Опасные связи: И.И. Иванов и опыты скрещивания человека с человекообразными обезьянами

В то же время Иванова продолжает поддерживать Горбунов, хотя теперь, не имея заключения Академии наук (а равно - и какого-то иного авторитетного научного учреждения), он, по-видимому, не считает для себя возможным добиваться дополнительных ассигнований от правительства. В результате 1 июля 1927г. Иванов и сын вынуждены покинуть Африку, погрузившись вместе с 13 шимпанзе и 2 низшими (нечеловекообразными) обезьянами на пароход и отплыв в Марсель, откуда обезьяны были уже переправлены в Сухуми.

Но уже 22 июля в Марселе от туберкулеза погибает шимпанзе Черная, затем - во время перехода в Сухуми - умирает Сивет, в сентябре же в Сухуми уходит из жизни Бабет. Ни у одной из них признаков беременности обнаружено не было. Однако это не могло исключить принципиальную возможность гибридизации, - число опытов было попросту слишком мало. Ведь даже при применении метода искусственного оплодотворения в гинекологии вероятность успеха в то время составляла примерно 30 процентов, и это при условии повторных введений семени на протяжении шести месяцев Rohleder, H. O. Die kьnstliche Befruchtung vom Standpunkt der Sexualreform // Weil, A. Sexualreform und Sexualwissenschaft. Stuttgart: J. Puettmann, 1922. S. 215.. Поэтому эксперименты, по мнению Иванова, следовало непременно продолжить. В отчете об экспедиции он писал: «Уже сам по себе факт посылки нашей экспедиции […] является в истории науки крупным актом, раз навсегда устанавливающим права гражданства за выдвинутой нами на очередь научной проблемой, до того времени остававшейся в глазах огромного большинства, даже биологов, каким-то “табу”» Иванов И. И. Отчет по командировке в Западную Африку // ГАРФ. Ф. 3316. Оп. 45. Ед. хр. 18. Л. 68..

На самом деле намерение провести эксперименты на ничего не подозревавших африканских женщинах дискредитировало начинание Иванова перед Академией наук. Отныне и, как увидим, навсегда она отказывает ему в поддержке. Однако возражения против опытов на африканских женщинах самой идеи гибридизации как таковой не затрагивают. Мы также можем легко представить себе исследователя, который, занимаясь все той же проблемой гибридизации, на преступные опыты с женщинами ни за что не пошел бы.

В то же время нравственный смысл, связывавшийся в колониях с дихотомией «человек» - «животное», не вызывает у нас абсолютно никакого уважения. Отчуждение между расами было в Африке до такой степени глубоким, что и сама граница между человеком и человекообразными обезьянами стала проекцией этого отчуждения и пролегла не столько между видами, сколько между людьми разной расы. Тем самым граница оказалась этически реальной, но прочностью своей обязанной не «нерасшатанным устоям», не «естественному» нравственному чувству, а расовым предрассудкам, сконструированным белыми людьми ради господства над черными. Но есть ли тогда у этой границы подлинный, а не заемный, приписанный ей нравственный смысл? Очевидно, ответ можно получить там, где смысл этот не затемняется массой «сопутствующих» моментов, - социальными и культурными перегородками и иерархиями. В частности там, где можно отвлечься от расового «момента» и где, как можно было бы надеяться, утратит свою силу также и «специецизм», - признание исключительных прав за человеком и тупое, вопреки любым доводам и фактам, отрицание какого бы то ни было этического статуса за другими видами.

Подобной свободы от предрассудков следовало бы ожидать от дальнейших экспериментов Иванова, которые он планировал провести в Советском Союзе - на женщинах, но не на черных, а на белых, и при этом добровольно и сознательно согласившихся в них участвовать.

Опыты предполагалось организовать в Сухуми, куда в августе 1927 г. поступила от Иванова партия обезьян (сам он из-за болезни задержится на несколько месяцев во Франции). Прибытие этой партии стало официальной датой рождения нового научного учреждения - Сухумского питомника обезьян. Как отмечалось в предыдущей главе, питомник был организован под эгидой Института экспериментальной эндокринологии, а его руководителем стал помощник директора института Я. А. Тоболкин. В то время как Иванов был в Африке, Тоболкин сумел подготовить место для питомника, а также выезжал в Европу для знакомства с содержанием обезьян в тамошних зоопарках. Иванов же помогал созданию питомника благодаря своим связям и постоянной переписке с Горбуновым. Именно Горбунов смог обеспечить финансирование питомника, так как ни у ИЭЭ, ни у Наркомздрава средств для этого не было, и ассигнования проходили через Управление делами и затем Совнарком «в порядке особых ходатайств» К тому же эти средства начали отпускаться лишь после того, как правительство приняло в сентябре 1925 г. решение о финансировании экспедиции Иванова. Поэтому мы не можем согласиться с О.Шишкиным, полагающим, что, создавая питомник, советское правительство было прежде всего заинтересовано в получении желез обезьян для операций омоложения. Нет также абсолютно никаких данных о заинтересованности в подобных операциях кремлевских «верхов» («членов политбюро», как пишет Шишкин). Шишкин О. Красный Франкенштейн… .

Возможно, этой же причиной - заинтересованностью Тоболкина в отношениях с Ивановым и Горбуновым - объясняется и то, что в составленном 13 сентября 1927 г. «Перспективном 5-летнем плане» ИЭЭ в качестве одной из двух стоящих перед питомником задач значится «продолжение работ проф. Иванова по гибридизации». (Второй - стало «изучение желез внутренней секреции у обезьян» См.: Перспективный 5-летний план развертывания деятельности ГИЭЭ Наркомздрава. 13.09.1927 // Архив Национального НИИ общественного здоровья. Ф. 28 (В. Д. Шервинский). Оп. 12. Ед. хр. 2. Л. 74..) Решение ставить эксперименты на женщинах объяснялось просто: длительное содержание человекообразных обезьян в условиях «крайнего Севера», которым были для них субтропики, представлялось проблематичным, а при проведении опытов на женщинах потребовалось бы, как не раз отмечал Иванов, намного меньше взрослых обезьян в качестве доноров семени, чем в том случае, если бы искусственному осеменению подвергались самки шимпанзе.

4. Люди ли женщины?

