История русской культуры. XIX век

В то же время романтическая основа, известный историзм и гуманная позиция автора привлекали и привлекают читателей к его произведениям. Романы Лажечникова, по выражению Белинского, «достойны почетного упоминания в истории русской литературы».

§ 9. ЛИТЕРАТУРНЫЕ САЛОНЫ

Политические и литературные салоны возникли в Европе в XVIII веке, исполняя подчас значительную роль в культурной и общественной жизни страны. В России они стали появляться в конце XVIII века, но особого расцвета достигли в 20-30-х годах XIX века. Принадлежавшие людям, причастным к искусству, или сановным меценатам, салоны тех лет собирали представителей как дворянской интеллигенции, так и «высшего света». В них обсуждали последние литературные, театральные или политические новости; читали стихи, музицировали, пели. «Выдающиеся умы» блистали перед слушателями своими ораторскими дарованиями. Здесь же происходила светская тренировка ума и чувств: встречаясь с людьми «своего круга», шутили, злословили, флиртовали.

В целом, салоны были сугубо дворянским явлением культурной жизни, но характер и даже состав их были разнородными. Наряду с салонами, где преобладали литературные или театральные интересы, возникали и такие, посетители которых обсуждали, главным образом, научные проблемы или вопросы просвещения. С течением времени в салонах начинают принимать участие, кроме великосветской знати и просвещенного дворянства, представители разночинной интеллигенции. Таким образом, характер салонов изменялся в соответствии с развитием культурной и общественной жизни страны.

Примером типично великосветского салона может служить салон Елизаветы Михайловны Хитрово, урожденной Кутузовой. Семья М. И. Кутузова ни по происхождению, ни по состоянию не принадлежала к высшим слоям российской знати, однако заслуги фельдмаршала чрезвычайно возвысили ее положение. По отзывам современника, Елизавета Михайловна, «не отличаясь особенным умом, обладала в высшей степени свесткостью, приветливостью самой изысканной...». Салон ее, так же как и «вечера» ее дочери, графини Фикельмон, носили «эклектический» характер в смысле духовных интересов. «Вся животрепещущая жизнь европейская и русская, политическая, литературная, общественная -- имела верные отголоски... в двух этих родственных салонах... (здесь) можно было запастись сведениями о всех вопросах дня, начиная от политической брошюры и парламентской речи французского или английского оратора и кончая романом или драматическим творением одного из любимцев той литературной эпохи. Было тут обозрение текущих событий, были первые лица Петербурга с суждениями своими, был и легкий флирт». Если в салонах Е. М. Хитрово, Фикельмон и им подобных занимались в основном обсуждением текущих новостей и «легким флиртом», то целый ряд великосветских гостиных и салонов отличались художественной сферой интересов.

Одним из таких наиболее известных великосветских салонов был салон Зинаиды Александровны Волконской, замечательной женщины своего времени. По рождению (княгиня Белосельская-Белозерская) и по мужу она принадлежала к высшему кругу дворянства, получила прекрасное европейское образование, так как росла и воспитывалась во Франции, обладала разносторонними дарованиями -- увлекалась искусством, прекрасно пела и рисовала, в то же время успешно занималась математикой. Ее стихи, отрывки из путевых заметок (она много путешествовала), кое-какие статьи печатались в «Московском Телеграфе», «Московском Вестнике», «Литературной газете», в альманахе «Северные цветы». Пушкин посвятил ей своих «Цыган». Культ высокого и чистого искусства определял характер ее вечеров. Страстная любительница музыки, она устраивала у себя не только концерты, но ставила целые итальянские оперы, «являясь сама на сцене в роли Танкредо, поражая всех игрою и чудным голосом; трудно было найти равный ей контральто». Хоры в операх состояли из «любителей» -- князей Петра и Александра Мещерских, братьев Берс и др. Не ограничиваясь оперными постановками, княгиня Волконская являлась и во французских пьесах -- комедиях Мольера. В ее салоне, где, по словам посетителя, «все дышало грацией и поэзией», собиралось «самое блестящее общество первопрестольной столицы». «В великолепных залах Белосельского дома... оперы, живые картины, маскарады часто сменяли друг друга». Блистая в свете умом, образованием, талантами и богатством, княгиня Зинаида Александровна «украшала свой дом оригиналами и копиями знаменитейших произведений живописи и ваяния; комнаты своего дома, настоящего музея, она раскрашивала фресками в стиле разных эпох...». Бывали у нее, помимо «цвета тогдашнего аристократического общества», литераторы и поэты -- Вяземский, Пушкин, Баратынский, Дельвиг, Мицкевич, Одоевский.

Салон княгини Волконской существовал в Москве с 1824 по 1829 год. В ее доме останавливалась М. Н. Волконская, следуя в сибирскую ссылку за своим мужем -- декабристом князем С. Г. Волконским. В 40-х годы 3. А. Волконская уехала в Италию, где прожила до своей кончины.

В Петербурге в эти же годы одним из наиболее интересных салонов был салон А. Н. Оленина. Алексей Николаевич Оленин сыграл значительную роль в истории русской культуры первой половины XIX века, как человек разносторонне одаренный и широкообразованный. Десятилетним мальчиком он был отвезен отцом, Касимовским предводителем дворянства, в Петербург к родственнице княгине Е. Р. Дашковой. Представленный Екатерине II, он был зачислен в пажи и для «обучения военным наукам и словесности» отправлен в Дрезденскую артиллерийскую школу. Там наряду с военными науками изучал в королевской библиотеке археологию и историю древнего мира, пристрастился к живописи, изучал гравировальное искусство. По возвращении в Петербург был избран в члены Российской академии за работу по составлению словаря старинных русских военных речений, сблизился с Державиным, Дмитриевым, Батюшковым. В 1790 году участвовал в шведской войне, был произведен в полковники, но уволился с военной службы; увлекаясь искусством и будучи способным рисовальщиком, иллюстрировал сочинения Державина, басни Хемницера, одновременно серьезно занимался археологией и в 1809 году организовал «экспедицию для открытия и описания древних достопримечательностей». Свои обширные знания Оленин неустанно пополнял, так, владея пятью европейскими языками, зная латынь и греческий, он уже в зрелом возрасте начал изучать арабский и древнееврейский.

