Размещено на http://www.allbest.ru/

Культурная память Санкт-Петербурга в фокусе протестной политической повестки

ВВЕДЕНИЕ

культурный политический санкт петербург власть

В настоящий момент в современной России всё отчётливее проявляет себя общественная дискуссия по поводу восприятия тех или иных сюжетов, связанных с культурной политикой. В дискуссии между собой сталкиваются различающиеся позиции, основания которых пролегают даже не в идеологических разногласиях, а в оценках прошлого.

Высокий накал страстей в подобных дискуссиях переносится и на политическое пространство. Практика показывает, что в современной России всё чаще могут возникать поводы, разъединяющие точку зрения власти и общественности на те или иные формы политики, имеющие несомненное культурное основание. В центре нашего исследования - кейс Санкт-Петербурга, но это вовсе не означает, что по поводу культуры люди не спорят в других субъекта РФ. В частности, показателен недавний опыт Екатеринбурга, где прошла стихийная акция на месте предполагаемого возведения нового храма Святой Екатерины Мэр Екатеринбурга объяснил отказ выйти к протестующим против храма // РБК. URL: https://www.rbc.ru/rbcfreenews/5cda75dd9a794773c7771be7?utm_source=yxnews&utm_medium=desktop&fbclid=IwAR1OPgNfnRDT9_3SFpy39JMS_r4p6Pf7FARHdACP88cD5nYjDlMFqrELF8chttps://www.rbc.ru/rbcfreenews/5cda75dd9a794773c7771be7?utm_source=yxnews&utm_medium=desktop&fbclid=IwAR1OPgNfnRDT9_3SFpy39JMS_r4p6Pf7FARHdACP88cD5nYjDlMFqrELF8c (дата обращения: 14.05.19)..

В целом, опыт дискуссии показывает её формальную сторону, когда обсуждение важных, с точки зрения различных общественных групп, исторических событий или современных политических процессов и оценки оных в федеральном публичном пространстве не приводит к каким-либо очевидным последствиям и моментальным решениям в пользу культуры. Все подобные дискуссии свелись к двум пространствам - оффлайн и онлайн: оффлайн - это, прежде всего, мирные собрания, митинги, шествия, различного рода акции, посвящённые, как правило, определенному отношению к современной политической повестке, реализуемой сверху и другие, в том числе культурные мероприятия; онлайн - обсуждения в различных интернет-платформах, предназначенных для индивидуальной и массовой коммуникации, то есть, в социальных сетях, на форумах, в различного рода мессенджерах, в интернет-СМИ и так далее.

Но, несмотря на то, что даже такие форматы дискуссии предполагают некое влияние на формирование политической повестки или хотя бы прямое указание на реальные проблемы, тревожащие определённых индивидов или даже целые сообщества, имеется некий шанс потерять в том числе и такие возможности. В первую очередь об этом приходится говорить исходя из того, какие законодательные акты принимаются, и как они должны влиять на построение коммуникации, а также как государство реагирует на вышеперечисленные форматы.

Речь, прежде всего, идёт о последних принятых законодательных актах, принятых в нижней палате Парламента РФ и подписанных Президентом РФ. К примеру, закон об ответственности за распространение информации в информационно-телекоммуникационных сетях, содержащих оскорбления не только по отношению к государственным символам и к государству в целом, но и к органам государственной власти не предусматривает юридического оформления, какие именно слова, фразы и предложения считать оскорбительными. Фактически, анализом, что именно считать за оскорбление, занимаются непосредственно государственные органы, в частности Генеральная прокуратура и Роскомнадзор Подписан закон об ответственности за оскорбления государства и общества // Российская Газета. URL: https://rg.ru/2019/03/18/podpisan-zakon-ob-otvetstvennosti-za-oskorbleniia-gosudarstva-i-obshchestva.html (дата обращения: 15.04.19)..

Такой же характер имеет закон предусматривающий незамедлительную блокировку недостоверных и искажающих факты новостей, также уже подписанный Президентом РФ Путин подписал закон о блокировке фейковых новостей // ТАСС. URL: https://tass.ru/politika/6230051 (дата обращения: 15.04.19)..

Кроме этого, закон об изоляции рунета также предполагает возможное закрытие российского сегмента интернета от всемирной сети. Это значит, что государственные органы, в частности Роскомнадзор, в случае изоляции будут контролировать не только весь сетевой трафик, но и ограничивать доступ к сетевым потокам за пределами России Путин подписал закон об изоляции Рунета // Медуза. URL: https://meduza.io/news/2019/05/01/putin-podpisal-zakon-ob-izolyatsii-runeta (дата обращения: 03.05.19)..

Механизмы, создающиеся благодаря таким нормативно-правовым актам, дают дополнительную возможность для государственных органов власти не только избегать альтернативной повестки, но и в целом контролировать всё информационное пространство.

В публичном оффлайн пространстве, где альтернативная повестка, требования и лозунги с политическим контекстом в первую очередь возникают именно в таких протестных акциях, как демонстрации, митинги и шествия, государственные институты действуют исходя из той же стратегии. Исходя из доклада, который был представлен Центром экономических и политических исследований, не согласовываются или подавляются силовыми методами в абсолютном большинстве протестные акции, имеющие политический подтекст, выступающие либо с определёнными политическими требованиями, либо с критикой действующей власти РОСТ ПРОТЕСТНОЙ АКТИВНОСТИ В РОССИИ: результаты всероссийского мониторинга 2017-2018 гг. // ЦЕПР. URL: http://cepr.su/wp-content/uploads/2018/11/Протесты-в-РФ-всероссийский-мониторинг.pdf (дата обращения: 15.04.19)..

