Антропосоциокультурная парадигма в системе факторов развития современного общества

Размещено на http://www.allbest.ru/

Антропосоциокультурная парадигма в системе факторов развития современного общества

М.Н. Кузьмин

Аннотация

традиционный общество индустриальный

Избранная для обсуждения тема представляется сравнительно малоизученной. Ее ведущее положение в системе факторов социокультурной динамики современного общества осознано еще не до конца. Возможно, это результат известной «молодости» самого явления и трактующей его науки. Соответствующие процессы и связанные с ними различные варианты обобщения условий и обстоятельств организации взаимодействия человека, общества и динамично растущей культуры получают выразительное развитие лишь последние 4-5 столетий в связи с модернизацией - процессом спонтанного перерастания традиционного общества в индустриальное, современное, начавшейся под давлением ряда закономерных обстоятельств места и времени в Западной Европе на излете Средневековья.

Ключевые слова: общественно-исторический процесс, формационная теория, теория модернизации, социокультурный механизм общественной динамики.

Abstract

The topic chosen for discussion seems to be rather poorly studied. Its key position in the system of factors of the socio-cultural dynamics of modern society is not fully realized. Perhaps it is due to the “juvenility” of the phenomenon itself and the science that deals with it. The relevant processes and various options for generalizing the conditions and circumstances of the organizing the interaction between a person, society and dynamically growing culture have been developed only for the last 4-5 centuries. It is connected with the process of modernization, spontaneous development of traditional society into an industrial, modern one, which began under pressure from a number of regular circumstances of place and time in Western Europe at the turn of the Middle Ages.

Keywords: socio-historical process, formational theory, modernization theory, socio-cultural mechanism of social dynamics.

Ресурсный кризис экстенсивного земледелия, заявивший о себе в ряде стран Западной Европы в ХУ-ХУИ вв., был в целом следствием окончания процесса становления устойчивых национально-государственных территорий и тем самым закрепления конечных объемов национальных земельных фондов. Возникла коллизия, когда дальнейший экономический рост мог быть получен в основном лишь за счет факторов интенсивного типа - человека и культуры. Эта альтернатива обусловила смещение поиска новых ресурсов роста на интенсивные факторы (обмен, торговля, транспорт, связь, ближнее и дальнее мореплавание, кораблестроение и т. д.). Следствием этих изменений в жизни человека стало обособление в социальном пространстве атомизированной индивидуальной субъектности, обретающей суверенность и свободу в своих желаниях, намерениях и действиях, получающей возможность социальных перемещений, что означает расширение рамок и общей активности человеческой деятельности, растущее освоение человеком сил природы, а значит, развитие самого человека и в конечном итоге интенсивный рост антропогенной нагрузки на природу.

В целом же с развитием этих инновационных процессов тенденция к укреплению в Европе мелкотоварного хозяйственного уклада стала с XVIII в. вполне устойчивой. Впрочем, становление новых условий шло постепенно. Рост обменных процессов между системами «общество-природа» больше определялся ограниченностью условий традиционного общества. Поэтому актуальным оставался принцип самодостаточности, определявший границы потребностей человека как отдельного природного и социального существа с прогнозом их роста соразмерно эволюционному характеру их развития.

В ответ на давление дефицита экстенсивных ресурсов человек Нового времени находит способ удержания и укрепления достигнутого уровня существования в освоении новых видов деятельности, в переводе ее на товарность и включение в гравитационное поле рынка - места контакта встречных потоков спроса и предложения, осуществление различных экспертиз для итоговой оценки единицы обмена по меновым и стоимостным критериям и в зависимости от емкости самого рынка (сбалансированное равновесие). Базисным итогом этой перестройки является становление на основе обоюдного интереса устойчивой системы социальных связей нового типа, способной в пределах общего экономического поля обеспечить удовлетворение общих и частных потребностей контрагентов рынка. При этом рынок трансформирует не только систему хозяйственных связей - принципом его действия выступают равенство и свобода выбора социальных контрагентов. Рынок меняет и спектр мотиваций, создавая предпосылки для появления техногенных звеньев деятельности и их перерастания за границы естественных возможностей человека для организации динамичного современного общества с расширенным воспроизводством. Трансформация в локальном социуме экономических и социальных связей из непосредственно-личных в заочновещные создает социальный организм с совершенно иным характером, темпами и эффективностью развития.

