Теоретические основания терроризма в России

Размещено на http://www.allbest.ru/

Министерство образования и науки Российской Федерации

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования

Новосибирский государственный технический университет

Курсовая работа

по предмету: История конфликтологии

на тему: Теоретические основания терроризма в России

Выполнил:

Кочергин А.С.

Новосибирск 2017

Содержание

• Введение
• 1. Подходы к определению понятия русского терроризма
• 1.1 Понятие терроризма
• 1.2 Идеология русского терроризма
• 1.3 Революционный катехезис
• 1.4 Мотивационные и идейные основания современного терроризма
• 1.5 Сравнение теоретических оснований терроризма 19 века и современного терроризма
• Заключение
• Список использованных источников


Введение

Актуальность темы. Основные тенденции развития политического процесса в России связаны с высоким уровнем рисков, причем во многих случаях эти риски носят глобальный характер, затрагивают все страны в равной степени, в связи, с чем требуют выработки достаточно универсальных механизмов противодействиям им. Наряду с глобальными экологическими и техногенными катастрофами к данной категории рисков относится, безусловно, опасность террористических актов, которые все чаще становятся причиной гибели сотен, а иногда и тысяч людей, крупномасштабных материальных и финансовых потерь, нарушения баланса политических сил в национальном, региональном или общемировом масштабе. Ответные действия в таких случаях носят также беспрецедентный характер и требуют взаимодействия самых различных организаций многих стран.

На протяжении истории России террор всегда был как средство политической борьбы, а террористическая деятельность как один из возможных вариантов достижения определенных политических целей. Террор часто становился причиной радикальных изменений в ходе политического процесса.

В политическом сознании существует тот факт, что терроризм это допустимое насилие для достижения справедливости. В России начали распространяться экстремистские идеи, и на их основе формироваться организации, использовавшие террор как оружие в своей борьбе.

Современный терроризм, хотя и отличается своими масштабами, по многим параметрам уходит корнями в события далекого прошлого (вплоть до древности), а также органично связан с деятельностью террористических организаций второй половины XX столетия. Таким образом, анализ деятельности террористических организаций в революционной России способен прояснить ряд проблем, связанных с развитием современного терроризма как глобальной угрозы процессу развития мировой цивилизации.

Степень научной разработанности проблемы. Анализ деятельности террористических организаций в России, а также выявление общих и особенных черт этого негативного общественного явления и современного международного терроризма требует обращения к теоретическим работам, представляющим различные концепции общественного развития с точки зрения базовых ценностей, основных тенденций, конфликтов и других феноменов, без изучения которых невозможно глубинное понимание современного состояния мирового сообщества, причин и основных условий возникновения террористической опасности.

Современный терроризм возникает и усиливается в условиях расширения демократии, ее развития во все большем числе стран в ходе третьей волны демократизации. Социальный конфликт, его причины и следствия анализируются в большом массиве работ ученых разных стран, особенно активно в последние десятилетия XX века.

Политико-психологические аспекты проблемы возникновения девиаций в общественном и индивидуальном сознании, ведущих к формированию агрессии и ненависти как доминирующих паттернов поведения.

Таким образом, на основании анализа работ посвященных феномену русского терроризма, можно сделать вывод, что проблема исследована, однако с точки зрения конфликтологии она представлена слабо.

Объект исследования: теоретические основания терроризма

Предмет исследования: терроризм в России с конца 19 в. по настоящее время

Цель: рассмотрение теорий, идей терроризма конца 19 в. и современного терроризма в России

Задачи:

1) Рассмотреть основные теоретические подходы к пониманию терроризма.

2) Проанализировать теорию терроризма 19 в.

3) Проанализировать теорию современного терроризма

4) Сравнить теоретические основания терроризма разных эпох

1. Подходы к определению понятия русского терроризма

1.1 Понятие терроризма

«Терроризм, -- это политическая тактика, связанная с использованием и выдвижением на первый план форм вооруженной борьбы, которые определяются как террористические акты.». Террористические акты, которые ранее сводились к убийствам «отдельных высокопоставленных лиц», в современных условиях могут носить форму угона самолетов, захвата заложников, поджогов предприятий и офисов. Объединяет их с терроризмом прежних времен то, что «главной угрозой со стороны террористов остается угроза жизни и безопасности людей». Террористические акты направлены также на нагнетание атмосферы страха в обществе и, разумеется, они должны быть политически мотивированы. Для нагнетания страха террористы могут применять действия, которые не угрожают людям непосредственно -- например, поджоги или взрывы магазинов, штаб-квартир политических партий в нерабочее время, издание манифестов и прокламаций угрожающего характера и т.п.

По-видимому, наиболее исчерпывающее и краткое определение терроризма, было дано американским историком Дж. Хардманом в статье «Терроризм», впервые опубликованной в четырнадцатом томе «Энциклопедии социальных наук» в 1934 году. «Терроризм, -- писал Хардман, -- это термин, используемый для описания метода или теории, обосновывающей метод, посредством которого организованная группа или партия стремится достичь провозглашенных ею целей преимущественно через систематическое использование насилия. Террористические акты направляются против людей, которые как личности, агенты или представители власти мешают достижению целей такой группы»¹. Хардман добавлял, что «уничтожение собственности и оборудования, опустошение земель может в особых случаях рассматриваться как дополнительная форма террористической деятельности, представляя собой разновидность аграрного или экономического терроризма как дополнение к общей программе политического терроризма».

