Э. Гиббон и проблема христианства как социально-психологического феномена

Размещено на http://www.allbest.ru/

Э. Гиббон и проблема христианства как социально-психологического феномена

В.И. Шувалов

Аннотация

Актуальность и цели. Выдающийся английский историк Э. Гиббон воспринимал в рамках своей концепции «римского мира» социум как сложную, неравновесную систему. В рамках этой установки он изложил свое видение духовной эволюции раннехристианской религиозной общины. Осмысление его научного наследия под таким углом зрения в рамках историографического анализа еще не осуществлялось. Цель работы - выявить специфику христианства как религиозно-психологического феномена в интерпретации Э. Гиббона на основе новых разработок в контексте социально-психологического аспекта изучения истории.

Материалы и методы. Реализация исследовательской установки была достигнута на основе опубликованного на русском языке многотомного исследования Э. Гиббона. Привлекалась современная общетеоретическая и конкретноисторическая литература, связанная с осмыслением социумов как сложных систем и тематикой исторической психологии. Методология исследования предполагала основные исторические методы, связанные с сопоставлением информации в рамках современного эпистемологического поворота в исторической науке.

Результаты. Исследован феномен христианства как монотеистической религии в восприятии Э. Гиббона, его концепция формирования, развития и дальнейшего кризиса раннехристианской религиозной общины, проблема мистических практик в контексте гностицизма и «неконтролируемой» суггестии начального этапа становления христианства как мировой религии.

Выводы. Осмысление ряда теоретических установок Э. Гиббона, связанных с духовной историей человеческого общества, позволяет проанализировать проблему внутренней стабильности сложных, неравновесных систем, в которых идут процессы самоорганизации, связанные с социально-психологической эволюцией.

Ключевые слова: Э. Гиббон, христианство как социально-психологический феномен, этапы развития раннехристианской религиозной общины, поведенческие стереотипы в рамках христианства.

V. I. Shuvalov

E. GIBBON AND THE PROBLEM OF CHRISTIANITY AS A SOCIO-PSYCHOLOGICAL PHENOMENON

Abstract. гиббон христианство психологический религиозный

Background. Great historian E. Gibbon perceived society as a complex, nonequilibrium system within the framework of his “Roman world” concept. Within this framework, he outlined his vision of the spiritual evolution of the early Christian religiouscommunity. Comprehension of his scientific heritage from this point of view has not yet been carried out in the framework of historiographic analysis. The purpose of the work is to identify the specificity of Christianity as a religious- psychological phenomenon in the interpretation of E. Gibbon on the basis of new developers in the socio-psychological aspect of the study of history.

Materials and methods. The implementation of the research facility was achieved on the basis of E. Gibbon's multivolume research published in Russian. The modern general theoretical and concrete historical literature was involved, connected with the comprehension of societies as complex systems and the historical psychology subject. The research methodology assumed basic historical methods related to the comparison of information within the framework of the modern epistemological turn in historical science.

Results. The phenomenon of Christianity as a monotheistic religion in the perception of E. Gibbon, its concept of the formation, development and further crisis of the early Christian religious community, the problem of mystical practices in the context of Gnosticism and the “uncontrollable” suggestion of the Christianity emergence as a world religion are investigated.

Conclusions. Comprehension of a number of theoretical installations of E. Gibbon, associated with the spiritual history of human society, allows us to analyze the problem of the internal stability of complex, non-equilibrium systems, in which the self-organization processes are underway, associated with socio-psychological evolution.

Keywords: E. Gibbon, Christianity as a socio-psychological phenomenon, development stages of the early Christian religious community, behavioral stereotypes within Christianity.