Все это безмерно расширяет пределы возможностей человека, выдвижения и реализации им новых целей путем открытого постижения порядка мира, кодирования и аккумуляции нужного опыта в культуре, трансляции его новым поколениям с целью его освоения, сохранения, закрепления и воспроизведения ими в их культурности. Возникающий социум способен обеспечить устойчивое равновесие при более высоких темпах развития.

История общества Нового времени хронологически невелика - всего около 5 столетий, однако по плотности событий на единицу времени чрезвычайно динамична. Это объясняется «залповым» началом процесса роста категории индивидов-субъектов в рамках социального пространства. Вместе с тем картина перехода от традиционного общества к современному достаточно сложна. Она не исчерпывается готовыми характеристиками, выводимыми априорно из формационной теории общественно-исторического процесса. Для нее вряд ли пригодна - в силу чрезмерной формализации - и вариативная комбинаторика социальных субъектов этой трансформации, понижающая учет стимулов и условий их действия. Парадигматика же теории модернизации исходит из максимального учета реальных фактов при минимуме гипотетических теоретических построений.

Поэтому важнейшей перспективной задачей различных характеристик многообразного перехода должно стать создание обобщенной и вместе с тем дифференцированной картины модернизации как начинающегося при переходе Европы в Новое время процесса трансформации традиционного общества в современное. Трудность такого синтеза будет состоять не только в необходимости преодоления прежних перекосов, всегда оставлявших приоритет за экономической и социальной проблематикой и, наоборот, понижавших значимость антропологического, социокультурного и социодемографического знания, но и в необходимости преодоления эффекта колеи в целостной реконструкции парадигматики, присущей теории модернизации. И это в первую очередь относится к таким базовым ее культурным процессам, определяющим потенциал субъекта истории, как общий рост культуры общества и культурности человека.

Цель данной работы - на материале российской социальной истории ХХ в. показать ход и результаты российского антропосоцио-культурного процесса в контексте перемен, заданных общеевропейской модернизацией, оценить культурные инновации доктрины большевизма применительно к теории построения социализма.

Для этого нам потребуется вернуться на три десятилетия назад - на рубеж 1980-1990-х гг., когда российское общество сменило вектор своего движения в будущее, отказавшись от задачи строительства общества социализма, составлявшей главную цель его усилий в предшествующие семь десятилетий. Это был крутой поворот, поскольку теория социализма представляла собой не только прикладную теорию практического назначения, - она органически входила в общую марксову формационную теорию общественно-исторического процесса, занимая свое место в последовательной цепи формаций.

Между этими двумя ипостасями теории социализма при их конкретизации применительно к российским реалиям, и особенно при обосновании конкретной политической практики, внутри общих рамок просматривались весьма значительные расхождения. Они касались, прежде всего, оценки центральной фигуры, общей для обеих проекций, - субъекта общественного процесса в России. Его характеристика в одном случае фокусировалась на социально-политических аспектах, в другом - стремилась синтезировать антропосоциокультурный комплекс, что существенно обогащало исходную картину. Обращение к анализу этой группы проблем дает ключ к пониманию каузальной зависимости социальных, социокультурных, культурных и духовных процессов общественного перехода, подчиненность их антропологическим и социодемографическим основаниям и ритмам.

