Свадебный фольклор в культурно-образовательном пространстве села Ясные Зори

Осмысление действенной сопричастности современных общеобразовательных, музыкальных школ, также культурно - досуговых учреждений к общим для страны духовно-нравственным исканиям с позиции гармонизации целостности бытия, возможно только при условии анализа контекста, в котором произошло формирование общества. Одним из аспектов такого осмысления является поиск феноменов культуры, которые, максимально точно репрезентируя реальную жизнь человека, могли бы выступать в роли универсальных поведенческих матриц, служить исходными точками самоопределения.

В этом плане представляется перспективным анализ социокультурной содержательности как традиционной народной культуры в целом, так и её значимых единиц. В данном исследовании ею выступает, собственно, свадебный обряд.

Первоначально, свадебный обряд привлекал внимание как музыкальный объект. Его теоретическая разработка началась с XVIII века, побуждением чему явился широкий общественный интерес к народному творчеству, поворот к национально-самобытному характеру развития русской литературы и музыки. Старейшими публикациями русских свадебных песен с напевами являются «Собрание русских простых песен с нотами» В.Ф. Трутовского (1776-1795), а также «Собрание народных русских песен с их голосами» Н.А. Львова и И.Г. Прача (1790-1806). В сборник Трутовского вошло 80 песен, в том числе - свадебные корилки. В сборнике Львова - Прача свадебные песни были представлены отдельным разделом (III), наряду с песнями протяжными, плясовыми и скорыми, хороводными, святочными, малороссийскими. Тем самым была намечена жанровая классификация песенного фольклора России с характеристикой в предисловии важнейших особенностей русской народной песенной традиции. В отношении свадебных песен впервые говорилось об их «древнем» происхождении: «Свадебные песни весьма древни. Между ними нет ни одной в наше время сочинённой: к сему роду песен есть между простых людей некое священное почтение, которое может быть ещё остаток, древним гимнам принадлежащий. Свадебные сии песни во всём пространном государстве нашем и словами и голосом столь единообразны, что из-за нескольких тысяч вёрст пришедший прохожий по голосу оных узнаёт, в которой избе свадьба». В первом удачном опыте научно-фольклористической характеристики русской свадебной песни акцентировался историко-культурный аспект свадебной обрядовости, в концентрации в нём жизненного опыта, способов отношений. В сборнике М.А. Балакирева «40 русских народных песен» свадебный жанр занимает одно из ведущих мест, наряду с хороводными и протяжными песнями. Важнейшим качеством данного сборника является большая точность записи самих напевов, в которых отражено интонационно-мелодическое и ладовое её своеобразие. Структурная разработка свадебно-обрядового содержания предпринята в сборнике Н. Римского-Корскакова «Русские народные песни», где данный жанр составил обширный и весьма содержательный раздел, расположенный композитором в том порядке, в каком они исполнялись на протяжении свадебной игры.

Первым в русской фольклористике опытом длительной стационарной работы по записи народных песен (свадебных - в том числе) явился сборник Н.Е. Пальчикова «Крестьянские песни села Николаевка Мензелинского уезда Уфимской губернии» (1898).

Таким образом, представленные труды заложили основы стилевого анализа свадебной песенности, потенцируя интерес к региональным особенностям свадебного обряда. В целом, собирательская работа, научно-теоретическая разработка интонационной песенности в народно-песенных сборниках, в статьях В. Одоевского, А. Серова, Ю. Мельгунова, Н. Лопатина, В. Прокунина, Е. Линёвой, А. Листопадова, Ф. Колессы, а также - широкая деятельность по пропаганде лучших народно-песенных образцов (крестьянские концерты М.Е. Пятницкого, фольклорные концерты, организованные членами Музыкально-этнографической комиссии и пр.), автономизировали содержательность свадебного фольклора.

