Эстетическое воплощение genius loci в образе усадьбы

Размещено на http://www.Allbest.Ru/

Эстетическое воплощение genius loci в образе усадьбы

В.С. Кайгородова

Аннотация

В статье рассматривается концепт genius loci как философско-эстетическое понятие. Взятый в оригинальном звучании, данный концепт в настоящее время употребляется в двух значениях: как самостоятельное явление и как вспомогательное понятие в процессе различных аналитических процедур. В современных исследованиях интерес к нему обычно проявляется в контексте городских пространств, однако автор считает, что этим его потенциал не может быть исчерпан. В разное время образ усадьбы становился то историей, то мифом, то метафорой, обогащаясь в процессе своего становления множеством значений: в своем особенном взаимодействии с владельцем и гостями усадьба развивалась вместе с ними и одновременно формировала их образ жизни, т.е. примыкала к их истории и делала их частью собственной. В этом сложном взаимодействии происходили схожие с пространственно-наполненным genius loci процессы, позволяющие нам сблизить сущность двух этих понятий с целью описания в их границах особого опыта переживания усадебного мира.

Ключевые слова: русская усадьба, гений места, эстетика, усадебная культура, мифология усадеб, К. Норберг-Шульц, пребывание, роман места, пространство, творец

Abstract

V.S. Kaigorodova. Aesthetic Implementation of Genius Loci in the Image of a Manor

The article considers the concept of genius loci as a philosophical and aesthetic concept. Taken in the original sound, this concept is currently used in two meanings: as an independent phenomenon and as an auxiliary concept in the process of various analytical procedures. In modern researches, interest in it is usually manifested in the context of urban spaces, but the author believes that its potential cannot be exhausted by this. At different times, the image of the manor became either a story, a myth, or a metaphor, enriching itself in the process of its formation with a variety of meanings: in its special interaction with the owner and guests, the manor developed together with them and at the same time formed their way of life, i.e. it adjoined their history and made them part of its own. In this complex interaction, processes similar to the spatially-filled genius loci took place, allowing us to bring together the essence of these two concepts in order to describe within their boundaries a special experience of experiencing the manor world.

Keywords: Russian manor, genius loci, aesthetic, manor culture, mythology of estates, Christian Norberg- Schultz, dwelling, roman of place, author

Понятие русской усадьбы в настоящее время существует в различных формах и на различных уровнях бытия. Говоря об усадьбе, мы можем подразумевать и конкретную усадьбу как выдающуюся архитектурную постройку, и усадебные коллекции как выдающиеся феномены культуры и искусства, и особенный стиль жизни как историческое явление - не стоит только, слишком стремясь к объективности, забывать и о той ее части, которую составляют чувства и мысли, возникающие при пребывании в ее пределах и не исчезающие порой при отдалении от нее. Хотя и более интересная наблюдателю, чем исследователю, она все же имеет немаловажный смысл.

Взгляд наблюдателя базируется на культурно-ценностных установках, составляющих основу его мироощущения как отражения той или иной воспринимающей эпохи, и потому может дать представление о ее эстетическом содержании. Полученные таким образом сведения являются материалом разворачивающейся здесь и сейчас действительности, в настоящем времени передающей настроение эпохи, а в нашем случае - показывающей к тому же, почему одни исторические явления стали лишь «маячками» истории, а другие продолжают иметь смысл. Представляя образ усадьбы через восприятие его наблюдателем, мы начинаем путь к обширному эстетическому исследованию.

Рассматриваемая нами таким образом проблема достаточно нова и может быть названа актуальной, поскольку в подобном преломлении позволяет не только представить современное значение усадеб, но и через рассмотрение отношения к ним наблюдателя найти возможные пути для того, чтобы закрепить и увеличить к ним интерес. Развитие такой установки имеет практический смысл в условиях существующей в современности тенденции сохранения материального и нематериального культурного наследия и может послужить источником в образовательной или просветительской деятельности, встроиться в области других (в основном, гуманитарных) наук, имеющих схожие интересы.