Свои научные знания Оленин успешно совмещал с государственной службой. В 1808 году он был назначен директором императорской библиотеки, в 1812 году вместо Сперанского стал государственным секретарем. В 20-е годы Оленин -- президент Академии художеств и директор петербургской публичной библиотеки. Быстрому его продвижению по службе способствовали не столько высокие связи, сколько выдающиеся организаторские способности, образованность, ум. Сослуживцы отмечали, что его отличало доброжелательное отношение к подчиненным; в общении Оленин был прост, доступен, внимателен.

«Дом Оленина, -- писал историк Петербурга Пыляев, -- соединял все, что было замечательного в Петербурге по части литературы и искусства. Здесь Озеров читал в первый раз свою трагедию „Эдип в Афинах”; тут раздавались роли артистам: Яковлеву, Шушерину, Семеновой; здесь писал свои чудные декорации Гонзаго и строил свои театральные машины славный механик итальянец Бриганций». В его гостиной собирались люди самых различных художественных направлений, писатели, художники, музыканты, ученые. Среди них Гнедич, Озеров, Крылов, Батюшков, Грибоедов, Жуковский, Катенин, Пушкин, Карамзин, Брюллов и Кипренский. Вместе с тем оленинский салон, наряду с художниками и поэтами, посещали и представители передовой дворянской интеллигенции. Среди них -- будущие декабристы: братья Муравьевы, Никита и Александр, Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы, полковник генерального штаба И. Г. Бурцов, штабс-капитан А. О. Корнилович, сослуживец сына хозяина, Петра Алексеевича Оленина, по Семеновскому гвардейскому полку князь С. П. Трубецкой. Художник и медальер Ф. П. Толстой, будучи членом Коренной управы Союза Благоденствия, ввел в дом Оленина братьев Бестужевых -- известного романиста Александра и Николая, историка русского флота. Бестужевы с детства увлекались искусством, особенно рисованием.

Мемуары сохранили картину оленинских вечеров. «Предметы литературы и искусства оживляли разговоры, -- писал часто бывавший в салоне С. С. Уваров, -- совершенная свобода в обхождении, непринужденная откровенность, добродушный прием хозяев давали этому кругу что-то патриархальное, семейное... Сюда обыкновенно приводились все литературные новости, вновь появившиеся стихи, известия о театрах, о книгах -- словом, все, что могло питать любопытство людей, более или менее движимых любовью к просвещению».52 Наиболее близок был хозяину дома И. А. Крылов, с которым его соединяла долголетняя дружба. Оленин покровительствовал баснописцу. По его рекомендации Крылов был принят на службу в Публичную библиотеку. Холостяк Крылов, любивший уют семейного, хлебосольного дома Олениных, стал постоянным посетителем их вечеров.

Однако дружеские отношения не мешали баснописцу иногда высказывать нелицеприятное мнение о хозяине. Есть сведения, что в басне «Соловей», впервые прочитанной в оленинском салоне, содержался намек на Оленина. Действительно, слова басни о том, что «бедняжка Соловей, Чем пел приятней и нежней, тем берегли его плотней» -- могли быть прямо отнесены к Оленину, обремененному своими служебными и светскими обязанностями. В эти годы он был президентом Академии художеств, директором петербургской Публичной библиотеки, статс-секретарем, членом Государственного совета -- и не имел времени для научных занятий.

О чтении басен Крылова в салоне Оленина упоминала в своих воспоминаниях и А. П. Керн. На одном из вечером у Олениных она встретила А. С. Пушкина, но сначала не заметила его, так как вниманием ее полностью завладел Крылов: «Я никогда не забуду, -- писала Керн, -- как он был хорош, читая своего „Осла”! И теперь мне слышится его голос и видится его разумное лицо и комическое выражение, с которым он произносил: „Осел был самых честных правил!”.53 Вечера у Олениных кончались обычно ужином, который подавали на маленьких столиках без церемоний и чинов. За ужином продолжались разговоры, шутки. Так было и в тот вечер, когда Пушкин, видимо, не случайно оказался за одним столом с А. П. Керн, тогда состоялось их знакомство, продолжившееся встречами в Михайловском и запечатлевшееся в одном из поэтических шедевров Пушкина («Я помню чудное мгновенье»). Помимо разговоров о литературе и театре и светских бесед в салоне Олениных часто устраивались театрализованные представления, модные тогда «немые картины», разыгрывались шарады.

Летом собрания у Оленина продолжались в его имении Приютино в 17 верстах от Петербурга. Туда приезжало много гостей, особенно на именины хозяйки дома, молодежь водила хороводы на лугу, разыгрывались шарады, часто ставились басни Крылова в лицах.

Более специфически литературный и серьезный характер носили собрания у Жуковского, происходившие с перерывом с 1808 до середины 30-х годов. Первоначально кружок людей, «чувствовавших призвание к литературе и понимавших важность благородных умственных занятий», собирался у Жуковского по пятницам в течение 1808 и в начале 1809 года. Среди посетителей были и литераторы Батюшков, Гнедич, Вяземский, и такие видные сановники, как Сперанский и Оленин, и люди, интересовавшиеся литературными занятиями и в какой-то мере причастные к ним: Уваров, Дашков, Блудов, С. Румянцев (брат Н. П. Румянцева). Часто бывал и Крылов, который особенно любил собрания у Жуковского, «где отсутствие дам, чтение литературных новостей и большая свобода в отношениях развязывали его всегдашнюю осторожность». Бывавший на этих собраниях Плетнев особенно отметил атмосферу, царившую на них: «Сфера идей, тон суждений, краски языка естественно соглашались с понятиями, стремлениями и умом лиц, соединенных в собрание. ... ни тени взаимной зависти...».

После перерыва салон Жуковского был возобновлен в середине 30-х годов по субботам.

«Многие из тогдашних (то есть прежних) посетителей... опять к нему явились, но еще многочисленнее было молодое поколение талантов. Они все были радушно принимаемы добрым хозяином. Им всем у него было равно весело и равно полезно. Живой, острый, окрепший в мышлении ум Пушкина блистал в разговорах светлостью идей, быстротой соображения и верностью взгляда».54 Кроме Пушкина, из «молодых талантов» Жуковского посещали Гоголь, М. И. Глинка, Виельгорский, а из прежних посетителей -- Крылов, Гнедич, Вяземский. В салоне читались новые произведения. Глинка -- начинающий композитор -- музицировал.

