Идеологические мифы социологического операционализма: проблемы культуры социологического мышления

Размещено на http://www.allbest.ru/

Идеологические мифы социологического операционализма: проблемы культуры социологического мышления

Николаенко Л.Г.

кандидат філософських наук, доцент кафедри соціальних структур та соціальних відносин Київський національний университет імені Тараса Шевченка

В статті розглядаються проблеми культури соціологічного мислення та можливі викривлення соціологічного знання в силу неадекватного використання методу операціонального визначення понять в соціологічному дослідженні.

Ключові слова: культура соціологічного мислення, операціональне визначення понять, операціоналізм, позитивізм, міф, ідеологія

Необходимость обоснования понятия культуры социологического мышления обусловливается множеством факторов. Основными среди них являются:

- социальная неоднородность социологического сообщества;

- множество теоретически несогласованных методологических ориентаций среди социологов, обусловленное различием в их социальных ориентациях;

- социальная дифференцияция профессионального языка и лексики, которые объединяются только названием - социологические, но различаются социально-ориентированными целями и задачами и так далее.

Как видим, ответ на вопрос о том, что представляет собой реальная культура социологического мышления и социологическое понятие о ней, для социологов не могут считаться второстепенными.

Существующая в капиталистическом обществе социальная дифференциация людей не могла не отразиться и на социологическом мышлении, которое, хотя и имеет свои древние корни, нашло свой окончательный выход в социум только в первой половине XIX столетия, а к его концу нашло и своего носителя - профессиональное сообщество людей, называемых социологами, которые, хотя и сообщество, но тоже весьма неоднородное в социальном отношении.

Именно социальная неоднородность социологического сообщества, хотя и является вторичной в отношении к общей социальной неоднородности капиталистического общества, обусловливает собой формирование дискурсивных практик - никогда не заканчиваемого социально неоднородного теоретического конфликта, интерпретируемого по молчаливому согласию всех как единственно возможный способ поиска истины.

Не без этого, но беда вся в том, что противоречия, пронизывающие этот конфликт в большинстве своем не могут быть отнесены к диалектическим, они порождают только ориентацию на изощренность в поиске аргументов, направленных, по меткому выражению К. Мангейма, против оппонентов. Правда, он так оценивал политические, а не научные дискуссии, но именно в этом и был не прав. Политика из науки никогда и никуда не девалась. Только в последние два столетия она укрепилась в науке окончательно и надолго, потому что власть и знание в это время встали рядом, а знание оказалось даже в подчинении у власти.

Уже Ф. Бэкон знал об этом и указал в своем «Новом органоне». При внимательном прочтении этого труда можно увидеть, что будучи, если пользоваться современной социологической лексикой, представителем социальной элиты (читай, представителем дворянского класса) он видел связь знания и власти как знание господствующего класса о власти.

В противоположность этому социалисты-утописты попытались показать возможности того, каким образом власть может использовать знание не в частных интересах отдельно взятого слоя людей, а в интересах всего общества, что потом нашло свое теоретическое и практическое воплощение в марксизме.

Как видим, уже в то время, в ходе протосоциологического формирования социологического мышления, были заложены основы для его социального раскола на две противоположные по своим социальным ориентациям культуры мышления, где ориентация ученых на поиск способов научного обеспечения общих или действительно социальных интересов закладывала основы классической тенденции в социологической науке, а ориентация на научное обеспечение частнособственнических интересов, которые то ли по недоразумению, то ли сознательно тоже были отнесены к социальным (общим), хотя общего в них лишь то, что многие верят в то, что частным интересом заражены все.

Далее мы увидим, что основной задачей в позитивистской социологии станет ориентация индивидов и групп на частное в общественных отношениях, что не дает основания, вопреки расхожему мнению, навязываемому социологическому сообществу самими позитивистами, относить данное направление исследований к социологической классике.

Здесь мы попытаемся осветить лишь некоторые аспекты позитивистски- ориентированной культуры социологического мышления.

Сами позитивисты здесь могут возразить, задав вопрос: «Каким образом все это может быть измерено». Ответим: «Кто мешает, измеряйте! Наша задача определить те признаки, по которым можно идентифицировать данную культуру, не прибегая к измерениям».