В классическом понимании усадьба есть явление законченное и осмысленное: культурно-историческая ее часть записана и систематизирована, и многие исследователи сходятся в том, что ее возрождение невозможно, поскольку породившие ее условия не повторить. Прожив недолгую жизнь, усадьбы оставили заметный след в русской истории и культуре, закрепившись во множестве источников: картинах, списках, художественных произведениях и мемуарах - и по- прежнему остаются интересными. Достаточно обратиться к тому многообразию посвященных изучению усадьбы работ (Истомина, Полякова, 1997), каждая из которых анализирует какую-либо область русской усадьбы, чтобы убедиться в актуальности вопроса: исследователи изучают инфраструктуру усадеб, садово-парковое искусство, усадебные коллекции, место усадеб в политической и экономической истории страны, тему крестьянства, социально-культурное значение усадеб, образ усадеб в художественной литературе XIX-XX вв. и т.п. С их точки зрения, усадьба есть сложная структура переплетенных между собой общественных и личностных единиц, однако большая часть их работ ограничивается рассмотрением «усадьбы самой по себе», т. е. созерцанием, и является следствием сопоставления уже известных и математически аккуратных данных, ценных лишь своим культурно-историческим содержанием.

А между тем, находясь в пределах усадеб, современный человек мало заботится именами и цифрами, раздумывая, кому принадлежала эта усадьба или в каком году ее строил приглашенный архитектор и был ли он приглашен, но чаще руководствуется собственными ощущениями и представлениями, которые вызывает у него место, внутри которого он ощущает себя. Признавая внешнюю изученность усадьбы культурологами и искусствоведами, мы, однако, хотели бы сместить акцент на внутренние ее (чувственно воспринимаемые) составляющие, потенциально богатые новыми смыслами, но плохо разработанные до сих пор. С их точки зрения, усадьба есть не только отображение исторического периода в его сложном переплетении нравов, ценностей, установок и эпохальных событий, но и спроецированная на реальное пространство очень плотная физически осязаемая мысль, воздействующая на сознание и воображение наблюдателя - неуловимый дух эпохи, который возможно описать с помощью языка genius loci, т.е. диалога человека и места, развернутого в вечности.

Таким образом, целью работы будем считать выявление и описание форм эстетического воплощения genius loci в образе усадеб, и его роли в накоплении, сохранении и передаче в пределах их пространств извечных смыслов, влияющих на человека. Для этого раскроем историческое и философское содержание genius loci, сопоставим его с образом усадеб через фигуру наблюдателя и приведем примеры их взаимодействия и взаимовлияния. Наиболее значимыми назовем здесь методы сравнения и сопоставления, анализа, синтеза и обобщения.

Историческое понимание genius loci уходит вглубь веков. Хотя первым упоминанием официально считается его художественное воплощение в поэме Вергилия «Энеида» (Вергилий, 1979), а точнее - комментарий к ней, сделанный грамматиком Сервием, можно найти и более древние: в легенде о Ромуле и Реме или в еще более ранних произведениях, пусть и не дошедших до нас, в форме одушевления сил природы, неповторимое влияние которых всегда ощущал на себе человек.

Genius loci стал не только основополагающим понятием римского народа, но и вышел за его границы. Когда деятели итальянского Возрождения изучали наследие Античности, они нашли особую закономерность в той силе воздействия места на чувства и разум человека, которую мыслители Просвещения развили до идеи зависимости внутренней наполненности человека от места, в котором он родился, работал и жил. Идея эта перешла в литературу: появились особым образом созданные топографические описания местности, часть из которых была со временем преобразована и дошла до нас в форме романов места.

Первым пониманиям genius loci свойственна особая художественность: представление их как безличных сил, присутствие которых человек ощущает через подъем или упадок сил, прилив или отлив энергии, через яркость собственных эмоций, будто бы оголившихся под воздействием места, оказывает не только чувственное, но и зрительное восприятие. Этой его особенности представления мы обязаны тем, что genius loci дошло до наших дней.

