История брака в Польше

Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

В Польше социально-демографические исследования показывают, что уже в XVII веке 75% процентов семей были небольшими. «Семей, состоящих из нескольких поколений, было чуть больше среди зажиточных крестьян в Великопольском и Брестско-Куявском регионах, а также в деревнях восточных районов Польши с преимущественно русским населением. Нуклеарная семья не была явлением типичным только для Западной Европы, она появилась у нас гораздо раньше XIX века», -- рассказывает профессор Цезари Кукло. Польские старики сталкивались с теми же проблемами, что и их ровесники на Западе. Их положение в семье и обществе зависело от обеспеченности: в момент передачи имущества они оказывались в полной зависимости от своих сыновей или зятьев. «Некоторые крестьяне, преодолев 60-летний рубеж, оставались в своем хозяйстве на пожизненном содержании, а некоторые отправлялись в церковные приюты.

В худшей ситуации были городские старики, особенно женщины: зачастую они были вынуждены нищенствовать. В XIX век жизнь пожилых людей изменилась мало, на относительно спокойную старость могли рассчитывать люди из богатых или интеллигентных семей, отложившие себе какой-то капитал», -- объясняет историк.

В общественной жизни женщины оставались в тени, их сферой были семья и дом -- место работы и постоянного присутствия. Религиозные, юридические и бытовые ограничения не меняли того факта, что женщины рожали и кормили детей, однако способствовали их заточению в собственном доме. Как выглядела жизнь женщины в польской семье прежних веков? Исследования историков-демографов опровергают, например, тот факт, что мужчины ради обзаведения потомством выбирали в жены совсем молодых девушек. «В XVII и XVIII веках в западной Польше крестьянки выходили замуж в возрасте 22-23 лет, а горожанки даже на год позже. Раньше всего, в среднем в 20 лет, выходили замуж девушки из деревень восточных регионов страны и дочери магнатов. В семьях знати между супругами часто бывала большая разница в возрасте, нередко случалось, что 60-летний вдовец женился на 20-летней», -- рассказывает Цезари Кукло (Cezary Kuklo) -- сотрудник Института истории и политических наук Белостоцкого университета.

польша свадебный семья обычай

1. Брак в Польше в XIX веке

В то время невеста не имела права голоса, если только её не защищал отец, который испытывал искреннюю привязанность к дочери. В таких условиях, у неё была возможность шанса выбора по любви. Но такое было редкость! Продавцы и коммерсанты думали только о том, чтобы сочетать браком свою дочь только с семьями, которые им гарантируют устойчивость в делах.

Определённо, только бедные девушки и крестьянки, могут еще испытать роскошь брака по любви. Но еще нужно, чтобы они не были попросту изнасилованы развратным хозяином и потому их вынудило затем сочетаться браком с первым попавшим, который бы предал забвению, что женится не на девственнице, а на растленной девушке. Часто, девушки выходят замуж за человека, который им нравится и живут в простой и естественной сельской среде, далеко от амбиций и городских заговоров. Эти союзы были ближе к языческим ритуалам.

Для других девушек и женщин, которые сочетались браком без их согласия, есть две надежды жить счастливо: вдовство и развод. В замужестве, женщина осуждена к юридической неспособности, она остается подчиненной ее супругу, вдовство ей обеспечивает права и привилегии, на которые она не осмелилась бы надеяться-у неё появляется юридический статус на материальные владения и финансовую независимость. Для наиболее бедных жён, вдовство может иметь, напротив, драматические последствия и вести их к нищенству и проституции.

В Польше в XIX в. брак в форме традиционной свадебной церемонии и церковного венчания знаменовал создание новой семьи. Иные формы брака в это время распространения не имели.

Свадьба в повседневности была событием значительным и торжественным не только для семей жениха и невесты, но в деревне: двое ее членов переходили из молодежной группы в семейную.

Во второй половине XIX в. был издан многотомный труд «Dzieіa wszystkie» известного польского этнографа Оскара Кольберга, переиздающийся в ПНР с 1961 г. по настоящее время. В него вошли сделанные этнографами и любителями старины описания крестьянской жизни в первой половине XIX в. по всем регионам Польши. В них имеются наряду с другими материалами сведения о семейных обычаях и обрядах, приведены приметы, запреты, обереги, касающиеся семейной жизни. В 1869 г. была напечатана работа Глогера «Свадебные празднования», позднее в периодических изданиях «Klosy» и «Tygodnik ilustrowany» помещены описания краковской свадьбы и др.

Изучение свадебной тематики продолжалось и в межвоенные годы XX в. Интересные материалы и результаты их исследования содержит, например, книга В. Абрагама «Брак в обычном польском праве» (1925). В 1935 г. вышла в свет региональная монография Ст. Двораковского «Семейные обычаи в повяте Высоко Мазовецком». Автором на основе собранных им полевых материалов систематизированы семейные обычаи и обряды, причем свадебные рассмотрены особенно подробно.

