Размещено на http://www.allbest.ru/

Института социологии НАН Украины

Общество в перспективе смысла

Костенко Н.В.

Наряду с ценностями среди определяющих регуляторов социокультурной дифференциации существенная роль принадлежит субъективным значимостям, смыслам, способным организовывать индивидуальные и коллективные действия. Последнее время среди исследователей культуры разных направлений наблюдается заметное повышение интереса к проблематике смыслов, метафизических идей и содержаний, которые сопровождают сегодня модернизации общественных систем.

В современной динамичной и фрагментарной культуре вопрос о существовании людей в смысловом мире лишь обостряется, поскольку этот смысловой мир становится аморфным и мультимодальным. Можно предположить, что, как минимум две тенденции действуют здесь одновременно. Во-первых, происходит высвобождение, либерализация смыслов, возбуждаемая культурной и обыденной рефлексией по поводу их утраты, мутации, подмены в компенсаторных, имитационных и манипулятивных практиках, или, напротив, обнаружения «новых смысловых горизонтов» и способов их креативности. Во-вторых, не прекращается, конечно же, и воспроизводство смысловых универсалий, общепринятых обоснований человеческой активности и «внимания к жизни», позволяющих понимать ход событий, ориентироваться в обстоятельствах, принимать решения. В поликультурном обществе все эти процессы и их различные проявления совмещаются неординарным образом, форматируя смысловую морфологию социума, которая в условиях нашего национального пространства действия тяготеет к традиционным образцам.

Задача исследовать взаимодействие этих двух тенденций, понаблюдать за эволюцией смыслов, смещениями смысловых конфигураций общественной жизни, смысловых порядков, смысловых операций - и сделать это приемлемыми для социологии способами - требует рассмотреть методологические проблематизации в социологическом познании феномена смысла и те концептуальные предложения, которые имеются на этот счет.

1. Лейтмотив сегодняшнего собрания достаточно конкретен: в фокусе ценности. Это означает разговор о культуре, ее нынешней укорененности и вариативности, о том, что происходит с миром, обществом и людьми, а также шансах социологии, да и гуманитарного знания вообще, постичь и понять это движение. Сегодня культуру все меньше считают эпифеноменом политики и экономики, скорее, напротив, необходимым условием их эффективности, относительно автономным фактором социального развития, полагая, словами Карла Дойча, что «критическое изменение - это изменение ценностей, а не структуры экономики». Тем не менее, статус культуры остается перманентно неопределенным, особенно в периоды ожиданий общественной модернизации и несовершенства государственных культурных программ, что прямым образом касается нашего национального пространства действия.

Наряду с ценностями среди определяющих регуляторов социокультурных дифференциаций существенная роль принадлежит субъективным значимостям, смыслам, организующим индивидуальные и коллективные действия. Последнее время среди исследователей культуры повышается интерес к проблематике смыслов, метафизических идей и содержаний, которые сопровождают изменения социальной жизни. И не секрет, что ощущения ее преумножающейся бессмысленности, смысло-отмены или «послесмыслия» (Барт) нередки в людских настроениях. Не то чтобы мы пережили тот опыт «утраты» и «поиска» смыслов, который, казалось бы, исчерпывающе дал нам ХХ век. Но драматизм этого опыта ослаб на фоне заметного ускользания привычных смысловых аспираций, хотя, а возможно и поэтому, неутомимый культурный адвертисмент не скупится на предложения необычных или позабытых смысловых ориентиров, при правильном выборе обретаемых любым желающим. Статус-кво дает нам весомый повод прояснить кое-что о наших смыслах, потому как одно из предназначений гуманитарного знания - способность совпадать с тем, что «современно» и своевременно.

Путей к такому совпадению немало, они варьируются от признания незыблемости классики, которая узаконила наши собственные представления о научном кредо, до предвосхищений некоего «нового старта», отпускающего в прошлое историю поступательной смены парадигм, ныне приостановленную. До избавления от «александрийского» (то есть ориентированного на постоянную ревизию) стиля мышления, о чем сейчас говорят, и культивации иных концептуальных подходов, которые учитывали бы наличие в поле гуманитарной науки запутанного накопления соперничающих или пересекающихся воззрений [3] (Гумбрехт, 2012). Будь то традиционные культурные теории или, предположим, «герменевтика структур» Александера, «новые метафизики», влекущие в сторону онтологии, производства присутствия у Гумбрехта, симметричной антропологии Латура или информационного материализма Киттлера, других неординарных интуиций, заставляющих вспомнить о смысле в мире, который по затянувшейся инерции не прочь отделять себя от природы и техники. Вероятно, было бы излишним настаивать на стерильной дефиниции «смысла», поскольку вопрос «чем является смысл» предполагает, словами Лумана, «что вопрошающий знает, о чем идет речь»[6] (Луман, 2007:97).