Проблемы внутренней неупорядоченности, нарастания энтропии любой сложной системы регулируются процессами самоорганизации, адаптации, что внешне воспринимается как вариативность исторического процесса. Состояния выбора, возникающие на границе системы под влиянием так называемых флуктуаций или бифуркаций, связаны, по нашему мнению, как раз с процессами в социально-психологической сфере. Эту исходную установку применительно к концепции Э. Гиббона [1], сформулированной им в «Истории упадка и разрушения Римской империи» (1776-1788), рассматриваемой в контексте общего понятия сложной системы [2], мы анализируем на фоне обращения к социально-психологическому аспекту изучения истории [3, 4]. Е. А. Торчинов, инициировавший разделяемый нами подход к восприятию религиозной системы, исходил из того, что «именно трансперсональные переживания различных типов являются основой и религиозного опыта, и религии как таковой» [5, с. 52]. То есть это тот источник, который меняет баланс связей внутри любого социума как сложной системы и вызывает изменения в его внутренней структуре. Сквозь призму этой установки мы и пытаемся осмыслить научный багаж Э. Гиббона, сколь бы непривычным ни являлось его в целом рационалистически воспринимаемое научное наследие.

В России научные взгляды Э. Гиббона анализировались в работах Н. А. Ерофеева [6, с. 75, 76], С. Н. Камнева [7], Е. А. Косминского [8, с. 247, 248], Б. С. Попова [9], Э. Д. Фролова [10], Н. А. Яснитского [11]. Подробный анализ историографии проблемы позволил нам сделать вывод, что «взгляды Гиббона в контексте социально-психологической интерпретации истории в этих работах не рассматриваются» [12, с. 17]. Согласимся с мнением Н. В. Трубниковой о том, что «независимо от поветрий интеллектуальной или политической конъюнктуры, необходимо производить корректные заимствования опыта различных историографических традиций» [13, с. 6], а идеи Э. Гиббона в этом плане продолжают сохранять теоретический потенциал.

В контексте общего анализа у Э. Гиббона присутствует упоминание вариантов «второй» формы религий древнего мира, монотеистических систем, в частности на примере иудаизма и ислама. В отношении иудаизма Э. Гиббон исходит из установки, повторенной даже М. Вебером, о некоей «замкнутости» системы, носящей четко выраженный национальный окрас. Обращается внимание на аспекты «богоизбранности» иудаизма, отсутствия института миссионерства, привязки к конкретно-историческому региону, «стеснительным постановлениям», диаметрально противоположным «привычкам и предрассудкам других народов». В итоге, по Э. Гиббону, «иудейская религия была удивительно хорошо приспособлена для обороны, но никогда не была годна для завоеваний» [14, с. 10-11].

Упоминается еще одна монотеистическая система - ислам, причем с точки зрения его преимуществ в воздействии на индивида. «Более чистая, чем система Зороастра, и более великодушная, чем закон Моисеев, Магометова религия могла казаться менее несогласной с рассудком, чем те мистерии и суеверия, которые извращали в седьмом столетии простоту евангельского учения» [15, с. 69]. Но специального внимания исламу ученый не уделяет: видимо, на тот момент непредвзятое осмысление этого культурно-религиозного феномена было еще невозможно. Не хватало ни конкретно-исторических данных, ни теоретических установок, в рамках которых можно «обкатывать» сложные модели.

Центральное место в рамках истории «римского мира» Э. Гиббона, как это неоднократно отмечено, занимает детальный анализ христианства как социально-психологического феномена. В начале второго тома своей истории Э. Гиббон констатирует, что «исследование успехов и утверждения христианства можно считать весьма существенной частью истории Римской империи» [14, с. 6]. На наш взгляд, интерпретация материала в связи с социальнопсихологическим аспектом человеческой истории также занимает у ученого важнейшее место. Даже в XVIII в. без анализа духовного развития человечества обходиться было невозможно, хотя эта интерпретация была акцентирована по-другому.