Более демократичным, чем салон Жуковского, был салон С. Д. Пономаревой, получивший широкую известность главным образом среди молодых литераторов. Широко образованная, способная женщина, она с 1815 года стала собирать у себя друзей, причастных к литературе. Один из них, баснописец и издатель журнала «Благонамеренный» А. Е. Измайлов, так отзывался о Пономаревой: «Она действительно имеет необыкновенные таланты и получила отличное воспитание; знает прекрасно немецкий, французский, итальянский языки, отчасти латинский; переводит на русский прозою лучше многих западных литераторов, пишет весьма недурно стихи, рисует, танцует и играет на фортепиано превосходно». С лицейских лет посещал салон и А. А. Дельвиг, посвятивший хозяйке несколько сонетов. В гостиной С. Д. Пономаревой можно было встретиться почти со всеми петербургскими литераторами. По отзыву современников, это был наиболее демократичный из дамских салонов того времени, как по непринужденной атмосфере собраний, так и по составу посетителей. Молодые поэты очень ухаживали за веселой привлекательной хозяйкой, любившей различные шутки и розыгрыши; то ей приходила мысль обмануть друзей, переодевшись кучером или кухаркой, то решив испытать кого-либо из поклонников, она ложилась в гроб, изображая покойницу. Душой многих вечеров был остроумный Измайлов, блиставший своими баснями, шарадами, эпиграммами. Он же, обратив внимание на Пушкина и его товарищей-поэтов, привлек их в свой журнал и в возглавляемое им «Вольное общество любителей словесности, наук и художеств». Однако союз «Благонамеренного» и молодых друзей Пушкина продолжался недолго. Позиции их были слишком различны. Вскоре на страницах журнала появились обвинения Дельвига и Кюхельбекера в «либерализме». Охлаждение между этими двумя литературными группировками выразилось в потоке эпиграмм, часть из которых зачитывалась в гостиной Пономаревой, которую продолжали посещать и те, и другие.

Двоюродный брат А. А. Дельвига Д. И. Свербеев писал, что «один день у нее бывали литераторы одного кружка, другой день -- другого. Впрочем, случалось литераторам разных кружков встречаться у нее, но встречи эти никогда не были поводом к неудовольствию».55 В 1824 году из-за скоропостижной смерти молодой хозяйки салон прекратил свое существование.

Наряду с литературными в Петербурге были и театральные салоны, как, например, известный «чердак» Шаховского. Так называли друзья его квартиру, расположенную на последнем этаже. В отличие от великосветских гостей Оленина здесь собирались писатели, журналисты, актеры. Страстно влюбленный в театр хозяин был другом и наставником многих молодых драматических артистов. Вопросы театра занимали главное место в беседах его гостей.

В 30-е годы салоны начинают носить более сдержанный, серьезный характер. Сказались изменения в общественной обстановке. После 1825 года -- осторожнее, а подчас и опасливее становятся разговоры, сужается круг общения, реже устраиваются в салонах различные развлечения -- театрализованные представления, шарады и т. п.

Наиболее интересным в этот период был салон Е. А. Карамзиной, вдовы историка, -- «самая остроумная и ученая гостиная в Петербурге», по отзывам современников. Друзья -- литераторы и начинающие молодые писатели -- постоянно собирались в доме Карамзиных еще при жизни хозяина, который был «одушевителем молодого поколения». После его смерти Екатерина Андреевна продолжила эту традицию. «У них каждый вечер собирался кружок, состоявший из цвета тогдашнего литературного и художественного мира: Глинка, Брюллов, Даргомыжский -- словом, все, что носило известное в России имя в искусстве, прилежно посещало этот радушный, милый, высокоэстетичный дом». Постоянными посетителями были: Жуковский, Пушкин, Хомяков, А. И. Тургенев. Атмосфера интеллектуальных интересов и доброжелательности объединяла очень разных посетителей. «Вельможи, дипломаты, писатели, светские львы, художники -- все дружески встречались на этой общей почве; здесь всегда можно было узнать последние политические новости, услышать обсуждение вопроса дня или только что появившейся книги».56 Вечера начинались в 10 часов и длились до 1 часу, иногда 2 часов ночи. В обычные дни гостей было 8--10 человек, в воскресенье -- более. Обстановка была самая скромная -- гостиная с мебелью, обшитой красным шерстяным штофом, выцветшим от времени, скромное угощение, которое состояло из очень крепкого чая с очень густыми сливками и хлеба с очень свежим маслом, из которого Софья Николаевна (дочь историка -- Н. Я.) умела делать необычайно тонкие тартинки, и все гости находили, что ничего не могло быть вкуснее чая, сливок и тартинок Карамзинского салона».57 По наблюдению внимательной и тонкой мемуаристки, «люди отсюда выходили освеженные, отдохнувшие и оживленные». Причиной этому опять-таки был общий настрой -- «в гостиной Карамзиной предметом разговоров были не философские вопросы, но и не петербургские пустые сплетни. Литература, русская и иностранная, важные события у нас и в Европе, особенно действия тогдашних государственных людей Англии -- Каннинга -- и других составляли чаще содержание наших бесед. Эти вечера, продолжавшиеся до поздней ночи, освежали и питали наши души и умы, что в тогдашней душной петербургской атмосфере было особенно полезно».58 Гостиная Карамзиной, -- вспоминал другой современник, -- была единственной в Петербурге, где не играли в карты и говорили по-русски.

Подлинным культурным центром Петербурга стал салон В. Ф. Одоевского. Князь Владимир Федорович Одоевский, представитель одной из древнейших дворянских фамилий, был человеком универсальных интересов и способностей -- беллетрист, критик, журналист, ученый-естествоиспытатель, музыкант, педагог, библиотекарь.

