Социальная психология: векторы новой парадигмы

Размещено на http://www.allbest.ru/

Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова

Социальная психология: векторы новой парадигмы

Андреева Г.М.

Москва

Дискуссия о новой парадигме в социальной психологии насчитывает не одно десятилетие. Практически начиная с 60-х годов прошлого века, то есть одновременно с первыми констатациями кризиса дисциплины, появились идеи поиска новой парадигмы как перспективного способа преодоления этого кризиса. Первоначально предложения не носили слишком радикального характера. Без апелляции к термину «парадигма» в работе С.Аша [Asch, 1959] набор критических высказываний в адрес существующих исследований по существу складывался в программу построения принципиально иного подхода в социальной психологии. Более радикально вопрос был поставлен в работах В.МакГвайра, где речь шла уже о недостатках «старой» и «новой» парадигм в пределах традиционных подходов (а именно об ограниченностях «творческого» и «критического» их компонентов, то есть типа гипотез и вида эксперимента) [McGuire, 1972; Андреева, Богомолова, Петровская, 2002]. Что касается требования «еще более новой парадигмы», то контуры ее были набросаны довольно бегло (замена теоретически релевантных гипотез социально релевантными, а лабораторного эксперимента экспериментом в полевых условиях) [McGuire, 1972; Андреева, Богомолова, Петровская, 2002]. Судить о содержательных характеристиках новой парадигмы было еще преждевременно, хотя очевидным стал принципиальный вектор ее построения - инновации, результатом которых должно стать изменение самого облика науки.

Следует сразу отметить, что предложенный набросок новых поисков был обусловлен знаковыми изменениями в социальной реальности, связанными, в частности, с движением «новых левых» их программой внутринаучной методологической рефлексии. Следствием этого явились положения МакГвайра о том, что даже в сугубо экспериментальных исследованиях социальной психологии нельзя ограничиваться вопросом о том, «как делать исследование», но следует решать вопрос, «каким целям оно служит» [McGuire, 1972, р. 238], то есть в немдолжны звучать моральные проблемы, в том числе проблема ответственности социального психолога за использование результатов его исследования. В каком-то смысле это были первые наброски нового статуса социальной психологии в обществе, что стало впоследствии одним из «измерений» новой парадигмы.

Значимый этап в ее поисках - ситуация, сложившаяся после второй мировой войны, в частности, в связи с оживлением социально-психологической мысли в Европе. Этот вопрос широко освещен в литературе [Андреева, Богомолова, Петровская, 2002; Грауманн, 2004; Шихирев, 2002], поэтому здесь важно лишь отметить такую веху, как создание в 1966г. Европейской Ассоциации Экспериментальной Социальной Психологии (ЕАЭСП)[1].

Призывы к более радикальному характеру преобразований теоретико-методологических основ социально-психологического знания начали звучать именно в трудах европейских социальных психологов [The Context of Social … , 1972][2]. Пожалуй, наиболее принципиальный довод был предложен С.Московичи, призвавшим осуществить «социологизацию» социально-психологического знания, имея в виду не просто усиление роли «социального контекста» в исследованиях, но и необходимость анализа изучаемых феноменов в более широком масштабе - масштабе общества в целом: «Социальную психологию нужно обновлять, чтобы она стала действительно наукой о таких социальных феноменах, которые есть основа функционирования общества, о сущностных процессах деятельности в нем» [The Context of Social … , 1972, р. 57].

Другая знаковая идея европейского манифеста 1972 г. - призыв А.Тэшфела считать главной проблемой социальной психологии проблему социальных изменений, точнее: отношение между Человеком и Социальным изменением: «Изменяя себя, индивид изменяет социальную среду; изменяя ее, он изменяется сам» [The Context of Social … , 1972, р. 243]. Универсальный характер понимания изменения Тэшфел связывает с проблемой выбора человеком линии поведения: предсказать поведение в условиях стабильности можно, но в условиях изменения сделать это невозможно.

Следовательно, программа социальной психологии обозначается достаточно определенно: она должна заниматься взаимодействием социальных изменений и выбора, то есть исследовать, какие аспекты социальных изменений раскрываются в восприятии индивида как альтернатива его поведения, какова связь между когнитивными и мотивационными процессами, чем в конечном счете детерминированы выборы тех или иных паттернов поведения.

