Поколение в историко-социологической перспективе

Р. Воль начинает с утверждения, резюмирующего его концептуальную установку: поколение не рождается, оно производится, вырабатывается по неизвестно откуда берущимся шаблонам и лекалам. Множественная неоднородность жизненных ситуаций, экономических, социально-политических, культурных особенностей, идеалов, образов, индивидуальных стремлений и желаний, неподатливость институциональных структур или же их отсутствие -- такова нередуцируемая сложность мира людей, форматирующая ровесников в неоднородные агрегации и расщепляющая их на отличающиеся сегменты. Так создается плюральность миров, населенных индивидами с несовпадающими опытом и аспирациями. Никаким усилием не избавиться от впечатления, что те, кто отваживается именовать себя поколением, не просто заявляют о своем появлении в обществе и притязании на особенную если не миссию, то роль, но уверены в незавершенности мира, тогда как они сами есть недостающий и совершенно необходимый для полноты картины фрагмент.

И чем же мы располагаем, для того, чтобы реконструировать историю поколения в форме, которая не утратила бы черт и следов достоверности? История понятия обсуждается в заключительной главе книги и связывается с убыстрением исторического процесса, урбанизацией, индустриализацией, технологическими инновациями [Wohl, 1979: рр. 203-207]. Но единственный выход, утверждает

Р. Воль на первых страницах книги, -- попытаться узнать, что люди, живущие в начале ХХ века, понимали под «поколением 1914». В каких контекстах употребляется такой образ, к каким группам применяется, при каких условиях оказывается обязательным, какие изменения в употреблении происходят, какие интересы и какая политика за таким употреблением угадывается, -- в общем, что современники говорили и думали о поколении 1914 года [Wohl, 1979: рр. 1-2].

Не без влияния К. Маннгейма, следует полагать, конститутивная черта поколения усматривается в его (поколения) сознании, в некоей сумме представлений о себе в конкретных обстоятельствах. Носителями и выразителями таких представлений являются люди литературно образованные, владеющие письменным и устным словом -- интеллектуальная элита. Романы, поэмы, философские эссе, социологические трактаты, лекции профессоров, пресса, дневники, воспоминания, речи политиков, опубликованные и произнесенные в 1910-1933 годах, то есть под влиянием Первой мировой войны, становятся тогда предметом исторического анализа.

Так случилось, что в первом десятилетии ХХ века тема поколений (сознания поколений, молодежных ассоциаций и организаций, общей судьбы) активно обсуждалась во Франции, Германии, Англии, Испании и Италии -- это общеевропейское движение. Ф. Ментре, К. Маннгейм, Х. Ортега-и-Гассет, А. Грамши почти независимо друг от друга теоретически обосновывали возможность и релевантность осмысления движения истории не в терминах дохода, статуса, интересов, но в терминах возраста, сознания, опыта, систем референции и способов идентификации. К. Маннгейм холодно и всего несколько раз ссылается на Ф. Ментре. А Х. Ортега-и-Гассет, похоже, вообще не знал их работ [Wohl, 1979: р. 154].

Р. Воль начинает с Франции, именно там в газетах и журнальных публикациях азартно, с пристрастием обсуждают статью «Молодежь сегодняшнего дня», в основе которой проведенный одной из газет опрос 18-25-летних юношей и девушек. В ней поколение «аэропланов, автомобилей и футбола», деятельное, амбициозное, национально ориентированное противопоставляется космополитическому, оглядывающемуся на прошлое, приверженному обесценившимся устремлениям и идеалам поколению 1885 года, поколению престарелых профессоров Сорбонны. Между тем как изменившаяся жизнь, новые скорости и технические средства, увлечения и потребности требует более совершенных навыков и быстроты реакции, присущих «новому поколению». Сделать то, что никем еще не делалось, сказать то, что никем не произносилось, то есть притязать на решительное обновление -- что может быть естественнее для амбициозной молодежи, ничем кроме плана грядущих свершений и надежд на их реализацию не обладающей.