Совершенно справедливо пишет З. Ивиански, что «политический террор, применяемый в современном мире, является качественно новым феноменом, существенно отличающимся от политических убийств, практиковавшихся в древности и в начале нового времени. Современный террорист не только использует методы, отличающиеся от тех, которые использовал политический убийца, но он также по другому смотрит на свою роль, общество и на значение своего акта»¹. Столь же справедливо Ивиански усматривает непосредственные корни «индивидуального террора» в конце девятнадцатого столетия.

Конец девятнадцатого века был периодом непрерывного анархистского террора в Европе и США, террористической борьбы в России и борьбы за национальное освобождение, с использованием террора, в Ирландии, Польше, на Балканах и в Индии. Таким образом, налицо три типа терроризма, каждый из которых характеризуется его собственной идеологией и способом действия -- ассоциируемый с анархизмом, с социальной революцией и с борьбой за национальное освобождение. «Однако, глядя в широкой исторической перспективе, -- пишет Ивиански, -- различия перекрываются фундаментальными чертами, которые являются для них общими».

Ивиански связывает возникновение российского революционного терроризма прежде всего с борьбой за социальную революцию; однако позднее, в начале двадцатого века, в Российской империи были представлены и другие типы терроризма -- анархистский и национально-освободительный, характерный для Польши, Армении и отчасти Финляндии.

В нашей работе речь идет о терроризме, направленном на осуществление социальной революции; мы полагаем, что при всем отличии идеологии, обосновывающей терроризм, и тактики, применяемой террористами

-- «политиками» и анархистами, их следует рассматривать в рамках общероссийского революционного движения. Другое дело -- терроризм на почве национально-освободительной борьбы. По нашему мнению, это терроризм иного типа; у него другие идеологические, политические и психологические корни; его, собственно, трудно отнести к русскому революционному движению. Если проиллюстрировать эту мысль на «персональном» уровне, то наиболее показательными могут служить фигуры гимназических друзей и прославленных террористов Бориса Савинкова и Юзефа Пилсудского. Вряд ли кому-нибудь придет в голову отнести последнего к числу российских революционеров.

Генезис террористических идей в российском освободительном движении носил достаточно самобытный характер, а размах, организация и успех террористической борьбы русских революционеров сделали их образцом для террористов во многих уголках земного шара. Так, в Индии в начале века терроризм называли «русским способом». Говоря о влиянии борьбы русских террористов на мировой революционный процесс, мы имеем в виду революционеров-«политиков»; в случае с анархистским террором, как будет показано в соответствующей главе, процесс был скорее обратным.

Настоящее исследование выросло из попытки ответить на вопрос, почему терроризм оказался в России столь живучим; почему каждое из последовательных поколений русских революционеров обращалось вновь к этому оружию, причем интенсивность и размах террористической борьбы оказывались с каждым разом все масштабнее.

И это несмотря на катастрофические временами последствия террористических актов для революционного движения, как это было после покушения Каракозова или после величайшего достижения террористов, цареубийства 1 марта 1881 года, повлекшего за собой разгром «Народной воли» и потери революционерами «кредита» (в прямом и переносном смысле этого слова) в обществе.

В поисках ответа на сформулированный выше вопрос автор настоящего исследования пришел к убеждению, что ответ на него следует искать не только (точнее, не столько) в социально-политических обстоятельствах, а прежде всего в идеологии и, в значительной степени, психологии, определенной части русских революционеров.В УК РФ терроризм определяется следующим образом:

«Терроризм есть совершение взрыва, поджога или иных действий, создающих опасность гибели людей, причинения значительного имущественного ущерба либо наступления иных общественно опасных последствий, если эти действия совершены в целях нарушения общественной безопасности, устрашения населения либо оказания воздействия на принятие решений органами власти, а также угроза совершения указанных действий в тех же целях.»¹

Он предполагает наличие специальной цели устрашения населения и давления на органы власти путем применения крайних мер насилия либо угрозы применения таких мер для достижения нужных преступникам результатов (дезорганизация работы органов власти, получение уступок со стороны власти и т.д.).

Объектом преступления является общественная безопасность в широком смысле этого слова.

Своим устрашающим воздействием терроризм обращен либо к широкому и, как правило, неопределённому кругу граждан, порой населению целых городов и административных районов, либо к конкретным должностным лицам и органам власти, наделённым правом принимать организационно-управленческие решения.

Дополнительными объектами могут быть собственность, жизнь, здоровье граждан, их имущественные и политические интересы и т.п.

Что касается типологии, в общем виде её можно представить с точки зрения мотивов и целей террористической деятельности. Такую типологию использует итальянский учёный А. Кассиз. Он выделяет четыре разновидности терроризма:

• Терроризм, движущей силой которого является идеология. Сюда он относит деятельность террористов, заявляющих о своей принадлежности к марксистской идеологии (РАФ в Западной Германии, «Красные бригады» в Италии и т. д.), исламских фундаменталистов, другие религиозные течения экстремистского толка. русский терроризм современнный катехезис

Терроризм, имеющий целью достижение национальной независимости. Эту разновидность составляет террористическая деятельность, направленная на изменение статуса этнических групп внутри суверенных государств (ИРА в Северной Ирландии, баскские сепаратисты в Испании и др.).

Терроризм «во имя самоопределения народов». К нему А. Кассиз причисляет деятельность Африканского Национального Конгресса, Организации Освобождения Палестины и других национально-освободительных движений.

Терроризм вооружённых групп и движений, борющихся против репрессивных режимов .

Также терроризм можно условно разделить на государственный, внутренний и международный.

Государственный - использование государственными органами террористических методов для достижения своих целей.

Внутренний терроризм - террористическая деятельность внутри государства с политической и уголовной окраской.

