Проблемы отечественной науки: современный взгляд

Размещено на http://www.allbest.ru

Проблемы отечественной науки: современный взгляд

И. А. Соловьёва

Со времени начала радикальных преобразований на постсоветском пространстве перспективы развития российской науки являются одним из активно дискутируемых вопросов. В течение 1990-х гг. на страницах научных изданий чаще всего обсуждались две проблемы: поиск источников финансирования отечественных научных учреждений и угрожающие масштабы «утечки умов» из России. Тревога научного сообщества в связи с этими проблемами была совершенно понятна на фоне внутренней социально-экономической ситуации. Большинство авторов, анализирующих положение российской науки, приводили весьма неутешительные статистические данные и воздерживались от оптимистичных прогнозов на ближайшее будущее [1]. Однако на протяжении последнего десятилетия в постановке проблем современной отечественной науки можно заметить некоторое смещение акцентов.

В обсуждении проблемы «утечки умов» в последнее время не чувствуется панических настроений, характерных для 1990-х гг. По данным социологических исследований последних лет, около 20% специалистов, работающих в России, считают, что продолжение «утечки умов» грозит смертью отечественной науке и образованию. Но примерно столько же респондентов не видят реального ущерба от этого процесса. Заведующий лабораторией анализа и прогнозирования миграции Института народнохозяйственного прогнозирования РАН Ж. Зайончковская полагает, например, что трудовая миграция учёных является одновременно и средством развития международного сотрудничества [2].

На протяжении последних 20 лет численность и состав покидающих Россию научных кадров существенно менялись. И. Р. Томберг предлагает условно разделить процесс «утечки умов» на 4 этапа [3].

В конце 1980-х - начале 1990-х гг. эмигрировали представители научной элиты, хорошо известные в западном научном мире; около 70% из них трудоустроилось в научных центрах.

1992-1993 гг. были отмечены массовым отъездом из России учёных в связи с резким сокращением государственного финансирования науки; это была главным образом работа по контрактам.

В 1994-1998 гг. в потоке научно-технической эмиграции значительно увеличился удельный вес молодых специалистов; именно тогда отечественные средства массовой информации начали оценивать «утечку умов» как угрозу национальной безопасности.

Этот этап начался в 1999 г. и продолжается до сих пор. Сформировалась устойчивая схема отъезда перспективной в научном отношении молодёжи на работу за рубеж: вуз и аспирантуру молодые люди заканчивают в России, так как это доступнее во всех отношениях, чем в западных странах, а после защиты диссертации уезжают за рубеж. Ущерб от этой «утечки умов» тем больше, чем больше среди молодых мигрантов людей, бесплатно обучавшихся в вузе и аспирантуре. По данным социологических опросов начала 2000-х гг., до четверти выпускников ведущих направлений МГУ ежегодно уезжали на работу в США, Канаду и Западную Европу. Не более 25% российских студентов, обучающихся за рубежом, намерены вернуться на Родину; 45% твёрдо намерены остаться за границей [4].

В 2002 г. Госкомстат России впервые провёл изучение численности представителей отечественной науки, выезжающих на работу за рубеж по официальным каналам, то есть по контрактам на довольно продолжительный срок, оставаясь при этом в штате российских организаций. Результаты этого исследования, по мнению И. Р. Томберга, «заставляют усомниться, так ли уж велика «утечка умов» из российской науки, как о ней говорят. Ведь именно продолжительные поездки чаще всего являются прологом к эмиграции, а их, как оказалось, совсем немного. В 2002 г. по официальным каналам выехали на работу за рубеж 2922 российских учёных из 324 организаций, что составляет всего 0,7% по отношению к общей численности исследователей. По договорам научного обмена выехали всего 75 человек (2,6% от общего количества) [5].

Может быть, взятые сами по себе эти цифры и не пугают, но ведь они не учитывают предшествующие миграционные потоки. Кроме того, по официальным каналам трудоустраивается лишь малая часть мигрантов. Согласно тем же источникам, наибольшая продолжительность работы за границей обеспечивается самостоятельными контрактами. К тому же на каждых 4 учёных, уезжающих на работу по контракту, приходилось по одному, уезжающему на постоянное место жительства. Необходимо учесть ещё и то, что обратный поток российской научной миграции очень незначителен. По самым оптимистичным оценкам, лишь 10-15% учёных возвращается со временем в Россию. При этом занимаются они не столько наукой, сколько менеджментом в сфере науки или технологии [6]. Таким образом, выводы И. Р. Томберга не вполне соответствуют приводимым им же статистическим данным, которые, как нам представляется, не дают повода для особого оптимизма.