Естественно, что темы, связанные с культурными ценностями, памятью и общим отношением к истории, также относятся к протестам с политическим подтекстом, как можно увидеть из вышеуказанной статистики. Государственные институты формируют определённое отношение к историческим событиям, к людям и символам, в связи с чем появление в публичном пространстве иного дискурса, судя по всему, должно, по мнению государственных институтов, подавляться - это становится ясно из того, что государственные органы противодействуют таким акциям различными методами, в частности силовыми.

Из этого следует, что память, её конструирование и конструирование определённых отношений на исторические события существуют в различных политических повестках, которые обозначаются, как правило, в публичных пространствах.

Санкт-Петербург согласно статистике 2017-2018 годов занимает первое место по количеству протестных акций среди всех российских регионов (не включая Ленинградскую область) Там же..

Таким образом, вопрос, как конструируется память в различных политических повестках, приобретает особую актуальность именно в Санкт-Петербурге не только за счёт огромного количества протестных акций по сравнению с другими регионами, но и за счёт общего количества культурных и исторических памятников (согласно сайту Правительства Санкт-Петербурга, город является крупнейшим российским культурным центром, в котором находятся 8464 объектов культурного наследия) Статистика культурной жизни Петербурга // Администрация Санкт-Петербурга. URL: https://www.gov.spb.ru/gov/otrasl/c_culture/culture_statistics/ (дата обращения: 11.03.19)..

Новизна исследования состоит в том, что впервые подробно анализируются не только различные повестки в политике памяти, которые транслируют политические акторы в Санкт-Петербурге, но и проводится общая характеристика политических акторов, их взаимодействия друг с другом, а также рассматривается их взаимосвязь друг с другом.

Проблемой исследования становится практические отсутствие выявления общих взаимосвязей различных политических акторов с конкретной повесткой и конкретным дискурсом в исторической политике в Санкт-Петербурге.

Исходя из вышеописанной проблемы можно выделить следующий исследовательский вопрос: какова взаимосвязь политических акторов с различной повесткой в сфере культуры памяти на примере Санкт-Петербурга.

Объектом исследования является политика памяти в Санкт-Петербурге, проводимая государственными и негосударственными акторами.

Предметом исследования является различное восприятие культурной политики у политических акторов в Санкт-Петербурге.

Хронологические рамки исследования включают в себя следующий период: начало 2016 года - конец 2018 года. Данный период охватывает множество кейсов, где в публичном пространстве сталкиваются различные акторы, кроме того, известная подробная статистика по протестному движению в Петербурге заканчивается именно на конец 2018 года.

Цель данного исследования заключается в выяснении нарративов и стратегий, которые декларируют политические акторы, а также их взаимосвязи друг с другом.

Для того, чтобы достигнуть цели, необходимо выполнение следующих задач:

1) описать теоретические модели авторов, занимающихся дискурсом, связанным с культурной памятью, а также государственного влияния на общественное сознание в рамках исторической политики;

2) обобщить современные российские кейсы, связанные с борьбой за смыслы в коллективной памяти и их отражение в политической повестке;

3) определить культурную политику городской власти Санкт-Петербурга в контексте её соответствия федеральным трендам работы с политикой памяти;

4) детализировать дискурс оппозиционных политических акторов в г. Санкт-Петербург в 2016-2018 годах по поводу событий, связанных с политикой памяти;

5) исследовать взаимосвязи между политическими акторами, принимающих участие в культурной политике в Санкт-Петербурге.

Анализ источников. Источниками данной исследовательской работы будут являться интервью в средствах массовой информации с ключевыми участниками событий, связанными с политической повесткой в культурной памяти и интерпретации истории, интервью с участниками протестных движений, акций, которые происходили на территории Санкт-Петербурга за период 2016-2018 годов, речи лидеров протестных акций, непосредственные интервью за отчётный период рядовых участников политических акций, статистические данные рядовых участников и непосредственно лидеров движений, которые транслируют в публичное пространство собственную повестку. Все эти источники необходимы для того, чтобы прежде выявить основные различия в отношении к историческим событиям, а также к символам культурного наследия города и непосредственно саму современную политическую повестку, также это необходимо для того, чтобы составить основные социальные характеристики участников движений и политических акций, найти взаимосвязи между политическими акторами и корреляцию между социальными характеристиками и политической повесткой.

Анализ литературы. Используемую нами литературу в рамках исследования можно разделить на две группы.

Во-первых, это исследования, связанные с культурной и исторической памятью, расширяющие представления о том, как формируется коллективная память, и соответственно, отношение к историческим событиям, людям, а также символам и объектам культурного наследия.

Поль Рикёр заключает в своей книге «Память, история, забвение», что сосуществование двух концепций памяти (одна из которых рождается пассивно, другая - объект поиска самой памяти) приводит к тому, что сама память имеет претензию быть верным прошлому, но объясняет что память очень ненадёжна и ей легко манипулировать Рикёр П. Память, история, забвение / Пер. с франц. М.: Издательство гуманитарной литературы, 2004/ (Французская философия XX века). 728 с..

Аби Варбург, немецкий искусствовед, писал не столько о проблематике памяти, сколько в целом о её значении для европейской культуры и о ценности символов для индивидуальной и социальной памяти, которые он видел в произведениях искусства. Cимвол, как предмет исследования в memory studies, который для него является неким медиатором между индивидуальной памятью и памятью коллективной, будет исследоваться многими классиками писавшими о памяти Warburg A. Notizen zur Einleitung zu Mnemosyne (цит. по: Gombrich E.H. Aby Warburg. Eine intellektuelle Biographie. Hamburg, 1992. S. 331..

Так, Морис Хальбвакс отмечал, что материал, который заполняется памятью, зависит не от внутреннего контроля индивида, а от внешней культурной структуры Хальбвакс М. Социальные рамки памяти / Пер. с фр. и вступ. статья С. Н. Зенкина. М.: Новое издательство, 2007. 348 с..