Международный терроризм наиболее масштабная и опасная составляющая. Обладая разветвленной сетью, мощной экономической составляющей и высоким уровнем организации, международные террористические организации в последние годы стали грозными и полноправными участниками международных отношений, полноценными сетевыми авторами, с которыми вынуждены считаться даже мощные независимые государства.

Именно транснациональный терроризм представляет на данный момент наибольшую опасность для мира.

1.2 Идеология русского терроризма

Теоретические основания русского терроризма имели вполне практическое приложение, т.е. разрабатываемые русскими общественными деятелями теории и социальные модели легли в основание идеологии терроризма как стратегической основы действий. «Теория терроризма» фактически рассматриваемая нами как идеология и является главным предметом нашего исследования. Кроме того, рассматриваются психологические и этические стороны террористической борьбы, тесно связанные с идеологией. Ибо борьба за политическую свободу и социальную справедливость, посредством политических убийств, требовала определенного этического обоснования или, если угодно, морального оправдания. Терроризм как политическое действие не может обойтись не только без опоры на идеологическую, но и на этическую систему.

В нашей работе мы стремились показать происхождение и генезис террористических идей в России, от их зарождения в 1860-х годах до современных форм; взаимовлияние идеологии и практики терроризма; различные версии террористических идей -- от эпохи революционного народничества до терактов XX и XXI столетий; психологические и этические основы различных видов терроризма; идейную борьбу по вопросам применения террористической тактики среди различных фракций российского революционного движения; воздействие терроризма на российское общество и властные структуры, в связи с чем рассматривается вопрос об эффективности терроризма как средства революционной борьбы.

Рассмотрим же теперь основные элементы идеологического одеяния русского террора. М.А. Бакунин (1814-1876) будучи последователем Гегеля, развивал мысль о праве человека на ничем не ограниченную свободу, понимаемую как наиболее общественный идеал. Эта свобода не терпит никакой централизации и монополии и потому может быть лишь свободной ассоциацией общин. В борьбе за это дело Бакунин рассчитывал главным образом на бунт угнетенных масс. Бакунин не был последователем якобинцев, он отвергал заговорщическую революцию, но приветствовал террор. Он был против диктатуры революционного меньшинства, предполагая неизбежность появления нового авторитаризма. Только свободное народное восстание, опирающееся на свободное чувство протеста, может быть источником нового справедливого строя. Пожалуй, именно этот, весьма туманный на первый взгляд идеал, в наибольшей степени вдохновлял сторонников террора в России, большинство из которых принадлежали к числу анархистов и уголовников.

Петр Никитич Ткачев (1844-1886) последовательно придерживался взглядов русских народников и полагал, что специфика России заключается в ее сельской общине и потому социализм имеет психологические и организационные корни, которых нет на индивидуалистическом Западе. Единственной преградой на пути к полному расцвету социализма является царская автократия, которая совершенно чужда русскому обществу и не имеет с ним ничего общего. По этой причине война должна быть объявлена царскому режиму и его сторонникам. В связи с тем, что большинство крестьянского населения пребывает в состоянии политической дремоты и невежества, эта война должна быть объявлена революционным меньшинством, революционной партией, которая поведет массы к состоянию равенства, свободы и счастья. Как только царизм падет, русский социализм, питающийся животворными соками коммунитарных инстинктов масс и общественной собственности на землю, даст свои богатые плоды . В статье «Что же теперь делать», опубликованной в «Набате» в декабре 1879 года, Ткачев писал: «Непосредственная задача революционной партии должна заключаться в скорейшем ниспровержении существующей правительственной власти. Осуществляя эту задачу, революционеры не подготовляют, а делают революцию. Для того, чтобы осуществить ее революционеры должны, сомкнувшись в боевую централистическую организацию направить все усилия к подрыванию правительственного авторитета, к дезорганизации и терроризации правительственной власти» .

Основоположник русской этико-субъективной школы Николай Константинович Михайловский (1842-1904) утверждал, вслед за Дюрингом, что в основе насилия лежит чувство мести, вытекающее из сознания нарушенной справедливости. При известных обстоятельствах насилие неизбежно должно становиться орудием борьбы с беззаконием и произволом, а, следовательно, и орудием общественного движения вперед. В определенные исторические периоды это насилие становится необходимым и желательным. Этими героическими усилиями, пишет он о террористической борьбе, «…бывают окрашены целые полосы исторической жизни, когда протест против беззакония «поднимается точно из-под земли, как призрак, напоминающий, что есть сила, более глубоко заложенная, чем произвольные ограничения так называемого права» . Весьма показательно здесь само выражение - «так называемое».

Террор «Народной воли» был последовательным и эффективным. Величайшего триумфа эта организация достигла первого марта 1881 года, когда карета Александра П взлетела на воздух. Но этот триумф был одновременно и лебединой песней. Организация была быстро ликвидирована полицией. Но не только полицейские меры способствовали ее упадку. «Народная воля» потеряла кредит в обществе, общественное мнение тогда, с ужасом отвернулось от убийц, пожалуй, самого добродетельного из российских монархов. Но отвернулось не надолго. Попытки возродить «Народную волю» были предприняты уже в конце 80-х годов. Одна из подобных попыток была связана, в частности, с именем Александра Ульянова, который совершил покушение на жизнь Александра Ш.

