Проблемы в статистике внутрироссийской миграции, порожденные изменением методики учета в 2011 г.

Аннотация

Статистика долговременной внутренней миграции в 2011 г. претерпела серьезные изменения, связанные с включением в число мигрантов лиц, зарегистрированных не только по месту жительства, но и по месту пребывания на срок 9 месяцев и более. Эти изменения привели к резкому увеличению числа учтенных мигрантов, изменению структурных характеристик потоков. В результате изменения методики учета, сразу после окончания срока регистрации мигрант автоматически считается выбывшим в обратном направлении. В статье проанализированы последствия появления в статистике внутристрановой миграции новой категории - «возвратившиеся после временного отсутствия», выявлены связанные с этим проблемы оценки масштабов миграции, ее направлений, влияния миграции на численность населения отдельных территорий страны. Кроме того, показано, что текущая методика статистического учета искажает структурные характеристики миграции, наиболее сильно в молодых возрастах.

Примечание: МП - место пребывания, МЖ - место жительства.

Источник: Росстат, текущий учет.

мигрант не оформляет новой регистрации по месту пребывания, но остается проживать в месте временного пребывания. В таком случае статистика фиксирует фиктивное выбытие, что сказывается на численности населения двух территорий, его структурных характеристиках.

Понятно, что и после 2011 г. внутрироссийские мигранты могли переезжать на любой срок и не оформлять регистрацию по месту жительства или пребывания, что в определенной мере (но не понятно, в какой) компенсирует переучет вследствие фиктивных прибытий/выбытий. Но проблемы статистики долговременной миграции связаны не только с реалистичностью масштабов внутристрановой миграции, но и с адекватностью оценки населения регионов, муниципальных образований и отдельных поселений, структурных характеристик миграции и др., связанных с появлением новой категории в статистике миграции - «возвратившиеся/выбывшие к месту жительства после временного пребывания на другой территории». В 2011 г. число «возвратившихся» составляло всего 10,8 тыс. человек, но в следующие годы оно стало быстро расти и после 2016 г. превысило 1 млн или примерно 25% всех внутристрановых переселений (рисунок 1). Поэтому изменение методики учета мигрантов имело как скорый эффект, в полной мере проявившийся уже в 2011 г., так и отложенные последствия, масштабы которых стали понятны через несколько лет и осмысливаются только сейчас.

Цель данной статьи - обозначить проблемы, связанные с появлением этой новой статистической категории мигрантов, предостеречь исследователей от ошибок и неверных трактовок и интерпретаций данных при анализе процессов внутренней долговременной миграции.

В статье использованы данные текущего учета внутренней миграции, в основной своей части находящееся в открытом доступе, т. е. опубликованные в официальных статистических изданиях, базах данных Росстата. Неопубликованные данные относятся к детальному выделению возрастных групп мигрантов, на которых новые проблемы могут быть видны, как нам представляется, наиболее выпукло.

Таблица 1. Прирост населения за счет межрегиональной миграции, 2018 г., на 1000 населения соответствующего возраста, топ-10 регионов-лидеров и аутсайдеров по значению показателя

Источник: Росстат, текущий учет.

Рисунок 4. Миграционный прирост (убыль) сельского населения России по возрастным группам, тыс. человек

Источник: Росстат, текущий учет.

Подобным образом после изменения методики учета миграции в 2011 г. менялась возрастная структура перераспределения населения между городскими и сельскими поселениями. Вплоть до 2010 г. пик миграционной убыли сельского населения во внутрироссийской миграции приходился на возраст 17-18 лет, в целом значительные миграционные потери сельская местность несла до возраста 30 лет, в 40-60-летнем возрасте отток сменялся слабым притоком, с 70-летнего возраста отток вновь возобновлялся (это укладывается в общемировые тенденции - люди «старших» пожилых возрастов нередко, овдовев и оставшись без поддержки, покидают сельскую местность и переселяются в города (Serow 1996), подобное отмечают и российские исследователи (Карачурина, Иванова 2017)). Изменение методики учета в 2011 г. поначалу привело к резкой поляризации возрастного профиля баланса миграции, но не изменило его (рисунок 4). Однако уже к 2014 г. пик миграционного оттока сместился на возраст 16 лет и в последующем закрепился за этим возрастом. В возрастах же 19-22 года сельское население начало получать миграционный прирост населения, чего до этого не наблюдалось.

