Социология Пьера Бурдье

Размещено на http://www.allbest.ru/

Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования

Институт социологии и права

Кафедра социологии

КУРСОВАЯ РАБОТА

ПО ДИСЦИПЛИНЕ: ИСТОРИЯ СОЦИОЛОГИИ

НА ТЕМУ: СОЦИОЛОГИЯ ПЬЕРА БУРДЬЕ

Исполнитель:

В.В. Трофимова

Преподаватель:

Л.А. Журавлёва

Екатеринбург, 2013 год

Введение

Пьер Бурдье - один из крупнейших французских социологов нашего времени, близкий к неомарксизму. Его работы посвящены социологии власти и политики, социальной стратификации общества и “символических капиталов” различных групп, искусства и массовой культуры. Многими учеными отмечается огромный вклад Бурдье в понимании общества. Для Бурдье характерно глубокое пренебрежение междисциплинарным делением, накладывающим ограничения на предмет исследования и на применяемые методы. В его исследованиях сочетаются подходы и приемы из области антропологии, истории, лингвистики, политических наук, философии, эстетики, которые он плодотворно применяет к изучению таких разнообразных социологических объектов как: крестьянство, искусство, безработица, система образования, право, наука, литература, брачно-родственные союзы, классы, религия, политика, спорт, язык, жилище, интеллектуалы и государственная “верхушка”. В связи с необычностью подхода поставленная тема работы является очень интересной.

Цель данной работы:

- рассмотреть и раскрыть понимание общества в философии Бурдье;

- объект - Пьер Бурдье;

- предмет - эмпирическая и теоретическая социология П. Бурдье.

При написании данной работы были использованы переведенные книги и статьи Бурдье, критическая литература, а также информация с сайта, посвященного творчеству Пьера Бурдье.

1. Биография

Родился Пьер Бурдье Феликс в деревне Denguin (на границе между Францией и Испанией, на юге Франции) 1 августа 1930 года в скромной семье почтового работника и его жены. Окситанский был языком в домашних условиях. Закончив в 1955 г. Высшую педагогическую школу (Ecole normale superieure) по специальности "философия" (учителями Бурдье были Альтюссер и Фуко), он начал преподавать философию в лицее небольшого города Мулен, но в 1958 г., уехал в Алжир, где продолжил преподавательскую работу и начал исследования как социолог.

Именно Алжиру, алжирским трудящимся и мелким предпринимателям посвящены его первые опубликованные социологические труды: "Социология Алжира" (1961), "Труд и трудящиеся в Алжире" (1964). Затем последовал переезд вначале в Лилль, а потом в Париж, где в 1964 г., Бурдье стал директором-исследователем в Высшей практической исследовательской школе (Ecole pratique de hautes etudes).

Он женился на Мари-Клер Brizard в 1962 году;у пары было трое сыновей, Жером, Эммануэль и Лорана. Бурдьё стал директором-исследователем в Высшей практической исследовательской школе (Ecole pratique des hautes etudes).

В 1975 г., он основал и возглавил Центр европейской социологии, имеющий обширные международные научные контакты и программы, а также журнал «Ученые труды в социальных науках» («Actes de la recherche en sciences sociales»), который в настоящее время является, наряду с «Французским социологическим журналом» («Revue francaise de sociologie»), одним из ведущих социологических журналов Франции.

Важнейшим этапом на пути признания заслуг Пьера Бурдьё стало его избрание в 1981 г., действительным членом Французской академии и получение им почетного поста заведующего кафедрой социологии в Коллеж де Франс.

В настоящее время Бурдьё является автором 26 монографий и многих десятков статей, опубликованных в крупнейших научных журналах Франции и других стран. Его работы переводятся на все европейские языки и имеют широкий резонанс в международном научном сообществе.

Социология Пьера Бурдьё носит глубоко критичный и рефлексивный характер. Его диалектичное и порой парадоксальное мышление направлено на критику не только социальной или политической реальности переживаемого периода, но и на саму социологию как инструмент познания социального мира. Именно поэтому в работах Бурдьё большое место занимает социология социологии. Начиная со своих первых книг: «Социология Алжира» («Sociologie de L'Algerie») (1961), «Педагогическое отношение и коммуникация» («Rapport pedagogique et Communication») (1965), «Ремесло социолога» («Le Metier de sociologue») (1968) и кончая одной из последних - «Ответы» («Reponses») (1992), Пьер Бурдьё постоянно анализирует онтологический и социальный статус социологии в современном обществе, свободу и предопределенность в выборе предмета и объекта исследований, независимость и политическую ангажированность социологов.

Логика исследований Бурдьё в корне противоположна чистому теоретизированию: как «практический» социолог и социальный критик он ратует за практическую мысль в противовес «чистой» мысли или «теоретической теории». Он неоднократно подчеркивает в своих книгах, что теоретические определения не имеют сами по себе никакой ценности, если их нельзя заставить работать в эмпирическом исследовании.

Главный труд Бурдье - "Различение. Социальная критика суждения" является одной из трех наиболее цитируемых социологических книг. Начиная с публикации в 1993 "Нищеты мира", Бурдье занимает критическую социологическую и политически ангажированную позицию, выступая на стороне социально обделенных, находящихся под угрозой или исключенных из общества групп: алжирских эмигрантов, безработных, молодежи "проблемных парижских окраин", крестьян, выступающих против неолиберального репрессивного законодательства. Свою позицию ангажированного социолога - "ученого-борца", соединяющего некоим образом сартровского "тотального" и фукианского "специфического интеллектуала" Бурдье выражал в исследованиях и публикациях на "горячие сюжеты", объединенных в книжную серию "Повод к действию". Эти работы, а также выступления на митингах и демонстрациях навлекли на Бурдье множество нареканий со стороны "чистых мыслителей", считавших, что дело ученого - быть в стороне от политики, наблюдать и анализировать, но не участвовать непосредственно в политических событиях.

