Политика в условиях сетевого общества: новая структура и содержание

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Политика в условиях сетевого общества: новая структура и содержание

Александр Вячеславович Курочкин

Кафедра российской политики

Санкт-Петербургский государственный университет

Статья посвящена анализу специфики политики и политического в условиях становления и развития сетевого общества. Автор анализирует отличительные характеристики сетевого общества с позиций концепции общества сетей М. Кастельса и ризоматической интерпретации современного общества Ж. Делеза и Ф. Гваттари. Особенности политики в сетевом обществе определяются в контексте теории «коммуникативного действия» Ю. Хабермаса. Автор приходит к выводу о делиберативном пространстве как основном источнике формирования политических структур сетевого общества.

Ключевые слова и фразы: сетевое общество; сетевая коммуникация; ризома; делиберативная политика.

POLICY UNDER NETWORK SOCIETY CONDITIONS: NEW STRUCTURE AND CONTENT

Aleksandr Vyacheslavovich Kurochkin

Faculty of Political Science St. Petersburg State University alexkur@bk.ru

The article is devoted to policy specificity analysis under the conditions of network society formation and development. The author analyzes the distinctive features of network society from the positions of M. Castells's conception of networks society and G. Deleuze and F. Guattari's rhizomatic interpretation of modern society. Policy peculiarities in network society are determined in the context of J. Habermas's theory of “communicative action”. The author makes the conclusion about the deliberative space as the basic source of network society political structures formation.

Key words and phrases: network society; network communication; rhizome; deliberative policy.

Сетевое общество: формирование концепта

Возникновение и сверхбыстрый рост различных сетей является сегодня наиболее явным трендом во всех сферах общественной жизни. Закономерно, что и сам термин «сеть» (network) стал с конца 1990-х годов одним из самых часто употребляемых в социальных науках. Это понятие используется экономистами, политологами, социологами и правоведами в самых разнообразных контекстах и на различных уровнях анализа: от исследования структуры конкретной организации до создания самостоятельной сетевой концепции современного общества. В западной политической науке распространено мнение о том, что мы сегодня являемся свидетелями трансформации политического и управленческого порядка от иерархий/организаций (и рынков/анархий) к сетям. Содержание этого процесса заключается в том, что «общество более не контролируется исключительно централизованными структурами, прежде всего государством; инструменты контроля рассеяны: материальные ресурсы и информация разделены между множеством разнообразных акторов. Координация этих акторов более не является результатом «централизованного руководства», а возникает в процессе целенаправленного взаимодействия множества индивидуальных акторов» [10, p. 503].

Обоснование такого рода гипотез привело в конце ХХ века к созданию самостоятельной социологической концепции, представляющей современное общество как сетевое.

Концепты «сетевая коммуникация», «сетевое комьюнити», «сетевое общество» впервые стали использоваться еще в начале 1970-х годов. Одним из пионеров в данной области стал канадский социолог Б. Веллман, написавший в 1973 г. работу «Сетевой город». Его основная идея состояла в актуализации понимания общества как социально и пространственно диверсифицированной сети или «сети сетей» и отходе от традиционных представлений об обществе как системе иерархически организованных и взаимосвязанных социальных групп. Идеи Веллмана были развиты Роксанной Хитц и Мюррей Турофф в работе «Сетевая нация» (1978). Основная заслуга данной работы заключается в предвидении задолго до создания Интернета революционной роли компьютерных технологий в процессе трансформации социальных коммуникаций.

Следующая волна интереса к сетевым коммуникациям и сообществам приходится на конец 1980-х - начало 1990-х гг. и напрямую связана с революционным прорывом в сфере развития информационных технологий и кардинальным обновлением медиаресурсов. Один из ярких представителей этой волны, голландский социолог Ян ван Дийк в своей статье «Сетевое общество: социальные аспекты новых медиа» (1991) определял сетевое общество как такую форму общества, которая все чаще организует социальные отношения с помощью медиасетей, постепенно замещая или как минимум дополняя ими социальные коммуникации лицом к лицу. Он считал становление сетевого общества, основанного на свободном мгновенном доступе к медиаресурсам (Интернет приносит «весь мир» в каждый дом), неизбежным социальным процессом.

Однако законченный вид концепция сетевого общества обрела в трудах известного испанского социолога Мануэля Кастельса.