Целенаправленное исследование курской свадебной традиции начинается с публикации статьи А.П. Ефремовой «Свадьба крестьян хутора Танеева» («Известия курского губернского общества краеведения». 1937 г.). Познавателен в этномузыкальном отношении материал сборника А.В. Рудневой «Народные песни Курской области» (1957 г.), где имеется пространный комментарий к исполнительским особенностям каждого исследованного села (Долженково Обоянского района, Селино Дмитриевского района и Быстрец Тимского района). Автор анализирует жанровую структуру, используемые инструменты, характеризует звукообразование, а также - бытовую хореографию (танки и карагоды). До сих пор единственным научным трудом и основным фондом народных курских песен, инструментальных наигрышей, народной хореографии является книга А.В. Рудневой «Курские танки и карагоды» (1975 г.). Также, в сборнике «Русские народные песни в многомикрофонной записи» (1979 г.) А.В. Руднева публикует песни села Плёхово, среди которых - свадебные «Эх, ты, дуброва, дубровушка», «Зиму-лето сосёнушка была зелена», «Заинка-горностаинка», «Эй, вы, да поля», «Дубровушка зелёная» (имеющиеся и в расшифровках данной исследовательской работы). Этнографическую и, вместе с тем, методическую направленность представляют собой «Материалы к хрестоматии курских говоров. Ч. 3: Свадьба» составителей Л.О. Занозиной и Л.И. Лариной. В качестве корпуса этнодиалектных текстов по теме «Свадьба», показывает в полном объёме разноплановость южнорусского свадебного комплекса.

Опытом локальных исследований, посвящённых этой теме, является труд «Русская свадьба» Д.М. Балашова, Ю.И. Марченко, Н.И. Калмыкова (1985 г.). Собственно, музыкальную часть предваряет исследование этнического прошлого северорусского края. Далее авторы рассматривают годовой цикл развлечений и праздников. В рассмотрении обряда, вначале обрисовываются его этапы и раскрытии содержания каждого. В конце обрядового описания приводятся фольклорные тексты различных деревень, тем самым, давая возможность представить своеобразие каждого села. К текстам даются напевы, помещённые в конце описания всех обрядов. В данном труде имеется приложение, куда помещены монографические образцы свадебной причети. Основным достоинством работы является полномасштабное описание свадебной традиции северорусского региона, в показе локусного многообразия внутри фактологического массива. Труд имеет не только фольклористическую, но и историко-культурную информативность, позволяя ощутить этническую подоплеку современного социума.

О знаковой природе человеческой деятельности, в том числе - в пространстве свадебной обрядовости, сообщает комплексное исследование восточнославянской свадьбы Б.Б. Ефименковой «Восточнославянская свадьба и её музыкальное наполнение: введение в проблематику» (2008 г.), в которой обосновывается восприятие фольклорной песенности в вертикальном (ценностно-смысловом) и горизонтальном (коммуникативно-обменном) плане.

В работах Б. Асафьева данная проблема - познание через фольклор законов социальной жизни и, вместе с тем, фактов человеческого сознания, преподносится через разработку его интонационности: способности конденсировать разные виды культурологического содержания в многообразии элементов, составляющих её структуру (словесный текст, мелодика, лад, ритм, музыкальный синтаксис). В частности, маститый музыковед определяет интонацию «смысловой единицей музыки», а мелос - «окристаллизовавшимися звуковыми отложениями», в которых запечатлелось историко-социальное многообразие интонаций определённых этнических групп.

С этим, особое место, в рамках нашего исследования, приобретает знание этнической подоплеки южнорусского региона, которая реставрируется в привлечении исторических, археологических, языковых ресурсов. Необходимая для этого информация содержится в книге М.С. Жирова «Региональная система сохранения и развития традиций народной художественной культуры» (2003). В частности, автор указывает на определяющую роль в формировании традиционной культуры племени северян - аборигенов этой территории, чьи хороводные традиции сказались на исполнительской специфике хороводных жанров, доминирующих в южнорусском регионе. Автор, сопоставляя находки «Колосковского клада» славянского происхождения, датируемого VII в. н.э. с исследованиями Б.А. Рыбакова о «северянских землях», заключает два важнейших вывода: о времени появления в крае славян, датируемом VI-VII вв. н.э.; о значении традиций племени северян как «коренного этноса» (1Хв.), «уклад и образ жизни которого во многом определил культурные традиции края» (Жиров, 2003, с. 85). Исследователь указывает узловые вехи в этом процессе: соотнесённость южнорусского региона с территорией расселения восточного славянства; трансфер традиций племени северян как «коренного этноса» (1Хв.), «уклад и образ жизни которого во многом определил культурные традиции края»; процесс формирования великоруской народности, отмеченный присутствием этнических групп «севрюков», «горюнов», «саянов», «цуканов», «мамонов», «евунов», «щекунов», «ягунов»; колонизацию этих мест - вольную (в том числе украинская, белорусская), правительственную, монастырскую, помещичью, сословно расслоивших региональную общность; обособление сословия «единого класса земельных собственников, владевших землёй по частному «четвертному» праву, где наиболее консервативной оказалась культура «детей боярских»; концентрацию торговой и культурной жизни вокруг местных административно-хозяйственных центров XVII века.