История знания о смыслах почти бесконечно сложна, как и вся история западной метафизики, с которой она нерасторжимо связана. Весьма схематично, разнородные представления относительно и самого феномена смысла, и операторов его распознавания, постижения, понимания в границах разных дисциплинарных контекстов и интеллектуальных пространств и сегодня сгущаются ближе к двум полюсам. Дан ли смысл изначально, предопределен ли космосом, культурой, системой, мировым опытом, человеческой природой и его лишь должно открыть или раскрыться ему навстречу. Либо же производство смысла - сугубо индивидуальное предприятие, он продуцируется личной активностью, восприятием и событием в качестве причинного сопровождения и целевых, а то и побочных результатов. Т.е. требуется различать тех, для кого смысл открывается в последнем истоке (ниспосланном свыше или субъективно изолированном, онтологическом или антропологическом) и тех, для кого он всегда производится как эпистемологический поверхностный эффект [4] (Делез, 1995: 96). Исследователи смыслов извлекают их из глубинных слоев бытия, опираясь на герменевтику, или, поверх всякой сигнификационной работы различают в зыбком покрове вещей, демистифицируют символические универсумы и постигают экзистенциальные откровении. То есть методологии глубины и поверхности здесь могут быть одинаково успешными. Эти несовпадающие перспективы рефлексий расходятся по собственным сетям и ризомам, не избегая взаимных переходов и сцеплений. И только очевидность сложившихся задолго до нас смысловых структур, могла бы оправдать простоту наших логических раздвоений на этот счет. Но облегчим себе задачу, решив, что в эволюции смыслов, (назовем ли ее воспроизводством, трансформацией, мутацией), в смещениях смысловых конфигураций социума, смысловых порядков, практик и операций можно удостовериться приемлемыми для социологии способами.

2. А в социологии, как известно, феномен смысла устойчиво присутствует в двух важнейших перспективах: культуры и действия с характерным для них соотнесением смыслов с ценностями, символами, культурными объективациями, крупными культурными системами в первом случае. И со значимостями каузальных и телеологических схем поведения в виде целей, ориентаций, преференций, ожиданий взаимодействующих субъектов - во втором. Эта «коллективная мудрость» дисциплинарного знания окружена методологическими уплотнениями и напряженностями, требующими разряжения или, по меньшей мере, отсылки. Обозначим тезисно некоторые из них.

Во-первых, сохраняется напряженность между языками исследований институциональной культуры, легитимированных смыслов и смыслов как субъективных коррелятов, инкорпорированных в действие, взаимная непереводимость их словарей, нередко воспринимаемая как принцип в концепциях, которым нельзя поступиться, и как досада в эмпирических проектах, которую преодолевают за счет методологии «смешанного» типа или прагматических решений. Собственно, эту напряженность и предусматривают сложившиеся оппозиции в самой социологии. В частности, разводящие сегодня конструктивизм с его привилегией субъекта, способного к полному самоописанию и «полной слышимости чужой речи» (Деррида), и поиски новой субстанциональности, усматривающие субъективные значимости в той реальности, которая не является результатом «социального конструирования», но сохраняет обаяние и неприглядность материального мира. Того мира, где виды встречаются, где humans и nonhumans действуют сообща, постоянно обмениваясь свойствами.

Авторитетных словарей несколько. Словарь Парсонса, традиционно связывающий культурную систему с индивидом трансляцией ценностно-символической модели, корректирующей социальные интеракции. Рафинированный гуссерлианский словарь по технологии осуществления смысла, конституируемого в «субъективном генезисе» и подлежащего «феноменологическому выпытыванию» в истории опыта. Тот, что, наряду с социологической постановкой вопроса о смысле действия у Вебера, побудил Альфреда Шюца разбираться в «смысловом строении социального мира». Логика смысла Делеза, где смысл даруется нонсенсом, где он парит над событием, неотделим от парадоксов бесконечного деления и распределения сингулярностей, искушает, напротив, оторваться от опыта и изменить угол зрения во взглядах на отдифференцированную современность с ее «негладкими» объектами. Словарь Лумана, встраивающего смысл в «проблемно ориентированный функциональный анализ» сложных систем как демонстратор возможности охватить более высокую комплексность, а именно комплексность мира, делая ее доступной для системных операций [6](Луман, 2007:98). Казалось бы, совместное присутствие этих словарей лишь больше поляризует познавательную ситуацию, но в то же время повышает шанс содержательных присоединений в дискурсах о смысле, намекая на их глухую перекличку.

