Постнациональное государство и конец эры прогресса

Размещено на http://www.allbest.ru//

Размещено на http://www.allbest.ru//

Постнациональное государство и конец эры прогресса

Сафонов Андрей Леонидович

доктор философских наук, кандидат технических наук

Аннотация

Статья посвящена соотношению социального прогресса и развития производительных сил в условиях становления глобальной социальной и экономической среды и развития глобального ресурсно-демографического ( системного) кризиса.До конца 20 века, пока рост доступной ресурсной базы Человечества опережал рост материального производства, концепция необратимости и неисчерпаемости технологического и социального прогресса адекватно отражала особенности исторического развития Человечества .Однако к концу 20 века прогресс, обычно понимаемый как единство научно-технического, экономического и социального прогресса, достиг природно-ресурсных "пределов роста". В итоге продолжение научно-технического прогресса , сокращая потребность в живом труде, стало кризиса базовых социальных институтов.Впервые с начала эпохи Просвещения экономический и социальный регресс стал вектором мирового развития, что с необходимостью ведет к изменению функций и форм современного государства. Методология статьи основана на системном социально-философском анализе социальной структуры и экономической базы общества, взятых в исторической ретроспективе Нового и Новейшего времени, с использованием общенаучных исследовательских методов и междисциплинарного подхода. Прогресс и регресс социальных институтов и общностей рассматривается в контексте динамики ресурсной базы национального государства и альтернативных государству акторов исторического процесса, таких как ТНК и этнокультурные общности. Глобализация представляет собой системный кризис, связанный с исчерпанием потенциала прогресса 19-20 веков и перехода общества и системообразующих социальных групп, прежде всего гражданских наций индустриальной эпохи, к фазе нисходящего и кризисного развития.В условиях новой, «постиндустриальной» и «постнациональной» формы государства разрушаются в первую очередь социальные институты, связанные с государством и нацией, как социальной общностью его граждан, в то время как негосударственные институты, прежде всего, этнические и религиозные общности, актуализируются, вторгаясь в сферы общественного бытия, еще недавно бывшие монополией государства.Трансформация государства-нации в современный тип «постнационального» и даже «антинационального» государства зашла настолько далеко, что можно говорить о новом историческом типе государства, с иными приоритетами, целями и ценностями, ресурсной базой служит демонтаж базовых социальных институтов и функций государства индустриальной эпохи, прежде всего - сферы воспроизводства человеческого потенциала.

Ключевые слова: глобализация, социальный прогресс, социальный регресс, постнациональное государство, национальное государство, десоциализация, социальные институты, негосударственные структуры, глобальное развитие, современное государство

Abstract

постнациональное государство прогресс

The article is devoted to the relationship between social progress and productive forces development in the formation of global social and economic environment and the development of global resources and demography (systemic) crisis.Till the end of the 20th century, while the growth of available resourceful base of Humanity was ahead of the material production growth, the concept of irreversibility and the immensity of the technological and social progress adequately reflected the characteristics of the historical development of Mankind of the Modern Era and Contemporary HistoryHowever, by the end of the 20th century the progress, usually understood as the process of total universal gradual development, in which production growth significantly outpaced the population growth rate, has exhausted itselfIn the era of globalization world economy reached the limits of quantitative growth. In this situation increasing costs of the further social progress, as the main human potential growth factor, stopped being paid off by the economic growth, and social progress became possible only due to the resources redistribution in favor of transnational corporations and other non-state actors which form the basis of the global economy. But the redistribution of resources in the conditions of crisis growth means the separation of resources from previous social forms. Having exhausted itself in the role of the source and the necessary condition of social progress, scientific and technical progress turned into its opposite, having become a prerequisite for mass desocialization, pulling out a person from the former system of social relations.For the first time since the beginning of the Enlightenment, the economic and social regress has become full, if not a dominant component of the world development, an attribute of the globalization era. The global development vector change from the progress to the redistribution of limited resources in conditions of narrowed reproduction leads necessarily to change of the functions and forms of the modern state.Resource base of global non-state institutions and structures expansion becomes the dismantling of basic social institutions and functions of the state of the industrial era, primarily the spheres of human potential reproduction, that is, education, health, social protection. Accordingly, new forms of post-industrial or "post-national", a (postmodern) state appear, one of the main functions of which is the resources reallocation from the national economic and social institutions to the global ones. It is demonstrative that in the new, "post-industrial" and "post-national" forms state collapse in social institutions associated with the state and the nation as a social community of its citizens, while non-state institutions, first of all, ethnic and religious community, actualize, invading the spheres of social life, which were previously part of the state monopoly.The transformation of the nation-state in the modern type of "post-national" and even "anti-national" state, has gone so far that it is possible to speak of a new historical type of state, with different priorities, goals and values that are destroying the national economy and the structure of social protection and social reproduction of the population, ensure the establishment and development of alternative ways of organizing global social space, often related to economic and social regression, a significant strata of the population. 