В этих принципиальных заявлениях основоположников европейского подхода по существу намечены основные векторы как построения новой парадигмы в социальной психологии, так и ее последующего развития: социальный контекст и социальное изменение. По мнению К.Грауманна, противоречия между американской и европейской традициями можно в конечном счете свести к двум пунктам: «пониманию роли социокультурного контекста» и интересу к проблеме «социального конструирования социальной реальности» [Грауманн, 2004, с. 20]. Возможны и другие варианты обозначения основных векторов новой парадигмы. Однако естественно, что дискуссия вокруг этих и иных предложений породила новый виток более конкретных разработок относительно того, чем же должна стать социальная психология ХХI-го столетия.

В наиболее полном объеме совокупность этих предложений оказалась изложенной тем не менее в американской концепции социального конструкционизма К.Гергена, представляющего собой социально-психологический вариант постмодернизма, получившего развитие в системе гуманитарного знания в конце ХХ-го - начале ХХI-го века [Андреева, 2002; 2005; Якимова, 1999; Шихирев, 1999; Емельянова, 2006]. Важно обозначить несколько общих линий, по которым разрабатывались в рамках данной концепции и «рядом с ней» более конкретные характеристики отдельных элементов новой парадигмы, которые и могут претендовать на определение ее «векторов». Их спектр достаточно велик, соотносительная значимость различна, да и само определение «вектор» весьма условно, хотя может быть использовано для характеристики новой парадигмы.

Конструирование социального мира

Постмодернизм, выступивший «общим знаменателем» поисков новой парадигмы в науке продемонстрировал все основные направления движения социальных наук от позитивистских методологических оснований в сторону гуманитарного знания, основанного на неклассическом представлении о науке. Один из основных тезисов состоит в том, что существовавшая в прошлом реалистическая эпистемология делала чрезмерный акцент на необходимости теории соответствовать реальному миру, в то время как задача заключается в том, чтобы теории начали «генерировать новые формы поведения» [Герген, 1995]. Обозначенное движение характерно для всего обществоведения эпохи постмодернизма, и задача состоит лишь в том, чтобы выявить специфику его проявления в каждой конкретной области[3]. Именно в социальной психологии («вирус постмодернизма проник и в социальную психологию» [Якимова,1995] и сложилась такая конкретная его форма как социальный конструкционизм. Создание концепции относится к 70-ым годам прошлого столетия и выразилось, по мнению П.Н.Шихирева, «в падении авторитета жестко сциентистской парадигмы психологической социальной психологии и в оживлении социологической ветви американской социальной психологии - символического интеракционизма» [Шихирев, 1999, с. 189].

Новая эпистемология (ее Герген часто называет «социальной эпистемологией») базируется на иных принципах и соответственно выдвигает новые задачи. Первая - выход за пределы типичного для психологии дуализма S-O (субъект-объект) и базирование на альтернативной эмпирической науке. Но преодоление этого дуализма означает большее «допущение» интерпретативного начала в познание, и поэтому для социальной психологии неизбежно сближение с теми дисциплинами, которые ориентируются на интерпретацию как на основу познания. Отсюда - известное положение Гергена о том, что социальная психология есть по существу история, [Андреева, 2002; Шихирев, 1999; Якимова, 1995], что заставляет, в частности, дифференцировать социальные феномены по их «исторической стабильности»[Герген, 1995, с. 49]. Это - новый поворот идеи включения социального контекста в исследования.

Вторая задача - объединение экзогенной и эндогенной концепций знания. Для Гергена первая восходит к философии Локка, Юма, Миллса, полагающих, что источником знания является реальный мир, а вторая опирается на идеи Спинозы, Канта, Ницше, принимающих обусловленность знания внутренними процессами субъекта. Что касается социальной психологии, то для Гергена первая концепция отождествляется с бихевиоризмом, а вторая - с когнитивизмом. Социальная психология ни в бихевиористской, ни в когнитивистской парадигме не ухватывает значения социальной ситуации, в которой осуществляется процесс познания человеком окружающего мира, и поэтому утрачивает момент конструирования этого мира. В частности, несмотря на ряд находок когнитивизма, в нем также остается не преодоленным понимание знания как ментального представления в пределах индивидуального человеческого разума. Поэтому и в данном случае необходимо соединение предложенных принципов с идеей трактовки знания как продукта совместной деятельности людей [Gergen, 1994]. В этом пункте когнитивизм приобретает черты социального когнитивизмаи сближается с идеями конструкционизма, хотя дискуссия о соотношении этих двух течений до сих пор остается острой [Якимова 1999; Емельянова, 2001].