Пятнадцать лет, что последовали после разгрома народовольцев, были относительно мирными, но это было затишье перед бурей. Настоящая буря террора последовала после 1901 года, когда нескольким социалистическим организациям удалось объединиться в партию Социалистов-революционеров. Эсеры всерьез и не без основания полагали себя в качестве духовных наследников народовольцев. Это было верно лишь отчасти. Верно то, что они возвели тактику индивидуального террора на такую высоту, о которой не смели и мечтать старомодные рыцари террора из легендарной «Народной воли». Но верно и то, что они отказались от целого ряда серьезных нравственных ограничений, практикуемых народовольцами. По всей вероятности это было следствием изменения социального состава партии, а также влияния новейших этических систем. «Народная воля» была составлена главным образом из представителей аристократии, которые вполне сознательно отдали свою шпагу на служение народному счастью. Подобная трансформация аристократического духа вполне логична. Н.А. Бердяев, сам революционер, совершенно верно замечал, что дух аристократии - это дух равенства (но в совершенно ином смысле, что думал о равенстве Ницше и консерваторы). Чувство наличия привилегий не связанных с заслугой глубоко претит гордости истинного аристократа, в такой же степени как ему претит удар противника в спину. Вот причина, по которой истинные аристократы могли становиться истинными революционерами. Но, становясь революционерами, они не переставали быть аристократами духа и потому сохраняли нравственное отношение к противнику и этику борьбы. Партия эсеров, не говоря уже о «максималистах» и анархистах разных мастей, состояла лишь в малой степени из аристократов. Главным образом в ее ряды приходили маргиналы, способные на ненависть, но мало способные к нравственным ограничениям . В результате эсеры (не говоря уже об анархистах) последовательно и все в большей степени отбрасывали моральные ограничения как личностного, так и политического свойства. Так нормы избирательности и пропорциональности террористической борьбы соблюдались все реже. Личностные мотивы политической борьбы все чаще соседствовали с прагматизмом, имморализмом и даже аморализмом. В частности, непререкаемый нравственных запрет прежних революционеров запрещавший какое-либо лавирование перед лицом следствия и требовавший признания личного участия в терроре, был существенно усовершенствован. Уже первый глава боевой организации эсеров Григорий Гершуни все отрицал при первом аресте и писал покаянные письма, благодаря чему и сумел «околпачить» даже самую тонкую полицейскую ищейку - самого Зубатова.

Тем не менее, начало деятельности эсеров было эффектным и напоминало лучшие времена «Народной воли» . Впечатляли в первую очередь размах и точность террора. Первые террористические удары были в высокой степени избирательны. Предполагалось, что каждый царский сатрап должен быть наказан только за собственные преступления .

Партия эсеров была хорошо организована и дисциплинирована. Ее структура включала в себя Центральный комитет, ответственный за стратегию и идеологию и, так называемую, «Боевую организацию», ответственную исключительно за террор. Боевая организация была весьма слабо связана с Центральным комитетом и настолько секретна, что иной раз даже члены Центрального комитета высказывали сомнения в самом факте ее существования. Боевая организация состояла из лиц, сделавших террор смыслом и целью своей жизни. Для многих из них Боевая организация стала семьей и домом. Этнически она включала в себя главным образом великороссов и евреев.

В их числе был и Сергей Нечаев. Его «Катехизис революционера» следует понимать не иначе как апофеоз утилитарной морали. Ведь критерием морали объявляется им счастье народа и соответственно все то, что влечет к этому счастью - добро. По этой причине хороши обман, предательство, провокации, даже истребление того самого народа, о счастье которого идет речь. Особенно показательными были следующие два параграфа: «У товарищества нет иной цели, кроме полнейшего освобождения и счастья народа, то есть чернорабочего люда. Но, убежденные в том, что это освобождение и счастье возможны только путем всесокрушающей народной революции, товарищество всеми силами и средствами будет способствовать к развитию и разобщению тех бед и зол, которые должны вывести, наконец, народ из терпения и побудить его к поголовному восстанию» (параграф 22). Далее он продолжает в параграфе 25 «Поэтому, сближаясь с народом, мы прежде всего, должны соединиться с теми элементами народной жизни, которые со времени основания московской государственной силы не переставали протестовать не на словах, а на деле против всего, что прямо или косвенно связано с государством: против дворянства, против чиновничества, против попов, против гилдейского мира и против кулака мироеда. Соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России»¹.

Однако вопреки господствующему мнению, террор в России вершили не только и не столько эсеры. Террористическую тактику также усвоили максималисты, чернознаменцы (анархисты), безмотивники (анархисты), полукриминальные анархисты и чистые уголовники. К этой тактике нередко прибегали и большевики, но в отличие от всех вышеперечисленных групп они не возводили ее в ранг программы, причем по причинам прагматического, а не морального свойства. Они полагали, что террор не есть тактика, ведущая к успеху, но если можно было совершить успешный террористический акт (ограбление или убийство) они это делали. Как подчеркивает Анна Гейфман, террор эсеров был лишь каплей в море, по сравнению с всеобщим потоком бесконтрольного террора воцарившемся в империи. Соображения дискриминации, пропорциональности или ценности человеческой жизни вообще не играли никакой роли для перечисленных групп террористов. Не удивительно, что их моральный уровень был еще ниже, чем уровень эсеров. Вышеперечисленные организации представляют собой ни что иное, как наклонную плоскость морального падения. Так, максималисты совершили покушение на жизнь премьер министра Аркадия Столыпина в присущей им совершенно неизбирательной манере и с полным равнодушием к невинным жизням. 12 апреля 1906 года три максималиста, одетые в форму жандармских офицеров проникли на дачу Столыпина в часы приема и пустили в действие мощную бомбу. В этом, как и в ряде других случаев, максималисты пренебрегали не только тщательной подготовкой террористического акта (для них это всегда был экспромт), но и избирательностью. Около ста человек были убиты или тяжело ранены, включая двух детей Столыпина, который лично почти не пострадал. В другом случае, максималист проник в казарму полицейской части и открыл беглый огонь по безоружным рядовым полицейским. Ему удалось скрыться, убив большое количество людей.

