Угрозы национальной идентичности в эпоху современной глобализации

Размещено на http://www.allbest.ru/

Угрозы национальной идентичности в эпоху современной глобализации

В статье анализируются социально-философское содержание понятия «глобализация», многообразие исторических форм осуществления глобализации человечества, угрозы национальной идентичности в XXI веке.

Ключевые слова: глобализация, идентичность, модернизация, модернизм, постмодернизм, символическое насилие.

In article are analyses the socio-philosophical meaning of the term «globalization», the diversity of historical forms of globalization humanity, the threat of national identity in the XXI century.

Key words: globalization, identity, modernisation, modernism, postmodernism, symbolic violence.

История последних десятилетий, отмеченная клеймом финансово-экономической, политической и культурной глобализации человечества, поставила народы многих стран мира перед проблемой сохранения прежних и поиска новых идентичностей. Почти повсюду, отмечает Самюэль Хантингтон, «люди задаются вопросом, что у них общего с согражданами и чем они отличаются от прочих, пересматривают свои позиции, меняют точки зрения. Кто мы такие? Чему мы принадлежим? Японцы никак не могут решить, относятся ли они к Азии (вследствие географического положения островов, истории и культуры) или к западной цивилизации, с которой их связывают экономическое процветание, демократия и современный технический уровень. Иранцев нередко описывают как «народ в поисках идентичности», теми же поисками увлечена Южная Африка, а Китай «ведет борьбу за национальную идентичность» с Тайванем… В Сирии и в Бразилии налицо «кризис идентичности». Хатингтон Самюэль. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности. - М.: 2004. С.34-35. Такой же кризис, продолжает автор, испытывают Алжир, Германия, Турция, Мексика, Великобритания. В итоге, делает вывод Хантингтон, почти повсеместно, не исключая США и Россию, идет процесс «фрагментации национальной идентичности», которой «пришлось уступить место идентичностям субнациональным, групповым и религиозным» Там же. С.36. вследствие открытости границ и роста миграционных потоков, способствовавших образованию в пределах национальных государств инокультурных диаспор, не желающих интегрироваться в национальную культуру.

Не оспаривая общего вывода об угрозах политического и культурного единства состоявшимся нациям, которые несут современная модернизация и глобализация, следует подчеркнуть: национальная идентичность, конечно, может утрачивать значимость, но вряд ли она способна, как полагает Хантингтон, дробиться на составляющие. В современной литературе существует множество типологий и классификаций идентичности. Их подразделяют на «индивидуальные» и «групповые», «позитивные» и «негативные», «локальные» и «надлокальные», «фундаментальные» и «релятивные». Самыми фундаментальными признаются расовые, этнические, национальные и цивилизационные идентичности, связанные с антропологическими, языковыми, культурными и религиозными различиями людей.

Каждый индивид является носителем комплекса многочисленных, иерархически связанных идентичностей, часть из которых актуализируется вместе с изменением географического, политического и социокультурного пространства его жизни. Но поскольку процедуры индивидуальной идентификации осуществляются в чувственно-эмоциональной и когнитивной формах, включая в себя мысленное отнесение к «группе», содержание полученного в акте самосознания ответа на вопрос: «Кто Я (Мы)?» в полной мере зависит от ценностно-оценочных представлений и знаний о «Них». В конечном счете идентичности представляют собой индивидуальные и групповые конструкты - вербализованные результаты отнесения к большим и малым «воображенным общностям» («расам», «нациям», «классам» и т.д.), определяемые, в свою очередь, предшествующим воспитанием, образовательным и культурным «багажом» и наличествующим в данный момент «окружением»: политическими ландшафтами, информационными и культурными «пространствами», в которые индивиды и группы вынужденно помещены и в которых они существуют. Поэтому главные угрозы национальной идентичности в эпоху современной глобализации исходят не только от потока инокультурных мигрантов, этнокультурного и политического сепаратизма. В современном мире интеллектуальные, политические и культурные вызовы национальной идентичности идут от целенаправленно развивающегося глобального экономического, политического и информационно-культурного (символического) «насилия», властно формирующего «новые» - транснациональные (культурные и политические) идентичности и реанимирующего «старые» архаичные (субнациональные, мифопоэтические, религиозные) идентификации, сочетания которых в индивидах и группах весьма причудливы, экзотичны и разнообразны. В той мере, в какой разнообразны экономические, политические и культурные параметры жизни государств и народов, включенных в глобализацию - всемирно-исторический процесс, содержание которого требует концептуальных уточнений.

Несмотря на то, что термин глобализация стал систематически использоваться лишь с конца 1980-х годов, уже спустя десятилетие И. Бартелсоном был отмечен парадокс: хотя никому не понятно, что собой представляет глобализация, никто не сомневается в её реальности. По существу, отмечал Д.Маршалл, каждый автор вкладывает в него свой собственный смысл, Marshall D. Understanding late-twentieth-century capitalism: Reassessing the globalization theme // Government and opposition. - L., 1996. - Vol. 31, N 2. P.214-215. содержание которого, добавим, варьируется в зависимости от идеологических предпочтений и дисциплинарной принадлежности исследователя. С тех пор ситуация принципиально не изменилась. Сейчас в научном сообществе сосуществуют, конкурируя между собой, «универсально-эволюционистский», «синергетический», «мир-системный», «социокультурный», «социоэкономический», «техницистский», «модернистский», «геоэкономический» и ряд других междисциплинарных подходов к изучению глобализации, каждый из которых опирается на различные концептуализации сущностных характеристик и движущих сил истории человечества. Гранин Ю.Д. «Глобализация» или «вестернизация»? // Вопросы философии. 2008, №2.С.4. Во многих работах эти подходы совмещаются или пересекаются, увеличивая онтологическое разнообразие и методологический плюрализм совокупного научно-рационального дискурса о глобализации, создавая барьеры «непонимания» между исследователями. Преодолеть их, по мнению автора, можно за счет выхода в трансдисциплинарную область исследований - сферу классической социальной философии, и, шире, философии истории, Теоретические представления этих исследований о сущностных характеристиках истории человечества являются базовыми, образуя метафизические основания дисциплинарных и междисциплинарных социальных, исторических и гуманитарных исследований. которые интерпретируют социальную историю вида homo sapiens не как поле действия неких безличных «сил» или «систем», а как процесс, реализующийся в социально и культурно оформленной совместной (предметно-практической и духовной) целеполагающей деятельности сплоченных в группы и общества людей, целостность и единство которого обеспечивается «вплетенным» в него сознанием.

