8. Апробация и внедрение результатов исследования. Теоретические и практико-ориентированные разработки, подготовленные в ходе научно-экспериментальной работы, проходили апробацию и внедрение в процессе профессиональной деятельности диссертанта в качестве руководителя лаборатории социальной работы с семьей и детьми ГосНИИ семьи и воспитания, участия в подготовке авторских и коллективных монографий, научно-методических пособий, связанных с обеспечением деятельности учреждений социального обслуживания семьи и детей на территории РФ, принятии на федеральном и региональном уровнях нормативных документов по обеспечению вышеуказанной деятельности, автором которых был диссертант, публикации статей в реферативных и специализированных журналах.

Основные положения и выводы диссертации были представлены на научных и научно-практических, в том числе, международных, всероссийских, региональных и городских форумах, симпозиумах, конференциях, на научно-практических конференциях, в том числе, социологических а также организованных Ассоциацией работников социальных служб, на обучающих семинарах (городов Москва, Казань, Калининград, Пермь, Сургут, С-Петербург, Тюмень), в лекциях для работников управления сферы социального обслуживания и социальной защиты населения, на курсах повышения квалификации, практических занятиях со специалистами по социальной работе, на заседаниях ученого совета Государственного НИИ семьи и воспитания. Они опубликованы в научных журналах "Социологические исследования", "Семья в России", "Российский журнал социальной работы", "Отечественный журнал социальной работы", "СОТИС", "Директор школы", "Российской энциклопедии социальной работы" и т.д. Апробация концептуальных положений исследования осуществлялась через их использование в научно-исследовательских проектах ГосНИИ семьи и воспитания (Национальный план действий в интересах детей Российской Федерации, докладах "О положении семей в Российской Федерации", проекте Национального доклада о выполнении Конвенции о правах ребенка, Мониторинг социально-экономического потенциала семьи, Предложения по совершенствованию системы социального обслуживания семей с детьми в Российской Федерации, Концепции социальной и психологической помощи детям и семьям, пострадавшим от террористического акта в г. Беслане, и т.д.). Авторские разработки в области социальной работы и социального патроната семей находят применение в процессах повышении квалификации работников социальной сферы практически всех регионов России. Содержание работы отражено в 2 авторских монографиях, 13 коллективных монографиях, 30 научно-методических и 2 учебных пособиях, 8 статьях реферируемых научных изданиях, рекомендуемых ВАК Минобразования РФ,20 статьях специализированных изданий. Общий объем научных публикаций составил более 200 п. л.

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, четырех глав, включающих двенадцать параграфов, заключения, списка используемой литературы, приложений

Основное содержание работы

Во введении обосновывается актуальность исследования, характеризуется степень разработанности его темы в современной социологии, определяются объект, предмет, формулируется проблема, ставится цель, намечаются задачи, раскрывается научная новизна, теоретическая и практическая значимость диссертационной работы, положения, выносимые на защиту.

Первая глава - "Социальный патронат семей в системе социальной работы: взаимодействие социологических теорий и социальной практики" выявляет повторяющиеся и объективно обусловленные связи социальной работы с сущностными явлениями и процессами, протекающими в обществе, концептуализирует понятие "социальное исключение", определяет роль акторов и агентов, которые, вмешиваясь или воздерживаясь от вмешательства в развитие социальных процессов, влияют на характер институционализации социальной работы

Первый параграф - "Социологические основы исследования социальной работы с семей" обосновывает специфику авторского концептуального подхода, рассматривающего институционализацию социальной работы под углом зрения задач выживания общества. Диссертант подчеркивает, что в социологии интерес к указанной проблеме традиционно сосредотачивался на вопросах социального сосуществования, преодоления социального неравенства, соблюдения прав человека, звучавшего на языке этики И. Канта так, что каждый "должен рассматриваться не как средство, а как цель". Показано, что эти проблемы с самого начала ставились в рамках структурного функционализма, перекликавшегося с идеями О. Конта, Ф. Тенниса, Парка, Э. Дюркгейма, Н. Лумана, Р. Мертона, П.А. Сорокина и подкреплялись изучением процессов образования групп и противоположности классов, а также переосмысления роли социальной политики в общественном развитии. Т. Парсонс определял равновесие системы и воздействующих на нее сил состоянием интегрированности, стабильности и социального порядка, обеспечивающихся за счет выполнения тех "явных" функций, которые планируются и осознаются участниками системы в качестве сознательных субъективных намерений. Такие намерения приближают систему к однородности и делают ее адекватно функционирующей, осуществляющей идеалы социального равенства, демонстрирующих, что общество стабильно и в нем отсутствуют ярко выраженные социальные противоречия (Г.В. Осипов).

