Современные молодые люди имеют больше возможностей для самостоятельного заработка ("добывания") денег по сравнению с тем, как это было для их родителей. Они чувствуют себя в меньшей степени обязанными отдавать "свои" средства в доход родительской семьи. Конечно, если их родители не имеют постоянной, устойчивой работы, то молодые люди вносят свой вклад в общий бюджет. Тем не менее, в их распоряжении остается намного больше денег, чем у их ровесников когда-либо раньше, и эти средства дают им определенную силу и власть на потребительском рынке.

До недавнего времени в западной академической литературе всецело господствовал дискурс проблематизации подростковости. Молодежь часто рассматривалась как "социальная проблема" и конструировалась в терминах девиантности. Самым непосредственным образом это было связано с серьезными изменениями, произошедшими в поствоенном мире ХХ века. Я остановлюсь на наиболее важных моментах этих теорий, значимых для данного анализа. Интерес к ним связан с тем, что основные особенности новых молодежных практик, вызывавшие особую тревогу всех социальных наставников в период послевоенного экономического и культурного бума в Европе и Америке, в некоторых своих чертах воспроизводятся в постсоветском пространстве российской жизни. Прежде всего - это изменение статуса молодежи в обществе. Молодежь и подростки стали одним из самых активных и самостоятельных субъектов на расширяющемся потребительском рынке. Коробкина З.В., Попов В.А. Профилактика наркотической зависимости у детей и молодежи / З.В. Коробкина, В.А. Попов. Профилактика наркотической зависимости у детей и молодежи - М., 2014. - С. 70-71

Во-первых, молодежь получила возможность самостоятельно зарабатывать деньги (как легальные, так и нелегальные - полукриминальные и криминальные практики).

Во-вторых, она намного быстрее взрослых научилась использовать новые социальные сети и коммуникаций.

В-третьих, она освоила те культурные пространства и практики, о которых их родители не имели в их возрасте (отчасти и не имеют до сих пор) никаких представлений.

Это привело к нарушению существовавшей до этого "естественной" цепочки передачи от поколения к поколению материального, культурного и ценностного опыта. Произошло частичное прерывание общего социально-культурного контекста между молодежью и подростками, период взросления которых пришелся на время глобальных экономических реформ, и миром взрослых, представленным всеми традиционными социальными институтами - семьей, школой, социальным наставничеством и контролем. Я вовсе не хочу подвести к выводу о фатальной невозможности общего диалога. Напротив, именно молодежь оказывается сегодня наиболее адекватным социальным агентом для новых потребительских предложений. Именно подростки наиболее активно и быстро реагируют на изменения, инициируемые "взрослой" экономической политикой. Потребительские практики старших поколений хотя и изменяются, но все же медленней и неохотней. Символ молодости, успешно эксплуатирующийся в рекламе, приносит наибольшую экономическую эффективность.

Молодость и подростковость приобретают в современной российской ситуации столь же противоречивое прочтение в разнообразных взрослых репрезентациях, как и в поствоенном западном мире.

С одной стороны, безудержное, беспорядочное, болезненное (как в случаях с алкоголем и наркотическими веществами) потребление, доминирующее стремление к материальным ценностям, достатку, быстрому и легкому успеху, сопутствующие этому новые сексуальные практики вызывают не просто тревогу, а порождают бесчисленные моральные паники по поводу "потерянного, дегенерирующего, распущенного" поколения. С другой стороны, именно молодежные потребительские аудитории составляют подавляющее покупательское большинство. В шоу-индустрии - это концерты, дискотеки, клубы, видео - и аудио кассеты, диски с музыкой и компьютерными играми; на каждодневном, быстро оборачиваемом потребительском рынке - это модная одежда, напитки, сигареты, легкий алкоголь, клубные и дискотечные аксессуары и др; на теневом криминальном рынке - это наркотики.

На культурных сценах происходит нечто похожее. С одной стороны - беспокойство и тревога по поводу "потери" современной молодежью духовности, критика непонятных и опасных досуговых практик, с другой - прямая эксплуатации имиджа молодости, заигрывание с "актуальными", рискованными темами (сексуальность, насилие, наркотики) с целью получения максимальной прибыли от постоянного роста молодежной "паствы". Эта противоречивость взрослого дискурса молодости и подростковости невероятно затрудняет взросление современных юношей и девушек. Они вынуждены самостоятельно, не имея никаких аналогов или социальных образцов, в своих собственных терминах формулировать представления о сущем и должном, о смысле и цели жизни, о значимых и одобряемых ценностях. Это приводит к тому, что трансляция нового культурного опыта происходит внутри своих, в большей или меньшей степени замкнутых, локальных сообществ. Соломзес Дж.А., Чеурсон В, Соколовский Г. Наркотики и общество / Дж.А. Соломзес, В. Чеурсон, Г. Соколовский. Наркотики и общество - М., 2010. - С. 13-14.