Э. Гиббон не хочет акцентировать тематику, так или иначе связанную с атеизмом, поэтому четко оговаривает тот момент, что «победой христианская религия обязана неопровержимой ясности самой доктрины и верховному промыслу ее Творца» [14, с. 6]. «Главные причины быстрых успехов» вне- историчны, поэтому ученый обращается к причинам «второстепенным», собственно историческим, т.е. возможным для анализа. В XV главе своего исследования Э. Гиббон называет пять таких причин: «усердие христиан», «учение о будущей жизни», «чудеса», «нравственность», «единство и дисциплина» [14, с. 7]. С нашей точки зрения, дан своеобразный «шаблон», который не облегчает, а скорее затрудняет интерпретацию установок исследователя. Слой «рационалистического грима» настолько велик, что сама мимика просто невозможна, она искажает подлинное лицо. Опять же, по нашему мнению, дан набор стереотипов, описывающих не собственно христианство как исторический феномен, а его формальные аспекты, причем уже в фазе упадка, неактивности.

Обратимся к более обстоятельному анализу заявленной проблемы. Ученый исходит из того, что христианство сопричастно «Моисееву закону», но из-под его оков быстро освободилось. Этап иудеохристианства быстро себя исчерпал, так как сильно ограничивал догматику, а «систему Евангелия следовало мало-помалу развивать» [14, с. 12].

Специфика фиксируется и в области культа. «Прежние обряды, состоявшие только из типов и фигур, были заменены чистым и духовным культом, одинаково приспособленным и ко всякому климату, и ко всяким положениям человеческого рода» [14, с. 11]. Культовые мероприятия могли быть и часто были массовыми. Так, Э. Гиббон указывает на то, «что во времена Иринея, около конца второго столетия, воскресение из мертвых вовсе не считалось необыкновенным происшествием, что это чудо часто совершалось, в случае надобности, путем продолжения поста и совокупных молитв всех верующих данной местности и что воскресшие впоследствии жили довольно долго среди тех, чьим молитвам они были обязаны своим воскрешением» [14, с. 30].

Осовременивая установки ученого, можно говорить о том, что он зафиксировал формирование в рамках христианской конфессии собственной школы аскетико-мистической практики, т.е. системы духовных упражнений, которая постепенно стала определяющей и провела своеобразный водораздел между адептами и «попутчиками» нового вероисповедания.

Ученый анализирует этот процесс в контексте движения гностиков: «Гностики были самыми образованными, самыми учеными и самыми богатыми из тех, кто назывался христианином». Само «прозвище», обозначавшее «превосходство знаний», было принято или ими самими «из гордости», или дано их завистниками «в насмешку». Формирующаяся христианская школа аскетики им «не подошла»: «Они почти все без исключения происходили из языческих семейств, а главные основатели секты по-видимому были родом из Сирии или из Египта, где теплый климат располагает и ум, и тело к праздности и к созерцательному благочестию» [14, с. 16].

Гностицизм, по Э. Гиббону, это прежде всего философская система, своеобразное конфуцианство древнего европейского мира, где мистическая практика отсутствует. В итоге нет прагматики, результата, продемонстрированного в опыте, поэтому гностицизм так и остался социально ориентированной сектой на основе «необузданной фантазии» [14, с. 17]. В дальнейшем гностицизм раздробился, по оценке Э. Гиббона, более чем на пятьдесят различных сект, в том числе базилидиан, валентиниан, маркионитов, более поздних манихеев [16, с. 132].

Обратим внимание, что водораздел произошел в практике, в системе духовных упражнений. Таким образом, даже с внешней стороны заметно, что, помимо формальных моментов, в рамках религиозной системы должны быть и прагматично ориентированные поведенческие стереотипы, иначе движение накапливает тормозящие элементы и распадается. Опять же ученый анализирует проблему с привычных ему, формальных сторон, но собранный им материал многомернее в интерпретации. Вместе с тем Е. А. Тор- чинов также обращает внимание на роль гностицизма в истории христианства: «Гностическая мифология и теософия, - подчеркивал он, - чрезвычайно интересны для психологического исследования религиозного феномена - в них мы в обилии находим различные... мотивы, а также набор архетипов ...» [5, с. 470]. Его уязвимость в том, что это учение для «избранных», оно никогда не претендовало на массовость.

