Опасные связи: И.И. Иванов и опыты скрещивания человека с человекообразными обезьянами

В 1908 г. осуществить скрещивание человека с человекообразными обезьянами предложил голландский натуралист из Маастрихта Г. М. Б. Мунс, который специально познакомился с методикой искусственного осеменения у практиковавшего в том же городе врача-гинеколога. В отличие от предшественников, высказывавшихся о проблеме бегло, он посвятил ей специальную брошюру, причем претенциозность названия: «Истина. Экспериментальные исследования о происхождении человека» подчеркивала, что обращается он не только и не столько к ученым, сколько к широкой общественности. Причина была проста: как объяснял сам Мунс, возбудить интерес в публике он намеревался, чтобы собрать средства, необходимые для задуманной им (но так и не состоявшейся) экспедиции во Французское Конго. Ведь именно там Мунc планировал осуществить опыты искусственного осеменения горилл и шимпанзе спермой человека. Об этом плане он еще в 1905 г. написал Э. Геккелю, который, в свою очередь, выразил надежду на успех, посчитав его «возможным» и сославшись при этом на результаты серологических исследований. Одобрительно отнесся к предприятию Мунса ученик и ближайший соратник Геккеля Л.Плате, который в рецензии на сочинение Мунса «от всего сердца» пожелал автору удачи.Moens, H. M. B. Truth: Experimental researches about the descent of man. L.: A.Owen, 1908; рецензии см.: Plate, L. // Archiv fьr Rassen- und Gesellschafts-Biologie. 1908. Bd. 5. S. 568-569; Mahoudeau, P.-G. L'origine de l'homme au point de vue expйrimental // Revue de l'Ecole d'anthropologie. 1909. P. 149-155; письмо Геккеля Мунсу см.: Ernst Haeckel over Bastaardering // Vakblad voor Biologen. 1960. No. 7. P. 132; письма Мунса Геккелю находятся в Архиве Э. Геккеля // Ernst Haeckel Haus, Universitдt Jena; подробнее о Мунсе см.: Rooy, P. de. In search of perfection: The creation of missing link // Ape, man, apeman: Сhanging views since 1600 / Ed. by R. Corbey, B. Theunissen. Leiden, 1995. P. 195-207.

Согласно Плате, положительный исход опытов стал бы еще одним и на этот раз абсолютно наглядным доказательством правильности дарвиновской теории происхождения человека, убеждая в этом даже далеких от науки людей. И здесь мы неизбежно погружаемся в тот полемический контекст, в котором протекала в то время деятельность Геккеля и его последователей. Ведь именно в полемике с религиозными догмами сложилось его философское мировоззрение, главное место в котором заняло представление об исключительно постепенном характере эволюционных переходов, что лишало идею Творения всякого существенного смысла. Геккель и его сторонники усматривали элементы «психической жизни» у простейших организмов и даже… у кристаллов. В результате дуалистическое различие, пропасть между обладающим душой «человеком» и «животным», а равно между живым и неорганическим миром оказывалась «перекрытой» непрерывной цепью постепенных переходов. И это, делая ненужным Творение, позволяло утвердить идею единства Бога и мира (Геккель не был в строгом смысле слова атеистом). В 1906г. Геккель создает организацию единомышленников, т.н. Союз монистов (Monistenbund). Уже через несколько лет он насчитывает тысячи членов, в числе которых и целый ряд известных ученых (например, В.Оствальд).

При этом проблема происхождения человека стала в Германии начала ХХв. полем битвы между наукой и религией именно потому, что полемика велась не только вокруг философских идей, но и конкретных фактов. Важно, что речь шла не о «душе», которую нельзя обнаружить научными методами, но которая, тем не менее, «существует», а об эмпирически наблюдаемой реальности, - биологическом родстве человека и высших обезьян. Вскоре после основания Союза монистов Геккеля публично обвинят в фальсификации, - в том, что, пытаясь доказать сходство эмбрионального развития человека и близких ему видов животных, он в сделанных им схематических рисунках тенденциозно исказил действительное положение дел. На его защиту в 1908г. выступят с коллективным обращением 46 немецких профессоров. Примерно в это же время клерикально настроенный ученый А.Брасс заявил, что фундаментальные различия между человеком и человекообразными обезьянами якобы заметны даже на клеточном уровне: их яйцеклетки можно безошибочно отличить друг от друга при наблюдении под микроскопом. И эти голословные утверждения задевали не только личное достоинство Геккеля как ученого, но и достоинство научного знания. Неслучайно, он вел уже речь о напоминающей преследования инквизиции травле науки «клерикалами» и «иезуитами», а в вышедшей в 1910г. книге писал «о борьбе не на жизнь, а на смерть», о том, что будет отстаивать истину «до последней капли крови». Haeckel, E. Sandalion. Eine offene Antwort auf die Fдlschungs-Anklagen der Jesuiten. Frankfurt a. M.: Neuer Frankfurter Verlag, 1910; см. также Kelly, A. The descent of Darwin: The popularization of Darwinism in Germany, 1860-1914. Chapel Hill: Univ. of North Carolina Press, 1981; Daum, A.W. Wissenschaftspopularisierung im 19. Jahrhundert. Bьrgerliche Kultur, naturwissenschaftliche Bildung und die deutsche Цffentlichkeit, 1848-1914. Mьnchen: Oldenbourg, 1998.

Не приходится, по-видимому, сомневаться: увенчайся опыт скрещивания человека с человекообразными обезьянами «положительным» результатом, «успех» приобрел бы особое значение в контексте оспариваемых фактов эволюционной близости между человеком и другими видами животных. То, что в целом Геккель относился к идее скрещивания благожелательно, подтвердилось еще раз, после того как идея была высказана новым автором, Г. Роледером, - сначала на заседании Лейпцигского отделения Союза монистов в 1915г., а затем и в появившейся тремя годами позднее книге. И несмотря на старость и упадок сил, Геккель вполне заинтересованно переписывался с Роледером, разрешив, в частности, посвятить себе книгу. В отличие от Мунса, Роледер был не натуралистом-любителем, а признанным ученым, одним из основоположников немецкой сексологии, и книга его представляла собой уже не памфлет, как у Мунса, а фундаментальную и строго научную монографию. Роледер намеревался провести опыты искусственного осеменения самок шимпанзе семенем человека в немецком питомнике, созданном еще в 1912 г. на острове Тенерифе (Канарские острова). И только тяжелые обстоятельства военного, а затем послевоенного времени сделали его планы невозможными, - из-за бушевавшей в Германии инфляции станция на Тенерифе была закрыта Немецкий питомник шимпанзе предназначался для изучения проблем высшей нервной деятельности, и именно там В. Келер заложил в знаменитых опытах основы гештальтпсихологии. См.: Ash, M. G. Gestalt psychology in German culture, 1890-1967: Holism and the quest for objectivity. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1995. P. 148-167; Rohleder, H. O. Kьnstliche Zeugung und Anthropogenie // Monographien ьber Zeugung beim Menschen. Leipzig: G. Thieme, 1918. Bd. 6; подробнее о Роледере см. Geus, A. 1997. Anthropogenie und Menschenzucht. Biologische Utopien im 19. Und 20. Jahrhundert// Hrsgb. H.-K.Schmutz, Phantastische Lebensrдume, Phantome und Phantasmen. Marburg: Basilisken-Presse, 1997. S. 221-238; письма Роледера Э. Геккелю находятся в архиве Э. Геккеля, мы глубоко признательны доктору Эрике Краусе (Erika KrauЯe) за помощь в поиске этих писем..

