Этика православия и уголовный закон

Размещено на http://www.allbest.ru/

Этика православия и уголовный закон

Проблемы социальной сферы

Владимир Кулыгин,

д-р юрид. наук, профессор

Хабаровской государственной академии экономики и права

Игумен Пётр (Еремеев),

доктор богословия,

проректор Хабаровской духовной семинарии

At the beginning of the third millennium the national security assurance is one of the main Russia's tasks to fulfill .Politicians of the highest level just more often speak about the moral security of the society. This certifies that the problem of the moral health, the cultural self-identification and moral security of our nation is regarded by state and public representatives as the immanent condition of statehood.

В начале третьего тысячелетия обеспечение национальной безопасности остаётся одной из главных задач, стоящих перед Российский государством. Всё чаще политики самого высокого уровня говорят именно о духовной безопасности общества. Это свидетельствует о том, что проблема нравственного здоровья, культурной самоидентификации, духовной безопасности нашей нации всё яснее осознается государственными и общественными деятелями как имманентное условие государственности. Духовная сфера общества в основе своей - религиозная сфера, ибо в религии того или иного народа коренятся исповедуемые им духовно-нравственные ценности. Россия как держава евразийская является многонациональным и многоконфессиональным государством, однако титульный восточнославянский этнос на протяжении более чем тысячи лет демонстрирует устойчивую приверженность к православной ветви христианства. Несмотря на сложность и противоречивость процессов, происходящих в общественном сознании, а может быть, именно в силу них всё большее число россиян начинает воспринимать принципы православной этики в качестве «меры всех вещей» (говоря словами Протагора из Абдеры). В этом контексте в последнее время всё больше внимания на различных форумах и в различных изданиях уделяется вопросам базовых нравственных ценностей современного российского общества и выявления связи религиозности граждан с их поведением с точки зрения права, в том числе и в первую очередь уголовного. В своё время русский философ В.Г. Щеглов, говоря о том, что право относится не к одной только внешней стороне человеческой жизни, а сплошь и рядом затрагивает внутреннюю её сторону, отметил, что «целая область юридических отношений - уголовное право - построена на тщательном изучении внутренних намерений и побуждений человека» [1]. Более чем столетие спустя А.А. Тер-Акопов, исследуя проблему духовно-нравственного содержания уголовного закона, приходит к выводу о том, что «духовность - категория и уголовно-правовая, что, собственно, и делает её предметом уголовно-правовой науки, обязывает рассмотреть уголовный закон с точки зрения того, как он выражает духовность общества и отдельных его членов» [2]. И как не вспомнить, что нравственно-религиозным основам уголовного права одноименную монографию посвятил блестящий полемист А.И. Бойко [3].

Закономерным выводом значительной части исследований затронутой нами проблематики всё чаще становится формула прямой зависимости законопослушности россиян от их религиозности и вытекающих из их религиозного мировоззрения нравственных принципов. Между тем позиция Православной Церкви всегда была однозначна: обособление закона нравственного, во всей полноте проявившегося в Священном Писании, от светского закона способно привести к правовому диссонансу, носящему разрушительный характер для общества [4]. Отрадно, что эта позиция разделяется и в отечественной юриспруденции. Так, по мнению В.С. Нерсесянца, «разрушение религиозных основ, где бы оно ни происходило, никогда не приносило пользы праву и правовому порядку» [5].

Социологические исследования действительно подтверждают, что люди верующие более склонны к правомерному поведению и в целом более консервативны, нежели атеисты. По данным одного из таких исследований, на вопрос: «Какой закон вы считаете более важным», - 81,4 % православных ответили, что более важным считают закон, в первую очередь обеспечивающий порядок в стране, и только 13,0 % посчитали более важным закон, в первую очередь обеспечивающий свободу гражданам. Среди неверующих эти показатели составили соответственно 77,6% и 16,1% [6].