Умер 23 января 2002 года от рака, похоронен на кладбище Пер-Лашез.

2. Основные концепции

Автор 35 книг и нескольких сотен статей, переведенных на десятки языков, Пьер Бурдьё изучал систему образования, государство, власть и политику, литературу и живопись, экономику и масс-медиа, науку и религию.

Основными понятиями социологической теории Бурдьё являются: поле, habitus, "символическое насилие", "незнание". Общество, по Бурдьё, представляет собой совокупность отношений, складывающихся в различные поля, каждое из которых имеет специфические типы власти. Невозможна редукция одного поля к др. Habitus - это структурированное социальное отношение, совокупность схем интеграции и интериоризации различных полей, система долговременных групповых и индивидуальных установок, ориентации, функционирующих как матрицы восприятия, постановки целей, решения задач, действий. Habitus, структурируя восприятие, мышление и поведение, воспроизводит социально-культурные правила, "стили жизни" разных социальных групп. "Символическое насилие" - необходимая функция власти. Любая власть держится не только и не столько с помощью прямого насилия, сколько через признание ее легитимной. Власть осуществляет "символическое насилие", навязывая свою систему значений, иерархию ценностей, которые приобретают естеств., "само собой разумеющийся" характер. С помощью "символического насилия" производится трансформация восприятия, "кристаллизация" отношений "господство - подчинение". Легитимность власти предполагает "незнание", бессознательное принятие людьми господствующих ценностей и установок. Бурдьё считает, что "незнание" есть искаженное, неполное, мистифицированное знание. Символическая власть возникает и функционирует при соучастии угнетаемых ею людей, т. к., они признающее легитимный характер. "Структурная мистификация" включает в себя механизмы мистификации, которые не осознаются самими субъектами. Это не сознательный обман, поскольку обманываются и сами мистификаторы. Поэтому свобода субъекта, полагает Бурдьё, иллюзорна.

Система категорий Бурдьё должна объяснять воспроизводство оппозиции "господство - подчинение" в обществе. На основании эмпирических исследований системы образования, Бурдьё приходит к выводу о классовом характере культуры, искусства, образования. Классы понимаются Бурдьё как группы, различающиеся не только своим положением в системе экономических отношений. Эти группы наделены собственным "стилем жизни", выражающим форму их приспособления к своему положению в социальной структуре, означающего у Бурдьё борьбу различных классов за власть. Конфронтация между классами приводит к появлению совокупности полей власти. Господствующий класс состоит из ряда групп, представляющих экономический, политический, религиозный, культурный "капитал", каждая из которых стремится мобилизовать поле власти в собственных интересах. Метод критики Бурдьё других философских и социологических теорий (Хайдеггера, Л. Альтюссера) заключается в "разоблачении" места критикуемой теории в поле власти.

Социология Пьера Бурдье носит глубоко критичный и рефлексивный характер. Его диалектичное и порой парадоксальное мышление направлено на критику не только социальной или политической реальности переживаемого периода, но и на саму социологию как инструмент познания социального мира. Именно поэтому в работах Бурдье большое место занимает социология социологии. Начиная со своих первых книг: "Социология Алжира" ("Sociologie de l'Algerie") (1961), "Педагогическое отношение и коммуникация" ("Rappof pedagogique et Commumcaiion") (1965), "Ремесло социолога" ("Le Metier de sociologue") (1968) и кончая одной и последних - "Ответы" ("Reponses") (1992), Пьер Бурдье постоянно анализирует онтологический и социальные статус социологии в современном обществе, свободу и предопределенность в выборе предмета и объекта исследований, независимость и политическую ангажированность социологов.

Логика исследований Бурдьё в корне противоположна чистому теоретизированию: как «практический» социолог и социальный критик он ратует за практическую мысль в противовес «чистой» мысли или «теоретической теории». Он неоднократно подчеркивает в своих книгах, что теоретические определения не имеют сами по себе никакой ценности, если их нельзя заставить работать в эмпирическом исследовании.

2.1 Диалектика социального агента

Вводя агента в противоположность субъекту и индивиду, Бурдье стремится отмежеваться от структуралистского и феноменологического подходов к изучению социальной реальности. Он подчеркивает, что понятие «субъект» используется в широко распространенных представлениях о «моделях», «структурах», «правилах», когда исследователь как бы встает на объективистскую точку зрения, видя в субъекте марионетку, которой управляет структура, и лишает его собственной активности. В этом случае субъект рассматривается как тот, кто реализует сознательную целенаправленную практику, подчиняясь определенному правилу. Агенты же у Бурдье «не являются автоматами, отлаженными как часы в соответствии с законами механики, которые им неведомы». Агенты осуществляют стратегии - своеобразные системы практики, движимые целью, но не направляемые сознательно этой целью. Бурдье предлагает в качестве основы для объяснения практики агентов не теоретическую концепцию, построенную для того, чтобы представить эту практику «разумной» или, того хуже, «рациональной», а описывает саму логику практики через такие ее феномены, как практическое чувство, габитус, стратегии поведения.

