"Другой эрос": институциональные изменения и уровень субъекта

Размещено на http://allbest.ru

1

Российский университет дружбы народов

УДК 001

«Другой эрос»: институциональные изменения и уровень субъекта

Тагиров Филипп Владимирович

кандидат философских наук, доцент

1. Проблема институциональных трансформаций и вопрос о кризисе семьи

В контексте осуждения гетеросексуальным дискурсом реальности однополых отношений мы обнаруживаем выделение трех наиболее значимых объектов, вызывающих порицание:

а) сам субъект, предпочитающий сексуальный контакт с человеком одного с ним пола,

б) воздействие данного субъекта на окружающих (демонстрация однополых предпочтений в публичном месте, шокирующая или фрустрирующая случайного зрителя, демонстративный призыв к признанию равенства сексуальных ориентаций - разнонаправленных субстанциализированных желаний - и пр.) и, в-третьих,

в) структурные институциональные трансформации, происходящие в обществе в ответ на требования данного субъекта (снятие запрета на определенного рода профессиональную деятельность, установление юридического равенства гетеросексуальных и гомосексуальных пар, например, в правах на родительство, и, наконец, легализация однополых браков) [1, гл.2-7].

При этом те, кто осуждает, сами разделяются на тех, кто выражает категорическое неприятие всех трех аспектов, но также и тех, кто готов признать за любым человеком право на его самоопределение в вопросах сексуальности, но до тех пор, пока интимное остается интимным, а не превращается в публичное и уж тем более не влечет за собой институциональных трансформаций.

Отсюда следует, что осуждение однополых пристрастий и протест против, к примеру, легализации однополых браков, хотя и очень тесно между собой переплетенные, но принципиально разные возражения, причем отношение к трансформациям в брачно-семейном институциональном пространстве сопрягается со значительно более существенным неприятием. Несмотря на то, что вопрос об однополых браках представляется крайне сложным, включающим множество самых различных факторов и аспектов, и всестороннее его рассмотрение находится за границами возможностей настоящей статьи, мы попытаемся затронуть некоторые существенные его составляющие.

Одно из наиболее распространенных заблуждений, вероятно, заключается в том, что в легализации однополых союзов часто видят причину будущего распада семьи как таковой, а из кризиса ценностей патриархальной семьи выводится как следствие ценностный кризис, которых охватывает все общество.

Резонно будет вспомнить, что здесь причины и следствия, скорее всего, меняются местами, и что, несмотря на всю важность семьи как механизма сохранения и передачи культурного кода от поколения к поколению, вне кризиса определенной системы ценностей на общесоциальном или даже цивилизационном уровне едва ли мог иметь место кризис патриархальной семьи, а также, что если бы институт семьи (или, допустим, одна из возможных форм семьи - традиционно-патриархальная) уже не находился бы в кризисном состоянии, поколебать основы этого многовекового института вряд ли было бы возможно [2].

В чем же симптомы и причины существующего кризиса традиционнопатриархальной семьи? В первую очередь, еще раз заметим, что начало этого кризиса обозначается не сегодняшним и даже не вчерашним днем, а примерно совпадает с титаническим переломом, ознаменованным переходом от доиндустриального общинно-аграрного общества к обществу индустриальному, урбанистическому, от господствующих общинно-коллективистских форм деятельности и самоопределения - к нуклеарно-индивидуалистическим, иными словами, от традиционного общества к обществу посттрадиционному.

Для традиционной семьи основными функциями, как известно, были следующие: экономическая (семья являлась экономической ячейкой общества, и благополучие индивида было тесно связано с благополучием семьи, также как благополучие семьи - с благополучием общины), социальная (которая, среди прочего, выражала механизм передачи социального статуса, к примеру, наследование принадлежности к тому или иному сословию или касте, а также отвечала за культурно-воспитательную задачу, связанную с трансляцией традиций, обычаев, основных ориентиров господствующего дискурса) и, наконец, репродуктивная (непосредственно связанная с продолжением рода).

Очевидно, что к нуклеарной семье посттрадиционного общества данные функции применимы лишь с определенной долей условности. За исключением случаев «семейного дела», экономическое производство осуществляется, как правило, вне семейного контекста, более того, при занятости обоих полов в той или иной сфере профессиональной деятельности, как одинокие мужчины, так и одинокие женщины в большинстве случаев могут самостоятельно обеспечить удовлетворение собственных экономических потребностей без вступления в брак. Меняется социальная оценка статуса одиночества, которое все в меньшей степени связывается с идеей несостоятельности, неустроенности, дисфункциональности субъекта.

