Диалог и парадиалог как формы дискурсивного взаимодействия в политической практике коммуникативного общества

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Введение

Актуальность темы диссертационного исследования. Диалог можно без преувеличения назвать одной из главных тем, проблем и метафор современности. Диалог становится ключевым понятием для осмысления процессов в самых разных сферах социальной жизни, включая политику. Возникло множество государственных, межгосударственных и неправительственных организаций с «диалогом» как ключевым словом в названии. В последние два-три десятилетия в науке наметился своеобразный «диалогический поворот», о котором заговорили не только философы и культурологи, но также социологи и политологи, и даже представители естественных наук. В политологии эти тенденции нашли отражение в различных моделях демократии, акцентирующих ее коммуникативный (дискурсивный, информационный и т.п.) аспект. Объектом специального исследования становится и сам феномен политического диалога. По словам М.С. Кагана, стихийно развернувшийся процесс универсальной категоризации диалога «отражает некую фундаментальную, хотя до конца еще неосознанную со всей отчетливостью, потребность человечества в радикальном изменении той социокультурной ситуации, которая сложилась в первой половине ХХ века».

Существуют, по меньшей мере, две ближайшие причины для «диалогического поворота» в социальном и гуманитарном знании. Первая - это фрагментарность и бессвязность постмодернистского дискурса, делающая его зачастую непригодным для решения позитивных задач по интеграции сообществ. Радикальный плюрализм постмодернистской установки, с одной стороны, фаворизировал диалог как способ познания и общения, давая голос тем, кто оставался безгласным в «демократии большинства». Однако, с другой стороны, своим резким противопоставлением диалога принципу объективной истины, постмодернизм существенно ограничил рациональные потенции диалогического общения, очевидные для классики, а потому оказался недостаточно продуктивным в осмыслении громадной культуры квази-, псевдо- и парафеноменов, возникшей в современных обществах.

Еще одна причина для поворота к диалогу проистекает из тупиковости положения, которое С. Хантингтон выразил своим знаменитым понятием «столкновения цивилизаций». В предисловии С.П.Капицы к русскому изданию Доклада «Преодолевая барьеры. Диалог между цивилизациями» (2001), подготовленного интернациональным коллективом известных интеллектуалов и при поддержке Генерального секретаря ООН Кофи Аннана, отмечается, что данный Доклад появился как реакция на вызов, брошенный миру представлениями о XXI веке как эпохе религиозных войн. Коммунитарист А. Этциони также замечает, что его вся книга «От империи к сообществу: новый подход к международным отношениям» представляет собой «ответ на точку зрения Хантингтона и могла бы быть озаглавлена как `Диалог цивилизаций'».

Конечно, для политолога упомянутый «диалогический поворот» объясняется не только указанными двумя причинами; к диалогу толкает глобальная трансформация властных отношений из иерархии в командное взаимодействие. За этим стоит резкое увеличение числа социальных и политических игроков в современном мире, а также их прогрессирующая взаимная зависимость. Как следствие, «как никогда ранее в истории сильный и слабый совместно созидают свое общее будущее». С растущим потоком информационных (медийных) обменов власть не только де-иерархизируется, но и децентрализуется, а это, в свою очередь, рождает потребность в прямых формах политического участия и ведет к сокращению посреднических (представительских) функций. Старая парадигма властных отношений, построенная на игре с нулевой суммой, оказывается в таких условиях все менее эффективной. Диалог в самых разных его формах и проявлениях оказывается уже не какой-то эксклюзивной практикой, но «повседневной и всепроникающей реальностью». Соответственно, овладение искусством диалога перестает быть абстрактным моральным призывом, но становится «производственной необходимостью», прежде всего, в политической сфере.

В постсоветской России политический диалог осложняется ситуацией, когда демократические по названию институты зачастую наделены перевернутым или вывернутым наизнанку смыслом, и когда имеет место не просто дефицит гражданского общества, но «черный PR как институт гражданского общества». Именно этот парадоксально-пародийный социальный фон способствует пышному расцвету парадиалогического дискурса в российской публичной политике. Между тем о необходимости гражданского диалога как средства единения общества говорят и представители высшего политического руководства, и конструктивная оппозиция. Российские политологи практически единодушны во мнении, что развертывание диалога власти с обществом есть единственная альтернатива негативному сценарию развития страны.

Но хотя о диалоге как «модной» теме пишется и говорится немало, это сопровождается не столько приближением к систематическому пониманию данного феномена, сколько, напротив, к размыванию его специфических отличий от других форм дискурсивного взаимодействия. В этой связи теоретическое осмысление диалога остается, как никогда, актуальной задачей в социальных и политических науках. Причем нужна не просто «новая идеология диалога», но - как справедливо заметил А.С. Ахиезер, - «теория, которая могла бы каким-то образом `нащупать' место диалога в обществе, … выявить связь многочисленных специфических форм диалога с перспективами их развития».

Нужна и специальная теория политического диалога, которая могла бы критически проанализировать и синтезировать уже имеющиеся концепты и теории, отражающие диалогические взаимодействия в политической практике современного общества. Однако такой теории пока что нет даже в первом приближении. Поэтому особенно актуальной представляется теоретико-методологическая «рекогносцировка» в этой области исследований: осмысление его парадигмальных основ, разработка адекватной методологической модели, уточнение и развитие релевантных концептов.

Степень научной разработанности темы. Проблема квази- и псевдовзаимодействия, характерная для современного (постиндустриального, информационного, коммуникативного) общества, приобретает особое значение и размах в постсоветской России. В этой связи важной предпосылкой формулировки темы нашего исследования - роль не только диалогов, но также парадиалогов в политической практике коммуникативного общества - стал анализ отечественными авторами различных форм квази-, пара- и псевдокоммуникации в актуальной российской политике. Этой темы касаются в своих работах В.Я. Гельман, Л.Д. Гудков, Б.В. Дубин, Ю.А. Левада, Д.А. Левчик, И.Д. Коротец, В.П. Макаренко, А.В. Понеделков, Д.Е. Слизовский, А.М. Старостин, М.А. Чешков, В.Ю. Шпак и другие ученые.

