Архитектура стран Закавказья VII в.: формирование и развитие традиции

Размещено на http://www.allbest.ru/

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО КУЛЬТУРЕ И КИНЕМАТОГРАФИИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ИНСТИТУТ ИСКУССТВОЗНАНИЯ

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора искусствоведения

Архитектура стран Закавказья VII в.: формирование и развитие традиции

Специальность 18.00.01 - теория и история архитектуры, реставрация и реконструкция историко-архитектурного наследия

На правах рукописи

Казарян Армен Юрьевич

Москва - 2007

Работа выполнена в Отделе древнерусского искусства Государственного института искусствознания ФАКК РФ.

Официальные оппоненты:

Доктор искусствоведения, профессор, член-корр. НАН Респ. Армения Асратян Мурад Маркарович, Институт искусств НАН Респ. Армения

Доктор искусствоведения, профессор

Баталов Андрей Леонидович, Госуд. Музей Московского кремля

Доктор искусствоведения

Шукуров Шариф Мухаммадович, Институт востоковедения РАН

Ведущая организация: Московский архитектурный институт (Государственная академия)

Защита состоится 18 октября 2007 года в 14.00 на заседании Диссертационного совета Д210004.02 при Государственном институте искусствознания ФАКК РФ по адресу: 125009, Москва, Козицкий пер. д. 5.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Государственного института искусствознания.

Автореферат разослан сентября 2007 года.

Ученый секретарь Диссертационного совета, Доктор искусствоведения Коваленко Г.Ф.

Архитектура - та область искусства, в которой в наибольшей мере раскрылся творческий потенциал средневековых мастеров Закавказья. Первый ее расцвет приходится на VII в. - время окончательного формирования, кристаллизации основных художественных принципов и особенностей иконографии монументального церковного зодчества. Наступившее преобладание центрально-купольных композиций над бескупольными, позволяет рассматривать архитектуру этого столетия в качестве аналогии или параллели ранневизантийскому зодчеству VI в. Масштабом воплощения идей и художественными концепциями, объемом и техническим качеством строительства архитектура стран Закавказья VII в. ярко выделяется на фоне одновременного ей развития в регионах Востока и Средиземноморья, свидетельствуя о феноменальности этого явления.

Хронологические границы. Редкие памятники конца VI в. фиксируют начало эпохи, пришедшее на время византийской экспансии, а конец ее приходится на рубеж VII - VIII вв., когда из-за репрессий арабов, овладевших регионом, практически прекращается развитие монументальной церковной архитектуры. Все это не исключает продолжения развития архитектуры в провинциальных формах в труднодоступных горных районах и постепенного угасания в первой половине VIII в. Но, поскольку фактические сведения об этом минимальны, хронологические границы изучаемой эпохи и настоящего исследования допустимо обозначить краткой и условной формулировкой - «VII в.».

Географические границы исследования определяются пределами трех стран региона - Армении (Хайк), Иберии (Картли, Восточная Грузия) и Албании [Кавказской] (Агванк, Алуанк, Арран), которые историческая наука восстанавливает с большой точностью благодаря сведениям источников, в первую очередь «Ашхарацуйца» («География») V в. (существует и дата VII в.). Каждая из стран региона являлась на протяжение VII в. (переменно) областью в составе Ирана, Византии и Арабского халифата, обладая при этом институтом самоуправления. В исследовании отмечается принадлежность памятников той или иной стране региона, но при этом автор осознает, что эту реалию нельзя отождествлять с этнической принадлежносью создателей храмов, поскольку внешние и внутренние границы Закавказья, как и проходящая по его территории демаркационная линия между мировыми державами, на протяжении V - VII вв. изменялись.

Актуальность темы исследования. Еще в начале XX в. Т. Тораманян окрестил зодчества VII столетия «золотым веком» армянской архитектуры, уделив ему особое внимание. На строительство множества купольных церквей в Армении с 610 по 670 гг. указывает К.Манго, отмечая ведущую роль армянской архитектуры в VII веке на всем Христианском Востоке. Однако, несмотря на многократные обращения к архитектуре Армении, Иберии и Кавказской Албании VII в., сложившиеся в науке представления о ее истоках и развитии не удовлетворяют. Уже давно возникла необходимость рассмотрения зодчества в отмеченных географических рамках, что представляется особо актуальным на нынешнем историческом этапе политического разделения и углубления процессов национализации культуры.

Осознание важности рассматриваемой эпохи в формировании архитектуры стран региона, необходимость выявления ее генетических корней и процессов развития потребовали специального обращения к интересному, во многом уникальному художественному явлению - архитектуре стран Закавказья VII в. С другой стороны, отражая отчасти еще не затухавшие и частично возрожденные традиции поздней античности, как и концепции древневосточного искусства, она служила мостом между этими цивилизациями и уже активно развивавшейся христианской культурой. Новое масштабное изучение архитектуры региона ложится, тем самым, в русло актуальных для современной науки проблем межцивилизационных взаимоотношений.

Результаты исследования позволяют по-новому представить вопрос о соотнесенности архитектуры стран Закавказья с восточнохристианской или византийской. Очевидная тенденция к резкому вычленению армянского и грузинского искусства из рамок византийской традиции привела к минимизации сопоставлений одновременных явлений в Закавказье и Византии и в итоге - к обеднению наших представлений о восточнохристианском искусстве в целом. Существующая тенденция отразилась и на трудах по истории византийской архитектуры, в которых экскурс об армянских и грузинских памятниках V - XI вв. помещается непосредственно перед представлением эпохи македонского ренессанса и даже после него лишь в связи с необходимостью объяснения некоторых явлений средневизантийской архитектуры (Д. Тальбот Райс, Р. Краутхаймер, К. Манго). Поэтому давно назрела необходимость изучения архитектуры Закавказья в контексте традиции византийского и иранского миров.

С другой стороны, важно заметить, что архитектура стран Закавказья чаще всего изучалась, руководствуясь давно устаревшими подходами как в частных вопросах, например, датирования памятников, так и в более крупных. Популярность теорий, выдвинутых еще в первой половине XX в. Й.Стржиговским, Г.Н.Чубинашвили, определяет консерватизм методологии многих исследований, а также способствует искусственному отрыву искусства региона от процессов развития культуры Востока и Средиземноморья. Это давно диктовало применение относительно новой методологии в изучении архитектуры Закавказья, причем, что особо важно - эпохи ее активного формирования.