Мало того, знание о том, какое количество, например, в украинском социологическом сообществе, персональных носителей данной культуры или в какой степени они ориентируются на принципы позитивистского понимания социального мира, нисколько не добавит к знанию о том, что такое социологический позитивизм. Лучше заняться измерением социальных последствий от господства позитивизма в науке в целом и в социологии в частности.

Например, что для позитивистов будет весьма приятно услышать, возможности для столь интенсивного наступления религии в постсоветском обществе не в последнюю очередь зависят от степени влияния позитивистской методологии на познавательный процесс. Сама идея о возможности формирования так называемой позитивной религии, сформулированная еще Контом, не прошла и не проходит для науки бесследно. Она придала не только богословам, но и верующим ученым или сомневающимся ученым, уверенность в своей правоте и ориентировала их на своеобразную социальную переориентацию: отвергать наличие гносеологического конфликта между религиозной верой и истиной и говорить о наличии исторически не состоятельного социального конфликта между верующими и неверующими.

Например, Моркина Ю. в статтье по проблемам социальной эпистемологии «Религия и наука. Война или гармония?», опираясь на Стива Фуллера пишет: «Исторический конфликт между наукой и религией был более социальным, чем когнитивным», т.е конфликтом между государством и церковью.

Существуют или нет философские (читай, когнитивные или гносеологические - Н.Л.) основания для конфликта между наукой и религией? На этот вопрос Фуллер отвечает отрицательно. Прежде всего, он обращается к истории науки, напоминая читателю, что в историческом плане наука с самого своего зарождения была инспирирована религиозными идеями, причем относящимися именно к монотеистической религии». [3] Почему был? Его что, больше нет?

Несколько позже Моркина добавляет, что сам Фуллер относится к религии с подозрением, но тем не менее у него «теория разумного замысла научна» и это - ”одно из основных положений фуллеровского анализа. Научными являются в равной степени как теория разумного замысла, так и неодарвинизм”. [3]

А что же сама Моркина? Она никак не определяет свою собственную позицию в этом вопросе, хотя конфликт между религией и наукой есть и когнитивный, и социальный. Рост числа верующих ученых не показатель снятия когнитивного конфлита между религиозной верой и научным знанием.

Однако, продолжим.

Сердцевину позитивисткой культуры мышления в социологии составляет операциональное определение понятий - логическая процедура перевода (интерпретации) теоретически обоснованных понятий в эмпирически наблюдаемые признаки в реально существующих явлениях.

На самом деле операционализация - это известная в формальной логике научно обоснованная процедура работы с объемом понятия, которая требует теоретически обоснованного поиска оснований для деления понятий с целью выявления их логической структуры. В этом пункте и заключен первый миф позитивистского по сути социологического операционализма. Он состоит в отрицании социальной обусловленности поиска оснований для деления социологических понятий, которые являются понятиями о социальных связях, социальных действиях и социальных структурах и так далее и которые описывают дифференцированные на частные случаи общественные отношения.

Миф состоит в утверждении (или молчаливом согласии), что исследование производят одни субъекты в интересах других субъектов, но делают это как бы не имея никакой социальной ориентации. Если бы это было не так, практика как критерий истины утратила бы свое когнитивное значение.

В логике поиск оснований для деления понятий обусловливается практическими задачами, а в социологии вопрос стоит более конкретно - задачами социологического исследования, определяемыми в ходе описания актуальности темы исследования. По сути это одни и те же социально обусловленные задачи, формулировка которых зависит от способа социальной ориентации исследования в пределах классической или неклассической тенденции в науке.

Интересы - ”вещь” субъективная, практики их осуществления - объективируют их и именно поэтому они становятся критерием оценки степени практической возможности их осуществления и, соответственно, оценки степени объективности научных знаний, получение которых направлено на их обеспечение.

Классическая от неклассической тенденции в социологической науке здесь отличается в том, что для первой критерием оценки степени объективности социологического знания является общественно-историческая практика, а для второй - частные практики обеспечения частных интересов.

Они смогли бы быть согласованы между собой как стратегия и тактика социального действия. Но в капиталистическом общество это оказывается неосуществимым, потому что требует для этого не методологических, а политических и правовых способов влияния на ход решения проблем теоретического синтеза.

В либеральной науке такой подход обозван тоталитарным.