Парадоксом современных социальных и гуманитарных наук является ситуация, когда очевидная актуальность и злободневность диалога как формы дискурсивного взаимодействия соседствует с большими лакунами в его теоретическом осмыслении. Хотя в лингвофилософском ключе о диалоге написано немало в мировой и отечественной науке, его общая природа как формы дискурсивного взаимодействия - в отношении к другим формам и в общем контексте социальной практики - изучены недостаточно. Исследователи обращают внимание на дефицит солидных работ, посвященных, в особенности, социальному (политическому) диалогу, концептуальному описанию его differentia specifica. В России парадоксальным образом к проблеме концептуализации политического диалога ближе всего подходят не столько политологи, сколько их коллеги из смежных отраслей знания: философы, лингвисты, социологи, медиаведы.

Особое значение имеют для нас исследования, проведенные в новых и междисциплинарных по духу дисциплинах, таких как политическая лингвистика (филология, семиотика, дискурсология), политическая коммуникативистика и медиаведение. Немалый опыт междисциплинарных исследований диалога имеется в западной науке, у нас же междисциплинарных сборников на эту тему появилось немного, хотя интерес к диалогу неуклонно расширяется за пределы лингвистики и философии в сторону социологии и политологии.

Для прояснения общей специфики диалогического общения полезно обратиться к отечественному языкознанию, видные представители которого отмечали базисный статус диалога по отношению к другим формам языковой практики (М.М. Бахтин, В.Н. Волошинов, Ю.М. Лотман, Л.В. Щерба, Л.П. Якубинский).

Однако традиционные структурно-лингвистические модели диалога принципиально недостаточны для описания широкой социальной прагматики политического (пара-)диалога. Чисто семантический подход к анализу реального диалогического дискурса склонен пренебрегать тем, что академик Л.В. Щерба называл «отрицательным языковым материалом». Сюда относится анализ «коммуникативных неудач», «языковой демагогии», «коммуникативного саботажа», а также изучение языковых аномалий, связанных с различными языковыми играми. Анализ такого рода феноменов представлен в работах Н.Д. Арутюновой, Т.В. Булыгиной, Е.А. Земской, О.Н. Ермаковой, Т.М. Николаевой, А.Д. Шмелева и других ученых.

Имеющийся в научной литературе опыт исследования аномального диалогического дискурса акцентирует существенность для него противоречий, парадоксов и абсурдов. Важными в этой связи являются работы Г. Бейтсона, П. Вацлавика, В. Изера и др. Для концептуализации политического парадиалога востребован опыт осмысления нонсенса и абсурда в работах зарубежных (Ф. Жак, П. Ланг, С. Стюарт, В. Тиггес, А. Хансен-Лёве) и отечественных (Т.В. Булыгина, О.Д. Буренина, Е.В. Клюев, Д.В. Майборода, Е.В. Падучева, И.И. Ревзин, О.Г. Ревзина, И.П. Смирнов, А.Д. Шмелев, М.Н. Эпштейн) лингвистов и литературоведов. Эти оценки художественных образцов аномального дискурса перекликаются с концептами диалога в постмодернистской философии (Ж. Бодрийяр, Ж.Ф. Лиотар, Ж. Делез и Р. Рорти). Принципиальный недостаток упомянутых работ состоит в их опоре на искусственные (художественные) по преимуществу тексты.

В отличие от этого, в политическом дискурс-анализе есть немало работ, в которых исследуется живое диалогическое взаимодействие в политике, в том числе, его конфликтные (полемические) формы. Важными в этой связи мы считаем публикации А.Г. Алтуняна, В.Н. Базылева, А.Н. Баранова, М.В. Гавриловой, В.З. Демьянкова, М.В. Ильина, Т.Н. Колокольцевой, М.Л. Макарова, Н.М. Мухарямова, Л.М. Мухарямовой, Ю.А. Пеленковой, Ю.А. Сорокина, Т.Н. Ушаковой, А.П. Чудинова, Е.И. Шейгал и др. Из зарубежных авторов можно упомянуть Р.М. Блакара, Х. Бургера, К. Гергена, Т.А. ван Дейка, В. Дикмана, М.В. Йоргенсен, Т. Лукмана, Л.Дж. Филлипс, К. Франк и др. При всем значении данных работ, представленная в них картина диалогического дискурса еще далека от полного и систематически развертывания. К тому же, чисто лингвистический анализ ограничен по методу, оставляя без рассмотрения, к примеру, драматургические моменты коммуникации в смысле И. Гофмана.

При всей важности лингвистического подхода к анализу политического дискурса, именно вопрос о сущности и роли диалогического общения выводит исследователя к проблематизации методологического фундамента политической науки, а через него - и к вопросу о смене научных парадигм. Этот круг вопросов нашел отражение, прежде всего, в философских работах, многие из которых акцентируют роль диалогического элемента в парадигмальных основах европейской науки (И.П. Ильин, А.В. Лубский, И. Пригожин, И. Стенгерс, В.С. Степин, В.Г. Федотова, И.В. Черникова и др.).

Осмысление диалога в философии обнаруживает в качестве наиболее значимых вопросов отличие диалога от полемики или просто разговора, беседы; дискурсивные требования к субъекту диалогической коммуникации; единство в многообразии дискурсивных, исторических и культурных форм диалога; наконец, вопрос о псевдо- или парадиалогической коммуникации, крайне актуальный в современном медиализированном обществе. В этой связи особое значение для нашей работы имеют концепты диалога, развитые М.М. Бахтиным и Ю.М. Лотманом. Сверх того, существенный вклад в обсуждение упомянутых вопросов внесли общие теории диалога, предложенные такими философами, как Дж.Г. Мид, М. Бубер, Х.-Г. Гадамер, Ю. Хабермас, Р. Рорти.