Предметом исследования стала проблема существования единой традиции архитектуры стран Закавказья VII в., о которой можно судить по многочисленным сохранившимся церковным постройкам. Церковное зодчество отражало духовные устремления в интересующую нас эпоху, в нем ярко проявился интеллектуальный потенциал круга заказчиков и зодчих. Профессиональные мастера развивали эту традицию, имеющую античные истоки и существовавшую параллельно провинциальной архитектуре.

Реалии позднеантичной и раннехристианской эпохи и особенно политика христианизации народов Закавказья привели к сближению их культур, чему не помешала их этно-языковая разнородность. В связи с единством церкви этих стран еще в начале VII в., И.А. Орбели счел естественным, «что и архитектура должна была носить единообразную форму, за исключением тех случаев, когда могли влиять различные местные коренные факторы». И, как указывал Н.Я. Марр, «Художественные вкусы грузин и армян, как и многие их религиозные предания и обычаи, проявляли сродство столетия спустя после церковного их раздела». Родство художественных вкусов повлияло на стилистическую однородность единовременно появлявшихся произведений, а работа вольнонаемных каменщиков, мигрировавших на протяжении VII в. по всему региону, способствовала сложению архитектуры Закавказья как цельного явления, не разделяемого ни этническими, ни административными границами.

Именно так зодчество Армении и Грузии (Восточной) рассматривалось еще на заре истории изучения искусства региона (Ф. Дюбуа де Монпере, Ш. Диль, Н.Я. Марр, Й. Стржиговский). Появившиеся затем попытки критики подобной позиции, относительно понятной лишь в связи с объединением архитектуры всего региона эпитетом «армянская», и тенденция к провозглашению исключительного, национального своеобразия зодчества народов региона (Г.Н. Чубинашвили, В.В. Беридзе) только мешали раскрытию особенностей этого явления и путей его развития. Исследования и оценки искусствоведов О. Вульфа, А.Л. Якобсона, Р. Краутхаймера, К. Манго, Д. Тальбот Райса, А.М. Высоцкого, С.А. Маилова, историков А.П. Новосельцева и П.М. Мурадяна позволяют вернуться к изначальной взвешенной концепции о типологическом и стилистическом разделении между армянским и грузинским зодчеством только в X - XI вв., а также придерживаться тезиса о распространении единой раннесредневековой традиции и на Албанию Кавказскую.

Значительное внимание сосредоточено на описании, анализе, вопросах сохранности, реконструкции самих памятников архитектуры Армении, Иберии и Албании [Кавказской], выступающих в качестве объектов исследования диссертации.

Часто неточные представления об их первоначальном облике и датировке влекли за собой более серьезные последствия искаженной интерпретации истории зодчества. Это диктовало комплексное и подробное изучение каждого памятника и осуществлено в рамках научного каталога. В результате в поле рассмотрения оказываются и многочисленные небольшие, плохо сохранившиеся и малоизвестные памятники, особенности которых не учитывались при широких обобщениях. Такое тщательное исследование построек формирует надежную базу для их более широкого сопоставительного анализа, изучения развития зодчества эпохи и теоретических построений в разделах обобщающего анализа.

Степень изученности. Интерес науки XIX в. (Ф.Дюбуа де Монпере, Тексье, Шнаазе, Шуази и др.) к проблемам развития восточнохристианского зодчества инициировал широкие сопоставления армянских и грузинских храмов с памятниками Константинополя, Сирии и Палестины, чем способствовал обращению особого внимания на древний пласт христианского зодчества закавказского региона, в том числе и на постройки VII в.

Планомерная работа по их изучению развернулась с конца XIX и особенно в начале XX в., когда российские и западные ученые (П.С. Уварова, А.М. Павлинов, Е.С. Такайшвили, А.Н. Кальгин, И.А. Орбели, Н.М. Токарский, В. Бахманн и др.) осуществляли натурные исследования памятников. Расширению представлений о зодчестве региона особенно способствовала деятельность Т. Тораманяна и Анийские экспедиции Н.Я. Марра. Полезными оказались размышления Н.П. Кондакова, Г. Милле, Дж.Т. Ривойры, но особенно Ш. Диля, выделившего в рамках византийской архитектуры армянский стиль, обязанный своей оригинальностью в VII в. взаимодействию между Востоком и Грецией.

Крупнейшим исследованием первой четверти XX в. явилась двухтомная монография Й. Стржиговского «Архитектура армян и Европа» (Wien, 1918). Оснащенная обмерами Т.Тораманяна, она представляет смелые концепции о формировании купольных композиций армянских и грузинских храмов (главным образом - VII в.), о месте этой архитектуры в развитии средневекового зодчества. Не всегда учитывая хронологию памятников и руководствуясь концепцией развития композиций от простых структур к сложным, Й. Стржиговский выстроил систематику архитектурных типов, соответствующую его пониманию порядка их вероятной эволюции. Структуру иранского купольного квадрата он считал источником формирования центрических церквей Армении, которые явились прообразами многих композиций Византии и Западной Европы.

Ведущая роль в развитии церковного зодчества ученым отведена армянам. Отчасти основываясь на распространенной в то время расовой теории, концепция Й. Стржиговского учитывала и геополитическое развитие культуры региона (К. Маранчи). Признавая справедливость лишь некоторых из этих утверждений, уже О. Дальтон, Ю. Балтрушайтис, Г. Милле, Г.Н. Чубинашвили, а позже Р. Краутхаймер обращали внимание на неубедительность доказательств и неточность некоторых датировок. Но труд Й. Стржиговского имел первостепенное значение в развитии дальнейших исследований, определяя масштабность и концептуальный подход лучших из них. Кроме того, его идеи укоренились в науке закавказских республик, причем не только в Армении. Идея типологической эволюции отразилась даже в теоретических построениях Г.Н. Чубинашвили - противника этих концепций, и послужила образцом создания аналогичных эволюционных рядов раннесредневековых купольных храмов Грузии.

