Особенности трансформации "информационного" человека

Современное общество называют информационным, поскольку экономика (производство и обмен благ), политика (управление распределением благ) и другие сферы социальной жизни сегодня во многом определяются информационным пространством. И если конец истории, о котором пишут исследователи (Фукуяма), действительно наступает, то причина тому - не столько рыночные отношения и либеральная идеология, сколько развитие информационного пространства и радикальное преобразование «информационного» человека.

В формировании информационного общества можно условно выделить два этапа. Первый начался в 1960-е гг. и связан с широким распространением телевидения; второй - в 1990-е, когда с беспрецедентной быстротой стал развиваться Интернет. Несмотря на то, что каждый из этих этапов повлек за собой принципиальные сдвиги как в национальнополитических системах, так и на глобальном уровне, наибольшие изменения, на наш взгляд, происходят в социально-политических отношениях людей.

Как известно, в современном мире человек получает сведения о политике преимущественно из средств массовой информации или от окружающих, которые, в свою очередь, почерпнули их из СМИ. Это означает, что СМИ - не просто зеркало, отражающее реальность, но инструмент создания в общественном сознании политической картины мира. То, как именно телевидение отражает реальность и создает представление об окружающем мире, зависит от структуры информационного пространства. Представим себе иллюзиониста, который пытается убедить толпу в возможности левитации. Практика показывает, что аудитория на подобных сеансах весьма доверчива, но обмануть зрителей станет очень сложно, если на сцену выйдет другой иллюзионист, который, зная секрет фокуса, подробно расскажет о нем публике. Более того, если после этого на сцене появится человек, действительно умеющий летать, уровень доверия к нему будет не выше, чем к иллюзионистам.

Приведенный пример наглядно демонстрирует, что публичная арена подразумевает не конкуренцию идей, а соревнование в способности убеждать (читай - манипулировать сознанием людей). Это ее свойство хорошо известно со времен античности (когда как нельзя более ценились искусные ораторы), но наиболее активно оно стало использоваться в ХХ столетии после превращения публичной арены в важнейший механизм связи общества и власти.

В начале ХХ в. сложились два типа информационного пространства: монополистический и плюралистический. Структура информационного пространства монополистического типа очень проста, и в этом случае «на сцене» достаточно одного «иллюзиониста». В подобных условиях СМИ неизбежно превращаются в «средство массовой дезинформации», и «мир захлебывается от лжи», которая, как известно, поливариантна. Совсем по-иному устроено плюралистическое информационное пространство. Характер информационных программ строится таким образом, что любая власть - какой бы нравственной и легитимной она ни была - вынуждена манипулировать общественным сознанием, создавая мифы и искажая реальную картину мира. Сформированные в массовом сознании людей мифы являются выражением искусно завуалированной лжи. Ложь - это своего рода систематизация, которая упорядочивает дисгармонию (Н. Бердяев). Таким образом, через эти организованные мифы ложь и управляет миром.

Современным мифам свойственна сознательно организованная ложь, которая кладется в основание организации общества. Причем чистая, ничем не прикрытая истина может, по мнению защитников прагматизма лжи, привести к распаду общества и государства. При оценке политической информации направленность последней важнее объективности. Иногда манипуляция массовым сознанием используется для замалчивания проблем и борьбы с оппозицией, как это можно наблюдать в современной России, а иногда к ней прибегают с целью легитимации конструктивной политической линии.

Если в монополистическом информационном пространстве общество не в состоянии повлиять на действия власти, то в плюралистическом его влияние на политику слишком велико. В итоге правительству становится очень сложно принимать непопулярные решения, даже если они совершенно необходимы. При демократии же приходится считаться со всеми группами интересов, что иногда приводит к диктатуре снизу. Политический выход из этой ситуации найти крайне сложно. Во всех демократических странах существует проблема информационного популизма, когда действительно важная и адекватная информация просто не воспринимается гражданами или не пользуется спросом. При этом нельзя не заметить, что в манипуляции общественным сознанием посредством регулирования информационного пространства можно наблюдать угрозу самой демократии. Но политика - всегда манипуляция сознанием: при любом политическом режиме властные функции выполняет элита, которая как-то должна управлять массами. Более того, даже преднамеренное искажение информации нельзя априори называть аморальным. Ведь когда, например, родители пугают маленького ребенка каким-либо мифическим героем, они делают это в интересах самого ребенка. В жизни и, в частности, в политике происходит то же самое, что позволяет взглянуть на манипуляцию массовым сознанием как на допустимый и даже необходимый прием «управляющей демократии».

Специфика информационного общества заключается в том, что смена политического курса или политической системы зависит здесь не только от объективных экономико-политических обстоятельств и воли политической элиты, но и от состояния информационной среды. Конечно, и до перехода к информационному обществу политический режим нуждался в легитимации, а значит, и в формировании общественного мнения, но эта потребность была минимальной и проявлялась главным образом в периоды кризисов. И хотя манипуляция общественным сознанием существовала всегда, сегодня политическая элита в гораздо большей степени, чем когда-либо раньше, вынуждена прибегать к такой манипуляции.