Каждого, кто приходил в кабинет дома Одоевского (дом Одоевского находился в Мошковом переулке между Дворцовой набережной и Миллионной ул.), -- так называемую «львину пещеру», -- поражало обилие книг, лежащих повсюду -- на полках, этажерках, креслах; выглядывавшие из всех углов скелеты, реторты, всевозможные приборы для химических опытов. Удивлял и костюм хозяина: длинный черный сюртук, черный шелковый колпак на голове -- нечто вроде наряда средневекового астролога. Картину довершал черный кот, следовавший по пятам. В этом безмятежном святилище знаний, мысли, согласия и радушия сходился, -- по словам В. А. Соллогуба, -- весь цвет петербургского населения. Встречи с друзьями происходили два раза в неделю. Частыми гостями салона были Жуковский, Вяземский, Шаховской, Крылов, Пушкин, Гоголь, затем -- Лермонтов, Тургенев, Достоевский, Тютчев; ученые -- барон Шиллинг, археолог Сахаров, музыканты -- Виельгорский, Глинка. Одоевский страстно увлекался музыкой, сочинил ряд вальсов, хоралов, прелюдий. На этой почве сблизился с Грибоедовым. Почти все зарубежные исполнители, дирижеры, композиторы, побывавшие в Петербурге, посещали Одоевского -- Роберт и Клара Шуман, Ференц Лист, Гектор Берлиоз и др.

В салоне Одоевского то шли научные дискуссии, то звучала музыка. Графиня Лаваль писала дочери (Е. Трубецкой) в Сибирь об Одоевском: «Он страстно увлекается музыкой, сочиняет, аккомпанирует, играет фантазии, вариации с таким чувством и такой выразительностью, что даже те, кто не понимает музыку, слушают его с удовольствием». Но самым серьезным и плодотворным увлечением Одоевского была педагогика. Педагогическую деятельность он начал в воспитательных домах Петербурга и Гатчины, помогая в организации музыкальных занятий и при этом дружески сойдясь с попечителем М. Ю. Виельгорским. В начале 30-х годов Одоевский познакомился с преподавателем Гатчинского воспитательного дома Е. О. Гугелем и его методом, который оказал на него большое влияние. В первой половине 30-х годов под псевдонимом Дедушки Иринея появляются первые детские сказки Одоевского -- «Городок в табакерке», «Мороз Иванович», «Сиротинка» и др. В это же время он подготовил пособия для воспитательных и сиротских домов -- «Азбуку для детских приютов», «Руководство для гувернанток», «Наука до науки», впервые в России разработал звуковой метод обучения грамоте; В 1846 году организовал в Петербурге «Общество посещения бедных».

Не только соратники в просветительской деятельности, но и писатели, подобные Кольцову, Белинскому, а потом Достоевскому были постоянными гостями Одоевского по субботам. Современники замечали, что в салоне Одоевского существовало как бы два отделения: одно -- светское, в гостиной около княгини, другое -- демократическое, в кабинете у князя. А. Тургенев замечал: «Я понимаю княгиню, что она не дозволяет Одоевскому вводить в ее салон всех его субботних гостей... Да, господа, низко упали литераторы, от них со страхом сторонится светское общество... ».59 Несмотря на все старания Одоевского, ему не удалось сблизить литераторов со светским обществом.

К концу 40-х годов демократические писатели перестают появляться в салоне Одоевского, их сменяют сановные посетители. В начале 50-х годов «субботы» Одоевского прекратили свое существование.

В конце 30-40-х годов наряду со светскими салонами стали появляться и разночинные собрания, главным образом литераторов. Такими были, например, «среды» Н. В. Кукольника, довольно иронично описанные в воспоминаниях И. И. Панаева. В конце 30-х годов Н. В. Кукольник вместе с братом занимал квартиру в Фонарном переулке. Там и возникли его приемы по средам, которые посещали не только любители искусства и поклонники литературы, «а всякого рода весельчаки, военные и штатские, пожилые и молодые -- даже игроки, аферисты и спекулянты». На этих вечерах нередко читались и новые литературные произведения, чаще самого хозяина. «Каждое чтение... оканчивалось ужином и шампанским. На этих ужинах поэт делал объяснения своим произведениям... Известно, что Кукольник почти всех своих героев заставлял красноречиво пророчествовать и любил сам пророчествовать о себе на дружеских сходках». Например, утверждая, что Пушкин талантлив, но не глубок, предполагая, что сам создает «что-нибудь прочное, серьезное, может быть, дает другое направление литературе». На средах Кукольника часто бывал и играл там важную роль Булгарин, «которого, -- добавляет мемуарист, -- новое пишущее и читающее поколение этого времени все без исключения презирало».60

В начале 40-х годов в Петербурге демократический литературный салон стал собираться на квартире И. И. Панаева в доме Лопатина на Невском у Аничкова моста. В отличие от разношерстных собраний Кукольника это был чисто литературный кружок, который посещали, кроме хозяина, Белинский, живший в том же доме, князь Одоевский; известный историк Петербурга Башуцкий; В. П. Боткин; переводчик Шекспира Кетчер; А. А. Комаров, преподаватель русской словесности в военно-учебных заведениях; Анненков -- впоследствии издатель сочинений Пушкина, И. С. Тургенев, Тютчев и Н. М. Языков. С 1845 года кружок стали посещать Некрасов, Достоевский и Григорович. Средоточием кружка, по воспоминаниям племянника И. И. Панаева, был хозяин, «искренне, горячо и бескорыстно преданный литературе», приветливый, доброжелательный, и Белинский. Один из его посетителей вспоминал: «Аристократические салоны и тузы были нам известны только по именам. Но весело нам было очень... Мы мечтали о лучшем будущем, не формируя положительно, каким оно должно быть, жадно собирали все анекдоты, слухи и рассказы, из которых прямо или косвенно следовало, что апоплексический зверь недолго провоеводствует».61 Подразумевая под «апоплексическим зверем» Николая I, автор таким образом свидетельствовал о присущих членам кружка антиправительственных настроениях. На собраниях обсуждались новые произведения, шли горячие споры о будущем русской литературы, об историческом значении Москвы и Петербурга. Нередко, собравшись, друзья шли в театр, театральные интересы также были сильны в кружке.

В 1843 году на квартире Панаева обсуждали очерк Некрасова «Петербургские углы». В 1845 году Достоевский читал роман «Бедные люди». Споры по поводу этих произведений сблизили Белинского, Панаева, Некрасова, Григоровича и др., подготавливая образование редакции знаменитого «Современника», положили начало объединению писателей, возглавивших новое реалистическое направление в русской литературе, известное под названием «натуральной школы».