К сожалению, цельность раннесредневекового искусства Кавказа, безусловная для исследователей 19 - начала 20 в., растворилась в позднейших интерпретациях, приведших к жесткому разделению средневековой культуры на национальные составляющие. Требования к рассмотрению раннесредневекового наследия стран Закавказья как единой культурной традиции (Р. Краутхаймер, К. Манго, А.Л. Якобсон, А.М. Высоцкий, С.А. Маилов и др.), не учитывались в большинстве исследований, авторы которых автономно рассматривали происхождение и развитие церковного зодчества каждой из этих стран. Исходным моментом в создании купольных композиций христианского храма в Грузии и Армении предлагалось считать уже не иранскую купольную ячейку жилого дома, а местную деревянную, именуемую в Армении «глхатун», в Грузии «дарбази» (М.А. Чхиквадзе, Р.Я. Агабабян, Г.Н. Чубинашвили, В.В. Беридзе, С.Х. Мнацаканян). Аналогично, Д.А. Ахундов видит древний тип жилого дома прообразом круглых церквей Албании.

Неоспоримый факт отражения форм деревянных шатров в некоторых образцах средневекового каменного зодчества некоторые ученые приводят в доказательство того, что и в раннюю эпоху азарашен/гвиргини мог стать основой строительства каменных куполов (Н.М. Токарский, Л. Сумбадзе, С.Х. Мнацаканян). Однако анализ показывает, что строители церквей работали в рамках другой традиции, в арсенале которой имелась практика возведения каменных куполов и конх. Поэтому, приводя контраргументы, автор уже в начале своего исследования дистанцируется от изложенной концепции, как и от всех теорий автохтонного развития зодчества стран Закавказья. Вслед за Ж.-М. Тьерри и А.М. Высоцким следует признать параллельность развития народной традиции главным путям развития монументального зодчества - детища профессиональной традиции.

Если некоторые из последователей взглядов Й. Стржиговского (С.А. Маилов) формировали таблицы типологической эволюции для всего объема раннесредневековых купольных памятников Закавказья, то еще к середине прошлого века появились локальные цепи развития композиций. При этом допускалось независимое друг от друга происхождение идентичных архитектурных типов (анализ тетраконхов с угловыми нишами в работах Г.Н. Чубинашвили, В.В. Беридзе, О.Х. Халпахчьяна). Подобие результатов развития объясняли одинаковыми социально-экономическими условиями народов (О.Х. Халпахчьян) или схожими конструктивно-техническими и художественными предпосылками (Д. Туманишвили). Однако вряд ли стоит сомневаться в том, что столь специфические композиции возникали при взаимодействии мастеров или в единой среде создателей храмов.

Не менее абсурдной выглядит, по мнению С. Дер-Нерсесян, практика определения хронологии памятников по их месту в типологическом ряду. Необоснованное отнесение многих памятников к V - VI в. затушевал эффект взлета зодчества в начале следующего столетия, что вовсе не позволяло видеть в архитектуре VII в. уникальное явление.

Теория эволюционного развития архитектуры разрушалась при учете ее взаимосвязей с другими областями восточнохристианского мира (А. Грабар, А. Хачатрян, А.Л. Якобсон, А.М. Высоцкий, М. д'Онофрио, Э. Кземеджи-Томпош, Ю. Клайнбауэр, Х. Валятек, Д. Панайотовой-Пиге). Из пограничных стран Империи Р. Краутхаймер считал Армению единственной, общавшейся с византийской архитектурой на равной основе. Но различия между византийским и армянским строительством - в композициях, конструкциях, масштабе и оформлении - нельзя, по его мнению, преувеличивать. Другая часть ученых раскрывала связи и с архитектурой Ирана (Ф. ди Маффеи, Ж.М. Тьерри, А.М. Высоцкий, С.С. Мнацаканян). Все эти исследователи высказывали ценные замечания по поводу иконографии армянских и грузинских построек VII в. Очерк историко-культурного развития, следующий за историографическим обзором, показывает вероятность многовариантных влияний на искусство региона. Результаты диссертации служат подтверждению указания Х. Зедельмайра на невозможность представления эпохи, исходя из единичного предположения, из единичной «аксиомы».

Историки архитектуры, работавшие в Армении и Грузии в середине и второй половине прошлого века, на высоком уровне осваивали фактический материал, анализировали строительную историю памятников, предлагали реконструкции их первоначального облика (Г.Н. Чубинашвили, В.М. Арутюняна, К. Кафадаряна, А.Б. Еремян, С.Х. Мнацаканяна, Т.А. Марутяна, М.М. Асратяна, Г.С. Шахкяна, Н.Г. Чубинашвили, Р. Меписашвили и Д. Туманишвили, К. Матевосяна, В. Григоряна и др.). Многоаспектный анализ памятников способствовал плодотворности изучения архитектуры VII в. Кроме вопросов архитектурной композиции анализировались письменные источники (М.Ф. Броссе, И.А. Орбели, Т. Жорданиа, А. Шанидзе, Г.В.Церетели, И. Джавахишвили, К. Кафадарян, А.Г. Абрамян, П.М. Мурадян, А.М. Высоцкий), вопросы проектирования и организации строительства (Т. Тораманян, М.М. Асратян, П.М. Мурадян, П. Кунео), строительная техника (Г.Н. Чубинащвили, В.М. Арутюнян, О.Х. Халпахчьян, В. Григорян, А. Манасян), пропорции (А.А. Саинян, Т. Геворгян, К.Н. Афанасьев, Г.Д. Мосулишвили, Г.С. Шахкян), убранство, причем как резной декор, систематизированный, в частности, Н.М. Токарским, так и монументальная живопись и рельефы (Я. Смирнов, Л.А. Дурново, Ш.Я. Амиранашвили, Г.Н. Чубинашвили, Н.С. Степанян, Н.Г. Котанджян, В.Г. Пуцко, Л. Азарян, Ж.-М. и Н. Тьерри, П. Донабедян, Т.Б. Вирсаладзе, В.З. Джобадзе, Н.Г. Чубинашвили, Н.А. Аладашвили, З. Схиртладзе). Иногда рассматривались вопросы литургического устройства храмов, ранних вариантов алтарных преград, престолов (Р.О. Шмерлинг и др.), отдельных архитектурных форм: куполов, порталов (А. Манасян, Ш.Р. Азатян, П. Донапетян). Ценным подспорьем при анализе состояния памятников и ремонтно-восстановительных работ на них является литература по истории и методике консервации и реставрации памятников Армении и Грузии, созданная К.Л. Оганесяном, Ю.А. Таманяном, В.М. Арутюняном, И.Н. Цицишвили и другими учеными.