Второй миф состоит в том, что только и именно операциональное определение социологических понятий единственно возможное средство получения позитивного знания.

Здесь в один миф вложен второй - само позитивистское представление о позитивном знании, якобы лежащем в основании позитивистской культуры мышления в социологии.

На самом деле, знание, называемое позитивным и добываемое при помощи позитивистски понимаемого метода операционального определения социологических понятий, таковым не является.

Когнитивно привлекательный имидж позитивистски представляемому позитивному знанию придает несколько моментов или принципов познания, сформулированных еще Контом. Это и наблюдение, и возможность применения математических методов и так далее. Но дело все в том, что все это нивелируется одним положением - негативистским отношением к так называемым общим понятиям, культивируемое конфронтацией социологии с философией.

В результате получается, что позитивизм, громко заявив о том, что он открывает широкий фронт борьбы с субъективизмом (мифологией, религией, метафизикой, идеологитей и тому подобное), открыл широкую дорогу к действительному (положительному) научному знанию, включая и социологическое знание.

На самом деле вышло нечто иное: на пути к знанию (и в науке, и в образовании) был поставлен шлагбаум, который приоткрывается только тогда, когда в этом заинтересован капиталистический класс.

Иначе говоря, вместо открытого фронта борьбы с субъективизмом, позитивизм создал нечто гносеологически своеобразное - объективизм. Странно, что до сих пор не вошло в научный оборот понятие неосубъективизма или открытой декларации ориентации социологов-позитивистов на позитивное знание со скрытой, при этом, в позитивистской методологии частной воли предпринимателя (или работодателя, - как будет угодно).

В позитивизме существует два подхода к пониманию операционального определения понятий, ведущих к позитивному знанию. Это так называемая жесткая схема операционализма американского физика Перси Бриджмена, согласно которой возможна полная редукция понятия к в принципе наблюдаемым эмпирическим признакам, и так называемые мягкие или умеренные схемы, где признается присутствие в понятии нередуцируемого остатка.

Первый подход как бы утверждает возможность полного искоренения субъективизма в науке. Но если это социологи и если они хотят быть последовательными, тогда они обязаны признать, что социальное и естественное в принципе тождественны и никаких законов культуры не существует. Нынче даже не начало ХХ века и поэтому на это ни один из социологов открыто не пойдет.

Второй поход открывает широкий простор для социологического объективизма. Он дает возможность заявлять о своем стремлении к объективному знанию (ориентированному на общественные интересы), но при этом обслуживать частные интересы буржуазных партий, например, направлений в бизнесе, рекламе, религиозных организаций и тому подобное.

Как видим, позитивистский концепт позитивного знания, производимого незаинтересованным наблюдателем, ориентирован на весьма заинтересованных социальных субъектов, частные интересы которых далеко не всегда совпадают не только с объективной логикой исторического процесса, но и общими повседневными интересами людей, составляющих своим множеством то, что мы называем социумом.

Следующий миф состоит в том, что позитивистски понимаемое операциональное определение социологических понятий ориентируют ученого на наличие жесткой связи между наблюдаемым и ненаблюдаемым в изучаемом явлении, что совсем не может быть интерпретировано столь однозначно.

Если в физических явлениях такое еще допустимо, то в социальных далеко не очевидно. Физические и социальные явления - совсем не одно и тоже. Физическое может и может быть разложено без остатка на составляющие [На это представление и опирался Бриджмен.], а социальное - в принципе не может.

При более внимательном взгляде можно утверждать, что:

- физические явления и понятия физики как науки - нечто разное, хотя бы потому, что физические понятия в отличие от физических явлений, - как и все другие естественнонаучные понятия, - социально обусловлены [Именно по этой причине даже физический мир иногда рассматривают как волю и представление или как комплекс ощущений или как конструкт, создаваемый нашим субъективным сознанием и тому подобное.]