К аналогичного рода факторам относится и категория «культурности» общества. Она полагается одним из «попутных» результатов кумулятивного накопления обществом значимого социального опыта (культуры), и организация освоения его новыми поколениями этого общества с целью равнозначного развития сущностных сил и способностей человека - условие прогрессивного поступательного развития общества как целого. Выработка рациональных показателей хода данного процесса есть условие построения его целостной картины, оценки различий антропосоциокультурных характеристик субъекта практики, в том числе относительно сложности «вызовов», поставленных перед ним историей.

Итак, глубокий общественный кризис, дезорганизовавший в 1980-е гг. «штатный» ход развития советского общества, отразил несостоятельность доктрины большевизма в качестве рационального проекта общества будущего, ограниченность, неадекватность концепции культурной революции как универсального средства решения культурных проблем, что поставило в число первоочередных задач страны создание новой макрообъяснительной и практико-ориентированной модели общественного процесса, установление новой цели общества, его новой организации, поиск путей, обеспечивающих достижение этой цели.

Все это требовало новых разработок теории общества и исторического процесса в целом [1]. Произошедшей перемене требовалось серьезное теоретическое обоснование, содержащее исторический, антропологический, социальный и социокультурный контексты. Речь шла не о косметическом ремонте прежней версии, а о смене фундаментальной картины мира в целом.

Ключевое место в расшифровке актуальных теоретических проблем занял критический анализ той модели социалистического общества, которая в силу совокупности конкретных обстоятельств и оказалась решающим фактором «социалистического выбора» российской истории в октябре 1917 г. Опираясь на присущие тому времени представления об устройстве общественного организма и о механизмах действия исторического процесса, леворадикальное крыло российской политической оппозиции разрабатывает самостоятельный сценарий будущего России. Его авторами двигала идея «снятия» отставания (запоздания) развития России от ведущих европейских стран. Это запоздание полагалось очевидной причиной неравномерности развития стран Европы. По мере углубления в механизм взаимодействия движущих сил общества стала усложняться не только сама картина - росло стремление проверки теории практикой. В этой связи и была проведена разработка соответствующего плана действий, или сценария, способного обеспечить должный результат.

Полагалось, в частности, что русская буржуазия мотив революционной борьбы против самодержавия за демократические цели исчерпала. Поэтому утверждалась идея смены лидера революции - выдвижение на эту роль пролетариата, который сплотит и возглавит все демократические и социалистические силы. А затем, по мере решения демократических задач, перегруппирует силы и перейдет к решению задач социалистических.

Практика реализации этого сценария обнаружила, однако, большие зазоры между теорией и реальностью. Проблемой оказалась сама постановка задачи перехода к социализму в стране без должного уровня индустриального развития и равнозначных этому уровню антропосоциокультурных характеристик общества и человека. Лидер большевиков В.И. Ленин не отрицал факта социокультурной отсталости России, ее неадекватности тому уровню, который полагался возможным для непосредственной организации общества на принципах социализма. Он полагал, однако, это отставание легко устранимым либо при помощи более развитых стран Запада (разумеется, при условии победы там мировой революции, приход которой полагался делом самого близкого будущего), либо за счет внутренних резервов, путем простой комбинаторики - смены порядка социальных и культурных действий. В русле такой логики один из сценариев трактовал роль России как запала мировой революции. «Россия - крестьянская страна, одна из самых отсталых европейских стран. Непосредственно в ней не может тотчас победить социализм», - формулирует Ленин свое видение ситуации за неделю до возвращения в Россию. И задача состоит в том, чтобы «сделать из нашей революции пролог всемирной социалистической революции...» [2, т. 31, с. 91-92].

Позицию большевиков в отношении фактора культурности населения как показателя по сути второразрядного, другие течения российской социал-демократии не разделяли. Плеханов попросту назвал план Ленина «бредом», заметив, что «русская история еще не смолола той муки, из которой со временем будет испечен пшеничный пирог социализма» [3, т. 1, с. 218]. Если перевести эти образы на язык цифр, то контраст будет выглядеть еще резче.