В увязке с историко-культурологическим содержанием следует рассматривать эволюцию стиля, в последовательности архаичного, классического и позднего периодов, у А.В. Рудневой в работе «Русское народное музыкальное творчество» (1990). Собственно, комплексность анализа «целостности» песенной традиции предлагается В.М. Щуровым в книге «Стилевые основы русской народной музыки» (1998), в выделении характерных признаков: историко-возрастных, жанровых, региональных, что составляет историко-стадиальную её содержательность (Щуров, 1998, с. 71). Базовой основой последней являются труды этно-музыкальной направленности: М.С. Жирова - «Фольклорные традиции села Мощёное Яковлевского района» (1998), «Традиции народной художественной культуры Прохоровского района» (2001)), И.Н. Карачарова - «Народные песни сёл Купино и Большое Городище Шебекинского района Белгородской области» (1995), «Песенная традиция бассейна реки Псел» (2004), Е.В. Алихановой - «Народные традиции Грайворонского района» (1998), а также материалы «Экспедиционных тетрадей» ОНМЦ, где к аутентичным песенным образцам имеются пространственные комментарии.

Дифференцированный подход к стилевому содержанию областной народно-художественной культуры разработан И.И. Веретенниковым. В известной книге «Южнорусские карагоды» (1993) местный музыкант-фольклорист рассмотрел хореографическую традицию Белгородско-Курской стилевой зоны (наряду с Оскольской, Белгородско-Воронежской). М.С. Жировым в книге «Народная художественная культура Белгородчины» (2000) выделяются формы бытования местного музыкального фольклора, факторы формирования, придающие народной художественной культуре области уникальный облик. В то же время в ней отмечается большое внутреннее единство, обусловленное синтезом факторов формирования, «из которых этнические, социальные и хозяйственные оказались наиболее устойчивыми и долговечными» (Жиров, 2003, с. 78). В данном труде исследуются виды народного искусства и формы его бытования в регионе, инструментальная музыка фольклорной традиции, народная хореография края, устное народное поэтическое творчество, народное декоративно-прикладное искусство, описание праздников и обрядов годового земледельческого круга. Особо отметим, что в представлении семейно-бытовых праздников и обрядов края М.С. Жиров подчёркивает их особую живучесть, объясняя это «личностно-общественной значимостью» (Жиров, 2000, с. 116). По словам учёного, «традиционная свадьба наиболее полно и глубоко даёт представление о мировоззрении наших предков, их верованиях, духовных ценностях, общественно-бытовом укладе. Не случайно исследователи называют свадебный обряд исключительно сложным по масштабу и высоко художественным по воплощению явлением южнорусской культуры в её целом» (там же, с. 130). Отмечая богатую этнографическую фактологию в описании свадебного обряда в данном издании, следует акцентировать исследовательскую мысль о том, что «некогда земледельческая и свадебная обрядность края составляли единое целое, имея одну общую задачу - семейное и хозяйственное благополучие» (там же, с. 131), Поэтому «многие свадебные песни исполнялись как на свадьбе, так и на других праздниках календарно-земледельческого круга и гуляниях, в частности, на святочных «вечерушках», на Масленице, Семике и Троице» (там же). Данное замечание становится одним из методологически важным для нашего исследования, так как обосновывает многофункциональность свадебного репертуара, связь его с различными обстоятельствами исполнения.

