Экзистенциально-психологические аспекты переживания "ностальгии без памяти"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Экзистенциально-психологические аспекты

переживания «ностальгии без памяти»

Сапогова Елена Евгеньевна

Профессор кафедры психологии образования Федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего образования «Московский педагогический государственный университет»; доктор психологических наук, профессор

Аннотация

В парадигме экзистенциальной психологии выполнен авторский анализ переживания «ностальгии без памяти», фиксируемого у современных поколений молодых и взрослых людей. Он рассмотрен как феномен жизненного мира субъекта, возникший в условиях изменившейся реальности человеческого существования, характеризующейся необходимостью адаптации к увеличивающейся сложности выбора траектории развития и преодоления неопределенности. Рассмотрены связи переживания «ностальгии без памяти» с экзистенциальными ожиданиями личности и самовосприятием. Описаны факторы, стимулирующие переживание «ностальгии без памяти» у «поколения ЯЯЯ»: установка на пролонгацию статуса психологического потребителя; долгая родительская гиперопека; тенденция к избеганию принятия на себя ответственности за течение и психологическое содержание собственной жизни; принятие стратегии "carpediem" и др.

EXISTENTIAL-PSYCHOLOGICAL ASPECTS OF “NOSTALGIA WITHOUT MEMORY" EXPERIENCE

Sapogova Elena E.

Professor at the Department of Psychology of Education, Moscow Pedagogical State University (MSPU), ScD in Psychology, Full Professor

The author's analysis of the experience of “nostalgia without memory” recorded in modern generations of young and adult people is performed in the paradigm of existential psychology. It is described as a phenomenon of the subject's life world which appears in the context of the changing reality of human existence, characterized by the need to adapt to the increasing difficulty of choosing a development trajectory and overcoming uncertainty/indeterminacy. The relations of the experience of “nostalgia without memory” with the existential expectations of the individual and self-perception are considered. The factors that stimulate the experience of “nostalgia without memory” in the “Me-Me-Me generation” are described: the inclination to prolong the status of a psychological consumer; the long- term parent overprotection; the tendency to avoid taking responsibility for the course and psychological content of one's own life; the acceptance of the carpe diem strategy, etc.

Звенит высокая тоска,

Не объяснимая словами...

Л. Завальнюк

По свидетельству ряда источников [1-5], ностальгия (от vooroc; 'возвращение на родину' и dAyoc 'боль') как психологическое состояние переживается современными людьми значительно чаще, чем раньше. Насыщаясь новым содержанием и выступая в разных измерениях (психологическом, символическом, социальном, социокультурном), она становится актуальным предметом современных гуманитарных исследований. За последние несколько десятилетий феномен ностальгии прочно вошел в научные и повседневные дискурсы и, как целый ряд других феноменов («личность», «субъект», «ценности», «смыслы»), получает новый импульс к пониманию и истолкованию в социально-исторических, культурных и политических контекстах, одновременно утрачивая изначально присущие ей клинические коннотации и все больше приобретая экзистенциальный характер.

История изучения ностальгии уходит корнями в XVII в., когда 19-летний швейцарский врач Дж. Хофер в своей «Dissertatio medica de Nostalgia oder Heimwehe» обозначил этим термином тоску по дому у наемных солдат, воюющих далеко за пределами своих деревень, и у иностранных студентов, обучающихся в Швейцарии [6; 7].

Он описал следующие симптомы ностальгии, первоначально именуемой им «филопадридоманией» (манией любви к родине) и «потопадриалгией» (болезненной тягой к отсутствующему, утраченному отечеству), в отличие от патологической «ностомании» (тоски по дому, граничащей с помешательством): постоянные сверхпозитивные воспоминания о родных местах, мысли и разговоры на тему "home, sweet home"; уединенные блуждания в стороне от реалий чужой повседневности, часто с целью «убить время» до возвращения домой; недовольство, высказываемое в отношении иностранных моделей поведения и тем кажущихся чуждыми дискурсов; обидчивость и раздражительность в отношении «аборигенов» по случайным поводам и даже немотивированные вспышки насилия [8]. Позднее

К. Ясперс и Г. Гросс даже обосновывали идею связи ностальгии и криминального поведения [9]. Сходные, хотя и фрагментарные переживания фиксировались у моряков, слуг, рабов, заключенных, дипломатов, вынужденных подолгу находиться вдали от родины, а также беженцев [10].

Вплоть до XIX в. ностальгия считалась болезненным состоянием, вызванным отрывом человека от родных мест и привычного образа жизни, и в этом качестве она была внесена в различные медицинские классификаторы. Ее физиологические (затрудненность дыхания, сердцебиение, повышенное кровяное давление, секреторные и пищеварительные нарушения, потерю аппетита, бессонницу, лихорадку и пр., против которых предлагали просто использовать слабительное) и психологические (апатия, подавленность, потерянность, переживание одиночества, плаксивость, утрата интересов и стремлений, неодолимая тоска по «дому», чувство безнадежности) признаки объяснялись в основном физическими причинами: сложностями адаптации к географическим и климатическим условиям, сменой привычной повседневной диеты, перепадами атмосферного давления [12].

Но если симптоматика ностальгии описывалась вполне конкретно, то пониманию ее сути как особого личностного переживания препятствовало неотчетливое осознание самого предмета утраты: о чем именно человек тоскует, тоскуя по прошлому? Установить точный смысл и локус ностальгии в сознании или в окружающей реальности исследователям долго не удавалось, тем более что возвращение в родные места иногда не снимало, а даже усиливало ее симптомы [13] (здесь вспоминается афоризм И. Канта о том, что не стоит возвращаться в места, где человек был когда-то счастлив, поскольку время обманет его под маской пространства ).

Из-за этого в отношении смысла и механизмов переживания ностальгии исследовательская мысль была вынуждена двигаться в области гипотез. Так, исследователи обращали внимание на связь ностальгических переживаний с концептом родного дома и идентичностью личности: «дом» есть не просто географическая точка обитания человека, но биографически окрашенное «место, которое служит основой для жизни как таковой и дает нам возможность для ориентации и идентификации себя» [8, с. 79]. Утрата, пусть даже временная, привычной знакомости окружения, «домашнести», защищенности («дома и стены помогают») может переживаться как потеря некоей значимой части самого себя.