- деление понятий возможно лишь тогда, когда они имеют логический объем, потому что, например, категории, хотя и являются тоже понятиями, объема не имеют, точнее, их объемом есть единица - явление, существующее в единственном числе (например, пространство или время, или социальное пространство или время как явления) и существует лишь в четко ограниченных пространственно временных определениях;

- даже в понятиях, имеющих логический объем есть нечто, что не есть формально-логической составляющей их объема, а это само понятие как форма логического - снятый в этой форме процесс социальной детерминации познания или пребывающее в ней социально-обусловленное понимание реальности;

- деление понятий и деление явлений на составляющие, как видим, совсем не одно и тоже, - это несколько разные процедуры: первое логическая процедура, а второе - практически-технологическая, но в позитивистской культуре мышления они отождествлены.

Уже в этих положениях видны мифо-идеологические составляющие операционализма как сердцевины в позитивистской культуре социологического мышления.

Позитивисты - это как бы своеобразный невидимый колледж [Понятие, заимствованное из социологии науки.], - сообщество интеллектуалов, ориентированных объяснением социальной реальности в терминах естествознания, адаптированных к предмету социологии.

И все бы ничего. Как говорится, имеют право. Но беда в том, что все это никакого отношения не имеет к классической науке, хотя прикрывается одним многозначительным термином - позитивное знание. Как бы само собой разумеется, что если позитивизм, то и получаемое знание позитивное по определению. На самом деле это полная профанация классической науки, точнее, классической тенденции в научном познании и перевод классики в неклассику.

Скажем, связь наблюдаемого и ненаблюдаемого может быть установлена исключительно логическими, а не эмпирическими средствами, и объяснить социальную суть позитивистских требований к ученому нельзя в обход логики, согласно которой эти объяснения строятся. А они строятся на основании той или иной уже существующей социально-ориентированной теории (или гипотезы).

По большому счету в этом нет ничего крамольного, если бы в операционализме не существовала тенденция сводить (редуцировать) все возможные методы социологического познания к методу операционального определения понятий. И опять же, не редукция как метод (Или наблюдение, или математические методы, или любые другие методы эмпирического социологического познания.), виновата, а позитивистский способ ее применения в социологическом познании.

Следующий операционалистский миф может быть описан так.

Согласно операционализму, операциональное определение социологических понятий есть методом выявления скрытых от прямого наблюдения структур. Это положение можно признать бесспорным. Но вопрос весь в том, что этот метод дает возможность выявить лишь функциональные, а не причинные связи, имеющие место в этих структурах. Отсюда следует, что приписывание этому методу универсального значения или абсолютизация его как единственно возможного способа получения позитивного знания ведет к сокрытию объективного существования в данных структурах еще и причинных связей (Не путать причины с факторами, что является особой темой для разговора. Факторов, под воздействием которых происходят социальные изменения, может быть множество, но все они не ведут к качественным изменениям или социальному развитию. Это дело причин. В этом контексте факторный анализ можно рассматривать как способ стратификации действительного причинного анализа, что и происходит, когда факторный анализ излагают с применением терминологии, заимствованной из причинного анализа. Кроме того, следовало бы различать, причинение и влияние. Первое, как уже говорилось, ведет к качественным изменениям, а второе - к функционально/дисфункциональным.).

Именно анализ причинных связей показывает то, почему возможны радикальные структурные изменения и к каким историческим последствиям это приводит. Функциональные связи могут привести к переформатированию структур, а причинные - к системным изменениям и переходу в иное качественное состояние социальных систем. Абсолютизация функциональных связей ведет к сокрытию причинных, что сеет иллюзию невозможности качественных изменений: переходу от одного исторического типа общественного устройства к другому.

Мифическая составляющая всего этого состоит именно в прямом или скрытом утверждении того, что нет никакой объективной возможности для действительного социального развития. Скажем, небезызвестный Фукуяма вгорячах заявил даже, что история остановилась, то есть, СССР больше нет, а значит капитализм вечен. Правда, потом поправился, но факт есть факт и миф есть миф.

Время остановить нельзя, и социальное время - тоже! Вопрос только в том, какие социальные силы (субъекты) конституируют нынешнее социальное время и чего нам всем от них ждать? Этим-то и должна заняться классическая социология, потому что ответы на эти вопросы позитивистам не под силу: не позволит дать эти ответы сам позитивизм и свойственный ему операционализм. Они могут описывать только частные структурные изменения, функциональные по своему социальному предназначению (охраняющие и воспроизводящие капиталистический социальный порядок).

А что это как не идеология?