Магистральная идея социального конструкционизма - педалирование необходимости большего включения социального контекста в социально-психологические исследования - развернута Гергеном в формулировании широко известных пяти гипотез. Их краткое содержание сводится к следующему:

1) исходным пунктом всякого знания является сомнение в том, что окружающий мир - нечто, само собой разумеющееся и поэтому его объяснение может быть лишь конвенцией;

2) его осмысление становится результатом совместной деятельности людей, их отношениями, и слова, употребляемые для обозначения социальных процессов, имеют смысл лишь в контексте этих отношений;

3) распространенность различных форм понимания мира зависит от характера социальных процессов, и правило «что чем считать» обусловлено характером социальных изменений;

4) это означает, что описания и объяснения мира конституируют формы социального действия и тем самым включаются в социальную деятельность [Gergen, 1994].

Именно эти положения и дают основание считать социальную психологию историей: у нее нет оснований претендовать на описание универсальных закономерностей, поскольку все они привязаны к текущим историческим обстоятельствам. Новая парадигма предписывает социальному психологу заниматься объяснениями и систематизацией современных социальных явлений.

Как видно, предложен такой вариант построения социальной психологии, который ориентирован на совершенно новые постулаты и потому действительно четко демонстрирует один из векторов новой парадигмы. Характерно, что обоснование необходимости преобразования социальной психологии опирается на существенное изменение всего строя общественных наук в условиях современного мира. Аргументом в данном случае выступает ограниченность традиционной социальной психологии ее узким контекстом западной, преимущественно американской, индивидуалистической, культуры. В связи с выдвижением на авансцену мирового развития в конце ХХ столетия и других культур, эта идея получила глубокую разработку не только в социальной психологии [Стефаненко, 2002], но и в этнопсихологии [Триандис, 2007]. С особой остротой проблема обсуждается в связи с процессами глобализации, поскольку становится очевидным, что конструирование социального мира требует расширения спектра субъектов познавательного процесса. Так или иначе, эта мысль оказывается тесно связанной с идеей социальных изменений.

Социальные изменения

Сама по себе интеграция категории «социальные изменения» в обществознание ранее всего была осуществлена в социологии. На рубеже столетий П.Штомпка назвал проблему социальных изменений одной из центральных проблем социологии ХХ века и предложил рассматривать ее как показатель новой парадигмы, пришедшей на смену парадигмы «соответствия». Важность категории «социальные изменения» обусловлена, по мысли автора, тем, что социальная реальность вообще «не статическое состояние, а динамический процесс, она происходит, а не существует, она состоит из событий, а не из объектов» [Штомпка, 1996, с. 266].

Апелляция к идее социальных изменений в социальной психологии состоялась значительно позднее; в ней в течение длительного времени складывалась традиция анализа достаточно стабильной ситуации, где господствовала определенная незыблемость законов социального поведения. Первый шаг в новом направлении был и в данном случае сделан европейскими исследователями. В цитированной работе А.Тэшфела новый подход прозвучал особенно отчетливо, будучи высказанным в эпоху «студенческой революции», когда критическая позиция в адрес социальной психологии была подкреплена как раз неспособностью последней не только спрогнозировать, но и удовлетворительно объяснить произошедшие события [The Context of Social … , 1972]. Именно радикализм социальных трансформаций в мире на рубеже столетий заставил обратиться к проблеме социальных изменений и в социальной психологии в полном объеме.

В отличие от социологического подхода фокус интереса здесь сосредоточен на проблеме восприятия рядовым членом общества происходящих в социуме изменений и разработки стратегии поведения в соответствии с этим восприятием: логика процесса состоит в том, что нет другого адекватного выбора поведения, кроме как умения столь же адекватно оценить сущность происходящих в обществе изменений. Естественно, что и в данном случае проблема выступает в связке с идеей конструирования социального мира, с построением его адекватного образа. В ситуации быстрых изменений модифицируется процесс социальной категоризации, и индивид вынужден осуществлять «быструю категоризацию» [Tajfel, Fraser, 1978], опирающуюся на эвристики, включающую значительную долю эмоционально-мотивационных компонентов [Фидлер, Блесс, 2004]. Таким образом, именно «связка» процесса конструирования социального мира и социальных изменений выступает как предмет особого анализа в социальной психологии[4]. психология социальный познание идентичность

Можно отметить, как минимум, два аспекта такого анализа. С одной стороны - это обсуждение принципиально новых задач во взаимоотношениях социальной психологии и общества, с другой стороны более конкретные проблемы новых областей науки и новых способов их исследования.