Кроме того, пребывание вне родных мест препятствует осуществлению целого ряда повседневных, каждодневно актуализируемых привычных действий и тем самым фрустрирует потребность в постоянстве и надежности. Привычка есть цепочка автоматизмов, протянутая от некоей потребности человека к конкретному действию [15]. Неизменность обстоятельств и форм осуществления привычек обеспечивает человеку переживание стабильности как «среды обитания», так и собственной жизни: повторяющиеся изо дня в день цепочки действий воспринимаются как правильное и должное, что само по себе создает позитивно-успокаивающий фон жизни. Исчезновение ощущения постоянства среды может рождать переживания, характерные для ностальгии: находясь «не в своей тарелке», человек утрачивает возможность запускать привычные повторяющиеся день за днем цепочки. Иные же, изменившиеся обстоятельства жизни требуют большего контроля над реальностью, и возникающее при этом внутреннее напряжение не дает человеку расслабиться, угнетает, приводит к беспокойству и усилению тревожности и дисфории.

Долговременное нахождение среди чужих, незнакомых людей и обстоятельств, в новой языковой и культурной среде способно оказывать травмирующее, прессующее воздействие на идентичность, вынужденно ставя человека в позицию маргинала и мешая ему переживать себя «своим среди своих» ("one of us") вне комфортного, фонового, бессознательного отождествления с общей памятью, коллективными проекциями, стереотипами, традициями и привычками, свойственными тому этнокультурному сообществу, в котором он рос и социализировался (вне контекстов группового фаворитизма) [16]. Его «Я-идентичность» в социальной дихотомии «Я - Они» требует усиления в форме пусть даже гипотетического «Мы» (актуализированной групповой идентичности). Человек нуждается в чувстве принадлежности к ценностному, смысловому, символическому содержанию референтного сообщества или, в современной терминологии, к живой, актуально формирующейся и функционирующей коллективной памяти [17] и общим социокультурным ритуалам.

В попытках «опредметить» ностальгию ее описывали также как вариант депрессии, как регрессивную тоску по более ранним (подразумевается «счастливым») временам и стадиям жизни, а под влиянием психоанализа - по «раю детства», превращая ее тем самым в своеобразную экзистенциальную метафору. Так, уже И. Кант в § 30 своей «Антропологии» [14] называл ностальгию тоской по утраченному времени, которое невозможно вернуть в принципе (поскольку это абсолютная тоска не по там, а по тогда), а у З. Фрейда она и вовсе превратилась в результат пренатальной сепарации и стала символизировать постоянное стремление взрослой (как правило, невротичной) личности к повторным открытиям желанного, но утраченного объекта [18], «лекарством» от чего могли становиться только психоаналитические процедуры с их инсайтами и катарсисами. Содержательно к этой позиции примыкает поэтическая идея Новалиса, что ностальгия есть результат вечно неудовлетворенного желания везде чувствовать себя как дома.

Философия дополнила контексты размышлений о природе ностальгии тезисом о недостатке свободы мышления о прошлом (И. Кант) и идеей ресентимента, сублимирующего чувство собственной недостаточности (Ф. Ницше, М. Шелер). Так, например, высказанная М. Шелером идея, что ностальгия связана не столько со счастливым воспоминаниями прошлого, сколько с неудовлетворяющим переживанием себя в настоящем [19], и сегодня не утратила своего исследовательского потенциала и может быть легко транспонирована как в личностные, так и в социально-политические контексты ее анализа. психологический переживание ностальгия

Из социологии общее понимание ностальгии пополнилось концептом совместно пережитой обществом и сплотившей его коллективной культурной травмы (война, революция, социальные кризисы и катаклизмы, «рецидивирующая модернизация» ), окрасившей прошлое в более радужные цвета, чем настоящее и даже будущее [21]. Современное учащение переживаний ностальгии социология объяснила целым рядом причин, среди которых [22-27]:

1) рост урбанизации и увеличивающийся приток населения в мегаполисы, отрывающий людей от привычных традиций организации жизни, рождающий чувство «одиночества в толпе», тоску по ушедшей в прошлое архаичной фамилистичности («вся семья за столом», «домашние праздники», «работа, совершаемая сообща» - лепка пельменей, рубка капусты, возведение дома, вскопка земли и посадка картошки на даче и пр.);

2) высокие темпы модернизации, технологизации, роботизации жизни, усиливающие переживания невостребованности, отчуждения и требующие постоянной и напряженной социальной адаптации, лишающие личность ощущения стабильности, постоянства среды и форм существования;

3) политически ангажированная идеализация определенных периодов истории (например, периодов «оттепели», военных лет, доперестроечных времен и пр.) в средствах массовой информации, кинематографе, создающая определенные ностальгические установки сознания;

4) лавинообразный консумеризм, ониомания, ситуативные «траты напоказ» (например, покупка новейших гаджетов ради микрогруппового хвастовства), а также рекламная идеализация «исконно деревенских традиций», «забытых рецептов прошлого», «вкуса, как в детстве», «того самого [экологически чистого] вкуса», распространение винтажной и олдскульной моды, ретростилистики и пр. - все это создает тягу к чему-то кажущемуся более стабильным и аутентичным, чем «здесь-и-сейчас», наполненному историей, насыщенному символическими ценностями прошлых поколений;

5) социально-экономическая и общая политическая нестабильность жизни (локальные войны, террористические агрессии, политические и территориальные конфликты, нерезультативные и/или незавершенные реформы, неопределенность социально-экономической ситуации, особенно в плане обеспечения старости и пр.), вызывающая страх, дезориентацию и стимулирующая насыщение позитивными эмоциями прошлых этапов, воспринимаемых как более стабильные (например, начиная с «нулевых» лет, при сравнении «сейчас» и «тогда» начинается постепенная романтизация и идеализация «лихих девяностых»).

Увеличению частоты переживания ностальгических эпизодов способствуют также [28]:

1) постепенное формирование взгляда на время как линейное с неопределенным будущим;

2) переживание дефектности настоящего, провоцирующее его отрицание и в противовес ему идеализацию прошлого (как писал А. С. Пушкин, «настоящее уныло, <. .> что пройдет, то будет мило»);

3) наличие привлекательных материальных свидетельств прошлого (вещей, предметов быта, архитектуры, изображений), соответствующих эмоциональным экспектациям.