В 2011 г. резко выросли выбытия из сельской местности в самых молодых возрастах, начиная с 16 лет, причем прежде всего в результате внутрирегиональной миграции. В этом возрасте дети массово заканчивают основную школу (9 классов) и поступают в учреждения среднего профессионального образования (СПО), где заканчивают обучение к возрасту 18-20 лет. Учреждения СПО чаще всего базируются в городских поселениях, немало выпускников сельских школ переезжают в них в целях обучения, чаще всего - в ближайший подходящий город своего региона. По окончании обучения они считаются «возвратившимися», что, в силу, по-видимому, массовости предшествующего оттока, перекрывает выезд молодежи в города в целях получения высшего образования (пик оттока с этой целью, кроме того, приходится на возраст 18 лет). Насколько реален этот возврат, непонятно, возможно, выпускники системы СПО массово и не остаются в городах сразу после получения образования. Хотя немалая часть из окончивших СПО впоследствии поступает в вузы.

В целом есть обоснованные сомнения, что фиксируемые статистикой «возвращения» молодежи после учебы имеют такие масштабы, какими их видит текущий учет. Реальный масштаб возвращений после учебы, к сожалению, скрыт в фактах формального окончания регистрации после временного проживания молодых людей в местах получения образования. При этом происходит завышение численности населения регионов и поселений, получивших существенный приток населения в результате «возвращения». Что не менее важно, искажается число лиц в молодых, фертильных возрастах и, вероятно, существенно, - возрастные коэффициенты рождаемости. Возможно, пусть и не в такой степени, искажение численности населения и в иных возрастах.

В целях более адекватного представления о масштабах перетока населения указанных молодых возрастов между регионами, между городскими поселениями и сельской местностью лучше рассматривать группу населения 15-24 года суммарно. Это вынужденная мера. Более глубокому изучению процесса способствует большая дезагрегация данных, но в данном случае она, к сожалению, скорее приведет к искажению результатов анализа.

Искажение иных структурных характеристик миграционных потоков

Статистика долговременной миграции, помимо данных о масштабах и направлениях переселений и базовых демографических характеристиках мигрантов (пол, возраст), содержит немало иной информации, например, об уровне образования мигранта, его семейном положении, занятости, причинах миграции и др. Эта информация записывается при регистрации по месту жительства или пребывания. В течение времени, на которое человек оформляет регистрацию, его социально-демографические характеристики могут изменяться. Но если часть характеристик изменяется предсказуемо (возраст увеличивается к окончанию срока регистрации, и его можно легко пересчитать), то изменение других характеристик невозможно отследить, не привлекая к этому самого человека или, например, административные данные, где такая информация может содержаться.

Росстат собирает и публикует информацию о причинах миграции лиц в возрасте 14 лет и старше. Очень большая часть переселений связана с достаточно неопределенными причинами: «причины личного, семейного характера», не дифференцированные на более точные причины, «иные причины» и «причина не указана». Остальные причины можно связать с работой, учебой, переселениями в составе семьи и др. В 2011-2015 гг. на эти причины приходилось от 45 до 48% переселений, остальные оставались неопределенными.

Однако с 2016 г. Росстат, помимо вышеупомянутых (работа, учеба и т.п.), стал указывать в качестве причины миграции «возвращение после временного отсутствия», и эта причина сразу же оттянула на себя 26,5% всех внутристрановых миграционных перемещений. В международной миграции в 2016-2018 гг. на эту категорию пришлось 95% выбывших (Чудиновских 2019). При этом, как говорилось выше, возвращение после временного отсутствия стало возможным уже в 2011 г., а указывать ее в качестве отдельной причины стали только в 2016 г., когда число таких «возвращающихся» превысило четверть всех фиксируемых статистикой внутристрановых миграционных переселений. Получается, что «возвращающиеся» в 2011 -2015 гг. скрывались за другими причинами, судя по всему, причина, указанная при регистрации, автоматически фиксировалась и по ее окончании. Но это явно приводило к искажению информации о реальных причинах миграции.