Одним из базовых понятий социологической концепции Пьера Бурдьё является понятие габитуса, позволяющее ему преодолеть ограниченность и поверхностность структурного подхода и излишний психологизм феноменологического. Габитус - это система диспозиций, порождающая и структурирующая практику агента и его представления. Он позволяет агенту спонтанно ориентироваться в социальном пространстве и реагировать более или менее адекватно на события и ситуации. За этим стоит огромная работа по образованию и воспитанию в процессе социализации индивида, по усвоению им не только эксплицитных, но и имплицитных принципов поведения в определенных жизненных ситуациях. Интериоризация такого жизненного опыта, зачастую оставаясь неосознаваемой, приводит к формированию готовности и склонности агента реагировать, говорить, ощущать, думать определенным - тем, а не другим - способом. Габитус, таким образом, «есть продукт характерологических структур определенного класса условий существования, т. е.: экономической и социальной необходимости и семейных связей или, точнее, чисто семейных проявлений этой внешней необходимости (в форме разделения труда между полами, окружающих предметов, типа потребления, отношений между родителями, запретов, забот, моральных уроков, конфликтов, вкуса и т. п.)».

Проще говоря, габитус - это система диспозиций, порождающая и структурирующая практику агента и его представления. Habitus, продукт истории, производит индивидуальные и коллективные практики - опять историю - в соответствии со схемами, порождаемыми историей. Он обусловливает активное присутствие прошлого опыта, который, существуя в каждом организме в форме схем восприятия, мыслей и действия, гарантирует „правильность" практик и их постоянство во времени более надежно, чем все формальные правила и открыто выраженные нормы. Такая система предрасположенностей - то есть присутствующее в настоящем прошедшее, устремляющееся в будущее путем воспроизведения однообразно структурированных практик, внутренний закон, через который постоянно исполняется не сводимый к непосредственному принуждению закон внешних необходимостей - есть принцип преемственности и регулярности. Он позволяет агенту спонтанно ориентироваться в социальном пространстве и реагировать более или менее адекватно на события и ситуации.

Будучи продуктом некоторого типа объективной регулярности, habitus склонен порождать «резонные», «общепринятые» манеры поведения (и только их), которые возможны в пределах такой регулярности и которые с наибольшей вероятностью будут положительно санкционированы, поскольку они объективно приспособлены к логике, характерной для определенного поля деятельности, объективное будущее которого они предвосхищают. В то же время обычно исключает все «крайности», то есть все те поступки, которые санкционировались бы негативно, поскольку они несовместимы с объективными условиями. За этим стоит огромная работа по образованию и воспитанию в процессе социализации индивида, по усвоению им не только явно выраженных, но и невыраженных, подразумеваемых принципов поведения в определенных жизненных ситуациях. Интериоризация такого жизненного опыта, зачастую оставаясь неосознаваемой, приводит к формированию готовности и склонности агента реагировать, говорить, ощущать, думать определенным - тем, а не другим - способом. Габитус, таким образом, «есть продукт характерологических структур определенного класса условий существования, т. е.: экономической и социальной необходимости и семейных связей или, точнее, чисто семейных проявлений этой внешней необходимости (в форме разделения труда между полами, окружающих предметов, типа потребления, отношений между родителями, запретов, забот, моральных уроков, конфликтов, вкуса и т. п.)».

Таким образом социальный класс - класс идентичных или схожих условий существования и среды - это в то же время класс биологических индивидов, обладающих одинаковым habitus'ом, который понимается как система предрасположенностей, общих для всех продуктов одной и той же среды. При том, что одинаковый опыт для всех (и даже для двух) представителей одного класса невозможен, в то же время очевидно, что представители одного класса с большей вероятностью по отношению к представителям другого класса, сталкиваются с ситуациями, типичными для своего класса.

Habitus имеет тенденцию к постоянству и защищен от изменений отбором новой информации, отрицанием информации, способной поставить под сомнение уже накопленную информацию, если таковая предоставляется случайно или по принуждению, но в особенности уклонением от такой информации. Например, эмпирически подтвержден факт, что люди склонны говорить о политике с теми, кто придерживается аналогичных взглядов. Производя систематические „выборы" мест, событий и людей для знакомства, habitus защищает себя от кризисов и критических нападок, обеспечивая себе настолько, насколько это возможно, среду, к которой он уже приспособлен, т. е., относительно постоянный круг ситуаций, усиливающий его предрасположенности, обеспечивая рынок, наиболее подходящий для его продуктов. Самое парадоксальное качество habitus'a это то, что отбирается информация, необходимая для того, чтобы уклониться от информации. Схемы восприятия и оценки habitus'a, которые приводят к стратегиям уклонения, в значительной степени работают несознательно и ненамеренно. Уклонение происходит либо автоматически, как результат условий существования (например, пространственной сегрегации), либо как стратегическое намерение (как, например, изоляция от дурной компании" или „неподходящих книг"), исходящее от взрослых, сформированных в тех же условиях.

Габитус, по Бурдье, есть в одно и то же время порождающий принцип, в соответствии с которым объективно классифицируется практика, и принцип классификации практик в представлениях агентов. Отношения между этими двумя процессами определяют тип габитуса: способность продуцировать определенный вид практики, классифицировать окружающие предметы и факты, оценивать различные практики и их продукты (то, что обычно называют вкусом), что также находит выражение в пространстве стилей жизни агентов.

Связь, устанавливающаяся в реальности между определенным набором экономических и социальных условий (объем и структура капиталов, имеющихся в наличии у агента) и характеристиками занимаемой агентом позиции (соответствующим пространством стилей жизни), кристаллизуется в особый тип габитуса и позволяет сделать осмысленными как сами практики, так и суждения о них.