Keywords:

global development, non-state institutions, social institutions, desocialization, national state, postnational state, social regress, social progress, globalization, modern state 

Одной из нераскрытых проблем современной социальной философии остается проблема соотношения глобализации и прогресса. Начиная Нового Времени прогресс, понимаемый как всеобъемлющий, объективный и необратимый процесс поступательного развития производительных сил, науки и социальных отношений, сущностно сходный с эволюцией в биологии, стал одной из ключевых идей европейской социальной и философской мысли, всеобщим критерием общественной полезности социальных процессов.

Основными атрибутами прогресса, как исторического и социального феномена, считались необратимость и всеобщность. Все формы поступательного развития трактовались как результат прогресса, в то время как негативные явления рассматривались как результат торможения прогресса; более того, социальный регресс считался невозможным либо временным и локальным, так как противоречил принципам однонаправленности и необратимости прогресса. Характерно, что такая идеализация прогресса, как стержневого феномена индустриализма, была характерна как для либерально-буржуазного, так и для лево-марскистского ( коммунистического) подхода в обществоведении. Именно розовые очки концепции прогресса стали причиной невидимости «западни» глобализации, как принципиально новой исторической эпохи [1] .

С точки зрения экономического детерминизма такие социальные тренды глобализации, как этнизация и глобальный кризис, рассматриваются как локальные особенности, флуктуации (глокализация) [2]. В результате глубинные качественные отличия, атрибуты новой эпохи не осознаются, воспринимаясь в лучшем случае как случайные и второстепенные явления, не имеющие общей онтологической основы.

Показательно, что уже на рубеже Нового Времени идея прогресса была тесно связана с мессианской идеей глобальной экспансии западноевропейской экономики и культуры, как первоисточника прогресса, в то время как другие цивилизационные модели развития, отличные от западноевропейской модели, воспринимались как препятствия для прогресса, подлежащими устранению[3]. Единственно возможным путем и конечной целью мирового прогресса считалась политическая, экономическая и культурная конвергенция на базе западноевропейского пути развития и развития научно-технического прогресса на новом, постиндустриальном, уровне. Таким образом, глобализация в ее западном варианте рассматривалась как форма развития прогресса, благотворного не только для лидеров, но и для аутсайдеров мирового сообщества [4]. Однако, несмотря на неопределенность, идеологизацию и мифологизацию, вплоть до конца 20 века социально-философская категория прогресса вполне адекватно отражала особенности исторического развития Человечества Нового и Новейшего времени.

И действительно, последние три века технологический прогресс увеличивал производство материальных благ через расширенное вовлечение в экономический оборот конечных и в основном невозобновляемых запасов материи и энергии. До середины 20 века экономический рост доступной ресурсной базы Человечества опережал рост материального производства, что делало их «условно неограниченными». Однако завершение эпохи «великих геологических открытий» в конце 20 века, нарастающее исчерпание доступных ресурсов материи и энергии качественно изменило ситуацию, опровергнув идеологические постулаты концепции прогресса, в которой экономический и научно-технический прогресс исключал саму возможность социального регресса.

В ситуации нарастающей ограниченности и невосполнимости природных ресурсов растущие издержки продолжения социального прогресса, как главного фактора роста человеческого потенциала, перестали окупаться ростом экономики. Конституирование глобального рынка, становление глобальной среды социального бытия и снятие последних препятствий на пути прогресса совпало с давно ожидаемым выходом мировой экономики на пределы количественного роста, объективно определенные фундаментальными законами сохранения вещества и энергии. Современное мировое хозяйство стало замкнутой физической системой, достигшей количественных пределов развития. В результате прогресс в прежнем значении этого термина стал возможен только на локальном уровне, и исключительно за счет перераспределения ключевых ресурсов, как единственно возможного способа высвобождения ресурсов. Но это значит, что на уровне социальных отношений передел ресурсов в условиях кризиса роста означает отделение ресурсов от прежних социальных форм. На первый план выходят процессы социальной дифференциации, фрагментации, расслоения, перетока и передела как ресурсов, так и разного рода ресурсных издержек.

Сегодня мы начинаем осознавать, что впервые с начала эпохи Просвещения экономический и социальный регресс стал полноправной, если не преобладающей, компонентой мирового развития, атрибутом эпохи глобализации. Но если порождаемый глобализацией экономический упадок, даже скрытый маской «мирового кризиса», очевиден, то масштабы, формы и механизмы социального регресса не осознаны, причем во многом по причине его глобального масштаба и универсального характера, затрагивающего все сферы бытия. Общественное сознание, сформированное столетиями прогресса и закрепленное на концептуальном уровне, оказалось неспособно осознать качественно новые реалии. Поэтому нарастающие явления социального регресса продолжают восприниматься как «издержки» и «парадоксы» прогресса, «катастрофы» и «западни» глобализации, «экономические убийства», «рост неравномерности развития», локальные особенности (глокализация) и т.д. В результате этого общественное сознание не видит социального регресса как целостного феномена.

Движущей силой «классического» прогресса 19-20 веков было не столько развитие технологий и рост объемов производства, сколько прогресс социальных отношений и институтов, сформировавший нового человека индустриальной эпохи, ставшего объективно необходимым условием и продуктом прогресса. Растущая индустрия втягивала в свою орбиту новые массы людей, вырванных из архаичной аграрной общины. Но промышленный рост требовал не живой мускульной силы, но прежде всего лояльных, социально мотивированных и адаптированных граждан, интегрированных в гражданскую нацию, сплоченную не в последнюю очередь через противопоставление себя другим нациям и национальный мессианизм.