После второй мировой войны одной из главных проблем изучения обычаев и обрядов свадебного цикла стало выявление тенденций их развития в современной Польше, соотношения в них традиций и новаций. Эти проблемы рассматриваются в специальных главах общих трудов по этнографии Польши и в региональных монографиях. К ним относятся работы Я. Ст. Быстроня «Этнография Польши», опубликованная в 1947 г., обобщающий коллективный труд также по этнографии всей Польши (глава об обрядах К. Квасневич), изданный Польской академией наук, коллективные региональные монографии «Курпе. Зеленая Пуща», «Старое и новое в культуре кошалинской деревни», «Над рекой Ропой» и др. Описания обычаев вступления в брак встречаются в некоторых тематических работах польских ученых: К. Завистович Адамской «Деревенское общество» (1958), М. Бернацкой «Формирование новой деревенской общности в Бещадах» (1974), В. Папроцкой «Современные изменения курпевской деревни» (1975). Традиционные свадебные обычаи и происходящие в них изменения рассматривает Д. Марковская в своей книге «Семья в деревенском обществе» (1976).

Источниками ценных сведений о брачном выборе, сватовстве, собственно свадьбе в XIX - начале XX в. являются экспедиционные архивы кафедры славян Ягеллонского университета и Этнографического музея в Кракове.

В XIX в. традиции брачного выбора, свадебные обычаи и обряды и сопровождающие их песни в какой то мере отражали особенности бытовавших в это время и ранее типов семей. По данным литературы и источников, в Польше XIX в. преобладала сложная семья трех типов: первый тип - однолинейная, расширенная (естественно разросшаяся) семья с прямой линией родства. Такая семья состояла из родителей или одного из них, сына с женой, реже - дочери с мужем и с их потомством или бездетных. Второй тип - многолинейная отцовская семья с прямым и боковым родством брачных пар; в нее входили родители, их сыновья с женами и потомством. Третий тип - братская многолинейная семья, объединяющая братьев с женами и детьми. В польской этнографии и социологии известно название семей всех этих типов «большими семьями». Нуклеарных семей, иначе - «малых», состоящих из родителей и их детей, не вступивших еще в брак, было немного. В деревне, как правило, молодожены после свадьбы поселялись у родителей жениха, о чем свидетельствуют свадебные обычаи. В городе нуклеарные семьи имели большее распространение, чем в деревне, особенно среди людей, приехавших на заработки из деревни, где у них остались родители.

Главой большинства супружеских семей был отец, в сложных братских семьях - преимущественно старший брат. Преобладали авторитарные семьи с характерным для них подчинением младших старшим, детей родителям, жены мужу, невестки - еще также свекру и свекрови и т. п. В решении важных семейных вопросов особенно веским было слово главы семьи, но не оставалось без внимания мнение его жены и взрослых сыновей.

Вопрос о вступлении в брак юноши и девушки в большинстве случаев решался в их семьях и прежде всего их родителями, а затем уже самими молодыми людьми. В деревне в подборе брачных пар были непосредственно заинтересованы семьи потенциальных женихов и невест, в нем участвовало также все сельское общество. С этой целью в домах девушек невест устраивались так называемые поседы (posiedy ) - посиделки, на которые приходили «кавалеры». Девушки занимались рукоделием, беседовали с парнями, которые старались их развлечь. Девушки собирались также в каком-нибудь из домохозяйств, чтобы помочь, например, в ощипывании пера или другой работе, стараясь показать свое умение пришедшим парням. Нередко на встречах молодежи было угощение со стороны родителей той, в доме которой собирались, в других случаях его приносили парни. Молодежь встречалась в частных домах и в общественных помещениях, где устраивались танцы - «музыки» (muzyki ) - за счет кавалеров. Девушкам не полагалось приходить на танцы без сопровождения матерей, теток, крестных. Дочерей невест родители вывозили на ярмарки, в ближайший костел, всячески старались, чтобы заметили и их красоту и скромность будущие женихи, а главное - родня этих женихов, особенно если она богатая. Дворы крестьянских семей, где есть дочери на выданье, тщательно подметали, а сами невесты следили, чтобы в доме был порядок. Им было важно заслужить репутацию хозяйственных, гостеприимных, что и неудивительно: ведь от общественного мнения в какой то мере зависело их будущее замужество. Это было нелегко: ведь создавали общественное мнение главным образом люди пожилые, придирчиво подмечавшие то, что было хорошим или плохим, по их суждению, в поведении молодежи. Впрочем, основным критерием ценности невест и женихов было имущественное положение их родителей, прежде всего размер земельных угодий.

Сельские юноши и девушки общались не только на посиделках, во время увеселений, они постоянно встречались в будни в пределах своей деревни: по дороге на работу в поле и с работы, у колодца, просто по соседству, оказывая друг другу мелкие услуги, и т. п.