Следует учитывать и новый, более широкий социально-культурный контекст взросления. Он связан с расширением единого информационного пространства, благодаря которому любое локальное сообщество или отдельный подросток может оказаться включенным в глобальное виртуальное общение. И все-таки, если бы современный взрослый мир был более определен в своем отношении к новой, пусть в чем-то действительно другой (но не "чужой") молодежи, процессы межпоколенческих коммуникаций протекали бы проще.

Специфика нового подросткового и молодежного потребления в фокусе конструирования "девиантности"

Современные молодые люди имеют больше возможностей для самостоятельного заработка ("добывания") денег по сравнению с тем, как это было для их родителей. Они чувствуют себя в меньшей степени обязанными отдавать "свои" средства в доход родительской семьи. Конечно, если их родители не имеют постоянной, устойчивой работы, то молодые люди вносят свой вклад в общий бюджет. Тем не менее, в их распоряжении остается намного больше денег, чем у их ровесников когда-либо раньше, и эти средства дают им определенную силу и власть на потребительском рынке. Вопрос об источниках этих свободных средств невероятно важен (3), однако не менее важно и то, что молодежь имеет иные, по сравнению со взрослыми, представления о "правильном" распоряжении деньгами. Они тратят "свои" деньги иначе, чем взрослые. Копылова А.В. Школа без наркотиков: Учебно-методическое пособие. - Орел-2010. - С. 19-20.

Отличие между взрослым и молодежным потребительством заключается в том, что молодежь тратит их, прежде всего, на "краткий гедонизм" - на отдых и удовольствия. Их покупательские привычки, на что обратил внимание еще Марк Абрамс (М. Абрамс 1959), исследуя американских подростков, являются рыночным выражением недостатка их взрослой ответственности и независимости. Исследование М. Абрамса показало, что молодежь не просто больше тратит денег на модные тряпки и кассеты, но также и то, что молодежь тратит деньги на специфически молодежную одежду и записи. Часть удовольствий, которые они получают при этих покупках лежит в утверждении ими своей идентичности, они получают особое удовольствие от своей "не-взрослости".

Другие ученые считали, что развитие специфического подросткового рынка доказывало растущую важность для молодежи своего мира, "групп таких же, как они" (Peer Groups), развитие потребительских пристрастий которых оставалось по большей части неподвластными и недоступными для взрослого контроля. Отдельные подростки, включаясь в эти сообщества, оказываются в большой зависимости от давления групповых вкусов и интересов. Это коллективное потребительское сознание создает благоприятную почву для легкой манипуляции коммерческими интересами подростков.

Важно то, что именно компания, свой круг приобретает в этом социальном контексте новое значение - не просто группа сверстников, но и значимый, а подчас и единственно достоверный источник трансляции ценностей и образцов поведения: группа как воспитатель, агитатор и наставник. Эти "свои" могут быть виртуальными и реальными, близкими и далекими. От них ждут признаний, одобрений, их реакции помогают корректировать свой образ. Анализ наших интервью показал, что среди мотивов начала употребления наркотиков всегда присутствует некая компания. Она может расшифровываться как школьный класс, студенческая группа, дворовая тусовка, субкультурная или творческая группа, завсегдатаи "своих" клубов и т.д.

Молодежная активность означает групповую активность. Существует социологическое предположение относительно того, что молодежь развивает свой вкус в одежде и музыке в группе, что они смотрят футбольные матчи или танцуют или "ничего-не-делают" в группе. Во взрослом обществе, как писал Дж. Колеман (Дж. Колеман 1992), люди принадлежат к ясно определенным социальным сообществам, они организуют свое поведение вокруг жестких систем ценностей и престижа, принятых в их кругах, в подростковых же компаниях ценности формируются иначе. Большой интерес для нашего анализа в этом смысле представляют идеи С. Айзенштадта (С. Айзенштадт 1956) о формах социального взаимодействия, в которые включены эти группы. "Равные группы", как он предполагал, характеризуются дружбой, верностью, преданностью и обязательствами людей друг перед другом. При этом решающее значение для статуса отдельного человека в группе имеет то, кто он есть, а не то, что он собой представляет. В социальном смысле группы сверстников располагаются где-то между семьей с ее связями, основанными на абсолюте эмоциональных обязательств, и экономической системой с ее формальными контрактами, организацией ролей, основанной на достигнутом мастерстве и квалификации. Используя язык Айзенштадта, равные группы управляют движением от "частных" ценностей к "общим", из социального мира, в котором решения принимаются со ссылкой на родительский авторитет и семейные традиции, к социальному миру, в котором решения должны быть отнесены к универсально согласованным рациональным принципам.