Согласно советской переписи 1920 г., 77% населения страны составляло крестьянство, жившее ручным трудом и грамотное на 29%, 10% - рабочий класс с грамотностью 64% и 13% остальных, что давало общую грамотность в 42%. В медианном исчислении это означало 1,2 года обучения у крестьян, 2,6 - у рабочих, в среднем не выше 2,1 года. К тому времени в индустриально развитых странах Запада по достижении всеобщей грамотности (1880-е гг.) уже около полувека осуществлялось 8-летнее основное обучение. Это была вторая часть социокультурной дистанции, разделявшей Россию и страны Запада, которую России предстояло преодолеть [2, т. 1, с. 229].

Естественно, что при подобных различиях в видении неотложных задач страны и способов их разрешения, идеологически отражавших изобилие структур переходного общества, перегруженного маргинальными слоями, между названными полюсами не могла не возникнуть дискуссия, которая и развернулась в апреле - октябре 1917 г. между Плехановым и Лениным. После перехода власти к большевикам эта дискуссия превратилась по сути в перманентную полемику о возможностях построения социализма в одной стране, где часть необходимых ресурсов имелась, другая же часть - ряд антропосоциокультурных характеристик общества - отсутствовала.

Последующий ход событий показал низкий теоретический потенциал большевизма, склонность к формальной социальной комбинаторике, преобладание силовых методов в его социальной инженерии, применявшей массовые репрессии в отношении целых народов и классов.

Итак, задача преодоления кризиса конца ХХ в. требовала неотложно решения вопросов теории, выработки на основе современных подходов целостной картины мира, способной вне марксистской формационной парадигмы выстроить картину российского общества, культуры и человека в Новое время, и особенно в ХХ в., переакцентировать панораму событий российской истории, ее смыслы и цели, обновив антропологические, социокультурные и культурно-исторические характеристики ее главных субъектов с оценкой их реальных субъектных возможностей.

Фундаментом же этой новой объяснительной картины должна была стать объективная характеристика российского общества на начало ХХ в. И здесь главной задачей было не просто стереотипно воссоздать социально-экономическую структуру общества и картину становления новой субъектности европейского общества в Новое время, ее структуры и функций, источников и вектора его самодвижения в ходе модернизации. Опора на оба эти основания - общеевропейский и российский - и должна дать реальные значения, которые покажут нам не назначаемые границы желаемого, но реально существующие границы возможного.

Последний кризис, таким образом, крайне остро поставил вопрос о необходимости смены прежней и создания новой макрообъяснительной картины общества и общественно-исторического процесса. Это значило переход к парадигмально новой теоретической трактовке российского общества, человека и культуры, новой объяснительной интерпретации целей и «смысла» российской истории в Новое время, особенно в ХХ в., когда динамизм процессов заметно возрастает, усиливая и риски, и цену ошибок.

Сегодня обществознание осознает всю значимость адекватного теоретического макросоциологического знания, которое эволюционирует от грандиозных исторических схем к локализованным в пространстве и времени практико-ориентированным моделям.

В этом контексте история, как и всякая иная наука об обществе и человеке, стремится в Новое время к построению взаимосвязанной целостной цепочки функций, диктуемых задачей обслуживания человеческой деятельности на новом историческом ее уровне, к ориентации самостоятельного теперь субъекта в социальном пространстве. Не ограничиваясь задачей объяснения мира, наука начинает обслуживать и последующие фазы деятельности - целеполагающую, проективную, прикладную и, наконец, контрольно-аналитиическую - прогностическую.

Этот начавшийся со вступления в Новое время общий процесс расширения как естественно-, так и общественно-научного знания был нацелен на развитие практических функций этих наук. Он был задан общим ходом модернизации, заменяющий экстенсивный (присваивающий), ориентированный на экспансию тип хозяйствования на интенсивный тип, открытый к развитию с опорой на внутренние ресурсы, способный к устойчивому расширенному воспроизводству.