Данные Госкомстата подтверждают, что в последние годы по-прежнему наиболее востребованы за рубежом российские физики (33,6% выехавших на работу), биологи (22,8%), представители технических наук (12,7%), математики (9,3%). Представители гуманитарных наук и химии составляют по 6,1% учёных, получивших работу за рубежом, наук о Земле - 5,2%, медицины - 3,6%, сельскохозяйственных наук - 0,6% [7].

В дискуссии о последствиях «утечки умов» из России включились и представители высокотехнологичного бизнеса. Приведённое выше суждение Ж. Зайончковской разделяет, в частности, президент американской компании «Math Tech» Юрий Магаршак: «Происходит утечка мозгов или расширяется зона влияния? С точки зрения распространения культуры и науки называть отъезд учёных утечкой неправильно, ибо «утекшие» в большинстве не рвут личных, научных и культурных связей, и не их вина, если родина не создаёт условий для более тесного взаимодействия. Это классический процесс расширения территории, происходящий мирно и без малейшего противодействия... Расчёт показывает, что суммарный доход русскоязычного сообщества за рубежами бывшего СССР достигает годового бюджета РФ... С точки зрения технологии, бизнеса и науки речь идёт о Всемирной русскоязычной Ойкумене.» [8]. Позволим себе усомниться в том, что русскоязычное сообщество за рубежом зарабатывает огромные деньги именно за счёт научной деятельности. Разумеется, руководство высокотехнологичных зарубежных компаний приветствует свободное передвижение по миру носителей высокого интеллекта, имея возможность предлагать им высокую оплату труда. Как при этом не вступать в противоречие с национальными интересами тех стран, которые учёные покидают, - это уже проблема руководства этих стран.

По мнению Е. Д. Панова, научного сотрудника Центра «Истина» Министерства образования РФ, «российская наука ныне объективно состоит из двух частей. Время выдвигает задачу их объединения, строительства интеллектуального моста Россия - Запад» [9]. В последние несколько лет в России предпринимаются более активные действия по налаживанию связей с учёными соотечественниками за рубежом. Например, в математическом сообществе отмечают, что многие из уехавших учёных предлагают читать бесплатные циклы лекций в российских университетах; было проведено несколько научных конференций при организационном и финансовом участии представителей российской научной диаспоры. Сами представители научной диаспоры нередко хотят принимать участие в инновационных российских проектах, работать во внешних экспертных советах фондов, университетов, академических и государственных научных органов, рецензировать заявки на гранты и т. д. [10] отечественная наука утечка

И тем не менее, на наш взгляд, необходимы государственные программы, создающие надёжные механизмы привлечения талантливых выпускников вузов в отечественные научные учреждения. Наверное, мы ещё долго не сможем предлагать амбициозным молодым специалистам зарплату европейского уровня. Только мерами финансовой поддержки эту проблему не решить. Но почему бы нам не воспользоваться тем опытом, который с успехом применялся в России второй половины XIX в.? Если студент высшего учебного заведения получал государственную стипендию, то обязан был несколько лет по окончании вуза работать по полученной специальности в государственном секторе. Д. И. Менделеев, будучи одним из лучших выпускников Главного педагогического института в Петербурге и государственным стипендиатом, поехал работать преподавателем в Симферопольскую, а затем в Одесскую гимназию.

Мы ни в коем случае не призываем вернуться к советской системе принудительного распределения по окончании вузов, которая испортила жизнь многим людям. Но будет разумно и справедливо, если получивший образование за счёт бюджета государства выпускник компенсирует эти средства работой в государственном секторе, в частности в научном учреждении. Не нужно привязывать его к определённому городу или к конкретной лаборатории, но на территории страны вполне возможно (при наличии банка данных) найти то место, где востребованы молодые специалисты.

В публикациях последних нескольких лет всё чаще поднимается вопрос о перспективах реформирования системы высшего образования в России. Внимание к этой проблеме обусловлено постепенным переходом высших учебных заведений России на двухуровневую систему подготовки специалистов по образцу Болонской системы. Интересная дискуссия по этому вопросу развернулась на страницах журнала «Общественные науки и современность» в 2005-2007 гг. Среди авторов публикаций есть и сторонники, и противники приближения отечественной системы высшего образования к зарубежным, прежде всего американским образцам. К числу первых можно отнести Н. Е. Покровского и в определённой степени Б. В. Дубина.