"Равные" группы поддерживают первые шаги молодых людей из семейной жизни, дают им представления о других способах вхождения в социальный мир.

Активность в этих компаниях становится центром социальной жизни молодежи, а сами группы становятся главным пунктом в молодежном поведении, поскольку они позволяют их членам отстаивать свою независимость от родительских семей, школы, других институтов социального контроля.

Понятие подростковой "делинквентности" могло использоваться для описания огромнейшего числа молодежных активностей: от обычных прогулов школьных уроков до поджогов домов. Вершины списка делинквентного поведения всегда были заняты "злоупотреблением наркотиками" и насилием с использованием нелегальных или легальных наркотических веществ. Эта проблема начинает рассматриваться в академической западной литературе 80-х годов в контексте нового исследовательского поля, названного "вещественным злоупотреблением". Исследователи начали включать в контекст болезненного потребления, помимо классических - табака, алкоголя, наркотиков, еще и различные растворители (концентраты), так называемую "быструю пищу", беспорядочное питание и отказ от пищи (К. Гриффин 1993: 121). Если до этих пор вся подобная литература была строго ориентирована на мужчин, то включение беспорядочного питания как "новой формы насилия" в контекст вещественных злоупотреблений "помогло" ввести молодых женщин в пространство категории "девиантных" потребителей.

В этот же период для анализа новых структур молодежного потребления начинает использоваться понятие "жизненного стиля" как способа противостояния пассивному потреблению доступных продуктов и услуг, характерного для "нормальной" молодежи. С помощью этого понятия описывалось активное включение относительно более свободных и независимых молодежных групп в "выбор" специфических культурных стратегий.

Вместе с понятием жизненного стиля пришла и новая "транскрипция" потребления как "использования". Различия между этими понятиями довольно значимы для стилевого анализа. Соломзес Дж.А., Чеурсон В, Соколовский Г. Наркотики и общество, - М. ООО "Иллойн", 2012. - С. 174. Если в понятии "потребление" акцент делается на пассивный характер включения в ту или иную коллективную практику, то "использование" означает, что нечто, предлагаемое рынком или коллективными вкусами, рассматривается индивидом или группой лишь как исходный материал. Этот материал может не просто преобразовываться, но и приобретать прямо противоположный смысл в молодежных стилевых практиках. Иначе говоря, целью потребления является физическое уничтожение "объекта желания", использование же направлено на другое, где нечто потребляется в качестве значимого символа идентификации.

В литературе, посвященной беспорядочному потреблению, одно из центральных мест занимали тезисы о неадекватности молодежного досуга, который порождал скуку и тоску. Считалось, что молодой человек или девушка, чувствующие свою неспособность в данных обстоятельствах жизни получать настоящее удовлетворение от "предлагаемого" досуга, не просто склонны испытывать неприязнь по отношению к окружающим, но и в большей степени подвержены бунтарству, делинквентности, а следовательно, к "вещественным злоупотреблениям".

Другие исследователи пытались определить, какие именно индивиды способны выйти за границы "нормальности" в "девиантность" и почему. В подобных исследованиях линия аргументации основывалась на анализе самих "девиантов", их семей, их культуре, и в меньшей степени - на структурных факторах, таких как бедность, безработица или дискриминация. Джон Хандлеби, например, проинтервьюировал 150 молодых "делинквентных" мальчиков до их поступления в исправительную школу и протестировал 196 мальчиков из обычных школ "целой батареей личностных измерений". Большинство из них были проинтервьюированы повторно через три года в возрасте 16 лет. Ученый доказал, что те, у кого были отмечены "сверхмерный, подвижный" ум, отсутствие достаточного уровня культуры и независимый характер, были заметно предрасположены к употреблениям наркотиков и отчуждению (Дж. Хандлеби 1986). Его выводы основывались на предположении о том, что употребление нелегальных веществ как пищевых, так и алкогольных, означают девиантность, болезненность и отчуждение от социума. Отсутствие самоконтроля и недостаточное знакомство с "нормальными" культурными формами англо-европейского среднего класса, конструировались как ключевой индикатор подобной "девиантности". Кристин Гриффин, подвергая критике подобное конструирование девиантности, пишет, что в очередной раз в академической литературе девиантность была соединена исключительно с молодыми мужчинами, тогда как их сестры, матери и подруги играли в них лишь случайные и поддерживающие роли (К. Гриффин 1993).