В первой половине XIX века салоны существовали не только в Петербурге и Москве, но и в ряде провинциальных, преимущественно губернских городов. Есть сведения, что в начале XIX века своего рода литературный салон существовал в Харькове у жены губернского прокурора Любовниковой и собирал «цвет тогдашнего харьковского ученого и литературного света...».

В 1820-х годах в Казани возник литературный салон в доме Федора Михайловича и Поликсении Ивановны Рындовских. Ф. М. Рындовский был не чужд литературе, печатал очерки в «Заволжском муравье». Жена принадлежала к литературному семейству Панаевых. В салоне Рындовских происходили литературные чтения. Собрания не носили регулярного характера.

Более известным и многочисленным был салон Карла Федоровича и Александры Андреевны Фукс. Хозяин -- профессор Казанского университета -- был широко образованным человеком. Кроме родного немецкого и русского языков, знал французский и, будучи в Казани, выучил татарский язык. Пользовался огромной популярностью как врач, вместе с тем изучал край, обычаи местного населения, собирал старопечатные книги; обладал огромной естественно-исторической коллекцией, большой библиотекой, картинной галереей с полотнами мастеров фламандской школы. Под его влиянием жена увлеклась этнографией, историей края, написала несколько пьес и романов. В салоне их собиралось общество в несколько десятков человек: местные помещики, профессора университета, чиновники. О содержании собраний можно судить по программе одного из них. Сначала хозяйкой был прочитан отрывок из ее романа «Зюлима» с описанием лагеря Пугачева под Казанью и «разными его неистовствами». Затем И. А. Второв читал «Воспоминания о Казани» начала XIX века «с разными интересными подробностями». Вечер завершился чтением описания татарской свадьбы К. Ф. Фукса. В 1833 году проездом через Казань дом Фуксов посетил А. С. Пушкин и провел у них целый день в беседе с хозяевами. Переписка великого поэта с профессором Казанского университета и его женой продолжалась до 1837 года.

Провинциальные салоны и кружки являлись центрами просвещения нередко для целых уездов, способствуя культурному развитию местных помещиков и чиновников.

Однако, несмотря на значительную роль в культурной жизни России, дворянские салоны и кружки безусловно носили сословно-замкнутый характер. Об этом позднее с горечью писал Кавелин в своих воспоминаниях: «Эти изящные, развитые, просвещенные, гуманные люди жили полной жизнью в своих кружках, не внося своим существованием ничего нового в наш тогдашний печальный, полудикий быт. Люди, глубоко понимавшие всю цену просвещения, не думали устраивать школ и обучать грамоте мужиков, посреди которых жили; к местной губернской или уездной администрации, наполненной невеждами, земскими ярыжками и подьячими старого закала, грабившей живых и мертвых, возмутительно притеснявшей простой народ, люди, проникнутые идеями правды и гуманности, относились с очень понятным омерзением и гадливостью, но они ничего не делали, чтобы поддержать лучших людей в этой печальной среде, чтобы помочь им выбраться из грязной действительности, чтобы пролить хоть какой-нибудь луч света в это царство мрака. Так же чуждо было им и все остальное -- сельское духовенство и купечество и мещанство». Но тем не менее салоны наряду с литературными и научными обществами способствовали более широкому обсуждению актуальных культурных и политических вопросов, постоянному общению передовой части дворянской интеллигенции. Тот же Кавелин признавался, что он «безгранично был обязан на первой поре жизни многим салону Елагиной», и констатировал, что «в литературных кружках и салонах зарождалась, воспитывалась, созревала и развивалась тогда русская мысль, подготавливались к литературной и научной деятельности нарождавшиеся русские поколения».62

К концу 50-х годов XIX века «блестящее время» дворянских салонов пришло к концу; они, по выражению Кавелина, «отступили на второй план перед грозными политическими событиями, восточной войной и внутренними преобразованиями... Наступила другая эпоха». Действительно, пора утонченной культуры «аристократов духа и мысли» безвозвратно уходила в прошлое. Выразителем новой эпохи становится не человек типа Карамзина, а Белинский -- разночинец, с точки зрения посетителей великосветского салона -- «плебей до мозга костей». Наступил период, ознаменованный появлением в общественной и культурной жизни страны новой силы -- разночинной интеллигенции, создавшей уже иные формы профессиональных и дружеских объединений.

§ 10. РАЗВИТИЕ РЕАЛИСТИЧЕСКОГО НАПРАВЛЕНИЯ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Период конца 20-х -- начала 40-х годов XIX века в истории русской литературы отмечен укреплением и последующим развитием реалистического направления -- одного из самых значительных и плодотворных в художественной жизни страны.

Реализм в русской литературе прошел длительный путь становления. В одной из последних работ крупного литературоведа нашего времени Г. П. Макогоненко прослеживается этот процесс.63 В начале XIX века наряду с сентиментализмом, а затем романтизмом существовало литературное «направление, сформировавшееся в старом (то есть в XVIII веке -- Н. Я.). Это направление просветительского реализма... оно бурно развивалось и втягивало в орбиту своего влияния талантливых поэтов... определяя их усилия по созданию национально-самобытной литературы». В поздней поэзии Радищева и Державина присутствуют черты просветительского реализма. «Державин вооружал русских поэтов методом освоения действительности, помогал обнаруживать поэтическое в обыкновенном, учил изображать реального человека, раскрывая его неповторимую личность».64

Творчество поэта-воина Д. Давыдова продолжило традиции просветительского реализма. Герои его первых поэтических произведений -- живые люди со своими повседневными делами и заботами. В них «по-державински смешано низкое и высокое» -- реальное описание жизни гусара, ночных кутежей с лихими друзьями и патриотическое чувство, стремление постоять за Родину.

Самобытный и яркий талант Крылова также развивался в русле просветительского реализма. Великий баснописец в значительной степени способствовал утверждению реализма в литературе.

К концу 20-х -- началу 30-х годов просветительский реализм подвергся существенным изменениям, обусловленным и общеевропейской ситуацией, и внутренним положением России.