По мнению Н. Е. Покровского, происходящие в системе высшего образования США изменения перспективны постольку, поскольку они объективно вытекают из процесса глобализации. В настоящее время преподаваемые в вузах дисциплины переориентируются на потребности рынка, в результате чего происходит «снижение значимости системной фундаментальности», фундаментальные науки уступают место «полезному знанию», прежде всего многочисленным спецкурсам. Покровский полагает, что эти тенденции нельзя оценивать по принципу «хорошо - плохо», поскольку независимо от нашего отношения они уже действуют. Если Россия намерена активно участвовать в современных мировых процессах, ей необходимо модернизировать свою систему высшего образования в соответствии с этими тенденциями и вписаться в смену «внутренней парадигмы университетского образования» [11].

Б. В. Дубин на основе данных социологических исследований пришёл к выводу, что чрезвычайный рост за последние годы спроса на высшее образование со стороны российской молодёжи имеет существенные нюансы. Например, получение высшего образования становится проблемой «лишь для 6-10% молодых россиян, озабоченных качеством образования, уровнем вуза, его авторитетностью и престижем». Большинство же ориентированных на поступление в вуз «ожидают от него получения сертификата об образовании, «корочки» или «поплавка» общепризнанных образцов, помогающих найти лучше оплачиваемую работу и гарантирующих более высокий социальный статус». В этой ситуации высшие учебные заведения должны сделать стратегический выбор между тремя возможными ориентирами:

«статусно-символическая» модель (массовая профессиональная подготовка специалистов среднего уровня);

обеспечение непосредственных запросов производства и прикладных задач местного масштаба;

подготовка научной, хозяйственной, политической и культурной элиты общества [12].

По мнению Дубина, «дело каждого конкретного университета - решать, на какой из слоёв, групп, подгрупп молодёжи, а стало быть - на какую модель собственного функционирования сегодня и развития завтра он делает ставку. В любом случае задачи движения России в сторону современного мира, а не изоляции на мифическом «особом пути» требуют дифференциации типов и уровней высшей школы» [13]. Автор в принципе не видит опасности в том, что определённое количество российских вузов будет ориентироваться на обеспечение утилитарного образования. Но при этом он убеждён, что модернизация образовательного процесса должна идти именно в том направлении, которое утвердилось в западных странах: «Нынешнему и завтрашнему университету придётся обеспечить самостоятельность студентов в формировании ими индивидуального плана собственного образования. после достижения общеобязательного уровня в течение, допустим, двух первых лет обучения» [14]. Б. В. Дубин предлагает, в частности, внедрить в России такую традицию западной и японской системы высшего образования, как конкуренция вузов за лучших профессоров. Его беспокоит то, что заметный рост за последние годы количества вузов и студентов не сопровождался сколько-нибудь значительным увеличением преподавательского корпуса. «Это, скорей всего, означает, что чисто количественно выросла нагрузка преподавателей, всё чаще совмещающих ради заработка работу в нескольких вузах, тогда как их профессиональный уровень во многом остался прежним.» [15]

Мы полагаем, что многие предложения Б. В. Дубина конструктивны. Действительно, необходима модернизация методов обучения, расширение информационной базы, предложение учебных дисциплин по выбору и т. д. Очень многое в этом направлении уже делается, и не только в престижных столичных вузах, но и в провинциальных. Происходит и кадровая ротация преподавательского состава. То, что этот процесс слабо отражается статистически, вполне понятно, когда учитывается только общее количество преподавателей. Для получения объективной картины необходимо проанализировать возрастной состав преподавателей и стаж их работы в системе высшего образования. Однако, повышая уровень требований к организации учебного процесса, необходимо задаться и таким вопросом: насколько готов современный среднестатистический студент к самостоятельному формированию своего учебного плана? Чем он будет руководствоваться при выборе учебных дисциплин и при определении рейтинга преподавателей? Наш опыт показывает, что чаще всего студенты выбирают предметы, уже в какой-то степени знакомые и относительно «лёгкие», по отзывам старшекурсников. А самостоятельная работа обычно понимается ими как распечатка из Интернета фрагмента научной статьи. С опорой на подобные ментальные установки вряд ли возможно подготовить интеллектуальную элиту общества.