Это означает недопустимость изучения глобализации вне связи с эволюцией интересов (потребностей), мировоззрений и форм сознания взаимодействующих, пространственно локализованных коллективных субъектов истории, подвергающихся в процессе миграций, торговых, финансово-экономических, военно-политических и духовно-культурных взаимодействий разнообразным трансформациям и поглощениям, в ходе которых образуются новые, численно и пространственно более крупные социальные, политические и социокультурные антропосоциальные целостности: объективно и субъективно-символически интегрированные в «общества» (социумы), «государства» и «цивилизации». Известная нам история - нелинейный процесс обусловливающих друг друга тенденций дифференциации и интеграции образующих человечество антропосоциальных целостностей, его (человечества) структурного усложнения и одновременно становления его целостности и единства.

Следовательно, глобализация может быть интерпретирована как мегатенденция к поэтапному объединению цивилизационно, экономически, культурно, политически и иначе разделенного человечества в потенциально возможную глобальную (планетарную) общность, воплощенная в диалектике пространственно-временных перемещений, взаимодействий и трансформаций исторически конкретных антропосоциальных (т.е. культурно, политически и экономически связанных) целостностей. В этом случае «глобализация» не редуцируется к ее географическому аспекту, отмечаемому многими исследователями пространственному распространению людей, артефактов, символов и информации за пределы регионов и континентов посредством установления транспортных, торговых и иных коммуникаций, а включая его, и понимается как сопутствующая этому процессу и детерминирующая его предметно-практическая и духовная организация/реорганизация внешнего и внутреннего социального (экономического, политического и иного) пространства совместной жизни интегрированных и интегрирующихся в социумы («роды», «племена», «этносы», «нации»), государства и цивилизации индивидов. Этот процесс, невзирая на постоянную борьбу за ресурсы, сопровождается выработкой глобализирующих мир и человечество философских и религиозных представлений, установлением трансъисторических («всеобщих») экономических, политических и правовых норм и институтов совместной жизни.

В качестве мегатенденции к поэтапному объединению человечества глобализация реализуется по всему спектру отношений и взаимодействий между интегрированными и интегрирующимися в социокультурно, экономически и политически различные антропологические целостности индивидами. Поэтому ее можно рассматривать и как совокупность процессов «экономической» (торговой, финансовой, производственной и др.), «политической» (военной и дипломатической) и/или «культурной» (религиозной, идеологической, научно-технической и др.) глобализации, осуществлявшихся с разной скоростью, последовательностью и успехом в разных местах и в разные исторические эпохи. Важно не забывать и постоянно иметь в виду взаимосвязь, пространственно-временную динамику и незавершенность этих процессов. В длительной исторической ретроспективе глобализация всегда выступала и как последовательность сменяющих друг друга стадий, и как совокупность сосуществующих и сменяющих друг друга исторических форм.

Стадиям глобализации как всемирно-исторического процесса соответствуют превалирующие в тот или иной период времени формы антропосоциальных целостностей, существование и доминирование которых, в первую очередь, обусловлено изменениями в способах и характере общественного производства материальных и духовных ценностей, уровня его технико-технологического развития. Поэтому «предысторию» глобализации можно датировать началом перехода от присваивающего к производящему хозяйству, начало ее первой стадии - Осевым временем, начало второй - ранним Новым временем, начало третьей (современной) - серединой 1970-х годов. Каждая из этих стадий характеризуется наличием однотипных, но содержательно не тождественных - финансово-экономических, военно-административ-ных и социокультурных - процессов интеграции лингвистически, конфессионально и культурно разных людей в новые, пространственно и численно более обширные социальные целостности и реорганизации внешней для них социальной среды (пространства) совместного с другими сосуществования. Различие стадий заключается в значимости и порядке действия каждого из выделенных в отдельный процесс механизмов социальной интеграции и трансформации пространства совместной жизни.