2.2 Двойственная природа социального пространства и социальных позиций

Главную задачу социологии Бурдьё видит в выявлении наиболее глубоко скрытых структур различных социальных сред, которые составляют социальный универсум, а также механизмов, служащих его воспроизводству и изменению. Особенность этого универсума заключается в том, что оформляющие его структуры «ведут двойную жизнь». Они существуют в двух ипостасях:

- во-первых, как «реальность первого порядка», данная через распределение материальных ресурсов и средств присвоения престижных в социальном плане благ и ценностей («виды капитала» по Бурдьё);

- во-вторых, как «реальность второго порядка», существующая в представлениях, в схемах мышления и поведения, т. е., как символическая матрица практической деятельности, поведения, мышления, эмоциональных оценок и суждений социальных агентов.

Бурдьё пишет: «Прежде всего социология представляет собой социальную топологию. Так, можно изобразить социальный мир в форме многомерного пространства, построенного по принципам дифференциации и распределения, сформированных совокупностью действующих свойств в рассматриваемом универсуме, т. е., свойств, способных придавать его владельцу силу и власть в этом универсуме. Агенты и группы агентов, таким образом, определяются по их относительным позициям в этом пространстве. Каждый из них размещен в позиции и в классы, определенные по отношению к соседним позициям (т. е., в определенной области данного пространства), и нельзя реально занимать две противоположных области в пространстве, даже если мысленно это возможно».

Говоря о позиции агентов в пространстве, Пьер Бурдьё подчеркивает тот аспект, что социальное и физическое пространства невозможно рассматривать в «чистом виде»: только как социальное или только как физическое: «...Социальное деление, объективированное в физическом пространстве, функционирует одновременно как принцип видения и деления, как категория восприятия и оценивания, короче, как ментальная структура».

Социальное пространство поэтому не есть некая «теоретически оформленная пустота», в которой обозначены координаты агентов, но воплотившаяся физически социальная классификация: агенты «занимают» определенное пространство, а дистанция между их позициями - это тоже не только социальное, но и физическое пространство.

Для того, чтобы понять, что же находится «между» агентами, занимающими различные позиции в социальном пространстве, нужно «отойти» от привычного рассмотрения «социального субъекта» и обратиться к тому, что делает позицию в пространстве не зависящей от конкретного индивида.

Здесь следует еще раз подчеркнуть употребление Бурдьё понятия «агент», отражающего в первую очередь такое качества индивида, как активность и способность действовать, быть носителем практик определенного сорта и осуществлять стратегии, направленные на сохранение или изменение своей позиции в социальном пространстве.

Следовательно, можно сказать, с одной стороны, что совокупность позиций в социальном пространстве (точнее, в каждом конкретном поле) конституируется практиками, а с другой стороны, что практики есть то, что «находится» между агентами. Пространство практик, таким образом, так же объективно, как и пространство агентов. Социальное пространство как бы воссоединяет оба эти пространства - агентов и практик - при постоянном и активном их взаимодействии.

Таким образом, общество как «реальность первого порядка» рассматривается в аспекте социальной физики как внешняя объективная структура, узлы и сочленения которой могут наблюдаться, измеряться, «картографироваться». Субъективная же точка зрения на общество как на «реальность второго порядка» предполагает, что социальный мир является «контингентным и протяженным во времени осуществлением деятельности уполномоченных социальных агентов, которые непрерывно конструируют социальный мир через практическую организацию повседневной жизни».

Говоря о социальном пространстве как «пространстве второго порядка», Бурдьё подчеркивает, что оно есть не только «реализация социального деления», понимаемого как совокупность позиций, но и пространство «видения этого деления»: vision и division, а также не только занятие определенной позиции в пространстве (поле) - position, но и выработка определенной (политической) позиции - prise de position.

Противопоставление объективизма и субъективизма, механицизма и целеполагания, структурной необходимости и индивидуальных действий является, согласно Бурдьё, ложным, поскольку эти пары терминов не столько противостоят, сколько дополняют друг друга в социальной практике. Преодолевая эту ложную антиномию, Бурдьё предлагает для анализа социальной реальности социальную праксиологию, которая объединяет структурный и конструктивистский (феноменологический) подходы. Так, с одной стороны, он дистанцируется от обыденных представлений с целью построить объективные структуры (пространство позиций) и установить распределение различных видов капитала, через которое конституируется внешняя необходимость, влияющая на взаимодействия и на представления агентов, занимающих данные позиции. С другой стороны - он вводит непосредственный опыт агентов с целью выявить категории перцепции и оценивания (диспозиции), которые «изнутри» структурируют поведение агента и его представления о занимаемой им позиции.

2.2 Конституирование социальных полей и их основные свойства

Социальное пространство включает в себя несколько полей, и агент может занимать позиции одновременно в нескольких из них (эти позиции находятся в отношении гомологии друг с другом). Поле, по Бурдьё - это специфическая система объективных связей между различными позициями, находящимися в альянсе или в конфликте, в конкуренции или в кооперации, определяемыми социально и в большой степени не зависящими от физического существования индивидов, которые эти позиции занимают.

При синхронном рассмотрении поля представляют собой структурированные пространства позиций, которые и определяют основные свойства полей. Анализируя такие различные поля, как например, поле политики, поле экономики, поле религии, Пьер Бурдьё обнаруживает инвариантные закономерности их конституирования и функционирования: автономии, определение «ставок» игры и специфических интересов, которые несводимы к «ставкам» и интересам, свойственным другим полям, борьба за установление внутреннего деления поля на классы позиций (доминирующие и доминируемые) и социальные представления о легитимности именно этого деления и т. п.

Каждая категория интересов содержит в себе индифферентность к другим интересам, к другим инвестициям капитала, которые будут оцениваться в другом поле как лишенные смысла. Для того, чтобы поле функционировало, необходимо, чтобы ставки в игре и сами люди были готовы играть в эту игру, имели бы габитус, включающий знание и признание законов, присущих игре.

