Семиотическое пространство религиозного дискурса как предмет религиоведческого исследования

Современный западно-церковный либерализм стал естественным результатом развития тех процессов, начало которым положила европейская конфессионализация, ставшая следствием ( или скорее - побочным продуктом) Реформации.

В параграфе 2.3. Семиотические особенности ритуального комплекса, автор доказывает, что если согласно нашему подходу религия является особой формой коммуникации, то таинство составляет сакральный центр этой коммуникации, поскольку так или иначе оно направлено на достижение «единства с божественным здесь и потом».

Приведенный выше тезис о том, что таинство является особой (наиболее сакральной) формой религиозной коммуникации, позволяет рассматривать взаимосвязь семантики, синтаксиса и прагматики этой коммуникации для объяснения особой значимости данной формы коммуникации для деятельности религиозных институтов.

Синтаксис коммуникации в данном случае представляет собой последовательность ритуальных действий, необходимых для совершения ритуала таинства - это в большинстве христианских установленная, устойчивая последовательность литургических текстов (молитв, чтений и поучений) и ритуальных действий. Несмотря на то, что не все элементы обряда обладают равной сакраментальной ценностью, следует отметить, что как таковой синтаксис таинства обладает жесткой схемой, которую церковные традиции предписывают тщательно сохранять без сколько-нибудь принципиальных отступлений, поскольку именно синтаксис таинства в восприятии верующих зачастую выступает в качестве таинства как такового - именно он воспринимается и оценивается ими.

Семантика таинства относится главным образом к сфере литургической теологии. Значение символов - элементов литургического языка (а сюда входят не только литургические тексты в узком смысле термина - молитвы, песнопения, библейские чтения, формулы благословении и т.п. но и предметы богослужебной утвари, облачения духовенства, возможно - само храмовое пространство) не сводимо к их литеральному (для текстов) и функциональному (для всего прочего) значению. Значение литургического текста зачастую имеет особое аллегорическое значение, которое базируется (иногда неявно) на его литеральном смысле. Так, например, значение чтения Шестопсалмия в начале православного утреннего богослужения не сводится к содержанию читаемых псалмов (3, 37,62,87,102 и 142 Пс.). Данная часть богослужения аллегорически означает, помимо «изображения греховного состояния, грозящих нам от множества врагов опасностей и надежды на милосердие Божие», также и «мрак ночи, когда Вифлеемские пастыри после светлого явления ангелов шли на поклонение рожденному Богомладенцу». Если первое значение еще можно вывести из содержания читаемых псалмов, то второе уже всецело находится в области аллегорической герменевтики. Особенностью семантики таинства как богослужебного ритуала восточной традиции является то, что отношения между различными значениями элементов этого языка не может быть сведено к какой-либо схеме, наподобие западно-средневековой экзегетической «Квадриги».

Происхождение этих «смыслов» коренится глубоко в недрах традиции и их происхождение зачастую не может быть определено на основании методов рационального исследования. Вопрос о том, «почему традиция мистического прочтения символа в рамках литургического богословия сложилась именно так, как она сложилась?» не может быть решен методами религиоведческого исследования. Для этого необходимо принадлежать в соответствующей традиции, интуитивно чувствовать «металогику» ее развития. Отметим, что «народная вера» зачастую формирует собственную семантику литургической коммуникации, по крайней мере мистико-аллегорическое понимание соответствующих символов, которое предлагается официальным богословием, но зачастую оказывается невостребованным народным сознанием, которое моделирует собственную семантику обряда исходя из реалий мифологического (или переходного) восприятия мира и религиозных постулатов.

Прагматика таинства базируются на самовосприятии верующего человека, который ощущает не просто желательность подобной помощи, но осознает ее исключительную необходимость, и обращается для ее получения к форме символического обряда, поскольку «в знаке, символизме и драматическом ритуале воплощены единственно доступные средства для внешнего выражения внутреннего стремления соединиться с божеством». Собственно в этом и заключается прагматика таинства как коммуникативного события.

Параграф 2.4. Семиотика Откровения как предмет религиоведческого исследования посвящен анализу дискурсных особенностей профетических текстов и практик, присутствующих в различных религиозных традициях. Поскольку пророчество является сложным религиозным феноменом, практические все религиозны традиции, знакомые с ним, были вынуждены разработать механизм оценивания пророчеств с точки зрения истинности/ложности.

Данный вопрос породил религиозно-философскую литературу уже в эпоху античности. Весьма скептично оценивал античный профетический опыт Цицерон. И, хотя и языческие античные пророчества, и пророчества библейские, имеют черты определенного формального сходства - например, вектор пророческой интенции устремлен в будущее, а само пророчество зачастую раскрывается в эсхатологической перспективе, - между ними существует принципиальное различие. Поскольку пророчество всегда включено в общий религиозный контекст и не мыслится вне его, библейские и внебиблейские пророчества различаются именно контекстуальными противоречиями языческого и библейского дискурсов.