И как можно, спрашивал Роледер в своей книге, считать получение гибрида делом неестественным, коль скоро опыты эти позволяют воссоздать те переходные ступени, то богатство форм, которое когда-то существовало в эволюционном промежутке между человеком и обезьяной, но было утрачено в ходе последующей эволюции и вымирания связующих звеньев? Нельзя также относиться к опытам как к безнравственным. Согласно его мнению (близкому, впрочем, к тому, что говорилось ранее Ивановым), аморальным может быть «чувство», - половое влечение к животному; в данном же случае какие бы то ни было ощущения и чувства «выносятся за скобки», поскольку скрещивание проводится посредством искусственного оплодотворения. То, что опыты не являются наказуемыми, подтвердил позднее, в середине 20-х гг., специалист по немецкому уголовному праву, когда, прослышавши об экспедиции Иванова, к нему обратился редактор немецкого медицинского журнала. См. Schwalbe, J. Biologische Verwandtschaft zwischen Mensch und anthropoidem Affen: Korrespondenzen// Deutsche medizinische Wochenschrift. 6 August 1926. Bd.52. Nr.32. S. 1351; Idem. Biologische Verwandtschaft zwischen Mensch und anthropoidem Affen: Feuilleton// Ibid. 27 Aug. 1926. Bd. 52. Nr.35. S. 1479-1480.

Монисты смотрели на себя как на сторонников научного мировоззрения и защитников прав личности, приверженцами же догмы были для них представители религиозных кругов. И все же, веря в сугубую постепенность, абсолютную континуальность эволюционных превращений, они и сами во многом отклонялись от прочно установленного, выдавая в итоге «желаемое за действительное». И в этом смысле идеологическая заданность, - несущая угрозу свободному от каких бы то ни было догм, критическому суждению личности, - бесспорно присутствовала в планах последователей Геккеля: Роледера и Мунса. Совершенно очевидна и другая идеологическая составляющая - присущий Геккелю и его сторонникам доктринальный расизм, который до Второй мировой войны был широко распространен даже в образованной среде. Так, по мнению Роледера, шансы на «успех» возрастут, если в качестве доноров семени выступят местные жители Канарских островов, в жилах которых имелась, по его мнению, значительная примесь крови «низших» рас. В переписке с Мунсом Геккель настаивал: в опытах искусственного оплодотворения следует использовать семя негров, что значительно повысит шансы на положительный исход скрещиваний.

Тем самым биологическая идея гибридизации человека с другими видами животных приобретала намного более широкое значение в рамках «идеологии», - будь то постулирующий сугубую постепенность эволюционных превращений монизм, либо стремящийся немедленно разрушить «буржуазные предрассудки» большевизм, либо искусственно сближавший «низшие» расы с обезьянами расизм. Не эта ли идеологическая значимость опытов заглушила естественное нравственное чувство, позволив в конечном счете осуществить эксперименты на практике? Но если так, то это очевидно противоречит высказанному нами предположению о том, что опыты гибридизации связаны с великой идеей эмансипации личности, - эмансипации от любых принимаемых на веру догм. Или же верно как раз обратное: идеология лишь помогала разрушить оковы отживших, «стадных» предрассудков, заставлявших «обывателя» смотреть на опыты как на нечто неприемлемое и чудовищное?

И здесь, пожалуй, самое время вернуться к тому, как проходило дальнейшее обсуждение планов Иванова в Советском Союзе. Доводы в защиту опытов, адресовавшиеся большевикам, были, как помним, окрашены в атеистические тона, не имея при этом ничего общего с расизмом. Но что говорилось об этих опытах в научной среде? Ведь, как указывалось в предыдущей главе, решение Каменева и СТО о выделении средств Иванову предполагало, что опыты будут одобрены Академией наук.

Не только в Европе и Америке, но даже в России, стране Пушкина, многие антропологи и зоологи как об установленном факте писали тогда о биологическом «неравенстве» рас. С другой стороны, явно выраженных расовых аргументов в документах о подготовке экспедиции Иванова как будто не содержится. Они, по-видимому, не прозвучали и в докладе, с которым он выступил 30 сентября 1925 г. в Академии наук в Ленинграде, прибыв туда по приглашению непременного секретаря Академии С. Ф. Ольденбурга.

Получение гибридов между различными видами антропоидов, - отмечал Иванов в кратком, представленном в Академию тексте доклада, - весьма вероятно […] Рождение гибридной формы между человеком и антропоидом менее вероятно, но возможность его далеко не исключена. […] Опыты эти могут дать чрезвычайно интересный материал для выяснения вопроса о происхождении человека и ряда вопросов в области наследственности, эмбриологии, патологии и сравнительной психологии Иванов И. И. В Физико-математическое отделение Всесоюзной Академии наук, 30.09.1925 // ПФА РАН. Ф. 1. Оп. 2 - 1925. Ед. хр. 22 (Приложения к протоколу заседания Отделения физико-математических наук № XIII от 30.09.1925г.). Л. 51-52. .

О содержании доклада Иванова Ольденбург сообщил на прошедшем в тот же день заседании Отделения физико-математических наук. На нем присутствовали компетентные зоологи: исполняющий обязанности директора Зоологического музея академик А. А. Бялыницкий-Бируля и занимавший эту должность в прошлом академик Н. В. Насонов, а также президент Академии А. П. Карпинский, вице-президент В. А. Стеклов, академик-секретарь отделения А. Е. Ферсман, академики И. П. Павлов, А. А. Белопольский, Н. С. Курнаков, В. Н. Ипатьев, П. П. Лазарев, А. Ф. Иоффе, Я. В. Успенский, Д. П. Коновалов, В. Л. Омелянский, С. П. Костычев, Ф. Ю. Левинсон-Лессинг и В. Л. Комаров. Согласно одному из пунктов протокола (на заседании обсуждались и другие вопросы) «намеченная профессором Ивановым работа была признана заслуживающей большого внимания и полной поддержки». Отделение постановило признать за проектом «большое научное значение, о чем довести до сведения Управления делами Совнаркома СССР» Протокол XIII заседания Отделения физико-математических наук от 30.09.1925г. // ПФА РАН. Ф. 1. Оп. 1а - 1925. Ед. хр. 174. Л.91.