Для всех этих праздничных и будничных общений молодежи, ухаживаний и развлечений характерна локальная ограниченность: наиболее интенсивными они были в своей деревне, менее частыми - с молодежью соседних деревень (парни из соседних деревень хотя и считались чужаками, но браки с ними заключались); в границах прихода и далее контакты становились все более редкими и исчезали на периферии (если за центр взять конкретную деревню). Сильная бытовая и эмоциональная связь молодежи со своей деревней и ее окружением приводила к убежденности в том, что в брак надо вступать в родных местах. Поэтому некоторые из юношей, перебравшихся в город на работу, приезжали за невестами в свою деревню. Это поощряли и даже к этому побуждали молодых людей их родители и близкая родня.

Заботясь о своих выгодах, семья и близкая родня пытались строго контролировать поступки и влечения своих взрослых детей и внуков, братьев и сестер, племянников и племянниц. Особенно заботились о нужных знакомствах юношей и девушек их родители, прилагая все усилия, чтобы не допустить до брака влюбленных, если этот брак считали нежелательным, невыгодным. Родители могли воспрепятствовать браку, угрожая лишением наследства и родительского благословения. Если и случались браки по любви и взаимной склонности, то и тогда социальное и имущественное положение юношей и девушек почти всегда учитывалось при брачном выборе, особенно их родителями. Ценностные ориентации в вопросах брака отражало общественное мнение, согласно которому в деревне, например, брак с безземельным пренебрежительно назывался «браком на ветер». Общение молодежи несколько ограничивалось классовыми и социальными рамками. Шляхта предпочитала браки своих детей в своем сословии, если же шляхтянка выходила замуж за юношу из буржуазной среды, это, как правило, мотивировалось экономическими соображениями. В сельских местностях обедневшая шляхта, стремясь поправить материальное положение, соглашалась на браки своих детей с молодежью из богатых крестьянских семей. В таких сословно смешанных семьях шляхетский гонор одного из супругов и имущественное превосходство другого нередко приводили не только к недоразумениям, но и к трагическим конфликтам. Правда, в конце XIX в. среди лиц свободных профессий (писателей, художников и пр.), в том числе и представителей шляхты, стали «модными» браки с крестьянами. Это объяснялось увлечением в некоторых кругах интеллигенции всем, что связывалось с культурой «людовой», понимаемой как крестьянская, с желанием стать ближе к истокам национальной культуры. Притягательным становился крестьянский быт, привлекала простота и нередко художественная одаренность крестьянских девушек, свежесть восприятия жизни, неиспорченность нравов. Иногда некоторые из положительных черт просто приписывались любимому человеку, а в действительности не существовали. Тогда супружество интеллигента с необразованной девушкой оканчивалось крахом. Надо сказать, однако, что культурный уровень части сельского населения, и прежде всего молодежи, в конце XIX в. заметно повысился, и поэтому сословно смешанные союзы не всегда были дисгармоничны в интеллектуальном отношении; к тому же было распространено мнение, что муж как глава семьи должен быть выше по интеллекту, чем жена, и что ее основные дела - вести хозяйство и воспитывать детей.

Среди крестьян только в тех случаях, когда желание молодых стать супругами не противоречило намерениям их родителей, любовь беспрепятственно приводила к браку. Весь быт крестьянской семьи, ее частнособственнические и религиозные устои, традиционные основы воспитания прививали молодым людям убеждение в необходимости подчиниться судьбе, воле родителей. Поэтому любовь часто имела романтическую окраску, оставалась несбыточной мечтой, а брак по расчету, по воле родителей - неизбежной реальностью.

По иному складывались судьбы молодежи из рабочих семей. Юноши и девушки из этих семей хотя и прислушивались к советам родителей, но нередко женились и выходили замуж по своему выбору, по любви или взаимной склонности. Более высокий культурный уровень интеллигентов положительно сказывался на частоте их браков по любви. Как уже говорилось, среди дворян и буржуазии в решениях вопроса о браке зачастую проявлялась социальная и даже сословная ограниченность. Основой брачного союза становился экономический расчет, а у буржуазии (особенно среди купечества) - желание породниться с именитыми шляхетскими семьями, пусть даже обедневшими.

С изменением социального строя, с ростом образования и повышением культурного уровня, неравномерным в разных социальных слоях, менялись мотивации брака, представления родителей и молодежи об идеальном партнере в супружеской жизни. В буржуазной Польше у родителей собственников в выборе и оценке супругов для своих детей преобладали частнособственнические интересы. Прежде всего учитывалось имущественное положение жениха и невесты, зависящее у крестьян от размера земельного надела.

У крестьян при выборе невесты ценились еще ее трудолюбие, выносливость, а затем уже добрая репутация ее самой и семьи, откуда она была родом. Внешняя привлекательность была желательна, но необязательна. Дочь старались выдать замуж за богатого, его внешние данные, характер, поведение в расчет обычно не принимались. Взгляды родителей передавались детям и становились обычными для многих поколений сельских жителей.

У сельских жителей возраст вступления в брак определялся опять таки экономическими потребностями семьи, как и брачный выбор. В некоторых сельских семьях, например, отсутствие рабочих рук вынуждало сватать сыну 17 лет невесту старше его возрастом, но сильную и работящую. В семьях бедных и среднего достатка крестьян замуж дочерей выдавали по старшинству, отчасти по материальным соображениям, чтобы не всем сразу готовить приданое: сначала старшей дочери, а затем уже остальным.