О тенденциях к сохранению и возрождению этнических локальных традиций, разнообразных форм традиционной культуры, характерных для всего современного мира, рассуждает А.С. Каргин. Их обусловливают «планетарные» факторы: урбанизация, всё большая политическая, экономическая, духовная зависимостью человеческих сообществ, девальвация национальных традиций, развёртывание информационных и виртуальных систем организации жизни и пр. Вместе с тем, очевидна разнородность и разноуровневость этнических представлений, когда одни опираются на реальные здесь знания, другие воспринимают в них эстетическое содержание, третьи - улавливают в этом очередное модное течение, а кто-то своими этническими пристрастиями манифестирует идеализированное представление о прошлом. Размах шкалы восприятия определяется теми, кто «культивирует национальный дух», также, маргиналами, приспособившимися к новым для себя ценностям, не впускающих её в своё жизненное пространство. А.С. Каргиным отмечается и специфичный для России фактор, учёт которого направляет поисковую мысль в сферу национальной безопасности. Это - нарушение баланса между «своим» и «чужим» в культуре, традициях, в образе жизни (речь идёт о целенаправленном прозападном масскультурном влиянии). Пониманию, к чему это может привести, будет способствовать знание феномена «групповой психологической защиты», рассмотренного В.А. Штроо. Указанный автор выявляет важнейший социологический закон функционирование общества как субъекта, наделённого поведенческой активностью, «направленной на самоподдержание, воспроизводство себя как целого» (Человек, познание, культура.., 2000, с. 246). Действительно, при таком подходе, например, русская этническая группа есть целостная социально-психологическая общность в функционировании системы «Мы-образа» (там же, с. 247). На генетическом уровне данная система (как и любая подобная) охранительные механизмы, «направленные на поддержание позитивного «Мы-образа» «на внутриличностном, межличностном и межгрупповом уровнях» (там же, с. 247). В моменты социокультурных кризисов, при угрозе нарушения целостности общности, происходит актуализация механизмов защиты, связанная с процессами внутригрупповой сплочённости, усиления единства «мы», позиционирования себя как «иных». Вне сомнения, игнорирование в обществе данных механизмов защиты ведёт к их угасанию, а с этим - деградации этнических, национальных характеристик, отказ от которых будет восприниматься как гибель социокультурного организма. Допущение этого - очевидно нецелесообразно.

В связи с современным состоянием местных традиций, нередко стоящих на грани полного угасания, задача их воссоздания перерастает в проблему реконструкции того или иного фольклорного явления - песни, пляски, обряда. Но исполнение фольклорного ансамбля не должно становиться лишь слепым копированием пения носителей традиции (в силу возраста многие информаторы зачастую воспроизводят контур напева, без соответствующего темброво-динамического наполнения), а должно быть обоснованно знанием специфики того или иного жанра. Например, известными работами подобного плана являются «Методика работы с народным хором» Н. Калугиной (1977 г.) «Концертно-исполнительская практика и сценическое воплощение фольклора» Антиповой, Л.А. (1993 г.). Так, основными принципами исполнения скорых песен являются:

- стабильность темпа (за исключением жанра, в котором специально ускоряются первая или вторая половина строфы или припев);

- отчётливость и живость ритма;

- внутренняя пульсация и «искрение» музыкальной ткани, равнозначность долей такта, сохранение ритмической пульсации, внутритемповое движение.

Собственно, в обрядовом фольклоре исполнение неразрывно связано с традиционным контекстом. Само интонирование обрядового текста или исполнение особой пляски в определённых условиях представляют собой целенаправленные действия на установление связи с окружающим миром, воздействие на стихии или получение поддержки покровителей рода. Вынося обрядовую песню на сцену, необходимо сохранить особенности тембра, строя, ритмики, во избежание привнесения в исполнение лирического характера. В современном фольклорном ансамбле обрядовая песня может прозвучать более или менее достоверно при попытке моделирования самой обрядовой ситуации. К примеру, свадебные песни могут быть исполнены в порядке их следования в ходе обряда - на сцене легко воспроизводится девичник, встреча сватов, и другие обрядовые ситуации. При таком моделировании происходит погружение участников ансамбля в сферу обряда, а их исполнение получает необходимую эмоциональную окраску, что обеспечивает нужный характер звучания (В сборнике «На пути к возрождению: Опыт освоения традиций народной культуры Вологодской области». - Вологда: Ф/ЭЦ МК РФ, 2001 г.).

Методически важным для настоящего исследования также предстаёт содержание главы V в рассматриваемой книге «Народная художественная культура Белгородчины (2000 г.). В частности, в параграфе №1 «Народная художественная культура в деятельности культурно-досуговых учреждений области» автор определяет Дом культуры, детскую музыкальную школу или школу искусств, в общей культурно-досуговой инфраструктуре района (города) как «культурное ядро» (Жиров, 2000, с. 216), призванное активизировать работу учреждений культуры и искусств области по изучению, освоению и развитию традиционной народной культуры. Решающее здесь значение приобретает профессиональная компетентность руководителя, умеющего использовать воздействующий потенциал народно-песенных традиций. Например, в возрождении семейно-бытовых обрядов видятся сегодня огромные возможности для трудового, нравственного, эстетического воспитания детей, подростков, молодёжи (Жиров, 2000, с. 221). Причины растущей популярности песенного фольклора, в том числе - свадебного, автор видит в его способности наиболее полно удовлетворять потребность людей в художественно-творческом осмыслении окружающей действительности и в реализации потребности населения в социально-культурной активности (там же).