Работая в традиции французской школы постмарксизма и постиндустриализма, Кастельс тем не менее сформулировал собственную концепцию современного общества, актуализировав процесс доминирования в нем сетевой структуры социальных отношений. Данная концепция была изложена в трилогии, написанной Кастельсом в конце 1990-х годов: «Информационная эпоха: экономика, общество и культура» (1998), «Расцвет сетевого общества» (1996), «К социологии сетевого общества» (2000).

Рассмотрим ключевые характеристики сетевого общества в соответствии с концепцией Кастельса.

Во-первых, «сетевое общество представляет собой социальную структуру, характеризующую, пусть и с большим разнообразием проявлений в зависимости от культурной и институциональной специфики, информационную эпоху развития общества» [6, с. 24]. Следовательно, понятие «сетевое общество» относится им к ряду понятий, определяющих современный этап развития постиндустриального общества, таким как общество знания, информационное общество и пр. При этом оно, очевидно, обретает научную ценность только тогда, когда мы выделяем его из указанного ряда и наполняем специфическим содержанием, о котором речь пойдет ниже.

Во-вторых, в основе сетевого общества лежит, если пользоваться марксистской терминологией, принципиально иной экономический базис, пришедший на смену как устаревшему классическому капитализму, так и чрезвычайно популярному в ХХ веке этатизму: «знания и информация становятся ключевыми источниками производительности и конкурентоспособности… глобализация связала воедино все центры экономической активности во всех странах, даже если большинство видов деятельности, рабочих мест и людей все еще остаются национальными и локальными. Экономики всех стран зависят от глобальных финансовых рынков, международных связей в области торговли, производства, управления и распределения товаров и услуг… Новая экономика организована вокруг информационных сетей, не имеющих центра, и основана на постоянном взаимодействии между узлами этих сетей, независимо от того, локальные они или глобальные» [Там же, с. 28]. Для обозначения этой новой экономики Кастельс использует специальный термин «информациональная экономика».

В-третьих, в условиях сетевого общества принципиально меняется роль, функции и структура государства. Находящееся сегодня в кризисном состоянии национальное государство более не способно быть эффективным субъектом политического управления. Оно лишено того доверия и даже пиетета, которым обладало на протяжении первых двух третей ХХ века. Его, по мысли Кастельса, должно заменить государство сетевого типа: «новое государство информационной эпохи являет собой новый тип сетевого государства, основанного на сети политических институтов и органов принятия решений национального, регионального, местного и локального уровней, неизбежное взаимодействие которых трансформирует принятие решений в бесконечные переговоры между ними» [Там же, с. 29]. Данный аспект развития сетевого общества будет более подробно рассмотрен ниже.

В-четвертых, существенные изменения происходят в культурной сфере. В целом, анализируя эти перемены, Кастельс стоит на позициях постмодернистов (прежде всего Бадрийяра и Лиотара), актуализировавших роль электронных СМИ и Интернета в формировании современной культуры. Вместе с тем он отмечает ряд существенных признаков современной культуры, делающих ее духовным стержнем именно сетевого общества. Прежде всего, это анализ современной культуры как «культуры реальной виртуальности», под которой Кастельс понимает «систему, в которой сама реальность (т.е. материальное/символическое существование людей) полностью схвачена и погружена в виртуальные образы, в выдуманный мир, где внешние отображения не просто находятся на экране, но сами становятся опытом» [1, c. 15]. При этом «новые электронные средства не отделяются от традиционных культур - они их абсорбируют» [4, с. 349].

Наконец, важно отметить, что Кастельс рассматривает становление сетевого общества как закономерный результат исторического процесса: «Генезис сетевого общества в значительной степени обусловлен ходом истории, а именно тем обстоятельством, что в начале 70-х годов в мире параллельно протекали три важнейших, независимых друг от друга процесса: информационно-технологическая революция; культурные и социальные движения 60-70-х годов; кризис, приведший к переструктурированию (перестройке) двух существовавших в то время социально-экономических систем - капитализма и этатизма» [5, с. 35]. Таким образом, сетевое общество не является результатом исключительно технологического прогресса, оно не возникло вдруг из ниоткуда, а было предопределено ходом истории (во всяком случае истории, успешно модернизированной по западному образцу части мира) и, прежде всего, необходимостью поиска эффективного ответа на те социальные, политические, культурные и экономические вызовы, с которыми столкнулся в конце ХХ века традиционный капитализм и этатизм.