С 60-х гг. прошлого века неоценимое значение в сборе и анализе фактического материала на территории восточных районов Турции, где советские ученые лишены были возможности работать, имел вклад западноевропейских коллег - Ж.М. и Н. Тьерри, Р. Эдвардса, Ф. ди Маффеи, П. Кунео, Т. Бреччиа Фратадокки, М.А. Лала-Комнено и др. Открытие ими новых памятников зодчества VII в., масштабные исследовательские проекты этих и других ученых расширили наши знания.

Публикации западных и российских исследователей об армянской и грузинской архитектуре служили также мостом для проникновения в сферу науки стран Закавказья новой методологии, позволяли рассматривать предмет исследований под новым углом зрения, в большей степени обращая внимание на художественный образ памятников: замечания Р. Краутхаймера, А.И. Комеча представляются полезными и требуют развития.

История изучения архитектуры Кавказской Албании относительно молода, она восходит к статьям П.Д. Барановского, Р.М. Ваидова, З.С. Ямпольского, Г.Н. Чубинашвили середины XX в. Результаты начального этапа обобщены в двух книгах - К.В. Тревер о культуре древней и раннехристианской Албании и коллективной «Истории архитектуры Азербайджана». В последующие годы по результатам раскопок и натурного изучения памятников церковной архитектуры появились публикации Л. Ишханова, Р. Ваидова, Р.Б. Геюшева, М.М. Асратяна, С. Карапетяна. В целом изучение наследие этой страны региона наиболее политизировано. В монографиях 1980-х гг. Р. Геюшева и Д.А. Ахундова расширены границы исторической Албании и памятники рассмотрены изолированно от явлений в соседних странах.

Обобщение накопленного материала и попытки представления истории раннесредневекового зодчества Армении и Грузии присутствуют в монографиях и отдельных разделах книг середины - второй половины XX в., написанных Н.М. Токарским, Ш.Я. Амиранашвили, Г.Н. Чубинашвили, Н.П. Северовым, В.В. Беридзе, О.Х. Халпахчьяном, А.Л. Якобсоном, В.М. Арутюняном. Последние книги В.М. Арутюняна, М.М. Асратяна, Н. Джанберидзе и И. Цицишвили содержат данные, накопившиеся к концу прошлого века. Всех их объединяет обстоятельное описание и анализ архитектурных типов и памятников, а также, за редкими исключениями (Н.М. Токарский, А.Л. Якобсон), отсутствие широких сопоставлений с зодчеством других регионов античного и средневекового мира.

Традиция каталогизации памятников региона в краткой редакции восходит к монографиям из серии «Памятники архитектуры народов СССР» (В.М. Арутюнян, С.А. Сафарян, Н.П. Северов) и имела продолжение в работах конца прошлого века (П. Донапетян, Н. Джанберидзе, И. Цицишвили). Каталоги с анализом памятников ограничены отдельными областями - Кахетией (Г.Н. Чубинашвили), Васпураканом (Ж.-М. Тьерри), районами Грузии и Азербайджана (С. Карапетян). Лишь в конце 80-х гг. прошлого века появился первый всеохватывающий по объему материала каталог армянских памятников, изданный П. Кунео с коллегами из Италии и Армении. Богатый иллюстративный материал и библиография соседствуют с крошечными статьями. Столь же короткие описания памятников содержатся в серии «Свода памятников истории и культуры Грузии». Именно каталогом можно считать монографию М.М. Асратяна о раннехристианских памятниках Армении, а также 2-3-й тома «Истории армянской архитектуры» (Ереван, 2002, 2004) с большими статьями, но отчасти устаревшим материалом. Приведенный обзор демонстрирует полное отсутствие специализированных каталогов памятников VII в., да еще и в границах всего Закавказья.

Цели и задачи исследования. Целью работы является определение истоков средневековой церковной архитектуры стран Закавказья, выявление основополагающих идей ее развития в VII в. - эпоху сложения местных композиций и образов купольного храма. Из этой цели вытекает задача исследования - полномасштабное рассмотрение и комплексный анализ архитектуры VII в. путем изучения памятников и явлений на отдельных этапах эволюции и в широком историко-культурном и художественном контекстах. С решением этой задачи связаны и другие: 1) выработка методов исследования; 2) каталогизация памятников с обоснованием датировок построек, лишенных документальных данных об основании, и с выявлением перестроек и выдвижением реконструкций первоначального вида; 3) уточнение архитектурных типов и хронологии их появления; 4) характеристика факторов политической и духовной жизни, экономических обстоятельств, отразившихся на развитии зодчества и сказавшихся на его целостности; 5) определение этапов его эволюции; 6) выяснение генезиса архитектурных композиций, выявление и объяснение стилевых изменений.

Научная новизна. Диссертация является первым опытом комплексного исследования архитектуры стран Закавказья VII в.

В работе возрождена утрачивавшаяся традиция рассмотрения зодчества указанной эпохи в качестве явления единого для трех христианских стран Закавказья. В пределах этого обширного региона определены исторические области, в которых на отдельных этапах истории происходило наиболее интенсивное развитие архитектуры. Впервые осуществлено принципиальное разделение памятников «классической» традиции, определявших основную тенденцию развития, от памятников провинциальных.

Расширению материала архитектуры VII в., введению в него памятников Албании способствует уточнение существовавших датировок. Это привело и к иному, чем было принято ранее, пониманию последовательности появления архитектурных типов, стилистических нововведений. Уточнение этих вопросов позволило по-новому обозначить этапы развития церковного зодчества VII в., типологические и крупные художественно-стилистические изменения, их связь с историческими процессами.