Применительно к российскому кризису конца ХХ в. речь шла о смене «доктрины большевизма» теорией модернизации, весьма эффективной, особенно в объяснительном аспекте. Снимая ограниченность, присущую большевистской доктрине в трактовке антропологической и культурной реальности, теория модернизации уменьшала искажения и перекосы в общей картине процесса, повышая роль факторов интенсивного типа, действующих на принципе «не числом, а уменьем».

Итак, европейское общество начала Нового времени, в связи с исчерпанием экстенсивного ресурса аграрной экономики, вынуждено расширять ограниченный набор видов деятельности, разгерметизировать замкнутый продуктообмен полунатурального хозяйства, переходить на товарность и переориентироваться на рынок с его интенсивным гравитационным полем спроса и предложения. Встраиваясь в рынок, индивид попадает в сложное пространство прямых и косвенных зависимостей, активизирующих мотивацию его деятельности.

Этот новый порядок меняет сам характер деятельности, стимулируя активный поиск ее совершенствования и повышения ее эффективности. И это приводит к принципиальному сдвигу - встраиванию в производственный цикл звена надбиологического - техногенного характера. Переход же на техногенность дает в руки работника инструмент резкого роста динамики производства. И это порождает соответствующий мотив деятельности - неиссякаемый источник и ресурс индустриальной эры.

Взаимосвязанный с ним процесс - необходимость равнозначного развития способностей работника-индивида. Соответствие развития культуры общества и культурности индивида является безусловным внутренним принципом должной организации и эффективной деятельности механизма социодинамики культуры общества.

Очерченная выше логика генезиса и развертывания культурных процессов модернизации достаточно ясно в главных своих пунктах подтверждается и реальной их исторической картиной. При разработке подобной панорамы с помощью теории модернизации речь должна идти не о подновленной формационной версии перехода от Средневековья к Новому времени, сохраняющей прежние смысл и общую трактовку как межформационного перехода от феодализма к капитализму в русле формационной теории общественно-исторического процесса К. Маркса. Это изначально должно быть воспроизведение процесса перемен - процесса трансформации традиционного общества в современное на основе реалий и логики, присущих органически именно данному историческому времени, его целям и его культуре, характеру человека этого времени.

Современное общество есть сложная саморегулирующаяся система общественных потребностей, которая с помощью механизмов социокультурного баланса макро- и микросфер общественного организма вырабатывает эффективные ответы на «вызовы» времени.

Такова была ведущая тенденция изменений, порождаемых новыми процессами автотрансформации традиционного - в современное, полу-присваивающего - в способное к расширенному воспроизводству, аграрного - в индустриальное и т. д. В целом же это предполагало необходимость формирования в структуре общественного организма нового механизма социокультурной динамики, который мог бы практически обеспечить оптимальный онто- и филогенетический баланс характеристик общества.

Какие же общие выводы можно сделать из всего этого? Сам переход от традиционного общества к современному предстает как следствие спонтанного общего хода вещей и сопряжен с поисками нового механизма обеспечения внутреннего баланса сил в новой ситуации более динамичного интенсивного развития. Но такой переход требует выработки не только содержательно новой концепции мира, общества и человека, определения нового смысла, ценностей и целей его бытия - он требует и создания новых форм духовного производства и должной инфраструктуры культуры. К последней относится и система институтов трансляции культуры молодым поколениям общества, выступая важнейшим фактором их социализации. В общей картине развития европейской культуры наименее внятной для нас долго оставалась проблема сопряженности культуры и культурности, закономерностей и механизмов материализации общих результатов развития культуры в уровне культурности индивида.

Таков был ключевой вопрос, решение которого открывало путь к пониманию роли культурности в складывающихся социальных характеристиках субъекта общественной практики. Но можно ли эмпирически выявить связь, например, между индустриальным и народно-образовательным процессами? Историческая картина процесса всеобщего обучения грамоте населения стран Европы свидетельствует, что первая его ступень (от законодательного акта, вводящего всеобщее обучения детей и до реального достижения полной грамотности населения, фиксируемой всеобщей переписью населения) предстает в виде трех «волн», стартующих раздельно через определенные интервалы.