Следующий миф состоит в утверждении того, что теоретические социологические модели, как воплощение позитивного знания, не являются социально-ориентированными. Этот миф базируется на следующих четырех основных логических процедурах, свойственных операциональному определению социологических понятий, выраженных вербальными средствами в языке операционалиста:

- фиксация эмпирической ситуации и определение признаков наблюдения средствами языка;

- описание признаков, что есть переводом данных наблюдения в систему понятий, согласующихся с заданной теоретической концепцией;

- измерение степени распределения определенных в описании признаков;

- выводы о возможных факторах (а не причинах), обусловливающих выявленную степень распределения признаков.

Разумеется, все это делается не в терминах некоей абстрактно понимаемой теоретической социологической модели, а социально-ориентированной теоретической концепции, иначе она не будет социологической.

Если ваша концепция рыночно-ориентированная, то и термины, в которых она изложена будут рыночно-ориентированными.

Мифо-идеологический момент во всем этом заключен, тем не менее, в более глубоком, а именно в логическом содержании операционального определения понятий.

Дело все в том, что выводы о возможных факторах (а не причинах), обусловливающих выявленную степень распределения признаков не являются в полном смысле логически-синтетическими.

Понятие выражает не существование явлений, а связи между ними. Если деление понятий может быть отнесено к аналитической процедуре и включает в себя все четыре выше указанных момента, то завершающим результатом исследования должен быть вывод о том, что представляет собой не структура, а система, обеспечивающая не только целостность явления, но и его развитие. Ориентация на описание структур и объяснение возможных параметров изменения функций не ведет к синтезу знания, хотя обеспечивает прагматические потребности субъектов заказа на исследование.

Вопрос о социальном развитии в позитивизме даже не поднимается. А спорадическое употребление тем или иным социологом соответствующих слов, не поднимает их на уровень понятия о социальном развитии.

Скажем, разговоры о росте экономики совсем не обязательно относятся к обсуждению проблем, связанных с социальным развитием. В лучшем случае проблема социального развития редуцируется к росту зарплат или пенсий, съедаемых системной инфляцией; или к развитию (Финансируемой из бюджета, точнее, из кармана налогоплательщика.) экономической инфраструктуры, нужной больше для бизнеса, нежели для простых обывателей. идеологический миф социологический операционализм

Логический синтез, который должен был бы следовать за операциональным определением понятий, - это возвращение к самому понятию, обоснованному не только на предмет достоверного существования отраженных в нем связей, но и на предмет такого их изменения, за которым должен следовать вывод о путях социального развития: выход за пределы повседневности в иное историческое время.

Ничего этого не только в операционализме, но и в культуре позитивистского способа социологического мышления нет.

Попробуем это обосновать более подробно.

Логическое деление понятий, последующее измерение и статистическая обработка данных без математики невозможна. Но что представляют собой понятие числа и количества - вопрос не математики, а философии математики. Следовательно, апеллировать к математике или свойственной ей логике без знания того, что такое логика, а тем более, математическая логика, глупо.

Знание в классической науке предполагает системность знания, а позитивизм ориентирован на наличие в нем фрагментарности, что дает возможность позитивистам приписывать математике несвойственные ей когнитивные возможности.

Для подтверждения сказанного приведем один достаточно наглядный логический пример.

Так известный философ, совсем не марксист, а последний в истории философии неоплатоник, Алексей Лосев, сопоставляя математическую логику и одно из ее направлений - логистику, пишет в статье «Критические заметки о буржуазной математической логике»: ”Логистики, по-видимому, думают так, что если в тройке заключено три единицы, то больше ничего в этой тройке и нет. А это как раз - догматическая метафизика. Тройка, во-первых, состоит из трех единиц, а, во-вторых, не состоит из них и есть некая неделимая, абсолютно-целостная индивидуальность. Если бы тройка состояла для нас только из трех изолированных единиц, то мы не могли бы понять, что такое «миллион», потому что понимание миллиона реализуется у нас уже во всяком случае без всякого раздельного представления всего этого миллиона изолированных единиц. [2]

Как видим, тройка (число) может быть рассмотрена:

- и как реально существующее множество или явление;

- и как математическое понятие, предполагающее возможность разложения на составляющие его единицы или прибавления к нему некоторого числа единиц;

- и как формально-логическое понятие, предполагающие возможность производства некоторого числа логических операций, что создает возможность для конституирования математической логики;

- и как диалектическое понятие, где указывается не только на наличие в нем объема, но и неразложимой на составляющие системности или специфической целостности, множество которых составляет весь мир вокруг нас, включая нас самих.