Реконструированная таким образом «историческая логика» развития глобализации человечества хорошо согласуется со всеми основными социологическими парадигмами и выстроенными в соответствии с ними периодизациями истории Так, например, выделенные автором стадии глобализации соответствуют известным триадам «аграрное - индустриальное - постиндустриальное (информационное) общество», «традиционное общество - модерн - постмодерн», «рабовладение/феодализм - классический капитализм - постиндустриализм» или, допустим, «аграрная - техногенная - посттехногенная (информационная) цивилизации».. Вместе с тем понятие «стадия» основывается на представлении о линейном характере процесса глобализации, действительность которого, как уже отмечалось, характеризуется нелинейным характером сосуществования и смены ее исторических форм. Источником образования этих форм обычно оказывалась пространственная и сопутствующая ей политическая, экономическая и культурная экспансия выходящих на авансцену региональной истории социумов, а содержанием - исчезновение, поглощение и/или трансформация сталкивающихся антропосоциальных целостностей в территориально и численно более обширные интегративные образования, изменение географического масштаба и инфраструктуры взаимодействий между ними и формирование всякий раз иначе организованного, но постоянно расширяющегося, внешнего (международного) и внутреннего (государственного) социального пространства совместной жизни народов на основе той или иной цивилизационной модели развития В данном случае под «цивилизационной моделью» понимаются формы и институты политического, экономического, социального и культурно-духовного развития, самостоятельно выработанные народами (группой народов), заимствованные ими или навязанные им в процессе колонизаций и завоеваний.. История человечества никогда не была «улицей с односторонним движением», неизбежно ведущим к его объединению на основе какого-то одного типа экономического, социокультурного и политического развития. Соответственно и глобализация как одна из ее тенденций была (и остается) результирующей многих попыток организации общего пространства совместной жизни народов и государств на основе разных цивилизационных моделей развития. Итогом таких попыток оказывалось временное доминирование и распространение в пределах нескольких географических регионов одной из локальных цивилизаций, политической формой существования которых в большинстве случаев была «империя», оказывавшаяся на каждой из выделенных стадий глобализации мощнейшим политическим средством «переплавки» и ускорения процесса интеграции лингвистически, религиозно и культурно разных элит и населения имперских территорий. Так, параллельно и сменяя друг друга в качестве «лидеров», на просторах Евразии формировались и развивались «китайская», «индийская», «эллино-македонская», «римская», «арабо-мусульманская», «российская», «западноевропейская» и «евро-атлантическая» формы и векторы глобализации, а также соответствующие им полюсы регионального и межрегионального развития.

Ни одна из исторических попыток глобализации человечества не увенчалась полным триумфом. Но каждая способствовала экономическим, политическим и культурным трансформациям населяющих регионы социумов, увеличивала число и протяженность транспортных, торгово-экономических, политических и информационно-культурных «сетей» и коммуникаций, содействовала переносу за пределы локальных территорий, регионов и континентов произведений литературы и искусства, техники и технологий, религиозных и светских идеологий, научных знаний и типов рациональности, норм и образцов экономической, политической и социальной жизни, распространению знаний и артефактов. Наиболее масштабной и успешной стала выросшая из западноевропейской евроатлантическая форма глобализации, завершившая процесс становления всемирной истории: превращения локальных историй первобытных и постпервобытных (кочевых и аграрно-ремесленных) обществ, политически оформленных в ранние государства и их аналоги Подробнее см.: Гринин Л.Е. Аналоги раннего государства: альтернативные пути эволюции. // Личность. Культура. Общество. 2007, Вып.1(34). С.149-169. , в региональную историю древних и средневековых этнических государств и империй, а затем - и во всемирную историю наций, национальных государств и образованных ими колониальных империй, связавших человечество не только силою государственных форм территориального контроля, но и создавшими новые «анонимные» системы власти: транснациональные организации и многонациональные корпорации.

Следует иметь в виду, что становление и развитие евроатлантической формы глобализации было связано не только с появлением и распространением в пределах и за пределами Европы в XVII-XIX столетиях новых форм и институтов экономического развития, способствовавших становлению принципиально иного - индустриального - типа хозяйства, но и с формированием и распространением новых политических форм общежития и новых социальных общностей: «национальных государств» и «наций». По сути, она представляла собой «модернистский проект» - была органически связана с идеалами Просвещения, гарантирующих оптимальное - национальное - устройство пространства совместной жизни лингвистически, конфессионально и культурно разных народов в Европе и за ее пределами не на основе традиций, а на основе рационально сформированных общей «памяти», общих «ценностей» и общей «судьбы». Однако проект модернизма с характерным для него обожествлением и верой во всемогущество человеческого разума уже в конце XIX века был сначала подточен ницшеанством, подорван двумя мировыми войнами, тоталитаризмом и структурализмом в первой половине XX века и почти совсем разрушен во второй половине XX столетия культурным и философским постмодернизмом.

Оформившийся в 1960-х в результате кризиса западных либеральных демократий, студенческих «революций» в Западной Европе, борьбе за права и свободы расовых меньшинств в США, с одной стороны, и деколонизации мира, с другой, постмодернизм бросил интеллектуальный вызов не только национальной идентичности и национальным формам общежития. Под сомнение были поставлены интеллектуальные и культурные скрепы всей претендующей на глобальное господство евроатлантической цивилизации: классическая наука, с ее пафосом рационального познания мира и презрением к религиозным догмам и суевериям, и культура модерна, с ее вниманием к общечеловеческим ценностям и классическим образцам. В социальных науках упор был сделан на отказ от парадигмальных образцов естествознания, логоцентризм и равноправность дискурсов любого рода, а в культуре - на ее плюрализацию, виртуализацию и визуализацию. Модернистской установке на искусственную гомогенизацию, «выравнивание» социокультурного пространства постмодерн противопоставляет якобы естественную плюральность последнего: растущее множество отдельных и вполне конкурентоспособных образований - «картин мира», идеологий, мировоззрений, научных парадигм, политических, экономических и культурных практик, образов жизни и т.п. Тем самым в культурное пространство современного Запада возвратились казалось бы давно вытесненные из него архаичные дискурсы и практики: мифы, древние формы религиозных культов, алхимия, астрология, магия. Вырос интерес к противопоставляемой национальной, расовой и этнической реальности, маргинальным объектам и ситуациям - языку, фольклору, быту, традициям и обычаям, «безумию», «порнографии», «однополым бракам» и «сексуальному насилию».