Отклоняющееся от общепринятых норм поведение Т. Парсонс называл формой болезни ("эндемией"), которая нарушает внутреннюю гармонию социального организма и требует лечения силами социального контроля и принудительного санкционирования. Эту функцию берет на себя класс институтов, организующихся вокруг "терапевтических" процессов с их обобщенной способностью влиять и убеждать, а объяснительной базой для которой служит теория З. Фрейда и социальный бихевиоризм, анализирующие внутренние процессы помощи и поддержки. Психиатрия, тем самым, оказалась детерминирующей парадигмой ситуаций жизненного мира подвергавшихся "лечению" людей, в котором доминирующую роль выполняла концепция "интервенции". Таким образом, была задана выраженная еще Вольтером, Монтескье, Гольбахом, Руссо, Мирабо идеология "благословления всемогущего вмешательства государства в жизнь населения", его права формировать эту жизнь по заранее предложенной модели. Возможности ее расширялись благодаря включению, помимо морального и гражданского, "социального аспекта", в рамках которого власти обеспечивают некий доступ к экономическим ресурсам - минимум благосостояния населения через постоянный подъем прожиточного минимума, и на основе этого - "подтягивание" экономического положения разных социальных слоев. Именно силами институтов, образуемых вокруг мероприятий по борьбе с безработицей, предоставления пособий, обеспечения образования и здравоохранения, государство нейтрализует социальные конфликты и избавляет общество от "социалистической заразы", идеология которой в итоге получает поддержку столь малозначительную, что перестает влиять на состояние социальной системы (П.А. Сорокин). Речь фактически шла об усмирении с помощью сосредоточенных вокруг терапевтических процессов институтов центробежных тенденций с помощью технологий, опирающихся на сокрушительную эффективность повышающегося жизненного стандарта, благодаря которому "рабы развитой цивилизации превращаются в рабов сублимированных" (Г. Маркузе).

Сложившееся в 50-х гг. феноменологическое направление, получившее распространение в 60-70 - гг. ХХ столетия, стало рассматривать социальную реальность уже не как продукт функционирования систем, а как результат целенаправленной и осмысленной человеческой деятельности, позволяющей отождествлять общество с преставлениями о нем. Феноменология сосредоточила внимание на выявлении универсальных структур понимания и объяснения социальных явлений и процессов, обнаруживающихся в процессе социального взаимодействия, благодаря чему в "научном обороте" прочно обосновались теории "понимания" и взаимно сориентированных действий, влияющих на шансы появления конкретных интеракций межу людьми (Г. Зиммель); "социального действия" М. Вебера и "итерсубъктивного" мира повседневной жизни, разделяемой с другими, А. Шютца; этнометодология Г. Гарфинкеля и близкая к ней социология А. Сикурелла. Темой первостепенного внимания сделался мир человеческих переживаний и выявление того, как люди благодаря способности убеждать друг друга в его существовании, поддерживают социальный порядок. Социальная реальность в этой связи предстала перед людьми как субъектами действий существовавшим и ранее, до них, интерсубъективным миром. В свою очередь социология знаний П. Бергера и Т. Лукмана, символического интеракционизма Дж.Г. Мида, диалога как средства понимания другого в его конкретной, в том числе, проблемной ситуации Л. Хабермаса, способствовали смещению ее традиционного предмета в направлении к современным гуманистическим, антропоцентрическим и экоантропоценрическим, рассматривающим ресурсом и носителем социального капитала личность. Общественное бытие, таким образом, получало форму, в которой единство индивидов обеспечивается на основе пересекающихся и совпадающих интересов, понимания и "вхождения" в души друг друга, т.е. актов трансцендирования за собственные пределы (М. Шелер, А. Гарфинкель, А Шютц).

Понимающая и феноменологическая социологии позволили сформировать взгляд и на социальную работу - не как на одного из "щупальцев гигантского спрута", т.е. "государства", единственной заботой которого является рационализация деятельности при минимизации затрат, а как носителя собственного знания, идеалов, мотивов и установок, обеспечивающих методический плюрализм в подходах к проблемам клиентов, что помогло переосмысливать и используемые ею модели.

Структурный функционализм, превозносивший роль социальных объектов (институтов) как независимой ни от чего социальной тотальности, как и понимающая социология, акцентировавшая внимание на действиях социальных субъектов и доминировании отдельного индивидуума, в качестве окончательных объяснений проблемных ситуаций, продолжали считать существующие структуры и потому, объясняя их действия, не пытались и не могли понять, почему сами структуры постоянно изменяются, т.е. становятся иными, оставаясь при этом в определенном смысле теми же. В отличие от них теория структурации Э. Гидденса поставила в центр внимания способности деятеля (актора) к познанию и преобразованию, и тем самым помогла понять механизмы социальных изменений в современном обществе, которое само, как и его жизнь, создается социальными акторами, постоянно воспроизводящими их теми же средствами, что и себя - благодаря осуществлению всякого рода взаимодействий. Обратившись к анализу генезиса М. Вебером капитализма как наиболее обширной структуры современного мира, а также к тем "активистским" линиям в творчестве К. Маркса, которые акцентировали создание социально-исторических структур, Э. Гидденс увидел их конечный источник именно в практических действиях людей. Тем самым, направление объяснений существования общества, как и поиск опосредующих социальных механизмов и процессов человеческого поведения, стало как бы диаметрально противоположным - не от структур к действиям (структурная детерминация), а от человеческих действий - к созданию структур. Теория структурации и связанные с ней концепции, в первую очередь, "активно действующего субъекта", "институционального порядка", "системной интеграции как взаимодействия между агентами и их взаимный обмен отношениями автономии/зависимости" во многом объясняют механизмы становления и развития института социального патроната семьей и помогают упорядочивать его понятийный и концептуальный аппарат.

Второй параграф - "Теория социального исключения и социальная работа" - посвящен рассмотрению первой в ряду теорий практики социальной работы - ее медицинской модели, фоном для которой служит теория социального исключения, истоки которой обнаруживаются в теории классов К. Маркса и теории стратификации М. Вебера. В диссертации дается определение понятия "социальное исключение" - как процесса отторжения отдельных социальных групп от средств жизнеобеспечения. В качестве его эмпирических верификаций и составляющих выступают понятия "дискриминации", "дискредитация", "маргинализации", "социального дистанирования", "отчуждения", "сегрегации". Феномен социального исключения возникает, развивается и институционализируется в каждый исторический период как форма реализации обществом своих ценностных ориентаций и культурных норм, напрямую соотносимых с государственной идеологией, общественным сознанием, экономическими реалиями и научными представлениями.