Но что происходит в операциональном определении социологических понятий? В нем редуцируются все указанные моменты кроме возможности разложения объема понятия на составляющие и операции, которые с ними можно производить.

А между тем, в числе как в явлении существует иерархия объективных связей между составляющими его элементами, а как в понятии - выражена исторически сформированная и присущая не только ученым способность воспринимать единицы как в их разделенности, так и в их связи или целостности. Ученый же отличается от любого обывателя тем, что может не только воспринимать и не только выявлять, описывать и объяснять указанные связи, причины их изменений, но и определять близкую и достаточно отделенную перспективу для всех нас.

Операционализм же ориентирует ученых на представление явлений как изначально дифференцированных множеств и отвлекает от необходимости объяснять реальные социальные последствия от такой дифференциации.

В этом отношении операциональное определение понятий представляет собой разновидность дискурсии - системы логических процедур, не предполагающих интеркурсивного (либо предполагающих лишь частичное) синтеза полученных данных.

Математическое представление о тройке (числе) как состоящей из трех единиц и есть разновидность дискурсии. Даже математическое понятие интеграла есть понятием суммы или последовательности математических операций, называемых интегрированием. Такая особенность математического мышления, которое привносится в социологию, но не интегрируется в ней, а принуждает самих социологов (Правда, преимущественно занятых в эмпирической социологии. Проблема математической мифологии в социологии - тоже особая тема для разговора.) становиться социологами-позитивистами.

Здесь следовало бы заметить, что социум и не предъявляет математику требование знать о том, что в тройке есть нечто большее, нежели три единицы. Но социологу об этом знать обязательно, а тем более тому социологу, который тесно связан с эмпирическими исследованиями или излагает студентам значение математических методов в социологическом познании. Если он не знает об этом, он уничтожает социальное не только в своей голове (в которой больше нет понимания того, что это такое), но и в реальности, потому что культивируемое им «позитивное знание» асоциально в своем основании, но именно оно становится ориентиром для реальных социальных действий.

Заметим, что в обществе, распавшемся на классы, операционализм и основанный на нем позитивизм, - наиболее адекватные идеологии, «объясняющие» естественность законов социальной дифференциации, социальное неравенство и тому подобные, доставшиеся нам от истории, химеры. И беда как раз состоит в том, что множество ученых сами искренне верят в то, что так оно и есть, что во всем этом есть нечто естественное и закономерное, что так устроена история и по-другому быть не может. Запрет, наложенный операционализмом и позитивизмом на теоретический синтез, не дает им возможности понять, что логика, а, следовательно, и культура их позитивистского мышления давно вошла в радикальное противоречие с объективной логикой исторического процесса, где все более настойчиво напоминает о себе тенденция социализации, выражаемая в практиках обобществления, а в идеях - в теоретическом синтезе знаний об обществе как движении в некапиталистическое будущее.

Иначе говоря, дискурсия господствует сегодня не только в логике и вербальных практиках. Но социологам-позитивистам следовало бы понять, что дискурсивная природа их собственного профессионального мышления тяжелым бременем ложится на плечи человечества.

Попробуем и здесь подтвердить сказанное на примере.

Поль Брегг написал книгу «Шокирующая правда о воде и соли». Мы не будем здесь обсуждать ее достоинства, но лишь приведем одно из его высказываний. Брегг пишет: ”По утверждению Б. А. Ховарда, автора книги «Исследование человечества», тело человека содержит различные вещества, вполне достаточные для организации некоторых видов производства. Водой, которая содержится в организме человека, можно наполнить бочку емкостью в 40 - 45 л; из жира изготовить 7 кусков мыла; из углерода - 9000 простых карандашей; из фосфора - 2200 головок спичек; из железа - один гвоздь средних размеров; из кальция (известняка) приготовить побелку, которой хватит на ремонт курятника.

Поэтому, если пойти в обратном порядке и взять указанные продукты производства, добавить к ним в заданных пропорциях кобальт и некоторые другие компоненты, то в результате, после соответствующего приготовления, получите обычного человека». [1].