Важно, что разработка содержания свадебного обряда осуществляется в различных аспектах. Научно-методический интерес представляют работы, сочетающие в себе этномузыкальное и методико-практическое содержание, как, например, опыт описания традиции одного села и возможные пути её практического освоения с детьми на конкретном вокальном, инструментальном, танцевальном материале фольклора села Плёхово, представленный в сборнике Величкиной О., Иванова А. Краснопевцевой Е. «Мир детства в народной культуре».

Проблемы исторического и современного, обусловленные сосуществованием устного и письменного начал народно-певческого исполнительства, в общем, культурно-образовательном пространстве страны вызывают определённые напряжения в существовании двух исполнительских форм народно-песенного репертуара, традиционно-свадебного - в частности. Теоретико-методологические аспекты здесь рассмотрения находим в сборнике «Народно-певческое образование в России». Особо информативна в этом плане статья А.С. Каргина и В.В. Новожилова «Народно-певческое образование в России: история и современность» (Народно-певческое образование…, 2009, с. 5), в которой озвучивается новый взгляд на народно-хоровое образование в современных условиях. Авторы предлагают полномерно использовать «национальную народно-песенную энергетику, непривычное художественное звучание и сценически яркую спонтанность фольклорной песенности», в то же время, отмечая, что «период безусловного отрицания народных хоров, по всей видимости, уже пройден. На практике решаются непростые проблемы их модернизации и встраивания в современный контекст музыкальной жизни» (там же). Наряду с фольклорным ансамблем народный хор не вправе отрицаться без ущерба для развития народной музыкальной культуры в целом. Такая точка зрения оптимизирует деятельность народно-хоровых коллективов в культурно-досуговой сфере, наделяет её значимым содержанием. Тем самым, актуализируется интегративное свойство культурно-образовательного пространства по сохранению, изучению и трансляции традиционной песенности в различных исполнительских формах, способах и семиотических ресурсах.

1.2 Региональная содержательность южнорусского свадебного обряда (на примере свадебного обряда села Плёхово Суджанского района Курской области)

Региональная содержательность южнорусского свадебного обряда представляет его сложным и многоаспектным явлением. Исторически он предстаёт частью духовного наследия, одновременно включая в себя национальное художественное содержание народно-песенных традиций различных семиотических уровней (интонационного, образно-символического, архетипического и пр.). В то же время, как образец песенной культуры южно-русского порубежья, свадебный обряд юга России отличается яркими структурными особенностями. Это обусловлено влиянием исторических, хозяйственных, административных, природных условий, под воздействием которых проходило формирование региональной народно-песенной культуры, в целом.

По данным В.В.Седова, первые славяне появились на данной территории еще в середине I тысячелетия н.э. Об этом свидетельствуют памятники антского типа из южных районов северянского ареала. Вся жизнь, культура и искусство древнейшего периода тесно связано с мифологией, чрезвычайно богатой и развитой у славян. Например, конкретные явления природы в них связывались с божествами: Перун, громовержец, противопоставлявшийся богу Велесу, или Волосу (покровителю скота); Мокошь - богиня ткачества и водной стихии; а также - Ярила, Даждь-бог, Сварог и пр. Перенос человеческих качеств на различные явления природы, её одухотворение связано с явлением антропоморфизма: человек вступал в общение с её силами, хотел участвовать в тех переменах, которые совершались в ней. В представлениях восточных славян она была наполнена духами добрыми и злыми, которым приносились подношения, как материальных объектов, так и посредством пения. Её элементы обнаруживаются в фольклоре - песнях, сказках, играх и даже детских забавах и игрушках. Песенное искусство древнейшего периода было очень развитым, о чем свидетельствуют русские летописи и записи иностранных путешественников. Так, в записи, сделанной в Летописи под 1113 г., летописец хвалит полян, принявших крещение, и осуждает «языческие» обычаи древлян, которые живут в лесу «аки звери» и устраивают игрища между селами, пляски, «бесовские песни». Принимая во внимание тенденциозный контекст «сообщения», стоит отметить племенной колорит жизнеустройства, активность и всеобщность обрядового поведения древлян, - одной из ветвей восточного славянства. Данный документ, также, свидетельствует о разноуровневости социокультурного развития славянских племён в одномоментный исторический срез.

Обрядовые песни, ритуальные действа, «игрища» восточных славян нашли свое развитие в традиционной песенности, став основой песенных фольклорных жанров: календарных, игровых, плясовых, свадебных и пр..