Приоритетным при определении генезиса большинства типов представляется рассмотрение иконографии их архитектуры, выявление идей и ориентиров заказчиков и зодчих. Наряду с такими местными образцами, как Эчмиадзинский собор, впервые во всей полноте в роли прообразов памятников региона предстают важнейшие ранневизантийские постройки.

Наряду с развитием мыслей о преемственности местной традиции, о ее урартских и античных истоках, она впервые откровенно предстает в качестве составной части восточнохристианской традиции, что определяет решение большинства вопросов сложения композиций, строительной техники, декора, аспектов литургического и мировоззренческого плана. На новом уровне изучен характер влияния со стороны иранского, в частности, Сасанидского зодчества. Материалы, полученные в результате многочисленных экспедиционные поездки в Грецию и на Балканы, по Малой Азии, Ближнему Востоку и Ирану, предоставили автору возможность изучения архитектурных связей на этой территории, причем значительно более углубленного, чем в предшествующих исследованиях. На фоне угасшей в первой половине VII в. Сасанидской традиции и переживавшей в VII в. кризис византийской, особо ярко выделены строительная активность и качественный взлет архитектуры стран Закавказья, способной самостоятельно и творчески решать самые сложные задачи церковного зодчества. Это, в свою очередь, позволило, во многом, по-новому определить место армянской, грузинской и албанской архитектуры VII в. в раннесредневековом зодчестве.

Впервые составлен подробный каталог памятников «классической» традиции стран Закавказья VII в. и многих провинциальных построек, содержащий сведения письменных источников об их строительстве и реконструкциях, очерки по истории изучения каждого памятника, их строительной технике, анализу композиции, декора, научной реконструкции их первоначального облика, обоснования датировок. В приложении приведен полномасштабный свод знаков мастеров-каменотесов на стенах храмов VII в. В диссертации представлен широкий иллюстративный материал: существующие обмеры, авторские реконструкции и фотографии.

Методы исследования. Автор следует исторически объективным процессам взаимосвязей региона с культурой Востока и Средиземноморья, с очагами христианской цивилизации. Архитектура представляется результатом творческих устремлений, профессионализма и эстетических воззрений их создателей, вопреки частому ее представлению как эволюционного процесса, связанного с закономерностями развития или формообразованием.

Избранная структура и метод работы позволяют подробно и продуктивно решать частные вопросы в статьях об отдельных памятниках, а в обобщающих текстах концентрированно рассматривать проблемы архитектурной традиции в регионе.

Исследование строится на самостоятельном натурном изучении памятников, включающем исполнение зарисовок, частичных обмеров и подробной фотофиксации. Начальные навыки этой практики получены автором в годы работы архитектором-реставратором в Управлении по охране и использованию памятников культуры Армении. В течение 20 последующих лет им совершены экспедиционные поездки в Армению, Грузию и Турцию, а до событий 1988 - и в Азербайджан. В работе учтены оказавшиеся доступными обмерные и проектно-реставрационные чертежи из архивов Еревана и Тбилиси, фотографические материалы и дневники экспедиций Н.Я.Марра из архивов Санкт-Петербурга.

Строгое следование устоявшейся методике датирования памятников определяет приоритетными данные письменных источников, особенности строительной техники и стилистики работы мастеров. Вслед за А.М. Высоцким и Ф. Тер-Мартиросовым в качестве признаков датировки следует учитывать не древние, архаичные формы, а те, которые появились с определенного времени и ранее не встречались. Типология может служить лишь дополнительным аргументом.

Метод реконструкции памятников основан, главным образом, на изучении их остатков и данных, зафиксированных в обмерах, фотографиях и описаниях.

Анализ генезиса архитектурных типов и художественных направлений в зодчестве Закавказья проведен на основе изучения типологии, стилистических особенностей и иконографии. Эти составляющие современной методологии искусствоведения помогают раскрыть суть композиции и художественного образа произведений и рассматривать их в русле исторического развития. В исследовании учитывается своеобразная связь между идеей создания произведения и результатом ее воплощения, художественным образом. Именно этот учет позволил критически оценить результаты средневекового «копирования», многочисленные образцы которого в зодчестве стран Закавказья VII в. выявлены автором и его предшественниками.

Апробация. Диссертация написана на основе одноименной плановой монографии Государственного института искусствознания, которая многократно обсуждалась на заседаниях Сектора Древнерусского искусства ГИИ ФАКК. Часть ее тематики освещалась в кандидатской диссертации автора о генезисе тетраконхов с угловыми нишами в Закавказье (Москва, НИИ искусствознания, 1991), в неопубликованной монографии о памятниках типа Мастары (Ереван, Институт искусств НАН Армении, 1992) и недавно вышедшей монографии «Собор Эчмиадзин: сложение композиции и роль в развитии средневековой архитектуры Армении» (М., 2007).

Отдельные положения исследования изложены в статьях автора, в том числе в рецензируемых журналах. Автор делал доклады на многих конференциях и других научных форумах. В их числе - три международных конгресса византинистов (Москва, 1991; Париж, 2001; Лондон, 2006), V Международный симпозиум по грузинскому искусству (Тбилиси, 1989), Международный конгресс арменоведов (Ереван, 2003), две другие крупнейшие конференции по армянской культуре (Ереван, 1998, 2001). Автор выступал с публичными докладами и лекциями в институтах Москвы и Еревана, в Гос. Эрмитаже и Доме архитектора в Ереване. На собственные средства и благодаря грантам Фонда А. Онассиса (2003-2004 г.) и РГНФ (2004-2006 гг.) осуществлено натурное изучение и ознакомление с памятниками на территории Греции, Сирии, Ирана и Израиля, служившими образцами и аналогами построек Закавказья. Эти же гранты позволили работать в библиотеках Афин, Лондона и Еревана.

Представления о развитии раннесредневековой архитектуры стран Закавказья изложены в лекционном курсе автора о зодчестве региона (IV - XVII вв.), прочитанном студентам искусствоведческой специальности в Московском Государственном Университете (2003) и Московском Свято-Тихоновском богословском университете (2005).

Результаты исследования отражены и в статьях автора об отдельных памятниках, об искусстве Армении, Албании, Византии в Православной и Большой Российской энциклопедиях, в своде памятников, подготовленном к изданию Научным центром Управления по охране памятников Армении.