Свой взгляд на модернизацию системы высшего образования в России представляют Т. В. Панфилова и Г. К. Ашин. Они обращают внимание на то, что «перенос центра тяжести с фундаментальных на прикладные науки - отнюдь не сквозная, всеобщая тенденция в американской системе высшего образования и тем более науки; это, скорее, современная мода, причём коснувшаяся не самых крупных, а прежде всего специализированных вузов (хотя следует признать, что таких вузов в США большинство). В элитных вузах США преобладает иная тенденция - продолжая развивать фундаментальное знание, искать оптимального сочетания фундаментальных и прикладных учебных дисциплин» [16]. Абсолютизация утилитарного знания, по мнению авторов, приведёт российское общество к самым плачевным последствиям. То, что более или менее допустимо для профессионально-технического училища, совершенно неприемлемо для университета, сама идея которого предполагает воспитание высокообразованной интеллектуальной элиты. «Если тенденция к коммерциализации возобладает, универсальное знание выпадет из программы обучения... Отнесём фундаментальные знания на обочину учебного процесса - сузим кругозор наших студентов, сведём их мировоззрение до обывательского уровня, лишим их умения, да и желания самостоятельно учиться. Ибо фундаментальные знания - это не набор фактов, которые можно знать, а можно и не знать. Их задача - сформировать установку на самостоятельное мышление... Если студенты не приобретут навыков самостоятельного мышления, они не смогут критически оценить ни собственные представления, ни происходящие в мире процессы. Собственная ограниченность будет казаться им верхом оригинальности» [17]. Американцы не опасаются такой перспективы, так как имеют многолетний опыт «импорта мозгов» из ведущих вузов Европы, которые традиционно отдают приоритет в подготовке специалистов фундаментальным наукам. Российские специалисты пока ценятся в мире именно за широту кругозора, за умение самостоятельно сформулировать и осмыслить проблему. По мнению авторов, «конвергенция мировых образовательных систем не исключает, а предполагает их плюрализм, их своеобразие. Нам не следует слепо копировать модели и формы западных образовательных систем, а тем более зигзаги их моды. Напротив, следует сохранять и развивать традиции лучших образцов» [18].

В унисон с этим мнением звучали и рассуждения академиков Е. П. Велихова и В. Б. Бетелина с трибуны специального заседания Президиума Российской академии наук в 2008 г. Они говорили о том, что сегодня наука развитых стран составляет неотъемлемую часть единого комплекса «промышленность - инновации - образование - наука». В России ещё в конце XIX в. началось формирование прочных связей между фундаментальным, прикладным образованием и наукой, эта традиция не утрачивалась и в советскую эпоху: «Наука в России сильна фундаментальной математической подготовкой учёных, органичной связью с системой образования и интересом к прикладным проблемам, рассматриваемым как надёжный источник развития фундаментальной науки» [19]. Эта система позволила добиться значимых успехов в наукоёмких отраслях производства. Востребованность на мировом рынке российских инженеров и учёных, получивших ещё советское высшее образование, подтверждает ценность имеющегося у нас опыта подготовки широкообразованных специалистов. Отказаться от него сейчас было бы стратегической ошибкой. Е. П. Велихов и В. Б. Бетелин ссылаются на недавно принятую в США программу под названием «Америка конкурирует», которая, в частности, предусматривает меры по повышению качества преподавания математики и точных наук: «Этот перечень неоспоримо свидетельствует, что Америка сегодня только мечтает о структурах и механизмах, которые успешно функционировали в системе математического образования СССР и продолжают работать в России...» [20]

Одной из самых обсуждаемых в последние годы проблем является возможность использования научно-технического потенциала России для преодоления инерционной модели развития отечественной экономики и внешнеэкономических связей. Серьёзный анализ этой проблемы делается, в частности, в статье Л. В. Краснова «Россия в международном научно-техническом сотрудничестве» [21]. По мнению Краснова, реальные возможности для развития в России инновационной экономики обеспечиваются развитой научно-исследовательской и образовательной базой. «Несмотря на понесённые за последние десятилетия потери, в России сохраняется высокий интеллектуальный потенциал: эксперты оценивают его в 400-600 млрд дол. Институты РАН и другие научные коллективы, несмотря на ограниченное финансирование, поддерживают активные творческие связи с основными научными сообществами мира, принимают участие в разработке крупнейших научно-технических проектов мирового значения (сверхмощный ускоритель частиц, термоядерный реактор, международная космическая станция и др.)» [22]. Кстати, по данным РАН, за последние 10 лет в зарубежных университетах, научно-исследовательских учреждениях и компаниях трудоустроено не менее 250-- 300 тыс. россиян [23].