В целом, в отечественных гуманитарных и социальных науках различные аспекты диалогической коммуникации становились предметом анализа в работах Т.А. Алексеевой, А.С. Ахиезера, В.С. Библера, Г.Я. Буша, И.И. Глебовой, М.Н. Грачева, А.А. Гусейнова, Д.В. Джохадзе, М.С. Кагана, Б.Г. Капустина, В.П. Макаренко, В.М. Межуева, Т.Ф. Плехановой, О.В. Поповой, А.И. Пригожина, Е.П. Прохорова, Э.В. Сайко, В.М. Сергеева, В.И. Толстых, В.Г. Федотовой, И.Г. Яковенко и других авторов. Из зарубежных ученых, работы которых значимы под углом зрения нашей темы, следует упомянуть К. Лоренца, П. Лоренцена, Т. Лукмана, Д. Никулина, С. Тулмина, Г. Шайта, В. Хёсле.

Для нас крайне важен имеющийся в современной социальной и гуманитарной литературе опыт осмысления квазидиалогического дискурса, что часто сопровождается использованием терминов псевдо-, пара- и антидиалог. Соответствующую концептуализацию диалог получает в работах Г.Я. Буша, М.Н. Грачева, Т.М. Дридзе и Т.З. Адамьянц, Е.П. Прохорова. Близко по смыслу к упомянутым концептам стоят идеи других авторов, исследующих диалогические аномалии медийного дискурса. Среди них следует выделить П. Бурдье, П. Вирилио и Ж. Бодрийяра.

В изучение темы нашего исследования существенный вклад внесли работы зарубежных лингвистов и медиаведов, анализирующих дискурс политических телевизионных ток-шоу, их специфический диалогизм, а также двусмысленность, фиктивность и парадоксальность их содержания. (Х. Бургер, Э. Гесс-Люттих, В. Дикман, Й. Кляйн, П. Кюн, Х. Лёффлер, В. Сеттекорн, В. Холли и др.). В этой связи важным для развертывания концепта политического парадиалога оказывается понятие инфотейнмента, представленное в западной (П. Бенте, К. Маст, Н. Постман, Б. Фромм и др.) и отечественной (А.С. Вартанов, В.В. Зверева, Н.Н. Зорков) науке.

Качество современной медийной коммуникации выводит к вопросу о роли диалогического дискурса в осуществлении политической власти вообще и демократии, в частности. Определенный опыт осмысления политического диалога уже имеется в классических теориях демократии (Аристотель, Дж.Г. Мид, А. де Токвиль, Дж.С. Милль, М. Вебер и др.), однако его недостаточно для концептуализации современных дискурсивных реалий. Систематический интерес политической науки к диалогу начинается вместе с лингвистическим поворотом в социогуманитарном знании и кардинальным усилением роли информации в «постиндустриальном» (коммуникативном) обществе. В этой связи любопытна коммуникативная направленность концептов плюралистической, партиципаторной, сообщественной и т.п. демократии, развитых в прошлом веке Р. Далем, Р. Патнэмом, А. Лейпхартом, М. Дюверже и другими видными теоретиками политики.

Развитие новейших коммуникативных технологий и становление того, что мы в этой работе, вслед за Р. Мюнхом, называем «коммуникативным обществом», вызвало к жизни различные коммуникативные модели демократии. В позитивистских вариантах этих теорий нам интересен опыт осмысления (не всегда, правда, реалистический) возможностей новейших коммуникативных технологий для развития диалогического дискурса демократий. В нашей литературе такие модели анализируют, опираясь на классические работы М. Маклюэна и Э. Тоффлера, такие авторы, как М.С. Вершинин, М.Н. Грачев, С.Г. Туронок и другие.

Негативистско-коммуникативные концепции демократии внесли значительный вклад в концептуализацию пара-, псевдо- и квази-образований политического языка, в том числе диалогического дискурса. К этому направлению относятся теории демократии как символического действия и спектакля (шоу, театра, перформанса). На Западе их развивали Т. Адорно, Ж. Бодрийяр, П. Бурдье, П. Вирилио, А. Дёрнер, Г. Дебор, Т.Майер, Ф. Плассер, Н. Постман, У. Сарцинелли, М. Хоркхаймер, Р.-Ж. Шварценберг, Х. Шиха, М. Эдельман и др. Среди отечественных работ по этой теме выделяются публикации упомянутых выше медиасоциологов и медиакритиков.

Для более взвешенной оценки роли (пара-)диалогического дискурса в политической практике коммуникативного общества нами был востребован теоретико-методологический опыт комплексных теорий демократии. Среди этих теорий мы выделяем, прежде всего, «делиберативную модель» Ю. Хабермаса, ознаменовавшую собой целый этап в осмыслении публичного политического дискурса. Правда, к недостаткам хабермасовской теории следует отнести нечеткое разведение концептов диалога и рационального обсуждения (deliberation), а также недооценку квазидиалогического дискурса в политике. Восполнение этого пробела предполагает, на наш взгляд, обязательный учет критического анализа публичного дискурса в работах У. Липпмана, Й. Шумпетера, А. Пшеворского и других классиков социологической и политологической мысли.

Важный вклад в развитие общего концепта политического диалога, причем посредством критического развития тезисов делиберативной теории, внесли авторы коммунитаристской модели «отзывчивой» или «сильной» демократии (Б. Барбер, А. Этциони), в частности, своей идеей «электронных городских собраний» и «моральных диалогов». Ценной предпосылкой исследования политического диалога являются также идеи Р. Даля о демократии как переговорной игре с ненулевой суммой и о «мини-народе» (minipopulus). Полезным в этой связи следует также считать анализ Б. Маненом исторических типов представительной демократии в аспекте диалогических практик (дебатов).