Структура поля есть состояние соотношения сил между агентами или институциями, вовлеченными в борьбу, где распределение специфического капитала, накопленного в течение предшествующей борьбы, управляет будущими стратегиями. Эта структура, которая представлена, в принципе, стратегиями, направленными на ее трансформацию, сама поставлена на карту: поле есть место борьбы, имеющее ставкой монополию легитимного насилия, которая характеризует рассматриваемое поле, т. е., в итоге сохранение или изменение распределения специфического капитала.

Пьер Бурдьё дает ответ на часто встречающийся вопрос о связи и отличии «поля» и «аппарата» в смысле Альтюссера или «системы» у Лумана. Подчеркивая существенность отличия «поля» от «аппарата», автор настаивает на двух аспектах: историзм и борьба.

«Я настроен очень против аппарата, который для меня является троянским конем худшего функционализма: аппарат - это адская машина, запрограммированная на достижение определенных целей. Система образования, государство, церковь, политические партии, профсоюзы - это, не аппараты, а поля. В поле агенты и институции борются в соответствии с закономерностями и правилами, сформулированными в этом пространстве игры (и, в некоторых ситуациях, борются за сами эти правила) с различной силой и поэтому различна вероятность успеха, чтобы овладеть специфическими выгодами, являющимися целями в данной игре. Доминирующие в данном поле находятся в позиции, когда они могут заставить его функционировать в свою пользу, но должны всегда рассчитывать на сопротивление, встречные требования, претензии, «политические» или нет, тех, кто находится в подчиненной позиции».

Конечно, в некоторых исторических условиях, которые должны быть изучены эмпирически, поле может начать функционировать как аппарат: тоталитарные институции (ссылка, тюрьма, концентрационный лагерь) или диктаторские государства сделали массу попыток, чтобы добиться этого. Таким образом, аппараты представляют предельный случай, нечто, что можно рассматривать как патологическое состояние поля.

Что же касается теории систем, здесь можно найти некоторое поверхностное сходство с теорией полей. Можно было бы легко перевести концепты «самореферентности» или «самоорганизации» как то, что П. Бурдьё понимает под понятием автономии, в этих двух случаях действительно процесс дифференциации и автономизации играет главную роль. Но различия между этими двумя теориями, тем не менее радикальны. В первую очередь, понятие поля исключает функционализм: поскольку продукты данного поля могут быть систематическими не будучи продуктами системы и, в частности, той, которая характеризуется общими функциями, внутренней связностью. Если верно то, что можно рассматривать входящие в пространство возможного занятые позиции как систему, то тем не менее они формируют систему различий, разграничительные и антагонистические различения, развивающиеся не в соответствии с их собственным Конечно, в некоторых исторических условиях, которые должны быть изучены эмпирически, поле может начать функционировать как аппарат: тоталитарные институции (ссылка, тюрьма, концентрационный лагерь) или диктаторские государства сделали массу попыток, чтобы добиться этого. Таким образом, аппараты представляют предельный случай, нечто, что можно рассматривать как патологическое состояние поля.

Что же касается теории систем, здесь можно найти некоторое поверхностное сходство с теорией полей. Можно было бы легко перевести концепты «самореферентности» или «самоорганизации» как то, что П. Бурдьё понимает под понятием автономии, в этих двух случаях действительно процесс дифференциации и автономизации играет главную роль. Но различия между этими двумя теориями, тем не менее радикальны. В первую очередь, понятие поля исключает функционализм: поскольку продукты данного поля могут быть систематическими не будучи продуктами системы и, в частности, той, которая характеризуется общими функциями, внутренней связностью. Если верно то, что можно рассматривать входящие в пространство возможного занятые позиции как систему, то тем не менее они формируют систему различий, разграничительные и антагонистические различения, развивающиеся не в соответствии с их собственным внутренним движением (как подразумевает принцип самореферентности), а через внутренние конфликты с полем производства. Поле есть место отношений сил - а не только смысла - и борьбы, направленной на трансформацию этих отношений и, как следствие, это место непрерывного изменения. Связность, которую можно наблюдать в определенном состоянии поля, ее внешнее проявление как ориентации на какую-то одну определенную функцию (например, в случае Grandes Ecoles во Франции - воспроизводство структуры поля власти) являются продуктами конфликта и конкуренции, а не имманентного структуре некоего саморазвития.

Другим важным отличием является то, что поле не имеет частей, составляющих. Каждое субполе имеет свою собственную логику, свои правила, свои специфические закономерности, и каждый этап деления поля вызывает настоящий качественный скачок (как, например, когда переходят от уровня поля политики в целом к субполю международной политики государства). Каждое поле конституирует потенциально открытое пространство игры, ограничения которого есть динамические границы, являющиеся ставками в борьбе внутри самого этого поля. Иначе говоря, для более полного понимания, что разделяет концепты «поле» и «система», нужно рассматривать их в действии и сравнивать их, исходя из произведенных ими эмпирических объектов. В своей теории экономики полей Бурдьё отмечает необходимость всякий раз идентифицировать те специфические формы, в которых проявляются в различных полях наиболее общие концепты и механизмы (капитал, инвестирование, интерес), и избегать, таким образом, какого бы то ни было редукционизма, но, особенно, редукционизма экономического, признающего лишь материальные интересы и стремление максимизировать денежную выгоду.