Другой французский исследователь Пьер Нора разделяет понятия «память» и «история» в исследовании «Между памятью и историей». Память - это вечно актуальное явление, испытывающее связь с настоящим моментом, который происходит в настоящее время среди одних и тех же социальных групп. История - это своего рода информация, реконструкции которой уже нет, это определенное представление о том, что произошло Нора П., Озуф М., Пюимеж Ж. Де, Винок М. Франция-память / Пер. с фр.: Д. Хапаева. СПб.: Изд-во С.-Пб. ун-та, 1999. 328 с..

Ещё одним автором, который не столько писал про память, сколько исследовал не менее важную для memory studies вещь - конструирование традиций, является Эрик Хобсбаум. В своих работах он выдвигает позицию о том, что большинство традиций, которые имеют различные нации и социальные группы, сконструированы относительно недавно и при этом в интересах властвующих элит - эта проблема стала центральной для последующих исследователей политики памяти Hobsbawm E. Mass-Producing Traditions: Europe, 1870-1914 // Hobsbawm E., Ranger T. (Eds.). The Invention of Tradition. Cambridge: Cambridge University Press, 2000. P. 263-309..

Ян и Алейда Ассман выдвинули тезис о том, что существуют две формы коллективной памяти - культурная и коммуникативная. Культурная память нацелена на фиксацию моментов далекого прошлого, а коммуникативная память нацелена на захват воспоминаний недавнего прошлого Ассман А. Длинная тень прошлого: Мемориальная культура и историческая политика. М.: Новое литературное обозрение, 2014. 328 с..

Все эти авторы поясняют, как конструируется память, откуда возникает несколько интерпретаций прошлого и как они в целом влияют на то, как выстраивается политическая повестка государства на базе того или иного восприятия прошлого, в целом. Данные тексты вошли в первую группу.

Во вторую группу нами были включены исследования связанные с использованием коллективной памяти и коммеморации в качестве политического ресурса, как правило, в интересах государства. Кроме того, вышеобозначенная группа исследований допускает, что политика памяти может служить важным основанием для активизации протестных настроений и служить стимулом для протестного политического творчества. Вообще, нужно понимать, что власть всегда балансируется политическими силами, «говорящими» от имени оппозиции, что говорит о «присутствии сопротивления в его различных объективациях» Скиперских А.В. Право на сопротивление: политико-философская ретроспектива. // Социум и власть. 2015. №5 (55). С. 67..

Авторы, которые пишут об использовании государством исторической политики, говорят о кейсах использования политики памяти как за рубежом, так и в пределах РФ.

К числу подобных исследований можно отнести работы таких авторов, как О. Ю. Малинова, А. И. Миллер, Эрик Мейер, А. Ю. Бубнов, Т. В. Растимешина и многие другие Малинова О.Ю. Актуальное прошлое: Символическая политика властвующей элиты и дилеммы российской идентичности / О.Ю.Малинова. М.: Политическая энциклопедия, 2015. 207 с.

Миллер А.И. 2012. Историческая политика в Восточной Европе начала XXI века // Миллер А., Липман М. (ред.) Историческая политика в XXI веке: Сборник статей. М.: Новое литературное обозрение. С. 7-32.

Meyer E. Memory and Politics//Cultural Memory Studies: An International and Interdisciplinary Handbook/ed. by A. Erll, A. Nьnning. Berlin; New York: De Gruyter, 2010. P. 173-181.

Бубнов А. Ю. Историческая политика и борьба интерпретаций коллективного прошлого в публичной сфере // Известия Тульского государственного университета. Гуманитарные науки. 2017. Т. 4. С. 3-12.

Растимешина Т. В. Влияние политики культурного наследия на политическую культуру современного российского общества // Вестник МГОУ. 2012. № 5. С. 128-135..

Методологические основания данной работе заключены в методах анализа коммеморации и мнемонических акторов разработанного О. Малиновой.

Кроме того, в исследовании используется социологический метод - анализ социальных сетей (social network analysis или SNA).

В качестве основного метода, который будет применяться в данном исследовании для анализа политических акторов, играющих определённую роль в коммеморативных процессах, было решено выбрать модель, предлагаемую О. Малиновой, которая она разработала для изучения мнемонических акторов. Эта модель имеет акторно-ориентированный подход; основа метода - исследование коммеморативных практик в посткоммунистических режимах Бернхарда и Кубика Bernhard M., Kubik J. (eds.) 2014. Twenty Years after Communism: The Politics of Memory and Commemoration. Oxford: OxfordUniversity Press. pp. 384..

Анализ коммеморации, предлагаемый О. Малиновой включает в себя следующую модель: существуют мнемонические акторы, или акторы, которые как-то связаны с политикой памяти (к примеру, отстаивают определённую позицию), они делятся на следующие типы:

1) мнемонические борцы - акторы, отстаивающие исключительно свой дискурс и рассматривающие иную позицию в качестве враждебной;

2) мнемонические плюралисты - акторы, имеющие определённую позицию, но допускающие иные трактовки в исторической политике;

3) обращённые в будущее - акторы, как правило, такие же агрессивны как и «борцы», но отстаивают свою позицию не на убеждениях в прошлом, а на убеждении в понимании будущего (классический пример - большевики в России в начале XX в);

4) Мнемонические уклонисты - акторы, избегающие процессов коммеморации;

На основе такого подхода О. Малинова выстраивает свою модель для исследований - в первую очередь она предлагает сравнение нарративов, которые используют акторы по следующим критериям: основная идея, сюжет, события, антагонисты, протагонисты, «уроки»; выявление стратегий этих акторов на основе цели и позиции по отношению к другим акторам. И для того, чтобы проследить как процесс коммеморации меняется в восприятии с изменениями в культурном значении, необходимо проследить над произошедшими изменениями в памяти о событии через трансформацию праздников, символов и знаков, ритуалов, музеев и топонимию публичных пространств и т.д Малинова О. Ю. Коммеморация исторических событий как инструмент символической политики: возможности сравнительного анализа// Полития. 2017. № 4. С. 15-18..