Традиционное монотеистическое представление о сути пророческого откровения базируется на особом решении вопроса об авторстве пророческого сообщения. Вопрос об авторстве Библии, если он решается в рамках христианской парадигмы, по сути является теологическим вопросом о том, до какой степени человеческие авторы библейских текстов были свободны в подборе языковых (текстуальных) форм и способов изложения мысли как на грамматическом и семантическом уровне, так и в использовании форм образно-поэтической речи - метафор, метонимий и т. д.

Все существующие концепции об отношении откровения к человеческому авторству библейских книг несут отпечаток соответствующего времени их разработки. Они не только глубоко укоренены в богословско-полемическом контексте своего времени, но и являются его частью. Соответственно - все они a priori несут в себе концептуальные ограничения как памятники религиозно-философской мысли и, будучи контекстуально-обусловленными, при изменении контекста утрачивают актуальность, так как появляются новые вопросы, ответить на которые они не способны.

Разрешение этих сложностей невозможно без концептуальной основы, именно поэтому религиозные традиции предпочитают не рассматривать отдельные проявления профетизма вне общей концепции откровения, которая позволяет не только интерпретировать содержание пророчеств в общем религиозно-конфессиональном дискурсе, но и оценивать их.

При рассмотрении качественных особенностей откровения, являющегося частью различных религиозных традиций, и соответственно различно интерпретируемого в них, различия между христианских и античным языческим дискурсами , можно провести исходя из того, что христианство позиционирует себя как религию высшего и универсального откровениям. Откровение формирует христианский дискурс как его постоянную контекстную актуализацию. И христианские и древние дискурсы развиваются в историческом и социальном контексте, однако преимущественно христианский имеет эсхатологическое измерение. Временные и вечные аспекты соединяются в христианском откровении, так как они подразумевают эсхатологическое завершение создания и направлены в царство будущего века. Таким образом христианский дискурс реализуется во временном (хлеб наш насущный дай нам на сей день) и вечном (да придет Царствие Твое). В тексте Септуагинты термин profБtai используется как для обозначения библейских, так и языческих пророков. Очевидно, отсутствие терминологической дифференциации связано с тем, что изначально данный термин был связан именно с языческими культами, и переводчики Септуагинты сочли возможным использовать его для обозначения как библейского пророчества, так и тех практик, которые в тексте представлены как одиозные и предосудительные. По данным словаря Кителя, первое употребление данной лексемы восходит к V веку до Р.Х. и связано с оракулом Зевса Дононского Theological Dictionary of the New Testament. Ed. Kittel G., Friedrich G. Vol VI, Eerdmans PC.,1968, P.785.. В соответствии с традицией употребления термина, которая была связана непосредственно с язычески культом, переводчики Септуагинты используют этот термин для обозначения языческих ритуальных практик например, в Иер. 23:13 где словоформы от prof»thj используются для обозначения пророков Ваала. Термина daimonоntej язык Септуагинты не знает вообще. Для обозначения языческих пророчеств и вообще всех небиблейских пророческих практик иногда используются словоформы от ™ggastr…muqoj, например в Ис. 44:25. Иногда используется yeudoprofБtai, (лжепророки) но это скорее исключение, обусловленное особенностью контекста, который исключает использование лексемы profБtai (пророки) , поскольку иначе возникает неясность вплоть до полного искажения смысла интенции - ka€ toЭj yeudoprof»taj ka€ tХ pneаma tХ ўkЈqarton ™xarо ўpХ tБj gБj (и лжепророков, и духа нечистого уберу с земли) в тексте Зах. 13:2.

В библейском дискурсе пророчества всегда имеют духовный компонент значения, они требуют от человека определенного поведения, необходимость которого может быть понято только с учетом духовных требований закона Ветхого завета. Однако что именного формирует основные черты библейского дискурса? Поскольку Библия является текстом, написанном на естественном историческом языке, при ответе на данный вопрос невозможно не учитывать одно из основных положений семиотики о единстве формы и содержания символа, а сам символ (как искусственный знак) может образовываться только через диалектическое соединение изображаемого и изображающего. И, несмотря на то, что данное единение формы и содержание знака носит субъективный характер, т.е. не существует вне человеческого сознания, знак как таковой обладает бытием и единством.

Ортодоксальный взгляд на историю, как это предполагает принцип религиозной истины, состоит в том, что передача древних традиций современному миру, в принципе возможна. В строгом смысле этого слова, открытие религиозной истины в истории не предполагает исторических нововведений, а развитие традиции не предполагает обязательной модификации существующих религиозных вероучений и культовых практик. Развитие религиозной традиции предполагает, прежде всего, идентичную передачу и усвоение вероучительных постулатов, норм религиозного поведения, всего выработанного предшествующими поколениями верующих конфессионального кода. Видоизменение всего этого допустимо до той степени, до которой сохраняется единство конфессионального дискурса, т.е. всякое религиозное «новаторство», при желании сохранения единства религиозной традиции, ограничивается дискурсными границами существующей религии.

Третья глава - «Терминология как инструмент религиоведческого анализа структуры религиозного дискурса» решает задачу информационно-религиоведческого моделирования русского религиозного дискурса на основе терминологических исследований, выполненных автором.