Вторая напряженность создается неизбежностью попадания исследователя во множественные пространства обитания смыслов и операторов их очевидности, в «хаотичную» или пусть даже «связную избыточность» (Эко), запечатлеваемую лишь художественным восприятием. Для тренированного социологического воображения, где все строже и схематичнее, по меньшей мере, это множественность легитимных культурных порядков, которые согласуются между собой или конкурируют за лояльность социальных акторов. Они, не без помощи вездесущных медиа, легитимирующих все, что угодно, развертывают «рынок смыслов», снабженный каталогом интерпретационных алгоритмов социального действия, о которых можно знать и избирательно освоить посредством различных социокультурных, социобиотехнических и субъективных механизмов. Будучи воплощенными в культурных продуктах, легитимные культурные порядки предлагают особые стили восприятия мира, правил его рефлексии и оценки, очерчивают границы общего семантического поля и варианты субуниверсумов, миров, центрированных «конечными областями смысла», порядками величия, перераспределяя их в непредусмотренные ранее комбинации. Как, например, мир вебблогов, который воспроизводится смыслом и «ценностью связи», linking value, не умещаясь в реальность игры, разговора друзей или самопрезентации [2](Больц, 2011:106-108). И «множественные» индивиды с их распыленными идентичностями, режимами действия, их намерениями, желаниями, когнитивными и аффективными проявлениями, каждое из которых захватывает и продуцирует переживание, попадающее затем в орбиту осмысления, причем столь разнообразными способами, что совокупный образ этого действа способен отторгать своей запутанностью, но, несомненно и пробиваться к ясности. Хотя как именно выбираются релевантные интерпретационные схемы, и тем более, как истолковываются уникальные переживания, с которыми опыт не имел дела, остается интригующим вопросом. Попытки совладать со всем этим многообразием, совместить два этих крупных множества в перспективе смысла чрезмерно усложняют онтологию смысловых контекстов. Основания же для такой комбинаторной работы, бесспорно, находятся, но большей частью в эмпирических распознаваниях образов. Или при переходе на уровень мета-анализа, и удаляясь от фактичности, как это получается у Лумана, пользующего системный критерий соотнесенности данных множеств, и рассматривая социальные и психические системы как наделенные особыми преимуществами и обреченностью в отношении смысла. метафизический модернизация субъективный смысл

Третья напряженность касается того, как понимать смысл и как истолковывать осмысленное действие, что остается предметом переговоров и недоговоренностей, несмотря на то, что острые дискуссии по этому поводу прошли лет тридцать назад, где фокус выпадал на рациональность как неотъемлемую социологическую категорию, хотя сегодняшние антропологические влечения социологии не подразумевают ее абсолютность. Здесь первое слово остается, конечно, за Вебером, его базовой моделью интерпретации смысла в идеальном целерациональном действии, не требующем психологических разъяснений или многослойной герменевтики. Правда, любые другие действия в веберовой и последующих типологиях будут в большей или меньшей степени отклонениями от этого редкостного, не вызывающего разночтения образца, и их рациональное истолкование неизбежно сопряжено с должной виртуозностью. Считается, что ее приобретают в коммуникации с по-разному обозначенным местом для наблюдателя, принимая во внимание интерсубъективную природу смысла. Беспокоит, тем не менее, всех то, как партикулярный характер знания, приобретаемого в каждом отдельном или типичном случае, может быть возведен до уровня общего знания, которое имело бы твердое основание. Но даже строгому рационалисту Хабермасу, моделирующему неискаженную смысловую коммуникацию «без метафизической подстраховки», по его же словам, трудно обойтись без такого «солипсистского» притязания на значимость взаимопонимающих субъектов, как искренность.