В результате использования характерных для постмодернизма интеллектуальных стратегий децентрации Отказ от поиска центральных элементов в тех или иных знаково-символических комбинациях и конструирования новых комбинаций без опоры на какие-либо «центры» или «ядра».и деконструкции Образованный из двух слов «деструкция» и «конструкция», введенный Ж.Деррида термин «деконструкция» подразумевает «разборку» присутствующих в культуре старых смысловых образований и «сборку» полученных элементов в новых комбинациях. разрушению подвергается выстроенное наукой в эпоху модерна западоцентричное (евро-атлантическое) представление о характере становления и эволюции всемирной истории: ее разделение на политически, экономически и культурно «развитый» Центр (Запад) и «догоняющие» его «периферию» и «полупериферию». В исторических и социальных науках появилось Преимущественно связанное с именами работающих в Европе, Японии и США ученых - выходцев с арабского Востока, Индии и Латинской Америки. мощное интеллектуальное направление «реориентализма», объявившее о необходимости выхода за пределы абстрактного универсализма и «логики евроатлантической модерности» (отмеченной колониализмом и имперским различием) в пространство «глобальной истории», «контр» - и «транс»- модерности. Позволяющее, будто бы, создавать не менее эффективные, чем евроатлантические, «эпистемы» анализа, теоретические проекты и модели развития, ведущие, как считают, постепенно к созданию иной - нерепрессивной по отношению к «отставшим» народам - глобализации.

В этой связи имеет смысл зафиксировать два наблюдения. Вряд ли кто усомнится, что в русле реориентализма/постмодернизма были достигнуты впечатляющие результаты. Парадигма «транс-субъектности» Глории Ансальдуа, феномен «межсекционности» (связанный с пересечением и слиянием в опыте небелых женщин расовой дискриминации с гендерной, классовой и сексуальной), проанализированный афроамериканкой Кимберли Креншоу, концепции «преодоления хюбриса нулевой точки» колумбийца С. Кастро-Гомеса и «трансмодерности» Э. Дусселя, концепция «ситуативных знаний и идентичностей» Д. Харрауэй, методология «порабощенных» Челы Сандоваль и «игровая идентичность» М. Лугонес, концепция «реляционной этики и идентичности» сапатистов и плюралистическая герменевтика В. Миньоло - появление этих концепций и их презентация далекому от гендерных и постколониальных исследований читателю, безусловно, расширили и обогатили пространство интеллектуального поиска.

Вместе с тем настораживает безоговорочное отторжение отечественными адептами постмодернисткой философии и методологии модернистского дискурса. Они пишут о наличии в нем «европейских имперских категорий», которые, якобы, «современная эпистемология вышвырнула как ненужные», об отсутствии в нем «оригинальных мыслительных традиций, к которым можно было бы вернуться», призывают к размежеванию с риторикой модерности, к акту «эпистемологического неповиновения». «Без этого шага, - читаем в статье В.М. Тлостановой, - деколонизация сознания и бытия окажется невозможной, и мы останемся в рамках внутренней оппозиции европоцентричным идеям модерности». Тлостанова М.В. Человек в современном мире: проблемы множественной идентичности //Вопросы социальной теории. Научный альманах. 2010. Том IV. Человек в поисках идентичности. - М., 2010. С.216. Но вот если мы сделаем этот шаг, научившись «забывать все то, чему нас учили прежде, освобождаться от мыслительных программ, навязанных нам образованием, культурой, средой, отмеченной имперским разумом», тогда, продолжает автор, изменится «география и биография разума и знания, возникнет транс-эпистемологическое взаимопроникновение и полилог», которые будут способствовать созданию транс-модерного мира, где «не будет господствовать идея агона как смертельного соревнования». Там же. С.216-217.

Неужели автор всерьез полагает, что неравенство, дискриминация и борьба в современном мире вызываются только наличием «мыслительных программ», отмеченных имперским разумом, отсутствием взаимопонимания и «полилога» между людьми, народами и государствами? Если так, это типично модернистское утверждение просветительского толка. А кроме того миллиарды людей на Земле живут, не подозревая о «пограничном гносисе, связанном с плюритопической герменевтикой». К кому же тогда обращены эти призывы? К философам? Но если бы вдруг во главе всех правительств стали, не дай Бог, философы, то и тогда полилог бы не состоялся в силу различия теоретических позиций и личных пристрастий. Но продолжим.

Не вдаваясь в нюансы научных споров ориенталистов и реориенталистов, любопытно отметить, что последние тяготеют к идее «критического космополитизма», якобы преодолевающего «культурный империализм» современной (евроатлантической) формы глобализации, историческими субъектами которой, как уже отмечалось, выступали и выступают ведущие национальные государства Запада и созданные при их покровительстве и поддержке крупнейшие ТНК. Поэтому в их работах «нации» и «национальные государства» объявляются устаревшими формами общежития. И в этой оценке с ними солидарны объявляющие «нации» и «национализм» фиктивными теоретическими конструкциями Р. Брубейкер, Э. Гидденс, К. Вердери и другие представители европейского «неоконструктивизма», неолиберальные политики и экономисты (К. Омаэ, Дж. Сорос, Зб. Бжезинский), многочисленные политологи и некоторые известные мыслители. Все вместе они доказывают, что национальная идентичность исчерпала свой исторический ресурс и выстраивают «безнациональные» политические проекты грядущего «сетевого общества» (М. Кастельс), «мирового государства» (Т. Левит), «континентальных федераций» (А.Г.Дугин), «глобального гражданского общества» (Д.Дарендорф, Э.Гидденс), «глобального гражданства» (Ю. Хабермас, М.Эван), «общества множеств - рес-коммуны» (А Негри, М.Хардт) или возглавляемой США «глобальной демократической империи» (Н. Фергюссон, П.Гречко). глобализация национальный философский

В этом споре все точки над «I», конечно, расставит будущее. Но интеллектуальные вызовы национальной идентичности, о которых шла речь, в превращенной форме фиксируют некоторые объективные тенденции современной глобализации, связанные с формированием массовой мультикультурной среды существования, появление и распространение которой вызвано действием институтов неолиберальной глобальной экономики и распространением информационных технологий, связавших человечество анонимными системами власти. Этот вопрос заслуживает отдельного обсуждения.