Стремясь доказать, что граница между человеком и близкими к нему видами животных должна оставаться неприкосновенной, мы меньше всего надеемся найти поддержку в научном знании, - с точки зрения биологии, межвидовые скрещивания нельзя считать чем-то «плохим» и «неестественным», ведь априорное представление о том, что гибриды нежизнеспособны, дисгармоничны, страдают от наследственных уродств, давно оставленоСм., в частности, Arnold, M.L. Natural hybridization and evolution. N.Y.: Oxford Univ. Press, 1997; Рубайлова Н.Г. Отдаленная гибридизация домашних животных. М.: Наука, 1965.. Конструируя нравственный барьер вокруг нашего вида, мы склонны скорее искать опору в идее «естественных» различий и границ, которые существуют между самими людьми и могут поэтому заключать в себе нравственный, нормативный смысл. Но всякий раз смысл этот оказывается скомпрометированным (а значит, неподлинным). И если в предыдущей главе речь шла о расовых предрассудках, то здесь мы оказываемся свидетелями того, как планы проведения экспериментов на женщинах делают явными стереотипы неравенства полов, присутствующие в нашем собственном сознании.

Новые планы Иванова находились в общем русле политики эмансипации женщин. Большевики осуществили передовые для своего времени реформы, касавшиеся семьи и положения женщин, отменив, например, унизительные законы о внебрачных детях и разрешив разводы. Когда в 1928 г. началась так называемая «культурная революция», то на очередь дня вышли лозунги радикального преобразования быта и «разрушения семьи» См.: Stites, R. The women's liberation movement in Russia: Feminism, nihilism, and bolshevism, 1860-1930. Princeton: Princeton Univ. Press, 1978; подробнее о «культурной революции» см.: Cultural Revolution in Russia, 1928-1931 / Ed. by S. Fitzpatrick. Bloomington: Indiana Univ. Press, 1978; Idem. The cultural front: Power and culture in revolutionary Russia. Ithaca: Cornell Univ. Press, 1992.. И наряду с отрицанием патриархальной семьи и «семейного рабства», большевики, по крайней мере некоторые из них, признали, как увидим, и «право» женщин на добровольное участие в опытах гибридизации. С другой стороны, опыты, в которых матерью гибрида является женщина, вызывают у нас, похоже, намного большее возмущение, чем такие же опыты, где в качестве матери выступает самка шимпанзе. Но, собственно говоря, почему? Вопрос этот неизбежно возникает, коль скоро мы действительно считаем, что мужчина и женщина несут равную ответственность перед своим потомством. Почему человеческое - пусть даже наполовину - существо, рожденное обезьяной и несущее человеческие гены, переданные отцом-мужчиной, возмущает наши «естественные» чувства меньше, чем гибридное существо, рожденное женщиной? Наверно, дело в том, что в первом случае все происходит не на глазах у отца, который может просто «забыть» о своем потомстве еще до появления его на свет, и отречение это будет выглядеть «простительным». Но о таком же гибриде-ребенке, рожденном в человеческом обществе и воспитывающемся в детской, «забыть» будет намного сложнее.

Однако, ведь это чисто мужское различие, продиктованное неравенством полов и лицемерной общественной моралью, разрешающей мужчинам то, что запрещается женщинам. Сходно оно и с тем «тонким» различием, которое мужчины-расисты проводили в колониях: мулаты в семьях негритянок - простительная слабость европейцев, а появление такого же ребенка у белой женщины - непростительный грех. Очевидно, нам особенно сложно принять, что даже искренние и естественные эмоциональные реакции могут быть не проявлением нашего аутентичного «я», а производным от общественных интересов и стереотипов. Тем не менее в данном случае это, по-видимому, так: если опыты осеменения самок шимпанзе этически приемлемы, то почему непозволительны опыты осеменения женщин, добровольно согласившихся в них участвовать?

Вернувшись в Москву осенью 1927 г., Иванов был вынужден сосредоточиться на работе в ветеринарии. По прошествии некоторого времени он напишет своему давнему другу Н. Я. Кузнецову, что оценка Академией наук его опытов резко изменилась:

... Кругом, кроме явного замешательства и даже хулиганского отношения, редко видишь хотя бы терпимое отношение к моим необычным исканиям. Однако я не сдаюсь и, наплевав на выходки наших «старцев» и их подхалимов, продолжаю добиваться возможности начатые опыты довести до более солидного числа и получить ответ на поставленные вопросы. Веду переговоры и надеюсь получить поддержку там, где, если нет академического колпака на голове, есть здравый смысл и отсутствие профессиональной нетерпимости» Иванов - Н. Я. Кузнецову. 14.06. [1928 или 1929 г.] // ПФА РАН. Ф. 793 (Н. Я. Кузнецов). Оп. 2. Ед. хр. 274. Л. 28-28об..

Как говорилось выше, академики были возмущены намерением Иванова изменить заявленные первоначально планы и экспериментировать на африканских женщинах; а кроме того, негодование могло вызвать у них и намерение проводить дальнейшие опыты на советских женщинах, пусть даже с полного их согласия. 11 апреля 1928 г. на заседании Отделения физико-математических наук академик В. Л. Комаров, ботаник и будущий президент Академии, заявил: «…А[кадемии] н[аук] следует высказать ясно и твердо свое вполне отрицательное отношение к предложению профессора И. И. Иванова о скрещивании человека с обезьяной как не научному и не могущему дать никакого результата…» Но почему, спрашивается, В. Л. Комаров не протестовал против этих опытов, когда они обсуждались в Академии еще в 1925 г.? Можно предположить, что дело здесь не в столько в «ненаучности», сколько в том, что, с точки зрения академиков, Иванов в Африке вышел за границы допустимого. Ведь, как не раз отмечалось историками, научному сообществу подчас «легче» пожертвовать репутацией отдельного ученого и объявить работы его «ненаучными», чем признать, что подлинно научные исследования могут «незаметно» перейти нравственную грань Протокол YIII заседания Отделения физико-математических наук от 11.04.1928 // ПФА РАН. Ф. 1. Оп. 1 - 1928. Ед. хр. 177. Л. 134об.; Gieryn, Th. F. Boundaries of science // Handbook of Science and Technology Studies / Ed. by S. Jasanoff, G. Markle, J. Petersen, T. Pinch. Thousand Oaks, CA.: Sage Publications, 1995. P. 393-443..