В деревне в XIX в. преобладающий брачный возраст женихов был 25-30 лет (часто женились и позже), невест - до 20 лет. В семьях потомственных рабочих (например, в Лодзи) девушки выходили замуж несколько позже, а юноши женились несколько раньше, чем в деревне. Брачный возраст рабочей молодежи из семей, в которых старшее поколение переселилось из деревни в город, почти не отличался от брачного возраста сельских жителей. Среди шляхты брачный возраст варьировал в зависимости от имущественных интересов семьи. Нет точных данных о брачном возрасте иных социальных групп городского и сельского населения Польши, и в частности интеллигенции, но, вероятно, он тоже различался.

Сельская свадьба. В жизни польской семьи свадебное торжество всегда было событием чрезвычайной важности. В свадебных обычаях и обрядах прослеживается межпоколенная преемственность, изменение или отмирание старых и формирование новых традиций. В выполнении свадебных обрядов отчетливо видна связь семьи с родственниками и социальной средой, при этом столь значительная, что некоторые из этих обрядов считаются не только семейными, но и общественными, что подтверждается истоками их происхождения.

2. Положение и воспитание ребенка в польской семье

Количество детей зависело от продолжительности брака: до конца XVIII века он длился примерно 15 лет. Поскольку в Польше умирало 30-35% новорожденных, а до взрослого возраста доживала лишь половина детей, в семьях было в среднем по шесть отпрысков. Например, жившая в XVII веке Эльжбета Друшкевичова из Порадовских (Elїbieta z Poradowskich Druszkiewiczowa) за 17 лет произвела на свет 11 детей, однако до совершеннолетия дожили лишь пятеро. Снизить младенческую смертность позволило улучшение гигиенических условий и прогресс медицины в XIX веке. В целом, в эпоху, предшествовавшую разделам Польши, женщины выходили замуж немного раньше, чем на Западе, существеннее была разница в возрасте между супругами, а в браках рождали больше детей, что было вызвано, в частности, редким использованием средств контрацепции (что не означает, что о них вообще не знали).

Историк Жан-Луи Фландрен отмечает в своей книге «История семьи», что в XVII веке во Франции при самом высоком показателе рождаемости в Европе (женщины не кормили грудью и могли быстро забеременеть вновь) наблюдалась самая высокая младенческая смертность. В Польше услугами кормилиц пользовались реже, чем во Франции, это было доступно лишь состоятельным слоям населения. Одновременно можно говорить о том, что подход родителей к детям был разным: о любви свидетельствуют лирические трены Яна Кохановского (Jan Kochanowski), надгробия и эпитафии умершим дочерям и сыновьям, а о желании избавиться от них -- практиковавшаяся магнатами отправка отпрысков на воспитание к бабушкам и дедушкам.

С XVIII века детство в семьях городских жителей заканчивалось, когда ребенок в шесть-семь лет «отрывался от юбки» матери. Детей крестьян и бедных мещан в этом возрасте отправляли работать. И это еще не все. «По данным последних исследований, в крупных польских городах бывали случаи сексуального насилия против детей, их принуждали к проституции, доходило даже до инцестов. Атмосфера агрессии, насилия, принуждения развращала несовершеннолетних и закрепляла равнодушие к подобным явлениям в обществе», -- рассказывает профессор Кукло.

Кроме того, частым явлением в Польше были убийства новорожденных и аборты. О детоубийствах упоминают уже законы XIV века, из различных документов следует, что в XVI- XVII веках в Варшаве и Львове детоубийцы составляли 10-12% от всех осужденных, а в Гданьске этот процент был еще выше. Чаще всего в убийстве младенцев обвиняли девушек из прислуги. Положение детей, рожденных вне брака (в деревнях 1-4%, в городах -- до 15%), было совсем незавидным. Поскольку работающие матери не могли заниматься ребенком, они часто сдавали его в приют (варшавская больница Младенца Иисуса в 60-е годы XVIII века принимала до 400 подкидышей в год, а в 80-90-е годы - 700-800). Судьба незаконнорожденных улучшилась только с приходом эмансипации женщин в конце XIX века.

В период позднего средневековья в Гданьске мужчины, не желавшие вступать в брак, представали перед судом и платили налог на холостяков. Церковь и государственные власти видели в браке фундаментальную ценность, поскольку он гарантировал относительную стабильность и упорядоченность жизни. Брак и дети считались также своего рода страховкой на старость. Между тем, представление о семье, состоящей из нескольких поколений и мирно живущей на одной территории, - это очередной миф.

Габриэла Пузынина писала: «Когда мои родители ждали первого ребенка, мой отец, во всем чрезвычайно систематичный, пошел к доктору Лейбошицу, прося его о подробном предписании, как содержать ребенка с точки зрения гигиены, на что Лейбуня ответил со всей серьезностью: «Сударь! Главное правило: пусть будет глупым, но здоровым». На самом деле, конечно, не это было главным принципом ухода и раннего воспитания дворянских детей.