Примечательно, что в прочитанном Ивановым докладе не только не приводилось расистских доводов об эволюционной близости негров к обезьянам, но и, в отличие от предшествовавших обращений к большевикам, не было, по-видимому, сказано ни слова ни об атеизме, ни о материализме. Любой намек на это способен был, по-видимому, раздражить присутствовавших, многие из которых могли относиться к религии равнодушно или критически, но при этом не одобрять политику насильственного насаждения атеизма Характерной в этом отношении выглядит позиция Павлова, в Бога, по-видимому, не верившего, но защищавшего права верующих. См. Григорьян Н. А. Иван Петрович Павлов. 1849-1936. Ученый. Гражданин. Гуманист. М.: Наука, 1999. С. 161-165.. Но, несмотря на то, что тон Иванова оставался идеологически нейтральным, в планах скрещивания человека с обезьяной чувствуется ведь и связанная с самими опытами этическая неясность.

Совершенно очевидно, что Академия никогда не взяла бы на себя полную, «единоличную» ответственность за опыты гибридизации человека и обезьяны перед лицом возможного скандала и реакции «обывателя». В официальном командировочном удостоверении, выданном Академией наук Иванову, также говорилось о том, что он посылается в Африку «для работ по вопросам гибридизации антропоидных обезьян». Но ведь, выступая в Академии, Иванов все же открыто сказал и об опытах гибридизации человека с обезьяной. Об этом же говорилось и в представленных им двух «письмах поддержки» за подписями Э. Ру и А. Кальметта Письма Кальметта и Ру - см. ПФА РАН. Ф. 1. Оп. 2 - 1925. Ед.хр. 22. Л. 49-50; см. также: Удостоверение АН СССР Иванову И. И. о командировке в Африку. 30.01.1926. № 934. Цит. по заверенной машинописной копии // ЦГАМО. Ф. 837. Оп. 1. Ед. хр. 968.. Так почему же Академия против этих планов не возражала?

Отсутствие возражений можно было бы объяснить тем, что деньги на экспедицию были уже ассигнованы и притом - не Академией. К тому же вслед за пышно отпразднованным 5-14 сентября 1925 г. 200-летним юбилеем Академия переживала «медовый месяц» в отношениях с правительством, а непременный секретарь Ольденбург поддерживал тесные связи с Горбуновым, который стал куратором Академии после ее перехода из ведения Наркомпроса в непосредственное подчинение союзному правительству. О праздновании юбилея АН см. Сорокина М.Ю. Двухсотлетний юбилей Академии наук// Нестор. № 9. На переломе. Отечественная наука в конце XIX - XX веке: источники, исследования, историография. Вып. 3. СПб.: Нестор-История, 2005. С. 206-235. Однако этих объяснений недостаточно. При всей важности хороших отношений с правительством, а также корпоративной солидарности с Ивановым, который все-таки был для академиков «своим» - представителем старой, дореволюционной науки, Академия не стала бы в угоду правительству поддерживать явно аморальные опыты.

Поскольку об экспедиции Иванова было достаточно широко известно в научных кругах, то можно предположить, что и кто-то из ученых мог, подобно нам, испытывать такое же чувство отвращения против опытов скрещивания человека с обезьянами. Однако ясно сформулировать этические доводы никто, по-видимому, не смог или не захотел. И даже, как помним, нерасположенный к Иванову рецензент его проекта в Главнауке профессор Н. А. Иванцов, написавший в своем отзыве о скандале, который опыты могут вызвать, ни словом не упомянул об их нравственной «ущербности».

Если этические возражения у кого-то и были, то носили такой характер, что их, по-видимому, трудно было принимать всерьез, - подобного мнения придерживался, в частности, Н. И. Вавилов, приславший Иванову накануне его отъезда в экспедицию текст своей работы «Междувидовая гибридизация и ее практическое применение»: «Не обращайте внимания на всю болтовню, которая связана с Вашей поездкой. Черт с ней!» Об этом же, - что возражения против опытов скрещивания человека с обезьяной можно просто отбросить как продиктованные явно обветшавшими представлениями, - писал и директор Зоологического института Московского университета и один из пионеров природоохранного движения в нашей стране профессор Г. А. Кожевников. По его мнению, Иванов поставил перед собой вопрос, подойти к которому до сих пор не решаются западноевропейские ученые, вероятно, из-за некоторых предрассудков, являющихся пережитками старинного миросозерцания - это вопрос о скрещивании обезьяны с человеком. При современной технике этого дела […] можно рассчитывать на успех оплодотворения шимпанзе спермой человека, а если бы удалось получить помесь, это было бы крупным торжеством науки в СССР, фактом мирового значения Вавилов Н. И. - И. И. Иванову, 27.01.1926 // ЦГАМО. Ф. 837. Оп. 1. Ед. хр. 342. Опубл. в: Н. И. Вавилов. Из эпистолярного наследия, 1911-1928 // Научное наследство. М., 1980. Т. 5. С. 251-252; Кожевников Г. А. О необходимости устройства центрального обезьянника, 15.09.1925 (Копия) // Архив Национального НИИ общественного здоровья (бывш. НИИ им. Н. А. Семашко). Ф. 28 (В. Д. Шервинский). Оп. 12. Ед. хр. 1. Л. 93-94. Мы глубоко признательны профессору М. Б. Мирскому за разрешение ознакомиться с материалами фонда Шервинского. Подлинник письма Кожевникова находился в Архиве Института экспериментальной патологии и терапии в Сухуми. Фридман Э. П. История Сухумского питомника обезьян… Приложение 2. С. 1..

По-видимому, моральные доводы против опытов Иванова связывались в сознании большинства ученых либо с религиозной картиной мира, противопоставлявшей человека животному (что было, с их точки зрения, неверным), либо же с прямой эксплуатацией невежества и предрассудков толпы, - все с теми же «чудом, тайной и авторитетом». Об этом в начале века прямо сказал В. М. Шимкевич (он умер в 1923г. еще до обсуждения планов Иванова в АН): «Во всяком случае, мы не вправе останавливаться перед этим экспериментом (искусственного оплодотворения антропоидных обезьян семенем человека. - К. Р.) в силу соображений того же порядка, которые в средние века приводили на костер женщин, заподозренных в сношении с животными и рождении противоестественных ублюдков» Шимкевич В. М. Помеси и ублюдки. СПб.; М.: Т-во М. О. Вольф, 1906. С. 15..