Ожидания Иванова, о которых он писал Кузнецову, были теперь еще в большей степени, чем прежде, связаны с коммунистами. И не только с администраторами, но и с коммунистами-учеными, а также структурами, создававшимися ими для «большевизации» науки. Прежде всего - с Коммунистической академией, которая была основана еще в 1918 г. и занималась проблемами общественных наук, но 31 января 1925 г. организовала под началом математика и будущего исследователя Арктики О. Ю. Шмидта Секцию естественных и точных наук «для борьбы за строго материалистическую науку» См.: Протокол № 6 заседания Секции естественных и точных наук. 30.03.1925 // АРАН. Ф. 351. Оп. 1. Ед. хр. 1. Л. 12.. В первые годы в секции господствовали так называемые «механисты» - представители одного из двух, соперничавших в Академии философских направлений, бульшая часть из которых занимала применительно к биологии ламаркистские позиции. Но в 1928-1929 гг. верх в Академии одержали «диалектики», или представители школы А. М. Деборина. Среди них были и серьезные ученые. Одним из активных деятелей секции стал выдающийся генетик профессор А. С. Серебровский, а заместителем Шмидта - ученик Серебровского генетик и врач С. Г. Левит, который через несколько лет организует в Москве первый в Европе Медико-генетический институт. К этой же группе генетиков-коммунистов следует отнести И. И. Агола, В. Н. Слепкова, а также историка и философа биологии М. Л. Левина, в прошлом ученика знаменитого швейцарского антрополога Р. Мартина Подробнее об этой группе биологов см.: Гайсинович А. Е. Зарождение и развитие генетики М.: Наука, 1988. С. 280-327; Idem. The origins of Soviet genetics and the struggle with Lamarckism, 1922-1929 // Journal of the History of Biology. 1980. Vol. 13. P.1-51; о Комакадемии и филофских спорах см.: Joravsky, D. Soviet marxism and natural science, 1917-32. N. Y.: Columbia Univ. Press, 1961; David-Fox, M. Revolution of the mind: Higher learning among the Bolsheviks, 1918-1929. Ithaca: Cornell University Press, 1997; Колчинский Э. И. В поисках советского «союза» философии и биологии. Дискуссии и репрессии в 1920 - начале 1930-х гг. СПб.: Захаров, 1999..

С самого начала секция уделяла внимание исследованиям, которые были, с ее точки зрения, важны для упрочения материалистических идей в естествознании либо не могли по идеологическим причинам развиваться в капиталистических странах. Думали в Комакадемии и об опытах Иванова. 23 июня 1928 г. на заседании президиума Комакадемии экономист-аграрник Л. Н. Крицман заявил: «…Прошу дать мне ответ на вопрос: когда мы организовали Секцию Естественных и Точных наук, то в числе привлекательных тем ставили вопрос о человеке и обезьяне и возможности соединения». Крицману сразу же ответил присутствовавший на заседании М. Л. Левин, сославшись при этом на попытки, предпринятые Ивановым в Африке: «Экспедиция Иванова, отвратительно поставленная, потерпела фиаско» См. стенограмму заседания президиума Комакадемии. 23.06.1928 // АРАН. Ф. 350. Оп. 1.Ед. хр. 183. Л. 32.. Последующее показало, что Комакадемия была не прочь «поставить» эти исследования сама.

19 апреля 1929 г. в Кремле под председательством заместителя Горбунова Е. П. Воронова состоялось «Совещание по вопросу о возможности постановки в Сухумском Питомнике опытов искусственного осеменения между антропоидными обезьянами, а также между последними и человеком». Совещание, на котором кроме Воронова, Иванова и Тоболкина, присутствовали О. Ю. Шмидт, А. С. Серебровский, С. Г. Левит, а также ученик Иванова профессор М. М. Завадовский, постановило: «Просить Коммунистическую Академию взять на себя всестороннее рассмотрение выдвинутых проф. Ивановым предложений […] и затем взять на себя постановку необходимых опытов». Совещание особо отметило, что Академия наук все еще не прислала заключения на отчет Иванова. И здесь необходимо иметь в виду, что к концу 1928 г. Академия наук стала для советского правительства (в том числе для Н. П. Горбунова и его подчиненных) врагом - оплотом «старой» науки, подлежащим реформированию или ликвидации. Конфликт был прямо связан с начавшейся «культурной революцией» и ставил, в свою очередь, вопрос о новых формах организации научных исследований в стране. Коммунистическая академия выглядела в этих условиях одним из кандидатов, призванных заменить «старую» Академию в роли высшего научного учреждения См.: Протокол совещания // ГАРФ. Ф. 3316. Оп. 45. Ед. хр. 19. Л. 53; о конфликте между большевиками и АН см.: Graham, L. R. The Soviet Academy of Sciences and the Communist Party, 1927-1932. Princeton: Princeton University Press, 1967; Перченок Ф. Ф. «Дело Академии наук» и «великий перелом» в советской науке // Трагические судьбы. Репрессированные ученые Академии наук СССР. М.: Наука, 1995. С. 236-252..

То, что совещанием планировалось и скрещивание различных видов обезьян между собою, а не только обезьян с человеком, не должно вводить нас в заблуждение: в Сухумском питомнике попросту не было тогда достаточного числа половозрелых обезьян для осуществления этой, первой части проекта. Не случайно, в проекте постановления совещания, предварительно подготовленном Ивановым, о скрещивании обезьян декларативно говорилось только в первом пункте, остальные же - пять из шести пунктов - посвящены именно опытам на женщинах:

2. Опыты гибридизации путем искусственного осеменения женщин спермой антропоида могут […] быть поставлены только при письменно выраженном со стороны женщин согласии подвергнуться искусственному осеменению спермой антропоида, взять на себя риск опыта и на время опыта подчиняться требуемому режиму изоляции.

3. Опыты должны быть обставлены всеми необходимыми предосторожностями и протекать в условиях строгой изоляции женщин…

4. Опыты должны быть поставлены на возможно большом числе женщин и во всяком случае не менее, как на 5.

5. Научное руководство опытами должно быть всецело возложено на проф. Иванова, в помощь и распоряжение которого необходимо предоставить врача…

6.На проведение вышеуказанных опытов необходимо выделить специальную сумму денег для оплаты расходов, связанных с содержанием опытных женщин, оплатой содержания врача - помощника проф. Иванова, поездок проф. Иванова из Москвы в Сухум и обратно… Иванов И. И. Проект постановления Комиссии, созванной 19/IV 1929 г. при Науч[ном] Отд.[еле] Совнаркома СССР // ГАРФ. Ф. 3316. Оп. 45. Ед. хр. 18. Л. 140.