Восточнославянские календарные обряды с появлением христианства не исчезли, они преобразовались, соединившись с христианским культом в своеобразном двоеверии. Например, обычай рядиться и ходить на Святках из дома в дом с веселыми песнями - колядками - восходит к зимнему празднику Коляде: так встречали властителя зимы - Коляду. Напротив, следующую природную ипостась - весну - выкликали. На масленицу пекли блины - символ солнца и весны. Чучело зимы сжигали. К прилету птиц выпекали обрядовое печенье в форме «жаворонков».

В целом, важнейшими и самыми распространёнными праздниками и периодами народного календаря крестьян являются: Зимние Святки, включающие в себя Рождество Христово, Старый Новый год, и завершающиеся Крещением (19 Января); Мясоед (заговенье) - свадебный период, продолжающийся с Крещения до Масленицы; Масленичная неделя; Великий Пост; Сороки (день сорока мучеников) 22 марта; Благовещение (7 апреля); Пасха; Егорьев (Юрьев) день (6 Мая); Вознесение; Троица; Иванов день (Иван Купала) (7 июля); Петров день (12 июля); Спас (14, 19 и 29 августа); Покров Пресвятой Богородицы (14 октября); Кузьма и Демьян (14 ноября).

Во второй половине I тысячелетия н.э., до ордынских завоеваний, на южнорусской территории были известны союзы славянских племен В.В. Седов). Например, значительную часть Курской губернии занимали северяне. Их область обитания захватывала часть течения Десны, верховья Сулы, большую часть Посемья, верховья Ворсклы, Псла. Согласно историческим исследованиям, Курские земли относятся к районам сравнительно поздней вторичной славянской колонизации (после разорения и опустошения их в период ордынских нашествий).

Бурное славянское расселение в северянской земле относится к VIII в. н.э. В Засемье линия северянских городищ проходила вблизи устья рек Курицы, Тускари, Клюквы и Рати. В бассейне р. Псел (Курская область) находились городища Обоянское, Суджанское и др. В XI-XII веках уже были известны города Курск, Рыльск, Льгов. Историки и археологи в окрестностях Курска и на его территории обнаружили много древних славянских поселений, существовавших еще задолго до основания этих городов. Золотоордынское нашествие XIII в. опустошило значительную часть Русской земли, особенно территорию, центрально черноземной зоны. В XIV-XV вв. эти земли стали известны под названием «дикого поля», о чем свидетельствуют летописное сообщение: «Бяше бо пустыня зело всюду, не бе бо видети тамо ничто же, ни града, ни селы; аще бо и бываша древле грады красны и нарочиты зело видением, места то чию пустошь все и не населено; нигде бо видети человека, точно пустыня велия и зверей множество. Нача нас страх обдержати, яко внидохом в землю татарскую, их же множество оба пол Дона реки аки песок. Стадо же татарския видехом толико множество, яко же ум превосходящ, - овцы, козы, волы, верблюды, кони», оставленное в конце XIV века митрополитом Пименом, проезжающим земли по верховьям Сейма, Ворсклы и Псла. Однако в стороне от татарских шляхов, под защитой непроходимых лесов, отдельными островками располагалось местное славянское население этого края, о чем свидетельствуют исторические источники. Эти места представляли собой тогда более или менее нейтральную полосу между населенными русскими и началом татарских владений. Еще со времен Киевской Руси военно-оборонительное строительство играло особую, очень важную роль в жизни восточнославянских племен. Поначалу строились отдельные укрепления и наблюдательные вышки. Впоследствии эти укрепления превращались в более или менее сплошную линию обороны от набегов степных кочевников. На местах наиболее значительных из таких укреплений возникали городские поселения. Такой была история города Суджи и Суджанского района. Заселению и быстрому освоению этих земель способствовало и то, что именно здесь проходили волоки, соединяющие судоходные по тому времени реки, такие, как Донец, Сейм, Ока, Зуша, Псел и другие, дававшие выход к Черному, Азовскому и Каспийскому морям. Наряду со степью здесь встречались и рощи строевого леса. При Петре I из него строились боевые суда, спускавшиеся в низовья рек для защиты южных границ. Одной из причин развития новых городов на юго-западных русских границах было также передвижение с запада на восток украинского населения, спасавшегося от социального и национального гнета польской шляхты, а также и «своих» феодалов-старшин, которые после смерти Богдана Хмельницкого враждовали друг с другом, что, в конечном счете, довело страну до состояния руин, то есть полного разорения. Коренное население этих мест было вынуждено оставлять насиженные места и искать защиты поближе к русским границам, а то и за их пределами. Московские власти способствовали этому процессу, поскольку такие переселенцы становились надежными защитниками этих границ.