Первая волна - протестантские страны, где инициативой обмирщенной церкви, представлявшей социальные силы, стремящиеся к лидерству, уже в XVI в. приходам было предписано создавать школы с целью обучения детей грамоте. Самостоятельное чтение Библии формирует прямую ответственность верующего перед Богом, минуя клир. Географически это было кольцо стран периметра акватории Северного и Балтийского морей (исключая Речь Посполитую и Бельгию), а также Швейцария. Вторая группа стран - потерявший теперь единство, но сохранивший свой колоссальный культурный ресурс и принявший вызов католический мир, где абсолютистское государство в XVIII в. берет на себя ряд новых функций, и в том числе просвещение подданных. Другая сторона этого тектонического разлома - грань соприкосновения католического мира с православно-христианским востоком и юго-востоком Европы. Эта разделительная зона с другой стороны подвергается сильнейшему давлению мусульманской Оттоманской Порты. Поэтому во многих странах этой «срединной» зоны проблемы человека и просвещения вплоть до последней трети XIX в. были переплетены с освободительными задачами.

Если в целом судить о результатах культурного процесса (рост образовательного уровня и духовное развитие населения), то за пять веков Нового времени Европа полностью реализовала всеобщую грамотность и всеобщее начальное образование населения, в разной степени осуществила основное и полное среднее образование. Впрочем, эти оценки требуют определенного уточнения. Разработка специально научной категории, выражающей объем этой величины и ее достоверную сопоставимость позволили бы воспроизвести сравнительную картину, способную существенно уточнить причины и итоги национального общественного процесса. Необходимость новых подходов для характеристики категории субъектности является сегодня весьма насущной.

Кризис 1980-х гг. выдвинул в качестве приоритетной задачу поиска новой макрообъяснительной модели общественного процесса, определение новой цели общества и поиск путей и средств, ведущих к достижению новой цели. Однако за три десятилетия, прошедших с того времени, задачи переоценки происшедшего, поиск его причин и попытки создания новой теоретической картины мира, способной предложить эффективную программу практических действий, были выполнены лишь отчасти. Являвшиеся первоначально предметом активной рефлексии общественного сознания, в «нулевые» годы, по мере стабилизации возникшего строя, эти тенденции стали явно затухать, в результате мы очень нетвердо представляем себе сейчас, что «это» было, «кто мы» теперь и «где мы есть» и, главное, что мы стратегически должны делать дальше.

Даже в насущной области экономического и социального анализа и прогноза мы пока еще не можем разобраться с культурно-историческими характеристиками коллективного и индивидуального субъекта нашей общественной (хозяйственной) практики, с таксономией его мотиваций и найти способ их соединения с новыми социальными порядками.

Не удивительно поэтому, что науки о культурной сфере общества и о социальном бытии индивида порой напоминают «пейзаж после битвы». Между тем именно вызванное Новым временем общее изменение характера труда и типа общественных отношений требует фронтальной перемены в целях, содержании и объеме социализации детей, инициирует организацию института всеобщей школы, первым результатом которой становится всеобщая грамотность населения. Последующее развитие индустриального производства идет за счет интенсивных источников роста, что находит выражение во Второй промышленной революции (последняя треть XIX в.), а затем в научно-технической революции (конец XX в.) и сопровождается изменением целей и расширением объема всеобщего образования до основного (8-летнего), а затем до массового полного среднего (12-летнего) образования. Эти тенденции развития субъектности индивида и интенсификации его внутренних ресурсов инициируют развитие культурного потенциала индивида и общества.

Между тем эта проблематика не представлена системно в структуре предмета исследования ни в историко-педагогических, ни в культурно-антропологических, ни в общеисторических курсах, ни в исторической демографии.