Многое в том, что относится к рождению и воспитанию ребенка, зависело от семьи. Например, даже в отношении того, насколько радостно ждали ребенка. Количество детей, материальный достаток семьи влияли на то, насколько желанным будет ребенок. Рождение Габриэлы Пузыниной, например, принесло некоторое разочарование родителям, потому что она была третьей дочкой, которые рождались друг за другом. Правда, как она пишет, она нисколько не ощущала последствий этого разочарования. Родители Габриэлы Пузыниной часто баловали также и младшего ребенка, дочь «Бенъяминку». Вообще, как правило, у польской шляхты было по многу детей; единственный ребенок всегда в воспоминаниях отмечается как особый редкий случай.

Часто кроме родных детей в семье воспитывались (временно или постоянно) и другие дети - двоюродные братья и сестры, дети родственников, приемные дети. Это было связано с семейными обстоятельствами - родственники могли воспитывать осиротевших детей, а также с ситуациями, когда для того, чтобы ребенок получил лучшее образование, его отправляли жить в другую семью - семью родственников или знакомых. Например, Эва Фелиньская с шести лет жила постоянно в доме своих родственников - сначала у одной тетки, потом у другой - т.к. только таким образом она могла учиться - сначала у учителя, потом у гувернантки. Ее двоюродные братья жили у ее матери, своей тетки, потому что учились в гимназии в этом городе. После ареста и высылки Эвы Фелиньской ее детям, особенно младшим, тоже пришлось искать пристанища у родственников, у которых они и воспитывались. В воспоминаниях Габриэлы Пузыниной есть упоминание о том, что ее дядя заботился о воспитании сирот, оставшихся после смерти его брата.

Кто непосредственно занимался воспитанием детей? В бедных семьях это были сами родители, а точнее, мать. Так было в семье Вендорфов, в семье Фелиньских. Конечно, определенную роль играли и слуги - няньки, но она была незначительной и вспомогательной. Обеспеченные семьи могли позволить себе специальную няньку для детей, даже няню-иностранку - бонну - немку или англичанку (это давало возможность детям расти билингвами, выучить английский или немецкий язык, привить им хорошие манеры), для подросших детей - гувернера или гувернантку. Все же родители были очень важны для детей, и время, проведенное с ними, выделялось в детском сознании если не в количественном аспекте, то в качественном. Эва Фелиньская вспоминала, насколько она была привязана к матери, как важно для нее было поделиться с матерью самыми важные событиями ее жизни, найти в ней утешение и поддержку. Щенсны Фелиньский писал, что его мать тоже проводила много времени с детьми - было особое время каждый вечер, когда все дети рассказывали по очереди все события дня. Для матери чрезвычайно важно было строить свои отношения с детьми на доверии. Мемуарист с теплотой вспоминал совместные прогулки, время молитвы. Мать Габриэлы Пузыниной проводила с дочерьми вечера - она играла на фортепиано и пела, девочки танцевали, иногда они вечерами занимались рукоделием, а кто-то читал вслух книгу или рассказывал истории.

Отец, как правило, играл в жизни ребенка гораздо меньшую роль, он был занят важными делами вне дома, гораздо меньше общался с детьми и олицетворял в семье высшую власть. Но всё же глава семьи не был чем-то совсем далеким - Феликс Фелиньский пишет, как после злоключений и скитаний во время восстания они были счастливы «после столько пережитого оказаться в объятиях любимого папы». Каждое Рождество на сам праздник и именины матери отец, Герард Фелиньский, который жил в другом городе и служил чиновником, всегда выбирался к семье и проводил с ними праздники. Некоторые отцы посвящали много времени семье - например, Габриэла Пузынина пишет о своем дяде Константине Тизенгаузе, который все свое время посвящал науке и воспитанию детей, занимался с сыном орнитологией и энтомологией. Корзон вспоминает, как отец рассказывал ему о его деде, который служил в Пятигорском полку, о знаменитых войнах и битвах прошлого, о Грюнвальде и т.д.

Бывало так, что ребенок чувствовал себя «сиротой в собственном доме» - например, когда он не был родным и просто воспитывался там. Так описывает свое состояние в доме тетки Эва Фелиньская, особенно поначалу, когда она попала одна в семью, где уже сложились определенные отношения детей и родителей, где никто не оказывал ей внимания, так необходимого ребенку. Единственной близкой душой для нее в то время была служанка, которая жалела маленькую девочку. Часто дети имели хорошие отношения со слугами - но оставаясь в рамках своего положения.

Как правило, ребенок никогда не был в центре внимания взрослых, посторонние взрослые только по доброй воле и особому складу характера проявляли внимание к детям. Часто дети были для взрослых источником определенного развлечения - те же рисунки, танцы, выступления, когда они показывали свои успехи в освоении наук и искусств. Детей ограничивали - даже в отношении еды - им нельзя было пить чай, кофе, во время еды вообще нельзя было пить. При этом дети считались частью семьи, хотя и не занимали в ней центрального места.