К «аудиторной демократии» Манена непосредственно примыкают различные варианты теории «медийной демократии». Для концептуализации политического диалога и парадиалога важен проводимый в этих теориях анализ, с одной стороны, «медиаполитического симбиоза», ответственного за рост симулятивной (пара)диалогической коммуникации, а с другой - новых форм реального диалога, обусловленных развитием коммуникативного общества. На Западе это направление исследований представлено, помимо упомянутых авторов, работами У. ф. Алемана, Д. Дэвиса, П. Куртца, Ш. Маршалла, Д. Мейровица, У. Сарцинелли, Д. Рускони, У. Саксера. Среди отечественных исследователей, развивающих данную теорию в интересном для нас ключе, следует упомянуть В.В. Анашвили, С.С. Бодрунову, Я.Н. Засурского, С.А. Маркова и др.

Основная теоретическая проблема исследования состоит в следующем. Медийно опосредованный, публичный дискурс современной политики обнаруживает постоянно растущее, внутренне дифференцированное и парадоксальное многообразие форм, которое не вписывается в традиционное понятие диалога, в его отличие от монолога, разговора, полемики и т.д. С другой стороны, глобальные тенденции социального развития все настойчивее ставят вопрос о необходимости не просто общения, но именно диалога между разными субъектами (игроками) и даже (под-)системами современного общества, и такая постановка вопроса находит отражение не только в гуманитарных, но и естественных науках. Между тем специфика политических отношений (властная асимметрия) делает традиционный концепт диалога в глазах многих исследователей теоретически неприемлемым для описания политической коммуникации. Очевидно тем самым, что сама политическая практика современного общества создает амбивалентную ситуацию: с одной стороны, в ней возникает комплексная дискурсивная реальность, взрывающая классический концепт диалога; с другой стороны, эта же самая практика требует именно диалогических взаимодействий в отличие от других форм интерактивного общения. В этой связи концепт диалога как диалога оказывается серьезной проблемой для современной политической теории. Таковой проблемой «политический диалог» является именно потому, что он выступает не частной практической и/или теоретической инициативой, но отражает прогрессирующую трансформацию социальной и политической власти, которая затрагивает парадигмальные основы современного научного знания.

Базовая гипотеза исследования. Исходные ориентиры для осмысления основной проблемы исследования следует искать в неоклассической парадигме научного знания. Сущностным элементом этой парадигмы является возрождение и развитие концепта диалога, присущего классической науке. Основой этого диалогического ренессанса является характерное для коммуникативного общества развитие новых форм прямого политического участия, опосредованных, с одной стороны, новыми коммуникативными технологиями, а с другой - общими (глобальными) проблемами, требующими решений по принципу игры с ненулевой (положительной) суммой. Однако по сравнению с классическим концептом диалога, неоклассическое понимание политического диалога включает в себя аномальный (квазидиалогический) дискурс как естественный и необходимый. Но и этот дискурс следует толковать в его амбивалентности: и как ресурс развития реального политического диалога, и как способ его симуляции в форме политических парадиалогов, представленных, прежде всего, в медийной сфере. Расцвет политических парадиалогов в условиях «шумпетерианской» демократии намекает на его политические функции: парадиалог выступает эффективным средством мягкого отрицания (обессмысливания) демократического процесса при сохранении формальных институтов демократии.

Цель исследования - в рамках неоклассической научной парадигмы и на основе критического анализа соответствующего теоретико-методологического опыта поставить вопрос об общей теории политического диалога как формы дискурсивного взаимодействия в политике; ответить на поставленный вопрос в той мере, в какой это позволяет концептуализация диалога и парадиалога в политической практике современного коммуникативного общества.

Для достижения поставленной в работе цели потребовалось решить следующие задачи:

1. Критически проанализировать имеющиеся в научной литературе концепты, теории и методы, существенные для исследования диалогического и парадиалогического дискурсивного взаимодействия в политике.

2. Определить суть «неоклассической» парадигмы в социогуманитарном знании, включая политическую науку, а также сформулировать адекватную этой парадигме теоретико-методологическую модель исследования диалогического дискурса в политике.

3. Выработать базовые концепты «коммуникативного общества» и «политической коммуникации», адекватные методологической модели диссертационного исследования.

4. Проанализировать теоретико-методологические аспекты дискуссии о сути и специфике политического диалога и предложить авторскую позицию по данному вопросу.

5. На основе критического анализа имеющегося в научной литературе опыта систематизации диалогических взаимодействий, предложить политически релевантную морфологию диалогического взаимодействия, а также дать определение парадиалога в системе типов квазидиалогического дискурса.

6. Рассмотреть теоретико-методологические проблемы концептуализации парадиалога как аномального формообразования политического языка. Предложить жанровую типологию парадиалогического дискурса, релевантную для политического дискурс-анализа.

7. Обосновать тезис о регрессивности парадиалога в контексте политической культуры работающей демократии. С этой целью соотнести концепт аномального парадиалогического дискурса с понятиями детского, психотического и постмодернистского диалогизма.

8. Развить понятие политического парадиалога с опорой на критические теории современного публичного дискурса, анализирующие аналогичные парадиалогу феномены коммуникативного пространства.

9. На основе критического анализа имеющихся в литературе подходов, определить методологический смысл концептов медиализированной политики и медийной демократии для анализа (пара-)диалогического дискурса демократий в эпоху коммуникативного общества.

10. Конкретизировать понятие политического парадиалога на основе обобщения отечественного и зарубежного опыта осмысления инфотейнмента и конфронтейнмента как феноменов медиализированной политики.

11. Предложить комплексный концепт медиализированной демократии и на его основе развить политически конкретное и актуальное понимание места и роли диалогического и парадиалогического дискурса в политической практике современного коммуникативного общества.

12. Оценить возможности оптимизации современной медиализированной демократии (и российской «медиакратии», в особенности) посредством диалогизации партийного менеджмента и публичного пространства в целом. Определить в этой связи соответствующие стратегии политического медиапросвещения.

