Институциональная структура занятости в российской экономике и основные противоречия ее развития на этапе восстановительного подъема

Однако уравнительная политика в области заработной платы при одновременном сохранении рыночных методов ведения хозяйства на частных предприятиях не может учесть превратностей экономической конъюнктуры. Она «не эластична» механизму спроса и предложения на рынке товаров и труда, что воспроизводит диспропорции в распределении рабочей силы по отраслям, задерживает экономический рост в перспективных отраслях и т.п.

Эта дилемма уравнительной политики в рамках шведской модели способствовала созданию такого «амортизирующего» института, как фонд работополучателей. В рамках этого фонда законодательно (с 1984 г) декларируется коллективное участие работников в акционерном капитале и делегируются им соответствующие права, в том числе связанные с получением дивидендов. Следует отметить, что оценка этого механизма весьма неоднозначна. С точки зрения профсоюзов, создание подобного фонда является необходимым этапом в экономической демократизации шведского общества. Однако это мнение не разделяют в кругах работодателей, последние обнаруживают в нем тенденцию к созданию централизованно управляемой экономики, при которой рынок теряет свою конститутивную функцию.

Рассмотрев принципы функционирования трех типичных моделей социального государства - либерального (на примере США), консервативного (на примере ФРГ) и социал-демократического (на примере Швеции), диссертант делает следующие выводы. В каждой из них действуют различные институциональные механизмы сохранения паритета и равновесия между представителями наемного труда и работодателей (предпринимателей). Они конституировались в процессе социально-экономической эволюции этих стран и способствовали созданию различных типов амортизации конфликтов между основными агентами рынка труда. Эти механизмы, обеспечив приемлемые нормы амортизации конфликтов (что служит определенным образцом для переходных экономик), не лишены серьезных проблем и противоречий в своем функционировании, о чем, в частности, можно судить по уровню безработицы в этих странах. Даже при высоком уровне производительности труда в экономической сфере и демократических свобод в политической, что обеспечивает гражданам высокий жизненный стандарт и уровень социальной защиты в социальной сфере, эти страны не могут полностью амортизировать социально-экономические конфликты между наемными работниками и работодателями, обусловленные колебаниями рыночной конъюнктуры.

Последнее обстоятельство, заключает автор, указывает на то, что в рамках экономик переходных стран, в том числе России, дилемма, связанная с амортизацией рыночных механизмов и установлением равновесия между интересами наемного труда и капитала, является неизбежным следствием рыночных реформ и будет постоянной заботой как практиков, так и теоретиков рыночного регулирования в будущем.

Во второй части первого раздела диссертации автор, анализируя некоторые социально-экономические показатели развитых стран, отличающихся по типу социально ориентированной политики, приходит к следующим выводам. Декларируемые цели социальных государств становятся реальными при определенных экономических и социальных условиях. Эти условия лежат не только в плоскости защиты прав и свобод большинства граждан, что обеспечивается институтами гражданского общества, но и в эффективности экономических систем, достигающих высокой производительности производства и труда, то есть, в конечном итоге, при наличии эффективного бизнеса и эффективной занятости. Об этом диссертант судит по динамике их экономического развития в ХХ веке относительно других стран, что объективно представлено в сопоставимых показателях увеличения объемов ВВП, ВВП на душу населения, выработке ВВП на одного занятого. См.: Мировая экономика: глобальные тенденции за 100 лет / Под ред. И.С. Королева. М., 2003, с. 539-540; 503-504; 511-512.

Это является доказательством того, что только при высоком уровне развития экономического комплекса становится возможным обеспечение необходимых инвестиций в ту социальную и жизненную инфраструктуру (демократические рыночные институты, институты социальной защиты, социально-распределительные механизмы и т.д.), которая характерна для развитых социальных государств. Именно в этой ситуации возникает симбиоз социальной политики и экономики. Поэтому можно говорить, что появление реальной, а не декларируемой социально ориентированной экономики в первую очередь определяется развитием производительных сил и высоким уровнем производительности труда, и не может возникнуть социально ориентированной экономики в индустриально отсталой стране (С. Калашников).