Многие террористы всех ориентаций были маниакальными садистами, которые не только убивали людей, но и находили особое удовольствие в присутствии на их похоронах.

1.3 Революционный катехизис

Сводка основных идей катехизиса революционера

а) Отрицание бога.

б) Почитание человечества должно заменить культ божества. Человеческий разум признается единствен­ным критерием истины, человеческая совесть -- осно­вой справедливости, индивидуальная и коллективная свобода -- источником и единственной основой поряд­ка в человечестве.

в) Свобода индивида может быть осуществлена лишь в равенстве всех. Осуществление свободы в равенстве есть справедливость.

г) Безусловное исключение принципа авторитета и государственной необходимости. Свобода должна являться единственным началом всей социальной организации, как политической, так и экономической. Общественный порядок должен быть совокупным результатом развития всех местных, коллективных и индивидуальных свобод. Следовательно, вся политическая и экономическая организация в целом не должна, как в наши дни, исходить сверху вниз, от центра к периферии по принципу единства, а снизу вверх, от периферии к центру, по принципу свободного объединения и федерации.

д) Политическая организация. Упразднение всякой официальной -- охраняемой и оплачиваемой государством -- церкви. Абсолютная свобода совести и культура с неограниченным правом для каждого строить храмы своим богам и оплачивать свое духовенство. Абсолютная свобода религиозных ассоциаций, которые, впрочем, не должны обладать никакими гражданскими и политическими правами и не могут заниматься воспитанием детей. Упразднение и банкротство централизующего и опекающего государства. Абсолютная свобода каждого индивида, признание политических прав лишь за теми, кто живет собственным трудом, при условии, что они уважают свободу других. Всеобщее право голоса, безграничная свобода печати, пропаганды, слова и собраний (как для частных, так и для общественных собраний). Абсолютная свобода союзов, причем, однако, юридическое признание дается лишь тем из них, которые по своим целям и внутренней организации не стоят в противоречии с основными началами общества. Абсолютная автономия общин и провинций с правом самоуправления и даже издания собственных законов. Нация должна представлять лишь федерацию провинций, желающих добровольно к ней принадлежать; она обязана уважать автономию каждой провинции, но в то же время она вправе требовать, чтобы строй и сепаратное законодательство провинций, принадлежащих к федерации и желающих пользоваться гарантиями, предоставляемыми нацией, соответствовали в существенных пунктах национальному строю и законодательству, чтобы в делах, касающихся взаимоотношений провинций и общих интересов нации, каждая провинция выполняла декреты, принятые национальным парламентом и сообщенные ей национальным правительством, и чтобы каждая провинция подчинялась решениям национального суда, с оговоркой ее права принести апелляционную жалобу международному суду, когда таковой будет учрежден. При отказе повиноваться в одном из этих трех случаев провинцию ставят вне закона и национальной солидарности, и, в случае нападения с ее стороны на одну из федеративных провинций, национальная армия внушает ей должное благоразумие.

Отмена так называемого исторического права, права завоевания и всякой политики, направленной на округление, расширение, славу и внешнее могущество государства. Благосостояние и свобода наций -- солидарны, и каждая должна искать своей мощи в свободе.

е) Социальная организация. Политическое равенство немыслимо без равенства экономического. Экономическое равенство и социальная справедливость немыслимы до тех пор, пока в обществе не установлено полного равенства исходной точки для каждого человеческого существа, вступающего в жизнь, равенства, заключающего в себе равенство средств для содержания, воспитания и обучения, а позднее и для применения тех разно­образных способностей и сил, какие природа вложила в каждого отдельного индивида. Отмена права наследования. Фонд общественного воспитания один будет иметь право наследовать, ибо на нем будет лежать обязанность содержания, надзора, воспитания и обучения детей, от их рождения до совершеннолетия. Так как только труд производит продукты, то каждый должен работать, что­бы жить, в противном случае на него будут смотреть, как на вора. Интеллигентный и свободный труд, основа человеческого достоинства и всех политических прав, и одиночная работа с каждым днем все более сливаются между собою в сотрудничестве. Поверхность и недра земли, собственность всех, будут в обладании лишь тех, кто их разрабатывает. Равенство мужчины и женщины во всех политических и социальных правах. Упразднение легальной семьи, основанной на гражданском праве и имуществе. Свободный брак. Дети не принадлежат ни родителям, ни обществу. Верховная опека над детьми, их воспитание и обучение принадлежат обществу. Школа заменит церковь. Ее задача -- создать свободного человека. Уничтожение института тюрем и палача. Уважение к старикам, неспособным к труду, и больным и забота о них.

1.4 Мотивационные и идейные основы современного терроризма

Исследование мотивационно-ценностной и социально-философской основы такой формы конфликтов «малой интенсивности», как терроризм, имеет серьезное практическое значение, в частности для разрешения конкретных конфликтных ситуаций, например, при оценке степени реальности угрозы террористического акта, при переговорах об освобождении заложников и т.п. Надо иметь ввиду, что психология (и философия) террористической деятельности имеет существенную специфику, иногда мало понятную, если исходить из общепринятых мотивационных и поведенческих стандартов. «Эффективная антитеррористическая политика, -- пишет американский исследователь Д. Хаббард, -- зависит от понимания того, что думают террористы, и того, почему они делают то, что делают; если мы берем самих себя в качестве модели, поведение террористов будет казаться необъяснимым»¹.

При исследовании терроризма постоянно приходится сталкиваться с вопросом, почему при сходных объективных, социально-экономических и политических условиях в одних случаях имеют место такого рода конфликты «малой интенсивности», в других -- нет. Существенное значение в продвижении по пути разрешения этой загадки дает изучение мотивационно-ценностной основы террористической деятельности.