Объект исследования - формы дискурсивного политического взаимодействия в их теоретическом осмыслении.

Предмет исследования - диалог и парадиалог как формы дискурсивного взаимодействия в политике; виды и формы политического парадиалога в их теоретическом осмыслении.

Теоретико-методологической основой исследования является неоклассическая научная парадигма, в русле которой осуществляется критическое переосмысление методологии политического дискурс-анализа с опорой, прежде всего, на традиции символического интеракционизма Дж.Г. Мида и ключевые идеи русского «диалогизма» как особого направления лингвофилософских (семиотических) исследований. Среди последнего направления подразумевались, прежде всего, труды М.М. Бахтина и его учеников, а также идеи Ю.М. Лотмана и его коллег по Московско-Тартуской семиотической школе.

В осмыслении диалогических взаимодействий в политике нами был реализован рефлексивно-интеракционистский подход при конструктивно-критической оценке системно-информационной и плюралистско-паралогической моделей политической коммуникации.

В развертывании рефлексивно-интеракционистского метода была востребована не только классическая теория символической интеракции, но также ее позднейшие версии. Среди них особенно важной для нас является теория символической политики (М. Эдельман и его европейские ученики), а также драматургический подход И. Гофмана.

В сфере политической теории для нас методологически значимы критически переосмысленные концепты демократического диалога, развитые в традициях символического интеракционизма (Ю. Хабермас, А. Этциони, Б. Манен).

В осмыслении аномальных форм диалогического дискурса мы опирались на методологию исследования отрицательного коммуникативного материала в отечественной лингвистике, а также на теорию политических концептов, представленную в разных версиях Московской школой политического дискурс-анализа (М.С. Ильин) и Ростовской школой политической концептологии (В.П. Макаренко).

Синтезируя эти подходы в русле традиций символического интеракционизма, автор реализует своеобразный метод концептуализации диалогических взаимодействий в политике. В отношении к эмпирическому материалу этот подход близок гофмановскому анализу «нарушения правил, которые тоже являются правилами», а также методу аристотелевской «Политики», состоящему в «клиническом отборе конкретных образцов и выдвижении предположений о причинах их возникновения и возможных следствиях их существования, но без систематического тестирования тезисов».

Источниковая база исследования представлена трудами классиков отечественной и мировой политической и философской мысли, работами современных российских и зарубежных политологов, философов, лингвистов, социологов, культурологов, антропологов, медиаведов, психологов, текстами писателей и публицистов, дискурсом телевизионных передач и стенографическими отчетами заседаний Государственной Думы РФ.

Научная новизна результатов исследования состоит в следующем:

1. Продемонстрированы возможности междисциплинарного подхода к изучению разных форм диалогических взаимодействий в политической практике коммуникативного общества.

2. Предложено понятие неоклассической (относительно классической и неклассической) научной парадигмы с ее диалогической онтологией (эпистемологией) и рефлексивно-интеракционистским методом осмысления политической коммуникации.

3. Критически и в сравнительной перспективе проанализирован опыт изучения диалогического дискурса в философско-политических концепциях Дж. Г. Мида, Ю. Хабермаса, А. Этциони и Б. Манена.

4. На основе критического анализа имеющихся подходов и в междисциплинарной перспективе разработаны понятия политической коммуникации и политического диалога, с учетом разнообразия их видов, типов и форм.

5. Развит оригинальный концепт политического парадиалога как типа квазидиалогического дискурса и как формы интерсубъективного символического взаимодействия в политической практике коммуникативного общества.

6. В междисциплинарной перспективе политического дискурс-анализа изучены особенности парадиалогического дискурса в аспекте семантики и прагматики политического языка, концептуализированы жанровые различия разговорного политического парадиалога.

7. На основе обобщающего анализа критических теорий политического дискурса (теории символической политики, политического спектакля, постмодернистской демократии и др.) показана роль парадиалогических взаимодействий в имитации демократической коммуникации.

8. Доказана ключевая роль парадиалогического взаимодействия в театрализации, абсурдизации и инфантилизации публичного дискурса как фактора ослабления демократической политической культуры.

9. Предложен теоретически фундированный концепт «медиализированной политики» как методологического инструмента для анализа диалогического и парадиалогического дискурса в публичной политической сфере.

10. Развито понятие инфотейнмента как принципа парадиалогического общения и параполитического участия в эпоху медиализированной политики; проанализирован дискурс политических ток-шоу (в особенности, в жанре конфронтейнмента) как вида парадиалогического дискурса.

11. Предложен комплексный подход к исследованию (пара-)диалогического дискурса медиализированной демократии, в связи с чем уточнены и/или развиты концепты «медийной демократии», «медиакратии», «медиаполитического симбиоза».

12. В практической перспективе показана целесообразность диалогизации партийного менеджмента в условиях медиализированной политики, а также обоснована необходимость разработки отечественной системы политического медиапросвещения, нацеленного на демократизацию российской «медиакратии» и диалогизацию публичной политики.

Основные положения диссертации, выносимые на защиту:

1. В политологии и социологии, философии и языкознании, коммуникативистике и медиаведении растет интерес к интерактивно-диалогическим, конфликтным и аномальным формам общения, которые квалифицируются в терминах анти-, псевдо-, пара- и квазивзаимодействия (-диалога). Данный интерес отражает реалии общества, в котором коммуникативные процессы играют ключевую роль, а формы интерсубъективного взаимодействия получают невиданную доселе слож(-ен)ность и амбивалентность. В философских и политических науках (в особенности, в коммуникативных теориях демократии) все более актуальным становится концептуализация принципиального отличия собственно диалога от «информационного обмена», «беседы-разговора», «полемики-дискуссии», «рационального обсуждения (deliberation)» и пр. Соответственно, на передний план выходят дискурсивные требования к субъекту диалогической коммуникации, а также сущностное единство разнообразных социальных, исторических и культурных форм диалога. Осмысление этих тем в политической науке ведет к формулировке следующих ключевых вопросов: политический диалог в контексте других форм диалогических взаимодействий; отношение диалогического и парадиалогического дискурса как форм коммуникативной власти в ее отношении к власти политической; роль диалога в эволюции демократических порядков в условиях коммуникативного (информационного) общества. В этой связи представляется необходимым ставить вопрос о разработке общей и внутренне дифференцированной теории политического диалога, отвечающей общей парадигме современного научного знания и методологически адекватной плюралистическому единству диалогических форм, в том числе «аномальных».