Посмотрим, как проходило обсуждение проекта в самой Комакадемии. Уже через 4 дня, 23 апреля 1929 г., было созвано специальное заседание президиума Общества биологов-материалистов, существовавшего при Секции естественных и точных наук. Президиум пришел к следующему мнению: «Считать постановку опытов весьма желательной и своевременной». «Для постоянного наблюдения за этой работой и для всемерной ее поддержки» общество избрало комиссию в составе М. Л. Левина, С. Г. Левита, А. С. Серебровского, самого Иванова, а также члена общества энтомолога Е. С. Смирнова. По докладу О. Ю. Шмидта решение общества и полномочия комиссии были утверждены президиумом Комакадемии В заседании президиума Общества биологов-материалистов, помимо Левита, Левина, Серебровского, Смирнова, а также специально приглашенных Иванова и Тоболкина, участвовали И. И. Агол, М. М. Местергази и Ф. Ф. Дучинский. См.: Протокол заседания Общества биологов-материалистов // ЦГАМО. Ф. 837. Оп. 1. Ед. хр. 1024. Л. 1; см. также Протокол № 12 заседания Бюро Президиума Комакадемии. 1.06.1929 // АРАН. Ф. 350 (Президиум Комакадемии). Оп. 1. Ед. хр. 271. Л. 57; Протокол № 9 заседания Бюро Секции естественных и точных наук. 14. 06. 1929 // АРАН. Ф. 351 (Секция естественных и точных наук). Оп. 1. Ед. хр. 46. Л. 39..

На состоявшемся вскоре заседании Комиссия постановила: «…Необходимо приступить к обеспечению опыта привлечением к нему возможно большего числа женщин, во всяком случае не менее 5, идейно, но не материально заинтересованных в нем». Вероятно, пункт об «идейной заинтересованности», о котором не было речи в более ранних документах, был для Комиссии особенно важен. В целом на опыты предусматривалось ассигнование достаточно больших средств: 33 100 рублей, которые предполагалось взять из общей суммы, ассигнованной правительством Сухумскому питомнику. Непосредственные приготовления планировалось начать уже «в текущем году», но «до выяснения результатов опыта» никто из участвующих в его подготовке не должен был «выступать ни в печати, ни устно с изложением хода работ» Протокол заседания комиссии о межвидовом скрещивании приматов // АРАН. Ф. 351. Оп. 1. Ед. хр. 62. Л. 161; см. также: О научно-исследовательском питомнике обезьян (машинопись) // ЦГАМО. Ф. 837. Оп. 1. Ед. хр. 1024; черновик, написанный рукой Иванова // Там же. Ед. хр. 1026; машинописный текст находится также в архивном фонде члена комиссии А. С. Серебровского // АРАН. Ф. 1595. Оп. 1. Ед. хр. 389. Л. 3-5..

С экспериментами следовало спешить, ибо ни у кого в мире тогда не было достаточного опыта акклиматизации антропоидных обезьян, и взрослые обезьяны, как правило, быстро погибали в неволе. А в Сухуми имелся всего один половозрелый самец: 26-летний орангутанг Тарзан. В то же время Иванов уже располагал письмом, по крайней мере, от одной молодой женщины из Ленинграда, добровольно вызвавшейся участвовать в опытах. «Осмелюсь обратиться к Вам с предложением, - писала она еще 16 марта 1928 г. - Из газет я узнала, что Вы предпринимали опыты искусственного оплодотворения обезьян человеческой спермой, но опыты не удались. Эта проблема давно интересовала меня. Моя просьба: возьмите меня в качестве эксперимента […] Умоляю Вас, не откажите мне. Я с радостью подчинюсь всем требованиям, связанным с опытом. Я уверена в возможности оплодотворения […] В крайнем случае, если Вы откажете, то прошу написать мне адрес какого-либо из иностранных ученых-зоологов» Письма Г. Г. - Иванову. 16.03.1928-29.08.1929 // ЦГАМО. Ф. 837. Оп. 1. Ед. хр. 349; о продолжении опытов скрещивания человекообразных обезьян с человеком в Сухумском питомнике газеты, действительно, сообщали, см. в частности: Питомник обезьян // Известия. 1927. 13 августа. .

В этом письме, как, впрочем, и во всех других документах Комиссии, совершенно обходится один очень важный пункт. С одной стороны, за женщиной признается право самой распоряжаться своим телом и рожать детей вне брака. И в своем письме корреспондентка Иванова подчеркивает, что «живет одна» и «ничто» ее «не связывает». Но, с другой стороны, неясно, стали бы, в случае успеха опыта, отношения женщины и рожденного ею гибрида отношениями матери и ребенка.

Если нет и если ребенка предполагалось отобрать, либо сама мать от него отреклась и отказалась бы от своих прав в пользу экспериментаторов, - то у нашей гадливости, вызываемой приготовлениями к этим опытам, появляется как будто законное этическое основание, так же, впрочем, как и в случае отречения от своего гибридного потомства мужчины - донора семени. Мы говорим «как будто», поскольку в практике современной репродуктивной медицины, использующей анонимных доноров половых клеток, идея нерасторжимой связи «биологических родителей» (в данной практике - лишь «доноров») и их детей перестает быть нравственно обязательной и заменяется, в лучшем случае, системой договоренностей между участвующими сторонами, призванными гарантировать благо ребенка.

Если же предположить, что на вопрос об отношениях женщины и рожденного ею «гомункулюса» ответ был бы утвердительным, т. е. отношения эти стали бы отношениями матери и ребенка, то из этого, по-видимому, следует вполне «человеческий» статус гибрида, - ведь, несмотря ни на что, эмоциональная и этическая солидарность родителей (в данном случае - настоящей, а не просто «биологической» матери) и детей пока еще остается той элементарной основой, на которой строится и солидарность «видовая», общечеловеческая.

О том, что матери неизбежно полюбят своих детей-гибридов, которые по одной этой причине будут принадлежать человеческому обществу, - писал тогда же, в конце 1920-х гг., в рукописи неопубликованной книги упоминавшийся выше антрополог М. Ф. Нестурх (об опытах в Сухуми он безусловно знал, но был к ним, скорее всего, непричастен). Хотя он и называет матерей - «самоотверженными женщинами», но их любовь, уверяет он, будет совершенно естественной, ведь гибриды не будут ни «уродами» (вероятность уродств, по его мнению, мала), ни патологическими созданиями. Таким образом, гибридов следует включить в состав общества и поставить под защиту закона Нестурх М. Ф. О скрещивании между человеком и обезьяной. Машинопись. Конец 20-х - начало 30-х гг. (согласно авторской карандашной надписи на титульной странице). 113с. Мы глубоко благодарны семье покойного М. Ф. Нестурха, Л. Е. и Е. В.Кавиным, за предоставленную возможность ознакомиться с рукописью.. Но оставалась бы тогда хоть какая-то возможность отрицать известный этический статус - защиту, в частности, от жестокого обращения - также и за человекообразными обезьянами? Ведь абсолютно равное биологическое расстояние отделяло бы гибридное существо, законно признанное человеком, от обоих родителей.