В общем плане новый характер отношений социальной психологии и общества описан в проанализированных нами подходах: больший учет социального контекста [Московичи, 1972], замена функций прогнозирования поведения функцией «катализатора социальной восприимчивости и чувствительности» [Gergen, 1994][5]. И то, и другое обусловлено новым характером социальной реальности, ее усложнением, необходимостью осмысления рядовым членом общества все более и более широкого круга проблем. Это требует большей информированности человека относительно важных для него жизненных обстоятельств с тем, чтобы расширить диапазон его альтернативных действий, предложить новые модели поведения. Это и будет соответствовать новой роли социальной психологии в изменяющемся мире, в частности, предполагает разработку целого комплекса новых проблем социальной адаптации,взаимодействия человека и среды, более точно: взаимодействия измененного человека и измененной среды.

Другая сторона вопроса - изменение (обогащение) исследовательского арсенала социальной психологии как ее важнейшая профессиональная задача. Этот вопрос упирается в старую проблему - соотношения фундаментального и прикладного уровней в социально-психологическом знании. Несмотря на «древность» этой проблемы, дискуссия по поводу этого соотношения идет практически на протяжении столетия, то есть всего периода «самостоятельного» существования дисциплины. Сегодня на острие дискуссии - вопрос о соотношении прикладной и практической социальной психологии. Оценка особенностей прикладных исследований хорошо известна [Андреева, 2008; Шихирев, 1999]. Что же касается социального вмешательства (social intervention), как особого вида деятельности социального психолога[6], то вопрос, несмотря на наличие солидной традиции обсуждения, практически начиная с идеи К.Левина об action research, обретает в новой парадигме новые грани.

Прежде всего - это вопрос о том, изменяется ли в принципе характер взаимоотношений социальной психологии и общества в период радикальных социальных изменений? По-видимому, в общем виде на него следует дать положительный ответ. Усложнение социального мира, процессы глобализации требуют от человека большего круга проблем, сравнения их решения в разных типах обществ, вследствие чего и необходимо расширение диапазона «альтернативных действий, приводя к модификации или постепенному исчезновению прежних поведенческих моделей» [Gergen, 1994, р. 34]. Что же касается более конкретных сторон практической психологии, то в данном случае речь идет о совершенствования инструментария, обеспечивающего «вмешательство», его адаптацию к условиям именно изменяющегося мира. с новой социальной реальностью [Андреева, 2005]. Это включает в себя и преимущественное внимание к качественным методам исследования [Мельникова, 2007], и рефлексию относительно такого традиционного метода как анкетирование, поскольку содержание употребляемых категорий в значительной степени зависит от содержания новых социальных реалий. Логичным с этой точки зрения является апелляция к проблемам социального познания.

Новые акценты в социальном познании

Два обозначенных вектора вызвали к жизни актуализацию особого направления в социальной психологии - социального познания(social cognition), и акцент на развитие этой области можно также считать одним из векторов новой парадигмы. Несмотря на древность и междисциплинарный характер проблемы (исследования социального познания характерны и для философии, и для социологии, особенно в рамках социологии знания), в социальной психологии обозначены специфические грани подхода[7]. Фокус интереса здесь - познание социального мира рядовым членом общества, непрофессионалом, познание им социальной реальности, как реальности своей, собственной жизни [8].

Апелляция к такому варианту подхода вновь связана с изменениями социума на рубеже столетий: бурный темп социальных процессов, возникновение новых форм социальных институтов, развитие средств массовой информации с особой настойчивостью требуют от рядового члена общества достаточной степени понимания того, что происходит вокруг него. Ориентироваться в новом, сложном мире можно только умея более или менее адекватно интерпретировать наблюдаемые факты, ибо без этого легко утерять смысл как происходящего, так и своего места в нем. Иными словами - стоит задача раскрыть механизмы, посредством которых человек осознает себя частью той реальности, в которой он живет и действует, а также всю совокупность тех факторов, которые обусловливают эти процессы. Но это и будет изучение того, как человек строит образ социального мира, то есть конструирует его, притом в условиях социальных изменений. Поэтому «расцвет» определенной области знания сам по себе становится одним из векторов новой парадигмы науки.