Предпринятый в свое время И. Гоффманом и М. Фуко анализ практик "исключения" людей из общества вскрыл факт его принципиального отказа от носителей "нежелательных" и "нетипичных" для него свойств. Фуко и Гоффман доказали, что такие нельзя считать чем-то данным, существующим наподобие вещей. Они, как и схемы обыденной классификации "нормальный - ненормальный" и антропологические константы типа "разумный, здоровый человек, не являются и результатами объективных, в том числе, медицинских, все объясняющих факторов, а складываются из практики их социального восприятия. Гоффман показал, что "изнутри" мир "нетипичных" и, казалось бы, "не нормальных" людей является непрерывно осмысленным и социальным (a continuously meaningful social world), а Фуко - что в истории были моменты, когда их опыт не ассоциировался ни с социальной, ни с медицинской патологией, а раз так., он всегда был и может стать другим. Фуко и Гоффман называют практики отношения к таким людям и методы вторжения в их жизнь "подвижными историческими условностями", нужными только для того, чтобы воспроизводить свою противоположность - общество "нормальных". Тем самым, чтобы вывести на первый план некоторую совокупность фоновых практик, воспроизводящих элементарные структуры общественного порядка, необходимо определенное воздержание от суждений, которые обычно выносит общественность, фиксируя отклонения от общепринятых норм. Дистанируясь от ого рода определений, Фуко и Гоффман переместили фокус своего анализа на постоянно воспроизводящие их современные способы обращения с "не нормальными", одним из проявлений которых как раз и стала медицинская модель социальной работы. Получив свое выражение в создании системы закрытых учреждений, решающих задачи "успешного" выживания и имеющих общие черты: находятся или за городом, или в местах проживания бедняков, что с одной стороны обеспечивает естественную изоляцию, с другой - достаточно спокойную обстановку для "привилегированных". В условиях таких учреждений специалисты по надзору и наказанию, а позднее - по физическому и психическому здоровью воспринимаются, как способные играть значительную роль в уменьшении социальных отклонений. Универсальность специфики подобных заведений дали основание И. Гоффману ввести понятие "тотальное учреждение". Отдельные черты и недостатки их обитателей превращаются в глобальную оценку социальных групп, обозначенную Гоффманом как стигматизация. Последняя, констатирует их особый, обесцененный социальный статус, становится значимым механизмом отстранения из общественной системы и ее ресурсов, т.е. играет не последнюю роль в процессе исключения.

Диссертация приводит основные положения теории социального исключения - сокращение жизненного пространства, усиление индивидуальности и разобщения, принятие изоляции как должного, освобождающего от необходимости выполнять нормы и правила, принятые в обществе. Показано, что в настоящее время процесс исключения при всей значимости и масштабе пространственной сегрегации далеко не всегда локализован, и сегодня доминирует "социальная изоляция", выражающаяся в росте дистанции между бедными и остальными слоями населения. Она проявляется при выработке устойчивых правил решения материальных и социальных трудностей, вызванных отсутствием, а также сменой системы жизнеобеспечения и особым способом взаимодействия политики управления нуждаемостью со способами выживания таких людей (семей). Закладывая основу формирования постоянной и глубокой бедности, эта политика находит свое выражение, как на институциональном, так и на поведенческом, индивидуальном уровнях. На институциональном происходит формирование института изоляции несостоятельных граждан из-за того, что экономическая политика государства определяет нестратегические места работа, исключая из состоятельных тех, кто там работает, а органы социальной защиты исключают тех, кто не входит в число "достойных помощи", т.е. заранее определенный ею "контингент". На поведенческом уровне происходит выбор нуждающимися неэффективных стратегий жизнеобеспечения выживания, следствием чего становится выпадение из принятого (распространенного) хозяйственно-экономического уклада, исключение из которого закрепляет бедность (С.С. Ярошенко). Апогеем исключения становится атомизация - как потеря связей с домашней экономикой, выпадение из семьи и сетевой экономики, т.е. родственного обмена, за которыми, по определению Н.М. Римашевской, следует "всасывание" людей на "социальное дно". Тем самым, вектор социальных преобразований, как и деятельность социальных институтов, в том числе, социальной работы, конфликтует с интересами населения (семей), препятствуя формированию их самоопределения и самореализации, так как непроизвольно направляются в сторону ограничения прав ущемленных и депривированных социально-демографических групп

Третий параграф - "Социальная работа в контексте теории социальной активизации" посвящен второму поколению теории практики социальной работы - активной, осуществляющейся в рамках одноименной социальной теории. В ее основе - идеи М. Вебера о развитии продуктивности и рациональности реального поведения, "социальность" которого имеет субъективный смысл независимо от степени их выраженности и невозможна "вне" и "помимо" самих индивидов. В социальной работе теория активизации используется для акцентирования внимания на активном деятеле, но с указанием на системно-структурные ограничения, а также на коррекцию различных теоретических моделей социальной реальности. Именно поэтому активизация (активность) как таковая рассматривается здесь в качестве дополнения к традиционным субъект-объектным моделям, через критику которых она и обосновалась.

