра Романовича Лурии: Лурия выступает как творец полифонического романа -- культурно-исторической психологии, создававшейся им вместе с Л. С. Выготским и другими психологами. Я считаю, что здесь собралось особое племя людей, племя, созданное Александром Лурией и Львом Выготским. И, говоря об этом племени, я хочу прибегнуть к одному символу, который подарили нам Майкл Коул и Шейла Коул, дав своеобразный, но уникально точный перевод одной из книг А. Р. Лурии. Эту книгу они назвали "The making of mind". По-русски это звучит как "производство сознания" или "создание разума". А. Р. Лурия был тем, кто занимался не только производством сознания, но и производством миров, производством целого ряда "неслиянных голосов". Александр Романович ко всем вопросам подходил с уникальной установкой (и идеологической, и культурно-исторической) -- и это пронизывает все его творчество.

Не так давно на симпозиуме 1996 года, посвященном столетию Л. С. Выготского, выступал Джером Брунер. В своем выступлении он сказал: "Какова позиция Лурии в культуре?" -- и оценивая работы Лурии и Выготского -- прежде всего те, которые были посвящены культурно-историческим исследованиям тридцатых годов, -- он назвал эту позицию "либеральный оптимизм". По сути дела, позиция "либерального" или "свободолюбивого" оптимизма пронизывает все творчество Лурии. Он считал, что искусство может помочь в формировании нового самосознания, так как, наслаждаясь культурным произведением, человек осознает себя как культурное существо. Так, вызываемые "социальные переживания" помогают социализации человека, регулируя процесс его вхождения в ту культуру, в тот социум, который его окружает. Поэтому творчество основывается на процессе присвоения (а на определенном этапе развития человеческой личности и создания) культурных ценностей и связывается со способностью человека придавать своим мыслям знаковую форму. Именно такое понимание роли культуры в становлении психики и было принято А.Р. Лурия и развивалось им в его последующих трудах. Когда мы говорим о работах Александра Романовича, мы прежде всего должны помнить, что чем бы он не занимался, его ключевой ориентацией была ориентация на развитие. Он никогда, даже занимаясь самыми серьезными дефектами, не ориентировался на болезнь, на дефект. Его исходной установкой была установка на развитие, на поиск в истории культуры причин очень многих психических явлений и там же -- способов компенсации дефекта.

В настоящий момент основные положения психологической теории деятельности и культурно-исторической концепции Выготского все больше ассимилируются в западной традиции. Так например, Стивен Коул в своей книге "Культурно-историческая психология: наука будущего" пишет о том, что среди тех, кто интересуется исследованием роли культуры в психической жизни, сформировалось довольно острое и ясно выраженное различие позиций по отношению к тому, что кросс-культурные исследования, с одной стороны, многими игнорируются, а с другой стороны, их результаты с трудом поддаются интерпретации. Многие из психологов, занимающихся кросс-культурными исследованиями, верят, что усиление внимания к проблемам методологии со временем приведет кросс-культурную психологию к интеграции в основной поток психологических исследований (например, Segalletah, 1990). С этой точки зрения, проблема может быть решена строгим применением известных методов. Вместо широко принятых одноразовых экспериментов необходимы поликультурные сравнения, которые позволят "распаковать" культуру как переменную и прийти к более строгим каузальным заключениям. Подобная деятельность естественно приводит психолога к междисциплинарной работе с антропологами, социологами и лингвистами как источнику методов проведения соответствующих наблюдений и теоретических идей относительно того, как интерпретировать такие комплексные данные.Другая группа уверена, что не только кросс-культурная психология, но и вся научная психология, частью которой она является, так глубоко расколота при своем основании, что для изучения роли культуры в психике должна быть создана совершенно новая дисциплина. Эта позиция выразительно сформулирована Ричардом Шведером, пишущим, что для специалиста по общей психологии "… нет никакого теоретического интереса в том, чтобы все больше и больше увязать в трясине частностей, сдерживающих развитие центрального механизма переработки информации о влияниях окружающей среды; помех, возникающих при переводе различий в понимании тестовой ситуации, или культурных вариаций норм, регулирующих вопросы и ответы… Будучи общим психологом, вы скорее всего захотите выйти за пределы этих частностей и достичь воображаемых обобщенных форм и процессов, скрытых за видимыми - поддерживающими или препятствующими - теми или иными обстоятельствами действия" (Shweder, 1990, р. 12).Фактически Р. Шведер утверждает, что кросс-культурная стратегия включения культуры в психологию просто вводит в заблуждение. Но никакое увеличение методологической сложности не спасает дела. Вместо этого он предлагает не поддисциплину, а новую дисциплину, которую называет культурной психологией. Культурная психология, утверждает Р. Шведер, не пытается понять психику как универсально функционирующее устройство, а видит ее "содержательной, состоящей из специфических областей и созидающей себя в ответ на стимулы; она не может быть отделена от исторически меняющихся и культурно разнообразных интенциональных миров, в которых она играет созидающую роль" (там же, р. 13). Р. Шведер обращается к аналитическим ветвям социальных и гуманитарных наук в поисках методологического основания этой новой дисциплины.

Таким образом, использование культурно-исторического подхода в психологии в настоящее время открывает новые горизонты не только в различных отраслях психологии, но и в сферах образования, медицины, этносоциологии, семейной терапии и т.д. По словам А.Г. Асмолова, "сегодня нет одной культурно-исторической психологии школы Л.С. Выготского, а есть множество культурно-исторических психологий" .Существуют три фактора, без которых нет современной культурно-исторической психологии: деятельностный стиль мышления, уникальная деятельностная методология; особый тип эксперимента, доказавший свою состоятельность при изучении памяти, восприятия, других высших психических функций и, наконец, само действие; идея развития, истории, новый недарвинистский эволюционизм.

На современном этапе развития психологии приобретают большое значение системный и междисциплинарный подходы (нейропсихология, этносоциология). По мнению Р.М. Фрумкиной, главным в концепции Выготского было не просто осознание роли культуры и истории в развитии психики, а придание исключительного места и особой роли развитию операций со знаками. "...мир знаков - вот материал, которым оперирует мышление. В осознании важности мира знаков Выготский стоит рядом с ... Бахтиным".

психика культура личность выготский

Список используемой литературы

Асмолов А.Г. По ту сторону сознания: методологические проблемы неклассической психологии. М.: Смысл, 2002.480 с.

Выготский Л.С. История развития психических функций. Психология [Сборник]. - М., 2002

Коул М. Культурно-историческая психология. Наука будущего. - М., 1997.

Тульвисте П. Культурно-историческое развитие вербального мышления. Таллинн,1988.

Фрумкина Р.М. Культурно-историческая психология Выготского-Лурия. // Человек. - М., 1999. - Вып. 3.

Размещено на Allbest.ru