Будучи очень наглядным, явление genius loci долгое время ускользало от внимания ученых и воспринималось как красивая метафора: первые шаги в его философском осмыслении принадлежат И. Канту (Кант, 1994), который, уделяя особое внимание понятию возвышенного, объяснил его как следствие влияния некоей могущественной (часто природной) силы на разум человека, таким образом перенеся понятие genius loci из области мифа в реальность; М. Хайдеггеру (Хайдеггер, 2005), который, размышляя о важности пребывания вещи в том мире и месте, где она была задумана и создана, объяснил ее той особенностью, которая «дает богу пребывать, а потому само есть бог» (Хайдеггер, 2005: 141); А. Бергсону (Бергсон, 1999). Причем, если М. Хайдеггеру мы обязаны сближением genius loci с архитектурой, то А. Бергсону - встраиванием в ощущение истинности жизни.

Однако наибольшая роль в формировании понятия genius loci принадлежит норвежскому архитектору К. Норбергу-Шульцу, который, разрабатывая идею «экзистенциального пространства» (Norberg-Schulz, 2000), развил философскую концепцию genius loci (Norberg-Schulz, 1982), предложив понимать пространство не только в смысле его размеров и функций, но и как особенное в своей идентичности и неповторимости место. Рассуждая о возможностях описания места, К. Норберг-Шульц обратился к понятиям характера, присутствия и моста, в ряду которых присутствие определило смену ролей участника и наблюдателя, характер оказался наиболее близок к сущности genius loci в смысле проявления в пространстве атмосферы, а мост связал возможности формы и содержания внешней и внутренней сущности пространств (Norberg-Schulz, 1982).

Установившись в сфере архитектуры (Norberg-Schulz, 1980), это понятие перешло в область градостроения, закрепив внимание не только к общепринятым категориям пространств (материал, структура, форма, план), но и к смыслам в их содержании (истина, божественность, совершенство), трехмерно переживаемым через текстуру, запах, звук, свет (цвет). Таким образом, система городского строения получила новый виток, начав создавать постройки с ориентировкой на общий архитектурный стиль и характер пространств, а мы, опираясь на разработанность концепций архитектуры, получили возможность перенести genius loci в пределы усадебных пространств и сместить акцент с видимого на ощущаемое.

Концепт genius loci предлагает парадигму такого рассмотрения образа усадеб, в котором диалог человека и места исследуется через установление между ними отношений взаимодополнения и взаимопроникновения, в пределах которых человек сначала изучает пространство, выделяя его из ряда других, а затем, в сопоставлении с уже знакомым, получает для себя ощущение этого пространства и смысл своего присутствия в нем, и начинает влиять на него. Так, образ усадьбы перестает быть лишь «маячком» истории и, преломляясь в сознании, получает в интерпретации новый смысл, становясь уже не столько материалом реальности, сколько вобранным в сознание и воображение эстетическим опытом, закрепленным в виде тех или иных оценок и ассоциаций. Этот опыт способен накапливаться и передаваться через пространства усадеб, становясь витком новых переживаний.

Впервые оказываясь в пределах усадеб, каждый несет в себе собственное представление об усадебном пространстве и руководствуется им - хотя бы в той разнице совокупности условий, которые привели наблюдателя в пространство конкретно этой усадьбы и не могут быть в точности воспроизведены другим. Части его могут быть почерпаны из разных источников: литературы, фильмов, рассказов, легенд, новостей, являться следствием собственного наблюдения или игры случая - другими словами, побуждением может служить что угодно, вследствие чего наблюдатель оказывается заинтересован в личном переживании. Таким образом, мы говорим, что эстетическое переживание начинается задолго до встречи с пространством в реальности, и, хотя не обязательно ощущается сильно, подготавливает наблюдателя к тому, что он хочет пережить. Подобная взаимосвязь, во многом, определяет первое впечатление и становится одним из условий возникновения dwelling (пребывания) (Norberg-Schulz, 1993) в пределах этого пространства.