Под влиянием всех этих тенденций даже недавнее («события вчерашнего дня», подлинность которых человек еще как-то может засвидетельствовать) и далекое «историческое прошлое» (передаваемое от поколения к поколению «живыми свидетелями»), а уж тем более мифологизируемое «давно прошедшее», живое свидетельство о котором отсутствует по определению [29] начинает восприниматься некритично, сверхпозитивно, идеализированно - как лишенное сегодняшнего травмирующего опыта. Это содержательно смыкает ностальгию со средневековой мечтой о мифической стране Кокань, с архетипом/мифологемой Рая [30] - хронотопом благоденствия и радости, где «все наоборот»: голодные сыты, несчастные счастливы, безвластные правят и т. д. И это означает, что в переживании ностальгии обнаруживается фоновое мифологическое содержание, заметно перекодирующее ее внутренние смыслы. И чем менее человеку известно об этом прошлом, тем больше у него простора для его некритично позитивной оценки и извлекаемым из него неадекватным смыслам. Продолжая эту мысль, можно заключить, что в таких случаях ностальгическое переживание выступает как своеобразная психологическая защита от настоящего, форма совладания с травматическим осознанием необратимости прошедшего и неизбежности лишенного для человека смысла настоящего.

В социокультурном исследовательском направлении "Memory studies" также предложено несколько современных трактовок ностальгии [31-33]

1) ностальгия как «контрапрезентный» миф (Я. Ассман, М. Хайдеггер): в этом случае она мифологизирует прошлое через абстрагирование от конкретно-исторических деталей к общим мифологемам добра и зла, становясь не только предельно общим понятием, но и вмененным состоянием человека и социума; априори хорошо, настоящее есть порча идеального образца;

2) ностальгия как эстетическая метафора: прошлое красиво своей естественной данностью, а технологический этос и практицизм настоящего уничтожают сакральный логос древней традиции; отсюда обращения к истокам народной мудрости, фольклору, «возвращения» их в настоящее и актуализации в нем (ретроспективные и винтажные игры, исторические и литературные реконструкции);

3) ностальгия как механизм преодоления культурной травмы, пережитой всем обществом: она становится диалогом, мостом, связывающим «старое» и «новое», «до» и «после»;

4) ностальгия как социальная практика, вид социальной игры: в этом случае она приобретает форму особой субкультуры, в которой строится временная игровая идентичность;

5) ностальгия как вид моральной рефлексии и/или самоиронии: здесь она выступает в качестве средства «взглянуть на себя со стороны», определить свое место на пространственно-временной оси через сравнение себя «сейчас» и некоего «тогда».

Столь широкий разброс объяснительных трактовок, становящийся сегодня сущностной характеристикой и других ранее кажущихся устойчиво определенными понятий, указывает не только на сложность самого феномена ностальгии, но и на растущую полисематичность в понимании природы ностальгических переживаний.

Современные исследования, расставляя новые содержательные акценты, одновременно и расширяют, и сужают предметную область ностальгии. Расширение, сближая ностальгию с коллективной памятью [34; 35] делает ее характеристикой не только индивидуального, но массового сознания (особенно в переходные, нестабильные эпохи), коллективно трансформирующего смыслы и социальные практики прошедших исторических периодов в более позитивно окрашенные. К примеру, в отечественным социуме заметно переосмыслены отношения к периоду «расцвета» и «застоя» СССР, времени и итогам Второй мировой войны, «лихим девяностым», уже фрагментарно переосмысляются сталинская, хрущевская, ельцинская и горбачевская эпохи. Сужение же превращает ностальгию в метафору индивидуальной тоски по невозвратности личного прошлого, каким бы оно ни было - «ностальгию по себе» несбывшемуся и уже несбудущемуся [3].

В первом случае мы имеем дело с трансформацией исходно психологического понятия в предмет социологических и историко-культурологических исследований. Во втором случае оно, как частное переживание, вытесняется исключительно в область индивидуальной психотерапии, как бы и вовсе не нуждаясь в системном научном анализе, универсализации и операционализации.

Последнему противоречит тот факт, что переживание ностальгии сегодня констатируется все чаще, превращаясь чуть ли не в массовый феномен, и, более того, в нем обнаруживаются новые психологические грани. Возвращение анализа ностальгии именно в психологические рамки позволяет понять не только сегодняшнюю неудовлетворенность взрослых и пожилых людей текущей жизнью, их неспособность и нежелание вписываться в новые социально-экономические и культурные траектории развития общества, но и участившиеся состояния жизненных кризисов, переживаний экзистенциальных вакуумов, непринятия и отрицания собственной идентичности, слома ранее оправдывающих себя стратегий существования у молодых поколений, не знакомых с определенными коннотациями прошлого.

Не менее, а, может быть, даже более, чем все сказанное выше, конкретное содержание ностальгических переживаний определяет личный экзистенциальный опыт человека, в частности, соотношение его позитивных и негативных личных воспоминаний и осознание себя в настоящем более или менее целостным и удовлетворенным собой и жизнью. Особым статусом обладают автобиографические воспоминания детства [35], и в этом плане в ностальгии принципиально может быть установлена временная граница между «хорошим прошлым» и «неудовлетворяющим настоящим». Тем самым ностальгия обретает характер трансспективного переживания [7]

С сожалением приходится констатировать, что в отличие от философии и социологии собственно психологические исследования ностальгии немногочисленны [8; 12; 31; 36-44]. Наиболее известные из них связаны с выделением ряда ее экзистенциальных функций и выполнены под руководством К. Седикидеса [12; 40-42]:

1) ностальгия поддерживает текущую идентичность, реконструируя связи между «Я-прошлым» и «Я-настоящим», создавая чувство целостности, непрерывности осознания своего Я; эта функция позволяет преодолевать недовольство собой или своими достижениями в настоящем, компенсируя их реконструкциями прошлых успехов и удач;

2) ностальгия связывает личность с широкими культурными контекстами, способствуя поддержанию «Мы-идентичности», и в этом плане помогает снизить переживания одиночества и отчуждения, через систему гражданских, семейных или религиозных культурных традиций и ритуалов смягчает экзистенциальные страхи;

3) посредством трансляции семейных нарративов, сохранения фотоархивов и семейных реликвариев ностальгия укрепляет родственные связи и поддерживает символические контакты со значимыми другими.

Добавим, что ностальгия может быть обусловлена не только «разрывом первичных уз» (Э. Фромм) с привычной физической или социальной средой, но и становиться результатом личностных изменений, связанных с взрослением, накоплением и пересмотром опыта [45-47] развитием индивидуальности человека, пробуждением самосознания, ревизией автобиографической памяти, принятием смысложизненных решений с необратимым итогом и т. п. Она становится своеобразным стимулом для саморазвития, принуждая личность извлекать новые ценности и смыслы из прошлого, ранее не востребованного опыта.