В означенном контексте у Э. Гиббона присутствует и осмысление проблемы изменения «христианского мира» [17, с. 184], развития христианства как социально-психологического феномена.

Первый этап ученый обозначает как этап «первоначальной», «первобытной церкви» [14, с. 27, 31, 44]. Э. Гиббон исходил из того, что структура для любой духовной общины просто необходима. «Самостоятельное общество, восставшее против установленной в империи религии, было вынуждено принять какую-нибудь форму внутреннего устройства и назначить в достаточном числе должностных лиц, которым было вверено не только исполнение духовных обязанностей, но и светское управление христианской общиной». Отсюда понятие «религиозная община» [14, с. 38, 56]. Важен сам факт того, что Э. Гиббон исходит из понятия определенной религиозной общности, вне ее сам «опыт» как социальное знание невозможен.

На основании имеющихся у него данных Э. Гиббон предлагает свое видение процесса эволюции христианской общины на разных этапах. Исходит он из того, что, скорее всего, «апостолы отклоняли от себя роль законодателей и предпочитали выносить частные случаи скандалов и раздоров, нежели лишать христиан будущих веков возможности, ничем не стесняясь, изменять формы церковного управления сообразно с изменениями времени и обстоятельств» [14, с. 38]. На основании анализа данных о христианских общинах Иерусалима, Эфеса и Коринфа он видит систему управления «после- апостольских» времен в следующем: «Христианские общины, образовавшиеся в ту пору в городах Римской империи, были связаны только узами веры и милосердия. Независимость и равенство служили основой для их внутренней организации». Проблемы внутренней неустойчивости в рамках противоречивого развития восполнялись «случайным содействием пророков, которые призывались к этому званию без различия возраста, пола и природных дарований и которые, лишь только чувствовали божественное вдохновение, изливали внушения Св. Духа перед обществом верующих». Кроме того, для общин этого этапа характерна и «общность имуществ» [14, с. 38, 39, 44]. Возникший таким образом институт и последствия его воздействия на окружающие социальные составляющие были просто феноменальны. Видимо, можно говорить о том, что именно «первобытная» христианская церковь и победила Рим.

Остановимся подробнее на социально-психологической характеристике этой социальной структуры. Центральным для христианских общин этого времени и самой конфессии становится психологический параметр: «В то время существовало общее убеждение, что близок конец мира и что затем наступит царствие небесное». Отсюда общая ситуация психологического стресса, которая имела «самое благотворное влияние на верования и поведение христиан, живших в благоговейном ожидании той минуты, когда весь земной шар и все разнообразные племена человеческого рода задрожат от появления их божественного Судии» [14, с. 24, 25]. Соответственно, «рядовой христианин» должен был обладать определенными неформальными свойствами, которые, конечно, условно, вращаются в контексте современного понятия «религиозный фанатик». Установка, важная и до сих пор активно обсуждаемая в научных кругах.

Подчеркнем, что, по мнению Э. Гиббона, эта установка «все-таки была господствующим чувством у православных верующих», более того, это «таинственное предсказание» в рассматриваемый период считалось «благоприятным для общераспространенного мнения» [14, с. 26]. Связывается это с общим психологическим фоном эпохи, с распространенной культурно-исторической традицией, т.е. с целым рядом обстоятельств, что подчеркивает комплексный, нетривиальный подход ученого к проблеме.

Исходит ученый из общего анализа складывающейся культурно-исторической ситуации: «Уверенность христиан в таком всеобщем пожаре удачно согласовывалась и с восточными преданиями, и со стоической философией, и с явлениями природы». Даже исторический ландшафт региона, связанного с зарождением христианства, был благоприятен для этого в свете географического разнообразия: «В ней находились и глубокие пещеры, и пласты серы, и многочисленные огнедышащие горы, о которых нам дают лишь весьма слабое понятие вулканы Этны, Везувия и Липарских островов» [14, с. 27].