Параграф 3.1. Философские и семиотические концепции религиозного термина создает концептуально-методологические основания для информационного моделирования терминологической структуры религиозного дискурса.

В настоящее время «термин» понимается главным образом как слово в особой функции - наименовании специального или специализированного понятия. Современные концепции терминологии позволяют рассматривать в качестве терминологических общностей совокупность слов, используемых для обозначения религиозных феноменов, ритуальных практик, религиозных вероучительных постулатов и т.д. в том случае, если они обозначают специальное понятие.

Соотнесенность термина с общественной сферой человеческой деятельности позволяет раскрыть значение феномена (в данном случае религиоведческого)в свете его общественной значимости, однако вероятно, что термины не только описывают понятия, выработанные общественным сознанием, но и испытывают на себе значительное влияние последнего. Влияние идеосемантичекских процессов на становление религиозных дискурсов до настоящего времени не изучено. В качестве предварительного предположения можно выдвинуть тезис, что рецепция религиозным дискурсом гетерогенных терминов (заимствованных из иных религиозных традиций) в значительной степени обусловлено идеосемантическими трансформациями. Именно в результате идеосемантических процессов христианский дискурс рецептировал такие понятия как «литургия» (см. выше), «логос», христологическую терминологию ( например, оппозиция терминов «единосущный»/ «подобносущный»). Идеосемантические отношения в терминологии наглядно проявились в церковно-административной терминологии первой половины ХХ века. ние церкви в новых общественных условиях.

Идеосемантика религиозного термина позволяет (в отлич. от термина научного) использовать его как средство передачи экспрессий. Вообще идеосемантические процессы, очевидно, играют ведущую роль в развитии теологической терминологии, поскольку обусловлены особенностями функционирования слова в дискурсе религии (в самом широком понимании)

Структурное значение термина, реализующееся в связи термина с другими языковыми единицами, допускает меньшее количество валентных связей, чем структурное значение общеупотребительных слов. Действительно, сочетаемость терминов, на примере теологических, показывает, что их функционирование дискурсно ограничено, хотя и незамкнуто сферой теологии. Такие термины, как «атрибут бога», «ипостасное бытие», «безусловно необходимое бытие», и т.п.. используются не только в теологии, но и в различных философских идеалистических школах. Богословскими терминами насыщены труды русских философов Серебряного века -П. Флоренского, С.Булгакова, В.Эрна, С.Франка, и др. Но, тем не менее, употребление этих терминов в условиях разговорно-бытовой коммуникации (в валентности с различной разговорной лексикой) мало вероятно. Этим объясняется строгость парадигматических отношений, в которые вовлечены термины. По нашему мнению, это можно проиллюстрировать простым наблюдением. Парадигматические отношения терминов, реализованные через их семантику, оказываются не действующими для омонимичных им общеязыковых слов. Так, например религиозная «ересь» - догматическая гетеродоксальность, не обязательно является тем, что обозначается словом «ересь» в разговорной речи, где синонимами этого слова являются лексемы «ерунда, бессмысленность, абсурд». Термин «ересь» вступает в лексические валентности (за которыми стоят события и концепции истории религии), позволяющие говорить, в том числе и о том, что значение термина потенциально структурировано. Значение общеязыкового слова «ересь» этим свойством не обладает. Таким образом, общеязыковое слово не несет в своем семантическом значении компонента иерархии, градации и т. д., что является существенным для семантики соответствующего термина.

Можно сказать, что термин является в философском плане символом обозначаемого им предмета, и, таким образом, он есть по наблюдению А.Лосева - его (т.е. предмета) обобщение, «его закон, но такой закон, который смысловым образом порождает вещи, оставляя нетронутой всю их эмпирическую конкретность». И, наконец, что особенно важно для нас: он есть «закономерная упорядоченность вещи» Здесь и перед этим см. Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991. С. 127..

Именно благодаря терминологическому обозначению изучаемый предмет оказывается не только выделен из среды других предметов по своим основным существенным признакам, но и вовлеченным в систему предметной области. Поэтому уже цитированный нами П.Флоренский утверждал, что суть науки «в построении или, точнее, в устроении терминологии. Вся наука - система терминов. Поэтому жизнь терминов - и есть история науки, все равно какой, естествознания ли, юриспруденции или математики. Изучить историю науки - это значит изучить историю терминологии, то есть историю овладевания умом предлежащего ему предмета знания». Флоренский П.А. Мысль и язык // Флоренский П.А. У водоразделов мысли. т.2, М.: Правда, 1990. С.222.

Лингвистический анализ (прежде всего в изучение терминологии) является таким же инструментом религиоведческих исследований, как и историко-критический метод, который в современном виде был привнесен в науку в середине XIX века, тем более что одно не исключает другое, а развитие языка и взаимоотношения языковых категорий диалектично. В этом отношении изучение теологической терминологии позволяет не только определить место теологии среди дисциплин гуманитарного знания, но и выявить некоторые черты уникальной самобытности теологии, отличающей ее от других дисциплин.