Способами «вызывания» ностальгии становятся: просмотр собственных фотографий, открыток, чтение старых Эго-документов (личных дневников, писем и пр.); приготовление пищи по «традиционным» рецептам мам и бабушек; рассказывание историй жизни, семейных апокрифов; поддержание традиции семейных праздников (например, украшение ёлки под Новый год старыми, «еще из детства», игрушками, коллективное семейное пение и исполнение музыки, которая исполнялась когда-то вместе с близкими, но уже ушедшими людьми); посещение «блошиных рынков» и «гаражных распродаж», антикварных магазинов; приписывание некоторым предметам из семейного реликвария особых позитивных свойств («пеку пирог только в бабушкиной форме - в других так не получается», «надеваю мамино колечко на удачу»); чтение книг, где действие происходит «там-и-тогда» (в значимом для человека прошлом); просмотр старых фильмов или ретрофотографий в Интернете, посвященных предметам, одежде, коллективным занятиям и повседневным реалиям иного времени и пр.

Из сказанного следует, что ностальгия не обязательно индивидуально ретроспективна, она может быть обращена и просто к иным, в том числе и отсутствующим в персональном опыте и даже вымышленным пространствам и временам, кажущимся значимыми и привлекательными человеку в силу личных причин [13; 48]. В этом случае она проявляет себя в форме переживания «ностальгии без памяти/воспоминаний» (вспомним известную песню «Наутилуса Помпилиуса»: «Goodbуe, Америка, о... / Где я не был никогда <. .> / Где я не буду никогда»). Этот феномен, сравнительно недавно попавший в орбиту психологического внимания, фиксирует такой аспект ностальгического переживания, как тоска по незнаемому, но личностно желаемому/необходимому. В прошлое он помещается потому, что, как и в построении образов воображения, из него заимствуются модельные схемы и «строительный материал» для продуцирования образов желаемого. В этой своей форме ностальгия сближается с «компенсаторной грезой», становится средством воображаемого совладания и/или преодоления кажущейся недостаточной для личностного роста действительности и устремленности к личностной целостности и гармонии.

«Ностальгия без памяти» описывает тоску человека по тем временам, местам и состояниям, в которых он никогда не был и собственных воспоминаний о которых у него нет и не может быть, но которые он реконструирует когнитивно и насыщает смыслами и ценностью. Точнее, это тоска по некоторым, как правило, знаковым и позитивным аспектам жизни, о которых человеку что-то (обычно немного) известно из литературы, кинематографа, житейских нарративов других людей. Как правило, их насыщенные эмоциями и значениями символы уже в идеализированном виде присутствуют в текущем настоящем и к ним кинематографом, телевидением, литературой, журналистикой привлечено внимание широких слоев социума.

К примеру, эпоха Beatles, хиппи, мини-юбок, Хэмингуэя, поэзии на площадях, танц-площадок в парках, атмосфера городских дворов и дворовых компаний, «тиши библиотек», телевизионных «Голубых огоньков» для миллениалов являются объектом не просто ностальгии без воспоминаний, а даже «зависти без воспоминаний» [48; 49], как и «вальсы Штрауса и хруст французской булки» для старшего поколения. Переживание этой формы ностальгии сродни фантазмам сознания или ложной памяти.

Но этот феномен вряд ли специфичен только для текущего хронотопа. Думается, что, как только к управлению обществом и культурой приходят представители каждого последующего поколения, они стремятся «оживить» и вновь пережить ценности и смыслы своего взросления (в частности, это можно увидеть в таких явлениях, как «дискотеки 80х», радио «Ретро-FM» и «Nostalgie», в регулярном обсуждении идей возрождения пионерии и комсомола, молодежных строек типа БАМ, стройотрядов). На фоне усиливающейся тенденции к индивидуализму и усиливающемуся социальному расслоению переживание ностальгии обогащается контекстами утраты общинности, сожалениями по былому коллективизму, выходящему за рамки семьи, по «общему делу» и «общей идее», сближающим человека с другими людьми и облегчающим груз индивидуальной экзистенциальной ответственности - за продуктивное осуществление собственной жизни.

В темпоральном плане эта форма ностальгии смыкается с изученными нами ранее экзистенциальными ожиданиями как конкретизирующимися в процессе существования человека вариантами моделирования и проектирования возможных для него типов желаемых событий [49]. Содержательно экзистенциальные ожидания слабо эксплицированы («хочется чего-то иного»), и наши респонденты нередко опредмечивали их в «тоску по порядку», «тоску по сильной руке», «тоску по определенности», «тоску по подлинному», «тоску по доверию к реальности», «тоску по целостности» и пр. Они связаны как с осознанием единичности и конечности собственной жизни, в которой всегда есть место переживанию принципиальной неполноты бытия, так и со становящимся с возрастом восприятием ее как вероятностно-возможностного процесса. Из всей совокупности жизненных возможностей человек, руководствуясь текущими потребностями, ценностями и целями, в каждый конкретный момент использует лишь одну. Некоторые из возможностей далее не реализуются никогда, а некоторые переходят в содержание «выдуманных жизней», «легенд о себе», «альтернативных автобиографий» или переживаний «ностальгии без памяти», «чувства "если"» [49; 50].

Исходя из указанных экзистенциальных контекстов, мы предлагаем рассматривать ностальгию в любых ее формах не как ситуативное, обусловленное внешними обстоятельствами явление, а как константный феномен жизненного мира субъекта. Согласно Э. Гуссерлю, жизненный мир человека есть комплекс значимых образов, событий, обстоятельств и отношений, определяющих его актуальное существование, интуитивно сопровождающий его «горизонт опыта» и персональный «непредметный» фон переживаний повседневного бытия [цит. по: 51, с. 76-77]. Он задает индивидуальное своеобразие восприятия реальности, характер интерпретации опыта и эмоциональный знак текущих переживаний. Самоопределяясь собственными значениями, человек опирается на «интуитивную достоверность» отношений, в которых он существует и которые сам же и создает.

Являясь продуктом внутренней работы индивидуального сознания по отбору, обобщению, символизации образов, событий и обстоятельств из собственной жизни, литературы, кинематографа, доминирующих в референтных группах нарративов и пр. в качестве персональных прецедентов [45], жизненный мир способен и сам порождать особые феномены. К ним относятся феномены психологической трудности (например, барьерность ценностей ), психологической боли, «боли памяти» [53] К этим аутентичным феноменам жизненного мира также примыкает и ностальгия - в форме, возникающей в процессе старения «ностальгии по себе», отражающей экзистенциальную тоску по тому, каким человек мог бы стать, но никогда уже не станет, по себе-несбывшемуся [49]. «Ностальгия без памяти» находится в одном ряду с феноменами экзистенциальных ожиданий [49], «компенсаторных грез», фантазмов, ложной памяти, надежды как возможностных, но неопределенных (случайных) процессов («тоска по несбывшейся/несбывающейся случайности»).