Укладываясь в рамки парадигмы радикального структурализма с его материалистическим пониманием природного и социального миров и "фиксацией", по словам Г. Бурелла и Г. Моргана, на постоянных изменениях, она, по мнению П. Леонарда, С. Лукиса Д. Хоува, подразумевает "активизацию" индивидуальных и коллективных субъектов, претворяющих в жизнь свои решения и одновременно реализующих согласовывающиеся с существующими правилами и ресурсами институциональные практики, что делает реальным развитие социальной работы и ее прогресс. Привлекая внимание к социальным девиациям и патологиям, теория активизации ассоциируется с выполняющими сигнальную функцию конфликтами и соответствующими социальными действиями.

Теория активности социальной работы вплотную соотносятся с теорией структурации Э. Гидденса, согласно которой любое действие предполагает способность индивида вмешиваться в события или воздерживаться от вмешательства, что и оказывает влияние на социальный процесс. Другие теории активизации - творческого потенциала (А. Маслоу); "самоэффективность", (А. Бандура), "эффективность" как способность быть компетентным, "мотивированным" (Адлер, Э. Берн, Харрис, др.). также подчеркивают значение целого ряда ключевых, отражающих цели социальной работы с семьей понятий. Акцент при этом делается на важности преодоления отчуждения и самоотчуждения человека, выступающих аналогами концептов "формальной рациональности" М. Вебера и "рационализации" З. Фрейда.

Составной частью активной и целью социальной работы является и "прикрепление" (интеграция) пытающихся совладать с трудной жизненной ситуацией семей и индивидов к континууму жизни, другим людям, своей собственной истории. Решение этих вопросов связывается с повышением уровня позитивного отношения к меньшинствам, которое проводится в жизнь идеи социальной валоризации, оказывающиеся возможными при условии официального признания и активного государственного вмешательства в эти процессы. В США эти идеи получили выражение в New Deal, в Западной Европе - Welfare State. Последние 20 лет выдвинули на повестку дня для сторонников валоризации вопросы превращения государственно-зависимых людей - пассивных получателей пособий в полноправных граждан, ответственных за себя и своих близких. Эта тема оказалась напрямую связанной с трансформацией редистрибутивного государства в инвестирующее, знаменующей. е. переход от прямых социальных выплат, благодаря которым социальное положение нуждающихся становится неподконтрольно общественности, к созданию возможностей для экономического и социального роста малоимущих семей в рамках концепции социальной политики “Do-It-Yourself" (сделай-это-сам). В этом и суть понятия "Workfare" - требование к получателям пособий активно искать работу или проходить профессиональную подготовку. Это требование восходит к утверждению П.А. Сорокина о том, что будущее процветающее общество будет обществом, основанном на трудовом начале.

Однако, как и медицинская модель, теория активизации социальной работы имеет не мало ограничений. Прежде всего, из-за "оправдания" неизбежности процессов выживания семей, оказавшихся в силу субъективных или объективных причин в трудной жизненной ситуации. Теория исключения недооценивает, а теория активности переоценивает степень контроля со стороны социальной работы (а, следовательно, государства) жизни семьи благодаря тому "участию", которое они в ней принимают. Кроме того, обе теории, предполагают, что процессы дезадаптации протекают у всех семей одинаково, а сами они рассматриваются как группы гомогенные, по отношению к которым не обязателен учет в качестве основного их "личностного" фактора и влияния индивидуальных различий в опыте маргинализации. Гораздо чаще эти теории вместо того, чтобы исследовать, как именно большинство семей выстраивают свои межличностные отношения и отношения с социумом, активно учат их тому, как и что им следует делать, а потому в равной степени обе теории являются предписывающими, регламентирующими, увлеченными ценностными и нормативными определениями того, что значит "благополучно" выживать, оставаясь в пассивном состоянии. И теория социального исключения, и теория активизации ставят в центр внимания не клиента, а социального работника, его функции как диагноста, фасилитатора, советчика, старающегося повысить скрытый потенциал объекта воздействия при отсутствии желания подключать его собственную активность. Они не учитывают роли механизма интерференции индивидуальных, социокультурных и средовых детерминант, предопределяющих тот или иной исход разнообразных соприкосновений человека (семьи) с окружающим миром, жизненной средой. Теория активизации и теория исключения вырабатывают свой ресурс и в части "отречения" от клиента в пользу общественного целого ("социального организма"), в то время, как для современных социокультурных условий особенно остро обозначается необходимость такой социальной и психологической компетентности семей, которая способна вывести их на самостоятельное и конструктивное преодоление трудностей и тем самым - на увеличение жизненных шансов и обретение социальной и индивидуальной субъектности.

Во второй главе - "Особенности и главные направления становления системы социальной работы с семьей в условиях трансформации российского общества конца ХХ - начала ХХI века" внимание фокусируется на социологическом анализе условий институционализации социальной работы в России в указанный период.

В первом параграфе - "Социальные последствия трансформационных процессов и изменений социальной структуры общества и их влияние на становление института социальной работы с семьей в России" диссертант отмечает, что организационные преобразования, выразившиеся в создании новых демократических институтов как достаточно сильных посредников, способных поддерживать взаимозависимость мира экономики и мира культуры, появляются гораздо быстрее, чем осмысление их значения и роли, оказываются лишь внешними показателями социальной трансформации. Внутренними выступают те радикальные изменения, которые происходят в социальной структуре, и прежде всего в ее классовой и стратификационной проекциях. Они отражают такие агрегированные показатели, как развитие человеческого потенциала и усилия государства в сфере материального и духовно-нравственного существования общества. Понятие "социальная структура" - категория, обладающая свойством объяснять любые проявления общественной жизни, а потому по ее состоянию и качеству можно судить об уровне и направленности социальной энергии общества, необходимой для обновления его жизни. Социальная энергия, в свою очередь зависит от отношений, сравнительной влиятельности и активности тех социальных сил, которые заинтересованы в разных сценариях общественного развития и прилагают усилия к их реализации (Т.И. Заславская). С ней может связываться и основа планируемых социальных изменений, в том числе, в такой сфере, как социальная работа.