Однако всеобщее образование и его цель - обеспечение исторически определенного уровня культурного развития населения - есть важнейший процесс в структуре модернизации. Именно поэтому с Новым временем европейской истории связано возникновение национальных систем образования со всеобщей и обязательной школой в нижнем звене, которая и обеспечивает последовательное повышение культуры населения этих стран. Насущность новой по целям и объему социализации индивида выступает как стимул и главный фактор развития педагогической науки Нового времени.

Более того, всеобщая школа не просто материализует некую социально-педагогическую цель: всеобщее обучение инициирует педагогический процесс «обучение - развитие», который обретает характер социальной закономерности. Происходящее при этом развитие способностей личности расширяет производительные силы общества, раздвигает цели и мотивы человеческой деятельности, ее эффективность.

Речь, следовательно, идет не об академическом выяснении истины, а о решении внутренних проблем, важных для обеспечения конкурентности и устойчивости и тем самым безопасности общества (государства), понимаемых более широко, нежели предмет забот только силовых ведомств.

Задача истории сегодня - восстановить действительную социальную картину российского ХХ в. Без обновления истории не будет надежной теории, а без новой теории невозможна новая практика.

Список источников и литературы

1. Алексеев В.В. Предисловие // Побережников И.В. Переход от традиционного к индустриальному обществу. - М.: РОССПЭН, 2006. - С. 3-5.

2. Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Изд. 5-е.

3. Плеханов Г.В. Год на родине: полн. собр. ст. и речей. 1917-1918: в 2 т. - Париж, 1921.

4. Кузьмин М.Н. Образование и гражданское общество // Наука и Школа. - 2018. - № 1. - С. 173-179.

5. Проблемы идентичности в трансформирующемся российском обществе и школа / В.А. Лекторский, М.Н. Кузьмин, О.И. Артеменко [и др.]; под ред. М.Н. Кузьмина. - М.: ИНПО, 2008. - 176 с.

6. Российская педагогическая энциклопедия: в 2 т. - М.: БСЭ, 1993.

7. Чешев В.В. Технический прогресс в культурно-историческом контексте // Вопросы философии. - 2017. - № 12. - С. 64-78.

8. Штомпка П. Социология социальных изменений. - М.: Аспект-Пресс, 1996. - 415 с.

9. Flora P. Indikatoren der Modernisierung: Ein Historisches Datenhandbuch. - Opladen: Westdeutscher Verlag, 1976.

References

1. Alekseev V.V. Predislovie. In: Poberezhnikov I.V. Perekhod ot traditsionnogo k industrialnomu obshchestvu. Moscow: ROSSPEN, 2006. Pp. 3-5.

2. Lenin V.I. Poln. sobr. soch. 5th ed.

3. Plekhanov G.V. God na rodine: poln. sobr. st. i rechey. 1917-1918: in 2 vols. Paris, 1921.

4. Kuzmin M.N. Obrazovanie i grazhdanskoe ob- shchestvo. Nauka i Shkola. 2018, No. 1, pp. 173-179.

5. Lektorskiy V.A., Kuzmin M.N., Artemenko O.I., Bagramov E.A., Garadzha V.I. Problemy identichnosti v transformiruyushchemsya rossiyskom obshchestve i shkola. Moscow: INPO, 2008.176 p.

6. Rossiyskaya pedagogicheskaya entsiklopediya: in 2 vols. Moscow: BSE, 1993.

7. Cheshev V.V. Tekhnicheskiy progress v kultur- no-istoricheskom kontekste. Voprosy filosofii. 2017, No. 12, pp. 64-78.

8. Sztompka P. Sotsiologiya sotsialnykh izmeneniy. Moscow: Aspekt-Press, 1996. 415 p. (in Russian).

9. Flora P. Indikatoren der Modernisierung: Ein Historisches Datenhandbuch. Opladen: Westdeutscher Verlag, 1976.

Размещено на Allbest.ru