И здесь мы приходим к неизбежному, по-видимому, выводу относительно нравственной оценки опытов Иванова. Неудивительно, что в опытах этих не усматривали ничего дурного большевики, считавшие себя «воинствующими безбожниками» и нравственными реформаторами. Понятно и то, почему опыты поддерживались немецкими монистами - последователями Геккеля. Однако благожелательно отнеслись к ним также и ученые, не имевшие ничего общего ни с большевизмом, ни с монизмом, ни с атеизмом, политически и идеологически не ангажированные. Среди них - Э. Ру, А. Кальметт, В.М. Шимкевич, Г. А. Кожевников, а также В. И. Вернадский и Н. И. Вавилов, известные своей репутацией исключительной честности и порядочности. И это на самом деле говорит о том, что выдвинуть убедительные этические доводы против опытов скрещивания очень непросто, как бы не хотелось нам поверить в обратное. Возможно, сформулировать их и нельзя вообще, если следовать «современной», а не «средневековой» морали. Морали, которая на первый план выдвигает личность, безнравственным же признает то, что приносит вред конкретным людям, но никак не «оскорбление» или «поругание» возвышающихся над личностью «сущностей» (будь «сущностью» даже само родовое понятие «человека» или «человечества»).

Но насколько правдоподобна сама возможность создания гибридов человека и человекообразных обезьян? Ведь только в последние десятилетия в распоряжении экспериментаторов появились технические средства, которым «природа» действительно не сможет «противиться», - вполне реалистично, например, выглядят планы создания химер, либо внедрения больших фрагментов генетического материала человека в геном других видов, что становится осуществимым по мере развития новой техники «искусственных хромосом». Однако достаточно ли для достижения подобного результата - получения гибридных организмов - совсем «простой» методики искусственного оплодотворения? Если кто-то решится смешать половые клетки двух видов, про которые мы точно знаем, что они никогда не образуют развивающегося зародыша (например, человека и крокодила), то можно ли увидеть в этом какую-либо погрешность против морали? В этом случае опыты Иванова следовало бы рассматривать как своего рода исторический курьез, а не прообраз нравственных затруднений современной экспериментальной биологии.

Самому Иванову рождение гибрида казалось не просто возможным (как утверждалось в докладе, написанном для Академии наук), но и настолько вероятным, что перед отъездом в экспедицию он напряженно раздумывал, куда бы поместить оплодотворенных самок шимпанзе по возвращении, - в том случае, если дождаться рождения гибрида в Африке он не успеет из-за ограниченных сроков, а также бюджета экспедиции. Вместе с Г. А. Кожевниковым он предложил организовать специальный питомник обезьян при Институте экспериментальной эндокринологии Наркомздрава. Обращение в ИЭЭ объяснялось тем, что в то время обезьян в Европе уже начали широко использовать в операциях омоложения путем пересадки их половых желез человеку. И действительно, за это предложение прямо-таки ухватился помощник директора ИЭЭ и давний знакомый Иванова ветеринар Я. А. Тоболкин. В результате перед отъездом из Москвы 4 февраля 1926 г. Иванов заручился полномочиями не только от АН и СНК, но и от ИЭЭ, поручившего выяснить возможность закупки обезьян в Европе и Африке Идея операций омоложения исходила от французского хирурга русского происхождения С. А. Воронова, заявлявшего о возможности достичь реального омоложения. Ошибочность этих заявлений стала ясна уже к началу 30-х гг. См.: Hamilton, D. The monkey gland affair. L.: Chatto and Windus, 1986; об омоложении в СССР см.: Омоложение. Сборник статей / Ред. Н. К. Кольцов М.; Пг.: ГИЗ, 1923; Омоложение: Второй сборник статей / Ред. Н. К. Кольцов М.; Пг.: ГИЗ, 1924; Мирский М. Б. История отечественной трансплантологии. М.: Медицина, 1985. О данных Иванову полномочиях см.: Протокол заседания Комиссии по устройству обезьяньего питомника. 7.12.1925 (заверенная копия) // ЦГАМО. Ф. 837. Оп. 1. Ед. хр. 1005; Удостоверение Наркомздрава РСФСР с поручением о закупке обезьян. 29.12. 1925 // ЦГАМО. Ф. 837. Оп. 1. Ед. хр. 1006.. Впрочем, пребывание Иванова на станции Пастеровского института в Киндии окажется недолгим. Отсутствие на станции взрослых, половозрелых шимпанзе (абсолютно непредвиденное, буквально ошеломившее Иванова обстоятельство), а также приближающийся сезон дождей вынудили его выехать 21 апреля из Африки в Париж, где Иванов и проведет время до ноября, работая в различных лабораториях. Единственным же «достижением» за время пребывания в Африке стало дружеское знакомство с губернатором Гвинеи Полем Пуаре. Оказавшийся ровесником Иванова 56-летний администратор откровенно скучал без образованных собеседников и потому не раз принимал Иванова, ведя с ним долгие беседы, в своем дворце в Конакри. Именно Пуаре поможет ему позднее закупить необходимых для советского питомника обезьян, а также устроить в пригороде Конакри собственный временный обезьянник, в котором Иванов и проведет опыты скрещивания. События экспедиции изложены в дневнике Иванова, 16.03.1926 - 22.07.1927 // ЦГАМО. Ф. 837. Оп. 1. Ед. хр. 988; ход экспериментов - в двух лабораторных дневниках: 3.06. - 12.10.1926 // Там же. Ед. хр. 158; 12.01 - 18.07.1927// Там же. Ед.хр. 987; см. также: Записи (без заглавия) об искусственном осеменении обезьян // Там же. Ед. хр. 1007. См. также: Иванов И. И. Отчет по командировке в Западную Африку, 22.12.1927 // ГАРФ. Ф. 3316 (ЦИК СССР). Оп. 45. Ед. хр. 18. Л. 61-109.