Мы не знаем, насколько Иванов и другие члены Комиссии были близки к к тому, чтобы выполнить исходное намерение привлечь к опытам «не менее 5 женщин», но, во всяком случае, с ленинградской корреспонденткой Иванов поддерживал переписку, ободряя ее обещаниями о скором начале опытов. Уже 23 марта 1928 г., едва получив первое ее послание, Иванов спешно набросал черновик ответа: «М[илостивая] г[осударыня], спешу сообщить Вам, что Ваше письмо получил и принимаю к сведению Ваше предложение. Как только это окажется нужным и возможным, обращусь к Вам с письмом». Через восемь месяцев, 12 ноября 1928 г., он сообщал: «Опыты в Сухуме производиться несомненно будут. Задержались они благодаря запозданию прибытия обезьян из-за границы […] Условия Вашего приезда, как Вам писал, остаются те же (Письмо «с условиями» не сохранилось. - К. Р.)». В 1929 г. Иванов вступил в переговоры и с женщиной-гинекологом, которой предложил проводить опыты в Сухуми и которая чрезвычайно заинтересовалась этим предложением. Однако ленинградской корреспондентке Иванов вынужден был 31 августа 1929 г. ответить, по-видимому, по телеграфу: «Пал оранг. Ищем замену» См.: О. Топчиева Иванову. 5.07.1929 // ЦГАМО. Ф. 837. Оп. 1. Ед. хр. 392; Г. Г. - Иванову // Там же. Ед. хр. 349. Л. 2 об., 7 об..

Тарзан умер (очевидно, еще во второй половине июня) от атеросклероза сосудов и кровоизлияния в мозг. По крайней мере отчасти виновато было питание: антропоидные обезьяны нуждались в бананах и других тропических фруктах, но холодильных камер, где можно было бы их хранить, в Сухуми, по-видимому, не было. В докладе директора Института экспериментальной эндокринологии старейшего русского врача профессора В. Д. Шервинского на заседании Ученого медицинского совета Наркомздрава приводятся любопытные данные о том, что из бананов приходилось варить варенье! И сотрудники питомника были рады, когда антропоидные обезьяны соглашались есть любую, пусть даже совсем не подходящую для них пищу. Так, Тарзан одно время ел одни куриные яйца: «От 15 до 18 шт.[ук] в день […] и стал чувствовать себя не особенно хорошо» О смерти Тарзана см.: Я. А. Тоболкин - Иванову, 30.06.1929 // Там же. Ед. хр. 1010; текст выступления Шервинского см. Стенограмму заседания УМС Наркомздрава. 4.01.1929 // ГАРФ. Ф. А-482 (Наркомздрав). Оп. 25. Ед. хр. 478. Л. 41..

Вероятно, смерть орангутанга рассматривалась Ивановым лишь как временная остановка уже решенного дела. На будущий год были запланированы новые закупки человекообразных обезьян, и, действительно, в 1930 г. в питомник прибыли 5 шимпанзе, хотя мы и не знаем, были ли они половозрелыми Фридман. История Сухумского питомника обезьян… С. 115.. Однако в 1930 г. в судьбе самого Иванова произошли роковые изменения. Кроме смелых экспериментов, «культурная революция» сопровождалась воспитанием своих, новых специалистов и преследованиями, буквально «избиением» старых кадров. Между тем сам Иванов явно относился к людям «бывшим» не только по возрасту и дореволюционному прошлому, но и, что немаловажно, по манере держаться, отказаться от которой было сложнее, чем привыкнуть использовать новые, «правильные» слова о «естественно-историческом мировоззрении» или «просвещении масс». Как и раньше, помочь Иванову могло бы покровительство Горбунова, но, очевидно, позиции его также пошатнулись, после того как непосредственный начальник - председатель Совнаркома А. И. Рыков - был зачислен Сталиным в группу «правых».

В то же время лаборатория Иванова, занимавшаяся вопросами искусственного осеменения домашних животных и существовавшая в конце 20-х - начале 30-х гг. в составе Института экспериментальной ветеринарии, а затем переведенная во Всесоюзный институт животноводства, должна была резко расширить масштаб работ. С началом коллективизации и концентрацией отнятого у крестьян скота на колхозных и совхозных фермах появилась возможность проводить искусственное осеменение в действительно массовых масштабах, за что Иванов вообще-то всегда и выступал. Чтобы справиться с увеличившимся объемом организационных дел, в частности, с переговорами с различными учреждениями, Иванов взял к себе на службу партийного работника О. Ф. Неймана. Тот, не долго думая, сговорился с одним из учеников Иванова В. К. Миловановым и организовал травлю Иванова. Летом-осенью 1930 г. в Наркомземе и в Институте экспериментальной ветеринарии прошла череда собраний и совещаний, на которых Иванова обвиняли, по сути дела, в прямом вредительстве - использовании негодных и дефектных инструментов (катетеров) для осеменения коров. А 13 декабря 1930г. он был арестован. Горбунов помочь уже ничем не мог, поскольку 30 декабря, сразу же за уходом А.И.Рыкова с должности председателя правительства, покинул свой пост и он. Нейман же стал заведующим в бывшей лаборатории Иванова Часть связанных с травлей Иванова документов находится в его архивном фонде // ЦГАМО. Ф. 837. Оп. 1. Ед. хр. 709-713, 749, 889, 896..

На следствии Иванов был вынужден, как позднее писал сыну, под влиянием следователя «ради общественного блага надеть на себя маску бандита»; затем «за участие в контрреволюционной организации» он был сослан на 5 лет в Казахстан. Но в середине 1931г. - вместе с постепенным отходом от общей линии «культурной революции» - была, как известно, свернута и кампания против старых специалистов: к тем из них, кто уцелел и остался на свободе, предписывалось теперь относиться «внимательно» и «заботливо», а части из ранее сосланных было разрешено вернуться обратно. После письма одному из руководителей государства (предположительно М. И. Калинину) Иванов был 1 февраля 1932г. досрочно освобожден от ссылки с правом жить в любом месте СССР. Однако здоровье его было подорвано, и 20 марта 1932 г. Иванов скончался от кровоизлияния в мозг, «накануне, - отмечалось в некрологе, - намеченного отъезда в Москву и на курорт для отдыха и лечения» См.: И. И. Иванов, письмо сыну // ЦГАМО. Ф. 837. Оп. 1. Ед. хр. 298. Л.4; Письмо Центрального Архива КГБ СССР в Институт истории естествознания и техники АН СССР, N 10/АН-464. 7 июня 1991 г. (копия - в распоряжении автора); Сталин И. Новая обстановка - новые задачи хозяйственного строительства (Речь на совещании хозяйственников). 23.06.1931 // Правда. 1931. 5 июля; Русанов М. П. Профессор И. И. Иванов (некролог) // Природа. 1933. N 5/6. С.142-144..