Собственно, вся диалогическая традиция, языковые и культурные исследования, когнитивные парадигмы так или иначе оказываются перед проблемой интерпретации смысла. И даже если отказаться от измышлений относительно другого, руководствуясь сугубо прагматическими мотивами, или телепатически считывая смыслы с буквальностей, с видимой поверхности культурного тела, воспринимая значимости на ощупь, чувствуя их кожей, через цвет, звучание, форму, постигая культурное бессознательное, это не избавит нас от настоятельности интерпретации, процедуры перевода, посредничества. Понимание смысла всегда уязвимо. Точнее формулировать локальные задачи и совершенствовать методы - хороший призыв, но не элиминирует проблему и не разряжает ситуацию окончательно. Тем не менее, движение от «смутного схватывания» в сторону «эксплицитной ясности» смысловой организации людей и сообществ, на что надеялся Шутц, - остается завораживающей перспективой.

3. Эмпирически она не возбраняется, если заручиться пониманием смысла в духе бергсонова аttention а la vie, внимания к жизни как соотнесенности с ней, переживаемой в нашем сознании «бодрствующего Я», и неопределенностью как продуктивным эпистемологическим состоянием, используя при этом генерализованную смысловую конструкцию, которая учитывала бы представления разных словарей и обладала бы инструментальным ресурсом.

Особую семантическую сеть, матрицу смысловых порядков, каждый сегмент или блок которой, а это смысловые перспективы, смысловые структуры, смысловые конструкты, среды и средства трансмиссии, - наделен автономностью, достаточной для того, чтобы стать особым предметом исследования (Рис.1, [5] Костенко, 2011). Эти сгущения концептов можно рассмотреть детально, как это представлено в работе «Смысловая морфология социума», но сейчас достаточно на это сослаться [7] (Смислова морфологія соціуму, 2012:48-58).

Рис.1. - Матрица смысловых порядков

4. Насколько все эти рассуждения о смысле приложимы к нашей ситуации, видно по статистически сконструированной морфологической картинке. В ее основе - ответы респондентов на вопрос «в чем они видят смысл жизни», зафиксированные в мониторинге Института социологии НАНУ «Украинское общество» в 2010 году. Вопрос принимался за распространенную в культуре и повседневности символическую генерализацию, и проецируемую на разные миры существования людей, согласно шкале Тевено-Болтански [1] (Болтански, Тевено, 2000).

«В чем Вы видите смысл жизни?» Отметьте все подходящие ответы

Рис.2. - Смысловая сегментация украинского общества: 2010 (%, N=1800)*

Такая смысловая морфология, смысловая дифференциация общества продуцирует по меньшей мере пять агрегированных сегментов, которые отличаются особыми комбинациями смысловых приоритетов. В сегменте, «Гармония» (CL1, 16% взрослого населения) на фоне высокой значимости семейного и материального благополучия, (что характерно для всех сегментных образований) преобладает смысл «душевного покоя, согласия с собой». Здесь выше, чем у других, смысл любви, а также возможности жить в свое удовольствие, что выразительно среди людей среднего возраста (18%), со средним специальным и высшим образованием (20%), возрастает с доходом (25%), среди политиков, руководителей предприятий, служащих госаппарата, работников правоохранительных органов (25-33%), а также работников сельхозпредприятий (29%). Это та публика, которая чаще считает человека «хозяином своей судьбы», меньше остальных сетует на неуверенность в себе, отсутствие инициативы и самостоятельности и наиболее удовлетворена жизнью в целом (44% против 35% в среднем по выборке).

Сегмент «Активисты» (CL3, 9%) отличается большим разнообразием смыслов, любой из которых важен для большинства. Здесь не ставят под сомнение смысл творчества, профессионального успеха, необходимости идти в ногу со временем, жить в демократическом государстве, высоко ценится любовь и возможность получать удовольствие от жизни. «Активистов» больше среди молодежи (16% против 2% среди старшей возрастной группы), их доля возрастает с повышением образования (19% среди людей с высшим образованием), ростом дохода (17% среди состоятельной публики). Такой взгляд на жизнь наиболее характерен для учащихся, студентов, аспирантов (34%), предпринимателей в малом бизнесе (21%), ищущих работу (18%). Они чаще воспринимают мир как «поле активности», интереснее других проводят свободное время, включены в Интернет-коммуникацию, более оптимистичны, считая, что «из любой ситуации можно найти выход» и больше других удовлетворены жизнью в целом.

«Материалисты» (CL4, 19%) делают ставку на материальный достаток, и их совсем не влечет ни душевное спокойствие, ни достижение социальной справедливости. С возрастом этот сегмент уменьшается, характерен для людей со средним и средним специальным образованием (21%), не столь прямо связан с доходом, и наиболее высок как среди безработных (28%), так и среди крупных и средних предпринимателей, фермеров (25%). Они чаще других считают, что «все в жизни зависит от обстоятельств» и меньше полагаются на «Божью волю».