Параграф 3.2 Методы терминологического анализа структуры религиозного дискурса описывает использлованные в исследовательской части работы методы терминологического анализа.

Религиозная терминология, достаточно развитая и представленная в большом числе терминоупотреблений, не может быть изучена без использования научных методов, разработанных для анализа «больших цифр». Необходим математический анализ элементов религиозного дискурса.

Для математического анализа дискурсных структур используются, как правило, две группы методов:

- методы лингво-статистического анализа. Для этого необходимо - в нашем случае - провести статистическое изучение особенностей функционирования религиозных терминов на достаточно репрезентативной базе, в качестве которой может преимущественно выступать набор текстов религиозного содержания адекватно отражающих состояние предметного поля религии/теологии.

- методы эксперимента (экспертного оценивания). Для использования этого метода применительно к анализу религиозного дискурса необходима группа экспертов-специалистов, участвующих в интервьюировании.

Применение методов лингво-статистического анализа предполагает использование специальным образом отобранного материала. Как уже говорилось, таким материалом являются тексты, дающие в совокупности представление о состоянии отдельного религиозного дискурса. Такой отбор может быть естественным (не зависящим от наблюдателя) и искусственным. Искусственный в свою очередь делится на пристрастный и репрезентативный.

Пристрастный отбор производится по следующей схеме: элементы отбираются по какому-то заранее заданному признаку; это могут быть отдельные религиозные термины, или особые (отдельные) формы религиозной коммуникации, имеющие терминологическую фиксацию в рамках дискурса, но проверке при этом подлежат все элементы совокупности.

Репрезентативный отбор производится, если отобранная группа элементов достаточно полно характеризует всю совокупность, из которой был сделан отбор. Обычно репрезентативный отбор используется в тех случаях, когда всю совокупность элементов использовать невозможно - либо из-за большого количества элементов совокупности, либо из-за того, что не вся совокупность элементов поддается анализу. При анализе религиозного дискурса данный метод представляется оправданным при работе с исключительно развитыми терминологиями - например, латинской схоластической традицией или же, при необходимости анализировать состояние религиозной жизни на основании значительного числа религиозных текстов, едва-ли не целых (оригинальных, а не переводных) библиотек.

В проводимых нами исследованиях использовался отбор, включающий, как правило, все элементы совокупности, поскольку анализируемый материал - русская религиозная терминология, относительно молодая и сравнительно проще организованная (нежели, например, латинская)может быть изучена в более полном объеме, нежели при репрезентативном отборе. Такой подход, очевидно, является предпочтительнее репрезентативного.

Схемы эксперимента в основном базируются на методах получения и анализа экспертной информации. Среди этих методов выделяются методы качественного и количественного анализа. Для использования этого метода при изучении терминологических характеристик состояния религиозного дискурса необходимо определить требования к квалификации экспертов (это могут быть преподаватели теологии, представители конфессий). Необходимо привлекать для этого и светских ученых религиоведов.

Задача классификации терминологических структур языка религии заключается в определении оснований для выделения связных религиозных терминов на основе изучения смысловых отношений, существующих между ними. В настоящем исследовании для решения этой задачи разработана методика, основанная на использовании коэффициента погрешности семантической связи религиозных терминов и аппарата теории графов.

Для описания предметной области необходимо каждому религиозному термину поставить в соответствие совокупность семантических множителей, входящих в состав словарной дефиниции данного термина. Под словарной дефиницией понимается совокупность семантических множителей, входящих в состав соответствующих словарных статей используемого лексикографического источника - авторитетного словаря, правильно раскрывающего значение религиозного термина. При выборе подобного словаря необходимо убедиться в том, что словарные дефиниции, содержащиеся в нем, свободны от полемическо-конфессиональной заданности, соответственно, наиболее подходят общеязыковые толковые, а не конфессионально-богословские словари. Таким образом, каждый анализируемый религиозный термин характеризуется набором семантических множителей, число которых определяет «вес» анализируемой лексемы.

Отбор материала производится на основании соотнесенности лексем со специальным понятием, т.е. на основании оценки степени терминологичности того или иного слова, учитывая его соотнесенность со специальным религиозным (включая теологическим) понятием. При этом учитываются как частотные характеристики (повторяемость того или иного религиозного термина - т.е. степень вхождения его в соответствующий религиозный дискурс), так и концептуальная значимость его, определяемая в соответствии со степенью важности обозначаемого ими понятия в предметной области религии. Для последнего необходимо ориентироваться на оценки исследователей-религиоведов, изучавших религиозно-конфессиональные особенности традиций.

Обобщить вышесказанное о методике терминологического анализа религиозного дискурса можно в виде следующих тезисов:

1. Использованные в данной работе методики сочетают в себе элементы лингво-статистических исследований и экспертного оценивания. Это позволяет учитывать как поддающиеся формализации факторы воспроизводимости религиозных терминов, так и предметную значимость терминов в соответствующих религиозных дискурсах.