На таком фоне и произошло столкновение деятельного христианства первых веков и утратившего историческую инициативу политеизма. Результат был предсказуем. «Эти суровые идеи, с которыми древний мир был вовсе незнаком, по-видимому, внесли дух озлобления в такую систему, которая была основана на любви и согласии» [14, с. 28].

В целом на этапе «первобытной церкви» можно говорить о двух тенденциях. С одной стороны, становление реальной школы аскетики. С другой стороны, массовое самовнушение в рамках христианской общины, которое превращало ее в своеобразный «гудящий улей», который оказывал резкое негативное воздействие на общий психологический фон рассматриваемого времени. С нашей точки зрения, доминировал именно второй аспект, потому что школа аскезы формируется долго и ориентируется на подготовленных адептов, а не на массу рядовых последователей.

«Первобытные христиане, - подчеркивает Э. Гиббон, - постоянно держались на мистической почве, а их умы приучились верить в самые необыкновенные происшествия. Они чувствовали или воображали, что на них беспрестанно нападают со всех сторон демоны, что их подкрепляют видения, что их поучают пророчества и что молитвы церкви чудным образом спасают их от опасностей, от болезней и даже смерти» [14, с. 31].

Круг замыкался: христиане видели в своих рядах массу людей со «сверхъестественными дарованиями», на рядовых членов общины постоянно снисходило «божественное вдохновение», сообщаемое «в форме видений во время бдения или в форме видений во время сна». На нейтральных индивидов постоянно воздействовал суггестивный пресс, который мог выдержать человек только подготовленный. В итоге «беспечный политеист, напуганный новыми и неожиданными опасностями, от которых не могли доставить ему надежной защиты ни его священники, ни его философы, очень часто приходил в ужас от угрозы вечных мучений и покорялся» [14, с. 28, 29].

Таким образом, деятельное христианство первых веков делало ставку на более прочные и «массовые» связи в религиозной общине. Постоянная суггестия, «выливаемая» на рядовых ее членов, и приводила к той «атмосфере веры», которой оказались не страшны никакие репрессии.

На сходные процессы в рамках раннехристианской общины обращает внимание и Е. А. Торчинов: «личное благочестие, переживаемое внутренне», «обретение религиозного опыта, базирующегося на свободе духа», «пророчества... и другие типы трансперсональных переживаний» ставят вопрос о том, «чтобы держать харизматическую и экстатическую линию поведения общин под контролем» [5, с. 466]. Духовная борьба в итоге изменила сами поведенческие стереотипы в рамках христианской общины: состояние выбора в рамках означенной бифуркации привело к тому, что «последующее развитие христианской практики духовного делания пошло по иному пути - по пути разработки систем аскетической психотехники в рамках монашества» [5, с. 467]. Вариативность исторического развития в чистом виде.

Второй этап развития христианства ученый связывает с «епископской формой управления». Переход к этой форме организации христианской общины был связан с определенным кумулятивным эффектом той психической энергии, которой такая структура была «заряжена». Обращается внимание на то, что «пророческие наставники нередко употребляли во зло. необыкновенные способности или делали из них дурное применение. Они обнаруживали их некстати, самонадеянно нарушали порядок службы в собраниях и своей гордостью и ложно направленным усердием возбудили, особенно в апостольской церкви в Коринфе, множество прискорбных раздоров». Э. Гиббон делает вывод, что их бесконтрольная деятельность стала угрожать существованию самой общины, поэтому институт пророков был уничтожен: «Публичное отправление религиозных обязанностей было возложено лишь на установленных церковно-должностных лиц - на епископов и пресвитеров, и оба эти названия по своему первоначальному происхождению обозначали одну и ту же должность и один и тот же разряд личностей». Чтобы структура лучше управлялась, равенство свободы было ограничено должностью епископа, председателя среди пресвитеров общины, который был наделен «правом отбирать мнения и исполнять решения собрания». Очень быстро такая организация стала в христианском мире основной. «Каждая община составляла сама по себе отдельную и независимую республику., христианский мир еще не был в ту пору объединен каким-либо верховным авторитетом или законодательным собранием» [14, с. 39, 40].