Исследователь заключает, что данная методика подходит для изучения политик памяти в недемократических режимах, но с сохранением идеологического плюрализма - в этом смысле исследование российских случаев, в частности городского пространства полностью отвечает данному критерию.

Анализ социальных сетей, который также используется в данной работе, был сформирован под влиянием множества идей. Прежде всего, SNA исходит из структурного подхода в социологии, который был направлен на изучение взаимодействия между социальными акторами.

Барри Уэлман и Линтон Фриман являются одними из ведущих социологов, которые развивают этот научный подход; они заявляли, что SNA давно оформился в качестве самостоятельной научной парадигмы, имеющей следующие черты: база - социальные связи между акторами; основывается на эмпирических исследованиях; визуализация результатов, математическое моделирование, чрезвычайно обширный спектр применения, в частности в области структурных объяснений политических процессов Freeman L.C. The development of social Network analysis: a study in the sociology of science. Vancouver, 2004. P. 3..

Анализ социальных сетей подходит для того чтобы описать не только связи между индивидами и целыми группами, но и выявить характеристики этих связей, насколько они сильны, т.е. степень центральности и т.д.

В рамках данной работы анализ социальных сетей будет проводиться на базе программы Gephi 0.9.4. В первую очередь это позволит выделить взаимосвязи между акторами и саму характеристику этих связей.

Структура исследования состоит введения, двух глав, первая заключает в себе два параграфа, вторая - три параграфа, заключения, списка источников, списка литературы и приложений.

ГЛАВА I. Культурная память: теоретический анализ

Теоретические модели культурной памяти

Культурная память в академическом пространстве выведена в отдельную научную категорию, которая предполагает множество теорий, подходов и моделей исследования - memory studies. Впервые о культурной памяти заговорили западные специалисты - тем не менее, проблемы о культуре памяти, о коллективной памяти и её трансформациях всё больше исследуются в России. Эти исследования направлены не только на фиксацию изменений в человеческом сознании определённых позиций и мнений к истории, людям и культурным символам, но и на то, чтобы показать, как эти механизмы работают, кто их использует и кому они выгодны. А также чем такие трансформации могут грозить.

Подходов к изучению памяти было несколько, как и несколько этапов развития концепции памяти. Сейчас их все традиционно обобщают в одно понятие - memory studies. В 2007 году канадский исследователь феномена памяти и нейрофизиолог Эндель Тульвинг скомпоновал в своём ироничном эссе известные виды памяти - у него вышло 256 видов памяти, которые описывались философами, историками, социологами и политологами в разные периоды XX и XXI века Tulving, E. Are There 256 Different Kinds of Memory? In: Nairne, J.S., ed. The Foundations of Remembering: Essays in Honor of Henry L. Roediger III. New York: Psychology Press, 2007. pp. 39-52..

Но впервые о проблеме памяти заговорили ещё в начале XX века. Одним из первых, кто фундаментально поднимал эту проблему, являлся французский социолог Морис Хальбвакс.

В целом, нужно сказать, что именно Морис Хальбвакс ввёл понятие коллективной памяти в своих трудах. В первую очередь социолог говорит о том, что индивидуальная память сильно ограничена временем и пространством, в котором находился индивид. Кроме того, чтобы в сознании создать образ какого-то более целостного воспоминания, индивид нуждается в чужих (т. е. не из собственных воспоминаний) объектах памяти - это могут быть фотографии, рассказы, тексты, что угодно извне. Здесь и складывается различия на внутреннюю и внешнюю память, т. е. личную и социальную. Естественно, личная память является частью памяти социальной, или исторической. В качестве примера социолог приводит воспоминания о Реймсе. С одной стороны он помнит Реймс из личных воспоминаний, с другой стороны, он знает о том, что там присутствовала Жанна Д'арк и ему несложно её там представить. Но он не может иметь таких личных воспоминаний Хальбвакс М. Коллективная и историческая память / Морис Хальбвакс // Неприкосновенный запас. 2005. №2-3. С. 10.. Отсюда и выходит утверждение о том, что субъект такой памяти - коллектив как таковой, который и производит коллективную память, которой пользуется каждый индивид в отдельности. Коллективная память, по мнению М. Хальбвакса, является главной опорой идентичности общества.

Важно уточнить, что для М. Хальбвакса личная память ненадёжна, содержит неготовые образы, крайне подвержена эмоциям, тогда как историческая память имеет более полноценные образы, поэтому личная память на неё и опирается. При этом история как таковая априори противоречит памяти, в том числе и исторической. Если память связывает прошлое и настоящее, то история разделяет. Память как таковая не содержит сухих фактов, в отличие от истории, поэтому история начинается там, где заканчивается социальная память Там же. с. 18..

Кроме М. Хальбвакса в начале XX века проблему социальной памяти поднимал также й немецкий историк искусства Аби Варбург, несмотря на то, что сфера его профессиональных интересов была находилась прежде всего в искусствоведении - он был основателем иконологического метода.