В древности с севера на юг через всю Курскую губернию шел Муравский шлях. Из Сум на Курск шли две дороги между реками Псел и Сейм. Для защиты от набегов, на путях движения степных орд, русское правительство в 30-х годах XVII столетия приступило к ремонту и строительству новых оборонительных сооружений, так называемых засечных черт. По всем этим причинам на татарских «сакмах», то есть на перепутье кочевых татарских троп, и был основан в XVII веке город Суджа, но поселения и укрепления на этом месте, по-видимому, существовали с глубокой древности. Территория, занимаемая Суджанским уездом в XIII веке, в древности была заселена северянами. С присоединением этой территории к Древнерусскому государству, земли эти принадлежали Киеву, а по смерти Ярослава I (1191 - 1246 гг.) вошли в состав Черниговского княжества. На протяжении шести веков эта местность много раз была ареной кровавых битв с чужими племенами и молодецких схваток между собой старинных удельных князей. Хазары и печенеги, половцы и татары, литовцы и поляки с мечом и огнем не раз проходили по здешнему краю. В начале XVII века существовала слобода Суджа, сильно пострадавшая в 1661 году от пожара. По челобитию суджанцев государю, Алексей Михайлович в 1664 году указал переименовать и обустроить городскими укреплениями слободу Суджу, стоявшую на месте нынешнего города.

Название свое Суджа получило еще во времена монголо-татарского нашествия на Русь Батыя. Су означает - вода, джи - место: «Водяное место».

Суджа была у татар укрепленным пунктом, почтовой станцией и административным центром. В «Описании Курского наместничества», сделанном в XVIII веке местным краеведом и топографом И. Башиловым, отмечалось, что новопостроенный город Суджа был населен по приказу Алексея Михайловича «вышедшим из разных малороссийских и из-за Днепра городов казаками и вольными малороссиянами».

Из «Отписных дел» Белгородской губернии известно, что в 1664 году в Суджу был послан дьяк Герасим Семеновч Рагозин, назначенный воеводой города. Ему поручили описание пахотных и непахотных земель, лесов и других угодий. К тому времени в городе с пятью слободами было уже 182 двора и 1380 жителей. Суджа приобретала подобие настоящей крепости. Сам город состоял из малого города (30Ч30 саженей), обнесенного рвом, и большого города, окруженного высокой стеной, с четырьмя башнями проездными и 10 непроездными башнями, служившими для украшения города и придания ему вида сильной крепости. Из трех башен большого города вели тайные сходы к реке Судже и к Гусиному болоту.

Вокруг Суджи, а также в районе Сум, Лебедина, Харькова, Мирополья строятся многочисленные слободы и из переселенцев и людьми служилыми. Так, по соседству возникают слободы Большое Солдатское, Сторожевое, Казацкое, Белая слобода. Эта территория получила название Слободской Украины России. Она не входила в состав других губерний и имела особое подчинение. Здесь было сформировано 6 казачьих полков, которые несли не только военную службу, но и осуществляли административную власть на местах. Из всех городов только Суджа и Сумы входили в состав слободских полков. К 1652 году относится создание Сумского полка. Суджа стала его сотенным местом.

Внутри города находился казенный погреб, воеводский двор и караульная изба. Для въезда служили ворота в единственной башне. Длина стены равнялась 240 метрам. Малый городок был окружен большим городом. Дубовая стена последнего имела вместе с валом, по которому тянулась, три с половиной метра высоты (два метра стена и полтора метра вал) при длине 1250 метров. Ров большого города достигал двух метров в глубину и трех в ширину. Из 14 городских башен 4 имели ворота и были пяти- и восьми угольные, поперечником от 4 до 7 метров.

Суджа имела важное оборонное значение: она стояла на татарской сакме. По обе стороны от города, в 8 и 15 верстах, проходили две другие дороги. Поэтому работы по усилению укреплений не прекращались. К 1687 году в малом городке было уже 6 глухих и 2 проезжих башни, глубина и ширина рва доведена до 4 метров, а длина стены - до 487 метров. Количество башен большого города сократили до 9, а ров расширили до 8 метров. Ввиду того, что во всем городе был только один колодезь, суджанцы устроили еще один подземный ход к воде из малого городка.