От того, кто ближе всего общался с ребенком и непосредственно занимался его воспитанием, зависело, от кого он воспримет важные представления о жизни, нравственные принципы, представления об отношениях между людьми и т.д. В это время, в конце XVIII-начале XIX века, во время Просвещения и романтизма, воспитанию человека уделялось большое внимание. Просветители видели в воспитании решающий фактор, определяющий характер общества, залог прогресса. Конечно, не все дворяне воспринимали, хотели и имели возможность применять эти высокие принципы в воспитании собственных детей, но это повлияло на общую тенденцию и подход к детям. Фелиньский, который много внимания уделил общим рассуждениям о воспитании детей, описал педагогические убеждения своей матери. С ее точки зрения, цель воспитания - образовать добродетельного и полезного члена общества. Следовательно, в таком случае большое значение уделялось нравственному воспитанию, формированию идеалов, религиозному воспитанию. Средства были разными, конечно, и не всегда это были поучения.

Многие мемуаристы пишут о том, что их воспитатели больше повлияли на них собственным примером, чем словами. Особая роль и место в обществе предназначалась для мужчины, совершенно отличная - для женщины. В соответствующем духе по-разному воспитывались мальчики и девочки. Назначение женщины - быть женой и матерью, поэтому все, даже - образование, которое давали девочке, было направлено на то, чтобы она стала хорошей партией для женитьбы. В психологическом плане воспитатели считали, что женщина должна выполнять пассивную роль, оставаться в тени, быть скромной, заботливой, целомудренной. «Самая счастливая женщина - та, о которой меньше всего говорят» - это была излюбленная максима моей матери», - писала Габриэла Пузынина. В будущем мужчине же главным считалось привить навыки самостоятельности, активности, даже агрессивности. Не забывались при этом и нравственные принципы, основы христианской этики, дворянский кодекс чести. Польское дворянское воспитание отличалось национализмом, особенно в условиях конца XVIII - начала XIX века, отсутствия у Польши государственности. Все эти настроения господствовали среди взрослых, а детям их помогали усвоить, кроме собственных примеров окружающих взрослых, книги, особенно исторические, рассказы, проповеди, прививаемое уважение к польскому языку, национальной литературе.

Отдельная важная тема - это наказания. Существовали и применялись телесные наказания - розги, битье по рукам (по-польски - «іapa»). К девочкам они применялись крайне редко, только в случае особых проступков, к мальчикам же - в порядке вещей, хотя не ко всем - Фелиньский пишет, что дома его били розгами только один раз (в отличие от школы). Многие пишут, что воспитатели обращали внимание на причину проступка, степень его сознательности и т.д.

Мемуаристы упоминают поучительные наказания, например, Эву Фелиньскую за то, что она поздно встает и не просыпается с первого раза наказали тем, что ее спящую, в одной ночной сорочке, вынесли вместе с одеялом во двор, где около полудня она, наконец, проснулась. Такое наказание произвело на девочку сильное впечатление. Массальский пишет о том, что за многочисленные шалости его и брата родители грозились отдать в рекруты, и один раз даже начали «исполнять» угрозу, собрали их в дорогу, надели курточки, запрягли лошадей, а потом по просьбе матери отменили наказание. Массальский пишет, что потом это пророчески сбылось с его братом после раскрытия общества филаретов, его действительно отдали в солдаты.

Встречались и избалованные дети. Габриэла Пузынина упоминает одного своего двоюродного брата, который был единственным сыном вдовы, не способной применять к нему твердость, он торговался с матерью и требовал вознаграждения даже за то, чтобы пить горькое лекарство. Удивительно при этом, что он вырос неплохим человеком, потому что от природы был добрым и впечатлительным, и такое попустительство матери не очень испортило его. Некоторые родители проявляли излишнее внимание к своим детям, даже когда те подрастали, например, та же Пузынина вспоминала комичные ситуации, когда на балу заботливая мамаша кричала своим уже взрослым детям, чтобы они не пили холодный лимонад и не ели мороженое после танцев, а то заболеют, и грозила им за это розгами.

Особого рассмотрения заслуживает вопрос религиозного воспитания. Оно прививалось в семье, с самых ранних лет. Мать, бабушка, воспитатели учили детей катехизису, рассказывали истории из Библии, житий святых. Для некоторых детей, особенно девочек, это было чем-то преобладающим, именно эти рассказы занимали все их воображение. Феликс Фелиньский вспоминал, как мать рассказывала им о загробной жизни и бессмертии души, когда во время прогулки они случайно встретили похоронную процессию - хоронили знакомую им старушку-крестьянку. Дети читали молитвы утром и перед сном, по воскресеньям и праздникам посещали храм (что интересно, многие из мемуаристов, прочитанных нами, жили в местностях, где единственным более-менее доступным храмом была униатская церковь). Бывало, что и в воскресенье детей не отвозили в церковь, а проводили домашнее богослужение. Мальчики (Фелиньский, Зан, Корзон) прислуживали на мессах. Интересно проследить религиозные взгляды маленького Тадеуша Корзона, который родился в 1839 году - году отмены церковной унии. Он пишет, что многие его родственники и знакомые болезненно восприняли это событие, хотя в быту он не помнит заметных различий православных от католиков, если и те, и те были, на его взгляд, поляками. Большое впечатление на детей оказывали службы, особенно праздничные.