Аби Варбург видел своей задачей спасение такой ценности как гуманизм в европейской культуре, которой и должна была служить теория социальной памяти. Собственно, сама теория представляет собой некое среднее звено - ниже располагается иконологический анализ, прослеживающий мотив того или иного культурного процесса или символа, а выше - философия культуры. Иконологический метод же должен был применяться не столько для анализа произведений искусства, сколько для анализа самой социальной памяти. Образы памяти у искусствоведа являются некими устойчивыми категориями в течение многих поколений в силу заряда психической энергии, которая позволяет сохранять их в воображении многих поколений. Ключевым понятием в концепции А. Варбурга является символ - через него и совершается переход от индивидуальной памяти к памяти социальной, и он же является носителем этой памяти Васильев А. Г. Философия культуры и теория социальной памяти Аби Варбурга. Научные

труды МПГУ. Серия // социально-исторические науки. Сб. ст. М.,2005. С. 708-717.. Сама память для А. Варбурга - некое многослойное достояние образов и символов, которые наслаиваются друг на друга с течением времени в сознании у людей. Культура запечатлевается в языке образов и жестов с течением времени, таким образом и происходит социально-культурное существование человечества. Культура - «сообщество» памяти, тогда как изучение истории культуры - процесс исследования символа как субъекта памяти, истоки которого находятся в первобытной эпохе Васильев А. Г. Теория социальной памяти Аби Варбурга: между философией культуры и историей искусства // Искусствознание. № 1-2, 2009. с. 28-29..

Вторым крупнейшим исследователем культуры памяти и проблематики памяти как таковой стал Пьер Нора, французский историк уже после того как случился «мемориальный бум» - исследований и школ, которые занимаются проблемой памяти стало значительно больше. В прошлых работах мы уже говорили о его концепции.

Надо заметить, что у историка есть сходные мнения с М. Хальбваксом относительно различий памяти и истории. История - репрезентация прошлого, уже не существующего в сухом остатке, память - процесс, который происходит прямо сейчас, также соединяющий прошлое и настоящий момент Нора П., Озуф М., Пюимеж Ж. Де, Винок М. Франция-память / Пер. с фр.: Д. Хапаева. СПб.: Изд-во С.-Пб. ун-та, 1999. с. 20-23.. Важнее у Пьера Норы концепция мест памяти. Места памяти - несколько отличное от того, о чём мы привыкли думать, правильнее на русский перевести «локусы памяти». Это могут быть не только памятники, монументы, места символического значения, это могут быть более абстрактные категории, которых не существует в материальном мире. Марсельза или воспоминание о Жанне Д'арк тоже являются местами памяти. Пьер Нора в одном из своих интервью кратко объяснил суть: «Нужно различать «мемориалы» и то, что я называю «местами памяти». «Мемориалы» - это то, что создают официальные общественные объединения или правительство, чтобы сохранить память о чем-либо. Название улиц, ассоциации ветеранов, памятники жертвам войны; все это - «мемориалы». Когда я стал разрабатывать понятие «место памяти», моя задача как историка была осмыслить понятие памяти, показать, что существует пространство памяти, которое гораздо шире, чем отраженное в мемориалах представление о прошлом. «Местом памяти» может стать слово, институция. Французская академия, например. Ее основали в XVII веке, чтобы создать словарь, утвердить нормы языка. Культ памяти для Французской академии очень важен - скажем, когда нас принимают в ее члены, в своей вступительной речи мы обязательно должны упомянуть человека, на место которого мы пришли. Никто не назовет эту церемонию «мемориалом» - это именно «место памяти». Или наш девиз «Свобода, Равенство, Братство» - это не «мемориал», это лозунг.» Пьер Нора: «Историки поняли, что законы - очень опасная вещь» // Уроки истории XX век. URL: https://urokiistorii.ru/article/1049 (дата обращения: 17.04.2019).

Отсюда становится понятно, что «места памяти» приобретают исключительно символический смысл для индивида, социальной группы или в целом для всей нации. Пьер Нора также писал и о том, что смысл этих пространств памяти может меняться со временем, и в сознании француза XXI века Марсельеза несёт совсем иные смыслы нежели для француза начала XIX века Нора П., Озуф М., Пюимеж Ж. Де, Винок М. Франция-память / Пер. с фр.: Д. Хапаева. СПб.: Изд-во С.-Пб. ун-та, 1999. С. 26.. Таким же неочевидным значением могут являться слова, которые вроде бы имеют понятный для определённых индивида смысл, не совершенно могут значить другое для человека иной эпохи. Пьер Нора развивает эту мысль в своей статье под названием «Поколение как место памяти». В ней он объясняет, что само слово - очень многогранное и не имеет единого значения, при этом оно также способно хранить некую память и некие смыслы. Через комплексность этого слова он объясняет, насколько сложны и порой противоречивы места памяти Там же. С. 28-30..

В одном из интервью 2010 года, где историк также кратко объясняет собственные позиции, спустя десятилетия, П. Нора высказывается, что необходимо властным институтам работать с историей и профессиональными историками для того, чтобы на государственном уровне было понятны позиции к историческим событиям, отношения к тем или иным символическим датам и прочим, при этом, государственные институты должны работать не с одной лишь повесткой или концепцией, а со многими, чтобы избежать как конфликтов памяти, так и общественных разногласий и атомизации История и память в эпоху господства идентичностей. Интервью с Пьером Нора // Academia. URL: https://www.academia.edu/3616236/История_и_память_в_эпоху_господства_идентичностей._Интервью_с_Пьером_Нора (дата обращения 19.04.2019)..

Поль Рикёр, французский философ XX века, написал важнейший труд под названием «Память, история, забвение», ставший в последствии классическим для memory studies.

Философа занимает множество вопросов, которые касаются проблематики памяти. Один из центральных звучит следующим образом: насколько память правдива и соотносится с реальными историческими фактами. Из этого философ выводит два центральных понимания памяти, одно из которых - память об отсутствующей вещи, где центральная проблема - проблема воображения; другое - сосуществование личного воспоминания и процесса вызывания в памяти определённого образа, где также имеется воображение.

Так или иначе несложно предположить, что память сама по себе недостоверна и зависит не только человеческой интерпретации событий, но и от того, в каком смысловом поле тот находится. Здесь возможна манипуляция. Тогда имеет смысл поставить вопрос о том, как избежать этой манипуляции Рикёр П. Память, история, забвение / Пер. с франц. М.: Издательство гуманитарной литературы, 2004 (Французская философия XX века). С. 25-40..