Ведущие социологи страны В.Э. Бойков, З.Т. Голенкова, В.А. Гордон, С.В. Дармодехин, Т.И. Заславская, Е.Д. Здравомыслов, Игитханян, И.В. Косалс, Н.М. Римашевская, Р. Рывкина, В.О. Рукавишников, Г.Н. Соколов, Ж. Тощенко, В.А. Ядов, и др., прослеживая характер преобразования социальной структуры, обнаруживают в ней целый ряд протворечий: преобладание нисходящей социальной мобильности над восходящей; резкое социальное расслоение, обособление и отделение плохо понимающих друг друга слоев, расширение социальной и экономической пропасти между богатым "меньшинством" и подавляющей массой народа. При всем разнообразии социального состава Россия демонстрирует устойчивую тенденцию превращения в своеобразное "большинство" не только традиционных групп с низким уровнем доходов и культурной компетентности, но и новых, прежде всего, "абсолютно бедных" и "работающих бедных" (Н.М. Римашевская, З.Т. Голенкова, Т.И. Заславская, и др.). Закономерным и прямым следствием структурных изменений в экономике и падения жизненного уровня населения стала и характерная для любого переходного периода маргинализация как утрата в результате перемен в общественном статусе индивидами своей идентификации с определенными социальными общностями. В российском обществе четко обозначены положение и интересы лишь богатых и бедных. Такое общество антагонистично, неустойчиво, конфликтно (З.Т. Голенкова). Отсюда и его деятельностный отклик на правила игры, а вернее, на политику государства и власти, укладывающийся сегодня в концепции "общественного разлада", "социального конфликта", социальной дезинтеграции, "социальной и культурной травм", "массовой тревожности и страха". Потеря ценности многих ценностей, стремление к недосягаемым целям, приверженность "нормам" непригодного поведения как свидетельства культурных травм, способствуют устойчивой деградации социальной структуры Характерной особенностью процессов социального расслоения в направлении биполярности стала их скорость, а также гипертрофированность форм. Квинтильный коэффициент дифференциации доходов, отражающий соотношение доходов верхней и нижней 20-процентных групп по доходам, возрос с 2,5 - 3 раз в конце 80-х гг. до 7 - 9 раз в 2001 и 15 - в 2007. Паттерн неравенства и бедности в постсоветской России не идет ни в какое сравнение с развитыми странами. Обращают на себя внимание и моменты региональной дифференциации, исключительное положение Москвы и Петербурга.

За истекшие 15 - 17 лет российское общество не только не решило жизненно важных для него проблем, но и не приобрело тех качеств, которые сделали бы его более сильным и действенным субъектом социальных преобразований. Для этого ему не хватает, во-первых, социальной и культурно-политической интеграции, и, во-вторых, социального здоровья, жизненной активности. Процессы становления социальной структуры, которая трансформируется не столько путем замещения старых структурных элементов новыми, а в результате наложения одной структуры на другую, их противостояния свидетельствуют о ее неустойчивости, аморфности, фрагментарности, что позволяет оценивать ее качество, как низкое.

Специфика нынешней ситуации заключается в том что, российское общество, характеризующееся лишь формальными гражданственными и демократическими признаками, оформляется институционально в основном "сверху", с использованием механизмов власти и со значительным опережением и не полным соответствием культурно-психологической среды и уровня и состояния ценностного согласия. В целом на отечественной почве развивается такая модель формирования общества, в которой очень высока "разрешительная функция государства". А потому изначально одинаковые "на бумаге" социальные институты, взаимодействуя в зависимости от социального контекста с традициями "местной" жизни, а также с ее коллективными формами, могут полностью изменить свое содержание. Чтобы демократические институты действительно "заработали", нужна их длительная взаимная адаптация с практиками взаимодействия, а также действительное толкование формальных законов на уровне местных гражданских традиций, складывающихся, как правило, в процессе длительной истории.