Важно, однако, что и с точки зрения современной науки «успех» скрещивания не исключается, и будь Иванов немного удачливей, решать, как поступить с гибридом, пришлось бы уже не нам, а современникам Иванова. Хотя в середине 50-х гг. и было установлено, что у человека и шимпанзе разное число хромосом (46 - у человека и 48 - у шимпанзе), директор Иеркесовского приматологического института в Атланте, один из «отцов-основателей» американской национальной приматологической программы Дж. Борн писал в 1971г. о принципиальной возможности получения - путем искусственного осеменения - жизнеспособного гибрида человека и шимпанзе, недоумевая при этом, что подобные опыты до сих пор не поставлены. В том же году профессор Иельского университета, специалист в области межвидовой гибридизации животных Ч. Ремингтон привел в печати подробную схему таких опытов. Позднее было показано, что сперматозоиды человека способны проникать в яйцеклетку человекообразных обезьян. Различное же число хромосом у родителей еще не означает, что развитие гибридного зародыша невозможно, хотя и резко снижает шансы на то, что полученные гибриды будут в дальнейшем плодовиты. Bourne, G. H. The ape people. N. Y.: G. P. Putnam's Sons, 1971. P. 261-262; Remington, Ch. L. An experimental study of man's genetic relationship to great apes, by means of interspecific hybridization // Katz J. Experimentation with human beings. N. Y.: Russel Sage, 1971. P. 461-464; Bedford J.M. Why mammalian gametes don't mix // Nature. 1981. Vol.291. P. 287.

В СССР профессор Московского университета антрополог и приматолог М. Ф. Нестурх выразил, - открывая в 1973г. научную конференцию и комментируя прочитанное в книге Борна, - твердую уверенность в возможности получения «при помощи искусственного оплодотворения» гибрида между человеком и антропоидными обезьянами и отметил:

…При успехе […] возникнут столь многие проблемы биологического и иного порядка, что сейчас самое полезное будет закрыть занавес […] Но не удержусь и провозглашу здравицу ЗА ЖИВОГО ПОМЕСНОГО ОБЕЗЬЯНОЧЕЛОВЕКА: SALUTO TE, HOMOSIMIE SANGUIMIXTE!... При успехе возникнут новые крупные проблемы биологического и социального порядка. Но смущаться ученому тут нечего. И в заключение я хочу по этому случаю, опережая события, провозгласить еще раз здравицу помесному гомункулюсу Нестурх М. Ф. Вступительное слово // Биология и акклиматизация обезьян (Материалы симпозиума 15-17 октября 1973 г.) М.: Наука, 1973. С. 7-8..

В словах Нестурха звучит искренняя преданность идее, но представляется, что он ни за что бы не стал говорить об этой идее публично - пусть даже перед симпатизирующими ему, патриарху отечественной приматологии, учеными, - если бы знал, что она может быть воспринята не только как необычная или экстравагантная, но и как нравственно небезупречная. И значит, - возвращаясь к теме нравственной оценки опытов, - наше интуитивное отвращение определялось и определяется отжившими предрассудками? А симпатизировавшие Иванову ученые просто поняли это скорее, чем остальные, над кем иррациональные, средневековые табу до сих пор сохраняют свою власть?

3. Люди ли негры?

Как отмечалось в предыдущей главе, единственный критерий, с которым мы могли бы подойти к моральной оценке опытов, заключается в возможном нарушении прав и интересов личности. Но где же та личность, которой эксперименты гибридизации причинили бы вред? Мы могли бы приписать известный этический статус гибриду, посчитав, что он не просто «животное», но должен находиться под защитой закона и незыблемых нравственных принципов, принятых по отношению к людям. И допуская, что существование гибрида было бы мучительно и для него самого и для окружающих, мы и вправду пришли бы к выводу, что опыты проводить нельзя. Но если идея нравственных обязательств справедлива по отношению к гибридам, то не означает ли это, что обязательства распространяются и далее, - на представителей других, наиболее близких человеку видов?

К подобным вопросам Иванов оставался поразительно равнодушен, и в этом, на наш взгляд, заключается принципиальный изъян его опытов. Любопытно, что во всем архивном и тем более опубликованном наследии Иванова нет ни слова об ожидавшей гибрида человека и обезьяны участи. Лишь раз он с раздражением отметил, что подобные разговоры ненаучны, имея, очевидно, в виду, что они преждевременны. Можно предположить, что гибриду, или, как выразился М. Ф. Нестурх, «помесному гомункулюсу» был бы все же дарован определенный этический статус, и он, по крайней мере, был бы избавлен от жестоких опытов. Но какой бы ни была возможная судьба гибрида, абсолютно ясно одно: Иванову чуждо было представление о том, что появление его на свет должно хоть как-то изменить статус второго родителя - обезьяны. Сама возможность того, что резкое сокращение биологического расстояния между человеком и обезьяной, а также появление новых, непосредственных «уз родства» заставят признать за человекообразными обезьянами хотя бы какой-то этический статус, ограничивающий произвол экспериментатора, - даже не приходила ему в голову. От ученого-экспериментатора вообще-то не следует ожидать признания «прав» лабораторных животных. Однако все экспериментаторы (и даже защитники животных - противники вивисекции) исходили из факта безусловного отличия человека от животного, на что Иванов опираться уже бы не мог. О какой уж тут безусловности могла бы идти речь, коль скоро ученый доподлинно знал бы, что изучаемая им обезьяна может в принципе, - стоит только «захотеть», - стать «матерью его детей». Но, несмотря на это, Иванов принимал как данность, что даже после рождения гибрида (или гибридов) человекообразные обезьяны будут использоваться в создававшемся в Советском Союзе питомнике для пересадок половых желез и прочих опасных и жестоких опытов. Вернувшись из Африки, Иванов заговорил о лабораторном «обезьяноводстве» как «новой отрасли животноводства», имея в виду в том числе обезьян человекообразных О «ненаучности» разговоров, связанных с будущим гибрида, см.: Иванов - У. Бэтсону (W. Bateson), 23.02.1925 (черновик) // ЦГАМО. Ф. 837. Оп. 1. Ед. хр. 307; об «обезьяноводстве» см.: тезисы доклада Иванова на лекционном вечере «Проблема омоложения и органотерапия - от обезьяны к человеку». 23 апреля 1929 г. // ЦГАМО. Ф. 837. Оп. 1. Ед. хр. 1023..