Так, в молодых возрастах в структуре причин миграции очень важную роль играют перемещения с целью учебы. Вплоть до 2015 г. роль этой причины возрастала, в группе 18-19-летних достигла 76% (рисунок 5). Некоторыми экспертами это интерпретировалось как результат роста образовательной миграции после введения ЕГЭ. Но после того, как в 2016 г. «возвращение после временного отсутствия» было включено в число причин миграции, эта причина оттянула на себя 36-37% всех причин миграции в возрасте 18-19 лет и 40-43% в группе 20-24 года. В возрасте 18-19 лет она немногим уступала причине «в связи с учебой», а в возрасте 20-24 года стала главной. Доля остальных причин миграции соответственно сократилась, в наибольшей мере - миграция в связи с учебой. Видимо, в 20-24-летнем возрасте эту причину указывают те, кто переезжает в связи с продолжением обучения в магистратуре, аспирантуре и на иных формах поствузовского образования.

Рисунок 5. Внутрироссийские мигранты в возрасте 18-19 лет и 20-24 года по причинам миграции, 2011-2018, %

Источник: Росстат, текущий учет.

Интересно, что, если смотреть на общее распределение внутрироссийских мигрантов по уровню образования, подобных скачкообразных изменений не происходило, доля переселенцев с высшим образованием плавно росла, увеличившись на 1,7 п.п. за 2011-2018 гг., что в целом, видимо, соответствует увеличению доли высокообразованного населения в стране в эти годы. Однако доля лиц с высшим образованием в общем числе мигрантов в возрасте 20-24 года неуклонно снижалась (таблица 2). В то же время, число лиц со средним образованием в возрасте 20-24 года увеличилось со 109,6 тыс. в 2011 г. до 197,4 тыс. в 2018 г., а их доля - с 23,5 до 38,2%. По всей видимости, это связано с массовым «возвращением после временного отсутствия», особенно после 2015 г., тех, кто в 2011 и последующие годы переезжал с целью получения образования. Подавляющее большинство этой цели достигали, их уровень образования менялся, однако статистика миграции учитывала возвратившихся с тем уровнем образования, который они указывали при поступлении на учебу - чаще всего средним общим (полным). Т.е. уровень образования мигрантов в этом возрасте явным образом искажается, ежегодно сотни тысяч людей мигрируют с целью получения образования, но результат статистика миграции не отражает.

В иных возрастах доля лиц с высшим образованием среди мигрантов увеличивалась. Отметим, что в России после 25 лет уровень образования может меняться у сравнительно небольшой доли населения, процесс получения высшего образования к этому возрасту обычно завершается.

Кроме того, в течение 2011-2018 гг. в структуре внутрироссийских мигрантов увеличивалась доля лиц, не указавших образование, их число росло с 186,2 тыс. в 2011 г., 260,2 тыс. в 2012 г. до 507,0 тыс. в 2018 г. Однако число «возвратившихся после временного отсутствия» в 2018 г. составило 961 тыс. человек, и его резкий рост пришелся на период после 2012 г. Получается, что, если часть «возвратившихся» и попадала в категорию «не указавших уровень образования», она не была преобладающей.

Таблица 2. Доля лиц с высшим образованием в общем числе мигрантов соответствующего возраста, миграция в пределах России, %

Источник: Росстат, текущий учет.

Видимо, уровень образования мигрантов в России, особенно в молодых возрастах, занижен, так как «возвращающиеся» после учебы остаются с уровнем образования 4-5летней давности.

Таблица 3. Доля лиц с высшим образованием в общем числе выбывших мигрантов соответствующего возраста, миграция в пределах России, %

Источник: Росстат, текущий учет.