На защиту выносятся:

1. Результаты пересмотра существующих в науке датировок большого числа рассматриваемых памятников. Новая последовательность создания архитектурных типов.

2. Научные реконструкции первоначального облика исследуемых памятников.

3. Подтверждение единой технической и стилевой основы монументальной архитектуры в странах Закавказья 7 в., наличие главных центров в Араратской долине, Арагацотне, Шираке, Картли и Гугарке.

4. Творческая концепция создания композиций была связана с представлениями об идеальной Небесной церкви, заключалась в обращении к архитектуре важнейших храмов Константинополя и Палестины и совмещении их черт с особенностями местных образцов.

5. Реконструкция исторической картины развития архитектуры VII в., эволюция основанной на местных традициях строительной техники, художественных вкусов и пространственного мышления создателей храмов. Влияние на этот процесс византийского зодчества VI в. Не состоятельность концепций типологической эволюции и замкнутых систем формообразования.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав и заключения. В Приложении приводится каталог памятников, составленный по хронологическому принципу.

Кроме проблематики и историографии изучения архитектуры стран Закавказья VII в. Введение включает очерк историко-культурного развития эпохи и представляет состояние развития зодчества региона к концу VI в. Кроме общих историко-культурных характеристик раннесредневековой эпохи в регионе обращено внимание на развитие военно-политических событий VII в.: попеременное владение Закавказьем персами, византийцами и арабами, формирование института самоуправления с выдвижением первенствующих князей, на внутрицерковную борьбу, межконфессиональные споры и иерархическую структуру Церквей в Закавказье, на развитие переводного и оригинального литературного творчества, формирование эллинофильской философской школы и другие проблемы истории, способные воздействовать на развитие архитектуры региона. В рамках этих историко-культурных процессов ярко вырисовываются личности заказчиков храмов - князья и церковные иереи.

Среди особенностей монументального зодчества предыдущих столетий выявлены те, что составили основу поступательного развития и ростки идей, почерпнутых мастерами VII в. Отмечено, что монументальное каменное зодчество, достигшее определенных высот развития еще в дохристианские времена, в эпоху раннего христианства активно эволюционировало. Кроме зальных и базиликальных церквей в Армении сооружались и купольные центрической композиции, два сохранившихся образца которых - Эчмиадзинский собор и Текор (оба - 80-х гг. V в.), - оказали колоссальное влияние в эпоху триумфа купольного зодчества.

Глава I - «Творческие концепции католикосов Иоанна Багаранци и Комитаса Ахцеци» раскрывает особенности архитектуры памятников конца VI (90-е гг.) - первой четверти VII в. На фоне традиционного базиликального строительства новаторскими идеями отличается архитектура Аванского кафедрального собора, возведенного между 591 - 602 гг. противопрестольным католикосом Ованнесом Багаранци. Это тетраконх с широким купольным квадратом и относительно узкими экседрами, между которыми, устроены округлые ниши - пространства, сообщающие с круглыми купольными угловыми помещениями.

Формы Аванского тетраконха перекликаются с квадрифолием Эчмиадзина (В.М. Арутюнян, Т. Марутян), наиболее почитаемым среди раннехристианских соборов Армении. Но в Аване выражены и идеи, связанные с иконографией раннехристианских октагональных мартириев и баптистериев (Г.Т. Ривойра, А. Грабар, Г.А. Тирацян, Х. Валятек, А.М. Высоцкий), а также отражены композиционные решения Софийского собора в Константинополе (А.Х. Тораманян, Ж.-М. Тьерри), построенного за полвека до основания Аванского собора. Как и в Св. Софии, в интерьере Авана доминирует широкий купольный квадрат с парусной основой перехода, предполагающим завершение кольцевым карнизом и устройство окон в основании купола или в низком барабане. Очевидно и сходство в пространствах храмов вида на восток с композицией из трех экседр.

Строительство нового собора вблизи от Армянского католикосата в Двине происходило в условиях византийской экспансии при императоре Маврикии, и не стоит сомневаться в отражении в нем форм и образных характеристик константинопольского собора. Эллинофильство, развившееся в армянской среде к рубежу VI - VII вв., а, возможно, и халкидонитство, пустившее в Армении глубокие корни, явились основой обновления местной архитектурной традиции. Возведение ценральнокупольного крестообразного собора Авана на фоне доминирования базиликального строительства предвестило новую художественную волну, которая, в отличие от практики создания центрических построек V в., обладала некоторой столичной византийской окраской. Наведение этого своеобразного моста между родственными проявлениями все еще единой цивилизации объяснимо культурно-политической ситуацией и личностью заказчика.

Аван - один из первых пятикупольных христианских храмов и первый известный пятикупольный храм с малыми куполами над угловыми ячейками (а не по осям, как в церквях VI в. Апостолов в Константинополе и Иоанна в Эфесе) (Т. Марутян), композиции которых имели распространение в средневизантийской архитектуре.

С Софийским собором перекликается и вписанность аванской композиции в почти кубовидный внешний объем, но в Аване отсутствует понятие стены, как стандартной по толщине ограждающей конструкции. Пластично перетекающие друг в друга пространственные формы с вогнутыми, округлыми основными поверхностями словно вылеплены в массиве внешнего параллелепипеда. Такой нетрадиционный прием известен по памятникам позднеримского и раннехристианского зодчества, территориально наиболее близкими из которых являются мартирий монастыря Мар-Габриел в Картамине в Тур-Абдине (около 512) и мавзолей Восточного некрополя Сиде (первая четверть V в.). Все последующее развитие архитектуры в Закавказье, начиная с однотипных храмов - Рипсиме и Джвари во Мцхете, - отчетливо демонстрирует поиск преодоления отмеченного несоответствия контуров внутренней и внешней структур.

Аван - первый купольный и один из композиционно сложных храмов эпохи, он же стал родоначальником архитектурного типа так называемых тетраконхов с угловыми нишами, не встречаемых за пределами региона и представленных уже в VII в. во всех его странах. Предложенная концепция генезиса типа исключает вероятность теории типологической эволюции или все примыкающие к ней.