2. Диалог как реальная практика и как научное понятие является релевантным для всех основных парадигм европейской науки. Созерцательная эпистемология классической научной парадигмы предполагает не только феномен философского диалога с его диалектикой, но также общий диалогизм культурной и политической жизни полиса как обозримого в пространстве и времени собрания равных политических воль. Отражением этого типа коммуникации стал этико-политический принцип «взаимного воздаяния» (Аристотель). Для конструктивистской эпистемологии неклассической парадигмы характерна противоречивая практика «экспериментального диалога», чему соответствует опыт дебатов и дискуссий в представительных демократиях модерна, а также в новых формах прямой демократии, обусловленной революцией в информационных технологиях. Специфика неклассической парадигмы выражается в понимании публичного дискурса как коллективного конструирования общего интереса. В центре неоклассической эпистемологии стоит понятие универсального диалога, который означает не только «новый диалог с природой» (И. Пригожин, И. Стенгерс), но и диалогическую онтологию общества, предполагающую глубокую трансформацию властно-политических отношений. Неоклассический концепт диалога означает и социально обусловленное возвращение к классической «диалогичности высшего порядка» (А.И. Пригожин), и беспрецедентное расширение диалогического дискурса по его субъекту, предмету и форме. Способом осмысления политических диалогов, адекватным неоклассической парадигме, является рефлексивно-интеракционистский метод в отличие от системно-информационного (кибернетического) и плюралистско-паралогического (постмодернистского) подходов, которые по разным причинам упускают специфику политического диалога. Рефлексивно-интеракционистскому подходу соответствует специфическая концептуализация форм диалогического взаимодействия, которая рассматривает диалогические аномалии и как ограничения, и как ресурс политической коммуникации.

3. Неоклассической парадигме научного знания отвечает концепт коммуникативного общества, отражающий качественно новый статус коммуникации в странах, развивающихся по типу полиархий в условиях прогресса коммуникационных технологий. Главной особенностью этого общества является определяющая роль коммуникативного измерения социальной практики, что выражается в текучести границ между разными формами символического взаимодействия, а также в прогрессирующем уплотнении, усложнении и взаимозависимости коммуникативных связей. Концепт коммуникативного общества означает ключевую и принудительную роль публично-дискурсивной сферы, а также неэффективность и/или невозможность управленческих решений, принимаемых исключительно в закрытом режиме, посредством иерархии и монолога. Концепт политической коммуникации в системе коммуникативного общества обнаруживает структурную аналогию между нормальными и аномальными дискурсивными взаимодействиями, с одной стороны, и инфляционными и дефляционными процессами в экономической сфере, с другой. Однако специфика собственно политической коммуникации выражается не в этой аналогии, а в символическом обмене, осуществляемом носителями властных интересов. Но если в неклассической научной парадигме политическая коммуникация понимается как символический обмен по принципу игры с нулевой суммой, то в неоклассической парадигме, напротив, политика рассматривается как стоящая перед вызовом кардинальной диалогической трансформации в сторону игры с ненулевым результатом. Тем самым в политической сфере коммуникативного общества воспроизводится (в исторически модифицированной форме) классический идеал единства слова и дела в публичной полисной практике. Этот идеал не может быть реализован чисто техническим способом, но требует диалога.

4. Для неоклассического концепта политического диалога остается существенным отличие диалектики от эристического (полемического) и софистического (рекламно-коммерческого) дискурса, однако специфика политической «диалогики» тем самым только проблематизируется, но не концептуализируется. Теоретическая спорность понятия «политический диалог» относится к противоречию между властной асимметрией партнеров политической коммуникации и спецификой диалога как коммуникативной игры с ненулевой (положительной) суммой. Это служит основанием для многих теоретиков, чтобы отказаться от концепта «политического диалога» как contradictio in subjecto и заменить его либо полемическими формами общения, либо идеальными конструкциями (моральными регулятивами) такого общения. С опорой на Дж.Г. Мида, мы считаем, что социальным пространством, в котором упомянутое противоречие находит фактические формы своего разрешения, является политическая практика самоорганизующихся сообществ. В этих сообществах диалогическая ситуация является не исключением, а нормой при принятии обязывающих решений. Данная ситуация принимает вид культурно-политической традиции, формирующей личность с диалогическим типом идентичности. Гражданско-политический диалог выступает здесь формой дискурсивно-символического обмена, обусловленного игрой интересов политического поля и реализующегося на основе взаимного перенимания ролей, в ходе которого имеет место трансформация позиций (интересов, идентичностей) политических субъектов по мере их перехода от иерархических отношений господства-подчинения к функциональной власти по принципу командного сотрудничества.

5. Для систематизации диалогических взаимодействий в политике целесообразно использовать рабочий конструкт (тип) «реального» (нормального) диалога. От этого конструкта следует, с одной стороны, отличать реальные виды и формы диалога, а с другой - квазидиалоги, образующиеся в результате невыполнения хотя бы одного из общих признаков «реального» диалога. В качестве политически релевантных форм диалога мы выделяем «благожелательное размежевание», «режим кооперации» и «слияние позиций». К основным подтипам квазидиалога мы относим криптодиалоги, парадиалоги, псевдодиалоги и фиктивные диалоги, а в псевдодиалогическом дискурсе различаем эгоцентрический диалог, исповедальный псевдодиалог и рекламно-пропагандистское обращение. Парадиалог есть подтип квазидиалога, образующийся в результате невыполнения диалектического признака реального диалога. Это характеризуется симуляцией и пародированием рефлексивной логики развертывания предметной программы коммуникации и заменой ее набором логических и прагматических нелепиц. Из всех подтипов квазидиалогов парадиалоги суть наиболее важный для политического дискурс-анализа феномен, поскольку он напрямую затрагивает содержательный аспект диалогического дискурса, выступая способом несилового отрицания демократического дискурса в рамках и при сохранении формальных институтов демократии. Парадиалог служит также «мягким» (но радикальным) средством неформальной политической цензуры, в какой мере он блокирует доступ в публичное пространство рациональным суждениям о политике.