Этот вопрос становится центральным, который имеет для данной работы непосредственную ценность. Отвечая на вопрос о том, каковы основные задачи «политики справедливой памяти», Поль Рикёр замечает, что индивидуальная и коллективная память, которые формируют идентичность, создают проблему справедливости памяти, которая осмысляется только в столкновении со многими интерпретациями Там же. С. 9-10..

Подводя к логическому завершению эту мысль, можно добавить, что государственные институты в рамках политики памяти должны создавать такие условия, где рассматривались многие виды памяти, в том числе индивидуальные памяти и памяти меньшинств. Только таким образом можно более объективно оценить исторические события с точки зрения всеобщей справедливости.

Следующий автор, чей труд является смежным к проблематике памяти, но не менее значим для данного исследования, - Эрик Хобсбаум, британский историк. В своём исследовании «Изобретение традиций» он описывает собственную концепцию того, что большинство традиций, которое имеет любое государство, чаще всего является сконструированными и институционализированными в относительно недавнее время.

Сама изобретённая традиция определяется в качестве некой совокупности социальных практик символического характера, которые функционируют с помощью конкретных ценностей или норм, где главный инструмент - повторение, который фактически и обеспечивает временную преемственность. Специфика таких традиций заключается в фиктивной связи с прошлым. В целом, в течение этого процесса происходит как формализация, так и ритуализация с отсылками к истории. Автор замечает, что чаще всего такой процесс происходил во время радикальной общественной трансформации, как, к примеру, в Новое время европейские общества после серьёзных социальных и экономических изменений нуждались в социальных ориентирах и нормах. Следует уточнить, что изобретение происходит не по причине нежизнеспособности старых форм, а по причине их неиспользования.

Автор выводит три главных темы, по которым исследование трансформаций традиций необходимо:

1) Изменение традиций - индикатор на социальные изменения и возникшие проблемы.

2) Изменённая традиция характеризует отношение индивида или целой группы к прошлому.

3) Изобретение традиций в новом и новейшем времени напрямую сопряжено с созданием или институционализацией наций и национальных государств Хобсбаум Э. Изобретение традиций // Вестник Евразии. 2000. №1. С. 53-55. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/izobretenie-traditsiy (дата обращения: 22.04.2019)..

Эрик Хобсбаум также утверждает, что изобретение традиций имеет важнейшие социальные и политические функции, а сам процесс является вполне манипулируемым, где бенефициар создания новых традиций зачастую - политические элиты Hobsbawm E. Mass-Producing Traditions: Europe, 1870-1914 // Hobsbawm E., Ranger T. (Eds.). The Invention of Tradition. Cambridge: Cambridge University Press, 2000. P. 263-309..

Нужно уточнить, что к созданию новых традиций, можно отнести любой процесс, происходящий сверху - трансформация и переписывание учебников истории, усиление политических и религиозных движений, строительство памятников, воссоздание национальных праздников и многое другое.

Одними из крупнейших исследователей, занимающихся проблемой памяти, являются немецкие историки Ян и Аллейда Ассман, разработавшие концепцию коммуникативной и культурной коллективной памяти.

Если культурная память направлена на фиксирование событий из далекого прошлого, то коммуникативная память охватывает воспоминания из ближайшей истории, которая может передаваться от индивида к индивиду. Собственно, по этой причине культурная память опирается на символы, имеющие определённый миф (которых индивид не мог знать, как у Мориса Хальбвакса), тогда как коммуникативная память опирается на социальное взаимодействие (передаётся, к примеру, через рассказ об определённых событиях). При этом история через эти воспоминания приобретает черты «реально имевшего место быть» или правдивого утверждения, и становится также личным воспоминанием индивида. Но в отличие от коммуникативной памяти, где носителем может быть любая персоналия, то носитель культурной памяти, человек с определённым профессиональным бэкграундом - писатель, историк, учитель, музыкант, художник и так далее Ассман Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности / Пер. с нем. М. М. Сокольской. М.: Языки славянской культуры, 2004. с. 53-58.. Коллективная память в этом смысле поляризована.

Ян Ассман также описал, как общественные институты используют коллективную память. Он соглашается с К. Леви-Строссом, что есть два типа обществ: холодные и горячие. «Холодные» имеют тенденцию к уничтожению истории и фактов, абсолютно устраняя таким образом старые традиции и нормы, «горячие» же используют исторические факты и традиции в своих интересах для того, чтобы она стала двигателем общественного развития. В качестве примера автор берёт историю царей и фараонов Израиля и Египта, которые опирались на традиционные практики передачи и закрепления власти, тем самым легитимизируя её. Там же. С. 72-77

В одной из своих недавних книг «Длинная тень прошлого» Алейда Ассман продолжает разбирать феномен социальной памяти. В первой части книги Алейда Ассман выделяет некое «тело» памяти, разделённое на три части - нейронную, социальную, культурную; три критерия её образования - носитель, среда, опора; а также форматы работы памяти - индивидуальный, социальный, политический и культурный Ассман А. Длинная тень прошлого: Мемориальная культура и историческая политика. - М.: Новое литературное обозрение, 2014.С. 21-22..

У каждого типа есть измерение, среда, носитель. Для биологической носитель - организм, среда - социум, поддержка состоит из выделений каких-либо моментов. Для социальной носитель - социальная группа, среда - отдельные личности, поддержка же заключается в символических средствах. Для культурной памяти носитель - символы, среда - социальные группы, поддержка же - отдельные индивиды Там же. С. 22-35.. Получается некая структурная модель памяти.

Такая же, только бинарная структура делит память на накопительную и функциональную. Накопительная - книги, фильмы, библиотеки, музеи; функциональная - традиции и ритуалы.