Развитие этой отрасли психологии связано с общими успехами когнитивной психологии во второй половине ХХ столетия. Использование успехов когнитивной психологии в социально-психологических исследованиях в первое время привели к упрекам в адрес последних в том, что вновь субъектом (в данном случае социального) познания вновь остается индивид, и новые требования и к усилению роли социального контекста, и к учету социальных изменений остаются не реализованными. Поэтому значительное место в современных построениях social cognition отводится как раз акцентам, позволяющим интерпретировать саму эту область знания именно как вектор новой парадигмы.

Таких акцентов несколько. Прежде всего - идея включенности коммуникации в познавательный процесс. Знания об обществе обязательно должны быть разделяемы среди участников познавательного процесса, то есть его результаты являются общими для членов определенного сообщества или группы, разделяются ими, ибо в противном случае никакие взаимодействия были бы невозможны [Fiske, Taylor, 1994]. Эта идея базируется на двух постулатах: 1) в поведении всех людей существует предсказуемый ряд сходств, основанных на представлениях об общей человеческой природе, приобретенных в опыте; 2) существует также ряд несомненных различий в поведении отдельных индивидов или их некоторых типов. Поэтому никогда не может быть двух одинаковых мнений даже об одном человеке, не говоря уж о каких-то более сложных социальных объектах. Это особенно актуально именно для социального познания, поскольку, кроме индивидуального опыта человека, здесь включается еще и опыт группы, к которой он принадлежит, и весь опыт культуры. Поскольку люди должны как-то понимать друг друга или хотя бы понимать, о чем идет речь, они неизбежно существуют в некотором общем познавательном пространстве, то есть разделять - возможно в определенных пределах - значение тех или иных познаваемых ими объектов. Средством «разделяемости» значений является коммуникация, когда образ социального мира вырабатывается сообща, что предполагает постоянный обмен информацией.

Второй акцент связан со спецификой социальной категоризации. Ряд специфических черт категоризации социальных объектов (расплывчатость и нечеткость границ социальных категорий, зависимость процесса категоризации от «заинтересованности» в нем субъекта и пр.) порождает дополнительную трудность в познании социального мира рядовым человеком. Трудности эти умножается ситуацией социальной нестабильности, которая нередко выступает результатом социальных изменений. Массовое сознание давно научилось обходиться с этими трудностями, что было отмечено в теориях когнитивного соответствия в рамках концепции «психо-логики» [Theories of cognitive consistency, 1968][9], логики «обычного» рядового человека. В современном варианте, то есть в рамках психологии социального познания, принцип модифицирован в идею эвристик - упрощенных правил принятия решений [Tversky, Kahneman, 1974], применяемых в обыденной жизни для высказывания суждений, для которых нет достаточной информации, то есть так же облегчающих процесс социальной категоризации. Использование эвристик - неизбежный спутник познания социальной реальности в условиях неопределенности, помогающий индивиду как-то упорядочить и по-своему «понять» окружающий мир, построить его образ. Апелляция к эвристикам - пример «быстрой категоризации», необходимой, по мнению А.Тэшфела, в ситуации радикальных социальных изменений, когда приходится принимать категориальные решения, не успевая за объективными изменениями объектов и событий [Tajfel, Fraser, 1978]. Следовательно, подлинно специфическим вектором новой парадигмы можно считать акцент на анализ социальной категоризации в соотношении ее со своеобразием того социального и культурного контекста, в котором этот процесс осуществляется.

При этом важно учесть еще одно обстоятельство: в современных исследованиях социального познания социальные детерминанты процесса социальной категоризации дополнены изучением его «эмоционального сопровождения». Проблема соотношения эмоций и когниций в познании социального мира [Андреева, 2005] стала темой специальной конференции [Affect and Cognition, 1982] и многих последующих публикаций Центральной мыслью в них проходит идея, что в конструирование образа социального мира «на равных правах» включаются и когнитивные, и эмоциональные компоненты. Можно считать, что здесь представлено существенное обогащение нового подхода не только к социальному познанию, но и вообще всей проблематики социальной психологии. Так, вся предметная область социального познания заявляет свои права на интерпретацию ее как одного из векторов новой парадигмы.