Ризоматическая интерпретация сетевого общества

Однако концепция Кастельса не является единственным подходом к анализу природы сетевого общества. Его оригинальную интерпретацию мы находим в современной французской социальной философии. Эта интерпретация построена вокруг метафоры ризомы, предложенной Ж. Делезом и Ф. Гваттари.

Ризома - постмодернистский символ современного общества, обозначающий запутанный, мочковатый корень, состоящий из множества переплетенных волосков, она «вторгается в чужие эволюционные цепочки и образует «поперечные связи» между «дивергентными» линиями развития… она порождает несистемные и неожиданные различия, она разделяет и прерывает эти цепочки, бросает их и связывает, одновременно все дифференцирует и систематизирует» [4, с. 99].

Делез и Гваттари сформулировали принципы ризоматической структуры или «свойства ризомы», вполне соответствующие основным чертам современного сетевого общества.

Это - принципы сцепления и гетерогенности, принципы множественности и незначающего разрыва и, наконец, принципы картографии и декалькомании.

Принципы сцепления и гетерогенности определяют, согласно Делезу и Гваттари, что «любое место ризомы может и должно быть присоединено к любому другому ее месту» [Там же, с. 101], в ризоме «нет точек или позиций подобно тем, которые имеются в структуре, в дереве, в корне. Только линии. Количество перестало быть универсальным понятием, которое может соизмерить элементы согласно их месту в каком-то измерении, чтобы стать вариативным множеством… все точки должны быть связаны между собой, независимо от их роли и положения» [14, p. 7]. Соотнося этот принцип с организацией сетевой структуры, можно отметить, что в идеальной сетевой структуре акторы имеют полную свободу выхода из сети (в этом смысле они самостоятельны и независимы друг от друга), они гетерогенны в своих предпочтениях, интересах, устремлениях, взаимозаменяемы и социально равнозначны друг другу.

Принцип множественности определяет для Делеза и Гваттари тот факт, что «не существует ни единства, которое служило бы стержнем в объекте, ни такого, которое разделялось бы в субъекте… Нет больше никакого отнесения к Единому (Un) как субъекту и объекту, как к природной или духовной реальности, к образу и миру» [3, с. 43]. Приводя в качестве иллюстрации данного принципа известный постмодернистский образ кукловода, Делез и Гваттари делали акцент не на руках кукловода, а на переплетении нервных волокон, являющихся истинным источником движения куклы. В сетевой структуре также принципиальна множественность связей, коммуникаций, «нервных волокон», объединяющих акторов, а не сами акторы как таковые. Именно социальные связи, их плотность и конфигурация определяют успешность коммуникативных стратегий акторов.

Следующий принцип - принцип незначащего разрыва заключается, по мнению Делеза и Гваттари, в том, что «ризома может быть сломана, разбита в каком-либо месте, она возобновляется, следуя той или иной своей линии, а также другим линиям», т.е. структура корня - ризомы - может быть нарушена в любом месте, и это не приведет для нее ни к каким катастрофическим последствиям - «он возобновит свой рост либо в старом направлении, либо выберет новое» [14, р. 10]. Применительно к сетевой социальной структуре этот принцип, прежде всего, показывает сущностные отличия сетей от иерархических (древовидных в терминологии Делеза) структур. В этой связи Делез приводит суждение двух французских философов П. Розенталя и Ж. Петито: «Признать первенство иерархических структур равносильно уступить привилегии древовидным структурам. Древовидная форма допускает топологическое объяснение. В иерархической системе индивид воспринимает лишь одного единственного активного соседа, который располагается выше его по иерархической лестнице. Каналы трансляции предустановлены: древовидная схема предшествует индивиду, который включается в нее в строго определенном месте» [3, с. 45]. Напротив, в неиерархических структурах «коммуникация осуществляется от одного соседа к другому, где стебли или каналы не существуют заранее, где все индивиды взаимозаменяемы и определяются исключительно по их состоянию в данный момент таким образом, что локальные действия не согласованы и общий конечный результат синхронизируется независимо от центральной инстанции» [Там же, с. 46].

В иерархиях любого вида разрыв горизонтальных связей неизбежно и, как правило, существенно сказывается на качестве и эффективности коммуникаций и управления, в то время как в сетях он практически не влияет на эти характеристики.