Из этого ясно, насколько по-разному воспринимали границу между человеком и другими видами «тогда» и «сейчас». Не только Иванов, но и никто из знавших о его опытах современников так и не сделал очевидных, казалось бы, этических выводов, которые неизбежно были бы сделаны из «успеха» подобных экспериментов сегодня. Это ведь и вправду парадоксально: отменяя «пропасть» биологическую, Иванов сохранял ее в виде «пропасти» нравственной. И увенчайся опыты «положительным» результатом, видовая граница была бы «нарушена», но не «разрушена», по-прежнему отделяя человека как субъекта прав от лишенных какого бы то ни было этического статуса человекообразных обезьян. Но почему аргумент «биологической близости» ничего не доказывал? Здесь-то мы и сталкиваемся с парализовавшим его силу идеологическим контекстом. «Прочностью» своей граница была обязана расовым предрассудкам: как мы увидим, ощущение нравственной пропасти между европейцем-исследователем и шимпанзе возникает в опытах Иванова благодаря отчуждению белых от негров. Страх и враждебность, которые белые расисты питали в то время к неграм, заставляли игнорировать очевидные факты, свидетельствовавшие о биологической близости человеческих рас, - вместо того чтобы искать реального, нравственного сближения. Но почему в таком случае нужно было менять отношение к представителям другого вида, если даже бесспорное эволюционное родство человеческих рас, а также плодовитость межрасовых браков не обладали тогда универсально значимой «доказательной силой» - в том, что касалось признания гражданских и даже человеческих прав негров? Лишь в послевоенных декларациях ЮНЕСКО была официально провозглашена абсолютная равноценность всех человеческих рас, а межрасовые браки признаны положительной нравственной силой, способствующей единству и солидарности человечества как целого. Полный текст деклараций см.: Hiernaux, J, Banton, M. Four statements on the race question. Paris: UNESCO, 1969, а также на Интернет-сайте ЮНЕСКО: http://unesdoc.unesco.org/images/0012/001229/122962eo.pdf; о «научном» расизме в довоенных Европе и Америке см.: Stepan, N. The idea of race in science: Great Britain, 1800-1960. Hamden, CN: Shoe String Press, 1982; Provine, W. B. Geneticists and the biology of race crossing // Science. 1973. Vol. 182. P. 790-796; Gould, St. J. The mismeasure of man. N. Y.: Norton, 1981.

Расовых предрассудков не было заметно во время обсуждения опытов в Советском Союзе, но они явились со всей отчетливостью, как только Иванов ступил на африканский берег. Иванов не был доктринальным, «биологическим» расистом (он, по-видимому, не считал, что использование семени негров увеличивает шансы на успех гибридизации), но дневники, которые он вел в Африке, его переписка и другие документы экспедиции оставляют впечатление огромной - и при этом искусственно созданной - дистанции между белыми и черными. Вот как описывает он первые впечатления о неграх в рукописи популярной книги, которую по возвращении в Москву начал писать о своей экспедиции: «…Обнаженные до пояса негры и негритянки, иногда безобразные, но чаще по-своему красивые, как и вся африканская природа (курсив наш. - К. Р.)» Впрочем, не всегда отзывы его выдержаны в столь идиллических тонах. Своему другу, ленинградскому зоологу Н. Я. Кузнецову, Иванов об африканских впечатлениях напишет: «Перенес жару и вид негров и негритянок довольно сносно». В набросках к упомянутой книге говорится о том, что: «Негры, вообще говоря, большие вруны и воры», и только в машинописном варианте, очевидно, по цензурным соображениям, фраза эта была заменена на: «Негры, вообще говоря, очень веселый и добродушный народ» Иванов И. И. Африканские заметки. Из воспоминаний участника экспедиции профессора И. И. Иванова // ЦГАМО. Ф.837. Оп. 1. Ед. хр. 990. Л. 22; Иванов - Н. Я. Кузнецову, без даты // ЦГАМО. Ф. 837. Оп. 1. Ед. хр. 299; Иванов - Я. А. Тоболкину. 23.05. 1927 // Там же. Ед. хр. 1010; Иванов И. И. Африканские заметки… Л. 7..

Иванов не мог отказаться от негров-помощников, ведь весь «штат» экспедиции состоял из него самого и его сына, - присоединившегося к нему в Париже 22-летнего студента Московского университета, тезки отца, впоследствии крупного советского биохимика, члена-корреспондента Академии медицинских наук СССР. Высадившись 14 ноября 1926 г. в столице французской Гвинеи Конакри, Иванов с сыном устраиваются, благодаря губернатору Пуаре, в Ботаническом саду в Камайене, неподалеку от Конакри. Здесь они находят для себя квартиру и здесь же намереваются в дальнейшем организовать временный обезьянник, где собираются поставить опыты искусственного осеменения шимпанзе. Для ловли обезьян Иванов с сыном, три помощника-негра и прикомандированный Пуаре чиновник 30 декабря выезжают в местность Фута-Джалон, - гористое плато, изобилующее шимпанзе. Там они проводят показательную охоту для обучения местных охотников новым методам ловли обезьян при помощи привезенных из Европы специальных, очень прочных сетей. Возвратившись 18 января 1927 г. в Камайен, Иванов уже имеет в своем распоряжении трех взрослых шимпанзе, а дружеское расположение Пуаре позволяет в дальнейшем получить от негров-охотников несколько новых партий обезьян. За пойманными обезьянами ухаживают опять-таки негры, хотя они, пишет Иванов, «в громадном большинстве, лодыри и бестолковые люди, на которых нельзя положиться».

Пока что расизм Иванова остается в рамках «обычного» высокомерия европейского путешественника, но в отличие от «обычного» европейца, Иванов был ученым, притом незаурядным, - и расовые предрассудки начинают определять содержание его научных представлений, а также сам ход предпринимаемых исследований. Так, Иванова чрезвычайно занимает вопрос об отношении негров к обезьянам. Ведь местные негры и обезьяны живут «бок о бок» на протяжении тысяч, если не десятков тысяч лет. Так, почему же, - коль скоро рождение гибрида человека и шимпанзе возможно в лаборатории, - гибридизации не происходит в «естественных условиях»? И с самого начала Иванов хочет проверить «слухи о похищении женщин самцами антропоморфных обезьян и о прижитии с ними детей». С другой стороны, приехав в Гвинею, Иванов очень быстро приходит к выводу, что это - всего лишь слухи, до сих пор, пишет он, здесь «не было отмечено ни одного достоверного факта», хотя по-прежнему ничуть не сомневается в самой возможности «прижития» детей-гибридов. И тут же дает этому объяснение, перенося стереотипы отношений двух рас на отношения негров и обезьян. «Негры, - пишет Иванов, - относятся к обезьянам и особенно к шимпанзе как к низшей человеческой расе. Женщины, изнасилованные обезьянами, считаются оскверненными. Такие женщины третируются как парии, социально погибшие и, как мне передавали, обычно бесследно исчезают» Иванов - Я. А. Тоболкину, 23.05. 1927 // Там же. Ед. хр. 1010; Дневник Иванова // Там же. Ед. хр. 988. Л.7; Иванов И. И. Отчет по командировке в Западную Африку, 22.12.1927 // ГАРФ. Ф. 3316 (ЦИК СССР). Оп. 45. Ед. хр. 18. Л. 107..