2. Методика анализа семантических связей на основе воспроизводимости терминов предназначена для изучения предметной области со слабовыраженной структурой, что характерно для ранних этапов становления теологии. Использование этой методики позволяет делать выводы о тенденциях развития изучаемой предметной области.

3. Методика классификации терминологических подъязыков на основе воспроизводимости терминов предназначена для изучения предметной области, обладающей сформировавшейся структурой, что мы наблюдаем на примере религиозного дискурса XIX -XX вв. Использование этой методики позволяет делать выводы о существующих внутри религиозного предметного поля структурах, т.е. определять состояние соответствующего дискурса не только на основании описания его элементов, но и с учетом их структурного значения.

Параграф 3.3 Структура русской религиозной терминологии XVIII века описывает состояние религиозной терминологии и выявленные на ее основе межпредметные связи применительно к состоянию русского религиозного дискурса, складывавшемуся на протяжении XVIII в.

Руководствуясь приведенными выше положениями, для исследования системных связей между религиозными терминами восемнадцатого века нами принята методика семантического кодирования словарных дефиниций терминов, для чего изначально необходимо определить круг лексикографических источников - словарей, содержащих религиозную лексику, на материале которых будут выявляться отношения семантических связей.

Результаты исследований можно представить в виде следующих тезисов:

1. Большинство терминов генеральной совокупности, относящихся к предметной области систематического богословия, в результате проведенного эксперимента оказалось невозможно разграничить по соответствующим терминологическим блокам. В то же время, церковно-иерархическая и литургическая терминология представлена наиболее подробно, она легко систематизируется и охватывает весь круг соответствующих понятий и реалий предметной области.

Для объяснения этого необходимо обратиться к анализу состояния предметной области времени, соответствующего составлению словарных дефиниций, послуживших основным материалом для проведенного исследования. По меткому замечанию Георгия Флоровского, в восемнадцатом веке наука обычно соотносилась с ученостью - эрудицией. И вот эта школьно-богословская эрудиция русских латинских школ восемнадцатого века изнутри церковной жизни воспринимается как нечто внешнее и ненужное, не вызванное органическими потребностями самой церковной жизни. Существующие в рассматриваемом терминологическом языке восемнадцатого столетия термины, могущие быть соотнесенными с разделами основного богословия, как нельзя лучше удовлетворяют требованиям общей теологической эрудиции, а не научной специализации. Хотя они и обозначают специальные понятия, но эти понятия не представляют собой строгую и разработанную структуру - по крайней мере, за выявленными между ними семантическими связями наличие такой структуры не столько прослеживается, сколько интуитивно предугадывается.

2. Литургика и сфера церковной иерархии органически воспринималась церковным сознанием как важнейшие признаки церкви. Отсутствие в их системе сложных принципов отвлеченного богословского рассуждения, мистический символизм, постигаемый верующим сердцем и не требующий сложного богословского поиска, упрощали усвоение соответствующих терминов, тем более что, будучи почти полностью заимствованными из византийской традиции, они стали объектом церковной рецепции, а не развития.

3. Выявленные межтерминологические связи, на основании которых была проведена разбивка терминов на тематические блоки, показали закономерности развития предметной области, которые соответствуют данным истории богословия в России. Предположения о дальнейшем развитии экклесиологии (включая раздел церковно-канонического права) и литургики подтверждаются исследователями истории богословия. В то же время, собственно догматические исследования этого периода истории богословской мысли как в количественном отношении, так и по специфике рассмотренных в них вопросов, оказываются на периферии предметной области. Расцвету русской богословской мысли, пришедшемуся на конец XIX - начало XX веков, соответствует новое состояние предметной области, которое не столько является развитием тенденций XVIII века, сколько оказалось результатом воздействия на богословскую мысль трудов и начинавших свое становление школ русской идеалистической философии.

4. Слабая степень структурированности терминологии свидетельствует о состоянии предметного поля, а именно о том, что теология (прежде всего догматическая) в том формате, в котором она представлена в российском обществе восемнадцатого столетия, еще, строго говоря, не оформлена в качестве науки. И хотя в данном дискурсе уже представлены специальные понятия, существующие между ними отношения еще четко не описаны и вряд-ли четко воспринимаемы современниками. Перед нами, хотя и специализированное (а не общее, фоновое) но, все-таки еще не научное знание.

Структурирование теологии, трансформация ее содержание в упорядоченную структуру, отношения внутри которой обеспечиваются соответствующими терминами происходит позже, в XIX веке.

Параграф 3.4 Структура русской религиозной терминологии XIX-XX века содержит исследование современного состояния русского религиозного дискурса, осуществленное на основе вышеописанного метода.

Структура современной русской религиозной (в т.ч. теологической) терминологии до настоящего времени не изучена. Существующие словари и справочники не могут, к сожалению, служить достаточным источником для подобного исследования - в огромном большинстве своем это или переводные издания, отражающие не столько русский религиозный дискурс, сколько соответствующие западные традиции.

Поэтому, для того, чтобы нам описать состояние предметной области современной (начиная с девятнадцатого века), был использован метод экспертного оценивания, описанный выше.