Рассмотрев основные противоречия социально ориентированных рыночных экономик, которые заключаются в поиске оптимального равновесия между интересами предпринимателей и интересами наемного труда, диссертант развивает следующее положение. Воплощение в жизнь основного принципа «социального рыночного хозяйства» - сочетание целей - свободы и справедливости (Х. Ламперт) - есть не одномоментный акт, а длительный процесс социально-экономической эволюции. Это, в частности, находит свое отражение в определенных этапах становления социального государства в развитых странах, экономику которых можно считать, с теми или иными модификациями, социально ориентированной.

Опираясь на периодизацию развития социального государства и его социальных функций, разработанную С. Калашниковым, и сопоставляя ее с периодизацией стадий промышленного развития некоторых наиболее развитых странах мира Н. Кузнецовой, автор защищает следующий тезис. Важным критерием дееспособности экономических систем, которые могут обеспечить функции социального государства, является их эффективность, базирующаяся на внедрении достижений научно-технического прогресса и высокой производительности труда.

Для доказательства этого диссертант схему синхронизации стадий промышленного развития и стадий развития социальных государств в некоторых наиболее развитых странах дополняет временным сопоставлением динамики основных экономических показателей развитых стран мира и этапами развития социального государства. Это позволяет диссертанту, при всей условности данных сопоставлений, выдвинуть следующую гипотезу. Определенной фазе функционирования социального государства соответствует определенная стадия технологического развития общества, определенный уровень эффективности общественного производства, производительности труда и т.п., что и отражается в значениях таких показателей, как объем ВВП, ВВП на душу населения и выработка ВВП на одного занятого.

Эта гипотеза позволила автору соотнести классификацию фаз развития социального государства (С. Калашников) с динамикой их экономического роста и на этой основе построить гипотетические этапы расширения функций социальных государств в соответствии с повышением их экономического потенциала.

Фазы развития социального государства в развитых странах в сопоставлении с показателями их экономического развития

В заключение автор рассматривает основные особенности дискуссий о роли социальных государств и выделяет несколько этапов реализации политики в области занятости в развитых государствах. Автор опирается на выводы исследовательского коллектива отечественных ученых под руководством И. С. Королева. См.: Мировая экономика: глобальные тенденции за 100 лет / Под ред. И. С. Королева. М., 2003. Они в определенной степени соответствуют фазам развития социальных государств, представленным в периодизации С. Калашникова.

Первый этап (с 20-х до конца 70-х гг. ХХ века) характеризовался активным участием государства в сфере трудовых отношений. Это проявлялось в усилении посреднических функций государственного регулирования рынка труда, что позволило: а) на основе трудового законодательства, судебной системы и арбитража достаточно жестко регламентировать права и обязанности работодателей и работников в сфере найма и увольнения; б) существенным образом влиять на распределение доходов и сглаживать трудовые конфликты между ними; в) закрепить коллективную договорно-правовую форму организации рынка труда в форме трудовых соглашений и усилить роль профсоюзов. Данные направления социальной политики в области занятости, базирующиеся на стимулировании совокупного спроса как средства решения проблемы безработицы, а также на жесткой регламентации деятельности всех участников рынка со стороны государства, способствовали в конечном итоге повышению производительности труда и усилению социальной защищенности работников. Это смягчило остроту социальных конфликтов между ними и работодателями в связи со стабильным ростом доходов и повышением их платежеспособности. См.: Мировая экономика: глобальные тенденции за 100 лет / Под ред. И.С. Королева. М., 2003, с. 151.

Второй этап (70-80-е гг. ХХ века) государственной политики в области занятости характеризовался усилением либеральных тенденций на рынке труда и в целом во всей системе социально-трудовых отношений. Главный итог политики либерализации рынка труда и занятости на этом этапе заключался в постепенной трансформации той системы социально-трудовых отношений, которая сложилась в предыдущий период. Это выразилось в постепенном отказе профсоюзов от жесткой конфронтации с менеджментом и, главное, в согласовании позиций и той, и другой стороны относительно повышения эффективности производства, что является естественной, а не дотационной основой повышения уровня заработной платы.