Соответственно росту крепости росло и его служилое население. В 1678 году в его составе были 2 приказных подъячих, ведавших канцелярским делопроизводством, три «площадных» дьяка (ходатая по делам), детей боярских было 25 человек отставных и 79 человек «городовой службы», обслуживавших городские укрепления, 33 человека их родственников. Пушкарей с их родичами было 50 человек, воротников - 12, черкасов «городовой службы» - 439 человек. Всего служило населения - 644 человека. Было произведено большое исправление укреплений силами и за счет городского населения, на это пошло 6167 новых дубовых бревен. Артиллерию города составляли три пушки («пищали») весом 30, 28 и 20 пудов, доставленные еще в 1664 году из Белгорода. Ядра к самой большой из них весили по 4 фунта. В запасе имелось 77 мушкетов и 72 мушкетных ствола, пороховых запасов - до 20 пудов. Для тревог служил вестовой колокол весом в 36 пудов. Кроме искусственных сооружений город был защищен природой: двумя реками - Суджей и Олешней, большим болотом - Гусиным, и труднодоступной горой: «с трех сторон этого города неприятелям, воинским людям приступных мест нет».

Именно в среде жителей пограничных военных городов, по-видимому, и начала формироваться, приобретая свои характерные региональные черты, южнорусская народная музыкальная культура.

Административные и социально-экономические перемены XVIII века затронули и жизнь уездных городов. 18 декабря 1708 года, при разделении России на восемь губерний, город Суджа был приписан к Киевской губернии, а 29 мая 1719 года при расписании Киевской губернии на провинции, показан в Белгородской провинции этой губернии. С 1727 года город Суджа в Белгородской губернии; с 23 мая 1779 года - уездный город Курского наместничества. 8 января 1780 года был утвержден герб г. Суджи: «В первой части герб Курска. Во второй части щита, сидящий в тростнике серый дикий гусь в серебряном поле, означающий великое в таковых птицах изобилие».

К концу XVIII века в Судже имелось 53 улицы и переулка, 33 дома, 8 церквей, 9 лавок, 1 трактир, 4 богадельни, 2 питейных заведения, 25 кузниц. Все эти строения были деревянными. После утверждения городу Судже в 1784 году нового плана застройки, центр его начал застраиваться в основном каменными зданиями. Дома, лавки, склады принадлежали купцам, дворянам-помещикам или царским чиновникам. Планировка почти полностью сохранилась до наших дней.

Население занималось в основном сельским хозяйством, сочетая ремесленное и торговое занятия с земледелием. Среди суджанских ремесленников особым мастерством отличались портные - «кровецкое ремесло».

Региональную характеристику имеет и народная одежда. Ибо это оригинальное, яркое, красочное зрелище, уходящее в глубь веков, не мыслится вне связи с народной песней, танцем, действом, окружающей природой, социально-бытовым укладом и хозяйственной деятельностью предков. Общий характер народного костюма, который сложился в быту на протяжении многих веков, всегда соответствовал образу жизни, труда, характеру, темпераменту, уровню духовной и материальной культуры наших предков. Женскую одежду Курского региона представляет разнообразие сарафанного комплекса на лямках, в складку со спины, гофрированного спереди и со спины, глухой - косоклинный, «круглый». Состоятельные невесты из Суджанского уезда Курской губернии шили к свадьбе костюм, состоящий из рубахи, сарафана-шубки из алого штофа, передника, одного или нескольких поясов, головного убора, нагрудных украшений, серег. Сарафан-шубка имеет следующий крой: спереди - одно прямое полотнище, по боковым сторонам - два слегка скошенных; сзади - спинка, состоящая из двух прямых полотнищ, двух клиньев и двух небольших подклинков. Задние полотнища и клинья собраны в плиссированные складки под широкую планку из бархатной ткани. На переднем полотнище посредине груди - небольшой разрез, застегивающийся на металлический крючок. Широкие лямки крепятся на груди и на середине спины. Лямки и верхняя часть сарафана украшены темно-зеленым бархатом, полосами галуна с зубчатым краем, очерченным сзади и спереди золотым шнуром. Низ подола отмечен сверкающей полосой золотистого галуна и более узкой нашивкой зеленого штофа, обрамленной золотым шнуром. Такой же галун нашит двумя продольными линиями по центру переднего полотнища и по диагонали в нижней части, образуя вместе с украшениями на подоле два одинаковых треугольника. Для того, чтобы дорогой наряд выглядел объемнее, а также служил дольше, его с изнанки полностью дублировали плотной холщовой тканью.