Западные исследователи разработали целый ряд мотивационных типологий терроризма, выделяя два их основных типа -- личностные и политико-идеологические мотивации. Личностные мотивы обращения к терроризму в свою очередь могут подразделяться на три вида: эмоциональные, невротическо-психопатологические и корыстные (государства, организации или лица, спонсирующие террористическую деятельность, нередко хорошо оплачивают ее).

Неоднократно возникали дискуссии по поводу того, можно ли считать психопатологические отклонения основным побудительным стимулом терроризма. Ряд исследователей дают отрицательный ответ на этот вопрос. Так, в одном из номеров за 1987 год международного журнала «Терроризм» говорится: «Большинство террористов должны, по-видимому, рассматриваться как лица, не выходящие за рамки нормальности». Более того, известный исследователь терроризма Н. Ливингстоун считает, что есть все основания полагать, что психопатология достаточно редкая вещь среди политических террористов. По-видимому, значительно большую роль в этой сфере играют невротические комплексы.

Среди террористов значительно чаще встречаются люди эмоционально неустойчивые, неудачники, стремящиеся заставить говорить о себе, мечтающие о славе, лидерстве и т.п. Для молодых людей, которых подавляющее большинство среди террористов, такого рода деятельность может стать привлекательной благодаря возможности самоутвердиться, ощутить собственную значительность, преодолеть отчуждение и фрустрацию. Террористические организации могут дать молодым людям «возможность стать героем, -- пишет К. Л. Оотс в исследовании, посвященном психологическим мотивам терроризма, -- Стимулом может стать атмосфера приключений и авантюр... Молодые террористы получают также удовлетворение от веры, что способствуют важному делу. В некоторых случаях даже возможность умереть и стать мучеником может быть мощным психологическим стимулом.»

Побудительным стимулом терроризма может стать тот же мотив, который обусловливает рост немотивированных преступлений -- стремление самоутвердиться посредством насилия. «Насилие, -- пишет французский исследователь Р. Соле, -- имеет для некоторых террористов самодовлеющую ценность. Разрушение -- революционный акт, стрельба -- способ самоутверждения, и более того, придания себе подлинности»¹.

Многие исследователи полагают, что важным мотивом обращения к терроризму является потребность «принадлежности к группе», которая становится мощным механизмом духовной, ценностной, поведенческой стереотипизации. По мнению Д. Поуста, для индивидов, страдающих дефицитом самоуважения и с недостаточно развитой личностью, слияние с группой имеет фундаментальное значение. Групповой этос становится для них системой нормативных стандартов и ценностей. «Сравнительные социальные исследования показывают, что сильная потребность в принадлежности к группе является общей чертой террористов во всем мире».

Однако, групповые узы и стимулы оказываются важным психологическим фактором не только для людей с дефицитом психологической идентификации, не только для фрустрированных маргиналов, но и для террористов совершенно противоположного типа. В интересной работе «Террорист», посвященной психологии терроризма, М. Тейлор приводит результаты исследования двух таких противоположных групп. Одна состояла из врожденных неудачников, не уверенных в себе, страдавших комплексом неполноценности, из чего проистекала их агрессивность. Другая -- из умных, уверенных в себе людей. Приводя результаты этого исследования, Тейлор подчеркивает практическую значимость выявления групповой психологии подобного рода. Так, в случае переговоров об освобождении заложников тактика затягивания их могла бы вызвать серьезную дезориентацию и разногласия в первой группе, а во второй такой результат был бы мало вероятным.

Что касается политико-идеологических мотивов, то их роль в мотивационной системе терроризма далека от однозначности. Нередко даже те исследователи, которые придают им большое значение, считают их все же чаще всего скорее формой «рационализации» других, неосознанных мотивов, чем основным фактором. Однако многие специалисты, напротив, подчеркивают самостоятельный и особо значимый характер идеологических мотиваций. Так или иначе, вряд ли можно сомневаться, что личностные мотивы, как правило, переплетаются с идейными в разных пропорциях. Перевес тех или других зависит от конкретного случая, но вместе они составляют мотивационную основу экстремистского сознания.

Идейные мотивы могут быть социально-политическими, националистическо-сепаратистскими и религиозными. Мотивационная основа националистического и сепаратистского терроризма часто значительно прочнее, чем у социально-политического, поскольку связана с кровными узами и семейными традициями, передается из поколения в поколение и закладывается с раннего детства. Еще более «мощной» оказывается мотивационная основа, когда националистические мотивы переплетаются с религиозным фундаментализмом, который нередко приводит к особенному фанатизму.

У религиозного фанатика, готового совершить самоубийственный террористический акт, возможно наиболее рельефно проявляется то, что можно условно обозначить как «экстремистское сознание». Пытаясь выделить основные компоненты этого сознания, следует иметь ввиду, что это понятие представляет собой скорее рабочую абстракцию, своего рода «идеальный тип», необходимый для проникновения в существо мотивов и идей рассматриваемого нами вида конфликтов. Правда, было немало попыток сконструировать обобщенный образ террориста, но постепенно исследователи стали все более скептически относиться к такому универсальному конструированию, придя к выводу, что тип личности террориста не поддается однозначному определению. Так, например, Р. Дрэйк констатирует, что попытки создать комплексный образ террориста с помощью статистического анализа не принесли заметных успехов.