От современной культурной мозаики рябит в глазах. Попадая в пространство Интернета, других СМИ, в кино и просто театры, концерты и супермаркеты, удивляешься многообразию и эстетическому плюрализму предлагаемых культурных блюд. Здесь как в слоеном пироге мы можем встретить причудливые смешения стилей и товаров из разных стран мира, пласты вненациональной глобальной культуры, гибридные формы и вновь актуализированные локальные. Не следует однако забывать, что большая часть производства продуктов культуры подчинена логике рынка. А потому современная мультикультурная среда - вовсе не пространство свободы. При всём своём разнообразии, а в общем-то именно благодаря ему, она является пространством управляемого потребления, контролируется ТНК, рыночным стратегиям которых плюральность культурной среды вполне соответствует. В качестве наиболее характерной формы мультикультурализма в условиях неолиберальной глобализации исследователи называют «экзотизацию» специфических культур. Экзотизация безопасна для глобального доминирования тем, что неолиберальный «плюралистический» мультикультурализм создаёт обманчивую картину гармоничного разнообразия, не имеющую ничего общего с реальностью, не учитывающую подавления и неравенства, которые по-прежнему во многом определяют культурную ситуацию в мире. «Неолиберальный мультикультурализм не заинтересован в перераспределении власти и культурного влияния, но, напротив, отвлекает внимание от подобных вопросов путём коммерциализации мультикультуры и превращения её в товар». Глобализация и мультикультурализм. - М.: 2005. С.185.

Однако рыночная социокультурная стратегия экзотизации часто пробуксовывает, вызывая раздражение тех, кто озабочен сохранением общенациональной идентичности. В США овладение иммигрантом американской культурой и включение в жизнь общества всегда означало овладение английским языком. В современной мультикультурной ситуации американские патриоты бьют тревогу по поводу засилья в Америке «низших» по своему развитию иммигрантских культур и нежелания иммигрантов овладевать английским языком. Но без этого у иммигрантов всё равно нет шансов продвинуться в американском обществе. Все технологии ориентированы исключительно на английский язык. Неадаптированные иммигранты могут, разумеется, включаться в этнокриминальные структуры, но вряд ли именно это было для них «американской мечтой». Ситуация глобального билингвизма, сложившаяся в условиях распространения западных информационных технологий, не нова. То же самое переживали этнические языки и диалекты в период формирования национальных государств. И здесь возможны разные стратегии поведения. Возможно, многим эффективной покажется японская: освоение экономических и политических стандартов жизни Запада на основе использования традиций, института семьи, национальных культуры и языка.

Чрезмерное мультикультуральное разнообразие утомляет. Им заполонены СМИ и Интернет. Массовое сознание дезориентируется и лучше соответствует теориям «массового общества», чем в то время, когда эти теории создавались. З. Бауман прав, когда характеризует становящуюся «глобальную цивилизацию» как внешне фрагментированную, но по сути подконтрольную. Бауман З. Индивидуализированное общество. - М.: 2002.С.178. Как показал Ж. Бодрийяр, в условиях фрагментизации культуры гражданская и культурная идентификация осуществляются через потребление. Бодрийяр Ж. Общество потребления. - М.: 2006. Н. Стивенсон уточняет принципиальное отличие культурной идентификации, присущее современной стадии глобализации: она идёт не через идеологическую мобилизацию и политическое участие, а через доступ к удовольствиям. Stevenson N. Globalization, national cultures and cultural citizenship // Sociol. quart. - Berkeley (Cal.), 1997. - Vol. 38. N. 1. Сам доступ контролируется, а потребитель получает во фрагментированной культурной среде «специфическую» идентичность, которая не является результатом его внутреннего развития, но сошла с «конвейера», поставлена на поток. По мнению К. Шварцмана, множественность самоидентификаций (религиозная, этническая, экологистская) снижает степень политической мобилизованности граждан, превращая их в демократически индивидуализированную массу. Schwartzman K.C. Globalization and democracy // Annual revue of sociology. - Palo Alto, 1998. - Vol. 24. P.176. «Массовая культура» так или иначе находится в руках элиты и превращена в современный механизм символической интеграции, формирующий новую идентичность глобального потребителя, в которой сочетаются нивелировка и допущенная, более того, «изготовленная» мера своеобразия. Экономическая борьба становится всё в большей степени борьбой информационной, борьбой за сознание, отсюда стремление ТНК при помощи правительственных органов контролировать сбор и распространение информации. Свобода предпринимательства оборачивается насаждением определённых культурных моделей ради усвоения этих моделей потребителем и роста прибылей. В мире, где в экономике доминируют финансовые спекуляции, а в политике растёт манипулирование, в культуре будет преобладать потребительство как образ жизни.

Социокультурная интеграция при воздействии государственных структур всегда сопровождала глобализационные процессы. Но сегодня «символическое насилие» получило новый импульс, более того, стало чем-то естественным, перешло на уровень фона, социальной атмосферы. Добиваться экономических успехов, воздействуя на сознание, оказалось эффективнее, чем трансформировать физический материал. Здесь и таятся социокультурные угрозы национальному государству: формирование идентичности ускользает из его рук. Интеграционные процессы по формированию глобальных транснациональных идентичностей идут в массовом сознании как через воздействие «информационного империализма», так уже и через самоорганизацию. А со стихийной перестройкой сознания совладать весьма сложно. Этос эффективности, погони за успехом, престижем, трансформирует наличные идентичности, «сегрегирует» их, по выражению З. Баумана. Бауман З. Глобализация: последствия для человека и общества. - М., 2004.С.101. Эталоном здесь выступает транснациональная идентичность глобальной буржуазии, которую тот же З. Бауман назвал космополитизмом «туриста». В результате социокультурное развитие человечества сегодня идёт как противостояние транскультурной идентичности и идентичностей этнокультурных и гражданских, имеющих привязку к национальному государству. Журавский А.В., Садов О.В., Фетисов А.В. Субъекты миропорядка XXI века // Глобализация и столкновение идентичностей. - М.: 2003. С.77.