Необходимость национального строительства и расширенного воспроизводства человеческого потенциала потребовала невиданных в истории инвестиций в опережающее развитие социальной сферы - образование, науку, медицину, социальное обеспечение и развитие массовой культуры. По обороту и численности занятых эта сфера стала сопоставима со сферой материального производства. Таким образом, технологический и экономический прогресс с необходимостью порождал прогресс социальный, как необходимое для индустриализма условие роста производительных сил. Во второй половине прошлого века в индустриальных странах, когда человеческий ресурс, включая его интеллектуальную составляющую, оставался лимитирующим звеном экономического роста, в сфере социального прогресса, понимаемого как расширенное воспроизводство человеческого капитала, было прямо и косвенно задействовано до половины экономически активного населения.

Уровень и качество жизни, социальный статус человека определялся характером, уровнем и степенью вовлеченности не только в систему товарного производства, но в деятельность национального государства и его социальных институтов, интеграцией в систему воспроизводства социальных отношений, связанных с государством. Государство и его институты определяли не только и не столько уровень жизни, сколько систему социальных лифтов, определяющих будущее индивида и его окружения.При этом основным «социальным мегалифтом» была сама интеграция выходца из традиционного общества (сельской общины) в систему институтов и отношений национального государства: человек из «отсталой деревни» стремился в «передовой город»[5].

Естественно, что ведущая роль государственных институтов, как базового механизма социально-экономического прогресса, породила небывалую в истории консолидацию общества вокруг государства, превратив нацию в системообразующую социальную группу, которая повсеместно вытеснила этническую и религиозную идентичность на второй план. Достигнув пика развития в середине 20 века, к его концу научно-технический прогресс во многом исчерпал и даже разрушил свой социальный потенциал, и это саморазрушение социальной базы НТП нарастает. Во многом это связано с объективным исчерпанием резерва модернизации основных индустриальных технологий, и перехода от освоения качественно новых технологий к их количественному улучшению.

Однако еще важнее, что сегодня научно-технический прогресс утратил роль главного ограничителя экономического роста, определяющего возможности производства и потребления материальных благ. Это связано с выходом производительных сил на уровень природно-ресурсных ограничений и началом глобального ресурсно-демографического кризиса [6]. Выход производительных сил на уровень природно-ресурсных ограничений привел к тому, что дальнейший рост производительности труда ведет не к росту производства и уровня жизни, а к нарастающему вытеснению работников из сферы материального производства, поэтапному массовому переходу в непроизводственную сферу. Это в результате привело к превращению населения из ресурса развития в источник затрат, а индивида - из потребителя и заказчика и творца социально-экономического развития в неокупаемую «демографическую нагрузку».

Исчерпав себя в качестве источника и необходимого условия социального прогресса, научно-технический прогресс обратился в свою противоположность, став предпосылкой отчуждения, дистанцирования, выталкивания человека из прежней системы социальных отношений, то есть становится причиной массовой десоциализации. Сокращая потребность сферы материального производства в живом труде и в силу этого дистанцируя массы от непосредственного участия в общественном производстве, постиндустриальный научно-технический прогресс повсеместно проявляется в форме размывания, маргинализации среднего класса, как квалифицированной рабочей силы, то есть деградацией человеческого потенциала, накопленного индустриальной эпохой. Это порождает устойчивый рост страты «застойной бедности», в которой отчуждение индивида от системы общественных отношений приобретает системный и социально наследуемый характер. Перерастая ресурсные «пределы роста», производительные силы начинают «поедать людей», как избыточный для системы ресурс.

В течение прошлого века за время жизни одного поколения уровень потребления удваивался, создавая иллюзию возможности неограниченного роста и ресурсную основу для компромисса элит и масс, поднятых на качественно новый уровень жизни и социальных гарантий (средний класс). Но уже к середине 1970-х годов экономический рост и, как следствие, социальный прогресс в индустриальных странах исчерпал возможности количественного роста. Как следствие, исчерпал себя и социальный компромисс, лежащий в основе «государства благосостояния», ставшего высшей формой развития национального государства.

Другой объективной причиной социального регресса стал опережающий развитие экономики численный рост населения в развивающихся странах «Юга», что с 70-80-х годов привело к снижению важнейших среднедушевых показателей ресурсообеспеченности, прежде всего, производства продовольствия. Таким образом, мир вернулся к состоянию аграрной перенаселенности, характерной для Европы 19 века. В результате уже к концу 20 века прогресс, как процесс всеобщего универсального поступательного развития, при котором рост производства существенно опережал темпы демографического роста, исчерпал себя. Дальнейший рост стал возможен только за счет передела, перераспределения, изъятия ресурсов у проигравших.

Социальные элиты были поставлены перед необходимостью исторического реванша, в случае успеха, позволяющего сохранить социальные позиции и сконцентрировать ресурсы для конкуренции в условиях простого, или даже суженного материального воспроизводства, что проявилось в форме социальной политики неолиберализма. В условиях «нулевого роста», постулируемого как необходимое условие «устойчивого развития», источником накопления может стать только та или иная форма изъятия ресурсов из базовых общественных институтов, прежде всего - из сферы воспроизводства человеческого потенциала, то есть образования, здравоохранения, социальной защиты.