2.4 Вопрос о политическом и анализ поля политики. Социология политики

Собранные работы Бурдьё, касающиеся его анализа политики, отвечают не сиюминутному запросу оценить расстановку политических сил, но фундаментальной потребности получить социологический инструмент анализа политики как специфической социальной реальности. Бурдьё изучает не партии и политические течения или реальных политиков - этого читатель не найдет в книге, - но социальный механизм формирования политических партий и политических мнений, одним из которых является делегирование. Он рассматривает поле политики как рынок, в котором существуют производство, спрос и предложение продукта особого сорта - политических партий, программ, мнений, позиций. Применяя общую концепцию строения и функционирования социального поля, Пьер Бурдьё последовательно рассматривает специфические принципы распределения в поле политики доминирующих и доминируемых позиций, власти, а также механизмов легитимного насилия и навязывания определенного видения распределения политических сил и - более широко - деления социального пространства.

Как социолог Бурдьё регулярно обращался к исследованию политических сюжетов, что следует также из работ, публикуемых в данной книге - они датируются разными годами, но как гражданин он всегда сторонился политики и никогда не вступал ни в одну партию.

Однако в последнее время, особенно после войны в Персидском заливе, Бурдьё стал выступать за активную роль социолога в политическом процессе, за то, что необходимо анализировать и развенчивать современную нам политику, не оставляя область производства политического продукта на одних лишь политиков, чтобы избежать символического, да и прямого манипулирования, навязывания определенных (доминирующих) точек зрения. «Все происходит так, - пишет Бурдьё, - как если бы все более и более неумолимая цензура научного мира, все более и более озабоченного своей автономией (реальной или видимой), все более и более жестко навязывала себя исследователям, которые для того, чтобы заслужить звание ученого должны были убивать в себе политика, уступая тем самым утопическую функцию Бурдьё менее щепетильным и менее компетентным из собратьев, либо же политическим деятелям или журналистам». И добавляет: «...Я считаю, что ничто не оправдывает это сциентистское отречение, которое разрушает политические убеждения, и что настал момент, когда ученые совершенно полноправно обязаны вмешаться в политику со всем авторитетом и правом, которое дает принадлежность к автономному универсуму науки».

Бурдье рассматривает поле политики совсем иным образом, чем это стало принято теперь в нашей прессе: т. е., не как нечто данное объективно и независимо от нас, то на что мы можем реагировать каким-либо способом, но не можем изменить. Для него поле политики является условием и постоянно производящимся и институирующимся результатом политической практики.

В русле целостной концепции поля анализ борьбы, которую ведут агенты в поле политики, представляет собой также анализ сил, направленных на сохранение или изменение сложившейся социально-политической структуры и на легитимацию власти доминирующих в политическом поле. Бурдьё показывает, что основной ставкой в политической игре являются не только и даже не столько монополия использования объективированных ресурсов политической власти (финансов, права, армии и т. п.), сколько монополия производства и распространения политических представлений и мнений: именно они обладают той «мобилизующей» силой, которая дает жизнь политическим партиям и правящим группировкам.

Если рассматривать интегрированность агента в политическую практику как сознательную деятельность, то ее нужно объяснять либо в терминах, описывающих сознание субъекта, либо в терминах политической позиции, т. е., со стороны двух принципиально различных механизмов порождения актов политической практики.

С одной стороны, часть политических действий субъекта обусловлена рефлексией, рациональными «проектами будущего» и т. п., а с другой - способностью спонтанно воспринимать, оценивать и действовать в рамках сложившихся социальных форм. Можно сказать, что, если политическая практика субъекта регулируется его сознанием, то политическая стратегия агента представляет собой реализацию необходимости, присущей политической ситуации. Политическая стратегия агента не является результатом сознательного стремления на основе знания, но вместе с тем она и не продукт внешнего принуждения: было бы неверно редуцировать субъективность агента только к интериоризованной форме отношений поля политики или к легитимному насилию. Однако для того, чтобы агент, объективируя свою субъективность в политическом действии, мог добиваться результатов, он должен располагать определенными капиталами - специфическими знаниями и навыками, признанным статусом, «авторитетом», связями и т. д.

Согласно Бурдьё, исследование поля политики с необходимостью должно включать рассмотрение условий доступа к политической практике и ее осуществлению. Поле политики оформляется различиями активных характеристик агентов, которые придают их обладателям власть в поле (способность действовать эффективно) и являются, собственно, видами власти в этом поле. Каждая политическая позиция описывается специфическими сочетаниями этих характеристик, определена отношениями с другими позициями. Все в поле политики - позиции, агенты, институты, программные заявления, комментарии, манифестации и т. д. - может быть понято исключительно через соотнесение, сравнение и противопоставление, через анализ борьбы за переопределение правил внутреннего деления поля.

2.5 Символическая власть

Структура поля это состояние соотношения сил между агентами или институтами, вовлеченными в борьбу или распределение специфического капитала, который, являясь результатом предшествующей борьбы, направляет последующие стратегии.

Символическая борьба по поводу восприятия социального мира может принимать разные формы. С объективной стороны, она может проявляться через действия представления, индивидуальные или коллективные, направленные на то, чтобы заставить увидеть и заставить оценить определенные реалии. Например, манифестация имеет цель показать группу, ее численность, ее силу, ее сплоченность, сделать видимым ее существование. На индивидуальном уровне все стратегии представления себя предназначены манипулировать образом себя и, в особенности своей позицией в социальном пространстве.

С субъективной стороны, можно действовать, пытаясь изменить категории восприятия и оценивания социального мира (слова, названия), которые конструируют социальную реальность и выражают ее. Бурдье приводит пример Кабилии, где группы, дома, кланы или трибы и имена, обозначающие их, являются инструментами и ставками многочисленных стратегий, и что агенты заняты непрерывными переговорами о своей идентичности: например, они могут манипулировать генеалогиями, как ученые манипулируют (с теми же целями) текстами какой-либо дисциплины. Таким же образом, на уровне ежедневной борьбы классов, которую социальные агенты ведут в изолированном и распыленном состоянии, это могут быть оскорбления, сплетни, молва, дискредитация, инсинуации. На уровне коллективном, более свойственном политике, это все стратегии, нацеленные на внедрение нового конструирования социальной реальности через отказ от старой политической лексики или на сохранение ортодоксального видения через сохранение слов, предназначенными называть социальный мир.