6. Парадиалог тяготеет к разговорной и визуальной форме, что обусловлено известной толерантностью неписьменного дискурса к языковым аномалиям. С формально-лингвистической точки зрения разговорному парадиалогу присущи несогласие (конфликт) установок, рваная структура дискурса с эгоцентрической позиций участников и низким уровнем их коммуникативной консолидации. Однако политический парадиалог есть не диалог конфликтного типа, но симуляция конфликта языковыми средствами. Суть разговорного политического парадиалога состоит в том, что рефлексивная диалектика ролевого обмена, акцентируемая (нео-)классическим концептом диалога, систематически подменяется, причем в пародийно-симулятивной форме, квазиартистическими, имитационно-квазиконъюнктивными практиками, характерными для постмодернистского стиля мышления. Разговорный политический парадиалог есть воплощенная в реальном дискурсе пародия-пастиш на постмодернистское овеществление классического (нормального) диалога: «эхокамера голосов» vs. личности в диалоге; паралогия vs. диалогика; разногласие vs. согласие; делезовские смыслы vs. платоновские идеи и т.п. Для успешной концептуализации этой пародийности следует, во-первых, разводить семантическую и прагматическую бессмысленность парадиалогического дискурса; во-вторых, отличать коммуникативный абсурд от коммуникативного нонсенса. В зависимости от интенций участников разговорных парадиалогов, а также от статуса коммуникативной ситуации, следует различать абсурдистские, нонсенсные и парадоксалистские диалоги как жанры парадиалогического дискурса. Масштабы и влияние парадиалогического дискурса в современных обществах показывают, что постмодернистская «легализация» паралогии оборачивается в политическом парадиалоге не потенциалом гражданского развития, а формой языковой демагогии со стратегическими властными целями, которые саму форму интерсубъективности делают инструментом «вербально-силовой» политики.

7. Регрессивность парадиалогического дискурса есть следствие производимой им подмены предметно-логического осмысления политики ее игровыми (несерьезными) симуляциями. В формально-дискурсивном аспекте, регрессивность парадиалога представлена как «игра в игру» - как пастишное пародирование симуляций диалога, представленных, прежде всего, в художественном, детском и психотическом дискурсе. При пародировании художественной диалогичности, парадиалог продуцирует политическую театральность, которая не признает своего фиктивно-игрового статуса, а потому выступает дезориентирующей и манипулятивной формой дискурса. В случае парадиалогической симуляции психотической игры в диалог диалектика «я» и «другого» редуцируется к семантическому ядру «систематизированного бреда», а характерное для диалога пошаговое семантическое движение - к серии мифоконцептов «фабулирующего мышления». Парадиалогическая пародия на детскую игру переносит мотив действия с результата на игровой процесс, что освобождает дискурс от ответственности взрослого поведения. Политические аспекты парадиалогической регрессивности нашли выражение в концептах «параноидальной» (или «постмодернистской») демократии, акцентирующих парадиалогическую инверсию механизма взаимного признания (ролевого рефлексивного обмена) в механизм взаимного непризнания, в «иллюзию встречи» с «фиктивными собеседниками» (Г.Дебор). Политическим коррелятом этой ситуации выступают «рассогласованность политической семантики» и «распад политической риторики» (Т. Майер). Все попытки задействовать в этой ситуации критическую способность суждения выглядят комично-бессмысленным монологизмом постмодернистского варианта тоталитарной «самокритики». Через разнообразные медиа (среди которых телевидение - важнейший), такая «критика» априорно адресуется инфантилизированной публике, жаждущей развлечений.

8. По сравнению с концептом параноидальной (постмодернистской) демократии, теория символической политики стоит ближе задачам политического анализа. Эта теория акцентирует различие между реальной политической общественностью и псевдо-общественностью, которая конструируется посредством символических суррогатов политического. Синтезируя концепты «общества спектакля» (Г. Дебор), «государства-спектакля» (Р.-Ж. Шварценберг), «политического спектакля» (М. Эдельман), теория символического инсценирования политики выступает базовым элементом для методологии изучения политических парадиалогов. Будучи симбиозом политической и символической (в том числе, медийной) практики, символическая политика направлена на производство эмоционального консенсуса с наличной властью. Данный консенсус зачастую выступает эрзацем баланса интересов на основе диалога. Ключевую роль в этом процессе играет система политических звезд, образующих ядро демократии как политического спектакля. Распыление публичного внимания на «звездные истории» способствует парадиалогизации публичного пространства, где должно происходить взаимопонимание граждан относительно их общих дел. Это пространство колонизируется образами (имиджами), которые незаметно блокируют доступ к этому пространству критическим аргументам. Развитием данного тезиса служит концепт не-диспутантов (non-discussants) как типичных фигур социальной среды, ориентированной на телевидение, а также понятие politics without policy, обозначающее поток политических знаков и сообщений без внутренней смысловой связи и политическую практику не-решений (non-decisions). Уязвимым моментом теории символической политики выступает присущая ей недооценка несимволических и непубличных аспектов политического процесса, ведущая к излишне драматичным выводам относительно последствий парадиалогического дискурса для будущего демократии и политической практики в целом.