Изучение пропорциональных соотношений габаритов и форм интерьера Авана раскрывает его приземистый характер по сравнению даже с более ранними храмами Армении и близость основным соотношениям в Константинопольской Софии. Аванский собор оказался у истоков нового стилистического развития, поиска нового художественного образа центральнокупольного храма.

Концом VI и началом VII в. можно датировать еще две-три постройки. Базиликальный Двинский кафедральный собор в диссертации относится к 608-615 гг. - времени крупной перестройки собора согласно хронике Себеоса. Это крупнейшая во всем регионе базилика (внешние размеры без галерей: 22,51 х 52,39 м). Именно размеры храма предопределили необычную для Армении внутреннюю структуру с семью парами столбов и близким их расположением в рядах. Собор не играл особой роли в последующем развитии зодчества, по преимуществу купольного, но мог задать масштаб нового строительства. Равенство длин храмов Рипсиме и Джвари ширине Двина, близость пролетов многих куполов ширине его центрального нефа подтверждают это мнение.

Правление католикоса Комитаса Ахцеци (613(5) -628) - выдающегося церковного деятеля, богослова, гимнографа и новатора в архитектуре, - яркая страница храмового строительства. Комитас завершил Двинский собор, возвел храм Святых свидетельниц Христовых (618), или храм Рипсиме, в Вагаршапате, реконструировал древнейший собор в Вагаршапате (позднее названный Эчмиадзином). Он оценил величие, композиционные преимущества Авана, которые положил в основу архитектуры церкви-мартирия Св. Рипсиме. Однако в новом храме резко повышены пропорции, облегченными выглядят и отдельные формы структуры. Высота пилонов превышает ширину купольного квадрата (максимальная среди однотипных построек VII в.), высота до завершения подкупольного перехода почти приравнена ширине интерьера, а до замкового камня купола - общей внешней длине храма. Угловые ниши перекрыты необычными веерными тромпами, переходящими в формы подкупольного перехода. Купол поставлен на довольно высокий световой барабан. Торжественная монументальность и величественный порыв, утонченная интерпретация форм, внесение в пространство изысканных ритмов - наиболее яркие качества интерьера храма. С округлыми формами основного пространства контрастируют квадратные очертания угловых помещений, где впервые в регионе применены крестовые своды и их оригинальная разновидность с опиранием на конические тромпы. В этих же комнатах впервые устроены узкие апсиды.

Стороны внешнего параллелепипеда пластически разработаны глубокими парными нишами, конструктивная эффективность которых обусловлена возможностью «изъятия» лишней массы стен. Благодаря нишам на фасадах проявились экседры тетраконха, приобретшие трехгранные формы. Вместе с повышенными рукавами ниши подчеркивали главенство вертикальной формообразующей оси. Купольная глава является смысловым центром как внутренней, так и внешней композиции Рипсиме. Здесь сохранился первый из известных световых барабанов восточнохристианских храмов. Повышение экседр способствовало удлинению осевых окон и дифференциации уровней проемов на фасадах, приданию пространству вертикальной динамики. Основные источники света размещенны высоко над головами прихожан, а в алтаре появляются три крупных окна - впервые в Закавказье.

Аван и Рипсиме - первые известные храмы, в композициях которых отразились черты Эчмиадзина, они же являются одними из первых в мировой практике обращений к архитектуре юстиниановской Софии. Заказчики и зодчие армянских церквей следующих десятилетий продолжат черпать идеи из архитектуры Эчмиадзина и Софии, а Аван и Рипсиме, вслед за Эчмиадзином, окажутся важнейшими местными ориентирами развития купольных композиций в Армении и Закавказье в целом.

Согласно епископу Себеосу, Комитас заменил деревянные перекрытия собора Эчмиадзин каменными сводами. Можно проследить границу этой перестройки, включавшей и щипцовые завершения фасадов. Перестроенный около 620 г. собор оказался второй после Текора известной нам постройкой, в которой реализована четырехстолпная крестово-купольная структура. По наследству от предшествовавшего здания достались просторный наос, широкие нефы, сильно нависающие арки и высокие угловые компартименты. В диссертации приводятся аргументы, подтверждающие строительство Комитасом новой купольной главы, включая подкупольный переход. Вопреки утвердившемуся в литературе мнению о принадлежности нынешней главы собора реконструкции XVII в., исследование показало, что барабан VII в. был лишь надстроен снаружи и увенчан новым высоким пирамидальным покрытием. Под штукатурной несомненно сохраняются поверхности древнего перехода, барабана и частично купола. Цилиндрический в интерьере и двеннадцатигранный снаружи барабан, прорезанный окнами по числу граней, поставлен, как и в Рипсиме, на кольцевой карниз с широкой галереей и опирается не на арки, а на своды.

Снаружи барабан VII в. предположительно завершался зигзагообразным ломанным карнизом, формирующим щипец над каждой гранью и служащим основой складчатого зонтичного покрытия купола. Аркатурный ордер с витыми колонками, рельефные погрудные портреты 12 апостолов в медальонах, которыми оформлен барабан снаружи, являются элементами триумфальной императорской римской архитектуры. Иконографически глава Эчмиадзина подобна структуре кувуклии Св. Гроба, известной, в частности, по изображениям на ампулах со Святой Земли. Вероятно, в Эчмиадзине представлено древнейшее из сохранившихся сомасштабных воспроизведений этого образца, хотя и осуществлен значительный отход от его композиции. В частности, структура была приспособлена под функцию купольной главы с окнами, и дополнена образами апостолов. Тема божественного света звучит в шаракане Комитаса и в других произведениях армянской средневековой литературы. Аналогично лучам, исходящим из центра купольной полусферы и опускающихся в Рипсиме по три на каждую сторону, то есть в направлении окон, в Эчмиадзине от вершины внешнего дольчатого шатра строго в соответствии с разбивкой окон и граней барабана нисходили ребра.

Образы апостолов кольцом окружили барабан Эчмиадзина, медальоном-знамением обозначив каждый из источников света. Столь оригинально осуществленная идея перекликается с византийской композицией с Христом и апостолами в куполе, существовавшей, вероятно, с VI в. Она венчает пространственную модель Вселенной и обращена к собравшейся в храме общине.