С отменой сословных привилегий функция передачи социального статуса, конечно, еще применима к семье в определенных случаях (очевидно, что член семьи лица, обладающего высоким социальным статусом, и «безродный» индивид могут иметь разные возможности в своем продвижении по ступеням социальной лестницы). Но той роли, которая была у нее, например, до буржуазных революций и которая сохраняется за ней в обществах закрытого типа с низкой степенью социальной мобильности, она, конечно же, не играет.

Передача культурного кода, безусловно, по-прежнему осуществляется с участием семьи, но во многих социальных группах доля именно внутрисемейной социализации значительно уступает социализации, происходящей за счет других институциональных агентов - как формальных, так и неформальных.

Что же касается репродуктивной задачи семьи, то стоит заметить, что депопуляция, имеющая место в индустриально-развитых обществах посттрадиционного типа и влекущая за собой, в частности, демографическую проблему замещения одного этноса другими, напрямую выводит нас на картину, где, в отличие от традиционно-патриархальной семьи, количество детей в семье, как правило, не превышает 1-2 человек, да и то - по причине иной формы участия в экономических процессах, чем это было раньше, а также достижениям медицины, продлевающих репродуктивный возраст и т.д. - в значительном количестве случаев решение о рождении ребенка принимается достаточно поздно, что означает в нашем контексте, что даже гетеросексуальная нуклеарная семья далеко не всегда посвящает себя выполнению репродуктивной задачи.

Кроме того, растет число детей, которые достаточно успешно воспитываются только одним из родителей, что тоже размыкает вековечную связь продолжения рода и воспитания с брачно-семейным пространством. Вместе с тем, отмечается растущая акцентуация на других функциях, которые ранее в семейном пространстве подчас пребывали в тени главенствующих задач, таких, как, например, рекреативная функция и функция того, что Э. Гидденс определил как «коммуникативная эмоция» [3, гл.10].

Этот краткий обзор позволяет предположить, что, если для внутреннего пространства традиционно-патриархальной семьи однополые отношения были совершенно неприемлемы, то в обществах, где наблюдается существенное ослабление привязки вышеобозначенных функций непосредственно к семейному институту, голос, выступающий за легализацию однополых союзов, может быть воспринят уже иначе.

Упомянем еще, что в значительной степени вопрос придания им юридического статуса, равного статусу гетеросексуальных семей, - бесспорно, вопрос политический, однако политичностью не исчерпываются такие составляющие данного требования, как разрешение проблемы родительства (отцовства/материнства) однополой пары по отношению к воспитываемой ею детям и его юридического закрепления, а также вопросы, связанные с совместной собственностью.

Наконец, вопросы принятия гетеросексуальным большинством твоего однополого партнерства, которое, при всей возможной толерантности большинства, без юридического статуса всегда будет рассматриваться как неполноценное, как партнерство второго сорта.

Можно ли отождествлять кризис патриархальной семьи с кризисом семьи как таковой, а кризис семьи с кризисом общества, очевидно (при дискурсивноконтекстуальной трактовке истины, но, конечно, не при ее абсолютноуниверсальном понимании), зависит от того, будут ли новые формы семьи, сменяющие патриархальную семью, социально востребованными [4, гл.VII, §2], и насколько успешно функции традиционной семьи будут выполняться другими социальными институтами. Мы же теперь перейдем от институционального аспекта проблемы к ее индивидуально-личностному срезу и обратимся к тому, что может лежать в основе резко-негативного отношения к однополым отношениям и их субъектам со стороны носителя гетеросесуального дискурса.

2. Индивидуально-личностный срез

В первую очередь, вероятно, следует отметить общий и для многих иных ситуаций мотив неприятия иного. Гомофобия (как, собственно, и гетерофобия, там, где она имеет место) оказывается частным случаем ксенофобии. Бытие другого, отличного от тебя, неизбежно ставит тебя самого под вопрос, а поиск ответа на него - это задача порой утомительная, лишающая комфортного пребывания в привычной рутинности, требующая многочисленных внутренних усилий.

Безусловно, данное отторжение подкрепляется также весьма распространенными стереотипами, определяющими гомосексуальный выбор как болезнь или даже признак биологического вырождения, а также идея о принципиальной аморальности сопутствующей гомосексуальности и представление о том, что гомосексуалы представляют из себя породу людей, 24 часа в сутки сосредоточенных на поиске сексуального удовольствия (дискурс, связывающий оформление сексуального желания и аморальность его субъекта, исследуется, в частности, М. Фуко в его «Воле к истине» [5] и «Ненормальных» [6]). Огрехи некритичного доверия к истинам, которые, как считается, «известны всем», критиковал еще Ф. Бэкон. Мы имеем здесь в первую очередь печальную ограниченность субъекта суждения, не позволяющую ему ни допустить возможность иного видения, помимо привычного, ни освоить новое знание, которое могло бы дать ему более целостное и многостороннее (не говоря уже о большей объективности) понимание явления.