Представляется достаточно очевидным, что уровень и качество законопослушного поведения граждан в сфере уголовного права серьёзным образом зависит от того, насколько уголовный закон, его запреты и дозволения соответствуют нравственно-религиозным ценностям общества. Причём, несмотря на внешнюю отделённость церкви от государства, а религии от права, эта корреляция внутренне обусловлена целым рядом факторов. Во-первых, давно известно, что «нормы права вначале не отделялись от религиозных и были тесно с ними связаны. Древнейшие нормы права были в то же время религиозными законами» [7], и поэтому «всякое право есть, в конечном счёте, итог эволюции религиозных оснований человеческой активности» [8]. Во-вторых, нравственно-религиозные запреты и предписания продолжают сохранять нормативный характер даже и после формального «развода» с правом. В-третьих, правосознание большей части населения на уровне правовой психологии (ментальности) определяется набором типичных стандартов поведения, исторически формировавшихся в тот самый период, когда вера и право имели мононормативную природу. Поэтому такие запреты, как «не убей», «не укради», являются своего рода инстинктом самосохранения социума. Другое дело, что для одних людей соблюдение этих запретов гарантируется наличием суда внутреннего, а других от совершения преступлений сдерживает лишь наличие суда внешнего в широком смысле этого слова. Есть, увы, и третья категория. Насколько же адекватно действующее уголовное законодательство нравственным императивам православной этики? Принимая во внимание, что религиозные заповеди, соотносимые с уголовно-правовыми нормами, большею частью имеют вид запретов (А.И. Бойко), нетрудно отыскать в УК РФ прямые аналогии таких заповедей: «Не убей» (ст. 105-108 УК РФ); «Не укради» (ст 158-162 и др. УК РФ); «Не лжесвидетельствуй» (ст. 303, 306, 307 УК РФ) и т.д. В других случаях соотношение библейских заповедей с нормами действующего уголовного закона можно вывести посредством толкования. Например, сказано было Спасителем в Нагорной проповеди о том, что «всякий, кто гневается на брата напрасно, подлежит суду. Кто скажет брату своему «глупец», должен ответить перед Синедрионом, а кто безумцем его назовёт, того геенна ждет огненная» (Мф., 5,22). Очевидно, что нормы уголовного права не способны «впитать» всю нравственную глубину этих заповедей, но это никак не является препятствием для установления уголовной ответственности за клевету и оскорбление (ст 129, 130 УК РФ).

Однако нравственно-этический потенциал христианского вероучения, разумеется, не исчерпывается только лишь суммой запретов, с той или иной степенью приближенности отражённых в действующем уголовном законодательстве. В текстах Нового Завета можно найти пример того, как устами апостола Павла провозглашаются важнейшие принципы современного уголовного права: «Ибо закон производит гнев, потому что где нет закона, нет и преступления (Рим. 4,15)». И далее: «Закон же пришёл после, и таким образом умножилось преступление» (Рим. 5,20). Не надо быть посвящённым в таинства юриспруденции, чтобы увидеть в этих словах чёткую формулу принципа законности, закреплённого в ст. 3 УК РФ. Вторая часть фразы имеет не менее глубокий криминологический смысл, ибо хорошо известно, что избыточность криминализации неизбежно приводит к росту регистрируемой преступности.

Несколько ниже в Послании к римлянам содержится блестящее решение вопроса, который в отечественной теории уголовного права был и остаётся дискуссионным. Речь идёт о сознании противоправности деяния как имманентной, на наш взгляд, сущности вины. Не имея возможности для полемики, просто процитируем слова апостола: «Что же скажем? Неужели от закона грех? Никак. Но я не иначе узнал грех, как посредством закона. Ибо я не понимал бы и пожелания, если бы закон не говорил: не пожелай. (Рим. 7,7). Но грех, взяв повод от заповеди, произвёл во мне всякое пожелание, ибо без закона грех мёртв (Рим. 7,8)». Именно в таком контексте следует решать дилемму, сформулированную Н.С. Таганцевым следующим образом: «Где лежит основание обязанности каждого не делать запрещённого? В самом ли акте возникновения запретительной нормы или воплощающего её закона, или в моменте сознания лицом действующего бытия такого запрета» [9]. Очевидно, что именно в последнем, ибо без закона грех мертв.