Высказывания и формулировки писателей, публицистов, политиков, национальных экспертов-социологов суммируются и сопоставляются Р. Волем. Во Франции в 1920 году Ф. Ментре издает книгу «Социальное поколение» (Les Generations sociale), задуманную еще до войны и посвященную «новым молодым». Социальное поколение, наставляет читателей автор, следует определять исключительно в терминах убеждения и желания, моральных принципов, духовной общности, новых способов чувствовать и понимать жизнь и мир, оригинальной духовной среды. Оно конструируется, дифференцируется, стратифицируется внешними силами, влияниями и обстоятельствами.

А если так, то внешний наблюдатель поневоле будет «элитистом», ведь образцы чувствования оставляют очень немногие, голоса большинства в хоре современников не слышны. Потому единственным носителем и хранителем традиционных и трансформированных моделей восприятия, оценивания, высказывания -- тут Ф. Ментре категоричен -- была и остается беллетристика, высокая и массовая литература. Поскольку же он был философом позитивистского толка -- так его представляет Р. Воль -- то книга его не социологична в современном понимании, то есть не предполагает эмпирического количественного или качественного обследования. Скорее это методология работы историка и теоретически ориентированного социолога, для которых поколение представляет собой, по словам Ф. Ментре «неплохую рабочую гипотезу» и, одновременно, принцип объяснения исторической динамики, путеводная нить в хаосе фактов и шуме времени. Несмотря на критичное восприятие работы французского историка, автор книги о поколении 1914 года фактически признает неизбежность обращения к материалам, оставленным самыми образованными, наделенными творческими способностями представителями молодежи.

Р. Воль, воспользовавшись указанием К. Маннгейма на значимость в социальном самоопределении молодежи «новых контактов», выделяет принципиальное обстоятельство: социально-демографическое определение поколения (участившийся ритм истории + возраст) существенно корректируется Событием -- Первой мировой войной. В нее вовлечены люди разного возраста, имущественного ценза, образования, социального положения, и потому поколение не рождается, оно конструируется из разных фракций и сегментов, каждый из которых может рассматриваться в качестве отдельного поколения [Wohl, 1979: рр. 209-210]. Принадлежащие к таким фракциям чаще всего захвачены общими чувствами и настроениями -- патриотизм, готовность к самопожертвованию, переживание единства («мы») и солидаризация/идентификация с анонимными или молчаливыми «другими», выражаемые в стихах, прозе, публицистике.

Однако недостаточно сказать, что Событие-Война объединяет. Ведь его эффекты обнаруживаются и опознаются не сразу, не вмиг. Событие-война наделяет чем-то большим -- судьбой: приносит славу, бесчестит, оставляет «вечно молодым», делает инвалидом, превращает в ветерана, сокрушает ценностные и смысловые ориентиры, закрывает привлекательные ранее возможности, предоставляет доступ к новым жизненным шансам или выводит их за горизонт достижимости.

Вместе с тем, время события и время, отодвигающее событие в прошлое, оказываются периодом селекции и переосмысления. Инстинктивный или осознанный выход индивидов из-под власти События запускает метаморфоз обстоятельств и дел, прежде признаваемых «своими», в нечто иное. Диапазон широк: пора не подвигов и признания заслуг, но беспощадного насилия, унижения и забвения с набором промежуточных смешанных состояний. Все настойчивее звучат, все большим количеством людей разделяются такие оценки поколения, как «потерянное», «принесенное в жертву». Они, вероятно, производны от разочарования в том, что ожидание лучшей и достойной жизни после стольких жертв и перенесенных ужасов не оправдывается, социальное будто обрело новые ресурсы неподатливости, устояв перед пленительными упованиями, надеждами, планами. Война лишь на краткий период приглушает разноголосицу мнений и оценок эрудированных современников, представленную на страницах книги Р. Воля и указывающую на несовместимость времен, которые проживают разные фракции современников. социологический ребенок депрессия лонгитюдный