В первой трети XIX века в Западной Европе произошел целый ряд реформистских и революционных преобразований, закрепивших основы буржуазного строя. Процесс капитализации изменил не только социальную и экономическую структуру государств, но и облик духовной жизни, породил новые сложности и конфликты. Проблемы и переживания буржуазного мира остро ощущались и в России. Несмотря на политические катаклизмы, культурные и собственно литературные связи с Западной Европой не прерывались. В начале 30-х годов за границей побывал Н. Греч, выпустивший затем «Путеводные письма из Англии, Германии и Франции».

О литературной жизни Франции детально информировал Уварова Э. Мещерский, переводивший на французский язык Пушкина, Жуковского, Баратынского, Козлова и других русских поэтов. Широкими личными связями за границей обладал А. И. Тургенев -- «вечный путешественник», посещавший брата-эмигранта и «знавший всю мыслящую Европу». В эти же годы в Германии и Франции побывали Андрей Карамзин, сын историка, С. А. Соболевский, друг Пушкина, и другие путешественники, близкие литературным кругам.65 Все они, безусловно, делились с друзьями своими впечатлениями о положении в Европе. В русской жизни также стали появляться «первые ласточки» капитализма. В начале 30-х годов XIX века историк Петербурга подметил появление на улицах столицы набиравших силу российских буржуа: «На задумчивых лицах их, кажется, начертано слово „расчет”, под нахмуренными бровями и в морщинах лба гнездится „спекуляция”, из проницательных глаз выглядывает „кредит”».66

Шествие «железного века» с присущим ему практицизмом, ставшим одним из главных эталонов общественной этики, мучило воображение литературных романтиков. Трагическому бессилию поэта в мире, утверждающем мораль торгашей, Баратынский посвятил стихотворение «Последний поэт», написанное в 1835 году. «Любви, красоты и поэзии нет более в человеческом общества -- и последний поэт появляется как неожиданная вспышка духовных сил человечества накануне их иссякания, -- писал позднейший исследователь творчества Баратынского. -- Он зовет собратий к исконным началам природы и духа, но призыв его не встречает ответа. Последний поэт бросается в море со скалы Левкада, освященной именем Сафо... Гибель поэта символизирует смерть самого искусства в бездуховном мире».67 Шестью годами позже, в 1841 году Баратынский создает трагический образ нищего и слепого пророка -- избранника, поющего перед толпой, которой искусство его непонятно и не нужно.

Но наряду с опасениями, которые вызывало развитие буржуазных тенденций, многое в жизни России 30-х годов неизмеримо больше тревожило общественность.

В ноябре 1830 года вспыхнуло национально-освободительное восстание в Польше, ряд народных выступлений охватил внутренние губернии России -- восстания военных поселян в Новгороде, матросов в Севастополе, холерные бунты в Москве и Петербурге. После расправы с восставшими ужесточилась внутренняя политика, усилился цензурный надзор за литературой.

Время выдвигало все более сложные проблемы перед мыслящими людьми России. Становилось нужным не только осуждение отрицательных сторон действительности, но и ее глубокое постижение. Эта тенденция общественной мысли была воспринята и прогрессивными литераторами, целью которых становится реальное изображение жизни, не «живописание», а анализ ее. «Живой душой» прогрессивной русской литературы, ее основной идеей утвердилась идея гуманизма, внимания к человеческой личности и защиты ее, если это личность человека страдающего, угнетенного. Отсюда произошел серьезный интерес к народной теме и антикрепостническая направленность русской реалистической литературы 30-50-х годов XIX века.

Трезвый анализ жизни, присущий произведениям писателей реалистического направления, неприятие ими крепостничества, отрицание образа жизни и нравов собственнического общества, придавали реалистическим произведениям критический характер. Большим достижением реалистического направления являлось приобретение умения изображать жизнь человека или общества в их развитии и в соответствии с духом времени.

Утверждение реализма в литературном творчестве повлекло и существенные изменения в методах художественного изображения. В противовес «высокому герою» романтических поэзии и прозы теперь достойной описания была признана «низкая действительность». Так, Пушкин в «Евгении Онегине» утвердил право автора избрать «самый ничтожный предмет» -- фабулой поэмы стал повседневный быт обыкновенных провинциальных дворян с прозаическими занятиями Лариной:

Она езжала по работам,

Солила на зиму грибы,

Вела расходы, брила лбы,

Ходила в баню по субботам,

Служанок била осердясь....68

Писатели реалистического направления стали по-новому рисовать характеры, создавать типические образы с учетом исторической эпохи, национальной и социальной принадлежности. Первым образцом применения этого метода явились опять-таки герои «Евгения Онегина». Отказавшись от схематичных, прямолинейных образов классицизма и романтизма, Пушкин заставлял своих героев действовать и говорить по законам изображаемой действительности, создавая тем самым социально и исторически объективный характер. Реализм сюжета и типологии вызывал изменения в характере словесного выражения. На смену торжественно-пышной лексике классических од и таинственной витиеватости романтических баллад приходит простой и ясный язык пушкинской поэзии. Позднее Пушкин сказал, что первые достоинства прозы -- точность и краткость. Это же вполне приложимо и к его поэзии. Вряд ли можно точнее и более лаконично описать сельский вечер, чем это сделано в «Евгении Онегине»:

Был вечер. Небо меркло. Воды

Струились тихо. Жук жужжал.

Уж расходились хороводы;

Уж за рекой, дымясь, пылал

Огонь рыбачий...69

Огромное значение в развитии русского литературного реализма в 30-е годы имело творчество А. С. Пушкина.

Осень 1830 года -- знаменитая Болдинская осень -- была чрезвычайно плодотворной для Пушкина. За это время им были написаны такие шедевры, как «Повести Белкина» и «Маленькие трагедии», окончены последние главы «Евгения Онегина» и «История села Горюхина», а также ряд стихотворений и критических статей.

В Болдине, вдали от столичной суеты, неусыпного надзора Бенкендорфа, нападок реакционных журналистов, Пушкин не только вернулся к осуществлению давних замыслов, но и до конца продумал новую складывавшуюся в сознании художественную концепцию. Уже в середине 20-х годов наметился отход Пушкина от принципов романтизма, что проявилось в работе над первыми главами «Евгения Онегина». При завершении этого многолетнего труда, «подвига», как называл его сам поэт, стал явственен тот огромный поворот, который произошел в творчестве самого Пушкина, а вслед за ним и во всей русской литературе -- поворот к реализму.