Для проведения эксперимента на основе экспертного оценивания были выбраны в качестве источников материалы библиографических списков русскоязычных публикаций, относящихся к рассматриваемой предметной области. Выбор объема материала основан на предположении, согласно которому объем выборки, дающий достаточно достоверные результаты, как правило, должен превышать 200 тысяч словоупотреблений. Отобранные нами источники содержат в совокупности около 500 тысяч словоупотреблений, на основании которых и производился отбор религиозных терминов.

Используя методы определения терминологичности религиозной лекскики, из всех словоупотреблений мы отобрали 858 терминов. В ходе эксперимента эксперты не встретили затруднений при соотнесении генеральной совокупности терминов с разделами четырехчастной (принятой в Европе) классификации духовных дисциплин.

Таким образом, по сравнению с результатами исследования терминологии восемнадцатого века, налицо существенный прогресс в структурировании данной области. Современная русская теологическая терминология представляет собой структурированное единство, что позволяет говорить о том, что богословские дисциплины образуют в своей совокупности единое целое, в рамках которого представлены автономные группы терминов, легко соотносимые с теологическими дисциплинами, не образующими отдельных наук.

На основании проведенных лексикографических исследований выявлен устойчивый блок терминов систематического и сравнительного богословия, который можно без затруднений соотнести с предметной областью богословия экуменического движения.

Основным фактором, которому предстоит определить развитие предметной области в ближайшие десятилетия, можно считать дальнейшее развитие общественно-церковных дискуссий в связи с вызовом экуменического движения. Как уже отмечалось, исходя из анализа церковно-политического контекста, можно предположить, что на развитие этого процесса окажет влияние недавно состоявшееся подписание Акта о каноническом общении РПЦ МП и РПЦЗ (юрисдикция митрополита Лавра). Вероятно, некоторое влияние на данный процесс окажет и возможная консолидация сторонников епископа Диомида (Дзюбана), выступившего недавно с критическими заявлениями в адрес руководства РПЦ, по-сути обвинив его в нарушении канонов (в т.ч. поддержке экуменизма, рассматриваемого епископом Диомидом как «ересь»).

Таким образом, доказано наличие теологической терминологии как терминологического единства, обусловленного межпредметными и межпонятийными связями. Мы видим, что теологический дискурс имеет свое уникальное терминологическое оформление, а отношения между терминологическими блоками внутри предметного поля соответствуют структуре теологии как синтетического научного структурированного пространства.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ И ВЫВОДЫ

Начав наше исследование с терминологической проблемы отсутствия концептуального определения термина «религия», при наличии множества частных определений этого концепта, мы убедились в итоге в том, что данная ситуация коренится не только в самом предмете исследования, но и в парадигматическом состоянии гуманитарного знания, в котором, под влиянием постструктурализма и постмодерна происходит процесс «исчезновения объекта», а соответственно и неизбежные трудности на уровне разработки базовых дефиниций.

Примененные в данной работе методы семиотического исследования привели к выводу о возможности определить понятие «религия» как код (особый, не сводимый к вербальном, язык), обеспечивающий коммуникацию между человеком и миром sacrum'а, принципы общения между человечеством и божеством. Данное определение позволило нам охарактеризовать коммуникационную интенцию языка религии, - которая (интенция) предстает как дихотомическое единство отношений между человеком и человеком (людьми, социумом) и человеком (социумом) и высшим миром.

Методы дискурс анализа позволили проследить становление семиотического пространства религиозного дискурса от мифологической религиозности до современных теологических религий. Оказалось, что в мифологическом повествовании прагматика коммуникативного действия раскрывается в ином контексте, нежели при бытовой коммуникации, а само мифологическое повествование не столько выступает в качестве аргумента, (хотя и это возможно) используемого для решения задачи коммуникации непосредственно, сколько достигает поставленной цели опосредованно, через формирование новой или консервацию существующей коммуникативной группы, в которой принятие участниками коммуникации содержание мифа создает условие для их вхождения в единый культурно-религиозный контекст. Границы дискурса мифа проходят там же где и границы коммуникативной группы, в которой воспроизводится данный миф в качестве непосредственно-актуального действия (в т.ч. и прежде всего - речевого). По этой причине мифологическая культура не способна ни образовывать теологические понятия, ни оперировать заимствованными из иных культур теологемами, - ее дискурсные особенности раскрываются в иной прагматической плоскости.

В мифологической религии теологический дискурс еще не сформирован, а знание о боге/богах относится к области знания о том, что боги есть, а не к тому, что есть боги. Иными словами, имеет место констатация (например, в форме сюжета) но рефлексия полностью отсутствует. Сюжет в мифе выполняет те же функции, что и структура понятий в теологеме.

Теология формируется в рамках мифологического мировосприятия (в условиях развитой мифологической культуры) из двух источников: тенденции к систематизации мифологического материала и попытки нравственных обобщений, которые не сводятся к простой нравственной рефлексии.