Ф. Мондимор, к примеру, также замечает, что в основе неприятия однополых отношений лежит угроза разрушения существующей логики, определяющей взаимодействие полов и конституирующей общество господства (мужчины) и подчинения (женщины) [7, гл.12].

Кроме того выделяется проблема «нарциссизма» (проявляющегося в любовании собой в качестве исполнителя определенной половой роли) и психологической травмы, которая наносится вынужденной необходимостью принятия неэксклюзивного характера этой роли.

Среди прочих психологических компонентов, образующих сложный комплекс неприятия иной сексуальной ориентации, стоит также отметить предположительно воспитанную в мужчине общекультурным патриархальным наследием боязнь усомниться в собственной маскулинности и дать основания для сомнения других [8, гл.1].

Таким образом, резкое выступление против однополых отношений должно гарантировать субъекту уверенность в том, что сам он подобных желаний не испытывает.

Можно еще предположить, что низкая гетеронормативность социального порядка (отрицающая возможность отличных, других - «гетеро-» в его исходном значении - «нормальностей» и выражающаяся в том, что гетеросексуал принимает только гетеросексуала, и в этом случае подобное стремится к подобному, создавая общую ситуацию гомогенности) тоже может способствовать общему, возможно, трудноосознаваемому ощущению соскальзывания от «гетеро» к «гомо» при гетеросексуальном порядке, утверждаемом в качестве истинного, и настойчивое желание доказать обратное.

Помимо этого, конечно же, нельзя снимать со счетов и случаи, когда однополый дискурс заявляет о себе в радикальных или эпатирующих формах, неизбежно провоцирующих не только на движение мысли, но и на отторжение. В принципе, это беда любого движения и любой социальной общности - когда о большинстве людей, составляющих данную общность, сторонний наблюдатель судит по ее наиболее активным представителям, которые нередко оказываются в репрезентации собственной идентичности эксцессивны и, как следствие, уже недостаточно репрезентативны по отношению к группе, которую они, по их словам, представляют.

Если же мы попытаемся взглянуть на этот вопрос вне контекста проблемы институциональных трансформаций, вне установлений, предписываемых конкретным культурно-историческим кодом, по которому живет некое общество [9], приложим усилие, чтобы воздержаться от того, чтобы обращаться к религиозной или метафизической аргументации (хотя и здесь существуют свои контраргументы, - к примеру, «Люди лунного света» В. Розанова [10]), а также выкажем определенное сопротивление расхожим стереотипам, то явившаяся нам картина может оказаться куда менее однозначной, чем мы, возможно, привыкли считать.

Один из типичных соблазнов (перед которым, впрочем, порой не могут устоять представители как гетеросексуального, так и гомосексуального дискурсов) заключается в смешении понятий любви и сексуальности и сведении реальности однополых отношений преимущественно к их сексуальной составляющей.

Для прояснения ситуации требуется методологическое разграничение безусловно связанных, но отнюдь не тождественных явлений любви и сексуальности, а кроме того, эротизма, понятие которого преимущественно употребляется как синоним к «сексуальности».

В настоящем контексте, разделяя любовь, эротизм и сексуальность как пересекающиеся, но различные в своей основе компоненты, было бы оправданно понимать под любовью личностное отношение одного субъекта к другому, где индивидуальная личность другого субъекта наделяется для тебя высокой значимостью, где бытие другого человека, взятое в его специфичности, неповторимости, ощущается как необходимое условие полноценности собственного бытия, и твоя забота устремлена больше не на тебя самого, а на это бытие другого, причем не только ради обладания им как объектом, но даже и при невозможности соучастия бытия другого в твоем бытии.

Эротизм, понимаемый в платоновско-батаевском ключе, будет отличаться от двух других компонентов тем, что он есть в первую очередь непродуктивное трансгрессивное устремление частного и конечного к преодолению собственных пределов благодаря чему-то большему, истинному, прекрасному, которого вожделеет наша душа. Наконец, сексуальность будет включать в себя удовольствие, сопряженное с функционированием половых органов и эрогенных зон, а также желание, направленное на получение этого удовольствия.

Там, где сексуальность реализовывается через генитальный контакт между лицами различного пола, пребывающих в состояниях, благоприятствующих деторождению, мы имеем дело с репродуктивной сексуальностью [11].