«Поворот к языку»

Вынесенное в подзаголовок выражение ("turn to the language"), принадлежит Агостинос и Уолкеру [Augostinos, Walker, 1995] и трактуется как знаковое изменение роли языка в социальной психологии, обозначающее, несомненно, еще один вектор новой парадигмы. Хотя проблема языка достаточно традиционна для психологии вообще и для социальной психологии, в частности, и подкреплена солидной базой исследований, повышенное внимание к ней сегодня - очевидный факт. С одной стороны, это является логичным следствием из всех рассмотренных подходов, то есть связано органично и с идеей конструирования мира, и с проблемой радикальных изменений социума, и с более конкретными разработками психологии социального познания. С другой стороны, проблема имеет и свое собственное содержание, и - если угодно - свою собственную историю, в том числе специфику в сегодняшних условиях. В целом же введенное крылатое выражение демонстрирует одно из направлений движения психологии от стандартов экспериментальной, в значительной мере ориентированной на естественно-научное знание дисциплины, к гуманитарному полюсу.

Исторически роль языка в социальной психологии, как известно, исследовалась в связи с изучением коммуникативных процессов[10]. По мнению ряда исследователей, уже в рамках этой проблемы были обнаружены расхождения в американском и европейском подходах. Так, в обзоре Крогера и Вуда (1992) говорится: «Наша цель показать, что язык как предмет изучения исчез из социальной психологии в период преобладания в ней бихевиоризма, и поэтому описание социальной психологии как лишенной языка - не карикатура, а релевантное описание этой науки» [Московичи, 2007, с. 491]. Сказанное не означает, что язык буквально исчез из исследований коммуникации. Скорее дело в том, что в коммуникативном процессе, как правило, анализировались формы подачи информации, структуры коммуникативного акта, но не обращалось внимание на социальную природу участников коммуникации, а поэтому диалог не был исследован как социальное пространство, в котором совершается обмен информацией. Видный исследователь проблемы языка в европейской социальной психологии И.Маркова отмечает, что недостаток такого подхода состоит как раз в неучете того, что «диалогическая коммуникация является фундаментальной характеристикой людей как социальных существ» [Markova, 2003, р. 116].

В противовес «формализованному» анализу роли языка в коммуникативном процессе, свойственного бихевиористскому подходу, в европейской традиции с самого начала подчеркивалась интерсубъектная природа коммуникативного акта и значение языка в контексте. В специальном исследовании Г.Джайлса «Язык в социальной психологии» [Giles, 1982] проблема «язык в контексте» фигурирует в качестве одной из основных. Настаивая на тезисе, что язык не существует в вакууме, он всегда концептуализирован, Джайлс называет целый ряд компонентов, которые «детерминируют» или «влияют на формы функционирования языка» (временные и пространственные условия, в которых разворачивается диалог, установки коммуникатора, тип ситуации, определенные ожидания партнеров). В более широком плане можно сказать. что контекст задается совокупностью факторов, как личностных (мотивация, интенция партнеров по коммуникации), так и социальных (конкретная ситуация, поле межличностных и - что особенно важно - социальных отношений). Это позволяет сделать вывод: «…язык не просто доставляет информацию. Партнеры используют язык, чтобы отнестись друг к другу и к своим отношениям. Они используют язык также, чтобы отнестись к другим людям…» [Giles, 1982, р. 75].

Наиболее развернутая концепция диалога в свое время была представлена М.М.Бахтиным, положившим идею диалога в основание всех своих работ в этой области: «Диалогизм - эпистемология человеческого познания и коммуникации и - более широко - часть социальных наук, которые исследуют символическое мышление, выраженное в языке»; «Индивид «живет в мире слов Другого, а изучая слова Другого, он изучает и мир Другого» [Бахтин, 1979, с. 143]. Именно в этой непсихологической работе сконцентрирована суть социально-психологического подхода к анализу коммуникативного процесса, как он представлен сегодня в европейской традиции и в поисках новой парадигмы[11]. Многие исследователи развивают дальше эту идею. Так. И.Маркова предлагает усложнить формулу диалога, характеризуемого как «Я - Другой» и обозначить ее как «Я - Другой - Объект», то есть ввести в формулу триаду [Markova, 2006, р. 127]. Другие авторы вслед за Бахтиным употребляют термины «третья партия», «третья личность», «виртуальные другие», «другие другие», подчеркивая сложную природу коммуникативного процесса, когда Я и Другой не обязательно физически, но хотя бы символически соприсутствуют с кем-то и чем-то третьим, также говорящим с определенной позиции [Бахтин, 1979, с. 133].