Преодоление духовного кризиса современного общества невозможно без нового открытия для себя ценности традиций, без обращения к опыту предшествовавших поколений, которые создавали европейскую христианскую цивилизацию на основе христианских духовно-этических ценностей, а не секулярных антропоцентрических постулатов.

В этом отношении семиотический подход к изучению религии позволяет увидеть и правильно интерпретировать религиозно-духовные символы, которые являются и обозначением предмета религиозной веры и стимулом нравственного совершенствования человека.

Представление о религии как о знаковом способе коммуникации между человеком и высшим миром, на наш взгляд, позволяет учитывать как контекстуальные особенности этой коммуникации, так и ее вечное содержание, не зависящее от внешних изменений. Разграничение прагматики, семантики и синтаксиса религиозного текста (в широком смысле этого термина) позволяет анализировать не только текстуальные вербальные памятники религиозного содержания (напр. священные книги различных религий) но и памятники религиозного искусства, (во многих случаях ставшие или бывшие эталонными), и даже общественно-религиозные процессы, без изучения которых невозможно составить достаточно полное представление об интерконфессиональных и культурноцивилизационных реалиях современности, т.е. способствует решению задач, стоящих перед научным религиоведением.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ ОТРАЖЕНО В СЛЕДУЮЩИХ ПУБЛИКАЦИЯХ

Монографии

Прилуцкий, А.М. Дискурс теологии /А.М.Прилуцкий. - СПб.: Изд-во «Светоч», - 2006. - 14,2 п.л. - 300 экз. - ISBN 5-901621-18-2

Прилуцкий, А.М. Семиотика религии: Философско-религиоведческие исследования /А.М.Прилуцкий. - СПб.: Издат. дом «Инкери», - 2007. - 12 п.л.. - 800 экз. - ISBN 975-5-903562-02-2

Статьи, опубликованные в изданиях, входящих в Перечень ВАК

Прилуцкий, А.М. Применение коэффициента конвергенции при решении задачи классификации гуманитарного знания /А.М.Прилуцкий // Системы управления и информационные технологии: Перспективные исследования: Научно-технический журнал. - М.-Воронеж: Научная книга. - 2006.- № 1.1(23) - С. 169-174. (0,8 п.л.).

Прилуцкий, А.М. Религиоведение и теология: проблема границы (к вопросу об интеграции теологии в систему высшего образования современной России) /А.М.Прилуцкий // Интеграция образования: Научно-методический журнал. - 2006. - № 2. - С. 96-102. (0,5 п.л.).

Прилуцкий, А.М. Понятие «секта»: основные значения и правомерность употребления. / А.М.Прилуцкий, А.К.Погасий // Религиоведение: Научно-теоретический журнал.- 2006. - № 1. - С.164- 171. (0,8 п.л. - 0,4 п.л. авт.).

Прилуцкий, А.М. Социальная природа религиозно-теологического знания (терминологический аспект) / А.М.Прилуцкий // Вестник Ленинградского государственного университета им. А.С.Пушкина: Серия: Философия: Научн. журнал. - СПб.: ЛГУ им. А.С.Пушкина. - 2007. - № 3 (6). - С.143-151. (0,5 п.л.)

Прилуцкий, А.М. Либеральная теология в социокультурном контексте современной Западной Европы / Н.С.Гордиенко, А.М.Прилуцкий // Вестник Ленинградского государственного университета им. А.С.Пушкина: Серия: Философия: Научн. журнал. - СПб.: ЛГУ им. А.С.Пушкина. - 2007. - № 4 (8). - С.119-127. (0,5 п.л. - 0,25 п.л. авт.)

Прилуцкий, А.М.Семиотика имени в религии и в ритуале / Лебедев В.Ю., Прилуцкий А.М.// Вестник Ленинградского государственного университета им. А.С.Пушкина: Серия: Философия: Научн. журнал. - СПб.: ЛГУ им. А.С.Пушкина. - 2008. - № 2 (11). - С. 164-170. (0,5 п.л. - 0,25 п.л. авт.)

Прилуцкий,А.М. Влияние экуменичеких организаций на религиозную ситуацию на северо-западе (религиоведческо-герменевтическое исследование) / А.М.Прилуцкий // Регионоология: Научно-публицистический журнал. - Саранск. - 2008. - № 1(62) . - С.181-191. (0,8 п.л.)

Статьи в других изданиях

Прилуцкий, А.М. Текстовая база данных памятников древнерусского языка на персональной ЭВМ / Р.Ю. Кобрин, А.М.Прилуцкий // Актуальные проблемы компьютерной лингвистики. Тез. докл. Всесоюзн. конф.- Тарту: Тартуский университет. - 1990. - С. 74-75. (0,2 п.л - 0,1 п.л. авт.)

Прилуцкий, А.М. Использование ПЭВМ в историческом языкознании: новая лексикографическая концепция / Р.Ю Кобрин, А.М. Прилуцкий // Лингвистика: взаимодействие концепций и парадигм. Материалы межведомственной научно-теоретической конф.- Харьков, - 1991. - С.96-98. (0,2 п.л - 0,1 п.л. Авт.)