Для нынешнего этапа развития российского информационного пространства характерно отсутствие прямого контроля власти над СМИ при сохранении контроля косвенного, который осуществляется посредством различных политических технологий. Некоторые источники информации, не способные серьезно угрожать политической элите (скажем, радиостанция «Эхо Москвы»), могут открыто выражать оппозиционную точку зрения, а те, чье влияние действительно велико (например, телеканалы), регулируются благодаря тесным связям их руководства с властью и возможности наказать в судебном порядке (как это было с так называемой «командой Киселева»). Кроме того, в Государственной Думе, управляемой как никогда ранее, давно пора обсудить законопроект, принятие которого может существенно ограничить свободу слова и Интернете. Подобный закон уже действует в Китае, где строго регламентированы доступ к серверам и условия публикации материалов в Интернете.

Эти изменения особенно важны в условиях переходного общества, где искажения и ограничения политической информации наиболее распространены. Так, в российском Интернете можно обнаружить много интересных сведений о политических фигурах и событиях, о которых другие СМИ либо просто молчат, либо дают заведомо недостоверную информацию. Статистика показывает, что возможности Интернета осознаются и используются людьми в полной мере. Сегодня трудно представить работу любой фирмы без информационной аналитической базы.

Описанные изменения способствуют качественному прогрессу политической социализации. В этой сфере Интернет берет на себя многие функции школы и семьи, а также межличностного общения. Данные тенденции пока не очень сильно отражаются на политическом процессе просто потому, что распространение Интернета началось совсем недавно. Когда приученное с детства к Интернету поколение станет взрослым, а глобальная паутина разрастется до масштабов телевидения (что для многих стран вопрос ближайшего будущего), политическая культура кардинально изменится, и политическое манипулирование массовым сознанием станет практически невозможным. Манипулировать сознанием общества можно лишь тогда, когда элита контролирует и направляет информационные потоки. Между тем новые технологии позволяют получать альтернативную информацию о событиях из независимых от государства источников.

Развитая информационная среда позволяет совершать трансакции с минимальным количеством посредников и минимальными издержками, что не только оптимизирует экономико-политические процессы, но и уменьшает роль государства как участника этих процессов. Гражданское общество все глубже проникает в информационную среду, столь благоприятную для его развития. Что же касается политики, то метаморфозы гражданского общества проявляются здесь главным образом в том, что многие жители развитых демократических стран перестали ходить на выборы, ибо их личное благополучие не зависит от результатов выборов. Ярким тому свидетельством явились прошедшие выборы в российскую Думу, когда явка составила чуть более пятидесяти процентов. Впрочем, аналогичную картину манипуляции сознанием людей и манипулированием цифрами сегодня можно наблюдать и в других странах, где при высоком уровне делегитимации власти последняя чрезмерно контролирует общество, в том числе и саму процедуру выборов.

Эпоха глобального информационного общества знаменует собой «конец истории», по крайней мере, - прежней. Конечно, современнику трудно оценить реальную значимость разворачивающихся на его глазах событий, но все-таки, на наш взгляд, информационное общество действительно означает переход на качественно иную ступень в развитии мировой политической, экономической и общекультурной среды. В этой ситуации от нашей власти требуется решить далеко не простую задачу - сбалансировать возможности развития информационной политики и информационного человека. Все дело в том, что век высоких информационных технологий «сместил» человека с самого высокого места на пьедестале - места творца. Как пишет С.С. Хоружий, «низвержение человека с пьедестала подобия Бога, низведение его до тела без органов и пространства является содержательным исполнением приговора к смерти, который ему частично составил и зачитывает постмодернизм» [5, с. 134].

Теоретически с таким утверждением можно согласиться лишь условно, поскольку именно человек в своем творческом потенциале превзошел самого себя настолько, что результаты его научных достижений пока не поддаются полноценному анализу, а время не ждет. Однако человек продолжает жить в таких условиях, и вполне естественно, что в это время появились авторы, которые хотят «спасти человека», точнее говоря, реформировать философскую антропологию с учетом вновь открывшихся обстоятельств. Для этого им необходимо поставить историческую метафизику на более адекватные современности основания. Поскольку человек оказался перед лицом глобальных жизненных проблем, он как субъект творения должен разработать субъективную перспективу предотвращения данной угрозы. Последнее возможно в процессе самореализации, которая «в парадигме духовной практики несет претворение неопределенного энергийного “Я”, “субъектности без субъекта”, - либо возводящее “субъектность” в личность со всею полнотою идентичности, либо растворяющее “субъектность” вместе с ее начатками идентичности в Ничто» [3, с. 5-6].

Современная иерархия китов, на которых мир держался в индустриальную эпоху, - материя, энергия, информация - разворачивается в направлении нового субстанциализма и монизма - информационного. На третье тысячелетие намечается не энергийная, а информационная парадигма, которая, по оценке С. С. Хоружего, является антиантропологией. Согласиться с этим можно лишь с условием: слово «анти» - это отрицательная характеристика. При этом постмодернизм на ней не останавливается и, ведя речь о постчеловеке, предлагает развивать «постантропологию» [2].

В качестве основной категории «постантропологии» предлагается хаос (неупорядоченность, виртуальность), вместо принципа тождества - принцип различия и повторения, вместо вещей и свойств - «граммы» или, на техническом языке, «биты», вместо онтологии - грамматология (т. е. вместо бытия, которое всегда определяло сознание, «битие», которое заменяет его программой и т. д.) И современному человеку, а вернее, постчеловеку, приходится приспосабливаться к реалиям информационной жизни для того, чтобы не потерять самого себя.