К сожалению, констатирует Э. Гиббон, данная форма церковной организации христианской общины оказалась формальной и быстро выродилась, что в итоге и привело к упадку «деятельного» христианства вообще. Логично, как нам кажется, исходить из того, что водораздел прошел как раз в сфере аскетики, которая перестала быть неотъемлемым свойством каждого христианина. Как только формальные и неформальные качества разделились, «практикующий» священник превратился в чиновника.

В этой связи Э. Гиббон обращает внимание на то, что первоначально денежные взносы христиан были добровольными, а их использование практически никак не контролировалось. «Епископ был поверенным церкви; общественные капиталы были вверены его попечению без всякой отчетности или контроля; пресвитерам он предоставлял лишь исполнение духовных обязанностей, а более зависимым по своему положению диаконам поручал лишь заведование церковными доходами и их распределение» [14, с. 46]. Церковные общины начинают контролировать в своих руках гигантские состояния, духовное отходит на второй план.

Третий этап развития христианства ученый связывает с учреждением соборов. По мере того, как в рамках христианского мира увеличивалось число верующих, качество, наоборот, перешло в количество. Индивидуальные возможности конкретного представителя общины отошли на второй план, на первый вышли аспекты дисциплины и иерархии. Первоначально это вылилось в систему «провинциальных соборов», в дальнейшем - в развитие церковной централизации и фактическую узурпацию власти епископатом. На этом этапе начинается кризис христианства как социально-психологической структуры и переход интересующей нас проблемы в плоскость социально-политической истории. Появляется должность митрополита, между ними усиливается соперничество. Э. Гиббон констатирует в итоге, что на этом этапе «развитие церковного влияния породило то достопамятное различие между мирянами и клиром, которое не было знакомо ни грекам, ни римлянам» [14, с. 43]. Развитие формального христианства зашло в своеобразный тупик. Появилась прослойка людей, которые исполняли культовые обязанности, но при этом не владели навыками аскетики, не соответствовали первоначальным требованиям, сформулированным в рамках самого же «деятельного» христианства.

Обращается внимание на следующие моменты ситуации. С одной стороны, «применение христианской дисциплины изменялось по усмотрению епископов». С другой стороны, «для последователей Христа было гораздо менее опасно пренебрежение к исполнению нравственных обязанностей, чем неуважение к мнениям и авторитету их епископов». В итоге «вольные бредни фантазии были мало-помалу вставлены в рамки символов и догматов веры, свобода личных мнений подчинилась публичной мудрости соборов, авторитет богослова стал определяться его церковным рангом, а заменившие апостолов епископы стали налагать церковные кары на тех, кто отклонялся от православных верований» [14, с. 48, 276].

Именно на этом этапе, по прошествии определенного времени, христианство становится частью традиции социально-политической жизни римского социума, его поведенческие установки импонируют светской власти, которая открыто переходит, в лице императора Константина, на сторону «светского», формального христианства. После этого воспринимать христианство как целостный, единый историко-культурный феномен уже невозможно, основная масса его последователей ведет уже «менее суровый образ жизни» [14, с. 92].

Таким образом, Э. Гиббон описал «полный цикл» развития христианства в рамках новой для него системы позднеримского социума, причем на основе того ограниченного историко-культурного материала, который был доступен его времени. Можно только удивляться дедуктивным возможностям его установки на рассмотрение «римского мира» как сложной, неравновесной системы. Его идеи, по нашему мнению, сохраняют теоретическую значимость и заслуживают более широкого освещения.

Библиографический список

1. Крист, К. Эдуард Гиббон (1737-1794) / К. Крист // История упадка и разрушения Римской империи : в 7 ч. / Э. Гиббон. - Санкт-Петербург, 1997. - Ч. I. - С. 8-18.