Еще одна тема, которую нужно рассмотреть для полной картины домашнего воспитания - это, собственно, сам дом и округа, которые составляли почти весь детский мирок до лет 8-10, до того, как дети отправлялись в школу. Авторы мемуаров провели свое детство либо в имении, либо в городе. Почти ни у кого из них не было даже такой роскоши, как собственная комната, чаще всего они делили ее по крайней мере с еще одним ребенком, близким им по полу и возрасту, иногда с несколькими детьми, иногда с няней, иногда даже с кем-то из взрослых членов семьи. В тех шляхетских усадьбах, где дети учились дома, была специальная комната для занятий, но бывало, что дети спали, играли и занимались в одной и той же комнате. Например, Эва Фелиньская так описала «среду обитания» в Голынке: «Так называемая детская, пристроенная в углу дома в виде крыла, служила нам для учебы, и одновременно была спальней моих двоюродных сестер и гувернантки. Две железные кровати, на которых спали сестры, были отгорожены картонной ширмой с цветами чудовищных размеров на белом фоне. Кровать гувернантки стояла возле противоположной стены. Середину комнаты занимал большой деревянный стол <…> Что касается меня и детей гувернантки, то мы только днем собирались в детской для совместной учебы, а на ночь уходили в новый флигель, где мы занимали две комнаты, и там оставались под присмотром старой Понтус, которая вынянчила всех детей дяди и тети, а при них вырастила и собственных, и на старости доживала свой век на чужих хлебах».

В детской могла стоять детская мебель - шкафчик, комод или сундук с детской одеждой, шкаф с детскими книгами, какими-то детскими вещичками, игрушками. Не все дети могли похвастаться большим количеством личных вещей. Комната матери часто находилась возле детской для того, чтобы она могла лучше следить за процессом их воспитания, но так было не всегда, дети могли жить и отдельно, в каком-нибудь флигеле или на верхнем этаже. Комната главы семьи, особенно кабинет, была особой территорией, куда не положено было ходить детям, особенно маленьким. Зато в их распоряжении был двор, сад, у некоторых девочек был свой участочек земли, свой маленький садик. Можно было ходить гулять в лес, в поле, на реку. В городе дети тоже могли гулять, но, например, девочки из семьи Гюнтеров узнавали жизнь города только из окон дома или экипажа, и гуляли только с взрослыми, в парках, по аллеям, а Корзон в детстве знал каждый уголок Минска и его окрестностей, где он играл сам и с друзьями.

Таким образом, в жизни ребенка из шляхетского сословия семья играла очень важную роль. Несмотря на существование нянек, гувернанток и гувернеров, с которыми дети могли проводить большую часть времени, дети и родители все же достаточно много и тесно общались. Вполне возможны были доверительные отношения между родителями и детьми, и ребенку, как правило, уделяли внимание (хотя и не такое, как сейчас, в современном обществе). Дети, однако, никогда не были в центре внимания или на первом месте для взрослых. Их выделяли в отдельную группу, и существовали определенные правила для этого детского мирка, у детей были свои права и обязанности и свое место в этом обществе.

3. Обучение детей польской шляхты

Детство, а также отрочество - это время, когда человек учится, получает определенное образование. В этот период его жизни именно учеба является его главной обязанностью (по крайней мере, такова ситуация для детей элиты). В отличие от детей крестьян, торговцев, мещан, у потомства шляхты были несоизмеримо большие возможности в вопросе получения образования. Как они были использованы, как долго учили детей и подростков, чему и как их учили, каковы были особенности польского шляхетского образования в первой половине XIX века?

Примерно до восьми лет всех детей обучали только дома. Многие дети к этому возрасту уже могли читать, писать и считать (хотя, конечно, не все). Этому их учили родители (старшие братья и сестры, другие домашние) или наемные учителя и гувернеры. Затем было несколько вариантов продолжения образования (если родители считали это нужным). Ребенок мог остаться дома и продолжать обучаться у гувернеров / гувернанток или учителей, либо его могли отдать в какое-то учебное заведение. Существовали учебные заведения достаточно примитивного характера (по уровню знаний) - приходские школы или их аналоги, они готовили детей (мальчиков) к поступлению в коллегию, школу при монастыре, гимназию, благородный пансион. Там учеба продолжалась примерно до 16 лет, после чего юноши могли продолжить свое образование в университете. Девочки же довольно редко учились в публичных учебных заведениях (женских пансионах, школах при монастырях). В то время в Польше женских пансионов было не очень много, и они не пользовались популярностью. Родители, которые могли позволить себе держать гувернанток, всегда выбирали для своих дочерей домашнее образование. Девочек учили в основном до 14 лет - этот возраст считался концом детства, с этого момента барышня считалась готовой к замужеству. По желанию и при финансовой возможности обучение девушек можно было продолжать и после 14 лет.