В сегменте «За справедливость» (CL2, 18%) определенно выражают претензии к социуму и видят смысл жизни в достижении социальной справедливости и гражданском согласии, развитии демократии, не умаляя при этом важности семьи и материальной обеспеченности. Доля сегмента выше среди людей среднего возраста (21%), женщин (21%), с высшим образованием (22%), специалистов гуманитарного профиля, вспомогательного персонала и квалифицированных рабочих, домохозяек (23-26%), с невысокими доходами. В свободное время они чаще других смотрят ТВ, читают газеты и художественную литературу. Наиболее остро испытывают жизненные дефициты. Им не хватает порядка в обществе, правовой и медицинской помощи, сбережений на «черный день», возможности хорошо питаться, полноценно проводить отпуск, уверенности в будущем. Они социально уязвимы, разочарованы и меньше других удовлетворены жизнью в целом.

Социально слабую позицию занимает также и наиболее крупный сегмент «Уставшие» (CL5, 38%), где фиксируется низкая значимость всех смысловых вариантов, и лишь семья остается незыблемым смыслом для половины из них. Только в этом сегменте есть те, кому трудно ответить на вопрос о смысле жизни (14%) и кто не видит его ни в чем (5%). Их больше среди людей старшего возраста (52%), с низким образованием (55%), низким доходом (40%), неработающих пенсионеров (55%), разнорабочих (47%), домохозяек (41%). Они чаще других полагают, что «все в руках Божьих», жалуются на здоровье.

Можно сказать, что смысловая сегментация украинского социума остается воплощением социальных структур, и в ней доминируют ориентиры традиционного общества. Смыслы общественного совершенствования более значимы для социально ущемленных категорий граждан, в то время как экзистенциальные значимости человеческого существования - привилегия благополучной публики. Реализация творческих замыслов и достижение высот профессиональной карьеры, что чаще всего ассоциируется с категорией смысла как особой «одухотворенной» значимостью, в действительности вытесняется на периферию смысловых областей. И уж совсем незначительная часть, преимущественно молодежь, придает жизненный смысл стремлению быть современным, осваивать сложный мир новых коммуникаций и технологий.

5. В заключение следует заметить, что в современной динамичной и фрагментарной культуре вопрос о существовании людей в смысловом мире лишь обостряется, поскольку этот смысловой мир становится аморфным и мультимодальным. Как минимум две тенденции действуют здесь одновременно. Во-первых, происходит высвобождение, либерализация смыслов, возбуждаемая культурной и обыденной рефлексией по поводу их утраты, мутации, подмены в компенсаторных, имитационных и манипулятивных практиках, или, напротив, обнаружения «новых смысловых горизонтов» и новых способов их креативности. Во-вторых, не прекращается и воспроизводство смысловых универсалий, общепринятых обоснований человеческой активности и «внимания к жизни», позволяющих понимать ход событий, ориентироваться в обстоятельствах, принимать решения. В поликультурном обществе все эти процессы и их различные проявления совмещаются неординарным образом, форматируя смысловую морфологию социума, которая в нашем случае тяготеет к рутинным традиционным образцам. И, не избегая ассоциаций вполне традиционного гуманистического духа, можно временно задержаться на словах пост-мыслителя Жиля Делеза: «Задача сегодняшнего дня в том, чтобы заставить пустое место циркулировать, а доиндивидуальные и безличные сингулярности заставить говорить, короче, чтобы производить смысл.»[4] (Делез, 1995:97).

Литература

1. Болтански Л., Тевено Л. Социология критической способности / Л.Болтански, Л.Тевено // Журнал социологии и социальной антропологии. - Т.111. - № 3. - 2000. - С. 66-83.

2. Больц Н. Азбука медиа. - М.: «Европа», 2011.

3. Гумбрехт Х.У. Как «антропологический поворот» может затронуть гуманитарные науки? // НЛО, 2012.

4. Делез Ж. Логика смысла. - М.: Издательский Центр «Академия», 1995. - 302 с.

5. Костенко Н. Знание о смыслах: исследование глубины и поверхности / Н.Костенко // Соціологія: теорія, методи, маркетинг. - № 4. - 2011. - С. 3-31.

6. Луман Н. Социальные системы. Очерк общей теории. - Санкт-Петербург: Наука, 2007. -648 с.

7. Смислова морфологія соціуму / За ред.Н.Костенко. - К.: Інститут соціології НАН України, 2012. - 422 с.

Размещено на Allbest.ru