Если бы не смерть, то Иванов, скорее всего, смог бы продолжить свою деятельность по искусственному осеменению домашних животных, хотя, возможно, и не в прежнем своем институте, а в каком-то другом учреждении. Однако представившийся ему в конце 1920-х гг. исторический шанс - проводить «смелые» эксперименты гибридизации человека и обезьяны, противопоставляя их «буржуазной науке», - был все равно безвозвратно упущен. С одной стороны, в результате продолжавшейся борьбы философских направлений в Комакадемии старое руководство Секции естественных и точных наук (Шмидт, Левит, Левин, Агол) вынуждено было к концу 1930 г. уйти. С другой стороны, в жизни советского общества появились новые идеологические запреты и табу. Одним из них стал запрет на «биологизацию», или «перенесение» биологических закономерностей на явления общественные, в чем, как полагают некоторые авторы, отразилось более общее явление: страх сталинского руководства перед «технократией», стремление максимально сузить пределы профессиональной компетенции специалистов и экспертов, в особенности, когда это касалось мировоззрения и социальных вопросов. И что уж говорить о планировавшихся Ивановым опытах, если под удар попала даже дарвиновская теория антропогенеза! Так, когда после долгого перерыва и под новым названием в 1932 г. возобновил издание «Антропологический журнал» (до этого - «Русский антропологический журнал»), то в открывшей номер редакционной статье особо подчеркивалось, что в прошлом советские антропологи излишне увлекались биологическими факторами антропогенеза, пренебрегая стороной социальной и предавая забвению «теорию» (в действительности, давно устаревшую) Ф. Энгельса, которая должна отныне дополнять теорию Дарвина. Именно тогда прекращает существование и советская евгеника, хотя в каких-то своих разделах и возрождаясь позднее, в 1930-е гг., под «покровительственной окраской» медицинской генетики. Академик В. Н. Сукачев, создатель учения о «растительных сообществах», вынужден в это же время переделать международно признанное название своей науки: из «фитосоциологии» она в Советском Союзе (и только здесь!) становится «фитоценологией» О критике «биологизации» см.: Adams, M. Eugenics in Russia, 1900-1940 // Idem. The wellborn science: Eugenics in Germany, France, Brazil, and Russia. N. Y.: Oxford University Press, 1989. Р. 153-216; см. также: [Редакционная статья]. За советскую антропологию // Антропологический журнал 1932. № 1. С. 1-2; Сукачев В. Н. Из истории возникновения и развития советской фитоценологии // Анналы биологии. М.: Московское об-во испытателей природы, 1959. Т. 1 [издание продолжено не было]. С. 118-119..

Хотя до сих пор трудно сказать, когда и кем впервые был использован ярлык «биологизации», однако, очевидно, что критика «чрезмерно» близких связей биологического и социального (и даже чисто языковых аллюзий!) стала предвестником и одним из первых проявлений скорого уже сворачивания «культурной революции» и прекращения экспериментов в культуре, образовании и науке. В частности, Комакадемия, созданная для большевизации «старой» науки, в начале 30-х гг. стала терять свое значение, а в 1936 г. была вообще закрыта. Другим проявлением все тех же политических и культурных сдвигов (американский социолог Н. Тимашев назвал их, в противоположность «великому перелому» конца 20-х - начала 30-х гг., «великим отступлением» - «the great retreat» Timasheff N. The great retreat; the growth and decline of communism in Russia. N.Y.: E.P. Dutton & Co., 1946 ) стало инициированное «сверху» постепенное возвращение в 30-е гг. к «традиционным» семейным ценностям. Можно сказать, что в культурно консервативном, пуританском сталинском государстве и к «необычному» женскому поведению стали относиться с намного большим недоверием, чем раньше - не только во время культурной революции, но и, пожалуй, в 20-е гг. в целом.

Как отмечалось во второй главе, проблема гибридизации человека и обезьяны обсуждалась в ХХв. неоднократно исследователями в разных странах мира. Тем не менее, после Иванова никто, насколько нам известно, осуществить эти опыты не пытался. Одна из причин - чисто методического свойства. Наиболее крупным центром изучения человекообразных обезьян стал приматологический центр Р. Иеркеса в США, который приступил к выращиванию и изучению в широких масштабах шимпанзе после получения специального гранта от Рокфеллеровского фонда в 1929 г. Однако там довольно быстро добились естественного размножения человекообразных обезьян в неволе, так что методика искусственного осеменения осталась невостребованной и незнакомой приматологам вплоть до середины 70-х гг., когда впервые была применена для размножения шимпанзе Haraway, D. Primate visions: Gender, race, and nature in the world of modern science. L.: Routledge, 1989. P. 72; Hardin, C. J., Liebherr, G., Fairchild, O. Artificial insemination in chimpanzees // International Zoo Yearbook. 1975. Vol. 15. P. 132-134; Martin, D. E., Graham, Ch. E., Gould, K. G. Successful artificial insemination in the chimpanzee // Symposia of the Zoological Society of London. 1978. Vol. 43. P. 249-260..

В итоге вопрос о том, были ли опыты Иванова простым историческим курьезом, либо (так же, как в работах по искусственному осеменению домашних животных) он на много лет опередил ученых других стран, зависит от нашего отношения к этической стороне дела. В Советском Союзе 20-х гг. его идеи стали осуществимы благодаря сочетанию двух факторов: веры в науку и скептически-враждебного отношения к «традиционным» ценностям, готовности «наплевать» на «традиционную», или «мещанскую» мораль, коль скоро запреты не могут быть объяснены рациональными, понятными доводами. Но так ли уж это сочетание уникально, учитывая, что и современные общества по-своему преклоняются перед силой и возможностями науки, а, с другой стороны, пересмотр традиционных ценностей вовсе не закончился с культурными экспериментами 20-х гг.? Возможно, впрочем, что еще одним условием, необходимым для подобных опытов, является и некая «положительная» нравственная задача, решению которой эти опыты могли бы способствовать. И не услышится ли тогда, коль скоро такая задача найдется, в истории опытов Иванова - «музыка будущего»?