Опираясь на троичную структуру жизненного мира Л. Бинсвангера (Umwelt, Mitwelt и Eigenwelt), можно говорить о том, что ностальгия в этих формах есть феномен

Eigenwelt - глубинного собственного мира человека: его отношений с самим собой, ориентированных на самопонимание, самоинтерпретацию и самотрансценденцию. Несбываемость планируемого Я может становиться предметом ностальгии как переживания утраты потенциальных возможностей личного развития в определенные моменты жизни в молодом и зрелом возрасте. Но она может быть и фактором, стимулирующим осознание необходимости преодоления экзистенциальной неопределенности в ситуации выбора, поиска направления личных трансформаций с целью максимально «высветить» и исполнить возможности своего бытия-в-мире.

Ностальгия как тоска по упущенным и ежедневно упускаемым возможностям может и не рефлексироваться субъектом как таковая. На поверхности могут осознаваться лишь ее симптомы как способы объективировать, опредметить тоску по себе-уже-несбывающемуся. Это связывает переживания, связанные с самим собой, не только с «Я-наличным», но и с «Я-иным» (бывшим, утраченным или потенциально возможным), ориентируя личность на индивидуально очерчиваемые горизонты саморазвития и самоизменения. Чем выше уровень личностной энтропии, тем вероятнее появление «ностальгии без памяти», которая может стать переживанием как «тоски по необретенным смыслам», так и по реализации найденных смыслов, возможной при определенных обстоятельствах и невозможной в других (в которых по разным причинам как раз и пребывает субъект), из-за чего последние воспринимаются как пауза, застой, вынужденное торможение в развитии собственного Я.

Значимым экзистенциальным аспектом переживания «ностальгии без памяти» можно также считать тоску по определенности и простоте. Особенностью нашего времени признается растущая и охватывающая большинство сфер человеческого существования (в том числе творчество, самореализацию, «заботу о себе») неопределенность [54-57], к «вызовам» которой человек не всегда осознает себя готовым. В первую очередь, с ней столкнулись поколения, чье личностное становление пришлось на 1960-1980-е гг., поскольку их системообразующей характеристикой была максимально полная определенность, переживаемая как «уверенность в завтрашнем дне», «знание долгосрочных ориентиров/направления». В 1990-е годы, когда прежняя советская «определенность» была разрушена, эти поколения пережили травму отсутствия навыков преодоления непредсказуемых жизненных ситуаций.

Накопленный старшими поколениями опыт в новых условиях существования оказался не работающим, а потому и невостребованным молодыми поколениями. В результате пошатнулись социальные ориентиры взросления и взрослости, а взрослые поколения стали переживать ностальгию по прежней определенности/предопределенности, традиционности и авторитетности. Молодым же пришлось на ходу находить и/или выстраивать новые способы существования в условиях стремительно меняющегося мира. В возникшей и растущей неопределенности/непредопределенности никому ничего не было гарантировано, как не было и никакой уверенности в правильности любого найденного модуса существования, сделанного выбора. Такая «жизнь наощупь» усиливала тревожность, одновременно создавая иллюзию, что раньше («до нас») все было проще, упорядоченнее, а потому легче, что становилось основанием «ностальгии без памяти».

Сегодня для молодых поколений неопределенность стала «нормой жизни», рождающей собственные психологические следствия. Так, веками ребенок путем традиционной социализации выстраивал предельно определенную картину реальности, готовясь к тому, чтобы действовать в ней и знать, какие способы существования в ней применимы и эффективны. По мере взросления ему постепенно раскрывалась жизненная поливариантность, пока, наконец, ко взрослости он не накапливал достаточный опыт, чтобы делать индивидуальные выборы в непредсказуемых, возможностно-вероятностных условиях. Сегодня идеи простоты и надежности как архетипического образа стабильного мироустройства почти не соответствуют реальным условиям существования человека, их можно создавать и поддерживать только искусственно.

Необходимость самостоятельно «доопределять недоопределенное» [57] изменяет образ Я, влияет на самовосприятие. Но можно ли вообще быть определенным и поддерживать собственную определенность в мире неопределенности или надо переходить к концепту гибкого, возможного, «текучего Я», самоопределяющегося меняющимися обстоятельствами существования? Складывающаяся ситуация создает внутренние стимулы для диффузии идентичности.

Вмененная каждому современному человеку необходимость постоянно меняться, отслеживать изменения и соответствовать им вызывает напряжение, беспокойство, связанное с ощущением, что «за временем не угнаться». Более того, принятие себя как нестабильного, незафиксированного надолго в собственной сущности - особая и сложная задача для рефлексии, что также стимулирует появление «ностальгии без памяти» в форме тоски по устойчивой самобытности.

Увеличивающаяся сложность жизни, в которой надо делать более частые, чем раньше, выборы относительно траектории своего развития и принимать решения об адекватной жизненной стратегии, также является косвенным источником «ностальгии без памяти». Тенденция упростить обстоятельства выбора вместо того, чтобы действовать эвристично, не зная, к какому результату эти действия приведут, и апелляции к необходимости простоты для осознания себя целостным и полноценным (в смысле наполненности себя собственной сущностью), также есть механизм защиты от неопределенности и сложности.

В нарастающей реальности неопределенности и сложности значительно меньше по - вседневного комфорта, чем, скажем, столетие назад, поэтому, видимо, в течение уже почти двух десятилетий отмечается стремление к позднему взрослению, фиксируемому в таких понятиях, как «поколение ЯЯЯ», «янгэдалты», «кидалты», «синдром Питера Пэна» и др. Умение противостоять неопределенности есть свидетельство личностной зрелости, которая сегодня достигается намного позднее, чем раньше. Одним из возможных симптомов невзросления среди прочих становится «ностальгия/зависть без памяти».

Соглашаясь с Г. Ф. Элленбергером в том, что «у каждого человека свой способ переживания темпоральности, пространственности, причинности и материальности, но каждое из этих направлений необходимо понять в его связи с другими направлениями и с внутренним миром в целом» (курсив наш. - Е. С) [58, с. 227], мы видим также обусловленность переживания «ностальгии без памяти» еще недостаточно сформированными ресурсами преодоления неопределенности и сложности современного существования: «вызовы» уже есть, а ресурс еще только обретается и фиксируется в способах социализации.