Такая трактовка коммуникативного акта делает очевидным наличие «поворота к языку» в новой парадигме социальной психологии[12]. Язык предстает здесь не просто как средство коммуникации, а как и важнейшее средство социального познания, и элемент конструирования социального мира с особым акцентом на изменения, в нем происходящие. Развитие такого понимания языка характерно и для социального конструкционизма Гергена, и для теории социальных представлений С.Московичи, и для дискурс-анализа Р.Харре [Андреева, Богомолова, Петровская, 2002].В разных формах во всех этих концепциях присутствует мысль о том, что языку отводится особая роль участника в процессе конструирования мира, в определенном смысле - его «творца». Специфически эти поиски отражены в привлекающем все большее внимание нарративном подходе [Crossley, 2000], где разработана специальная методика исследования личности - анализа ее «рассказывания» о себе [Шихирев, 1999; Кутузова, 2005], что дает более полное представление о личности, чем полученное при помощи личностных тестов: варианты таких «рассказываний» в разных социальных ситуациях соответствуют построению образа личности как элемента социального мира.

Личность в лабиринтах глобализации

Последнее обстоятельство позволяет связать изложение перечисленных «векторов» новой парадигмы еще с одним чрезвычайно важным соображением, а именно, с целым комплексом новых подходов к исследованию личности. Если новая парадигма в социальной психологии исходит в том числе из новой социальной ситуации, сложившейся в обществе на рубеже ХХ-го - ХХI-го столетий, то логично проследить влияние этого фактора на интерпретацию проблемы «личность в измененном мире», что требует ответов на такие вопросы: какие именно аспекты социальных изменений формируют образ социального мира, какова природа взаимодействия социальных, мотивационных и когнитивных процессов, какие факторы определяют поиск стратегии социального поведения личности в условиях социальной нестабильности, как возможного результата социальных трансформаций. Можно выделить при этом несколько разных сечений.

В качестве самого общего - неопределенность ситуации, в которой личности приходится действовать. Несмотря на отсутствие единой дефиниции понятия», существует более или менее согласованное представление о включении в «неопределенность» таких характеристик как новизна, сложность и противоречивость ситуации. Последние же задаются объективным «ходом» социальных изменений: и их темпом, и их разнонаправленностью, и процессами глобализации во всех ее проявлениях (экономики, политических решений, культуры), возникновением в качестве результата социальной нестабильности. «Фактически существование личности в условиях социальных изменений можно приравнять к ее функционированию в ситуации неопределенности, когда основной задачей становится установление смысла и значения данной ситуации для себя лично с минимальной опорой на социальные предопределенности и с актуализацией всего личностного ресурса» [Белинская, 2002, с. 50].

Для социальной психологии, конечно, важнее всего восприятие отдельным индивидом, массовым сознанием ситуации неопределенности, поскольку именно от этого зависит выработка стратегии поведения. «Статус» личности в ситуации неопределенности диктует много различных проявлений. Одно из них, значимое для конструирования образа социального мира - связь проблем неопределенности общественной организации и социальной идентичности личности.

Неопределенность проявляется прежде всего в том, что нарождаются новые социальные группы, природа которых пока не известна, обозначаются новые темпы и модели изменения времени, наконец, возникают особые среды обитания (новые типы поселений, формы транспортных связей между ними). Принятие решений в таких условиях - сложная задача для рядового человека, важная для его практического существования. Решение во многом зависит от того, как будет сформирована его социальная идентичность. Не случайно при обсуждении этой проблемы в научном дискурсе нередко употребляется перенесенный из медицины термин травма. По мнению П.Штомпки, социальная травма - это в первую очередь культурная травма, поскольку для рядового человека рушатся основания символов, смыслов и значений социальной реальности, обесцениваются накопленные предшествующим жизненным опытом правила социальных действий [Штомпка, 1996]. Ситуация становится сходной с той, которая описана в современной этнопсихологии как культурный шок. Приводимое Т.Г.Стефаненко определение культурного шока, введенного К.Обергом, включает не только ощущение потери друзей и статуса, отверженности, удивления и дискомфорта при осознании различий между культурами, но и путаницу в ценностных ориентациях, социальной и личностной идентичности [Стефаненко, 2006].