Каковы перспективы этого противостояния? Агрессивный потенциал транснациональной и транскультурной идентичности велик. Но присущие этой идентичности меркантильность, стандартизация и общекультурная ограниченность не создают необходимого поля притяжения, которым в своё время обладали общенациональные идентичности национальных государств по отношению к этнолокальным идентичностям. Имперская мифология США, которые мифологизируют и свою реальную историю, но ещё более конструируют истории вымышленные - интегратор низкого потенциала в силу своей примитивности. А главное - вторичности: Голливуд с назойливостью творит имперский миф из заимствованных культурных образцов. Sardar Z., Davis M. Why Do People Hate America? Cambridge, 2002. P.141.; Пономарёва Д. Киноимперскость // Политический журнал. 2005. № 24. Для истинной империи, даже для национального государства, воздействующего на окраины, это не характерно. Они всегда были оригинальны в социокультурном отношении - это залог успеха. Отсутствием оригинальности объясняются такие черты голливудской мифологии как агрессивность и перемещение событий в некую сверхреальность.

В этих условиях национальные культуры по-прежнему остаются мощным фактором мирового развития. Это не просто мультикультурализм, а позитивное многообразие. И здесь велико значение национального государства, которое должно, как пишет А.А. Галкин, «не только оборонять свою идентичность от культурной и псевдокультурной экспансии, но и способствовать реализации объективно возрастающего стремления народов к сохранению своеобразия и самобытности». Галкин А.А. Национальное государство в изменившихся условиях // Транснациональные процессы: XXI век. - М.: 2004.С.18. Примером позитивного сохранения культурной идентичности в условиях давления космополитической культуры стала благодаря помощи своего национального государства французская культура. Национальным государствам, если они ответственно подходят к вопросам идентичности, необходимо осуществлять контроль за информационными потоками. В каком-то смысле этот контроль является защитой демократии. Н. Стивенсон совершенно справедливо пишет, что работа правительства, направленная на укрепление у населения чувства единой судьбы и культуры, является одной из центральных задач. Stevenson N. Globalization, national cultures and cultural citizenship // Sociol. quart. - Berkeley (Cal.), 1997. - Vol. 38. N. 1. Отсюда важность культурной политики национального государства, по крайней мере в отношении элитных образцов, символов национальной культуры. Зрелые национально-культурные идентичности приобретают непреходящую ценность в глобальном мире.

Сегодня в условиях отсутствия блокового контроля многие этносы стремятся к независимости. История учит, что это обратимый процесс, и его приостановка предохранит от многих социальных издержек. Провоцировать на сепаратизм с помощью призрака глобального гражданства в условиях нестабильного мира крайне нежелательно. Если не все национальные государства перешли из состояния формального в реальное, то предпочтительнее предоставить им время и возможность для этого. Можно, конечно, пытаться «вырваться из западни национального», как это предлагает, например, У. Бек, и, «преодолевая националистический фанатизм», создавать «сугубо конституционным, правовым путём» «наднациональные идентичность, культуру и государственные структуры». Но вряд ли «обретение национальными государствами космополитического характера» станет «ответом на вызовы глобализации». Бек У. Трансформация политики и государства в эпоху глобализации // Свободная мысль. 2004, № 7. С.56. «Сугубо правовой» подход к проблеме не учитывает общей логики глобализационного процесса: перехода от политической к социокультурной интеграции человечества, способной реализоваться лишь во взаимном диалоге культур и цивилизаций. Но перспективы и формы такого диалога еще не ясны.

Пока символическому насилию евроатлантической формы глобализации наиболее успешно противостоит «китайско-конфуцианская» цивилизация, хорошо сочетающая традицию и современность в горизонте сохранения национальной идентичности. Метанарратив, который окончательно примиряет традицию и западную «современность» в данном культурном ареале, - «это, безусловно, идея национального успеха - не марксизм-маоизм и не либеральная демократия, а именно такая специфичная форма национализма послужила залогом того, что традиционные и современные институты достаточно гармонично работают в одном направлении». Кармадонов О.А. Эффект отсутствия: культурно-цивилизационная специфика // Вопросы философии. 2008, №2. С.38.

На этом фоне перспективы России как особой локальной цивилизации, так и не решившей спор «западников» и «славянофилов», но фактически отказавшейся от поиска собственной национальной идеи, совсем не радужны. В силу многих причин, о которых я неоднократно писал, и царская Россия, и Советский Союз так и не были трансформированы в «национальное государство» с характерной для последнего общей всем его этносам (народам) гражданской и культурной идентичностью. В СССР почти был создан аналог гражданской нации - «советский народ». Но в силу ошибочности курса на «расцвет и сближение наций» и сопротивления этнобюрократии союзных и автономных республик «этнонационализм» взял верх, и на 1/6 части суши, помимо РФ, образовались еще 14 государств, политические элиты которых, мобилизовав интеллигенцию, спешно занялись выдавливанием иноязычного населения и формированием собственных наций.

Стремительный распад CCСР обладал такой силой инерции, что сначала РСФСР а затем и РФ оказались на грани развала из-за мощного всплеска этнонационализма и «регионализма» в бывших республиканских автономиях, краях и областях. В условиях острейшего социально-экономического кризиса первой половины 1990-х годов Борис Ельцин фактически занимался покупкой федеральным Центром лояльности региональных политических элит («Берите суверенитета столько, сколько сможете»), которые тут же превратили эту самую лояльность в ликвидный политический товар: получение льгот и преференций в обмен на демонстрацию поддержки.