Разнообразная орнаментация арок эчмиадзинского барабана, витые стволы колонн, увенчанные капителями с пальметтами, акантом и бутонами, воссоздают атмосферу райского сада и, возможно, намекают на образ Древа жизни с его двенадцатью видами плодов (Откр. Иоанна, 22,2). Идею апостольской миссии «подкреплял» образ сэнмурва, присутствующий на одной капители. Его связь с образом воскрешающего и дающего бессмертие древа, засвидетельствованная древними текстами, являлась явной параллелью древу Христову.

Балконы под куполами Рипсиме и Эчмиадзина могли использоваться в процессе какой-то особой церемонии, специального литургического действа, аналогией чему служило использование своеобразной структуры купола Св. Софии в Фессалонике (конец VII в.).

Идея планово-пространственной структуры Эчмиадзина развита в композиции церкви Св. Теодороса в Багаране (624-631), строительство которой С.Х. Мнацаканян справедливо связывает с вниманием, уделенным Комитасом Эчмиадзинскому собору. Сравнительное исследование двух храмов позволяет по-новому осветить реконструкцию Багарана (памятник известен по материалам начала XX в., позже оказался на территории Турции и уничтожен), придав ей формы барабана, развивающие идеи образца. Общими в композиции Багарана со своим предшественником является только основа иконографии и некоторое сходство высотного построения. Опорами в новой церкви служат квадратные в сечении колонны с базами и узкими капителями. Переработаны соотношения пространственных зон, последовательность форм перекрытий. Своеобразие композиции Багаранской церкви объяснимы не только быстрой эволюцией крестово-купольной архитектурной идеи, но, в большей степени, свободной интерпретацией композиции Эчмиадзина, с учетом тех трудностей, с которыми столкнулись мастера при реконструкции древней структуры последнего.

Композиция Багарана отражала дух новой, принципиально иной эпохи. С ней можно связывать вертикальную устремленность пространства, значительно превосходящую активность развития по плановым осям (А. Зарян). Все формы и пространственные переходы сжались вокруг сохранившего свою величину купольного квадрата (5,48 х 5,45 м; пролет подкупольной арки Эчмиадзина - 5,20 м). Высота колонн приравнена пролету купольного квадрата, параболические вытянутые арки и своды развивают вертикальную устремленность. Отсутствие подкупольных арок отражает особый художественный вкус создателей храма: своды рукавов креста непосредственно граничат с купольным квадратом. Минимализм форм и чистота пространственных решений проявились и в других деталях. Из пространства храма убраны все традиционные элементы, откровенно указывающие на напряжение конструктивной системы: стены лишены пилястр, и арки, перекнутые от столбов к стенам, опираются на узкие консольные импосты. Одинаковые по форме экседры примыкают к квадрату квадрифолия непосредственно, без дополнительных уступов и арок.

Основу наоса Багарана составляет крестово-купольная композиция типа вписанного креста, получившая развитие в Византии, возможно, с того же VII в. Памятник в каппадокийском селении Гюзелёз, обнаруженный автором в 2006 г. и отнесенный им к середине или второй половине VII в., свидетельствует о существовании в соседней с Арменией области Малой Азии композиции, приближенной к центральному ядру Багарана. Введение в Багаране конх экседр посреди последовательности форм перекрытий пространства служит его восприятию как слитной единой структуры, и подобная трактовка доказывает генетическую неразрывность всех элементов композиции. Экседры не были прибавлены и к воображаемой изначальной структуре Эчмиадзина ни в V, ни в VII вв., вопреки предсказаниям (А. Хачатрян, А.Б. Еремян, О.Х. Халпахчьян). Это воззрение оказывается интересным при обращении к известным византийским структурам «на четырех колоннах». Сохранившиеся в развалинах и археолоически выявленные постройки этой группы VII-VIII вв. имеют сходство с решением квадратных четырехколонных залов, созданных, как в исследуемых армянских церквях и баптистериях в Сиде и Амориуме, на основе квадрифолия, а не квадрата. Примечательно, что и в первых византийских памятниках «на четырех колоннах», таких как Фатих Джами в Тирилье (начало IX в.), рукава выходят за условную границу квадратной основы зала.

В диссертации выдвигается предположение о том, что церковь Сурб Ованнес в Мастаре в своей первоначальной стадии была однотипной одновременному ей Багаранскому храму, с которым одинакова и по размерам.

Памятники, построенные при Комитасе, демонстрируют важную стадию эволюции подкупольного перехода. В Рипсиме в него внедряются конические тромпы, не известные по точно датированным ранним постройкам. Большие тромпы угловых ниш поддерживаются веерными тромпами - совершенно оригинальной и декоративно обыгранной формой. За ней следует большой усеченный тромп перехода, который, как и ступенчато выдвинутая арка в Аване, служит относительному выравниванию восьмигранника. По сторонам тромпа присутствуют малые, а образованный ими многогранник увенчан кольцевым карнизом. Как и в Аване и в Эчмиадзине, подкупольный переход решен в зоне арок, а барабан является отдельной формой. Очевидна генетическая связь с константинопольской структурой, но сам переход с тромпами отражает влияние иранских построек.

Уже барабаны Рипсиме и Эчмиадзина отличаются от большинства ранне- и даже средневизантийских храмов с окнами, прорезанными в нижней зоне купола. В армянских храмах барабан - отдельная форма, высота которой определяется размером окон. Снаружи барабан выше и прикрывает треть или половину купола - иначе возникли бы затруднения в создании шлемовидного и тем более пирамидального покрытия, а также проблемы с погашением распора купола. Но появление светового барабана могло быть обязанным не только внутренней эволюции, но и знакомству армянских мастеров с позднеантичными памятниками Италии, ранневизантийскими постройками Равенны или со столичным храмом св-х Сергия и Вакха (завершен до 536 г.). Окна их верхнего света находятся в вертикальной зоне, переходящей в поверхности сомкнутого свода. Высокий цилиндрический барабан уже в то время присутствовал в представлениях мастеров, поскольку представлен, в частности, на образах гробницы Христа в композициях из слоновой кости, предположительно миланского происхождения (V в. или около 400 г.; Кастелло Сфорцеско и Национальный музей в Мюнхене). Но именно в Армении и Грузии эта идея получила беспрецедентное развитие.