Препятствуют его формированию и учащают переживания «ностальгии без памяти» такие факторы, как: 1) актуально действующая социализирующая установка на пролонгацию статуса психологического потребителя; 2) связанная с поддержанием безопасности существования молодого поколения родительская гиперопека (она может провоцировать «тоску по дворовой свободе», по отсутствию контроля и зависимости, по предоставленности самому себе и «компетентной самостоятельности», которые якобы имели место в прошлом); 3) личная неудовлетворенность обстоятельствами и окружением вследствие высокого уровня ориентации на быстрый успех и гедонизм; 4) тенденция к избеганию принятия на себя ответственности за течение и психологическое содержание собственной жизни, охотное делегирование себя другим (достаточно вспомнить феномен «детей-бумерангов» [59]); 5) нежелание строить долгосрочные трансспективы, принятие стратегии "carpe diem" (лежащая в ее основе процессуальность существования как бы «избавляет от смыслов», за реализацию которых надо бороться всерьез, а не в игровой форме, и конкурировать с другими); 6) отвержение авторитетов и общая некритичность в отношении себя, своих знаний, способностей и возможностей), в том числе в одной из форм нарциссизма - «селфизма» и др.

Завершая анализ нового феномена «ностальгии без памяти», отметим, что он является своеобразным откликом на изменившиеся в сторону усиления неопределенности условий современного существования личности и требует специальных исследований.

Список литературы

1. Chrostowska S. D. Consumed by Nostalgia? // Sub-Stance. - 2010. - Vol. 39. - No. 2 (Iss. 122). - P. 52-70.

2. Pickering M., Keightley E. The Modalities of Nostalgia // Current Sociology. - 2006. - Vol. 54 (6). - P 919-941.

3. Radstone S. Nostalgia: Home-comings and departures // Memory Studies. - 2010. - No. 3. - P. 187-191.

4. Трубина Е. Г. Участь воспоминать: векторы исследований памяти // Трубина Е. Г. Власть времени: социальные рамки памяти / под ред. В. Н. Ярской и Е. Р Ярской- Смирновой. - М.: ООО «Вариант»: ЦСПГИ, 2011. - C. 25-45.

5. Савельева И. М., Полетаев А. В. Знание о прошлом: теория и история: в 2 т. - СПб.: Наука, 2003-2006. - Т. 1: Конструирование прошлого. - 632 с.; Т. 2: Образы прошлого. - 752 с.

6. Jing W. Nostalgia as content creativity: Cultural industries and popular sentiment // International Journal of Cultural Studies. - 2006. - No. 9(3). - P 359-368.

7. Nostalgia: Content, triggers, functions / T. Wildschut, C. Sedikides, J. Arndt, C. D. Routledge // Journal of Personality and Social Psychology. - 2006. - No. 91. - P 975-993.

8. Зинченко А. В. Ностальгия: диалог знания и памяти // Культурно-историческая психология. - 2009. - № 2. - С. 77-85.

9. Ясперс К. Ностальгия и преступления // Собрание сочинений по психопатологии: в 2 т. Т. 1. - М.: Академия; СПб.: «Белый Кролик», 1996. - С. 8-122.

10. Недува А. А. Психология и патопсихология ностальгии у эмигрантов // Психиатрия. - 2013. - № 2 (58). - С. 44-47.

11. Перцев А. В. Молодой Ясперс: Рождение экзистенциализма из пены психиатрии. - М.: Изд-во Русской Христианской гуманитарной академии, 2012. - 342 с.

12. Sedikides C., Wildschut T., Baden D. Nostalgia: Conceptual issues and existential functions // Handbook of experimental existential psychology / ed. by J. Greenberg,

S. Koole, T. Pyszczynski. - NY.: Guilford Press, 2004. - P. 200-214.

13. Бойм С. Будущее ностальгии // Неприкосновенный запас. - 2013. - № 3(89). - URL: http://magazines.russ.ru/nz/2013/3/11s.html (дата обращения: 29.10.2018).

14. Кант И. Антропология с прагматической точки зрения. - М.: ЛКИ, 2012. - 202 с.

15. Литл Х. Психология привычки. - М.: Креатив Джоб, 2013. - 50 с.

16. Herzfeld M. Cultural Intimacy: Social Poetics in the Nation-State. - New York: Routledge, 2004. - 296 p.

17. Ассман Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая иден-тичность в высоких культурах древности. - М.: URSS, 2004. - 368 с.

18. Phillips J. Distance, Absenceand, Nostalgia // Ihde D., Silverman H. J. (eds.) Descriptions. - Albany: State University of New York, 1985. - P. 64-75.

19. Шелер М. Ресентимент в структуре моралей. - СПб.: Наука: Университетская книга, 1999. - 231 с.

20. Новиков Е. В. Нравственный смысл ностальгии: дис. ... канд. филос. наук:

09.0. 05. - М: МГУ, 2009. - 153 с.

21. Штомпка П. Социальное изменение как травма // СоцИс. - 2001. - № 1. - С. 6-17.

22. Абрамов Р. Н., Чистякова А. А. Ностальгические репрезентации позднего советско-го периода в медиапроектах Л. Парфенова: по волнам коллективной памяти. - URL: https://www.hse.ru/pubs/share/direct/document/66125470 (дата обращения: 18.08.2016).

23. Ильин В. И. Быт и бытие молодежи российского мегаполиса. Социальная струк-турация повседневности общества потребления. - СПб: Интерсоцис, 2007. - 388 с.

24. Ванн Д., Нэйлор Т. Х., Де Грааф Дж. Потреблятство. Болезнь, угрожающая миру. - Екатеринбург: Ультра. Культура, 2005. - 368 с.

25. Havlena W., Holak S. "The Good Old Days": Observations on Nostalgia and Its Role in Consumer Behavior // Advances in Consumer Research. - 1991. - Vol. 18. - P. 323-329.

26. Hirsch A. R. Nostalgia: a Neuropsychiatric Understanding // Advances in Consumer Research. - 1992. - Vol. 19. - P. 390-395.

27. Барт Р. Система Моды. Статьи по семиотике культуры. - М.: Изд-во имени Са-башниковых, 2003. - 512 с.

28. Chase M., Shaw C. The dimensions of nostalgia // Theimagined past: history and nostalgia / ed. by M. Chase, C. Shaw. - Manchester: Manchester Univ. Press, 1989. - P. 1-17.

29. Неклюдов С. Ю. Структура и функция мифа // Мифы и мифология в современной России / под ред. К. Аймермахера, Ф. Бомсдорфа, Г. Бордюкова. - М.: АИРО- XX, 2000. - С. 17-38.