Время начала обучения ребенка зависело от семьи. Но все же большинство родителей заботилось о том, чтобы даже маленькие дети немного учились. Мы уже упоминали, как дед одной из мемуаристок учил ее читать, складывая буквы из черешни. Некоторые родители пользовались просто мелом и доской, уча детей читать и писать на родном языке. К 6 годам Эва Фелиньская, например, умела читать по-польски, в основном практикуясь на религиозных книгах - молитвенниках и т.д., некоторые литании она знала наизусть, могла также писать мелом на доске и знала цифры. Массальского, если поверить мемуаристу, вообще начали учить читать с конца второго года жизни. Кроме игр маленьким детям давали иногда определенные задания, которые также помогали им развиваться (и были определенной помощью для дома) - девочек учили вязать, шить, вышивать, прясть, делать разные шнурки и т.д.. Габриэла Пузынина упоминает, что она с сестрами перебирала горох, пшеницу и другие семена. До 5-7 лет знания, конечно, были очень небольшими и мозаичными - например, мать Эвы Фелиньской рассказывала ей (кроме историй о небе, святых и т.д.) о том, почему бывает день и ночь, зима и лето, показывая обращение Земли и планет на наглядных примерах. Дети слушали разговоры взрослых о разных городах и странах, о явлениях природы и т.п. Родители иногда сами занимались со своими более старшими детьми определенными предметами - например, отец Одынца хотел учить его латыни и арифметике, чтобы подготовить его в первый класс, Корзон занимался с отцом польским языком по грамматике Красиньского, а также латынью и немного - географией (тоже для подготовки к поступлению в гимназию). Учебой братьев Фелиньских во время, пока семья не могла найти гувернера, занимались мать и старшая сестра.

Когда ребенок подрастал, его образованием начинали руководить уже не родители (случайно и бессистемно), а профессиональные (или не очень) учителя. Иногда, правда, тоже довольно бессистемно. Бывало, что нанимали учителя, чтобы он подготовил ребенка к поступлению в гимназию (коллегию, пансион). Эва Фелиньская рассказывала о «школке», в которой она училась полгода до отъезда в дом богатых родственников (там она продолжила учебу у гувернантки). На самом деле это не была школа в полном смысле слова, просто несколько родителей наняли для своих детей (5 мальчиков и 3 девочек) учителя и предоставили помещение. Там дети учились польскому чтению, письму, основам арифметики (4-м действиям), а мальчики учили также латынь. Обучение чтению состояло в том, что все дети получали свой отрывок из книги, все хором читали (каждый свое), тренировались, а потом отвечали учителю. Письмо состояло в переписывании (перерисовывании, учитывая множество украшений и завитушек) стихов-образцов, которые делал учитель. Дети учились каждый день, кроме воскресенья и праздников, с утра до вечера (с перерывом на обед). Примечательно, что многие дети небогатых родителей свое обучение на этом закончили. Другие же рассматривали это как подготовку к школе или дальнейшему домашнему образованию.

Заключение

Исследования ученых показывают, что образ идеальной, живущей по божьим законам семьи прошлых веков, мало соответствует действительности. Хотя разводы стали сейчас обычным делом, это явление отнюдь не ново, а их число связано как с юридическими возможностями, так и с увеличение продолжительности жизни. До сих пор, только духовенство держало все книги записи актов гражданского состояния. Между тем, большое число браков было отмечено не подчиняющимся католическим священникам (протестанты, евреи, цыгане, мусульмане, атеисты, и т.д.), которые нигде не фигурировали в актах гражданского состояния. Рождаемость падает, но одновременно долгожданный потомок получает более высокий статус, а в обществе усиливается неприятие эксплуатации несовершеннолетних.

Несоизмеримо выросла роль в семье стариков, которые подключились к воспитанию внуков. Неправомерны и отсылки к мифу посвящающей себя детям, семье и родине «Польской матери». Этот пропагандистский образ, появившийся в период разделов Польши, несколько десятилетий функционировал в польской культуре и загонял женщин в узкую схему, ограничивающую их эмансипацию.

Список литературы

1. Бовуа Д. Гордиев узел Российской империи: Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793-1914). М. 2011.

2. Арьес Ф. Ребёнок и семейная жизнь при Старом порядке. Екатеринбург. 1999.

3. Пржецлавский О.А. Калейдоскоп воспоминаний Ципринуса. 1811 и 1812 года. // Русский архив. 1872. №12. С. 2269-2334.

4. Korzon T. Miсsk w poіowie XIX wieku: Ze wspomnieс osobistych. Miсsk. 1906.

5. Feliсska E. Pamiкtniki z їycia Ewy Feliсskiej. T. 1. Wilno. 1856.

6. Бриггс Э., Клэвин П. Европа нового и новейшего времени с 1789 года и до наших дней / Пер. с англ. М., 2006.

7. http://knowledge.allbest.ru/pedagogics/d-3c0b65625b2ac79a5c53a88421306c27.html

8. http://inosmi.ru/world/20130618/210168007.html

Размещено на Allbest.ru