До создания «Евгения Онегина» в творчестве Пушкина мир поэтический противопоставлялся миру реальной жизни. В «Евгении Онегине» он слил воедино то и другое, открыл поэтическое в самой действительности, в обычной жизни людей. В своем стихотворном романе он развернул широчайшую картину жизни русского общества в 1819--1824 годах. Кроме того, Пушкин смог совершенно по-новому поставить вопрос о народности литературы. «Народность, по Пушкину, проявляется не просто в специфически русской теме или сближении языка литературы с языком народной песни... но в раскрытии народного духа, в постановке коренных для жизни страны и народа проблем».

Все произведения Пушкина, написанные после «Евгения Онегина», в той или иной степени воссоздают картину народной жизни. Гоголь первый понял и оценил национальное значение реализма Пушкина. В 1836 году вышли «Арабески» Гоголя, в которых он первый назвал Пушкина великим русским национальным поэтом. «При имени Пушкина, -- писал Гоголь, -- тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте. В самом деле, никто из поэтов наших не выше его и не может более назваться национальным, это право решительно принадлежит ему. В нем, как будто в лексиконе, заключилось все богатство, сила и гибкость нашего языка. Он более всех, он далее всех показал все его пространство. Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского языка: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой чистоте, такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла».70

В это же время во многом пересматривается идейная позиция поэта, по-новому решаются многие вопросы: например, деятельность Петра I, значение просвещенного абсолютизма, роль народа в истории России. Произведения Пушкина, написанные им во вторую Болдинскую осень и в последние годы жизни, обогатили реализм новыми художественными открытиями.

После смерти поэта Александр Карамзин, ознакомившись с еще неопубликованными сочинениями Пушкина, писал о его творчестве последних лет: «Вообще в его поэзии сделалась большая перемена; прежде главные достоинства его были удивительная легкость, воображение, роскошь выражений и бесконечное изящество, соединенное с чувством и жаром души; в последних же его произведениях поражает особенно могучая зрелость таланта, сила выражений и обилие великих глубоких мыслей, высказанных с прекрасной свойственной ему простотой; читая их, поневоле дрожь пробегает, и на каждом стихе задумываешься и чуешь гения... Плачь, мое бедное Отечество! Не скоро родишь ты такого сына».71

Особую направленность русскому литературному реализму придало творчество Н. В. Гоголя, оно способствовало дальнейшему развитию реализма, приданию ему критического, сатирического характера.

Если уже в сборниках «Миргород» и «Арабески» Гоголь выступал против пошлости как «главного своего врага», то к середине 30-х годов усилилось его критическое осуждение окружающей жизни, растущее возмущение произволом, социальной несправедливостью. По словам Анненкова, «в эту страстную необычайно деятельную эпоху своей жизни Гоголь постоянно оставался существом высокого нравственного характера, не переставая быть ни на минуту по мысли, по образу жизни и направлению благороднейшим человеком в строгом смысле слова».72 Благородному же человеку невозможно было мириться с той общественной несправедливостью, свидетелем которой он становился ежедневно. Отсюда проистекает новая тенденция в его творчестве -- стремление обличить все, что вызывает его протест, и прежде всего -- бесчеловечное в человеке. Эти тенденции проявились и в драматургическом творчестве Гоголя, но наиболее полное и яркое выражение получили они в «Мертвых душах», замысел которых возник у Гоголя под непосредственным влиянием Пушкина. Впоследствии Гоголь писал, что сюжет «Мертвых душ» ему был «уступлен» Пушкиным. Работу над романом Гоголь продолжал за границей, уехав туда буквально затравленный реакционной печатью после постановки «Ревизора». В Париже он узнал о гибели Пушкина и был потрясен этим известием.

Пять лет работал Гоголь над романом. В 1840 году первый том «Мертвых душ» был окончен. Однако опубликование его встретило большие трудности. Вернувшись в Россию, Гоголь обратился за помощью к В. Г. Белинскому, П. А. Плетневу и В. Ф. Одоевскому. Под давлением литературных кругов цензурный комитет согласился, наконец, на печатание, однако сильно «поправив» рукопись и изменив название произведения на «Похождения Чичикова, или Мертвые души». Только во второй половине 1842 года «Мертвые души» увидели свет и, по словам Герцена, «потрясли всю Россию».

С удивительной глубиной изобразил Гоголь в своей поэме (ибо «Мертвые души» автор назвал поэмой) тоскливую картину провинциальной помещичьей России, нищету ее экономическую и духовную. Причем изображению его присущи историческая точность и временная конкретность-- это не вообще Россия и не вообще русские помещики, а люди и российская действительность 30-х годов XIX века, со всеми признаками развивающегося кризиса крепостных отношений. Ибо только в такой обстановке мог появиться и успешно действовать Павел Иванович Чичиков. Воссоздавая дух эпохи. Гоголь выводит целую галерею типичных характеров поместных владетелей, начиная с либерального барина и пустого прожектера Манилова, проходимца Ноздрева и кончая скупердяем Плюшкиным. Как скуден духовный мир этих людей -- пустословие, сплетни, скаредность или же пьяный разгул, как у Ноздрева -- вот что заполняет их жизнь. Мирок провинциальных душе- и землевладельцев дополняют образы чиновников: губернатора-вышивальщика, полицмейстера, прокурора-моргуна и др. В их среде господствует взяточничество, чинопочитание и та же ограниченность чувств и интересов.

Миру «мертвых душ» в поэме противопоставлен обобщенный образ народной России, о которой Гоголь пишет с любовью и восхищением. Воодушевленно отзываясь о поэме, Белинский подчеркивал патриотичность произведения Гоголя, ибо только глубокая любовь к России, чувство тревоги за судьбы родного народа и страны питали замысел «Мертвых душ».

Впоследствии Некрасов в стихах, посвященных Гоголю, с большой силой и точностью охарактеризовал патриотическую и гуманную сущность разящей сатиры писателя:

Питая ненавистью грудь,

Уста вооружив сатирой,

Проходит он тернистый путь

С своей карающею лирой...