2. Николис, Г. Познание сложного. Введение / Г. Николис, И. Пригожин. - Москва : Мир, 1990. - 344 с.

3. Шувалов, В. И. Социально-психологический аспект изучения истории в российской историографии последней трети XIX - первой половины XX веков / В. И. Шувалов. - Москва : МПУ, 2001. - 228 с.

4. Шувалов, В. И. Социально-психологический аспект изучения истории. Российская историография последней трети XIX - первой половины XX вв. /

B. И. Шувалов. - Saarbrьcken : LAP LAMBERT Academic Publishing, 2011. - 360 с.

5. Торчинов, Е. А. Религии мира: Опыт запредельного. Психотехника и трансперсональные состояния / Е. А. Торчинов. - Санкт-Петербург : Азбука-классика : Петербургское Востоковедение, 2005. - 541 с.

6. Ерофеев, Н. А. Английское Просвещение и историческая мысль. Шотландская школа / Н. А. Ерофеев // Историография истории нового времени стран Европы и Америки / под ред. И. П. Дементьева. - Москва : Высшая школа, 1990. - С. 71-79.

7. Камнев, С. Н. Историческая концепция Эдуарда Гиббона : автореф. дис. ... канд. ист. наук / Камнев С. Н. - Омск, 2010. - 25 с.

8. Косминский, Е. А. Историография средних веков. V в. - середина XIX в. / Е. А. Косминский. - Москва : Изд-во Московского ун-та, 1963. - 431 с.

9. Попов, Б. С. Эдуард Гиббон - историк, писатель и мыслитель эпохи Просвещения (1737-1794) / Б. С. Попов // Новая и новейшая история. - 1993. - № 3. -

C. 177-195.

10. Фролов Э. Д. Предисловие к новому русскому изданию «Истории упадка и разрушения Римской империи» Эдуарда Гиббона / Э. Д. Фролов // История упадка и разрушения Римской империи : в 7 ч. / Э. Гиббон. - Санкт-Петербург, 1997. - Ч. I. - С. 5-7.

11. Яснитский, Н. А. Проблема падения Римской империи. Эдуард Гиббон : дис. ... канд. ист. наук / Яснитский Н. А. - Москва, 2002. - 233 с.

12. Шувалов, В. И. Социально-психологический аспект исторических взглядов Эдуарда Гиббона и проблема политеизма / В. И. Шувалов // Социосфера. - 2015. - № 3. - С. 15-24.

13. Трубникова, Н. В. Французская историческая школа «Анналов» / Н. В. Трубникова. - Москва : Квадрига, 2016. - 336 с.

14. Гиббон, Э. История упадка и разрушения Римской империи : в 7 ч. / Э. Гиббон. - Санкт-Петербург : Наука : Ювента, 1997. - Ч. II. - 384 с.

15. Гиббон, Э. История упадка и разрушения Римской империи : в 7 ч. / Э. Гиббон. - Санкт-Петербург : Наука, 2004. - Ч. VI. - 374 с.

16. Гиббон, Э. История упадка и разрушения Римской империи : в 7 ч. / Э. Гиббон. - Санкт-Петербург : Наука, 2004. - Ч. V. - 344 с.

17. Гиббон, Э. История упадка и разрушения Римской империи : в 7 ч. / Э. Гиббон. - Санкт-Петербург : Наука : Ювента, 1998. - Ч. III. - 404 с.