5. Челанзе или шимповек?

Отрывочные и неясные сведения об экспедиции Иванова, проникавшие в европейскую и американскую прессу См. M.B. Projets d'expйriences sur les Singes anthropoпdes// L'Anthropologie. 1925. Vol. 36. P.183-184; Anon. Savant to try hybridization of man and ape: Plans complete for experiment in Africa // Des Moines Sunday Register. 3 January 1926; Schwalbe J. Biologische Verwandtschaft zwischen Mensch und anthropoidem Affen: Korrespondenzen// Deutsche medizinische Wochenschrift. 6 August 1926. Bd.52. S. 1351; Idem. Biologische Verwandtschaft zwischen Mensch und anthropoidem Affen: Feuilleton// Ibid. 27 Aug. 1926. Bd. 52. S. 1479-1480., породили слухи о том, что некий неназываемый ученый сумел-таки получить гибрид между человеком и человекообразной обезьяной и тайно воспитывает его в дебрях тропической Африки. Циркулируя среди приматологов, зоологов и антропологов, слухи эти просуществовали до 60-х гг. ХХ в.См. Weinert, H. Kreuzungsmцglichkeiten zwischen Affe und Mensch // Volksaufartung, Erbkunde, Eheberatung. 1929. Bd. 4. S. 219-222; Morris R., Morris D. Men and Apes. L.: Hutchinson, 1966. P. 82; см. также: Yerkes, R. M. and Yerkes A.W. The great apes: A study of anthropoid life. New Haven, 1929. P. 262. А чуть позже, в конце 1970-х - 1980-е гг., приобрели убедительность и для широкой публики, материализовавшись в образе «настоящего гибрида», - шимпанзе, купленного в Африке и воспитывавшегося в США под именем Оливер. Необычная внешность Оливера, чисто человеческие особенности поведения, а также локомоции (при ходьбе он никогда не касался передними конечностями земли) стали для многих свидетельством того, что он не просто «очеловечен» воспитанием, но и, возможно, представляет собой гибрид человека и шимпанзе, неизвестно кем и при каких обстоятельствах полученный. И только во второй половине 90-х гг. в ходе цитогенетического анализа было установлено, что хромосом у Оливера не 47 (как должно быть у гибрида), а 48, что соответствует стандартному набору хромосом у шимпанзе. Однако, вследствие широкого обсуждения этой истории, в английском языке закрепились два новых слова: «humanzee» (переведенное нами как «челанзе») и «chuman» («шимповек»). То, что значение этих слов различается, было установлено лингвистическим анализом их употребления: челанзе - безобидное и мирное существо, соединяющее физическую слабость человека с недостаточностью умственных способностей шимпанзе, тогда как шимповек - зловещее создание, унаследовавшее ум человека и силу шимпанзе и предназначенное для военных, либо иных преступных целей. См. Oliver the chimpanzee// // Wikipedia, the free encyclopedia - http://en.wikipedia.org; Humanzee/ Chuman// Ibid. Но это сугубо произвольное, эмоциональное различие в восприятии гибрида указывает по-видимому, на то, что и наша оценка опытов гибридизации должна быть «плюралистической». Ведь если у одних с образом гибрида связывается ощущение угрозы, то для других ощущение это совсем не обязательно.

Как мы могли убедиться, интуитивно очевидное чувство «отвращения» и исходящей от гибрида угрозы не является на самом деле ни очевидным, ни естественным. В частности потому, что в пользу подобных экспериментов высказывались очень многие, и не только горячие приверженцы идеи, как, например, сам Иванов, Г. Роледер, Г. М. Б. Мунс или М. Ф. Нестурх. Вполне сочувственно об опытах отзывались такие видные ученые, не связанные с Ивановым непосредственными научными интересами, как Э. Ру, А. Кальметт, Г. А. Кожевников, Н. И. Вавилов, В. И. Вернадский, которых при этом нельзя, «при всем желании», назвать ни «маргиналами», ни, тем более, «изгоями» научного сообщества. Наконец, даже когда Иванов выбрал новую стратегию, которая в глазах окружающих была намного более радикальной, чем опыты на обезьянах, и решился проводить эксперименты на советских женщинах, то нашел поддержку в Коммунистической академии, и опять-таки среди поддержавших его были крупные исследователи - генетики А. С. Серебровский и С. Г. Левит.

Поскольку мы не можем довериться здесь ученым, - уж очень многие из них одобряли исследования Иванова и никто не выступил с аргументированной критикой этической стороны этих опытов, - резонно было бы ждать ответа от представителей современной биоэтики, новой отрасли нравственной мысли, которая как раз и исходит из ясного понимания того, что стремительно развивающаяся биология порождает новые, требующие осмысления нравственные проблемы. Но следует иметь в виду, что при оценке морально неоднозначных экспериментов современная биоэтика ориентируется главным образом на понятие вреда, причиняемого личности. Ведь даже в тех случаях, когда индивидуальное сознание не выражено, оценивающие эти опыты все равно апеллируют к «личностным» ценностям. Так, например, возражающие против экспериментов с человеческими эмбрионами, исходят из того, что это - «потенциальные» люди, которым попросту «не дают» родиться.

Между тем, пытаясь обосновать недопустимость гибридизации и отправляясь от идеи личного вреда, мы приходим, в лучшем случае, к сомнительному результату. Так, наше негодование можно действительно объяснить сочувствием к гибриду, которое мы испытываем потому, что в нем заключена часть «нас», - наши человеческие гены, обреченные на соседство с обезьяньими. Справедливо и то, что из-за разного числа хромосом у обоих родителей, нельзя исключить и болезненных особенностей строения и развития (пусть даже М. Ф. Нестурх и другие ученые считают иначе). Однако парадокс ситуации заключается в том, что «человеческое» здесь не какая-то «часть» возникающего гибридного организма, которую можно легко отделить от привнесенного обезьяной, - а значит, наше сочувствие будет неизбежно обращено к гибриду как к «целому». Располагаясь в эволюционном промежутке между человеком и обезьяной, гибрид находился бы ровно посредине между обоими родительскими видами, и, ощущая солидарность и сочувствие к нему, мы должны бы были, казалось, испытывать его и к человекообразным обезьянам, а они между тем продолжают использоваться в лабораторных экспериментах, в том числе самых жестоких. С какой же стати, в самом деле, воздвигать здесь новую границу, - теперь уже между гибридом, достойным человеческой солидарности, и обезьяной, ее недостойной? Тем самым гибридное существо, пусть даже воображаемое, превращается в своего рода «средство» для того, чтобы ощутить солидарность и сочувствие к представителям другого вида. Ведь если мы понимаем, что получение континуума форм в промежутке между человеком и обезьяной возможно, то решение зафиксировать жесткое этическое и юридическое отличие в какой бы то ни было точке континуума будет произвольным и несправедливым.