Тем не менее, если не в личностных, то во всяком случае в политико-идеологических мотивах терроризма, несмотря на все их разнообразие, даже иногда несовместимость, можно выявить некую общую мотивационную доминанту, которая собственно и позволяет говорить об «экстремистском сознании» как о своего рода идеальной модели. Эта доминанта может возникать в разной психологической «среде» -- в люмпенской и интеллигентско-радикалистской психологии, в психологии обездоленных и пресыщенных, она равным образом присутствует в социально-политическом, этно-политическом и религиозном видах терроризма, всюду являясь краеугольным камнем экстремистского сознания.

Такой мотивационной доминантой является вера в обладание высшей единственной истиной, уникальным рецептом «спасения» своего народа, социальной группы или всего человечества. Известный специалист по терроризму Б. Дженкинс считает, что «террористы могут рассматриваться как абсолютисты, как «истинно верующие». Такая вера задает тип ценностных и поведенческих моделей террористических групп.

В принципе императив единственной истины заложен в любой религиозной и квазирелигиозной вере, однако своего крайнего выражения он достигает сейчас вероятно в религиозном фундаментализме. Поэтому последний часто обращается к терроризму в самых крайних формах. Д. Капитанчик считает, что «терроризм...находит свое наиболее угрожающее выражение в контексте возрождения исламского фундаментализма»¹.

Однако, нетрудно заметить, что указанной мотивационной доминанты недостаточно для обращения к террористической деятельности. Людей убежденных, что они достигли высшей и единственной истины немало в самых разных сферах и лишь немногие из них обращаются к терроризму. Очевидно, что мотив обладания истиной является существенной, но недостаточной предпосылкой обращения к терроризму. Вероятность обращения к нему возрастает при наличии некоторых других условий, стимулов и мотивов, при наличии специфической ценностно-мотивационной системы.

Необходимым элементом этой системы является крайняя нетерпимость к инакомыслию, а также ко всякого рода сомнениям и колебаниям, перерастающая в убеждение, что нормальный, полноценный человек просто не может видеть вещи в ином свете, чем тот, который открывается благодаря обладанию абсолютной истиной. Однако, поскольку на практике исключение инакомыслия оказывается невозможным, возникает другой важнейший компонент экстремистской мотивационной системы -- идея обращения инакомыслящих в единственно истинную веру. Это возможно двумя способами -- путем мирной пропагандистской или миссионерской деятельности, либо с помощью всех возможных, в том числе насильственных средств. Второй путь в пределе ведет к терроризму.

Соответственно два других компонента экстремистской мотивационно-ценностной системы -- отказ от общечеловеческих ценностей и крайняя агрессивность. Разумеется, в реальности крайние формы откровенного аморализма нечаевского типа встречаются довольно редко. Во-первых, они просто «не выгодны», во-вторых, начальным пунктом движения по пути к терроризму может быть вполне искренний идеализм и романтизм. Лишь дальнейшее движение по этому пути приводит к отказу от общечеловеческих ценностей, включая основной принцип -- «не убий», что становится допустимым, если цель оправдывает средства. Фанатичная убежденность в высшей правоте может также вытесняться соображениями практического интереса, корыстными мотивами, стремлением захватить и удержать власть и т.п. Фанатики-идеалисты превращаются в прагматиков и циников или устраняются последними.

Укоренение «единственно истинной» веры требуют самых крайних средств, агрессивности, готовности разрушить «несправедливые» порядки. «Чтобы стать террористом, -- говорит К.Л. Оотс, -- человек должен иметь такую систему верований, которая позволяет ему рассматривать насилие как приемлемое средство для достижения цели... Уверенность в собственной правоте является основополагающим элементом, поскольку немногие способны в достаточной мере посвятить себя делу совершения насильственных актов, если не убеждены в моральной правоте дела, поскольку только правота делает такие акции правыми».

Тип фанатика-экстремиста, отличающегося крайней агрессивностью, неоднократно исследовался в литературе. Так, Хаббард, который провел ряд интервью с угонщиками самолетов, изучал их документы, описывает различные варианты такого типа. Среди них, например, исламский террорист-фундаменталист, который полагает, что все «неверные» и «еретики» (к которым он относит всех мусульман не шиитов или принявших западные стандарты) «должны быть обращены или погибнуть..., должны быть вновь возвращены к вере, если необходимо, посредством меча».

Говоря об исламском фундаменталистском терроризме следует, разумеется, иметь в виду отличия социокультурного контекста, ценностных ориентаций, стиля жизни и т.п., что делает нередко естественным даже обязательным для фанатика-шиита то, что западному человеку может показаться неприемлемым и непонятным. Примером может служить «самоубийственный терроризм», имеющий корни в культе мученичества, принесения себя в жертву ради «спасения».

Конечно, фанатизм -- обязательная черта «идеального типа» террориста -- далеко не всегда присущ террористам реальным. Выше констатировалась возможность совершенно иных мотивов обращения к террористической деятельности. Кроме того, можно наблюдать существенные различия в степени фанатизма -- скажем, у лидеров и рядовых членов организации. И все же, несмотря на эти оговорки, видимо, именно фанатизм следует считать основным психологическим фактором, объединяющим террористические группировки. «Несмотря на значительные различия террористических групп и их целей, -- пишет Д.М. Поуст, -- существует поразительное единообразие в поведении террористов, в том, насколько одинаковы террористы от группы к группе в своей слепой приверженности своему делу и в их воле идти на самые крайние средства, в том числе жертвуя жизнью для дела».

Подводя итоги, полезно привести характеристику основных психологических факторов формирования террориста, даваемую К.Л. Оотсом. Таких факторов, по его мнению, три. «Во-первых, чтобы стать восприимчивым к террористической заразе, необходима личность, уверенная в своей правоте. ...Во-вторых, наиболее вероятно распространение терроризма среди тех индивидов, которые нуждаются в самоутверждении.» И наконец, в-третьих, «терроризм может быть следствием фрустрации личных, экономических и политических нужд. Это обусловливает решающее переплетение психологии и политики»¹.