По общей численности персонала, занятого научными исследованиями (около 900 тыс. человек), Россия по-прежнему значительно опережает большинство развитых стран, за исключением США и Японии, по количеству студентов (4,2 млн человек) уступает только США. Правда, по численности исследователей и студентов на 10 тыс. населения мы существенно уступаем США и многим европейским странам. До сих пор относительно невелико количество российских патентных заявок за рубежом: во времена СССР оно составляло от 800 до 1500 в год, сейчас - около

Л. В. Краснов отмечает, что при неизмеримо меньших, чем в других странах, финансовых затратах российская наука по целому ряду направлений добивается результатов, сопоставимых с мировыми достижениями. По экспертным оценкам, Россия участвует примерно в 200 международных научно-технических проектах; удельный вес совместных публикаций возрос до 33%. К сожалению, были и примеры вынужденного выхода российских специалистов из международных программ из-за отсутствия необходимого финансирования, например из программы «Геном человека» [24].

В настоящее время при Президиуме РАН существуют координационный совет по инновационной деятельности и инновационное агентство, которые призваны содействовать продвижению отечественных научных разработок на внутренний и мировой рынки. Институты РАН образовали свыше 200 инновационно-технологических центров. В 6 федеральных округах созданы агентства по трансферу технологий, выполняющие посреднические функции при передаче объектов интеллектуальной собственности в хозяйственный оборот.

Л. В. Краснов уверен в том, что позиции, занимаемые в мире российским научно-образовательным комплексом, позволяют эффективно использовать его ресурсы в торговле технологиями с зарубежными странами. К сожалению, этому процессу сопутствуют некоторые серьёзные проблемы. В торговле технологиями участвует лишь 18% научных организаций страны. С нашей стороны на мировые рынки нередко поступают результаты научно-исследовательских работ в незавершённом виде и не защищённые патентами, что приводит к огромным экономическим потерям и наносит ущерб интересам национальной безопасности. Например, известно, что в конце 1990-х гг. в США было получено 800 патентов на технологии, фактически разработанные в России [25].

Одной из тех проблем, которые необходимо незамедлительно решать, Л. В. Краснов считает недостаточную активность бизнеса в отношении инновационной научной деятельности. «По сравнению с корпорациями развитых стран, интенсивно развивающих собственную сеть исследовательских, а главное технологических и проектно-конструкторских институтов и лабораторий, российские компании пока пассивны. В России малые предприятия, специализирующиеся на новаторских поисковых разработках, составляют всего 3-4% их общего числа, тогда как в США, Японии, Германии, Франции - 70-80%. Причём, по американским данным, 96% всех революционных новшеств были разработаны малыми предприятиями.» [26]. Основным каналом финансирования пионерных разработок за рубежом выступают венчурные фонды. В России существует около 50 подобных фондов, но российские инвесторы, в отличие от зарубежных, зачастую предлагают свои услуги лишь на финальной стадии, когда продукт уже создан.

Несколько иной взгляд на пути решения проблемы интеграции науки с производством обосновывается в недавней публикации академика Е. Каблова, являющегося президентом Ассоциации государственных научных центров. Он убеждён, что в России главной движущей силой в реализации инновационной стратегии экономического развития должен быть государственный сектор науки. По мнению Е. Каблова, мировая практика свидетельствует, что «реализация инновационной политики с опорой только на научные организации бизнес-сферы... в принципе невозможна, поскольку главные интересы и цели их функционирования во многих случаях не совпадают с интересами и целями государства» [27]. Академик полагает, что науке в современной России необходимо придать статус «самостоятельной базисной отрасли экономики со всеми вытекающими отсюда последствиями», прежде всего в сфере финансирования.

В качестве положительного примера Е. Каблов приводит организацию NASA - Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства в США. NASA полностью финансируется из государственного бюджета, является одновременно центром научных разработок и органом стратегического планирования, а также обязано содействовать практической реализации перспективных разработок. В его составе находятся 10 крупных научно-исследовательских центров, дополнительно к этому оно может привлекать к работам до 500 тыс. учёных из других научных коллективов. Преимущество такой организации, по мнению Е. Каблова, в том, что она «способна на основе глубоких исследований определять ближние и дальние цели, формировать пути их достижения, обеспечивать решение поставленных задач при оптимальном финансировании» [28]. Сейчас, на его взгляд, требованиям инновационного развития в России в наибольшей степени отвечают государственные научные центры (ГНЦ), которые включают 50 крупных научно-технологических комплексов, выполняющих полный цикл работ - от фундаментальных исследований до создания и освоения наукоёмких технологий.