Символическая борьба - как индивидуальная (за существование), так и коллективная, организованная, в политической жизни - имеет специфическую логику. Объективные властные отношения стремятся воспроизвестись в отношениях символической власти. В эту символическую борьбу за производство здравого смысла, за монополию легитимной номинации, агенты вовлекают символический капитал, полученный ими в ходе предшествующей борьбы, и иногда гарантированный юридически.

Символический капитал есть это экономический или культурный капитал, когда тот становится известным и признанным, когда его узнают по соответствующим категориям восприятия. Специфический капитал имеет ценность, лишь находясь в отношении с некоторым полем, а, следовательно, в пределах этого поля, и лишь при определенных условиях он обратим в другой тип капитала.

Дворянские титулы так же, как и дипломы представляют собой настоящий документ, подтверждающий обладание символической собственностью и дающий право на получение прибылей от ее признания. Символический порядок не устанавливается по образцу рыночной стоимости через простое механическое сложение индивидуальных порядков. С одной стороны, при выработке объективной классификации и иерархии ценностей, предписываемых индивидам или группам, все суждения имеют разный вес, обладатели большого символического капитала (тот кто известен и признан) способны навязать свою шкалу цен, наиболее благоприятную для их собственной продукции. Это происходит, в частности, потому, что на деле в нашем обществе они обладают квазимонополией на институции, официально устанавливающие и обеспечивающие определенные ранги. Например, образовательная система. С другой стороны, символический капитал может быть санкционирован, гарантирован и установлен юридически в результате официальной номинации (акт, по которому кому-либо присуждается определенное право или звание, как социально признанная квалификация). Официальная номинация есть одно из наиболее типичных проявлений монополии легитимного символического насилия, которая принадлежит государству или его официальным правителям. Тип диплома, например, является универсально признанным и гарантированным видом символического капитала, действующим на любом рынке.

Таким образом структура поля есть состояние соотношения сил между агентами или институциями, вовлеченными в борьбу, где распределение специфического капитала, накопленного в течение предшествующей борьбы, управляет будущими стратегиями. Эта структура, которая представлена стратегиями, направленными на ее трансформацию, сама поставлена на карту: поле есть место борьбы, имеющее ставкой монополию легитимного насилия, которая характеризует рассматриваемое поле, то есть в итоге сохранение или изменение распределения специфического капитала.

Однако в борьбе за производство и навязывание легитимного видения социального мира держатели бюрократического авторитета никогда не получают абсолютной монополии, даже когда прибегают к авторитету науки (как, например, экономисты на службе у государства) к бюрократическому авторитету. В действительности, в обществе всегда есть конфликт между символическими властями, стремящимися внедрить свое видение легитимных делений, то есть конструировать группы. Символическая власть в этом смысле есть власть конструирования мира (делить и объединять, производить декомпозицию, анализ и композицию, синтез).

Чтобы изменить мир, нужно изменить способы, по которым он формируется, то есть видение мира и практические операции, посредством которых конструируются и воспроизводятся группы. Символическая власть, чьей образцовой формой служит власть образовывать группы (либо уже сложившейся группы, которые нужно заставить признать, либо группы, которые еще нужно формировать), базируется на двух условиях. Во-первых, символическая власть должна быть основана на обладании символическим капиталом. Власть внедрять в чужой ум старое или новое видение социального деления зависит от социального авторитета, завоеванного в предшествующей борьбе. Символический капитал - это доверие, это власть, предоставленная тем, кто получил достаточно признания, чтобы быть в состоянии внушать признание. Таким образом, власть конституирования, власть формирования новой группы с помощью мобилизации, или формирования ее “по доверенности”, говоря от ее имени, являясь ее официальным выразителем, может быть получена лишь в результате длительного процесса институционализации, в итоге которого учреждается доверенное лицо, получающее от группы власть формировать группу. Во-вторых, символическая эффективность зависит от степени, в которой предполагаемый взгляд основан на реальности.

Таким образом система образования, государство, церковь, политические партии, профсоюзы - это поля. В поле агенты и институции борются в соответствии с закономерностями и правилами, сформулированными в этом пространстве игры (и, в некоторых ситуациях, борются за сами эти правила) с различной силой и поэтому различна вероятность успеха, чтобы овладеть специфическими выгодами, являющимися целями в данной игре. Доминирующие в данном поле находятся в позиции, когда они могут заставить его функционировать в свою пользу, но должны всегда рассчитывать на сопротивление, встречные требования, претензии, “политические” или нет, тех, кто находится в подчиненной позиции. В некоторых исторических условиях поле может начать функционировать как аппарат: тоталитарные институции (ссылка, тюрьма, концентрационный лагерь) или диктаторские государства.

Поле есть место отношений сил и борьбы, направленной на трансформацию этих отношений и, как следствие, это место непрерывного изменения. Связность, которую можно наблюдать в определенном состоянии поля, ее внешнее проявление как ориентации на какую-то одну определенную функцию являются продуктами конфликта и конкуренции.

Поле не имеет частей, составляющих. Каждое субполе имеет свою собственную логику, свои правила, свои специфические закономерности. Каждое поле конституирует потенциально открытое пространство игры, ограничения которого есть динамические границы, являющиеся ставками в борьбе внутри самого этого поля.