Неуклонный рост научно-технического прогресса, стремление разума проникнуть в тайны мироздания и научные открытия последних десятилетий повлекли возникновение новых этико-юридических проблем, таких как трансплантация органов и тканей человека, суррогатное материнство, клонирование и иные генетические манипуляции. Не утихают споры по поводу допустимости применения смертной казни, легализации эвтаназии, намеренного прерывания беременности. Совершенно очевидно, что эти вопросы не могут оставаться вне пределов внимания Русской Православной Церкви. Не менее очевидна и их прямая связь с уголовным правом, к числу главных задач которого относится уголовно-правовая охрана жизни и здоровья человека.

Безусловно, проблема смертной казни выделяется и в этом ряду, представляя собой своеобразный барометр правовой культуры общества. Известно, что свыше 80 % населения России высказываются не только за сохранение смертной казни, но и за её расширение, и лишь 9 % граждан считают, что смертную казнь надо отменить [10]. Среди учёных-криминалистов нет однозначной позиции по этому вопросу. Резюмируя полемику по данной проблеме, А.И. Коробеев замечает: «При всей бесспорной антигуманности смертной казни … приходится констатировать, что полная отмена данного вида наказания пока объективно невозможна, ибо правосознание российского обывателя уже смирилось с пониманием того, что сжигать ведьм на костре или вешать фальшивомонетчиков негуманно, но ещё не доросло до осмысления того, почему надо считать варварством расстрел душегуба» [10, с. 825]. Как известно, смертная казнь признавалась наказанием в Ветхом Завете. «Указаний на необходимость её отмены нет ни в Священном Писании Нового Завета, ни в Предании и историческом наследии Православной Церкви» [11]. Официальная позиция РПЦ в этом вопросе достаточно осторожна. Признавая, что наказание смертью не может иметь должного воспитательного значения, делает непоправимой судебную ошибку и вызывает неоднозначные чувства в народе, Церковь приветствует шаги светских властей по отмене смертной казни, но вместе с тем признаёт, что «вопрос об отмене смертной казни должен решаться обществом свободно, с учётом состояния в нём преступности, правоохранительной и судебной систем, а наипаче соображений охраны жизни благонамеренных членов общества» [11, с. 68]. Вечная тема жизни и смерти не исчерпывается в сфере этико-правовой проблемы смертной казни. В последние годы в России и за её пределами обострилась дискуссия по поводу допустимости и возможной юридической регламентации эвтаназии. С точки зрения уголовного права эвтаназия представляет собой частный случай согласия потерпевшего на причинение вреда, однако это тот самый случай, когда часть с очевидностью больше чем целое. Позиция государства в этом вопросе достаточно однозначно сформулирована в Основах законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан 1993 г. [12]. В ст. 45 этого Закона говорится о том, что медицинскому персоналу запрещается осуществление эвтаназии - удовлетворения просьбы больного об ускорении его смерти. Более того, согласно названной статье, лицо, которое сознательно побуждает больного к эвтаназии и (или) осуществляет эвтаназию, несёт уголовную ответственность в соответствии с законодательством Российской Федерации. Н.Е. Крылова по этому поводу справедливо замечает, что данное положение противоречит как Уголовному кодексу РФ, так и другим нормам Основ, в частности ст. 33, 34, закрепляющим за гражданином или его законным представителем право на отказ от медицинского вмешательства или требование его прекращения [13]. В процессе разработки действующего Уголовного кодекса РФ выдвигались различные предложения по уголовно-правовой регламентации эвтаназии, но в конечном итоге законодатель остановился на самом «безобидном» из вариантов, признав совершение преступления по мотивам сострадания одним из обстоятельств, смягчающих наказание (п. «д» ч. 1 ст. 61 УК РФ) [14]. В этом плане позиция государства практически не отличается от мнения РПЦ, считающей нравственно неприемлемыми попытки легализации эвтаназии и расценивающей эвтаназию как форму убийства или самоубийства. Таким образом, Церковь в этом вопросе твёрдо придерживается канонических правил, согласно которым намеренное самоубийство, как и оказание помощи в его совершении, расцениваются как тяжкий грех [11].