Естественно при этом перед личностью встает вопрос о выборе группы принадлежности, которая будет иметь для нее решающее значение. Ситуация осложняется еще и тем, что решать эти вопросы приходится в условиях неопределенности, порождаемой, в частности, процессом глобализации. При этом проявляют себя как минимум два направления формирования идентичности. С одной стороны, согласование систем ценностей, осваиваемых каждым индивидом, представляющим разные культуры, что условно может быть названо «горизонтальное» направление формирования идентичности. С другой стороны, расширение представлений о своеобразной «иерархии» идентичностей - отнесение личностью себя не только к традиционным социальным группам, освоенным временными рамками, привычными средами обитания, но и к глобальному обществу. Это может быть названо «вертикальным» направлением формирования идентичности [Андреева, 2008]. В этом, втором случае степень неопределенности для принятия решения еще выше, что связано с такой стороной глобализации как соотношение глобальных и локальных процессов и стоящих за ними социальных групп: бюрократических элит, в большей степени приверженных глобальному рынку, международным организациям, и локальных элит, ориентированных на развитие национальной экономики[13]. Разные направления формирования социальной идентичности личности способствуют не только усложнению осмысления своего положения в обществе, но и общему ухудшению социального самочувствия, что естественно подкрепляется и объективными трудностями материального существования. Личность воистину оказывается в «лабиринте» новых реалий, и конструирование ею как своего собственного образа, так и образа социального мира в целом - также предмет анализа в новой парадигме социальной психологии и один из ее векторов.

Литература

1. Андреева Г.М. Психология социального познания. М.: Аспект Пресс, 2005.

2. Андреева Г.М. Личность в поисках идентичности в глобальном мире // Диалог культур и партнерство цивилизаций: VIII Международные Лихачевские научные чтения. СПб.: СПб ГУП, 2008.

3. Андреева Г.М., Богомолова Н.Н., Петровская Л.А. Зарубежная социальная психология ХХ столетия. М.: Аспект Пресс, 2002.

4. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979.

5. Белинская Е.П. Человек в изменяющемся мире. М.: Прометей, 2005.

6. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М.: Аспект Пресс, 1995.

7. Герген К. Движение социального конструкционизма в современной психологии // Социальная психология: саморефлексия маргинальности: хрестоматия. М.: Инион, 1995.

8. Грауманн К. Историческое введение в социальную психологию // Введение в социальную психологию. Европейский подход: пер. с англ. / под ред. М.Хьюстона, В.Штребе. М.: Юнити, 2004.

9. Емельянова Т.П. Конструирование социальных представлений в условиях трансформации Российского общества. М.: Институт психологии РАН, 2005.

10. Кутузова Д.А. Нарративная работа с парами… и много чего еще // Постнеклассическая психология. Социальный конструкционизм и нарративный подход. 2005. N 1(2).

11. Мельникова О.Т. Фокус-группы: методология, методы, модели. М.: Аспект Пресс, 2007.

12. Московичи С. Социальная психология: пер. с англ. СПб.: Питер, 2007.

13. Покровский Н.Е. Глобализационные процессы и возможный сценарий их воздействия на российское общество // Социальные трансформации в России: теории, практики, сравнительный анализ / под ред. В.А.Ядова. М.: Флинта, 2005.

14. Стефаненко Т.Г. Этнопсихология. М.: Аспект Пресс, 2006.

15. Триандис Г. Культура и социальное поведение. М.: Форум, 2007.

16. Фидлер К., Блесс Г. Социальное познание // Введение в социальную психологию. Европейский подход: пер. с англ. / под ред. М.Хьюстона, В.Штребе. М.: Юнити, 2004.

17. Шихирев П.Н. Современная социальная психология. М.: Академический проект, 1999.

18. Штомпка П. Социология социальных изменений. М.: Аспект Пресс, 1996.

19. Якимова Е.В. Социальное конструирование реальности: социально-психологические подходы. М.: Инион, 1995.

Аннотация

В качестве векторов новой парадигмы в социальной психологии в статье рассматриваются: усиление роли социального контекста в исследованиях, акцент на анализе социальных изменений, специфические аспекты психологии социального познания (специфика процесса социальной категоризации), проблема идентичности личности в условиях глобализации.

Ключевые слова: социальный контекст, социальные изменения, роль языка в новых условиях социальной реальности, идентичность личности, глобализация

Размещено на Allbest.ru