Юридически формула «преференции в обмен на лояльность» была закреплена в Федеративном договоре 1992-го года, росчерком пера превратившем РФ из централизованной в «договорную» асимметричную федерацию, где Центр и субъекты поменялись ролями. Теперь уже бывшие автономии стали стремиться (и небезуспешно) ограничить компетенцию центральной власти. Особенно ярко эта тенденция воплотилась в законах «О языках народов РСФСР», «О языках народов РФ» (1991/1998), «Об образовании в Российской Федерации» (1992/1996/2002) и соответствующих подзаконных актах, которые фактически дезинтегрировали единое образовательное и культурное пространство страны: тот самый принцип, который в этих законах был продекларирован. Интеллигенты из числа так называемых «титульных» этносов приняли в этом самое живое участие.

Воспользовавшись несовершенством законов, они установили собственные «государственные» стандарты для национальной школы, и, снизив ее связи с русским языком и русской культурой, выстроили содержание образования на собственной культурной основе. В итоге к настоящему времени в учебный процесс оказались включены 75 языков народов России, из них 30 функционируют (в разном объеме) в качестве языка обучения. Школы с обучением на родном (нерусском) языке и с родным языком как учебным предметом в 2002/2003 учебном году составили 25,6% всей школьной сети Российской Федерации. В совокупности через них прошли 13,5% учащихся Кузьмин М.Н. Научное обоснование Концепции государственной этнонациональной образовательной политики Российской Федерации. - М.: 2004. С.9. .

Показательна и динамика роста построения собственной системы национального (этнического) образования, свидетельствующая о настойчивости и последовательности республик. В общей сети образовательных учреждений Республики Саха (Якутия) школы с родным языком обучения составляют более 40%, Республики Башкортостан - 45%, Республики Татарстан - 60%, а Республики Тыва - 80%. Мало того. Вслед за провозглашением политического суверенитета почти всеми «национальными» республиками в составе Российской Федерации были приняты законы о языках, которые (вместе с декларациями о суверенитете) в 1990-е годы стали юридической основой для проведения дискриминационной этнической политики на территории национально-государственных субъектов РФ и спровоцировали процессы, ведущие к разрушению единого коммуникативного пространства России.

С 1991-го года в национальных республиках РФ выросло целое поколение ученых, педагогов и журналистов, сделавших свою карьеру на обосновании тезиса об исторической, политической, этнической исключительности своего народа и противопоставлении местной истории, местных традиций и обычаев Российскому государству, русскому и другим народам. Активизировался и набирает силу процесс переписывания истории народов России, создания новых этнонациональных «историографий», выстраивающих национальные нарративы под определенный национальный проект. В этих, весьма далеких от подлинной истории, повествованиях можно прочесть, например, о положительном влиянии Золотой орды на становление русской государственности и ее культуры, о насильственном включении народа Саха в состав Российской империи, который будто бы исторически являлся «нацией управленцев», что во время Великой Отечественной войны 67% всех сгоревших немецких танков подбили татары, 42% сбитых немецких самолетов - дело рук летчиков из Татарстана, среди татар - больше всего Героев Советского Союза и т.д. И все эти исторические инсинуации широко тиражируются на страницах республиканских изданий и с экранов телеканалов. При этом не скрывается, а подчеркивается, что это делается с целью формирования этнического самосознания, которое во времена СССР «не формировалось и не изучалось». А о формировании у многочисленных народов РФ «российского самосознания» и «российской идентичности», разумеется, ни слова.

Благодаря усилиям этнонационалистов оформились и укрепились тенденции регионализации и партикуляризации высшего образования, повлекшие за собой серьезные изменения в образовательных программах и курсах гуманитарных наук (история, политология, социология, философия) многих республик России. Эти изменения касаются, прежде всего, так называемого регионального компонента образования, под видом которого зачастую проводится псевдонаучное обоснование верховенства того или иного «титульного» («коренного») этноса. Энонационализм, источником и распространителем которого была и остается в первую очередь интеллигенция, препятствует строительству в России национального государства.

Кроме того, активизировался и изрядно позабытый с середины 1990-х годов сепаратизм окраин России. Особенно впечатляющими выглядят попытки некоторых калининградских ученых доказать, что самосознание калининградцев определяется не принадлежностью к России и русскому народу, а некоей «европейскостью». «…Благодаря смене поколений в регионе, высокой частоты социальной коммуникации с приграничными государствами и остальными государствами ЕС и низкой частоты коммуникативных контактов с «Большой Россией», - пишет один из молодых преподавателей Калининградского университета, - идентичность региона и самоидентификация жителей в целом будет идти по нарастающей по линии европоцентризма и евроатлантизма». Шульгин Владимир. Болезнь идентификаторов. Куда ведет симбиоз полуобразованности и «глупого изумления» перед заграницей //Литературная газета. №5 (6402). 13 февраля 2013 г. С.9. Несмотря на косноязычие автора, я бы не стал, подобно Владимиру Шульгину, ограничиваться лишь обвинениями в его адрес о якобы намеренном раздувании «несуществующей проблемы». Проблема есть. Так что дело не только в «глупом изумлении» перед заграницей. К сожалению, поборники «калининградской», «поморской», «сибирской» и других региональных идентичностей - «дети своего времени», остро ощущающие разрыв в уровне и качестве жизни Центра и регионов, неэффективность региональной политики государства, до сих пор ничего не сделавшего для формирования базовых общероссийских ценностей, чувства принадлежности к «российской нации». Что делать?