Личностная любовь, понимаемая таким образом, сама по себе оказывается свободна от оценки, основанной на половой тождественности или различности любящего и любимого. Любовь дочери к матери или отца к сыну не становится гомосексуальной от одного факта, что субъекты этой любви одного пола. Точно также подлинная дружба (в отличие от «приятельства»), которую следовало бы понимать как частный случай личностной любви, едва ли может определяться в категориях «гомо» и «гетеро», вне зависимости от того, кто с кем дружит.

Конечно, в своем формировании личность испытывает влияние своего биологического тела, а также гендерных ролей, предписываемых ей обществом, но сама по себе личность, понимаемая как индивидуально-неповторимая (а именно таковой представляется для любящего личность любимого человека), не имеет пола, поскольку неповторимое не может быть сведено к какому бы то ни было типу без утраты неповторимости.

В случае личностной любви (в отличие, например, от сексуальной практики) любят не мужчину и не женщину, не дочь и не отца, не друга и не подругу - любят всегда «вот этого человека». Безусловно, выражение этой любви будет опосредовано полом, статусом, возрастом и другими типичными характеристиками, но по выражению нельзя вынести окончательное суждение о выражаемом. Следствием вышесказанного в конечном итоге будет то, что личностная любовь сама по себе безразлична к полу любящих, и в однополых отношениях она может раскрыться (или не раскрыться) в той же мере, что и в разнополых.

Если мы возьмем в качестве примера проявления эротизма, скажем, очарованность субъекта красотой, которая захватывает его своим совершенством настолько, что он на какой-то миг практически лишается собственной субъектности, выпадает из своего здесь-и-сейчас (и, значит, сколь бы краток ни был этот миг, внутри этого мига для него нет отсчета времени, то есть пребывание в красоте для него вечно и не ограничено никакими иными рамками), то эстетическое переживание красоты человеческого тела, восторг от внезапно открывшейся в нем тайны, может быть вызвано не только телом человека противоположного пола (иначе в музеях, предположим, в залах, где представлены живописцы, например, Возрождения, перед полотнами, раскрывающими женскую наготу, собирались бы преимущественно мужчины, а напротив картин, где явлена обнаженная мужская плоть, - женщины; на барышень, теряющие сознание перед статуей Давида работы Микеланджело, конечно, тоже нельзя закрывать глаза, но, скорее всего, мы имеем здесь дело уже не с чистым эросом, а эросом, проявляющим себя через сексуальность).

А, стало быть, эротизм, как вожделение совершенного, упоение прекрасным, открывающегося нам в тех или иных частных формах, также как и любовь, по своей сути преимущественно безразличен к полу человека, в душе, слове, деянии или теле которого нам вдруг представилось нечто прекрасное.

Из всех трех рассматриваемых компонентов именно сексуальность рискует предстать самым спорным в своем соотношении с полом человека, на которого она направлена.

Однако, если бы нам удалось в какой-то степени абстрагироваться от исторически предписываемых форм, а также от привычной для нас направленности нашего желания, то, возможно мы бы признали, что сугубо сексуальное, связанное с функционированием особых зон и органов, удовольствие может быть получено как при участии партнера противоположного, так и одного пола. Единственное место, где происходит сбой, и однополые отношения выявляют принципиальную несопоставимость с разнополыми, - это та область сексуальности, которая определяется как репродуктивная.

Можно предположить в таком случае, что, поскольку, из всех вышеперечисленных компонентов только сексуальность, да и то в одной из своих форм, возражает против однополых отношений, то возражение против них носит, скорее, исторически-структурный характер: текущая структура в своем консервативном стремлении закрепляет текущий порядок как универсальный. Но, как бы то ни было, очевидно, что провал репродуктивной задачи, с точки зрения традиционной семьи, с точки зрения рода, общества в целом вовсе не может представляться второстепенным эффектом. социальный гендерный однополый сексуальность

И, несмотря на существующие в настоящий момент многочисленные исследования, данный вопрос требует не просто отдельного и многостороннего рассмотрения, но также такого рассмотрения, которое будет всякий раз актуализировано не только исходя из «общей теории», но применительно к конкретной социокультурной ситуации, рельефно отражая специфические пики и провалы, присущие ей и только ей.

Конечно, данный анализ далек от полноты и завершенности, а его выводы могут в настоящий момент рассматриваться лишь как возможные ориентиры дальнейших исследований.

Спорность и неоднозначность определенных его положений для представителей целого ряда дискурсов должна стать дискуссионной основой, организованной в согласии с принципом «гетеро», где различающиеся, разнонаправленные, гетерогенные подходы способны вывести нас за пределы неизбежной ограниченности любого частного дискурса и послужить выстраиванию более сложной и более цельной картины реальности.