Наконец, последние принципы картографии и декалькомании провозглашают, что «ризома не является ответственной ни за какую структуральную или генеративную модель. Она чужда всякой идее генетической оси в качестве глубинной структуры». В отличие от кальки карта «не репродуцирует реальность, а экспериментирует, вступает с ней в схватку» [14, р. 9]. Сетевые конструкции предполагают постоянные изменения конфигураций, которые не позволяют сети быть сколь угодно долгое время тождественной самой себе. Сети, безусловно, относятся к картам в терминологии Делеза и Гваттари, имеющим множество входов и выходов, подвижным и не имеющим законченного состояния. Вполне солидаризируясь с французскими философами, М. Кастельс также подчеркивает картографический образ сетевого общества: «Технологическая инфраструктура, на которой строится сеть, определяет новое пространство почти так же, как железные дороги определяли «экономические регионы» и «национальные рынки» индустриальной экономики… Эта технологическая инфраструктура сама является выражением сети потоков, архитектура и содержание которых определяются силами, действующими в нашем мире… Пространство потоков состоит из персональных микросетей, откуда интересы передаются через глобальное множество взаимодействий в пространстве потоков в функциональные микросети» [5, с. 348].

Таким образом, «ризома» как метафорический образ современности вбирает в себя такие отличительные признаки сетевого общества как децентрированность, неиерархичность структуры, множественность коммуникационных каналов, постоянно меняющих свою конфигурацию, открытость внешней среде.

сетевое общество политический

Политика в условиях становления и развития сетевого общества

Проанализируем ключевые изменения, которые претерпевает политика в условиях формирования сетевого общества.

Прежде всего, сетевое общество требует формулировки и имплементации новых концептуальных оснований политики. Наиболее четко такие основания находят свое выражение в теории делиберативной политики (от лат. deliberate - обсуждать), методологически близкой концепции сетевого общества. Данная теория берет свои истоки в работах американского социального и политического философа Дж. Дьюи, который актуализировал процесс достижения и легитимации власти посредством различных форм дискурсивных практик. В частности, он считал, что «существенная необходимость демократии заключается в улучшении методов и условий дебатов, дискуссий и убеждений» [Цит. по: 8, с. 157]. Идеи Дьюи были развиты известными социальными философами: К. П. Риппом, Й. Когеном, К. О. Аппелем и, конечно же, Ю. Хабермасом.

Юрген Хабермас построил свою концепцию «коммуникативного действия» также вокруг понятия дискурс, которое он определял как рациональный (целенаправленный) процесс обсуждения ценностей, существенно влияющий на решения и действия людей. Главной задачей такого дискурса является «достижение общественного согласия, т.е. того самого аутентичного взаимопонимания, которое характеризует «естественное» речевое общение людей в жизненном мире» [2, с. 357]. Хабермас особо отмечает: «Сердце делиберативной политики состоит в сети дискурсов и переговоров, которые делают возможным рациональное решение прагматических, моральных и этических вопросов» [15, S. 389]. Действительно, наиболее явный показатель распространения в современном мире делиберативной политики - это бурное развитие различных форм гражданского и политического участия форумного типа. Архитектура Интернета позволяет вести длительные открытые дискуссии и обозначать любые актуальные информационные поводы для них, а анонимность участия снимает психологические барьеры и обеспечивает приемлемый уровень безопасности участников таких дискуссионных площадок. Практически любой значимый политический проект, прежде чем вступить в стадию формализации и имплементации, сегодня тестируется в виртуальной информационной среде, получая там общественную поддержку или порицание.

В этих условиях новое содержание обретает понятие «свобода», которая трактуется, прежде всего, как пространство, «не столько физическое, в смысле свободы передвижения, сколько пространство многомерного континуума, в котором всегда одновременно существует несколько систем координат и требуется определить в них свои параметры» [7, с. 48]. Актор имеет возможность сам выбирать, в каких сетях участвовать, какие сети формировать. В сетевом обществе индивид становится узловым элементом сложной конфигурации сетей. Он выступает своеобразным ретранслятором множества коммуникаций, маршрутизируя их в соответствии с собственным коммуникационным ресурсом. В конечном счете, мы можем говорить о возникновении в условиях сетевого общества феномена «человека публичного», homo publicus, качественно отличающегося как от атомизированного рационального актора, максимизирующего собственную выгоду, так и послушного винтика в структуре социальной системы, чья социальность детерминирована различными подсистемами общества.