Внимание к гендерным различиям, характерным для наркотических практик, уделялось в тот период лишь в некоторых исследованиях. Так, например, Денис Кандел с коллегами (Колумбийский Университет) проинтервьюировали 1004 молодых людей из 10-ых и 11-ых классов из нью-йоркских школ на предмет их включенности в "делинквентную активность" и употребление запрещенных таблеток (illicit drug use - IDU) сначала в течение 1971 года и затем повторно в 1981 году (Д. Кандел и др. 1984). Они пытались доказать, что "устойчивость употребления запрещенных таблеток выше, чем устойчивость делинквентности, и значительнее проявлено среди мальчиков, чем среди девочек". Однако их же исследование показало, что употребление запрещенных таблеток как мальчиками, так и девочками "имеют похожую этиологию и играют сходные роли в их жизнях" (Д. Кандел и др. 1984: 67).

Д. Кандел и ее коллеги также хотели доказать, что "провал нормального вхождения во взрослые роли, такие как замужество и постоянная рабочая занятость, являются важными провокаторами продолжения употребления запрещенных таблеток, но не делинквентности" (Д. Кандел и др. 1984: 69). Как делинквентность, так и IDU конструировались ими с помощью метафоры о болезненности, как социальной и психологической патологии, представленной в терминах неспособности отдельных индивидов занять "нормальные" позиции в сексуальной сфере, семейной жизни и на рынке труда.

Однако не все тексты, посвященные молодежи, можно отнести к перспективе "проблематизации", существуют еще и радикальные субкультурные теории, в которых "делинквентность" конструируется как рефлексивное сопротивление доминирующим социальным ценностям, культурной практике, идеологическим и материальным условиям жизни. В некоторых из них "вещественное злоупотребление" исследуется в критическом смысле. Так, например, изучается вред, который приносит существующий и воспроизводимый стереотип о связи между мужественностью и злоупотреблением алкоголя, или, например, феминистская критика академической литературы посвящается "вещественным злоупотреблениям". При этом специальные акценты делаются не только на специфике "женского" потребления, но и на активном и навязчивом продвижении идей "модельной" женственности.

Концепция нормализации, поскольку она касается включения первоначально "девиантных" активностей в господствующие культурные классификации, приходит в противоречие с традиционными субкультурными западными исследованиями. Однако это не означает, что субкультурный дискурс полностью исчерпал свой потенциал. На определенном этапе процесса включения в наркотические практики именно характер организации компании может оказаться решающим в последующем восприятии наркотиков. Так, например, именно в рамках субкультурного подхода следует рассматривать разнообразные ритуальные действия, сопровождающие использование наркотиков: приобретение, подготовка, приготовление, характер и язык общения внутри группы в течение этого времени, "выходы" из процесса - всего того, что становится "пред и пост" занятием. Закрепляясь в культурных привычках, эти ритуальные сопровождения часто превращаются в центральные компоненты жизни пользователей.

Процесс привыкания сопровождается также усвоением молодежью и подростками специфического языка. Использование слов и выражений закрепляет круг "посвященных", наделяя их особым знанием. Ритуалы - строгая последовательность действий с приписанными им значениями - становятся значимой частью жизненных стилей, включаясь в каждодневные привычки.

Многие западные субкультурные исследователи обращали внимание на выработку устойчивой зависимости не только от самого наркотического эффекта, но и от разнообразных культурных обустройств вокруг него: "фенечек" и приспособлений, где физические ощущения (эйфория, снятие напряжения и др.) подпитывают культурные и наоборот. Причем прием разных видов наркотиков предполагает овладение особыми, относящимися только к ним языками и обучение особым социальным и телесным практикам, сопровождающим подготовку, прием и выход из героинового, кокаинового и т.д. состояния. (Г. Паркер и др. 1998). Исследования героиновых и кокаиновых субкультур позволили ряду авторов сделать выводы о том, что стилевые наркотические практики проникают и закрепляются в более широком культурном пространстве современной досуговой молодежной активности уже как внешние элементы других, ненаркотических практик конца 90-ых (Г. Паркер и др. 1998). Эти и подобные исследования говорят о том, что человечество вошло в новое тысячелетие не только вместе с регулярными пользователями "развлекательных" и тяжелых наркотиков, но и с новой составляющей культурного "наследства" уходящего времени.