Но суженное воспроизводство институтов национального государства есть не что иное, как социальный регресс соответствующих страт, члены которых, лишаемые своих социальных ниш, либо маргинализируются, вытесняясь на социальную периферию, либо вытесняются в другие, негосударственные и внегосударственные сферы, либо просто покидают данный социум (эмиграция).Характерно, что негативные последствия сворачивания воспроизводства человеческого потенциала, в первую очередь - кадров высшей квалификации, носят отсроченный, но необратимый и неотвратимый характер, что связано с инерционностью демографических процессов.

Процесс изъятия ресурсов из сферы социального воспроизводства носит не столько субъективный, сколько объективный характер. Нарастающий ресурсно-демографический кризис заставляет бизнес и правительства сокращать социальные расходы, тем самым нарушая воспроизводство базовых общественных институтов и страт, в том числе системообразующих, объективно необходимых для устойчивого развития социума в долгосрочной перспективе. Из этого с необходимостью следует, что в ситуации ресурсно-демографического кризиса прогресс становится возможным только за счет регресса в других сферах бытия, более массовых и инерционных, а также за счет регресса в других локальных социумах. При этом кажущаяся управляемость постиндустриального социального регресса, инструментом которого становится постиндустриальное государство, не смягчает и не отменяет его отдаленных последствий. По сути, процесс ликвидации и демонтажа социальных институтов в качестве источника ресурсов в пользу социальных элит ставит проблему «пределов падения» - предела устойчивости общества, поставленного в ситуацию суженного воспроизводства.

Вершиной социального прогресса индустриальной эпохи стало социальное государство конца 20 века в его «западном» и «восточном» вариантах. Возник глобальный рынок с неограниченным перетоком капитала и рабочей силы вне цикла общественного производства. Это привело к тому, что маргинальными стали оказываться не только отдельные социальные страты. В зону бедности попадает население целых государств глобальной экономической периферии. Но если на пике индустриального прогресса высвобождаемые из сферы производства люди перемещались в сферу услуг, то в условиях сжатия экономической базы «государства благосостояния» население выталкивается за пределы системообразующих общностей, включенных в цикл экономического и социального воспроизводства, что влечет архаизацию и маргинализацию социальных структур и, как следствие, общественного сознания.

На практике это выталкивание из сферы материального и социального воспроизводства проявляется в форме повсеместного расширения страты «застойной бедности», где отчуждение индивида от базовых социальных институтов становится устойчивым, пожизненным и наследственным. Показательно, что в условиях новой, «постиндустриальной» и «постнациональной» формы государства разрушаются в первую очередь социальные институты, которые связаны с государством и нацией, как социальной общностью его граждан. Это ведет к тому, что альтернативные и параллельные социальные институты, не входящие в сферу действия государственного регулирования и регламентации, а это, в первую очередь, этнические и религиозные общности, актуализируются, вторгаясь в сферы общественного бытия, еще недавно бывшие монополией государства [7].

В то же время, очевидно, что даже частичное вытеснение институтов национального государства, сложившихся на пике индустриализма, родоплеменной и религиозной архаикой - не что иное, как системный социальный регресс, влекущий далеко идущие последствия. Актуализируясь в новых условиях в качестве инструмента межгрупповой конкуренции, сами по себе этнические социальные структуры, фрагментируя общество, не способны даже к простому воспроизводству сложившейся в рамках индустриализма материальной и социальной среды и интеллектуального потенциала, адекватного сложности современной техносферы. Выход Человечества и мирового хозяйства на «пределы роста» получил своевременную и адекватную оценку со стороны западных элит, заявивших об угрозе ресурсного и экологического кризиса в форме «демографического взрыва» (Роберт Макнамара, Генри Киссинджер), а также о необходимости стратегии «нулевого роста» мировой экономики («Пределы роста» и другие доклады «Римского клуба»).

В то же время «бунт элит» против национального государства не стал «бунтом» в буквальном смысле этого слова, а приобрел форму глобализации, исподволь превращающей закрытые и рационально управляемые национальные экономики в открытые системы, неподконтрольные государству. В них делокализованные и денационализированные корпорации и корпоративные элиты успешно манипулируют финансовыми ресурсами независимо от государственного регулирования кейнсианского типа. Фактически, уже с конца 70-х годов прошлого века началось становление и расширение глобального сектора экономики и глобальных рынков не столько на основе роста и кооперации производства, сколько на основе «экспорта издержек» глобальной экономики на геополитическую и социальную периферию мира.

«Экспорт издержек» глобализации принимает различные формы, из которых широко известны экспорт капитала под заведомо неокупаемые инвестиционные проекты (кредиты МВФ и МБРР) «развития» периферийных стран, а также неоколониальная ( сырьевая) модель экономики. Создание и расширение глобального сектора экономики создало и другие формы «увода» ресурсов из национальных экономик, прежде всего, уход бизнеса и корпоративных элит от «социальной ответственности» национального государства в безналоговые оффшоры. По сути, это перехват ими прибылей и ресурсов социального государства, «приватизация государства благосостояния» в чистом виде.