Все вышесказанное показывает некоторые из психологических и ценностных факторов, делающих вероятным обращение к терроризму. Однако, речь может идти именно о вероятности, а не о неизбежности. Даже наличие всего комплекса предрасполагающих мотивов и ценностных ориентаций в сочетании с другими -- экономическими, политическими и социальными факторами не может превратить процесс в жестко детерминированный, с неотвратимостью превратить человека в террориста. Более того, большинство людей, обладающих всем этим, никогда террористами не становятся. Тем не менее, несомненно, по-видимому, что наиболее предрасположенным к террористической деятельности делает человека, кроме чисто личных факторов, фанатизм экстремистского сознания, вера в обладание «абсолютной истиной» и служение ей.

Рассматривая проблему социальной философии терроризма, следует иметь в виду, во-первых, наличие большого числа «деидеологизированных» террористических групп, во-вторых, крайний примитивизм и схематизм идей террористов. Это обстоятельство приводит к тому, что ряд исследователей отказываются всерьез относиться к этим идеям. «При первом прочтении коммюнике террористических групп, возникает желание развенчать эти «теоретические экскурсы» как поверхностные лозунги, лишенные содержания и интеллектуальной глубины. Предельно скучные, непонятно, как они могут вдохновлять кого-либо к действию»¹.

Однако, в этом как раз и заключается проблема: каким образом крайне примитивные экстремистские идеи могут служить путеводной нитью в такой все расширяющейся конфликтной сфере как терроризм. Наша задача -- не столько в том, чтобы разобраться в специфике социально-философских концепций различных разновидностей современного терроризма, сколько в том, чтобы вычленить и рассмотреть некоторые общие их константы, которые в значительной мере определяют общность природы и само существование этого феномена. В книге «Революционная мистика и терроризм» Р. Дрейк подчеркивает значение мировоззренческих аспектов в его изучении: «Объединяет террористов не классовые, региональные или врожденные факторы, как бы они ни были важны, -- пишет он, -- но общие взгляды на мир и историю»².

Социально-философские концепции террористических групп, как правило, мало оригинальны, их источниками являются идеи русского и западно-европейского анархизма, разные варианты марксистских теорий, другие лево-экстремистские теории, идеи фашизма, национализма, религиозного фундаментализма и др. Из этих разнообразных источников террористы заимствуют и доводят до крайних пределов одну общую черту -- мифологизацию социальной действительности. Социальная философия терроризма как продукт экстремистского сознания, неизбежно несет на себе его печать. В результате социальная реальность приобретает искаженные, фантастические очертания. Фанатизм мифической «единственной истины» необходимо ведет к мифологизации действительности. «Мифологическая идеология, -- говорится в книге «Мораль террористов», -- предшествует акту насилия, совершаемому террористами».

М. Тейлор приводит интересные данные сравнительного контент-анализа текстов современных немецких террористов и нацистов 20-х гг., в частности результаты контент-анализа автобиографических материалов ранних участников нацистского движения, свидетельствующие о совпадениях между самоописаниями этих нацистов и левых террористов, включающих такие моменты, как авторитаризм, уверенность в своей правоте, идеализм, чувство исключительности, отрицание буржуазной системы и др.

Однако, ультраправый и ультралевый терроризм и их идеи имеют, конечно, свою специфику, заключающуюся, например, в большей откровенности первого, в более откровенном характере его империализма, национализма, антидемократизма и т.д.

Наиболее варварский компонент социальной практики и социальной философии терроризма -- отрицание основного права человека -- права на жизнь, возведение убийства в принцип. Это, конечно, требует серьезных обоснований. И вот, наряду с апелляциями к «высшей справедливости», «народу» и т.п. прибегают к такому приему как «обесчеловечивание» своих жертв. Последних лишают права называться людьми. именуя их «свиньями», «шпиками», «лакеями» и т.п. «Враг рассматривается террористами не как человеческое существо». М. Тейлор приводит характерное высказывание активиста Ку Клукс Клана на митинге членов этой организации, смысл которого в оправдании убийства четырех детей. «Это были не дети, -- говорил он, -- а маленькие мартышки, маленькие собаки и маленькие кошки, маленькие бабуины, маленькие скунсы, а также маленькие черномазые. Да, именно маленькие черномазые... Не стыдно, что они были убиты. Почему? Потому, что когда я убиваю гремучую змею, я не делаю различия между маленькой и большой змеей, так как знаю, что все змеи -- враги и ужалят меня, если смогут»¹.

Основной аргумент антигуманистической экстремистской философии -- апелляция к «революции», которая является общей целью ультра-левого и ультра-правого терроризма. «Как неонацисты, так и красные террористы, -- пишет М. Риманелли, -- парадоксальным образом стремились к одинаковым целям: насильственному ниспровержению демократической системы через посредство универсализации насилия и кровавых террористических актов».

Различие в концепциях революции заключалось в результатах -- различных формах тоталитарных режимов -- и в неодинаковой трактовке самого революционного процесса. Лево-террористическая схема революционного процесса получила свое «классическое» обоснование в «Мини-учебнике городской герильи» Х. К. Маригеллы, наиболее известного теоретика и практика терроризма в Латинской Америке. Эта схема основывалась на наиболее очевидном свойстве терроризма -- его провокативном потенциале: революция должна быть вызвана путем «милитаризации» существующего положения, терроризм рассматривается как средство превращения политической ситуации в военную.