И всё же думается, что вопрос этот далеко не закрыт. Именно с позиции принципов справедливости и субъективного вменения эвтаназию нельзя приравнивать к «простому» убийству в ссоре, по мотивам ревности, личной мести и т.д. Возможно, оптимальным вариантом было бы по примеру уголовных кодексов ФРГ, Швейцарии, Австрии и целого ряда других стран сконструировать привилегированный состав лишения жизни по просьбе потерпевшего и по мотиву сострадания в Особенной части УК РФ. Таким образом, с одной стороны, мотив лишения жизни безнадежно больного человека получил бы надлежащую уголовно-правовую оценку, а с другой - это не исключало бы уголовной ответственности за лишение жизни в полном согласии с библейской заповедью «Не убей».

Захватывающие воображение и породившие целый жанр современной литературы готические легенды о Големе и Франкенштейне получили неожиданное продолжение в наше время, когда появилась реальная возможность клонирования человека. Хотя, по мнению большинства специалистов, технически такая возможность пока неосуществима, однако известно и о заявлениях главы «Движения раэлитов» К. Ворильона об успехах созданной им компании «Клонэйд» в этом направлении [15, с. 283].

Как и в случае с эвтаназией, РПЦ занимает резко отрицательную позицию в дискуссии о допустимости создания генетических копий человека. «Замысел клонирования является несомненным вызовом самой природе человека, заложенному в нём образу Божию, неотъемлемой частью которого является свобода и уникальность личности. Тиражирование людей с заданными параметрами может представляться желательным лишь для приверженцев тотальных идеологий» [11]. Действующий Уголовный кодекс РФ не содержит запрета на незаконные генетические манипуляции с человеческим организмом, его тканями и клетками. Принципиальная возможность появления такой нормы проявилась в 2002 г. в связи с принятием Федерального закона «О временном запрете на клонирование человека», тем более что в ст. 4 Закона указывалось, что лица, виновные в нарушении настоящего Федерального закона, несут ответственность в соответствии с законодательством РФ [15]. Однако, как уже говорилось, соответствующих новаций в УК РФ не последовало. Названный Закон изначально принимался как временный. Срок его действия истек 23 июля 2007 г. и пролонгирован Закон не был. Таким образом, в настоящее время в Российской Федерации de facto легализовано вторжение в сферу генетики человека. Более того, в самом Законе от 20 мая 2002 г., в ст. 3, содержалась достаточно странная оговорка о запрете, на период его действия, ввоза на территорию РФ и вывоза с территории РФ (выделено нами) клонированных эмбрионов человека.

Если это не результат погрешности в юридической технике, то можно предположить, что подобная деятельность на территории РФ уже осуществлялась и осуществляется в настоящее время.

Научные исследования в области медицинской генетики и генной инженерии вне всякого сомнения будут продолжаться. В сентябре 2008 г. в Австралии выдана первая в мире лицензия на клонирование человеческих эмбрионов и, по словам одного из специалистов, «единственный способ узнать, оправдает ли клонирование человека возлагаемые на него надежды, - это продолжить исследования в данной области» [16]. Однако человечество на протяжении своей истории неоднократно убеждалось в том, что научные открытия - это обоюдоострое оружие, способное принести не только благо, но и неисчислимые действия. Мы, вероятно, даже и представить сейчас не в состоянии, к каким последствиям могут привести неконтролируемые эксперименты с генетическим материалом человека. В этом смысле отсутствие уголовно-правового запрета на незаконные генетические манипуляции явно противоречит смыслу и содержанию принципа гуманизма, закрепленного в ст. 7 УК РФ, ч. 1 которого гласит, что уголовное законодательство Российской Федерации обеспечивает безопасность человека. Не обеспечивать в этой части безопасность всему обществу, на наш взгляд, и негуманно и безнравственно.