Таким образом, постулируемые расовые чувства негров изолируют и «охраняют» нас как вид от других, ниже стоящих видов. Подобное объяснение весьма остроумно, хотя и следует иметь в виду, что в ХIХ и в начале ХХ вв. западное воображение часто представляло дикарей и человекообразных обезьян как находящихся в состоянии непримиримой «расовой» вражды. Достаточно вспомнить, например, «Затерянный мир» А. Конан-Дойля, где первобытные люди и безобразные человекообезьяны ведут непрерывную войну. Также и с точки зрения современного дарвинизма (так называемой «синтетической теории эволюции»), видообразованию кладется начало изоляцией, и только затем дивергирующие (расходящиеся в разные стороны), не скрещивающиеся между собой популяции «наполняются» специфическим генетическим содержанием, характеризующим их уже как различные виды. Причины же первоначальной изоляции могут быть и «психологическими», сводясь к вражде или отвращению от полового контакта, - и нет оснований начисто исключать роль подобных факторов, когда речь идет о дивергенции различных видов гоминид. Так что «отвращение» могло появиться как результат единичной мутации сначала и только затем найти реальное «подтверждение» в бесспорном уже превосходстве «гомо сапиенс» над родственными видами.

Особая чувствительность негров к нарушению видовой границы - не просто наблюдение натуралиста или этнографа, а имеет непосредственное значение для организации опытов. Иванов панически боится, что неграм станет известно о цели его исследований. В дальнейшем, искусственно осеменяя самок шимпанзе, он будет говорить неграм, что проводит медицинское обследование или лечение обезьян. И во многом поэтому, - поскольку посвятить негров в свои планы и рассчитывать на их помощь Иванов не может, - шимпанзе представляют собой такую серьезную опасность. Несмотря на относительно небольшой рост, эти человекообразные обезьяны настолько сильны, что справиться с разъяренным взрослым шимпанзе в состоянии лишь несколько взрослых мужчин. Входя в клетку, Иванов, как он пишет, на всякий случай, кладет в карман браунинг. Корреспондент русской эмигрантской газеты, оказавшийся в это время в Конакри и посетивший Иванова, следующим образом опишет его временный обезьяний питомник: «В саду ряд клеток, в которых на цепи, до приручения, три огромных шимпанзе». Самого же Иванова он, по первому впечатлению, не зная еще о цели опытов, охарактеризует как «почтенного старика с длинной седой бородой, в очках - типичного русского профессора доброго старого времени» Ткачев В. Письма из Африки. Французская Гвинея // Русское Время. 6.07.1927..

28 февраля 1927 г. опыты были поставлены на первых двух самках - Бабет (Babette) и Сивет (Syvette). «Обезьяны ловились в клетке, так как заказанная в Париже клетка для усыпления обезьян не была еще доставлена. Для поимки обезьяны внутри большой клетки с двумя половинами сеть подвешивалась в одной половине так, что когда в эту часть перегонялась обезьяна, она попадала как бы в мешок из сети, оба конца которого были наружи и могли быть быстро закручены. Обезьяна, стянутая сеткой, вытягивалась наполовину из дверцы клетки». Следующий эксперимент был поставлен только 25 июня, когда шимпанзе по кличке «Черная» была подвергнута искусственному осеменению под общим наркозом. Столь значительный перерыв объясняется тем, что во временном обезьяннике в начале марта разразилась сильнейшая эпидемия амебной дизентерии, унесшая жизни многих шимпанзе. Из протоколов экспериментов 28 февраля и 25 июня невозможно понять, были ли два донора семени белыми или неграми, - приводится только их возраст, не совпадающий ни с возрастом Иванова, ни его сына Иванов И. И. Отчет по командировке в Западную Африку, 22.12.1927 // ГАРФ. Ф. 3316 (ЦИК СССР). Оп. 45. Ед.хр. 18. Л.73; см. также: Лабораторный дневник. 12.01 - 18.07.1927 // Ф. 837. Оп. 1. Ед. хр. 987; Записи об искусственном осеменении обезьян // Там же. Ед.хр. 1007..

При всем при том опыты ставятся методически совсем не так, как следовало бы. «Впрыскивание [семени] проходило при очень нервной обстановке и неудобных условиях. Опасность со стороны обезьян, работа на земле, необходимость скрывать». Поэтому не удалось осуществить внутриматочного введения семени с использованием зеркала, что значительно снизило, по мнению Иванова, шансы на успешное оплодотворение: «…В тех условиях, в которых я находился, сделать этого было нельзя. Впрыскивания надо было делать быстро и так, чтобы не давать присутствующим неграм пищи для толкований и выводов, которые для нас могли бы повлечь большие неприятности» Лабораторный дневник. 12.01 - 18.07.1927 // Там же. Ед. хр. 987. Л. 16-18; Записи об искусственном осеменении обезьян // Там же. Ед.хр. 1007. Л. 37..

Следует признать, что протоколы опытов читаются совсем не с той степенью бесстрастности и бесчувственности, с какой написаны, оставляя по себе ощущение недопустимого насилия. И это ощущение мы могли бы отнести на счет нашего собственного антропоморфизма и эмоций, а Иванова считать заинтересованным единственно в научной истине и чуждым субъективизма исследователем, однако вывод этот был бы неверен. За характерной для экспериментатора нейтральностью тона стоит на самом деле страх, который, что важно, не является неизбежным чувством, вызванным объективными причинами - отношениями между человеком и пойманными им шимпанзе, - а обусловлен отношениями человеческих рас между собою. Ведь «природная» враждебность обезьян к человеку многократно усиливается тем, что Иванов боится негров, приписывая им расовые чувства против обезьян, и потому торопится с проведением опытов, обращаясь с обезьянами жестоко, что только увеличивает их враждебность к человеку. В свою очередь, нечего и пытаться что-то втолковывать неграм о смысле опытов. И важно понять, что «бесчувственность» - главная, пожалуй, связанная с опытами «эмоция» - является функцией нравственного расстояния между европейцами и африканцами. А «истинным» представителем человеческого рода оказывается в итоге белый исследователь, резко отделенный от «африканской природы», - как шимпанзе, так и негров.

Реально существовавшее отчуждение между расами объясняет, по-видимому, ту легкость, с какой Иванов решается поставить опыты не только на шимпанзе, но и… на африканских женщинах. Обращают на себя внимание два обстоятельства: во-первых, Иванов не испытывает абсолютно никаких моральных колебаний, во-вторых, открыто обсуждает свои планы с готовыми пойти ему навстречу французскими врачами. Предвидя, что число подопытных обезьян будет невелико, Иванов с самого начала экспедиции повел переговоры о возможности поставить эксперименты также и на женщинах «под надзором, - пишет он в дневнике, - врачей и присмотром персонала больничного». 14 ноября, только-только устроившись в Камайене, он говорит об этом с Пуаре: «Сообщил Poiret план своих работ и привлечения к этому делу д-ра Pezй (врач местного госпиталя для туземцев. - К. Р.). Poiret согласился со мной и обещал переговорить с д-ром Pezй. От Poiret визит к Dr. Pezй. Сговорились с двух слов».