Прилуцкий, А.М. Разработка и создание автоматизированного процессора лексикографического описания древнерусских текстов / Р.Ю Кобрин, А.М. Прилуцкий // Современные проблемы лексикографии: Сб. науч. тр. - Харьков, - 1992. - С. 262-265. (0,3 п.л - 0,15 п.л. авт.)

Прилуцкий, А.М. Опыт реализации лексикографического принципа автоматизированного описания текстов / Р.Ю. Кобрин, В.И. Комардин, А.М.Прилуцкий //Математическое моделирование в образовании. Программные средства: Межвуз. сб. науч. тр. - Нижний Новгород: Нижегородский государственный университет, 1993. - С.158-167. (0,6 п.л. - 0,2 п.л. Авт.)

Прилуцкий, А.М. SENSUS LITERALIS UNUS EST: Экзегетические взгляды Мартина Лютера в свете предшествовавшей экзегетической традиции /А.М.Прилуцкий // Platalea: Сб. статей по теологии, философии, истории. - СПб.: Изд-во «Светоч», 2001.- С.5-40. (2 п.л.)

Прилуцкий, А.М. Анализ состояния и развития предметной области на основе семантических связей терминов / А.М.Прилуцкий // Интеллектуальные информационные системы: Труды Всерос. конф. - Воронеж, 2001. - С.91-93. (0,2 п.л.)

Прилуцкий, А.М. Опыт терминологического анализа развития теологических дисциплин /А.М.Прилуцкий // Platalea: Сб. статей по теологии, философии, истории. - СПб.: Изд-во «Светоч», 2001.- С.92-99. (0,4 п.л.)

Прилуцкий, А.М. Зарождение научной герменевтики и феномен протестантизма / А.М.Прилуцкий // Взаимодействие науки, философии и религии на рубеже тысячелетий: Прошлое, настоящее и будущее: Материалы XII Междунар. конгресса. - СПб., 2002. - С.105-107. (0,2 п.л.)

Прилуцкий, А.М. Влияние процессов глобализации на религиозную ситуацию в регионах / А.М.Прилуцкий // Глобальный дискурс: Сб. статей. - Сумы: Университетская книга. - 2003. - С.55-60. (0,4 п.л.)

Прилуцкий, А.М. Современные тенденции развития экуменических организаций на северо-западе: герменевтический аспект. / А.М.Прилуцкий // Религиозная ситуация на северо-западе России и в странах Балтии: традиции и современность: Сб. стат. по итогам II Междунар. научн. конф. - СПб.: 2005. - С. 200-210. (0,7 п.л.)

Прилуцкий, А.М. Теология и экзегетика М.Лютера. Послесловие // М.Руоканен. Учение о боговдохновенности : Мартин Лютер и его место в экуменической проблеме боговдохновенности: Doctrina Divinitis Inspirata / под ред. А.М.Прилуцкого, пер. с англ. А.А.Асонов. - СПб.:Изд-во «Светоч». - 2005. - С.139-152. (0,7 п.л.)

Прилуцкий, А.М. К вопросу о структурном исследовании предпосылок либеральной теологии / А.М.Прилуцкий //Материалы по исследованию религиозной ситуации на северо-западе России и в странах Балтии: Вып. III . - СПб.: Издательский дом «Инкери», 2006. - С. 194-203. (0,6 п.л.)

Прилуцкий, А.М. Структура религиозного дискурса: от мифологии к теологии /А.М.Прилуцкий // Вестник Нижегородского университета им. Н.И.Лобачевского: Серия социальные науки. - Н.Новгород.: Изд-во ННГУ им. Н.И.Лобачевского, 2007. - № 2 (7). - С. 163-168. (0,45 п.л.)

Прилуцкий, А.М. Философия и прагматика богословского термина /А.М.Прилуцкий // Конец мировой истории и современное состояние общественного сознания. Избранные науч. труды II Казанской Междунар. научно-богословской конф. - Казань, 2007.- С.235-242. (0,5 п.л.)

Прилуцкий, А.М. Язык как инструмент теологического исследования. = Language as an Instrument of Teological Study. (на рус. и англ. яз.) / А.М.Прилуцкий // Богословские размышления. = Theological Reflections. - Одесса, 2007 - № 8. -С.56-64 (рус.); С.64-71 (англ.) (0,5 п.л.)

Статьи в зарубежных изданиях

Juozaitis S, Alexandr Priludskij. Epochos paminklas ir visas Liuteris.// Martynas Liuteris. Uюstalлs Pokalbiai. Vilnius: Alma littera, 2003. - P.9-16. - ISBN 9955-08-424-3 (0,5 п.л. - 0,25 п.л. Авт.)

Priloutskii Alexander M. The Authority, Inspiration and Pover of the Bible. // Witnessing to God's Faithfulness. Issues of Biblical Authority. LWF Departmen for Theology and Studies. Geneva, 2006. - P. 36-45. ISBN 3-905676-52-4 (0,6 п.л.).

Размещено на Allbest.ru