В России есть ряд регионов, являющихся явными центрами притяжения учебных мигрантов, к их числу, в первую очередь, относятся Москва, Санкт-Петербург и Томская область (От Волги до... 2019). Именно из этих регионов должны массово «возвращаться» в свои регионы мигранты, получившие высшее образование, и подавляющее их большинство будет в возрасте 20-24 года. Сравнение данных за 2011 и 2018 гг. показывает, что в общем числе выбывших доля лиц с высшим образованием в Санкт-Петербурге и Томской области мало изменилась, в Москве же существенно снизилась (таблица 3). Данные Росстата показывают, что в Москве в 2011 г. и в более поздние годы по непонятной причине многие мигранты не указывали уровень образования, хотя в числе выбывших еще в 2010-2011 гг. их доля была невелика. Видимо, по мере того, как эти не указавшие уровень образования лица переходили в категорию «возвращавшихся к месту жительства после временного пребывания» в столице, они начинали изменять и статистику выбытий в сторону увеличения доли не указавших уровень образования.

Если же обратить внимание на возрастную группу 20-24 года, то в ней доля лиц с высшим образованием резко снизилась в 2018 г., по сравнению с 2011 г., во всех трех регионах. Получается, что после получения образования люди из этих регионов не уезжают (выбывших с высшим образованием мало), а уезжают какие-то недоучки. Но на самом деле мы имеем дело все с той же проблемой - искажением текущим учетом реального уровня образования у очень большой доли мигрантов.

Подобным же образом обстоят дела с иными характеристиками порядка 1 млн внутрироссийских мигрантов - они в той или иной мере искажены.

После изменения методики учета миграции, уже в 2011 г. статистика зафиксировала существенные изменения процесса перераспределения населения между поселениями разных типов, а также между регионами. Проявились резко выраженные возрастные пики миграции, до этого сглаженные или вовсе невидимые. Однако неизбежное появление при изменившейся системе учета миграции категории «возвратившихся после временного отсутствия», с временным лагом в 3-4 года снова привело к сглаживанию их влияния на население мест оттока и вселения. Но скорее всего реального сглаживания не происходит или оно происходит в значительно меньшей степени, из-за того что многие «возвращения» происходят только на бумаге.

А если это так, то это означает, что масштабы регистрируемой миграции в России завышены. По нашей оценке, реальные масштабы внутрироссийской долговременной миграции в последние годы составляют не 4,1-4,3 млн человек, как следует из данных Росстата, а находятся в вилке 3,1-4,3 млн человек. Нижние границы такой оценки, помимо предположения о том, что все или почти случаи «возвращения» являются фиктивными, обосновывают и результаты Всероссийской переписи населения 2010 г.: согласно ее данным, за год до переписи 3,1 млн человек сменили место постоянного проживания, похожие оценки масштабов внутренней миграции давались по результатам переписи населения 2002 г. (Мкртчян 2009). В то же время по-прежнему некоторая часть долговременных перемещений россиян остается вне статистического учета, так как перемещающиеся не оформляют регистрацию. Это, вместе с предположением о низкой доле фиктивных возвращений, дает основания предположить и более высокие оценки масштабов миграции, близкие к оценкам Росстата.

Статистическими данными о структуре миграционных потоков с 2011 г. следует пользоваться с большой осторожностью. Исследователи должны отдавать себе отчет в том, что характеристики мигрантов, которые могли претерпеть изменения за период «временного пребывания на другой территории» (уровень образования, семейное положение и др.) статистический учет может оценивать неадекватно, что мы и пытались показать в этой статье.

Для повышения качества анализа процессов внутренней миграции и оценки численности населения регионов, муниципальных образований и поселений было бы целесообразно, чтобы Росстат отдельно выделял в публикациях и статистических разработках категорию «возвратившиеся/выбывшие к месту жительства после временного пребывания на другой территории». Такое выделение позволит получать реальные структурные характеристики остальных мигрантов, даже если существующая методика учета не позволяет корректно учитывать их для «возвратившихся». Пока же для исследователей эта категория мигрантов является скорее помехой, чем подспорьем.