Другое направление передела ресурсов в пользу «верхне-среднего класса» и корпоративных элит - глобализация национальных рынков труда, что вылилось в перевод реального производства в «новые индустриальные страны» ( деиндустриализация ) и массовый ввоз в индустриальные страны иноэтнической и «иноцивилизационной», но условно-бесплатной рабочей силы, ассимиляция которой в принимающее общество практически невозможна. Таким образом, глобализация оказывается не очередным этапом всемирного прогресса, а началом регрессивного развития. Выдаваемая за продолжение прогресса видимость процветания определенных социальных страт и государств-лидеров достигается за счет целенаправленной маргинализации других государств и социальных страт, в том числе и самих странах «ядра», которые дистанцируются, от ресурсных потоков и, соответственно, основных социальных институтов и «социальных лифтов».

Общепризнанными социальными феноменами глобализации являются, с одной стороны, кризис наций, а с другой - неожиданный и повсеместный всплеск этничности и религиозности. Регрессивное развитие социума при глобализации актуализирует рост этнической фрагментации нации. Все это происходит на фоне маргинализации и попадании в зону застойной бедности не только отдельных социальных страт, а населения целых государств. Однако эти процессы не находит убедительных объяснений в рамках известных теорий этно- нациогенеза.

Этнокультурную фрагментацию постиндустриального общества можно объяснить исходя из положения о том, что нация и этнос являются устойчиво и длительно сосуществующими, но при этом качественно различными общностями, которые формируются различными сферами человеческого бытия, имеют различный генезис и динамику развития, которые определяется нетождественностью их онтологических оснований. Отсюда следует, что нация и этнос - не последовательные стадии развития, но независимо сосуществующие, часто конкурирующие и во многом альтернативные феномены социального бытия. Так, доминирование национально-государственной идентичности оттесняет этническую на второй план и наоборот.

Сыграв роль субстрата, культурной почвы для строительства наций, государствообразующие этносы продолжают развитие в латентной форме, вновь проявляясь и активизируясь в условиях социального регресса - локального или глобального. Так или иначе, устойчивая актуализация религиозного сознания и архаичного этноса и на фоне системного кризиса нации, как общности, в рамках которой протекал социально-экономический прогресс последних столетий, является как признаком регресса, так и важнейшим фактором его ускорения. Кризис нации, как интегрирующей общество социальной группы, объективно ведет к стихийному возврату, актуализации архаичных форм социальной организации, несовместимых с индустриальными формами общественного производства, и это противоречие постепенно приобретает явную форму. Важнейшим индикатором становления глобального социального кризиса стал кризис национального государства, как такового. Если раньше кризис локального социума носил изолированный характер, то глобализация превращает локальный социум в открытую неравновесную систему, создавая глобальные каналы как стихийного «перетока» кризиса, так и управляемого «экспорта нестабильности», что качественно снижает устойчивость мировой системы.

Кризис национального государства идет как глобальный, почти синхронный процесс со сходными внешними проявлениями и социальными механизмами [8]. Вместе с тем, само превращение национального государства в открытую систему и синхронизация кризисных явлений в мировом масштабе не объясняет механизмов и движущих сил кризиса современных наций.

Смена вектора мирового развития от прогресса к переделу ограниченных ресурсов в условиях суженного воспроизводства с необходимостью ведет к изменению функций и форм современного государства, как самосозидающей сущности. Сохранив и даже расширив возможности воздействия на общество, сохранив государственный аппарат, как инструмент воздействия на общество и отдельного индивида, ( в том числе и как инструмент принуждения) и его фактические полномочия, государство эпохи глобализации не самоустраняется из социальной жизни, но изменяет приоритеты и цели соответственно новым приоритетам элит.

Иллюзия «отмирания» современного постиндустриального государства в ходе его либерального реформирования порождается его последовательным отказом от политики расширенного воспроизводства нации, как интегрирующей социальной группы, и развития человеческого потенциала, игравшей ключевую роль в социальном прогрессе индустриальной эпохи. Постиндустриальное государство «отмерло» для постиндустриальной нации, вследствие чего нация и национальные интересы перестали быть смыслом и целью современного государства, узурпированного элитами. Хотя название нового типа государства не устоялось, нейтральным и научно корректным и наиболее точным названием будет «постнациональное» государство, что подчеркивает его радикальное отличие от национального государства индустриальной эпохи.

Вместе с тем, кризис современной нации не означает исчезновения государства, как такового. Новое «постнациональное» государство становится орудием поэтапного отделения ресурсов от ресурсоемких по своей природе социальных институтов государства «всеобщего благосостояния». Целенаправленное высвобождение ресурсов из социальной сферы ведет к десоциализации и маргинализации как отдельных социальных страт, так и гражданских наций в целом, то есть представляет собой управляемый регресс в сфере общественных отношений.«Постнациональное» государство не превращается в «ночного сторожа», а целенаправленно ведет демонтаж социальных институтов предшествующей эпохи, становясь проводником и заказчиком социального регресса.