Похоже, присущий нашей культуре дуализм заставляет выбирать из двух взаимоисключающих возможностей, приписывая гибриду либо статус животного, либо человека. В первом случае возражения против опытов автоматически отпадают, во втором же - успех опытов, по-видимому, означает, что «полные» человеческие права следует признать и за человекообразными обезьянами. И этот, последний вариант выглядит, по-видимому, более приемлемым и менее пугающим, чем «реалистическое» решение, в соответствии с которым моральный статус гибрида (а значит, скорее всего, и обезьяны) был бы промежуточным, - ни полностью «человеческим», ни полностью «животным», - что отвечало бы биологической, фактической стороне дела. Причина нашего нежелания заключается, по-видимому, в том, что только недавно западная цивилизация избавилась от предрассудка, согласно которому «истинным» представителем человеческого рода, - человеком в «полном» его развитии, - признавался белый мужчина, все же остальные, едва ли не большинство попадали в промежуточное, пограничное пространство (низшие расы считались «не вполне людьми», а женщины - людьми «не в том», в «ином» смысле, чем мужчины). Признание «промежуточного» нравственного статуса за гибридами создает дурной прецедент, поскольку подрывает столь дорого стоившее представление о равных фундаментальных правах, получаемых всеми людьми с момента рождения. И если родственные виды будут соединены континуумом форм, то, как подчеркивает известный американский политолог Ф.Фукуяма, нельзя будет говорить о равенстве как некоем естественном, от природы данном состоянии человека. Fukuyama, F. Our post-human future: Consequences of the biotechnology revolution. N.Y.: Farrar, Straus and Giroux, 2002; русск. пер.: Фукуяма Ф. Наше постчеловеческое будущее. Последствия биотехнологической революции. М.: Изд-во АСТ, 2004.

Подобные аргументы действенны, коль скоро речь идет об охране прав человека, - пусть даже ценою, которую придется заплатить, станет известное замедление научного прогресса. Однако доводы эти парализуются, и ситуация становится окончательно неразрешимой, если организаторы подобных опытов стремятся помочь находящимся по другую сторону границы. Ведь ее замкнутость и «непроницаемость» бьет по тем, кто не допущен в сообщество равных, не пользуясь при этом никакой этической защитой. Следует также иметь в виду, что в прошлом распространение фундаментальных прав и свобод на все человечество стало возможно благодаря размыванию казавшихся до этого «вечными» и «естественными» границ между людьми. Так почему бы защитникам животных не позаимствовать ту же логику?

В отличие от антививисекционистов первой половины ХХ в., выступавших за «гуманное» обращение с животными Подробнее об этом отличии см.: Lederer, S. E. Subjected to science: Human experimentation in America before the Second World War. Baltimore; L.: The Johns Hopkins Univ. Press, 1995. P. 140-141., современные их защитники все больше склоняются к концепции присущих другим видам элементарных прав. А это, в частности, означает, что аргументы о биологической близости человекообразных обезьян к человеку, об условности разделяющей их границы приобретают особое нравственное значение. Тем более, что за последние десятилетия накопилось много новых данных о подобной близости, в частности об интеллектуальных способностях человекообразных обезьян. Так, в экспериментах по обучению горилл и шимпанзе азбуке глухонемых (говорить они не могут из-за особого устройства гортани) доказано, что эти «животные» в состоянии освоить несколько сотен, а возможно, и более тысячи слов. При этом употребляют они их осмысленно и даже изобретают новые («глазошляпа» - для обозначения маски, «браслет на пальце» - для впервые увиденного колечка) Kevles, B. Thinking gorillas: Testing and teaching the greatest ape. N. Y.: E. P. Dutton, 1980. P. 144. . И хотя умственный возраст высших обезьян соответствует, согласно результатам тестирования, возрасту трех- или даже двухлетнего ребенка, они, как опять-таки полагают психологи, в состоянии сознавать себя как личности, - в отличие от всех других видов, за исключением, быть может, дельфинов. И последствия этого намного глубже, чем может показаться на первый взгляд. Ведь принадлежность к человеческому виду не только не является достаточным условием для становления личности (некоторые безнадежно больные, умственно отсталые люди не считались и в прошлом личностями в полном смысле слова), но не является больше и условием необходимым, ибо «личности» могут существовать за пределами «нашего» вида. См.: Cavalieri, P. Les droits de l'homme pour les grands singes non humains? // Le Debat. 2000. No 108.

Пожалуй, неудивительно, что в рамках движения за права животных возникла группа «Равенство за пределами человечества (Equality beyond Humanity)», или «Проект высшие обезьяны (The Great Ape Project)», руководимая и вдохновляемая исследовательницей шимпанзе Дж. Гудэйл (J. Goodall), философом П. Сингером (P. Singer), а также биологом-эволюционистом Р. Доукинсом, автором нашумевших книг «Эгоистичный ген» и «Слепой часовщик». Принятая этой группой «Декларация» открывается словами: «Мы требуем расширения сообщества равных и включения в него всех высших обезьян: людей, шимпанзе, горилл и орангутангов». Равенство это, конечно, весьма условно, поскольку обезьяны не в состоянии отстаивать свои права в человеческом обществе, однако им должна быть гарантирована такая же защита, как, например, детям, почему и необходимо назначение законно признанных опекунов A Declaration on great apes // The great ape project / Ed. by P. Cavalieri, P. Singer. L.: Fourth Estate, 1993. P. 4-7.. Но лозунг «освобождения» имеет все равно бесспорный смысл, потому что до сих пор антропоидные обезьяны являются объектом купли-продажи, - при этом даже самые «интеллектуально продвинутые», как, например, те, кто обучается человеческому языку. И эта группа сторонников «человеческих» прав для обезьян добилась в 1999г. принятия парламентом Новой Зеландии законодательного запрета на использование человекообразных обезьян в медицинских и всех прочих опытах, не служащих непосредственно интересам самой обезьяны.