социальный гендерный однополый сексуальность

Литература

1. Кон И. Лики и маски однополой любви. Лунный свет на заре. М. Олимп, 2003.

2. Рассел Б. Брак и мораль. М. Крафт+, 2004.

3. Гидденс Э. Трансформация интимности. Сексуальность, любовь и эротизм в современных обществах. -СПб. Питер, 2004.

4. Голод С. И. Семья и брак: Историко-социологический анализ СПб. Петрополис, 1998.

5. Фуко М. Воля к истине - по ту сторону знания, власти и сексуальности. М. Касталь, 1996.

6. Фуко М. Ненормальные. М. Наука, 2005.

7. Мондимор Ф. Гомосексуальность. Естественная история. Екатеринбург: У-Фактория, 2002.

8. Клейн Л.С. Другая любовь. СПб. Фолио-Пресс 2000.

9. Тагиров Ф.В. Эрос: между нормой и перверсией. Философия права. № 4, 2011.

10. Розанов В. Люди лунного света. М. Дружба народов, 1990.

11. Тагиров Ф.В. Эрос, любовь и сексуальность: к различению проблемного поля. Открывая современность заново: Сборник научных статей преподавателей и аспирантов факультета гуманитарных и социальных наук РУДН, посвященный 150-летию факультета. М. РУДН, 2011.

References

1. Kon I. Faces and Masks of Homosexual Love. Moonlight at the Dawn. Moscow, 2003.

2. Rassell B. Marriage and Morals. Moscow, 2004.

3. Giddens E. The Transformation of Intimacy. Sexuality, Love, and Eroticism in Modern Societies. Saint Petersburg, 2004.

4. Golod S. Family and marriage. Historical and Sociological Analysis. Saint Petersburg, 1998.

5. Foucault M. The Will to Truth. Moscow, 1996.

6. Foucault M. Abnormal. Moscow, 2005.

7. Mondimor F. A Natural History of Homosexuality. Ekaterinburg, 2002.

8. Klein L.S. Another Love. Saint Petersburg, 2000.

9. Tagirov Ph.V. Eros: between Norm and Perversion. Philosophy of law. № 4, 2011.

10. Rozanov V. People of the Moonlight. Moscow, 1990.

11. Tagirov Ph.V. Eros, Love and Sexuality: Defying the Fields. Re-opening the Contemporaneity. Moscow, 2011.

Аннотация

УДК 001

«Другой эрос»: институциональные изменения и уровень субъекта. Тагиров Филипп Владимирович кандидат философских наук, доцент. Российский университет дружбы народов ул. Миклухо-Маклая, 10/2, Москва, Россия, 117198

В настоящей статье представлен анализ чрезвычайно комплексной и противоречивой проблемы направленности сексуального желания, а также современных институциональных и мировоззренческих трансформаций, придающих данному вопросу особенно актуальный и подчас даже тревожащий характер. Тот факт, что направленность желания и его соответствие существующей дескриптивной и прескриптивной норме в текущей ситуации непосредственно затрагивает не только сферу интимной жизни социального субъекта или область его гендерной идентичности, но и целый ряд вопросов правового, политического, экономического и аксиологического порядка, ставит проблему «другого эроса» в точку острой культурной полемики и настойчиво требует непредвзятого и разностороннего ее изучения. Настоящая работа - это попытка краткого обобщения опыта рефлексивного философского изучения материалов различных исследований, существующих по данной проблеме.

Ключевые слова: дискурс, институциональные трансформации, кризис семьи, нуклеарная семья, патриархальная семья, посттрадиционное общество, репродуктивная функция, сексуальное желание, трансгрессия, эрос.

Abstract

“Another eros”: institutional changes and the level of a subject. Philip V. Tagirov candidate of philosophical sciences, docent, People's Friendship University of Russia Miklukho-Maclay St., 10/2, Moscow, Russia, 117198

The article presents the analysis of a highly complex and contradictory problem of sexual desire orientation. It also depicts contemporary institutional and ideological transformations that dramatically increase actuality of the problem. The fact is the orientation of sexual desire and its correspondence with prevailing descriptive and prescriptive norm involves not solely the personal life of a subject or his/her gender identity but also the variety of juridical, political, economic and axiological questions. It puts the problem of “another eros” under the crossfire of hot cultural polemics and demands objective and multiversal study.

Keywords: discourse, institutional transformations, crisis of family, nuclear family, patriarch family, post-traditional society, reproductive function, sexual desire, transgression, eros.

Размещено на Allbest.ru