Трансформация государства-нации в современный тип «постнационального» и даже «антинационального» государства, начавшаяся в конце прошлого века, зашла настолько далеко, что сегодня можно говорить о новом типе государства, с иными приоритетами, целями и ценностями. Источником ресурсов для постнационального, постиндустриального (постмодернистского) государства становится демонтаж базовых социальных институтов и функций государства всеобщего благосостояния (welfare state) индустриальной эпохи[8], явно «избыточных» с точки зрения современных элит в условиях объективно достигнутых «пределов роста» и глобального ресурсно-демографического кризиса.

В итоге под видом «только» смены государственной экономической политики произошло качественное изменение онтологических основ государства индустриальной эпохи, все больше теряющего свою роль монопольного системообразующего центра всей политической, экономической и социальной жизни. Что же касается ведущих социальных трендов, то расслоение, фрагментация и поляризация современной нации, как интегрирующей социальной группы, придают понятию «постнационального государства» глубокий смысл, подчеркивая, что кризис национального государства и нации является одним из атрибутов глобализации.

«Постнациональное» государство - иная социальная реальность с иными, чем у «государства большинства» приоритетами и целями. И как следствие - качественно отличная иерархия вызовов и угроз. Неустойчивость, «небезопасность», конечность во времени субъектов современного исторического процесса становится еще одним атрибутом глобализации, так как в условиях кризиса концентрация ресурсов возможна только путем утилизации, демонтажа сложившихся социальных структур, что позволяет элитам перераспределять питающие их ресурсные потоки. Перенаправление ресурсных потоков в другое русло неизбежно связано с разрушением ресурсной базы социальной структуры, то есть связано либо с конфликтом, либо с катастрофой и гибелью социального субъекта.

В постнациональном государстве иллюзия продолжения прогресса все более ограничивается отдельными стратами и анклавами за счет деградирующей социальной периферии. Социальная периферия глобального социума отсекается как от денежных потоков, так и от социальных институтов государства и гражданского общества, и прежде всего - от нации, как базовой, системообразующей социальной общности. И если на подъеме индустриализма общество развивалось путем создания системы социальных лифтов, инкорпорирования индивидов и групп в социальные институты, связанные с городской средой и промышленным производством, то глобализация - развитие различных форм социальной деградации и маргинализации, высвобождающих ресурсы для процветания элит.

Действие инструментов и механизмов перераспределения социальных издержек глобализации обычно сводится к росту экономического неравенства. Но главным механизмом социального кризиса современного государства становится регресс социальных институтов, связанных с воспроизводством человеческого потенциала, избыточность которого жизненно необходима обществу именно в кризисных условиях. Таким образом, системная десоциализация, разрушение сколько-нибудь организованных социальных структур и общностей, противостоящих элитам в конкуренции за ресурсы, становится ключевым механизмом социального регресса. Поэтому ведущая функция сросшегося с «постнациональными» элитами государства - демонтаж социальных институтов и десоциализация населения, поэтапно отчуждаемого от благ и гарантий «социального государства».

Это порождает не менее фундаментальную, чем проблема утилизации отходов ядерной энергетики, глобальную социальную проблему накопления «продуктов социального распада» уничтожаемых социальных структур. Это процесс идет как в форме расширения десоциализированных и маргинальных страт общества, фактически неспособных вновь интегрироваться в общество, так и в форме деградации и размывания фундаментальных ценностей и символических ресурсов, сплачивающих индивидов и формирующих экзистенциальные основы бытия.

Но по мере развития социального регресса и нестабильности распад прежних социальных структур ведет не к глобальной конвергенции, а напротив, продуцирует широкое разнообразие дивергентных процессов, развитие новых, динамичных и нестабильных социальных форм, и феноменов, характерных для открытых неравновесных систем, в том числе и социальных. Вместе с тем, популярный в течение последних трех десятилетий синергетический подход к социальным системам, в самых общих чертах объясняя волну «образования метастабильных структур» в потоке «энергии разрушения» прежнего мира, не дает и не может дать ключа к конкретным явлениям социогенеза.

Совершенно необъяснимым для науки прошлого века с постулатом о «необратимости» прогресса, всеобщности конвергентных процессов и, в частности, перерастании этносов в нации, стал повсеместный «ренессанс» этнического и религиозного сознания, которое не так давно считалось необратимо утраченным. Как показано выше, ведущим механизмом социального регресса являются фрагментация и деактуализация нации, как интегрирующей социальной общности и регенерация социальных других институтов общества (в первую очередь, этнических и религиозных), которые приобретают все больший вес в политической жизни, замещая институты национального государства. Эпоха глобализации качественно сменила направление, формы и механизмы развития, что связано со сменой фундаментальных границ, определявших ход социально-исторического процесса последних столетий. Устранив прежние пространственные и политические ограничения системного прогресса, определявшего лицо индустриальной эпохи, когда экономическое и социальное развитие ускоряли друг друга, глобализация оказалась выходом Человечества на материальные пределы роста, связанные с физической конечностью природной среды, а в духовной сфере ознаменовалась тяжелейшим экзистенциальным кризисом.