Существенные изменения происходят и в механизмах политической мобилизации. В условиях сетевого общества появилось и получило широкое распространение такое новое социальное и политическое явление, как «сетевой протест», или «твиттер-революция». Суть данного феномена заключается в активном и массовом использовании Интернет-технологий (социальных сетей и сервисов (Facebook, YouTube, Twitter), различного рода блогов, чатов и т.д.) для мобилизации протестной активности граждан. Сетевые медиа, или, как их еще определяют медиа, «от многих к многим» (many-to-many media), выступают в качестве площадок аккумуляции протестной активности и инструментов координации действий протестного электората. Примерами таких «сетевых протестов» в современной политической истории являются массовые волнения во Франции 2005 года, общенациональные протесты в Греции в конце 2008 года, молодежные бунты в Будапеште 2006 года, выступления оппозиции в Иране в 2007 году, политические перевороты в Тунисе и Египте в начале 2011 года. «Сетевые протесты» получили свое развитие и в государствах - бывших республиках СССР. Так, значительный вклад в успех «оранжевой» революции в Украине в 2004 году внесли именно сетевые технологии, в частности флэш-мобы, организованные в Киеве для активизации и координации действий протестного электората.

В условиях жесткого ограничения со стороны государства свободы традиционных медиа, его стремления закрыть и жестко контролировать информационное пространство страны, сетевые технологии оказываются едва ли не единственными эффективным инструментами координации действий протестантов. Даже в условиях технического ограничения возможности выхода в виртуальное пространство, как это было в Иране в 2007 г. или в Египте в 2011 г., благодаря современному уровню развития технологий оказывается возможным пользоваться сетевыми сервисами и без доступа в Интернет. Кроме того, подобные попытки властей находят жесткую негативную реакцию со стороны всего мирового интернет-сообщества, имеющего возможность через сеть воздействовать как легальными, так и нелегальными методами на официальные сетевые ресурсы этих государств.

Таким образом, традиционные формы политического протеста трансформируются и постепенно замещаются посредством использования разнообразных сетевых медиа новыми и достаточно эффективными формами координации коллективных действий в поле политики.

В конечном счете, мы можем говорить о том, что сетевое общество формируется в делиберативном пространстве, пространстве общественного дискурса, и наполняется новым политическим содержанием, кардинально меняющим не только структуру, но и содержание политических отношений.

Список литературы

1. Абрамов Р. Н. Сетевые структуры и формирование информационного общества // Социологические исследования. 2002. № 3.

2. Давыдов Ю. Н. Очерки по истории теоретической социологии ХХ столетия: от М. Вебера к Ю. Хабермасу. М., 1994.

3. Делез Ж., Гваттари Ф. Ризома: тысяча плато // Восток. 2005. № 11/12.

4. Ильин И. П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М.: Интрада, 1996.

5. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М.: ГУ-ВШЭ, 2000.

6. Кастельс М., Киселева Э. Россия и сетевое общество: аналитическое исследование // Мир России. 2000. № 1.

7. Назарчук А. В. Социальные сети и трансформация политического порядка // Вестник аналитики. 2007. № 4 (30).

8. Назарчук А. В. Этика глобализирующегося общества [Электронный ресурс]. URL: http://www.vuzlib.net/beta3/html/1/ 24499 (дата обращения: 15.02.2010).

9. Тихомиров В., Тихомирова Е. Формирование системы управления академическими знаниями // Проблемы теории и практики управления. 2010. № 6.

10. Blatter J. Beyond Hierarchies and Networks: Institutional Logics and Change in Transboundary Spaces // Governance: an International Journal of Policy, Administration and Institutions. 2003. Vol. 16. № 4.

11. Castels M. The Information Age: Economy, Society and Culture. Oxford, 1998.

12. Castels M. The Rise of Network Society. Oxford, 1996.

13. Castels M. Toward the Sociology of the Network Society // Contemporary Sociology. 2000. № 29 (5).

14. Deleuze G., Guattari F. A Thousand Plateaus: Capitalism and Schizophrenia. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1987.

15. Habermas J. Faktizitдt und Geltung. Frankfurt a.M., 1998.

16. Hitz R., Turoff M. The Network Nation. Reading (MA): Addison-Wesley, 1978.

17. Van Dijk J. The Network Society: Social Aspects of New Media. Houten (the Netherlands), 1991. P. 6-40.

18. Wellman B. The Community Question: the Intimate Networks of East Yorkers // American Journal of Sociology. № 84. P. 1201-1231.

19. Wellman B., Craven P. The Network City // Sociological Inquiry. 1973. № 43. P. 57-88.

Размещено на Allbest.ru