Прежде всего надо взглянуть правде в глаза и перестать использовать двойные стандарты. Мы можем сколько угодно возмущаться национальной политикой правительств Украины, Литвы, Латвии, Эстонии, Грузии, других государств, ущемляющих права так называемого «русскоязычного» населения. Но при этом должны понимать, что иначе (без «переписывания истории», создания национальных мифов, аккультурации иноязычного населения, создания единого коммуникационного пространства и т.п.) «нацию» построить нельзя. Должны помнить, что в той же Франции, например, силою заставившей миллионы своих граждан в XIX веке говорить на французском, преподавание на этнических диалектах было выборочно разрешено только в 1961-ом году. А у нас?

А у нас в Татарстане национальные общественные организации собирают подписи под требованием сделать татарский язык вторым государственным, а Министерство образования и науки РФ не только кладет под сукно Концепцию государственной этнонациональной образовательной политики, но и пытается исключить обязательное преподавание русского языка и литературы в старших классах. О том, что в проекте закона «Об образовании в РФ» воспитательный компонент школы вообще отсутствует, уже и не говорю. Почему, например, в США главной задачей школы признается «воспитание патриота и гражданина Америки», а у нас нет? И это бездумное реформирование средней и высшей школы осуществляется в условиях, когда в национальных республиках РФ выросло целое поколение ученых и педагогов, сделавших карьеру на обосновании тезиса об исторической, политической, этнической исключительности «своего» народа и противопоставлении местной истории, местных традиций и обычаев российскому государству, русскому и другим народам. Не случайно в 2008-ом году в школах Татарии на вопрос: «В какой стране вы живете?» лишь 25% ответили: «в России». Остальные считают, что живут в Татарстане Деформация гражданского сознания в Татарстане подрывает безопасность России: интервью Михаила Щеглова // ИА REGNUM http://www.regnum.ru/news/1155436.html , где в декабре 2008-го «Милли-меджлис татарского народа» принял новую «Декларацию о независимости Татарстана» и объявил об альтернативном Кабинету министров РТ национальном «правительстве в изгнании», главой которого стал известный татарский националист-эмигрант Виль Мирзаянов.

Так что этнический национализм у нас не только не ослабел, но и обрел новые - культурные, образовательные и коммуникативные - формы. Ему должна противостоять политика «официального национализма» Российской Федерации, которая помимо полного изъятия из Конституций республик в составе РФ положений о политическом суверенитете, выравнивания уровня и качества жизни всех народов страны, должна включить культурно-лингвистические меры по формированию «российской нации», восстановить дезинтегрированное коммуникативное и образовательное пространство России.

Прежде всего, необходимо создать общероссийские программы гражданского образования и воспитания для взрослых, детей и молодежи. Во-вторых, ввести эти программы в систему федеральных государственных стандартов образования (которые, кстати, до сих пор не сформированы). И, наконец, осуществив этнически независимую экспертизу, привести в соответствие с федеральными образовательными стандартами учебные пособия и программы образования национальных республик России, где на протяжении последних лет явно доминируют националистические тенденции и сюжеты. Разумеется, совершенно необходимо перестраивать государственную политику в отношении федеральных и региональных телеканалов, печатных СМИ, многие из которых целенаправленно формируют тот самый глобальный космополитизм, мультикультурализм и масскультуру, о которых шла речь.

Эти меры являются вынужденными, но абсолютно необходимыми. Если массовая культура современной Японии представляет собой «кентаврическое образование», в котором западные и национальные ценности соединены на основе общественного консенсуса, то в России такое согласие отсутствует не только в обществе, но и в политическом классе. В итоге символическая система общества - общества с размытой национальной идентичностью - оказывается уязвимой в настоящих и грядущих культурных сражениях стремительно глобализирующегося мира. Главное, что вызывает тревогу - это то, что в Российской Федерации за последние десятилетия так и не была сформулирована - на основе традиционных духовных и нравственных ценностей - национальная идея.

Литература

1. Бауман З. Индивидуализированное общество. - М.: 2002.

2. Бауман З. Глобализация: последствия для человека и общества. - М.: 2004.

3. Бек У. Трансформация политики и государства в эпоху глобализации // Свободная мысль. 2004, № 7.

4. Бодрийяр Ж. Общество потребления. - М.: 2006.

5. Галкин А.А. Национальное государство в изменившихся условиях // Транснациональные процессы: XXI век. - М.: 2004.

6. Глобализация и мультикультурализм. - М.: 2005.

7. Гранин Ю.Д. «Глобализация» или «вестернизация»? // Вопросы философии. 2008, №2.

8. Гринин Л.Е. Аналоги раннего государства: альтернативные пути эволюции. // Личность. Культура. Общество. 2007, Вып.1(34). С.149-169.

9. Кармадонов О.А. Эффект отсутствия: культурно-цивилизационная специфика. // Вопросы философии. 2008, №2.

10. Журавский А.В., Садов О.В., Фетисов А.В. Субъекты миропорядка XXI века // Глобализация и столкновение идентичностей. - М.: 2003. С.60-83.

11. Пономарёва Д. Киноимперскость // Политический журнал. 2005. № 24.

12. Тлостанова М.В. Человек в современном мире: проблемы множественной идентичности //Вопросы социальной теории. Научный альманах. 2010. Том IV. Человек в поисках идентичности. - М.2010. С.191-217.

13. Хабермас Ю. Политические работы. - М.: 2005.

14. Хабермас Ю. Вовлечение Другого. Очерки политической теории. СПб, 2001.

15. Хатингтон Самюэль. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности. - М.: 2004.

16. Хелд Д., Гольдблатт Д., Макгрю Э., Перратон Дж. Глобальные трансформации. Политика, экономика и культура. - М.: 2004.