Dwelling (Norberg-Schulz, 1993) есть одновременно условие и следствие эстетического переживания, но, если эстетическое переживание может быть вызвано как особым ощущением реальности, так и вследствие воображения, то пребывание соотносимо лишь с элементами действительности и не существует вне них. Пребывать в пространстве усадеб значит в текстуре, цвете, запахе и звуке воспринимать его - такое пребывание всегда ощущается ново, но, вследствие насыщения восприятия, сохраняется ненадолго. Достаточно вспомнить силу первого впечатления, чтобы подтвердить данную мысль. философский эстетический genius loci усадебный мир

Пространство усадеб, однако, не ограничивается dwelling-пребыванием, и ландшафтное (местное, сиюминутное) восприятие продолжает мысль, которая смещает внимание с формы на содержание. Наблюдатель обращается к эмоциям, лично им ощущаемым здесь, к материалам, составляющим память места, в числе которых факты жизни и истории, знаменитые личности и события, мифы и ассоциации - взятые в совокупности, они определяют духовную плотность места и его уникальность и позволяют судить о том, что большая часть того, что мы представляем в настоящее время, говоря о явлении усадеб, есть не что иное как созданный в рамках исторических процессов миф.

Мифология усадеб есть история о рождении, жизни и смерти усадеб, и рассказать ее можно в той или иной интерпретации: элегии или идиллии - с тем сходством, что в основе рассказа будет лежать умозрительное, а часто и идеальное представление ее пространства, т. е. довольно оторванное от реальности исторического бытия. Признавая это, мы, однако, не можем о том не говорить, поскольку в процессе мифотворчества, в пределах его формы и содержания, наиболее наглядно воплощается genius loci.

Воплощение genius loci - это, в первую очередь, история места о своем бытии, рассказанная с помощью фигуры гения, который есть одновременно наблюдатель и творец, т. е. чувствующее и свободно-сознательное существо, порождение и условие прошлого, настоящего и будущего места. Образ усадьбы создавался как образ, способный воплотить в себе одновременно проявления природного (дикого) и рукотворного (человеческого) мира, т.е. вобрать в себя всевозможные проявления действительности, очищенные от шелухи грубой материальности.

«Образы места всегда или в большинстве случаев суть метафорические узлы, создаваемые и развиваемые логичной и естественной фантазией того или иного автора, - пишут Н.Ю. Замятина и Д.Н. Замятин. - ...Гений и место ...это отношение между ...основополагающими мифами, образами, архетипами очень местными и сиюминутными метафорами и метонимиями повседневного, обычного бытия и быта» (Замятина, Замятин, 2007: 64-65).

«Концепт genius loci, - замечает Т.А. Казначеева, - указывает на обладание каким-то местом собственным гением, который наделяет это место энергией добра, разума, красоты, потайной информацией, которой может оперировать не сознание, а подсознание человека в виде образов, аналогий, метафор, проявляющееся в интуиции, предчувствии» (Казначеева, 2007: 181). Иначе говоря, «гений места связывает интеллектуальные, духовные, эмоциональные явления с их материальной средой» (Казначеева, 2007: 181), что позволяет для его появления и проявления считать необходимыми два условия: материально наполненное пространство, или loci, и дух и разум, или genius.

Каждая усадьба, с тем или иным отличием, представляла собой структуру, созданную в рамках сотворчества genius и loci, в состав которой входили дом с флигелем, парк, сад и пруд - таким был первоначальный loci - и дворяне с большим вниманием относились к его выбору. Однако в дальнейшем, особенно когда усадьбы перестали быть крепостью, призванной защищать границы государства, значение loci отошло на второй план - более важным стало не то, где (форма), но то, что на фоне этого «где» (содержание) происходит.

Возможности чередования открытых и закрытых участков, кустарников и деревьев, сети водоемов и фонтанов, тени и света позволяли придавать каждой усадьбе уникальную атмосферу, в соединении с которой воображение рождало ощущение множества эффектов присутствия (Гумбрехт, 2006), каждый из которых воплощал свой особенный смысл (от присутствия исторических фигур до близости чего-то мистического). Возникновение эффектов присутствия обеспечивалось, в первую очередь, наполнением пространства множеством раздражителей: от пейзажа до шумов, в числе которых наиболее значительными были звук ветра и воды, от наполнения пространства объемом до придания ему особых ароматов. Традиции праздников, катание на лодках, парадные прогулки и многочасовые обеды, «угощение усадьбой», театр, маскарад - все эти занятия также обеспечивали уникальность атмосферы и непременно возникают в памяти при прикосновении к образу усадьбы и в наши дни.