Ситуация тотального конфликта интересов, когда самосохранение и развитие возможно только за счет передела ограниченного ресурса, значит, что невозможный в прошлом веке социальный регресс объективно становится не только атрибутом, но и доминантой глобализации.В этих условиях глобальная актуализация этнических и религиозных групп и кризис наций является не только индикатором, но и важнейшим социальным механизмом институализации системного социального регресса, отката к архаичным догосударственным формам социальных отношений и общественного сознания. При этом даже предельная архаизация социальных институтов (например, в Африке, включая зоны длительных этнических конфликтов) органично и непротиворечиво сочетается с научно-техническим прогрессом - широким использованием потребительских вариантов высоких технологий: сотовой связи, цифровых сетей и медиатехнологий, спутниковой связи и позиционирования, глобальных транспортных сетей, биотехнологий (гибридных и генно-модифицированных растений) и др.

Такая только внешне парадоксальная совместимость социального регресса с научно-техническим прогрессом, характерная для глобализации, создает предпосылки для дальнейшей этнической фрагментации общества, как в локальном, так и в глобальном масштабе.Таким образом, многие глобальные проблемы, особенно социального порядка, являются не наследием прошлого, а объективным и неизбежным следствием настоящего, а именно нерационально форсируемой экономической и политической глобализации, то есть являются ее прямыми и неизбежными последствиями.Это означает, что по мере дальнейшего развития глобализации, атрибутивно ей присущие социальные проблемы будут обостряться вплоть до катастрофического уровня, а их преодоление возможно только на пути управляемого сдерживания глобализационных процессов в социальной сфере.

В полной мере это относится и к социальным проблемам этнического и религиозного порядка, значение и потенциальная опасность которых долгое время недооценивалась в ожидании глобальной этнокультурной конвергенции.Однако вопреки прогнозам о всеобщей унификации, тенденции к усложнению, дифференциации, дивергентному развитию неожиданно возобладали: стирание пространственных и межнациональных границ, рост контактов и конкуренции между социальными субъектами вызвал компенсационные процессы межгрупповой дифференциации непространственного порядка.

Господствующий в глобалистике и массовом сознании экономический детерминизм игнорирует собственно процессы исторического развития, субъектами которого являются не экономические субъекты и не отдельные индивиды, а социальные общности и социальные структуры, важнейшими из которых остаются политические нации и этносы. Возникает парадоксальная ситуация, когда экономическая и технологическая глобализация находятся в фокусе общественного внимания. В тоже время ведущие социальные тенденции глобализации, среди которых важнейшую роль играют процессы этнокультурной (этноконфессиональной) дифференциации и фрагментации, все еще не осознаны научным сообществом ни как объективные закономерности развития, составляющие ее неотъемлемую сущность, ни как проблемы и угрозы глобального масштаба.

Между тем стимулом, результатом и мерой исторических процессов были и будут не макроэкономические показатели, а именно социальные процессы и изменения, определяемые процессами социогенеза. В то же время ставшие фетишем макроэкономические параметры являются важными, но далеко не единственными индикаторами собственно социальных изменений. Известные списки «глобальных проблем» и «глобальных угроз» фиксируются на природно-ресурсных ограничениях роста экономики и народонаселения, но в то же время как глобальные социальные проблемы, прежде всего, проблема нарастающей этнокультурной дифференциации современных политических наций на этнические и конфессиональные группы, в этих перечнях отсутствуют. Под прессом экономического мышления, редуцирующего системную сложность глобализации к экономике и политике, социальные механизмы глобализации, включая вызовы и угрозы именно социального порядка, не изучаются и даже не осознаются в должной мере, воспринимаясь либо как наследие индустриализма, либо как преходящие «болезни роста», либо как «историческая неизбежность», целенаправленное изменение которой «бесполезно». Если понимать под глобализацией становление глобального рынка и его институтов, то глобализация, как процесс перехода к единой мировой экономике без национальных границ, де факто завершена еще на рубеже веков.

Для современного, по сути, «постглобализационного» этапа развития общества, в значительной степени исчерпавшего потенциал конвергентных процессов и конвергентного развития, характерно преобладание процессов дивергенции и дифференциации, связанных с распадом, фрагментацией и дифференциацией локальных социумов, пространственные границы которых все больше стираются. Вынужденная адаптация социальных групп и структур к новому, безбарьерному и прозрачному, но именно поэтому более конкурентному и нестабильному миру, вынуждает их усиливать собственные барьерные и защитные функции. На практике означает усиление межгрупповой дифференциации локальных сообществ не только по социально-экономическим, но все в большей степени по этнокультурным (этноконфессиональным) основаниям. И если для предшествующих этапов дифференциация (культурно-цивилизационная, этническая, политическая) носила в значительной степени пространственный характер, то в эпоху глобализации преобладает дифференциация непространственного порядка.

Основной механизм и основная предпосылка дифференциации и дивергенции - распад, качественное ослабление и социальная деактуализация национальных государств и гражданских наций, как системообразующих социальных групп, и связанная с этим деградация и фрагментация институтов и социальных групп более низкого порядка [9]. Кроме того, дифференциация и дивергенция - прямой результат кризисных и конфликтных процессов, связанных с тотальной борьбой социальных субъектов за передел все более дефицитных ресурсов, в ходе которой идет «отбраковка» и отчуждение от ресурсов не столько отдельных индивидов, сколько целых социальных групп. В результате глобализация создает неразрешимые социальные проблемы в первую очередь для населения «старых индустриальных» стран, интересами которого мотивировалась глобализация.