Разрушительно-опустошительные итоги войны касаются всей ноосферы, всех продуктов разумной деятельности людей. Распадаются поколения, впустую растрачиваются самые возвышенные побуждения действовать. Не обходится без того что те, кто на определенном этапе жизни объявлял себя принадлежащими к особой общности образа мысли и стиля существования, радикально расходятся в оценках тенденций и последствий происходящего. Отчуждение от себя прежнего -- не такое уж редкое явление среди писателей и поэтов, присутствие в поколении скоротечно, вероятность выхода из него, отвержения прежней идентичности не исключительна. Хуже того, поколение, призванное модернизировать страну -- к чему, например, столь страстно и убедительно призывал испанских сверстников на третьем десятке своей жизни Х. Ортега-и-Гассет в статьях и лекциях до 1914 года -- не исполняет своего предназначения. Не ясно, впрочем, существуют ли «не потерянные поколения», осуществившие только воображаемое потаенное или агрессивно декларируемое сокровенное.

Таковы фатальные издержки или, напротив, нежданно-счастливые обретения «элитистского подхода» к наблюдению за генерациями в книге Р. Воля на литературном, преимущественно, материале.

Книга впервые была издана в 1974 году, а через 25 лет автор дополнил ее еще одной главой, в которой обобщил свои многолетние исследования «жизненного пути» (life course) [Elder, 1999]. Соответствующие теория и эмпирические разыскания, небезосновательно претендуя на самостоятельность и представленные большим массивом концептуальных разработок и обобщенной информацией проведенных наблюдений [Shanahan, Mortimer, Johnson, 2016; Elder, Giele, 2009], остаются в рамках «проблемы поколений», как ее формулировал К. Маннгейм. Хотя жизненный путь предполагает большую длительность и трудоемкость слежения за событиями и их влиянием на судьбы, количество не только социологических, но психологических и биомедицинских публикаций непрерывно возрастает [Shanahan, Mortimer, Johnson, 2016: рр. 2-3].

В начале 30-х годов прошлого века в Окленде, штат Калифорния, были инициированы работы по выявлению и описанию опыта взросления в кризисной ситуации (Великой депрессии). У когорты американцев, родившихся в 19201921 годах (167 мальчиков и девочек), фиксировались социальные и психологические характеристики, начиная с младших классов и до окончания средней школы, а также статус их родителей и взаимоотношения в семье. Опросы повторялись в 1940-1950-е годы, а в последнем, в начале 1960-х участвовали 145: лонгитюдная когорта была сохранена. Задача вторичной обработки Г. Элдером материала состояла в выявлении эффектов такого грандиозного события, как Великая депрессия (ВД), сказавшихся на важнейших в жизни человека выборах -- профессии, образования, семьи, места жительства, времени появления детей.

Явление это, правда, не было тотальным, и по самым осторожным оценкам им было «захвачено» не более 50% американцев. Не тотальные события являются правилом в мире людей, всегда находятся те, кто пребывает вне локализованного радиуса негативно-травматического воздействия событий. Тем не менее, они настойчиво напоминают, сколь немногое в действительности находится под контролем каждого индивида и сколь хрупким оно является. Учиняемое ими насилие и неопределенность вынуждают к выбору: адаптироваться к предлагаемым условиям, уклониться от требований и призывов адаптации, необратимо маргинализуясь, либо перемещаться (социальная мобильность, миграция) к более урегулированным состояниям и ситуациям.

Экономическая депривация, потеря работы или значительное сокращение источников дохода были главным следствием ВД, требовавшим адаптационных реакций от всей семьи. Г. Элдер подробно рассматривает такие реакции в трех аналитически выделенных областях. Естественное сокращение потребления и осторожная трата накоплений, поиск помощи у родственников, знакомых, заявки на государственные субсидии сопровождались изменением в разделении труда в семье. Девочки вовлекались в домашние заботы, мальчики искали подработки, а многие матери вынуждены были трудоустраиваться. Отец, особенно безработный, утрачивал профессиональный статус, престиж, авторитет, возрастала социальная и экономическая значимость матери, менее жестким становился контроль за поведением детей, повышалась ценность экономической безопасности: складывалась новая структура отношений в семье. Семьи, кроме того, отличались адаптивным потенциалом: чем более высоким был статус семьи, тем легче родители и дети приспосабливались к неблагоприятным условиям повседневной жизни, тем более высокие притязания и амбициозные мотивации культивировали [Elder, 1999: рр. 277-297].