Второй параграф - "Государственная социальная политика и процессы формирования маргинальных групп" посвящен анализу деятельности современного института социальной политика и его взаимосвязи с состоянием социальной структуры, обусловившей процессы эскалации неравенства и маргинализации населения. Во всем мире указанные феномены связываются с положением на рынке труда и с экономической стратегией государства. Диссертант рассматривает теоретико-методологические походы к пониманию сущности социальной политики, как ставящие на первое место проблемы гармонизации интересов разных социальных групп, имея ввиду совокупность разноуровневых управленческих воздействий на жизнедеятельность населения с целью консолидации общества и обеспечения стабильности политической власти на основе регулирования. Т. Парсонс определяет "политику" как целенаправленную, преобразующую деятельность по мобилизации и использованию общественных ресурсов. По сути, Россия постоянно демонстрирует попытки отказа от идеи "социального государства", продекларированного в Конституции РФ и особенно статьях 38 и 39., аргументируя это нехваткой экономических ресурсов. По мнению В.Л. Иноземцева, в этом проявляется нежелание высшего класса делиться своими доходами, исконный страх, испытываемый за них, возможность нанесения ущерба прогрессу производства в условиях господства экономических отношений. Экономическая и социальная нестабильность, несбыточность надежд, крушение планов, бедность, безработица, интенсифицируют процессы маргинализации населения. Основные "зоны" маргиннализации в современной России - это те срезы социальной жизни и сегменты рынка труда, в которых концентрируется высокий уровень социально-профессиональной маргинальности. К ним относятся: отрасли экономики, в которых значимы изменения численности занятых - легкая, пищевая промышленность, машиностроение; бюджетные организации науки, культуры, здравоохранения, образования; предприятия ВПК; армия; регионально-поселенческие особенности - территории трудоизбыточные, депрессивные, со свертываемой монопромышленностю; и т.д. В социальном составе маргинальных групп выделяются: работающие взрослые - более одной трети (39,0); пенсионеры - около одной пятой (20,6%); безработные - 3%; домохозяйки, включая женщин, находящихся в декретном отпуске по уходу за ребенком - 5,3%. В плане демографической типологии отмечаются следующие группы семей: а) супружеские пары с детьми и другими родственниками (50,8%); б) неполные семьи, которые могут включать в свой состав других родственников (19,4%); в) многодетные (29,8%). "Чисто российским" феноменом оказались "новые работающие бедные" - лица трудоспособного возраста, имеющие детей и прежде принадлежавшие к средним и средне-высоким общественным группам, по своему образованию, квалификации, социальному положению никогда не относящиеся к малообеспеченным слоям. Тенденция умножения маргинальных групп - свидетельство не столько развития рыночных отношений, сколько экономической дезорганизации общества, а также - иррациональности в регулировании распределительных отношений, когда минимальная зарплата никак не может достичь хотя бы прожиточного минимума и постоянно оказывается ниже минимальной пенсии, а по отношению к производительности почти вдвое ниже, чем в развитых странах.

Бедность и маргинальность представляет не только экономическую, но и морально-политическую проблему (З.Т. Голенкова, Е.Д. Игитханян). Обесценивание труда ведет к утрате навыков, вырождению трудовой культуры и замещению ее криминальной, к деградации людей. что позволяет говорить о своеобразной моральной аберрации этических составляющих трудовых отношений, нормы и ценности которых перестали быть центральными категориями политических программ и смыслом деятельности российских политиков. Патетика тех, кто проводит в стране либеральные реформы, сводится к одному - чтобы "уже в обозримом будущем Россия прочно заняла место среди действительно сильных, экономически передовых и влиятельных государств мира". Однако, если жизнь большинства населения строится на различных стратегиях и моделях выживания, в отдельных регионах с той или иной мерой успешности реализующихся в 49,4% случаях, то это говорит о неспособности государства осуществлять экономические и политические преобразования.

В таких условиях выживающие все больше удаляются от успешно и активно адаптирующихся к происходящим в обществе изменениям Негативное содержание принимает в этом случае и идентификация, которая, следуя за адаптацией, действует от противного - отталкивая, а не притягивая людей друг к другу. Социальное взаимодействие, интегрирующееся в систему переходного кризисного состояния общества, приобретает более сложный и противоречивый характер.

Во всем мире все большую поддержку получает точка зрения, согласно которой экономические и политические теории, служащие основанием для расширения социальных бедствий, так же неприемлемы, как и идеологии бездумного консьюрмизма. Когда социальная политика исходит из того, что деятельная часть населения не нуждается в социальных гарантиях, чтобы ей за ее производительный труд были обеспечены нормальные условия существования, она ведет к разрушению социальности общества. При его дезинтеграции и расслоении становление социальной работы неминуемо рождает концептуально-деятельностный конфликт, в рамках которого гуманистические основания и демократические инструменты, вольно или невольно участвующие в этом процессе, вступают в противоречие с объективно ограниченной сферой ее реализации. Кроме того, она может и должна проводиться на фоне развития производства, увеличения рабочих мест, поддержания социальных гарантий, но никак не наоборот. Пока же Россия стоит перед выбором: либо подвергаться постоянной угрозе агрессивных вспышек значительной части представителей маргинальных групп, либо затрачивать специальные усилия и средства на их поддержку, обучение, просвещение.

В третьем параграфе - "Механизмы воспроизводства и закрепления постоянной бедности семей и их стигматизации в контексте современной системы социальной защиты населения" раскрывается роль системы социальной защиты в процессе трансформации профиля маргинализации и порождающей ее бедности. Социальная защита, отражающая различные стороны социальной политики, исполняет роль своеобразной платы общества и бизнеса за мир, стабильность и возможности нормальной хозяйственной деятельности. Основополагающие вопросы развития системы поддержки семей с детьми относятся к высшему уровню управления - выработке и формулированию государственной политики в этой области, определению правил финансирования, формировании. институциональной инфраструктуры. Органы и учреждения социальной защиты населения выступают исполнителями функции государства по реализации ожидаемой справедливости в форме перераспределения доходов и предоставления субсидируемых услуг. Следовательно, когда речь идет об адресной материальной поддержке и оказании услуг, система может быть эффективной и отвечать ожиданиям общества только при условии их эффективного функционирования. Цели деятельности учреждений, выраженные в законодательно закрепленных нормах, определяются господствующими этическими представлениями о справедливости, а также политическими процессами и обуславливают высокие социальные ожидания.