Вот красивый образчик позитивистского мышления, в применении его к объяснению сути человеческого существа.

Что касается разложения, то имея необходимые технологии, тело человека можно разложить на фракции, а потом сделать гвоздь или побелить курятник. Но двигаясь в обратном направлении человека не восстановить. Хорошо, если о нем останется хоть какая-нибудь память.

Существует еще один способ разложить человека на составляющие, что и делают паталогоанатомы (в случае необходимости) или специалисты по анатомии человека. Но они имеют дело с трупами, от которых осталось только название тела (понятие тела, к которому смерть редуцировала живого субъекта. наделенного способностью жить среди людей и вступать с ними в различные отношения, именуемые культурой), а не с живыми людьми.

Культура мышления - это не только способ понимания реальности, но и показатель практического отношения к ней, и возможных последствий этого отношения. Если это научное мышление - оно еще и результат особого способа социализации индивида. А если это ученый, то он еще и входит в соответствующее сообщество ученых, с которым себя идентифицирует, и ведет себя в соответствиями с принятыми в этом сообществе правилами, называемыми методологическими постулатами.

Забывать обо всем этом или умалчивать, заявляя, что вы ориентируетесь исключительно на объективную истину, и значит быть позитивистом.

После операционализма и, между прочим, структурного вместе с функциональным, анализом, изгоняющими из социологии общие (а это и есть синтетические) понятия, остается только мертвечина. Без этого невозможно безудержное накопление реального богатства на одном социальном полюсе и массовое обнищание - на другом, списываемое якобы на естественную стихию, господствующую в экономике.

Если такая стихия существует, то какую роль в обществе выполняет общественная наука, вместе с социологией?

Операционалисты, правда, могут возразить, что они работают только с понятиями, точнее, с объемами понятий. Но разве понятия не являются проявлением логического в нашем мышлении, разве после операционализации социологических понятий с мышлением самих операционалистов ничего не происходит?

Вот еще один пример.

Препарированное позитивистами понятие класса, методом его операционализации (простите, стратификации), порождает иллюзию того, что классов больше нет, что, скажем, забастовки элемент лишь классовых ситуаций, что профсоюзы к классам не имеют никакого отношения (хотя такими есть только желтые профсоюзы, занимающиеся практическим воплощением технологий социально-политической инкорпорации наемной рабочей силы в политико-экономическую систему капитализма и обслуживающие интересы тех, кто их создает и финансирует их лидеров) и так далее.

А если классов нет, то наука может быть исключительно бесклассовой, а мировоззрение - исключительно либеральным (Разве что еще и религиозным).

Но есть одна загвоздка. Сами либералы так не думают. Они точно знают, что классы есть, но только низшим классам этого знать не положено, что бы не возникало и не развивалось их классовое сознание.

В качестве вывода можно сказать, что именно превращение операционального определения социологических понятий в операционализм - как систему универсальных принципов понимания и объяснения социальной реальности, создает логико-гносеологическую и социально-эпистемологическую базу для всего позитивизма. Но именно эти принципы, - ни один из них, - не выдерживает действительной позитивной критики, то есть критики, основанной на принципах классической или последовательной науки.

Можно было бы продолжать описывать все мифотворческих способности позитивизма, например, показать, каким образом научное наблюдение, применяемое позитивистами, якобы подчиненное принципу незаинтересованности наблюдателя, коррелирует с политическим надзором (М. Фуко), но это уже детали. Главное понять, что позитивистски-ориентированная культура социологического мышления к классическому социологическому знанию имеет лишь косвенное отношение и что отступление в некласику иначе как интеллектуальной девиацией назвать нельзя.

Литература

1. Брегг П. Шокирующая правда о воде и соли. - Электронный ресурс: http://lib.aldebaran.ru/author/bryegg_pol/bryegg_pol_shokiruyushaya_pravda_o_vode_i_soli/

2. Лосев А. Критические заметки о буржуазной математической логике. - Электронний ресурс: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Losev/krit_zam.php

3. Моркина Ю.С. Религия и наука: война или гармония? - Электронный ресурс: http://journal.iph.ras.ru/2008_4.pdf

Размещено на Allbest.ru