Абсолютно чудовищными эти планы делает то, что опыты Иванов собирается проводить без ведома и согласия самих женщин. 23 ноября он приходит в госпиталь, чтобы зафиксировать точную дату начала экспериментов, но неожиданно узнает от Пезе, что губернатор категорически запретил без его разрешения ставить опыты в госпитале, что он уехал в Дакар и там будет говорить по этому вопросу с генер[ал]-губерн[атором] и с Lacenet (заведующий санитарной частью в колонии Западная Африка, к которой относилась и Гвинея. - К. Р.). Вернется Poiret не раньше 2 нед[ель], а до тех пор надо ждать, т. к. губернатор категорически запретил без его разрешения ставить опыты в госпитале. Вне госпиталя (dehors) - да, но это, разумеется, меняет дело и не дает никакой гарантии на чистоту опыта.

И вот с каким «праведным» негодованием пишет Иванов о решении губернатора:

Итак, Poiret дал мне хороший урок. Можно было изменить свое решение, но, по крайней мере, поставить меня об этом в известность. Затем я предупреждал его, что говорю с ним конфиденциально и прошу ни с кем не говорить о моем проекте, кроме как с д-ром Pezй. Интересно, как объяснит свое поведение Poiret. Для Ильяшки (Иванова-младшего - К.Р.) эта история была громом среди ясного неба. Да и для меня тоже. Положение крайне скверное […] Да и что нового скажет Poiret, вернувшись из Дакара? Разве только, что и dehors ставить опыты нельзяСм.: Дневник Иванова // ЦГАМО. Ф. 837. Оп. 1. Ед. хр. 988. Л. 46-50. .

Нравственная физиономия Иванова для нас тут становится окончательно ясной, однако сам он, судя по тону дневников и переписки, не видит нужды оправдываться. Понятно, что научный интерес может достигать масштабов мономании, но все же, как он - «почтенный старик», «типичный русский профессор доброго старого времени», наконец, любящий муж и отец (об этом можно опять-таки судить по дневниковым записям) - объяснял себе и окружающим мотивы своего решения превратить африканских женщин в подопытных существ? Такое объяснение действительно присутствует и сводится к «отсталости» африканских народов: «…Пока женщина не вышла замуж, она находится на иждивении родителей или ближайших родственников. Если она овдовела, то переходит в качестве жены к ближайшему родственнику умершего. Религиозные и бытовые условия таковы, что женщина ни в коем случае не захочет добровольно подвергнуться опыту». Иными словами, невыделенность человека, а женщины в особенности, из традиционных общественных и семейных структур, а также невозможность объяснить неграм значение «науки» приводят к выводу, что решение может быть принято и за женщину, особенно ради «благородной цели».

Скорее всего, мы имеем здесь дело не только с ощущением культурного превосходства над невежественными неграми, - об этом можно судить по отдельным, прорывающимся у Иванова нотам «биологического» расизма. В частности, когда он предполагает, что мог бы поставить опыты на женщинах-пигмейках, с которыми, в силу их незнакомства с цивилизацией, затруднений возникнуть, как пишет он, не должно. Знать ничего не зная о пигмеях, он тем не менее говорит о них как о «примитивной расе негров, живущих в лесах на деревьях». А чего стоит одна только фраза из его официального отчета об экспедиции, объясняющая, почему опыты эти провести не удалось: «Заказанные в колонии Gabon шимпанзе и пигмеи доставлены не были (курсив наш. - К. Р.)» Иванов И. И. Отчет по командировке в Западную Африку // ГАРФ. Ф. 3316. Оп. 45. Ед. хр. 18. Л. 76; Иванов - хранителю Музея Бельгийского Конго (Conservateur de Museй de Congo). 19.07.1926 // ЦГАМО. Ф.837. Оп. 1. Ед. хр. 429. Л. 10-11..

Планы Иванова поставить опыты на женщинах по-разному влияют на отношение к нему окружающих. В частности, губернатор Пуаре, хотя и запрещает проводить опыты в госпитале, но вовсе не меняет своего доброжелательного отношения к Иванову, помогая в дальнейшем организовать поимку обезьян, а затем и получить лицензию на их вывоз в Советский Союз. Хорошие отношения Иванов сохраняет и с доктором Пезе, - тот сводит его с другими врачами, с которыми Иванов ведет переговоры о возможных опытах на местных женщинах. К великому нашему облегчению, из этих планов ничего не выходит.

Принципиально иным оказывается отношение Академии наук, которую Иванов подробно информирует, так же, как и своего главного патрона Н. П. Горбунова, о ходе экспедиции. И узнав, таким образом, от него самого о намерении проводить опыты на женщинах, Академия решительно Иванова осуждает. Для рассмотрения этих планов она создает Особую комиссию под председательством зоолога академика П. П. Сушкина, в ее состав включаются зоолог академик А. А. Бялыницкий-Бируля и антрополог профессор С. И. Руденко. Свое мнение комиссия формулирует в достаточно энергичных выражениях, обращая, в частности, внимание на «тяжелое положение жертвы такого эксперимента (женщины - в случае рождения ребенка-гибрида. - К. Р.) среди окружающих ее» и на подрыв доверия «примитивных народов» к исследователям. В итоге «Комиссия […] настоятельно рекомендует ограничить опыты обсеменением самок шимпанзе». Она «не находит возможным» даже просто поддержать перед правительством поступившую от Иванова просьбу о дополнительных ассигнованиях, которые позволили бы продолжить опыты в Африке, хотя и соглашается продлить срок командировки до 1 августа 1927 г. Председатель Комиссии П. П. Сушкин - в Президиум Академии наук. 30.05.1927 // ГАРФ. Ф. 3316. Оп. 45. Д. 18. Л. 1-2. Позиция комиссии - свидетельство ее принципиальности и только подтверждает высказанное в предыдущей главе мнение: академики согласились в 1925 г. с планом Иванова провести искусственное оплодотворение шимпанзе семенем человека не из-за «конформизма», а потому, что не видели в тех, первоначальных планах ничего явно предосудительного. Эта принципиальность оттеняется тем, что П. П. Сушкин лично и еще до революции хорошо знал Иванова.