Такая же модель работает в отношении двух уровней - есть национальный уровень, где рамки памяти ограничены нормативно, и уровень социальный, где воспоминания тесно переплетаются между собой вне зависимости от интерпретации, что, по мнению А. Ассман, естественно: перед институционализацией определённого воспоминания происходит борьба между трактовками Там же. С. 127..

А. Ассман поднимает также вопрос о включении в публичное пространство нарративов, связанными с жертвами и насилием во время Второй Мировой, которые не соответствуют официальной конъюнктуре. Очень важно «дать опыту этих страданий шанс быть услышанным, если мы не хотим продлевать латентный период травмы с её бессознательной динамикой Там же. С. 118.».

Алейда Ассман также указывает, что воспоминания - как индивидуальные, так и коллективные могут использоваться в разных в целях, в том числе - для совершения коллективного насилия Там же. С. 174.. В этом и есть опасность навязывания государством определённого курса исторической памяти, не прошедшего институционализацию «в низах» и не пережив конфликты между разными трактовками и интерпретациями. Историк цитирует Ютту Шеррер, описывая ситуацию в России: «…здесь мы имеем дело с государственной директивной исторической политикой, которая ориентирована на внутреннюю консолидацию и на «представление России в качестве великой державы»...» Там же. С. 172..

Все описанные теории свидетельствуют не только о том, что память как индивидуальная, так и коллективная, изменчива сама по себе. Она легко может стать объектом манипуляции, в том числе и со стороны государства. Отсюда и возникают публичные обсуждения, перерастающие в конфликты, когда государство сталкивается с различными интерпретациями истории и памяти. Отсюда и происходит разделение в политических повестках, которые направлены не только на определённую трактовку истории и соответственно, на определённые курсы воспитания и образования, но и в целом на решение актуальных проблем граждан.

Культурная память как политический ресурс

В этом параграфе будут рассмотрены работы преимущественно российских исследователей, которые занимаются проблемами памяти и использования политическими элитами памяти в качестве инструмента. В прошлом параграфе при рассмотрении некоторых трудов зарубежных исследователей было продемонстрировано, что государственные институты, в целом должны институционализировать воспоминания и коллективную память, но включать туда множество различных трактовок исторических событий, а не навязывать собственную позицию сверху.

Также будет рассмотрено, действительно ли российская власть использует коллективную память для формирования нужных смыслов и объяснения, почему только государственная повестка имеет смысл на существование.

В таком случае будет верно рассматривать память в качестве некоего поля борьбы политических сил за обладание дискурсом.

В первом параграфе были объяснено, как в целом работает память, также были разобраны различные механизмы конструирования воспоминаний для индивидуальной и коллективной памяти, какую роль в этом играют символы и объекты памяти, также был ответ на вопрос, почему память ненадёжна и легко манипулируема.

Из книги Яна и Алейды Ассман становится ясно, что коммуникативная память так или иначе переходит в культурную. И уже в этот момент общественные и государственные институты занимаются поддержанием этой памяти, которые и воссоздают практики «общения» с прошлым. Очевидно, что такую роль пытается взять на себя государство, и тогда поддержание этой коллективной памяти становится отчасти политическим процессом. Об этом же писал исследователь университета Северной Каролины Герберт Хирш, заявляя, что контроль над коллективной памятью является одной из форм власти, кроме того, люди, которые имеют возможность манипулировать памятью, т. е. смыслами над общественными символическими ценностями, обладают политической властью Hirsch H. Genocide and the Politics of Memory: Studying Death to Preserve Life. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1995. P. 23..

Ольга Малинова, профессор НИУ ВШЭ, в своём исследовании «Коммеморация исторических событий как инструмент символической политики: возможности сравнительного анализа» также приводит позицию, что представления о прошлом служат формированию самых разных социальных идентичностей, поэтому неудивительно, что государственные институты рассматривают прошлое, как важнейший инструмент для собственных целей - события XX века охватили огромные слои населения, для которых большинство исторических событий стало личным переживанием и опытом. К тому же появление обязательного образования создало такие условия, где знания о прошлом стали неотъемлемой частью социализации индивида Малинова О. Ю. Коммеморация исторических событий как инструмент символической политики: возможности сравнительного анализа// Полития. 2017. № 4. С. 6-7.. Собственно, по этой причине представления об истории - ресурс, с которым работают как профессиональные учёные, так и политические деятели и активисты, отстаивая собственную трактовку событий.

Вместо мифологизации прошлого, О. Малинова вводит термин «актуализация прошлого» - процесс, когда определённые нарративы, символы и личности наделяются конкретными смыслами, имеющими значение для современных политических процессов, где основой и выступают непосредственно мифы. Кроме того, по мнению политолога, не совсем корректно определять «политикой памяти» те процессы, где властвующие элиты преследуют собственные политические цели, продвигая определённые интерпретации. Вместо этого политолог использует термин «политическое использование прошлого» Там же. С. 9.. Из этого следует, что если происходят некие подготовительные мероприятия по коммеморации на национальном уровне, то они обязательно увязываются с такими нарративами, чьи идеологические конструкции обязательно служат легитимации существующего политического режима. Под коммеморацией автор понимает некий процесс «вспоминания» либо «забвения». При этом забвению или вспоминанию могут подвергаться не только определённые исторические «правды», но также чувства и эмоции. Однако установки и интерпретации иных политических акторов могут не совпадать, поэтому и возможен конфликт различных «памятей». Таким образом происходит некое формирование культурной структуры памяти, достраивается же она за счёт вполне конкретных объектов и символов: памятников, музеев, ленточек, литературы, государственных праздников и иных публичных ритуалов Там же. С. 11..