Многое из перечисленного, впрочем, почти не дошло до нас - иначе выглядит пейзаж, падает свет, стихли старые шумы или сменились новыми. Большую часть мы достраиваем в своем воображении, опираясь на полученные в процессах другого восприятия сведения, и потому особенно чувствительны ко всему, что служит проводником в усадебный мир и позволяет пребывать в нем.

Таким образом, важную роль в переживании образа усадеб играют запахи (Ароматы и запахи в культуре, 2010), чье влияние проявляется как в ощущении гармонии с миром и самим собой, так и в виде стимулирующего к творчеству всплеска или желания ничего не делать: ароматы парков и ныне близки тем, которые окружали дворян, но к ним прибавились и другие запахи. Мы их называем запахами времени.

Запахи времени свойственны, в основном, вещам неодушевленным и в некотором смысле к запахам не склонным. Ароматы плесени, холодных старых помещений, изъеденной насекомыми деревянной мебели, плохо сохранившихся книг или комнат, пропитанных старостью, составляющие значительную часть усадебных пространств, в отличие от отношения к ним в повседневности, в усадьбах ощущаются какими-то благородными тенями прошлого в своей способности обращать нас в иную реальность и жизнь.

Основное пространство усадеб формировалось как часть известной повседневности в ее цикличности и зависимости от ощущения времени, но быстро вышло за пределы породившей его действительности, построенной на стремлении каждодневно достигать те или иные цели (работа - дом - отдых), создав и замкнув в своих пределах целый мир, где прошлое, настоящее и будущее существовали одновременно в связи жизни, которую творец хотел создать для себя, и памяти смерти (фамильное древо, родовые портреты, музей, кладбище или склеп), которую он хотел оставить для других.

Усадебные пространства намеренно создавались открытыми, видимыми, и гости в них были желанными - почти необходимыми. Хозяева стремились преподнести пространство так, чтобы оно оказало влияние, схожее с влиянием художественного творения, и пользовались для этой цели и возможностями архитектурной композиции: особым образом устроенные анфилады, домашние галереи, садово-парковые композиции, беседки, бельведеры и т.п. - и способами устроения досуга. Рассматривая усадебное пространство в свете современности, мы до сих пор находим, что наибольший интерес к нему и его смысл заключается как раз-таки в возможности прикоснуться к внутренней жизни усадьбы в ее живости и текучести, т.е. к усадебному мироощущению.

Можно понять усадьбу как пример выдающегося архитектурного стиля или творения великого мастера, и в этом смысле усадьба окажется интересной для культурологов, искусствоведов, архитекторов, краеведов и т.п.; или как отражение некоего исторически сложившегося стиля (образа) жизни, что придаст ему ценное для истории, социологии, психологии и т.п. содержание; или рассмотреть его как пространственный образ, в котором пребывает наблюдатель, что составит уже область эстетики - наиболее любопытную нам в рамках данного исследования. В то время как названные науки научили нас созерцать образ усадеб через преломление его в рамках эстетических, т.е. чувственно воспринимаемых явлений, мы хотели бы обратить внимание на то, как его можно воспринять, поскольку восприятие способно приблизить к исторической жизни, к ощущениям и мыслям людей прошлых столетий и эпох не хуже, чем культурологическое, историческое, архитектурное или какое-либо другое (не эстетическое) исследование, позволив не только осмыслить и увидеть, но и на границе действительности и воображения лично все пережить.

Введение genius loci позволяет нам сделать первый шаг к эстетическому исследованию пространства усадеб с точки зрения присутствия в них тех или иных проявлений, создающих едва уловимый и потому уникальный дух эпохи. Связав уровни эстетического воплощения genius loci в пространстве с органами чувств, мы полагаем возможным отметить, что само проявление genius loci, в некотором смысле, зависит от личной установки: имея множество форм, оно раскрывается перед наблюдателем через производство присутствия (Гумбрехт, 2006). Так, кто-то лучше всего ощущает пространство через игру света и тени в нем, кто-то оказывается во власти запаха, который навсегда связывает именно с этим местом, кто-то оказывается во власти архитектурных усадебных форм - каждый по-своему становится частью усадебной истории и рассказывает ее, способствует дальнейшему становлению жизни образа усадеб и передаче в пределах их пространств таких извечных смыслов, которые дают желание познавать, творить, жить. В возможности genius loci, столь уловимому в образе усадеб, одновременно отрешать от реальности и погружать во внутренний мир, о котором мы часто забываем в повседневной жизни, мы видим его философский смысл.