30. Цыганков А. С. Феномен мифологизации событийной истории // Вестн. Че-лябинского гос. ун-та. Философия. Социология. Культурология. - 2014. - № 11 (340). - Вып. 32. - С. 21-27.

31. Чикишева А. С. Феномен ностальгии и его проблематизация в современном культурологическом знании. - URL: http://www.cr-journal.ru/rus/journals/152. html%26j_id=11 (дата обращения: 09.11.2016).

32. Боянич П., Боянич С. М. Субъект ностальгии // Политическая концептология. - 2017 - № 1. - С. 119-124.

33. Хайдеггер М. Основные понятия метафизики. Мир - конечность - одиночество. - М.: Владимир Даль, 2013. - 592 с.

34. Хальбвакс М. Сновидения и образы-воспоминания // Хальбвакс М. Социальные рамки памяти. - М.: Новое издательство, 2007. - C. 32-73.

35. Tannock S. Nostalgia critique // Cultural Studies. - 1995. - No. 9. - P. 453-464.

36. Gendlin E. Experience and Creation of Meaning. - N.Y.: Free Press, 1962. - 302 p.

37. Лейнг Р. Д. Разделенное Я. Экзистенциальное исследование психического здоровья и безумия. - Киев: Государственная библиотека Украины для юношества, 1995. - 320 с.

38. Василюк Ф. Е. Психология переживания. - М.: Изд-во Московского ун-та, 1984. - 200 с.

39. Фенько А. Б. Психология ностальгии // Московский психотерапевтический журнал. - 1993. - № 3. - С. 93-116.

40. Nostalgia past, present, and future / C. Sedikides, T. Wildschut, J. Arndt, C. Routledge // Current directions in psychological science. - 2008. - Vol. 17. - No. 5. - P 304-307.

41. Wildschut T., Sedikides C., Routledge C. Nostalgia - from cowbells to the meaning of life // The Psychologist. - 2008. - Vol. 21. - Part 1 (January). - P 20-23.

42. Batcho K. I. Nostalgia: A psychological perspective // Perceptual and Motor Skills. - 1995. - №>. 80. - P. 131-143.

43. Batcho K. I. Personal nostalgia, world view, memory, and emotionality // Perceptual and Motor Skills. - 1998. - No. 87. - P. 411-432.

44. Сапогова Е. Е. Семантика личной жизни: Экзистенциально-нарративный анализ автобиографических историй. - Тула: Изд-во ТулГу, 2014. - 185 с.

45. Сапогова Е. Е. Семантико-символические репрезентации экзистенциального пространства возрастов жизни // Экзистенциальный анализ. - 2016. - № 8. - С. 183-202.

46. Мамардашвили М. «Мой опыт нетипичен» // Мамардашвили М. Как я понимаю философию: докл., ст. филос. заметки. - М.: Прогресс, 1992. - 416 с. - С. 356-364.

47. Сапогова Е. Е. «Легенды о себе»: к проблеме интерпретации личностных мифологем взрослых в психологическом консультировании // Психологическая служба (Минск, Беларусь). - 2003. - № 2. - С. 88-102.

48. Носкова М. Ностальгия без воспоминаний. - URL: http://include.club/nostalgiya- bez-vospominanij/ (дата обращения: 18.01.2017).

49. Сапогова Е. Е. Экзистенциальная психология взрослости. - М.: Смысл, 2013. - 767 с.

50. Аванесян М. О. Альтернативная автобиографическая история как составляющая возможного «я» // Психологические исследования. 2018. - Т. 11. - № 61. - URL: http://psystudy.ru/index.php/num/2018v11n61/1619-avanesyan61.html#r3 (дата об-ращения: 29.10.2018).51. Хабермас Ю. От картин мира к жизненному миру. - М.: Идея-Пресс, 2011. - 126 с.

52. Салихова Н. Р. Механизм барьерности-реализуемости личностных ценностей в структурировании жизненного мира человека // Вестник НГУ Сер.: Психология. - 2008. - Т. 2. - Вып. 1. - С. 36-40.

53. Моховиков А. Н. Психическая боль: природа, диагностика и принципы гешталь- ттерапии // Консультативная психология и психотерапия. - 2003. - № 4. - С. 104-127.

54. Зинченко В. П. Толерантность к неопределенности: новость или психологическая традиция? // Человек в ситуации неопределенности / под ред. А. К. Болотовой. - М.: ТЕИС, 2007. - С. 9-33.

55. Канеман Д., Словик П., Тверски А. Принятие решений в неопределенности: Правила и предубеждения. - Харьков: Изд-во Ин-т прикладной психологии «Гуманитарный центр», 2005. - 632 с.

56. Психология неопределенности: Единство интеллектуально-личностного потенциала человека / Т. В. Корнилова, М. А. Чумакова, С. А. Корнилов, М. А. Новикова. - М.: Смысл, 2010. - 334 с.

57. Леонтьев Д. А. Вызов неопределенности как центральная проблема психологии личности // Психологические исследования. - 2015. - Т. 8. - № 40. - URL: http:// psystudy.com/ index.php/ num/ 2015v8n40/1110-leontiev40.#e3 (дата обращения:

22.10.2018) .

58. Элленбергер Г. Клиническое введение в психиатрическую феноменологию и эк-зистенциальный анализ // Экзистенциальная психология / под ред. Р Мэя. - М.: Апрель Пресс: Эксмо-Пресс, 2001. - С. 201-236.

59. Сапогова Е. Е. «Непустеющие гнезда»: родительские семьи с «детьми-бумеранга- ми» // Семья и современный социум: колл. моногр. / под ред. В. Л. Ситникова, С.

А. Бурковой, Э. Б. Дунаевской. - СПб.: Социально-гуманитарное знание, 2017. - С. 161-168.

References

1. Chrostowska S. D. Consumed by Nostalgia? Sub-Stance. 2010, vol. 39, No. 2 (122), pp. 52-70.

2. Pickering M., Keightley E. The Modalities of Nostalgia. Current Sociology. 2006, Vol. 54 (6), pp. 919-941.

3. Radstone S. Nostalgia: Home-comings and departures. Memory Studies. 2010, No. 3, pp. 187-191.

4. Trubina E. G. Uchast vospominat: vektory issledovaniy pamyati. In: Yarskaya V. N., Yarskaya-Smirnova E. R. (eds.). Vlast vremeni: sotsialnye ramki pamyati. Moscow: OOO "Variant": CSPGI, 2011. Pp. 25-45.