Но логика коммемораций не всегда целесообразна с точки зрения политической выгоды - в качестве примера автор приводит столетний юбилей революции 1917 года. Поскольку официальная идеология нынешнего режима выстраивается вкупе с таким нарративом как тысячелетняя история государства, то празднование столетия революции выглядит неуместным - по этой причине государство организацию юбилея отдало на откуп российскому историческому обществу, а сама тема юбилея звучала несколько не относящейся к революции как к событию - тема примирения между красными и белыми Там же. С. 13..

В другой своей работе политолог в целом определяет, какие цели имеет российская власть, декларируя определённые нарративы в публичном пространстве. С одной стороны с того момента, когда государство в целом отказалось от коммунистической идеологии, принято считать, что страна встала на «западный путь развития». Приверженность ценностям капитализма, а также декларации человеческих прав и свобод обеспечивает государству международный статус. С другой стороны невозможность проведения оценки по стандартам Запада (прежде всего, США и ЕС), настраивает политическую элиту на «собственный путь», или, как выразилась О. Малинова, заставляет прибегать «к почвеннической стратегии» Малинова О. Ю. Актуальное прошлое: Символическая политика властвующей элиты и дилеммы российской идентичности / О.Ю.Малинова. М. : Политическая энциклопедия, 2015. С. 176. . Таким образом, построение идентичности строится на оппозиции двух полюсов - «почвенничества» и «западничества». Кроме того, одна из главных дилемм для выстраивания единой идентичности в России связана с проблемой имперского прошлого. С одной стороны полное выкраивание статуса бывшей империи в коллективной памяти может привести не только к полному разрушению национальной идентичности, но и определённым потерям в международном статусе, с другой стороны сохранение той конструкции, где имеется имперское прошлое, создаёт основу для усиления «фрустрации и ностальгии по утраченному величию» Там же. С 177.. Выделяя эту проблему в качестве основной, О. Малинова выделила 4 основных этапа выстраивания символической политики в постсоветской России (на период до 2015 года):

1) Первая половина 1990-х: критический нарратив к советскому прошлому, с интерпретацией «восстановления связи времён», при отсутствии новой интерпретации отечественной истории (советская идеология - исторический базис), выстраивание идентичности на основе демократических ценностей;

2) Вторая половина 1990-ых: вместо отрицания тоталитарного прошлого «установка на примирение и согласие», но по-прежнему борьба с тоталитарным прошлым, отсутствие позиции на более отдалённую историю говорит об отсутствии «готового нарратива»;

3) 2000-2011: новый нарратив: Россия - преемница тысячелетнего государства, идея великодержавности, государством формируется структура коллективной памяти, во многом противоречивая;

4) 2012-2015: повышенное внимание к исторической политике и политике идентичности, стремление полностью определять актуальную повестку в области политики памяти Там же. С. 178-184.;

Формируя в целом этапы развития государственной исторической политики, О. Малинова заключает, что последний этап вызывает тревожные опасения.

Татьяна Владимировна Растимешина, доктор политических наук, полагает, что деформация коллективной памяти прослеживается через природу власти и символические инструменты её воспроизводства. В культурном наследии, по её мнению, закодированы символы «идеальной русской власти», поэтому государство старается апеллировать в большей степени к тем культурным памятникам, которые несут в себе подобные идеи, в первую очередь для того, чтобы в обществе сохранялось стабильное отношение к легитимности и самопроизводству властиРастимешина Т. В. Влияние политики культурного наследия на политическую культуру современного российского общества // Вестник МГОУ. 2012. № 5. С. 129..

В 2003 году власть заявляет о своём праве на интерпретацию истории в рамках государственных интересов, то есть по сути о формировании определённой памяти с точки зрения великодержавности и национал-патриотизма Каменский С.Ю. Актуализация археологического наследия в современных социально-культурных практиках. Автореф. канд. культур. Екатеринбург, 2009. С. 24., что говорит о строительстве власти в образе «народной монархии».

Для осуществления подобной стратегии ближайшим внутриполитическим партнёром стала РПЦ, активно возрождающая в последние годы после советского периода. В идеологии великодержавности объекты культурного наследия, принадлежащие РПЦ, приобретают значимую ценность, которая заключается в использовании символического и религиозного потенциала, что отделяет российский политический режим от западных, соответственно отделяет и от западных идей либерализма, создаёт образ истинно национальной власти, за счёт чего и укрепляется некая основа легитимности. Фактически, культурные наследные объекты церкви вовлекаются в конструирование «культурного кода» модели великой державы. Это же наследие используется в качестве исторической обособленности российской государственности, подчёркивается величие русского народа, его обособленный путьKaempf, Sebastian “Russia: A Part of the West or Apart from the West?” //InternationalRelations 24(3). 2010.P. 315.. Другими словами, архитектура, иконы и нематериальные сооружения православного наследия вклиниваются в модель «России как великой державы». Современные политики же используют их и дискурсивно присваивают данные объекты культурного наследияРастимешина Т. В. Влияние политики культурного наследия на политическую культуру современного российского общества // Вестник МГОУ. 2012. № 5. С. 130-131.. Таким образом сама политическая система встраивается в историческую рамку Московское государство - Российская Империя - современная Россия, что даёт возможность обществу «утолить жажду» прошлого, а также подчёркивает образ «продолженности» власти.

Ещё один важный тезис, который выдвигает Т.В. Растимешина, касается незаинтересованности элит в полноценном становлении граждан в собственной истории и культуре. Подход, использующийся российскими властями препятствует, чтобы культурное наследие и история стали полновесными явлениями социально-политического «сегодня», выключая ценностно-смысловой потенциал культурного наследия из ресурсов гражданского общества. Именно это и защищает государство от соприкосновения гражданского общества с «болевыми» точками истории, которые заставили бы переосмыслить общественность свою историю и место культурного наследия в нём.