В ходе дискуссий последних лет можно встретить и другие предложения по укреплению связи науки с экономикой. Например, М. Е. Николаев считает необходимым сделать основную ставку на технопарки и наукограды, чтобы преодолеть разрыв инновационного цикла от подготовки кадров для исследовательской деятельности до внедрения в производство новых технологий [29]. Наверное, множественность мнений по данному вопросу естественна. Самое трудное, как всегда, - найти разумное, обоснованное и гармоничное сочетание собственных исторических традиций и опыта других стран, учитывая при этом реальные возможности государственного бюджета. Главное на данном этапе заключается в том, что государство не собирается устраняться от решения проблем науки, как это происходило в 90-е гг. В программном документе «Основы политики Российской Федерации в области развития науки и технологий на период до 2010 г.», утверждённом в 2002 г., были названы приоритеты ближайшего времени: информационные и производственные технологии, новые материалы, химические технологии, технологии живых систем, экологическое и рациональное природопользование [30].

В целом проведённый анализ позволяет сделать вывод о том, что вопросы организации и функционирования отечественной науки остаются в центре внимания общественности, достаточно широко обсуждаются представителями самых разных отраслей интеллектуального знания. На протяжении нескольких последних лет высказываемые участниками дискуссий мнения становились более оптимистичными, особенно в плане поддержки государством фундаментальных и прикладных исследований. Хочется надеяться, что самые тяжёлые для российской науки времена действительно остались позади.

Примечания

Cm., напр.: Водопьянова Е. В. Наука в СНГ: итоги уходящего века // Свободная мысль. 2000. № 8. С. 57-68; Келле В. Российская наука в контексте реформ // Социально-гуманитарные знания. 1999. № 3. С. 37-57; Фюлльзак М. К вопросу о судьбе российской науки // Россия и современный мир. 2001. № 3. С. 210-218.

Cm.: Томберг И. Р. Российская наука за рубежом // Россия и современный мир. 2005. № 4. С. 43.

Cm. там же. С. 44-46.

Cm.: Леденё'ва Л. И., Тюрюканова Е. В. Российские студенты за рубежом. М., 2002. С. 100-101.

Cm.: Томберг И. Р. Указ. соч. С. 46-47.

Cm. там же. С. 48-50.

Cm. там же. С. 48.

Известия. 2003. 7 февр.

Вестник РАН. 2004. № 3. С. 225.

Cm.: Ефимов И. Р. Российские научные диаспоры. Сменится ли «утечка мозгов» приездом «учёных немцев»? // Независимая газета. 2003. 26 февр.

Cm.: Покровский Н. Е. Побочный продукт глобализации: университеты перед лицом радикальных изменений // Общественные науки и современность.

№ 4. С. 148-149.

Cm.: Дубин Б. В. Российские университеты (Уроки прошлого и задачи на завтра) // Общественные науки и современность. 2007. № 1. С. 18-19.

Там же. С. 25.

Там же. С. 20.

Там же. С. 25.

Панфилова Т. В., Ашин Г. К. Перспективы высшего образования в России (Реформирование или ликвидация?) // Общественные науки и современность.

№ 6. С. 89.

Там же. С. 90.

Там же. С. 92.

Велихов Е. П., Бетелин В. Б. Промышленность, инновации, образование и наука в Российской Федерации // Вестник РАН. Т. 78. 2008. № 6. С. 500.

Там же. С. 502.

Краснов Л. В. Россия в международном научно-техническом сотрудничестве // Россия и современный мир. 2005. № 4. С. 53-63.

Там же. С. 55.

Cm.: Велихов Е. П., Бетелин В. Б. Указ. соч. С. 502.

Cm.: Краснов Л. В. Указ. соч. С. 58.

Cm.: Там же. С. 59.

Там же. С. 60.

Каблов Е. Наука как отрасль // Наука и жизнь. 2009. № 10. С. 7-8.

Там же. С. 7.

Cm.: Николаев М. Е. Человеческий капитал и инновационная экономика // Россия и современный мир. 2008. № 2. С. 60-61.

Cm.: Отечественные записки. 2002. № 7. С. 69

Размещено на Allbest.ru