К сожалению, объём статьи не позволяет рассмотреть множество других вопросов, относящихся к проблематике, обозначенной в её названии. Церковь прекрасно осознает, что «попытка создать основанное исключительно на Евангелии гражданское, уголовное или государственное право не может быть состоятельной, ибо … без полной победы над грехом право Церкви не может стать правом мира» [11]. Именно поэтому аборт, например, Церковь считала и считает убийством, а уголовное законодательство предусматривает ответственность лишь за незаконное производство аборта. И здесь вряд ли что-то изменится. Вместе с тем резервы сближения нравственных начал уголовного права с принципами православной этики далеко ещё не исчерпаны. Например, в Десятисловии ясно сказано: «Почитай отца твоего и мать твою» (исх.20, 12). В Уголовном уложении Российской империи 1903 г. убийство матери или законного отца наказывалось каторгой без срока (ст. 454), в то время как «простое» убийство (ст. 453) наказывалось каторгой на срок не ниже восьми лет, а иные виды квалифицированного убийства (ст. 455) допускали альтернативное наказание в виде бессрочной категории или сроком не ниже десяти лет. Законодатель же советского и постсоветского периода посчитал родственные отношения не заслуживающими особой уголовно-правовой охраны. И такие примеры далеко не единичны. Грех и воздаяние за него являются такими же важными категориями православной этики, как преступление и наказание в праве, поскольку «право призвано быть проявлением единого Божественного закона мироздания в социальной и политической сфере» [11, с. 33 - 34].

Вместе с тем светское право, в том числе и уголовное, являясь неотъемлемой частью духовной культуры общества, есть продукт человеческого разума на определённых этапах его исторического развития.

Его функция универсального социального регулятора будет тем эффективней, чем гармоничней сочетаются внешние веления и запреты закона с внутренними нравственными императивами.

Литература

нравственный православный этика уголовный

1. Щеглов В. Г. Нравственность и право в их взаимных отношениях // В сб. : Русская философия права : антология. СПб., 1999. С. 178.

2. Тер-Акопов А. А. Преступление и проблемы нефизической причинности в уголовном праве. М., 2003. С. 447.

3. Бойко А. И. Нравственно-религиозные основы уголовного права. Ростов-н/Д., 2007. С. 220.

4. Труды Хабаровской духовной семинарии. Ежегодник. Хабаровск, 2007. С. 154.

5. Нерсесянц В. С. Общая теория права и государства. М., 2004. С. 216.

6. Фадеев В. Вера и суеверия - кто кого? // Фома : православный журнал. 2007. № 5 (49). С. 15.

7. Вунд В. О развитии этических воззрений. М., 1986. С. 20.

8. Тихонравов Ю. В. Судебное религиоведение. М., 1998. С. 20.

9. Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Часть Общая. СПб., 1902. Т. 1. С. 589.

10. Полный курс уголовного права : в 5 т. СПб., 2008. Т. 1 С. 823.

11. Основы социальной концепции Русской Православной Церкви. М., 2001. С. 67 - 68.

12. Ведомости Съезда народных депутатов РФ и Верховного Совета РФ. 1993. № 33. Ст. 1318.

13. Крылова Н. Е. Уголовное право и биоэтика : проблемы, дискуссии, поиск решений. М., 2006. С. 147.

14. Капинус О. С. Эвтаназия в свете права на жизнь. М., 2006.

15. СЗ РФ. 2002. № 21. Ст. 1917.

16. Добрушина О. Клонирование человека - каковы перспективы? // http // medpoztal.ru/mednovosti/main/2008/09/24/clon/

Размещено на Allbest.ru