9. В коммуникативном обществе непосредственным контекстом символической политики выступает медиализированная политика. Этот концепт акцентирует проблематичность медиа, понятых как институт политической коммуникации. Медиализация политической сферы сопровождается ее коммерциализацией, автономизацией и профессионализацией, в результате чего взаимодействие субъектов политики понимается не как диалог по политическим вопросам, но как рекламно-пропагандистское предложение политических «имиджей». В тенденции это ведет к трансформации демократических функций медиа: из инструмента публичного контроля над властью они превращаются в бизнес, успешность которого определяет рынок, а не признание гражданского общества. Вместе с тем, взвешенный концепт медиализированной политики подчеркивает, что и для современной политической коммуникации не менее важным, чем медийная система, фактором остается политическая культура данного общества. Как следствие, ставится под сомнение обоснованность вывода о том, что медиализация политики рождает новую форму демократии - медиакратию, идущую на смену представительной «демократии партий». В связи с этим, для концептуализации (пара-)диалогического дискурса в медиализированной политике коммуникативного общества целесообразно учитывать две дистинкции: 1) между медиализированной демократией (как медийно обусловленной модификацией представительной «демократии партий») и медиакратией (как новым типом демократии); 2) между этимологической трактовкой медиакратии (признающей за медиа способность властвовать) и ее маркетинговой трактовкой (отрицающей за ними такую способность).

10. Одним из ключевых концептов критической теории медиакратии является инфотейнмент. Как принцип презентации медийного материала, стирающей грани между информированием и развлечением медийной публики, инфотейнмент сказывается не только на способе подачи политической информации, но также на ее структуре и содержании. Инфотейнмент склонен к вытеснению собственно диалогического дискурса новыми формами его симуляции. В условиях коммуникативной асимметрии между источниками и реципиентами медийной информации (дефицит интерактивного элемента) данный стиль оказывается эгоцентрическим диалогом медиа с самими собой как разновидностью псевдодиалогической коммуникации. Сверх того, инфотейнмент, представленный субжанром политических ток-шоу, культивирует признаки разговорного парадиалога. Этому способствует общая ориентация ток-шоу на выбор сенсационно-развлекательных тем и участников, а также характерная для шоу-разговоров множественность адресата и автоперформативность кода. Наиболее ярко эти черты выражаются в конфронтейнменте с характерной для него псевдокооперацией и псевдополемикой участников. «Коммуникативные круги» (Э. Гесс-Люттих) телевизионного ток-шоу обнаруживают структурную аналогию с «кругами причастности» (М. Дюверже) к политической партии. Это объясняется тем, что политические телешоу выступают одновременно и теледискурсивной моделью представительной демократии, и ее медийным суррогатом, и одним из видов парасоциального и параполитического участия.

11. Комплексный концепт медиализированной демократии отталкивается от объективных противоречий демократической коммуникации, вызванных медийными факторами. К ним относится, прежде всего, персонализация власти, когда для политиков все более предпочтительным становится прямое обращение к электорату посредством медиа, в обход промежуточных (партийно-парламентских) структур. Этому способствует, с одной стороны, эрозия долговременных социальных расколов как основы стабильного электората (и стабильных партийных идентичностей), а с другой - политическая нейтральность (автономность) медиа. Основным фактором, поощряющим в этой ситуации парадиалогический дискурс, является тенденция выстраивать не только имидж политики, но и саму политику согласно медийной логике. Это ведет к подмене сложного процесса парламентского принятия решений популистской логикой «круглого стола», аффективного и тематического менеджмента. Данный тип политической коммуникации предполагает не столько монолог, сколько симуляцию диалога. Типичным выражением этого является «медиаполитический комплекс» как самая продвинутая форма медиаполитического симбиоза, в которой медиа обретают парадоксальный статус «аффилированного посредника», упраздняющего свое посредничество, а журналисты превращаются в специалистов по симуляции классической миссии журналистов - быть публичными контролерами власти. Вместе с этими негативными тенденциями, комплексный концепт медиализированной демократии видит и новые возможности для развития публичного политического диалога в условиях коммуникативного общества. Это относится к новой функции партийных лидеров как медиаэкспертов и конструкторов электората, который реагирует не на идеологии, а на конкретные проблемы, обнаруживает «растущее желание участвовать в разговоре, но без обязательной принадлежности к корпорации». (У. Сарцинелли), использует политические партии как коммуникационные каналы для диалога с властью.

12. Симбиоз медиа и политических партий, образующийся в промежуточной (посреднической) сфере общества, не угрожает демократии партий, но есть ее новый стиль, адекватный медиализированной политике. Медиакратические тенденции, наблюдаемые в некоторых современных обществах, поддерживаются не столько автономной логикой медиа, сколько политической прибылью, которую извлекают из медиакратии правящие элиты. Как для нейтрализации указанных тенденций, так и для коммуникативной модернизации традиционных партий, комплексная модель медиализированной демократии предлагает диалогические стратегии. Эти стратегии рассматривают общение партий с электоратом как взаимовыгодный символический обмен. Отказываясь от роли политических попечителей, партии позиционируют себя как форумы для публичных гражданских дискуссий. Данная стратегия представляется особенно актуальной в условиях российской «медиакратии» с характерным для нее пародированием демократических практик посредством граждански бесконтрольных медиа. Диалогические стратегии должны быть включены в систему политического медиапросвещения. Эта система предполагает, что различие демократических, недемократических и антидемократических типов медиаобразования касается не только их «контентов», но также способов, какими они осуществляются. Медиапросвещение, в отличие от иных форм медиаобразования, делает ставку на рациональный дискурс (слово, текст, аргумент, диалог). Главной и аутентичной задачей политического медиапросвещения является формирование у граждан критической способности суждения о политических процессах. Это включает знание основных медийных кодов и способов их применения, а также систематическое обращение к печатным медиа как когнитивно-информационной альтернативе растущей визуализации медийного пространства. В центре практической работы по политическому медиапросвещению стоит не только информирование граждан относительно того, как политика в медиа изображается, но и то, как она посредством медиа делается.