Деактуализация гражданских наций и институтов гражданского общества ведет к реактуализации альтернативных гражданской нации социальных групп и идентичностей, в первую очередь этнических и религиозных групп, еще недавно считавшихся «рудиментами» доиндустриальной эпохи. Актуализация этнических и религиозных групп и соответствующих форм групповой идентичности и массового сознания приобрела такие масштабы и значимость, что должна рассматриваться как самостоятельная глобальная проблема. Соответственно, архаизация массового сознания, связанная с его этнизацией и клерикализацией, сопровождается массовым возвратом к донаучным формам мышления, что, создавая угрозу регресса, не является препятствием для непосредственного потребления плодов научно-технического прогресса. Архаизация массового сознания, фрагментация прежде единой нации на конфликтующие и конкурирующие этнические (шире - групповые, например, клановые) фрагменты вступают в противоречие с формами современного общественного производства. Это несоответствие порождает все более открытые формы не только этнических и религиозных конфликтов, но и системный регресс всего общества, которое все более фрагментируется на этнические и религиозные группы.

Сочетание неравномерности глобального демографического и экономического развития в условиях глобальной открытости порождает, в частности, массовые глобальные миграции, в ходе которых идет замещение и маргинализация коренного населения принимающих стран. Это ведет не только к экспорту социальной катастрофы с глобальной периферии, но и к неразрешимым межэтническим конфликтам, дополнительно усугубляемым тем, что тип воспроизводства населения в значительной степени определен не доходами, а принадлежностью к этническим и религиозным группам. Таким образом, в условиях глобализации нетождественность наций и этносов, как сущностно различных социальных феноменов, проявляется в явном виде, в частности, в форме роста этнической и религиозной фрагментации гражданских наций.

Вопреки канонам экономического детерминизма, исчезновение привычных пространственных, политических и экономических барьеров не превратило и вряд ли превратит человечество в единый социальный субъект, «мировое государство», эволюционирующее к объективно предзаданному конечному состоянию, «концу истории» [10]. Более того, безусловно достигнутое единство нового глобального мира означает снятие пространственных и экономических барьеров между локальными социумами, игравших для них важную стабилизирующую и защитную роль и тем самым качественно повышающее конкурентность и конфликтность глобального мира. Растущая многосубъектность мирового процесса, участниками которого становятся этнические и религиозные общности, означает качественно иной характер глобализации - глобальное единство в глобальном противоборстве, когда мир объединился, но не в качестве «мирового государства», а в качестве поля перманентного глобального конфликта, уклонение которого невозможно в силу его тотального и универсального характера. И действительно, размывание пространственных и административных границ ведет не к разрешению, а к обострению межцивилизационных, этнических, конфессиональных и межгрупповых противоречий, переходу старых геополитических и межгрупповых конфликтов в непространственные измерения.

Вместе с тем, многосубъектная природа социальных вызовов и угроз, атрибутивно присущих глобализации, имеет и позитивную сторону - возможность маневрирования и управления, которая сохраняется не только на глобальном, но и на локальном уровне, но при этом определяется уровнем понимания актуальных социальных процессов. Глобализация представляет собой системный кризис, связанный с исчерпанием потенциала прогресса 19-20 веков и перехода общества и системообразующих социальных групп, прежде всего гражданских наций индустриальной эпохи, к фазе нисходящего и кризисного развития. Такой взгляд на данное явление позволяет сделать вывод о том, что наиболее острые социальные проблемы современности являются не столько наследием прошлого, сколько объективным порождением глобализации. Это означает, что глобальные социальные проблемы современности не могут быть решены в рамках существующих устоявшихся взглядов на глобальное развитие. Т.е проблемы не имеют решения в рамках такой парадигмы, в основе которой лежит универсализация товарно-денежных отношений, негосударственных, «постгосударственных» и «постнациональных» форм бытия и приоритетов развития форм социальной жизни, которые во многом антагонистичны государственным формам социального бытия и развития.

На современном этапе глобализации национальные государства объективно слабеют, что включает как кризис отдельных полиэтнических государств и империй, так и объективное ослабление всех национальных государств. В данных условиях этнические общности актуализируются, существенно увеличивая влияние, в том числе и в качестве социальной основы политических субъектов (акторов), сопоставимых по влиянию с национальными государствами.

В условиях глобализации, то есть формирования все более связной глобальной социальной среды и актуализации этнических и религиозных общностей на фоне снижения значимости наций, как общностей, связанных с территориальными государствами, будет расти значение непространственных, межгрупповых границ между социальными субъектами. Это выразится в дальнейшей этнорелигиозной фрагментации социума, как на локальном, так и на глобальном уровне, что становится одной из основных глобальных проблем. Из этого, в частности, следует, что преодоление негативных социальных последствий глобализации, связанных с фрагментацией крупных социальных общностей, возможно только на пути управляемого сдерживания глобализационных процессов.

Библиография

Размещено на Allbest.ru