Характер употребления и использования наркотиков в субкультурном контексте может быть:

доминирующим, определяющим по отношению к сопровождающим его культурным практикам. Употребление наркотиков в этом контексте становится стилеобразующим элементом всей жизни подростка, подавляя, вытесняя или меняя смыслы всей системы ценностей, иерархий жизненного успеха и приемлемых способов его достижения. Как правило, это связано с развитием психологической и физической зависимости от тяжелых наркотиков;

развлекательным и концентрироваться на меньшей физической зависимости от наркотиков или полном отсутствии таковой;

·приспособленным, именно это отношение в наибольшей степени характерно для большинства подростков и молодежи использующих "развлекательные" наркотики. Различные виды рабочей ("занятой") жизни воспринимаются этой группой молодежи как нечто скучное и обязательное, поэтому досуг они приспосабливают к своему графику так, чтобы "все вписывалось во все". По схожей схеме, они приспосабливают употребление наркотиков к досугу и свободному времени. При этом они могут продолжать заниматься спортом, весело проводить каникулы, влюбляться, быть активными покупателями, проводить ночи вне дома с друзьями и подругами, выпивать в барах и клубах, тусоваться в компаниях - одним словом, делать все то, что воспринимается ими как веселое времяпрепровождение. Среди этих пользователей трудно выделить преимущественно мужские или женские группы, молодежь из каких-то особых социальных слоев.

Молодежная культура приспособила, "разместила" внутри себя использование наркотиков в качестве еще одного дополнительного развлечения. Это происходит как через признание приемлемости таких способов проведения молодежного досуга, так и через усвоение, переработку языков и имиджей наркотиков с помощью моды, медиа и музыки, "питьевой" индустрии - всего того, что так пышно расцветало на молодежных потребительских рынках конца XX века.

На нормализацию потребления наркотиков, особенно, так называемых, легких, невредных, развлекательных, значимо влияет не только дискуссионность и противоречивость "взрослых" медиа дискурсов о законном и противозаконном, легальном и нелегальном. Не в меньшей степени этому способствуют специфические черты молодежных культур конца 90-ых. Среди них - "вращение" молодежных досуговых практик вокруг "миксовых" культурных форм (12). Не только в музыке, одежде, стилевых "прикидах", клубном и дискотечном сленге, в питейной алкогольной культуре, но даже в дружбе и привязанностях одним из способов их "организации" и упорядочения становится "смесь" (микс). Ее смысл хорошо передается с помощью английского понятия "pick'n'mix" (13), то есть - "бери, что хочешь, мешай как знаешь". Этот подход к употреблению спиртного проявляется не только в усложнении и увеличении "коктейльных" предложений, но и в стремлении к новым алкогольным экспериментам (например, "текиловым" ритуалам). Развлекательные наркотики "гармонично" вписываются в эти поиски, поскольку предоставляют возможность не просто для расширения ощущений, но и сотворения новых культурных миксов. Например: водка - анаша - водка - дискотека; или пиво - анаша - пиво - анаша - секс. Значимым в этих миксах является "якорение" удачных элементов друг на друге, что способствует привыканию не к какому-то одному, а именно к их сочетанию. Так, например, многие пользователи уверенны в том, что те, кто занимался сексом после такого "коктейля", уже с трудом воспринимают "обычные", традиционные отношения.

Завершая краткий анализ западных подходов к конструированию девиантности, можно сделать следующий вывод. Преодоление проблематизации подростковости и молодости в целом возможно лишь путем кропотливых этнографических и качественных исследований разнообразных молодежных практик, в том числе и девиантных, максимально свободных от до-полевых "идеологических" конструктов, помогающих критически осмыслить любые заданные рамки и определения, сложившиеся в рабочих кабинетах исследователей молодежи.

Хочется надеяться, что нам в целом удалось избежать как излишней проблематизации, так и романтизации специфических практик, предшествующих, сопутствующих процессу обытовления наркотического экспериментирования, а также их последствий различных групп взрослых на стремительный рост наркотизации молодежи.

Глава II. Особенности наркотизации в России

1.1 Этапы стремительной наркотизации в России