Его преследуют хулы:

Он ловит звуки одобренья

Не в сладком ропоте хвалы,

А в диких криках озлобленья,

И веря и не веря вновь

Мечте высокого призванья,

Он проповедует любовь

Враждебным словом отрицанья.73

§ 11. ОБРАЗОВАНИЕ «НАТУРАЛЬНОЙ ШКОЛЫ» В 40-х ГОДАХ XIX ВЕКА

Характеризуя эпоху 40-х годов XIX века, Герцен писал: «Около 40-х годов жизнь из-под туго придавленных клапанов стала сильнее прорываться».74 Перемена, подмеченная внимательным взором писателя, выразилась в появлении новых направлений русской общественной мысли. Одно из них сформировалось на основе московского кружка А. В. Станкевича, возникшего в начале 30-х годов. Станкевич, его друзья Н. П. Клюшников и В. И. Красов, а также позднее присоединившиеся к ним В. Г. Белинский, В. П. Боткин, К. С. Аксаков, М. Н. Катков, М. А. Бакунин, увлеченные немецкой философией, совместно штудировали сочинения Шеллинга, Фихте, Канта, Гегеля, затем -- Фейербаха. В этих философских и этических системах для них особое значение приобрели идеи диалектического развития общества, проблема духовной независимости человеческой личности и др. Эти идеи, обращенные к окружающей их действительности, рождали критическое отношение к русской жизни 30-х годов. По выражению Аксакова, в кружке Станкевича выработалось «новое воззрение на Россию, большей частью отрицательное». Одновременно с кружком Станкевича возник кружок А. И. Герцена и его университетских друзей Н. П. Огарева, Н. X. Кетчера, В. В. Пассека, И. М. Сатина, бывших приверженцами идей французских социалистов-утопистов, главным образом Сен-Симона.

Идеи немецких и французских философов оказали непосредственное воздействие на молодых русских мыслителей. Герцен писал, что философские идеи Станкевича, его «взгляд -- на художество, на поэзию и на ее отношение к жизни -- вырос в статьях Белинского в ту мощную критику, в то новое воззрение на мир, на жизнь, которое поразило все мыслящее в России и заставило с ужасом отпрянуть от Белинского всех педантов и доктринеров».75

Основой этого нового направления стали антикрепостнические устремления, освободительная идеология и литературный реализм.

Под влиянием общественных настроений в литературе все больше начинают освещаться социальные темы, ощутимей становится демократическая струя. В творчестве передовых русских писателей укрепляется стремление к правдивости в изображении русской жизни и особенно положения низших слоев общества. Большую роль в укреплении этого направления и собирании прогрессивных писательских сил сыграл кружок, возглавляемый В. Г. Белинским.

Осенью 1839 года В. Г. Белинский, переселившись из Москвы в Петербург, был приглашен А. Краевским возглавить литературно-критический отдел «Отечественных записок». Уже первые статьи молодого критика вызвали большой общественный резонанс: еще не создав нового литературного направления, они создали нового читателя. Молодые люди в столице и провинции, в дворянской и разночинной среде стали систематически следить за отделом критики и библиографии, где содержались разбор и оценка каждой книги, появившейся в недавнем прошлом. Белинский внес в литературу напряженность этических исканий, интеллектуализм, жажду познания.

Эти качества сделали его и идейным руководителем кружка, собиравшегося на квартире И. И. Панаева. Об этом вспоминал племянник хозяина: «Не столько ум и логика обусловили его (Белинского -- Н. Я.) силу, сколько совокупность их с нравственными качествами. Это был рыцарь, сражающийся за правду и истину. Это был палач всего искусственного, деланного, фальшивого, неискреннего, всяких компромиссов и всякой неправды... При этом он обладал громадным талантом, резким эстетическим чувством, страстной энергией, восторженностью и теплейшим, деликатнейшим и отзывчивым сердцем ».76

Близко знавшие Белинского люди отмечали огромное моральное влияние его на членов кружка: «Он имел на меня и на всех нас чарующее действие. Это было нечто гораздо большее оценки ума, обаяния, таланта -- нет, это было действие человека, который не только шел далеко впереди нас ясным пониманием стремлений и потребностей того мыслящего меньшинства, к которому принадлежали мы, не только освещая и указывая нам путь, но всем своим существом жил для тех идей и стремлений, которые жили во всех нас, отдавался им страстно, наполнял ими свою жизнь. Прибавьте к этому гражданскую, политическую и всякую безупречность, беспощадность к самому себе... и вы поймете, почему этот человек царил в нашем кружке самодержавно».77

Девизом своей литературно-критической деятельности Белинский провозгласил «социальность». «Социальность, социальность -- или смерть! Вот мой девиз, -- писал он В. Г. Боткину в сентябре 1841 года. -- Сердце мое обливается кровью и судорожно содрогается при взгляде на толпу и ее представителей. Горе, тяжелое горе овладевает мной при виде и босоногих мальчишек, играющих на улице в бабки, и оборванных нищих, и пьяного извозчика, и идущего с развода солдата, и бегущего с портфелем под мышкой чиновника».78 Члены дружеского кружка Белинского разделяли эти новые общественные интересы, начинали в своем творчестве обращаться к изображению бедственного положения петербургских низов, все больше проникались пафосом «социальности». В начале 40-х годов на основе этой писательской группировки возникла так называемая «натуральная школа», объединившая ряд писателей-реалистов. Оформлению этого реалистического направления способствовало появление в 1842 году «Мертвых душ» Гоголя, которые, по словам Герцена, «потрясли всю Россию» и вызвали плеяду подражаний. Новая школа оформилась в течение 1842-1845 годов; к В. Г. Белинскому, И. С. Тургеневу, И. И. Панаеву, Д. В. Григоровичу, Н. А. Некрасову, И. А. Гончарову примкнула часть литераторов -- членов кружка Петрашевского: С. Ф. Дуров, А. И. Плещеев, М. Е. Салтыков, В. Н. Майков, Ф. М. Достоевский, которые разделяли взгляды Белинского и его друзей. Достоевский восторженно вспоминал о своей встрече с великим критиком:

«Я вышел от него в упоении. Я остановился на углу его дома, смотрел на небо, на светлый день, на проходивших мимо людей и весь, всем своим существом ощущал, что в жизни моей произошел торжественный момент, перелом навеки, что началось что-то совсем новое, но такое, чего я и не предполагал тогда в самых страстных мечтах своих». 79