В своей теории экономики полей Бурдье отмечает необходимость всякий раз идентифицировать те специфические формы, в которых проявляются в различных полях наиболее общие концепты и механизмы (капитал, инвестирование, интерес) - и избегать, таким образом, какого бы то ни было редукционизма, но, особенно, редукционизма экономического, признающего лишь материальные интересы и стремление максимизировать денежную выгоду.

3. Конспект и анализ работы Пьера Бурдье «Мужское господство»

«Заведомая подозрительность, с которой феминистская критика относится к мужским рассуждениям о различии полов, вполне оправдана». Такой тезис Пьер Бурдье выдвигает потому, что всякий аналитик мужского пола, исследующий эту проблему, не в состоянии быть объективным, поскольку данное явление мужского господства в настоящее время является социальным институтом, «на протяжении тысячелетий встроенным в объективность социальных структур и в субъективность структур ментальных». Аналитик не сможет использовать эти категории как объект исследования. В пример социолог приводит акт совокупления, в котором ясно прослеживается «наивная мужская гордость перед жестом женского подчинения». То есть гордость от присвоения. Далее Пьер Бурдье приводит два отрывка из известного текста Зигмунда Фрейда, в которых прямо и ясно описан процесс так называемого преклонения мужского начала перед женским. Автор также обращается к традициям горцев Кабилии, которые «сделали из своей культуры запасник старых средиземноморских представлений, организованных вокруг культа мужественности». Проводится некая межкультурная связь между Кабилией, Древней Грецией, Францией XX века и современностью. В частности это единство прослеживается в неких ритуалах, например: «…женщина, о которой сначала думали, используя известные аналогии между женским телом и обрабатываемой с помощью «мужского плуга» землей, или между женским животом и печью, в итоге стала восприниматься через совершенно книжную аналогию между женским телом и грифельной доской».

Самое негативное, по мнению Бурдье, заимствование некоторых положений у таких авторитетных автором как Аристотель, а некоторое вообще является интерпретацией бессознательных структур, одобренных чужим знанием. С самого начала главы «Символическое насилие: контроль через тело» П. Бурдье говорит о том, что мужского господство очень надежно гарантировано, оно утверждено как очевидность. Это выражается даже в пословицах, поговорках, песнях, речевых практиках, художественном искусстве. Для общества разделение полов стало порядком вещей, это просматривается в устройстве дома, времени проведения досуга, позах, манерах. Социально сконструированное деление полов воспринимается как естественное, очевидно и неизбежное. Мужчина - как говорит Пьер Бурдье - особое универсальное существо, которое обладает понятием монополии вообще. Также он уполномочен уподобляться всем формам человеческого существования. Например: добродетель, человек чести и так далее.

Женщины воспринимают как свои все домашние работы, монотонные и унизительные, а мужчины же, наоборот, присваивают себе все быстрые, зрелищные и рискованные действия, при этом занимая верховное положение. Здесь Пьер Бурдье выражает свои рассуждения во вполне понятной схеме, которая называется «Сводная схема основных оппозиций», она была взята из очередного труда самого автора под названием «Практический смысл». На этой схеме мы видим все пересечения жизни мужчины и женщины. Мужчина изображён сверху и помечен эпитетом «сухое», а женщина - снизу, «влажное». Из этого же труда учёного нам предлагается таблица «Разделение труда между полами», где Бурдье на примере показывает нам, что разрешено делать женщине и не разрешено мужчине и наоборот.

«Постепенная соматизация фундаментальных отношений, конституирующий социальны порядок, приводит к формированию двух типов «природы», то есть двух систем натурализованных социальных различий, которые одновременно вписаны как в телесный экзис, так и в рассудок, воспринимающий всё это сквозь серию дуалистических оппозиций». Эти оппозиции чудесным образом согласуются с различиями. Эффективность негативных предрассудков обеспечивается тем, что они подтверждают сами себя, это же верно и для позитивных.

Далее социолог приводит нам пример с кабильскими женщинами, которые занимаются, как и все женщины, проблемами ежедневного управления домашней экономикой, а мужчина, в свою очередь, должен научиться это презирать. И в последствии женщины воспроизводят образ о мужчине, а негативные предрассудки замыкают мужчин и женщин в «зеркальный круг», где всё время отражаются противоположные образы. Мужчины, например, видят только отрицательные свойства женщин: хитрость, интуиция и другие. Бурдье говорит о том, что мужчины навязываются женщинам, боясь конкуренции и потери собственной силы. Он называет женщину «серым кардиналом», если она не признает за собой какой бы то ни было власти, чтобы управлять «по доверенности». Идентичность, возложенная на женщин мужчинами, заставляет первых постоянно доказывать свою вредность, оправдывая запреты и всю символическую систему, которая подтверждает женскую зловредную природу.

Решение этой проблемы Пьер Бурдье видит в преодолении оппозиции между принуждением и согласием, т. к., любая власть имеет символическое измерение (она должна получить у подчиненных согласие).

Далее начинается глава «Соматизация отношений господства», которую автор начинает с тезиса о том, что символическое насилие составляет сущность любого мужского господства. Он вводит понятие «габитус», ставит вопрос о социальных условиях его производства. «Говорить о габитусе - значит вводить такой способ закрепления и запоминания прошлого, который совершенно невозможно помыслить в рамках старой бергсоновской альтернативы…».

П. Бурдье пытается предотвратить ошибочное восприятие читателей, приводит такие близкие нам примеры как боксер, пианист, простая женщина, робот. Он пишет, что самое важное - это «постараться воссоздать способ действия, свойственный габитусу». Габитус приобрел определенные характеристики (половые) и, по мнению нашего социолога, он навязывает их другим.