Многих проблем в интерпретации и анализе статистической информации о долговременной миграции удалось бы избежать, если бы Росстат своевременно и развернуто оповещал пользователей об изменениях в методике сбора и обработки статистической информации, а также о возникающих проблемах ее получения. Например, о проблемах статистики международной миграции в 2018 г. стало широко известно лишь в середине 2019 г. Эксперты сообщили об аномальном притоке мигрантов в начале года // РБК, 23 июля 2019 г. Подробнее на РБК

Предстоящая Всероссийская перепись населения может, при качественном ее проведении, вскрыть отдельные неточности учета миграции. Например, она может показать реальное отсутствие молодежи после ее «возвращения» в сельскую местность или в малые городские поселения. С другой стороны, по результатам переписи, численность населения крупных городов может оказаться больше ее оценки на соответствующую дату, прежде всего за счет невыезда молодежи после обучения, а также иных категорий населения после окончания у них регистрации по месту пребывания. Возможно, перепись поможет в реальной оценке масштабов миграции в России за ряд предшествующих ей лет. Но все это возможно лишь при условии качественного проведения переписи, к двум предыдущим переписям населения имелось много вопросов (Андреев 2012; Мкртчян 2011).

внутристрановый миграция население

Литература

1. Алексеев А.И., Воробьев М.И. (2018). Сколько сельских жителей в России зимой? Вестник Московского университета. Сер. 5. Геогр., 5, 104-107.

2. Андреев Е.М. (2012). О точности результатов российских переписей населения и степени доверия к разным источникам информации. Вопросы статистики, 11, 21-35.

3. Карачурина Л.Б., К.А. Иванова (2017). Миграция пожилых в России (по данным переписи населения 2010 г.). Региональные исследования, 3(57), 51-58.

4. Кашницкий И.С. (2017). Влияние изменений в правилах учета миграции в 2011 г. на оценку интенсивности миграции молодёжи: когортно-компонентный анализ.

5. Демографическое обозрение, 4(1), 83-97.

6. Мкртчян Н.В. (2003). Возможные причины снижения иммиграции в Россию в 20002001 гг. Вопросы статистики, 5, 47-51.

7. Мкртчян Н.В. (2009). Миграционная мобильность в России: оценки и проблемы анализа. Социальная Политика: Экспертиза. Рекомендации. Обзоры, 11, 149-164.

8. Мкртчян Н.В. (2011). Динамика населения регионов России и роль миграции: критическая оценка на основе переписей 2002 и 2010 гг. Известия РАН. Серия географическая, 5, 28-41.

9. Габдрахманов Н.К., Никифорова Н.Ю., Лешуков О.В. (2019). «От Волги до Енисея...»: образовательная миграция молодежи в России. Москва: Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики», Институт образования.

10. Фомкина А.А. (2017). Расхождения в оценках численности сельского населения (на примере Тверской области). Вестник Московского университета. Сер. 5. Геогр., 6, 88-91.

11. Чудиновских О.С. (2001). Состояние и перспективы текущего учета миграции в России. В: В.А. Ионцев (ред.) Статистика и учет миграции населения. Научная серия: Международная миграция населения: Россия и современный мир (Вып. 8, сс. 30-55). Москва: МАКС-Пресс.

12. Чудиновских О.С. (2004). О критическом состоянии учета миграции в России. Вопросы статистики, 10, 27-35.

13. Чудиновских О.С. (2010). Современное состояние статистики миграции в России: новые возможности и нерешенные проблемы. Вопросы статистики, 6, 8-16.

14. Чудиновских О.С. (2019). О пересмотре Рекомендаций ООН 1998 г. по статистике миграции в российском контексте. Вопросы статистики, 26(8), 61-76.

15. Florinskaya Y.F. (2017). School graduates from small towns in Russia: Educational and migration strategies. Studies on Russian Economic Development, 28(1), 87-96.

16. Kashnitsky I. (2020). Russian periphery is dying in movement: a cohort assessment of internal youth migration in Central Russia. GeoJournal, 85(1), 173-185.

17. Mkrtchyan N., Vakulenko E. (2019). Interregional migration in Russia at different stages of the life cycle. GeoJournal, 84(6), 1549-1565.

18. Serow W.J. (1996) Demographic and socioeconomic aspects of elderly migration in the 1980s. Journal of Aging and Social Policy. 8(1), 19-37.

Размещено на Allbest.ru