References

1. Krist K. Istoriya upadka i razrusheniya Rimskoy imperii: v 7 ch.[The history of the Roman Empire's collapse and destruction: in 7 parts]. Saint-Petersburg, 1997, part I, pp. 8-18. [In Russian]

2. Nikolis G., Prigozhin I. Poznanie slozhnogo. Vvedenie [Cognition of the complicated. Introduction]. Moscow: Mir, 1990, 344 p. [In Russian]

3. Shuvalov V. I. Sotsial'no-psikhologicheskiy aspekt izucheniya istorii v rossiyskoy istorio- grafii posledney treti XIX - pervoy poloviny XX vekov [A socio-psychological aspect of history studying in the Russian historiography of the last third of XIX - first half of XX centuries]. Moscow: MPU, 2001, 228 p. [In Russian]

4. Shuvalov V. I. Sotsial'no-psikhologicheskiy aspekt izucheniya istorii. Rossiyskaya isto- riografiya posledney treti XIX - pervoy poloviny XX vv. [A socio-psychological aspect of history studying in the Russian historiography of the last third of XIX - first half of XX centuries]. Saarbrucken: LAP LAMBERT Academic Publishing, 2011, 360 p. [In Russian]

5. Torchinov E. A. Religii mira: Opyt zapredel'nogo. Psikhotekhnika i transpersonal'nye sostoyaniya [Religions of the world: the experience of the beyond. Psychotechincs and transpersonal states]. Saint-Petersburg: Azbuka-klassika: Peterburgskoe Vostokovede- nie, 2005, 541 p. [In Russian]

6. Erofeev N. A. Istoriografiya istorii novogo vremeni stran Evropy i Ameriki [Historiography of the new age history of Europe and America]. Moscow: Vysshaya shkola, 1990, pp. 71-79. [In Russian]

7. Kamnev S. N. Istoricheskaya kontseptsiya Eduarda Gibbona: avtoref dis. kand. ist. nauk [The historical conception of E. Gibbon: author's abstract of dissertation to apply for the degree of the candidate of historical sciences]. Omsk, 2010, 25 p. [In Russian]

8. Kosminskiy E. A. Istoriografiya srednikh vekov. V v. - seredina XIX v. [Historiography of the middle ages. V - mid XIX centuries]. Moscow: Izd-vo Moskovskogo un-ta, 1963, 431 p. [In Russian]

9. Popov B. S. Novaya i noveyshaya istoriya [Modern and new age history]. 1993, no. 3, pp. 177-195. [In Russian]

10. Frolov E. D. Istoriya upadka i razrusheniya Rimskoy imperii: v 7 ch.[The history of the Roman Empire's collapse and destruction: in 7 parts]. Saint-Petersburg, 1997, part I, pp. 5-7. [In Russian]

11. Yasnitskiy N. A. Problema padeniya Rimskoy imperii. Eduard Gibbon: dis. kand. ist. nauk [The problem of the Roman Empire's collapse. E. Gibbon: dissertation to apply for the degree of the candidate of historical sciences]. Moscow, 2002, 233 p. [In Russian]

12. Shuvalov V. I. Sotsiosfera [Sociosphere]. 2015, no. 3, pp. 15-24. [In Russian]

13. Trubnikova N. V. Frantsuzskaya istoricheskaya shkola «Annalov»[“Annals” French historical school]. Moscow: Kvadriga, 2016, 336 p. [In Russian]

14. Gibbon E. Istoriya upadka i razrusheniya Rimskoy imperii: v 7 ch.[The history of the Roman Empire's collapse and destruction: in 7 parts]. Saint-Petersburg: Nauka: Yuven- ta, 1997, part II, 384 p. [In Russian]

15. Gibbon E. Istoriya upadka i razrusheniya Rimskoy imperii: v 7 ch.[The history of the Roman Empire's collapse and destruction: in 7 parts]. Saint-Petersburg: Nauka, 2004, part VI, 374 p. [In Russian]

16. Gibbon E. Istoriya upadka i razrusheniya Rimskoy imperii: v 7 ch.[The history of the Roman Empire's collapse and destruction: in 7 parts]. Saint-Petersburg: Nauka, 2004, part V, 344 p. [In Russian]

17. Gibbon E. Istoriya upadka i razrusheniya Rimskoy imperii: v 7 ch.[The history of the Roman Empire's collapse and destruction: in 7 parts]. Saint-Petersburg: Nauka: Yuven- ta, 1998, part III, 404 p. [In Russian]

Размещено на Allbest.ru