5. Savelyeva I. M., Poletaev A. V. Znanie o proshlom: teoriya i istoriya. St. Petersburg: Nau- ka, 2003-2006. Vol. 1-2.

6. Jing W. Nostalgia as content creativity: Cultural industries and popular sentiment. International Journal of Cultural Studies. 2006, No. 9(3), pp. 359-368.

7. Wildschut T, Sedikides C., Arndt J., Routledge C. D. Nostalgia: Content, triggers, functions. Journal of Personality and Social Psychology. 2006, No. 91, pp. 975-993.

8. Zinchenko A. V. Nostalgiya: dialog znaniya i pamyati. Kulturno-istoricheskaya psik- hologiya. 2009, No. 2, pp. 77-85.

9. Jaspers K. Nostalgiya i prestupleniya. In: Sobranie sochineniy po psikhopatologii. Vol. 1. Moscow: Akademiya; St. Petersburg, "Belyy Krolik", 1996. Pp. 8-122. (in Russian)

10. Neduva A. A. Psikhologiya i patopsikhologiya nostalgii u emigrantov. Psikhiatriya. 2013, No. 2 (58), pp. 44-47.

11. Pertsev A. V. Molodoy Yaspers: Rozhdenie ekzistentsializma iz peny psikhiatrii. Moscow: Izd-vo Russkoy Khristianskoy gumanitarnoy akademii, 2012.

12. Sedikides C., Wildschut T., Baden D. Nostalgia: Conceptual issues and existential functions. In: Greenberg J., Koole S., Pyszczynski T. (eds.) Handbook of experimental existential psychology. NY.: Guilford Press, 2004. Pp. 200-214.

13. Boym S. Budushchee nostalgii. In: Neprikosnovennyy zapas. 2013, No. 3(89). Available at: http://magazines.russ.ru/nz/2013/3/11s.html (accessed: 29.10.2018). (in Russian)

14. Kant I. Antropologiya s pragmaticheskoy tochki zreniya. Moscow: LKI, 2012. (in Russian)

15. Little H. Psikhologiya privychki. Moscow: KreativDzhob, 2013. (in Russian)

16. Herzfeld M. Cultural Intimacy: Social Poetics in the Nation-State. New York: Routledge, 2004.

17. Assmann J. Kulturnaya pamyat: Pismo, pamyat o proshlom i politicheskaya identichnost v vysokikh kulturakh drevnosti. Moscow: URSS, 2004. (in Russian)

18. Phillips J. Distance, Absenceand, Nostalgia. In: Ihde D., Silverman H. J. (eds.) Descriptions. Albany: State University of New York, 1985. Pp. 64-75.

19. Scheler M. Resentiment v strukture moraley. St. Petersburg: Nauka; Universitetskaya kniga, 1999. (in Russian)

20. Novikov E. V. Nravstvennyy smysl nostalgii. PhD dissertation (Philosophy). Moscow: MGU, 2009.

21. Sztompka P. Sotsialnoe izmenenie kak travma. SotsIs. 2001, No. 1, pp. 6-17. (in Russian)

22. Abramov R. N., Chistyakova A. A. Nostalgicheskie reprezentatsii pozdnego sovetsk- ogo perioda v mediaproektakh L. Parfenova: po volnam kollektivnoy pamyati. Available at: https://www.hse.ru/pubs/share/direct/document/66125470 (accessed: 18.08.2016).

23. Ilyin V. I. Byt i bytie molodezhi rossiyskogo megapolisa. Sotsialnaya strukturatsiya povsednevnosti obshchestva potrebleniya, St. Petersburg: Intersotsis, 2007.

24. Vann D., Naylor T. H., De Graaf J. Potreblyatstvo. Bolezn, ugrozhayushchaya miru. Ekaterinburg: Ultra: Kultura, 2005. (in Russian)

25. Havlena W., Holak S. "The Good Old Days": Observations on Nostalgia and Its Role in Consumer Behavior. Advances in Consumer Research. 1991, Vol. 18, pp. 323-329.

26. Hirsch A. R. Nostalgia: a Neuropsychiatric Understanding. Advances in Consumer Re-search. 1992, Volume 19, pp. 390- 395.

27. Barthes R. Sistema Mody. Statyi po semiotike kultury. Moscow: Izd-vo imeni Sabash- nikovykh, 2003. (in Russian)

28. Chase M., Shaw C. The dimensions of nostalgia. In: M. Chase, C. Shaw (eds.). The imagined past: history and nostalgia. Manchester: Manchester Univ. Press, 1989, pp. 1-17.

29. Neklyudov S. Yu. Struktura i funktsiya mifa. In: Aimermakher K., Bomsdorf F., Bordyukov G. (eds.) Mify i mifologiya v sovremennoy Rossii. Moscow: AIRO-XX, 2000. Pp. 17-38. (in Russian)

30. Tsygankov A. S. Fenomen mifologizatsii sobytiynoy istorii, Vestnik Chelyabinskogo go- sudarstvennogo universiteta. Filosofiya. Sotsiologiya. Kulturologiya. 2014, Vol. 32, No. 11 (340), pp. 21-27.

31. Chikisheva A. S. Fenomen nostalgii i ego problematizatsiya v sovremennom kul- turologicheskom znanii. Available at: http://www.cr-journal.ru/rus/journals/152. html%26j_id=11 (accessed: 09.11.2016).

32. Boyanich P, Boyanich S. M. Subyekt nostalgii. Politicheskaya kontseptologiya. 2017, No. 1, pp. 119-124.

33. Heidegger M. Osnovnye ponyatiya metafiziki. Mir - konechnost - odinochestvo. Moscow: Vladimir Dal, 2013. (in Russian)

34. Halbwachs M. Snovideniya i obrazy-vospominaniya. In: Halbwachs M. Sotsialnye ramki pamyati. Moscow: Novoe izdatelstvo, 2007. Pp. 32-73. (in Russian)

35. Tannock S. Nostalgia critique. Cultural Studies. 1995. No. 9, pp. 453-464.

36. Gendlin E. Experience and Creation of Meaning. N.Y.: Free Press, 1962.

37. Laing R. D. Razdelennoe Ya. Ekzistentsialnoe issledovanie psikhicheskogo zdorovya i bezumi- ya. Kiev: Gosudarstvennaya biblioteka Ukrainy dlya yunoshestva, 1995. (in Russian)

38. Vasilyuk F. E. Psikhologiya perezhivaniya. Moscow: Izd-vo MGU, 1984.

39. Fenko A. B. Psikhologiya nostalgii. Moskovskiy psikhoterapevticheskiy zhurnal. 1993, No. 3, pp. 93-116.

...