Отказ от универсального подхода в деятельности социальной защиты в пользу "адресности", привел к тому, что вся ее система стала идентифицироваться с таким частным случаем, как помощь наиболее малообеспеченным семьям. Он же спровоцировал расширение слоя малообеспеченных семей, сознание которых благодаря такому пониманию смысла "адресности" деформировалось в сторону того, что надо быть малоимущим, чтобы государство проявило к тебе внимание. С 2002 г. в России были выработаны не только общие принципы и условия социальной защиты, но и методические подходы к оценке нуждаемости, согласно которым проверка или расчет нуждаемости семей стал проводиться на основании имеющихся в домохозяйстве прямых (налогооблагаемых) и косвенных (жилищные субсидии, льготы, пособия) доходов. Учету подлежала доля (традиционно высокая), которую занимают в семейных доходах распределяемые блага и привилегии, потенциальных доходов, которые могла бы семья иметь в результате рационального использования принадлежащего ей имущества (излишки жилья, дача, подсобное хозяйство, гараж, автомобиль), трудовой потенциал - занятость трудоспособных граждан. При отсутствии уважительных причин для безработицы одного из членов семьи, ей отказывают в помощи. Иными словами, принципы государственной благотворительности были сформулированы таким образом, чтобы исключить помощь тем низкодоходным семьям, которые имеют экономический и трудовой потенциал. Предполагалось, что тем самым можно стимулировать активизацию внутренних резервов домохозяйства, пресечь иждивенчество и формирование экономической зависимости. В таких условиях на первое место выдвинулся критерий выявления кандидатов, достойных прав на социальную защиту. На фоне роста числа работающих бедных семей в социальной защите были предложены программы все более жесткого контроля за претендентами на социальную помощь, сформировавшие образ самой "заслуживающей помощи" маргинальной семьи - не имеющей ни рабочей силы, которую можно выгодно продать, ни ресурсов, которые она могла бы превратить в капитал.

Несмотря на то, что даже эффективно действующие (и то только в "сильных" регионах) программы помощи действительно снижают остроту и глубину бедности, проблем снижения уровня бедности они не решают. С формально-статистической точки зрения уменьшается дифференциация доходов только между нищими и бедными, а не между бедными и не бедными, уменьшающие масштабы нищеты, но не масштабы бедности. "Адресность" стала и средством администрирования бедности, управления ею. В ее рамках исполнителям от высшего до среднего, и далее - до низшего, приходится ориентироваться не столько на юридические нормы, сколько их прототип - социально желаемую ситуацию, формулируемую произвольно, как они сами ее воспринимают при взаимодействии с внешней средой - клиентами и принимающими решения лицами. Тем самым, главным ресурсом при преодолении трудностей и препятствий на этапе понимания целей социальной защиты стал человеческий фактор

Полученные диссертантом данные наглядно свидетельствуют о негласных предпочтениях работников социальных служб относительно тех семей, которые имеют больше всего или не имеют вообще оснований на помощь извне. Самыми "привлекательными" клиентами для социальных служб становятся "работающие бедные семьи", проявляющие трудовую активность. Одобряемым основанием являются также одинокое материнство или отцовство, многодетность, трудовая активность и получение пособия как временная мера. Низкая заработная плата также считается значимым аргументом в пользу получения государственной поддержки: государство должно компенсировать свои просчеты. Именно таким категориям отдается предпочтение и при регистрации. Как самые "недостойные" оцениваются специалистами семьи, квалифицируемые в качестве "неблагополучных". Характеристиками, оправдывающими такое отношение, выступают пьянство, лень, привыкание к бедности, неспособность вести нормальный образ жизни, воспитывать детей, сохранять семейные узы. Среди всех семей, зарегистрированных в социальных службах в 2005 г., неблагополучными считались до 21%. Значимым элементом механизма исключения таких семей из системы социального обеспечения стала и стигматизация их в качестве "неприличных" бедных

Культурные составляющие, как интерпретации и коллективно разделяемые смыслы, вносят свой вклад в процесс стигматизации, как и установки на "правильность" - "неправильность", пригодность - непригодность того или иного поведения, его соответствие или не соответствие складывающимся в обществе убеждениям. Политика управления бедностью со стороны органов социальной защиты и способы их взаимодействия со стратегиями выживания семей, помогают вырабатывать устойчивые правила решения материальных трудностей, вызванных сменой системы жизнеобеспечения и того, насколько они способствовали преодолению или углублению материальных лишений. Такое взаимодействие проводится в режиме социального исключения, который характеризуется: а) особым вниманием социальной защиты к самым депривированным группам семей, испытавшим резкое снижение уровня материальной обеспеченности и социального статуса, так как направляясь на поддержание достигнутого низкого уровня жизни, а не на его повышение, она тем самым преобразует временно бедные семьи в постоянно бедных и этим завершает данный процесс, б) групповым поведением семей, нацеливающим их на отождествление себя с бедными, признание своей экономической зависимости при закреплении практики выживания вне достижительских сценариев. Социальным контекстом действия режима исключения оказывается утрата стабильных связей с рабочим местом, прежде являвшимся центром перераспределения, а теперь - основным источником денежных средств. Основанная на постоянной и регулярной проверке нуждаемости претендентов, которую им нужно постоянно доказывать, она не решает проблем таких семей, так как не стимулирует получателей на активность и самостоятельность. В силу своей незначительности, избирательности, направленности на поддержание, а не повышение достигнутого уровня жизни социальная помощь не является фактором преодоления, т.к. носит компенсаторный, а не мобилизационный характер. В силу своей незначительности, избирательности, направленности на поддержание, а не повышение достигнутого уровня жизни социальная помощь не является фактором преодоления, т.к. носит компенсаторный, а не мобилизационный характер. Режим исключения, предполагающий конструирование непривилегированной социальной позиции в ходе администрирования бедности и выработка устойчивых способов выживания вне достижительских практик хозяйствования, способствует формированию реальных и устойчивых групп постоянно бедных. Вырабатывая для себя стратегии совладания с трудностями, они испытывают двойное исключение - из-за экономических потерь на рынке труда, не компенсирующихся слабой социальной защитой, б) в результате формирования частных практик выживания. Не ослабляя эти тенденции, социальная защита усиливает частную оборону от "рыночного произвола" в виде разнообразных, в том числе, теневых источников доходов и саморазрушающего (порочного) поведения. Со своей стороны общество, в котором не изжиты традиции тоталитаризма, прибегает к стигматизации и вытеснению таких семей из нормальных социальных сетей, превращая их в изгоев, трансформируя существующие социальные группы, определяя их низкий социальный статус, экономическое поведение и нормативно-ценностные установки.