Список источников

1. Ароматы и запахи в культуре / сост. О.Б. Вайнштейн. М., 2010. С. 134-166.

2. Бергсон А. Творческая эволюция. Материя и память. Минск, 1999. 1408 с.

3. Вергилий М. Буколики. Георгики. Энеида. М., 1979. 539 с.

4. Гумбрехт Х.У. Производство присутствия: чего не может передать значение. M., 2006. 184 с.

5. Замятина Н.Ю., Замятин Д.Н. Гений места и город: варианты взаимодействия // Вестник Евразии. 2007. №1. C. 62-87.

6. Истомина Э.Г., Полякова М.А. Источники по истории русской усадебной культуры. М., 1997. 172 с.

7. Казначеева Т.А. Концепт «Genius loci» в межкультурном аспекте // Вестник Костромского государственного университета. Серия: Педагогика. Психология. Социокинетика. 2007. №3. C. 180-184.

8. Кант И. Критика способности суждения. М., 1994. 365 с.

9. Хайдеггер М. Исток художественного творения. М., 2005. 526 с.

10. Norberg-Schulz C. Architecture: Presence, Language, Place. Milan: Skira, 2000. 372 p.

11. Norberg-Schulz C. Concept of Dwelling. New York, 1993.

12. Norberg-Schulz C. Genius Loci, Landschaft, Lebensraum, Baukunst. Stuttgart: Klett, 1982.

13. Norberg-Schulz C. Genius Loci, Towards a Phenomenology of Architecture. New York: Rizzoli, 1980. 216 p.

References

1. Bergson, A. (1999) Istok hudozhestvennogo tvoreniya [...]. Minsk, Kharvest.

2. Gumbrecht, H.U. (2006) Proizvodstvo prisutstviya: chego ne mozhet peredat' znachenie [Production of Presence: What meaning cannot convey]. Moscow, Novoe literaturnoe obozrenie. (In Russian)

3. Hajdegger, M. (2005) Istok hudozhestvennogo tvoreniya [The source of artistic creation]. Moscow, Akademicheskii proekt. (In Russian)

4. Istomina, E.G. & Polyakova, M.A. (1997) Istochniki po istorii russkoj usadebnoj kul'tury [Sources on the history of Russian manor culture]. Moscow. (In Russian)

5. Kant, I. (1994) Kritika sposobnosti suzhdeniya [Criticism of the ability of judgment]. Moscow, Iskusstvo. (In Russian) Kaznacheeva, T.A. (2007) Koncept «Genius loci» v mezhkul'turnom aspekte [The concept of "genius loci" in the intercultural aspect]. Vestnik of Kostroma State University. Series: Pedagogy. Psychology. Sociokinetics. (3), 180-184. (In Russian) Norberg-Schulz, C. (2000) Architecture: Presence, Language, Place. Milan, Skira.

6. Norberg-Schulz, C. (1993) Concept of Dwelling. New York.

7. Norberg-Schulz, C. (1982) Genius Loci, Landschaft, Lebensraum, Baukunst. Stuttgart, Klett.

8. Norberg-Schulz, C. (1980) Genius Loci, Towards a Phenomenology of Architecture. New York, Rizzoli.

9. Vaynshteyn, O.B. (2010) Aromaty i zapahi v kul'ture [Aromas and smells in culture]. Moscow. Novoe literaturnoe obozrenie. (In Russian)

10. Virgil, M. (1979) Bukoliki. Georgiki. Eneida [Bucolica. Georgica. Aeneis]. Moscow, Khudozhestvennaya literatura. (In Russian) Zamyatina, N.Y., Zamyatin, D.N. (2007) Genij mesta i gorod: varianty vzaimodejstviya [The genius of the place and the city: options for interaction]. Vestnik Evrazii [Bulletin of Eurasia]. (1), 62-87. (In Russian)

Размещено на Allbest.Ru