Пятую, добавленную в 1999 году главу Г. Элдер открывает напоминанием о часто цитируемом в книге Ч. Миллза «Социологическое воображение» пожелании поведенческим наукам заняться изучением биографий в контексте истории, их пересечения в рамках социальной структуры. А далее перечисляет те принципы, которые направляют исследование жизненного пути и которым следовал он сам сначала в анализе перипетий судьбы детей ВД, а потом и в рассказе о них. Принципов всего четыре и они таковы [Elder, 1999: рр. 304-308].

Во-первых, принцип исторического времени и места. Биографические петли, скрещения, замедления и ускорения вершатся событиями в параметрах локального порядка, подлежащих взвешенному и внимательному рассмотрению. Порой разницы в несколько лет или проживания в определенном регионе, городе или сельской местности вполне достаточно для того, чтобы период стресса, нестабильности, депривации не захватил отдельные возрастные группы. Грандиозное Событие будто пройдет мимо них, разделив якобы общее пространство на два отличающихся жизненных мира, что становится очевидным при сравнении когорт разного возраста. Или, по-другому, нарратив о событии не предполагает абсолютной точки зрения, течением жизни наблюдатель относится и в «иное время», и в «иное место».

Во-вторых, принцип синхронизации жизни. Совпадение времени наступления исторического События с определенным этапом индивидуального жизненного цикла предопределяет судьбу (война и достижение призывного возраста, скажем). Такое совпадение приводит к тому, что у «фронтовиков» и «не воевавших», родившихся с интервалом в несколько лет, в разном возрасте происходят важнейшие экзистенциальные события, их линии жизни расходятся. Имеются в виду и раннее устройство на оплачиваемую работу, и завершение образования, и завязывание романтичных отношений, и женитьба/замужество, и рождение детей, и раздельное проживание с родителями. Иначе говоря, события большого калибра (События) приближают или отодвигают сроки наступления индивидуальных событий.

В-третьих, принцип взаимосвязи жизней. Великая депрессия была сильнейшим потрясением для семейного порядка и уклада, выразившимся в новой структуре семейных ролей, материальной депривации, стрессах, ссорах, болезнях, психологических патологиях, алкоголизме, суицидах, разводах. Причем нестабильность и нестойкость семейных отношений часто транслируются на новые поколения, фактически или только в виде рисков воспроизводятся в них. Исследователь всерьез обязан считаться с возможностью того, что наследуются, перенимаются, неожиданно или в силу внезапно возникшей потребности активируются не только эффективные адаптационные компетенции, но и деза- даптивные навыки, генерирующие хаос в совместном существовании.

В-четвертых, принцип индивидуальной агентности. Каким бы грандиозным ни было Событие, всегда остается некое пространство возможностей и ограничений, доступное для инициативных индивидуальных или коллективных действий и восприимчивое к ним. Личная энергия и личное время оказываются едва ли не единственными ресурсами, оказывающимися в распоряжении родителей и их взрослеющих детей. Переезд в более дешевое жилье, поиски альтернативных источников дохода, практики самообеспечения некоторыми продуктами питания -- всего лишь некоторые формы предприимчивости и активности с целью противостоять неблагоприятным обстоятельствам. Фактически -- тому миру, который утратил стабильность, поддерживаемую силами, которые, как обнаружилось, находятся за пределами контроля властей разного уровня, а тем более семей.

Р. Воль в книге о поколении-1914 не забывал сказать о социальном происхождении писателей, поэтов, социологов, политиков, философов. Но лишь мельком, потому книга Воля скорее исторична, чем социологична. Тогда как Г. Элдер пытался проследить влияние семьи в терминах социального класса (средний класс, рабочий класс) на жизненный путь детей Великой депрессии. Хотя наблюдение за судьбой 167 индивидов не позволяет формулировать универсальные высказывания, тем не менее по существу выявленных тенденций и приемов их интерпретации книга преимущественно социологична.