3-я глава - "Теоретические проблемы институционализации социального патроната семей" исследует онтологические аспекты социального патроната, его предпосылки и типы, бытующие в разное историческое время, рассматривает концепцию институционализации его практики, специфика и цели которой связываются с интеграцией семей, оказавшихся в состоянии социального исключения, в общество, описывает основные функции

Первый параграф - "Историко-культурный генезис и реконструкция института социального патроната" анализирует проблему институционализации социального патроната с позиций его реконструкции и воспроизводства, имеющих исторически реальные корни и склонность к социально-эволюционной динамике. Первая позиция предполагает использование жанра исторического исследования, представляющего данную социологическую категорию как меняющуюся во времени и пространстве конфигурацию повседневных практик. Вторая - динамический аспект, предполагающий его системное формирование на поэтапной основе в рамках непрерывности процессов изменений и воспроизводства институциональных форм, особенно в отношении механизмов функционирования и развития направлений деятельности.

Действительный смысл социального патроната содержится в конкретных способах деятельности, которые он использовал или использует, "рождаясь" всякий раз как бы заново. В своей первоначальной форме он воспроизводил архетипические, основанные на общинных ценностях и нормах человеческие взаимоотношения, строившиеся по принципу ограниченного объекта. Субъектами помощи в системе общественных отношений становились отдельные "лица", пользующиеся своеобразным правом-привилегией для институционализации разных форм помощи и поддержки (филантропия, меценатство, патернализм). Такая система отношений как раз и получила название патроната, который не только устанавливался, но и ритуально "обставлялся". В дальнейшем модель общественной благотворительности складывалась в рамках деятельности церкви, и особенно, монастырей, ставших, по сути, первыми социозащитными учреждениям, со временем обуславливающейся всякого рода постановлениями. С формированием государственности важнейшим атрибутом общественных отношений становится принцип "мира и спокойствия" и принцип "благочиния". В этих условиях через законодательные меры власти инициировали деятельность церкви на благотворение убогих. С конца ХVIII века создавались уже и первые механизмы законодательной регламентации частных общественных инициатив. Для данной модели была характерна децентрализация в области финансирования, отсутствие единых подходов к социальному обеспечению нуждающихся, волюнтаризм вопросах социальной поддержки, периодический, а не систематический характер деятельности. В начале ХХ века в рамках благотворительной деятельности наметился сдвиг от попечительства и общественного призрения к профессионализму. Развитие социальных служб в России до 1917 г. во многом повторяло процесс, характерный для европейских стран и США. Период с 1917 до начала 90-х гг. в нашей стране представлен этапом формирования и развития модели государственного патернализма, закрепляемого системой строгой государственной регламентации экономической, социальной и политической жизни общества. Она ориентировалась на уравнительные формы социального обеспечения, формировавшего в сознании граждан значимость ведущей роли государства как основного механизма решения всех проблем.

Структурно-функциональный и законодательно-нормативный аспект формирования системы государственного патернализма выражен рамками поэтапного формирования механизмов реализации социальной защиты населения. В 1937 г. стал использоваться медицинский "патронаж" как медицинский уход или присмотр (контроль), в первую очередь за состоянием новорожденных детей и их матерей на дому силами специалистов детских поликлиник, женских консультаций, а также патронаж психически больных. Нынешняя модель государственной переходной социальной политики, начиная с 90-х гг. ХХ века, характеризуется направленностью на "стабилизацию уровня жизни граждан", тогда как в предшествующие годы она строилась на уравнительной стратегии. После принятия в 1995 г. законодательно оформленным, т.е. легитимированным и институализированным остается лишь социальный патронаж - как регулярное материально-бытовое и социальное обслуживание недееспособных одиноких престарелых граждан в домашних условиях.

Практики социального патроната, меняясь исторически, во времени и пространстве, эксплицировались в качестве одного из фрагментов культурного фона, усваиваемого в процессе социализации как некоторый естественный, но до конца не проясненный порядок вещей, который зависел от господствующей в обществе идеологии, культуры, системы ценностей. Действительный смысл этих практик закладывался в те конкретных способах социальной работы, на фоне которой они и использовались. После 80-х гг. ХХ века место тотального "патроната" и "патронажа" в этих странах начинает прочно занимать "работа со случаем" (сasework). Российская социальная работа, которая на официальном уровне продолжает рассматриваться как акт социальной справедливости и государственного милосердия, осуществляется в основном с позиций а) либерального и б) строгого патернализма.