На третьем этапе (с 90-х гг. ХХ века по настоящее время.) были внесены новые коррективы в государственную политику на рынке рабочей силы и в области занятости. Главной особенностью этой политики стала тенденция к снижению удельного веса «пассивных (дотационных) программ» поддержания занятости на рынке труда, что привело к снижению непосредственных расходов государства в этом секторе (эти расходы в 1999 г. по отношению к 1990 гг. сократились в 17 странах ОЭСР из 23). См.: Мировая экономика: глобальные тенденции за 100 лет / Под ред. И.С. Королева. М., 2003, с. 153. В этом контексте основное внимание было уделено мерам по активизации деятельности государственных служб занятости, а также усилий самих работников, связанных с поиском рабочих мест. В рамках этой политики возросла государственная поддержка новых форм занятости: работы по срочным трудовым контрактам, по контрактам временного найма, по сокращенному графику и т.д. Таким образом, в 90-х годах «вклад» частичной занятости в различных ее формах в развитых странах составил 50-52% всего ее прироста. Для таких стран как США, Великобритания, Греция и Испания этот прирост составил 20-35%, а для Австралии, Японии, Германии и Ирландии 70-80% всего прироста занятости пришлось на работников с неполным рабочим днем. См.: Там же, с. 142.

Таким образом, с середины 90-х годов ХХ в. и по настоящее время наметилась, особенно в развитых странах, явная тенденция к формированию социальных государств, которые базируются в своей социальной политике на приоритете либерально-социальной парадигмы обеспечения занятости. В рамках последней отдается прежде всего предпочтение минимизации патерналистской функции социального государства за счет: См.: Калашников С.В. Функциональная теория социального государства. М., 2002, с. 96.

· устранения иждивенческих настроений со стороны значительного числа занятых и большего их включения в систему социальной ответственности, связанной с повышением эффективности общественного производства, что и является основой их благосостояния.

· отказа от тотального перераспределения доходов между бизнесом и наемным трудом через систему обязательного социального страхования.

· формирования социальной политики, направленной на снятие антагонизма между социальными целями государства и требованиями рынка.

· признания социальной ответственности двух сторон, обеспечивающих эффективность рыночной экономики, - бизнеса и наемного труда, разделяющего с последним риски и ответственность за эффективность производства.

В третьей части первого раздела диссертации диссертант, опираясь на концепцию известного немецкого социолога Ю. Хабермаса, рассматривает одну из фундаментальных проблем современного западного общества - бюрократизацию демократических институтов и государственного управления на различных уровнях. Это способствует тому, что в современном западном гражданском обществе возникают новые типы конфликтов. Их суть заключается в том, что значительное большинство граждан находятся за пределами реального участия в принятии политических и экономических решений, что делает их пассивными агентами политического процесса и превращает в заложников интересов и манипулятивных технологий политической (экономической) элиты и бюрократии. Этот тезис касается в равной степени как отношений политической элиты, стоящей у власти, и рядовых граждан, так и отношений профсоюзов (профсоюзной элиты) и основной массы наемных работников.

Точку зрения Ю. Хабермаса о наличии противоречий между системным миром (рыночным порядком и властью) и жизненным миром конкретных людей (рядовых граждан) в структуре современного западного общества диссертант развивает, базируясь на концепциях, моделирующих поведение политических рынков. См.: Афонцев С.А. Методологические основы современного экономико-политического анализа // Истоки. Выпуск 3, 1998. с. 72 -122. Наглядным примером этого являются процедуры политических выборов, которые в развитых западных странах, (относящихся к категории социальных государств) не всегда и не обязательно обеспечивают необходимый баланс и консенсус социальных интересов различных социальных групп, в том числе наемных работников и работодателей.

Это объясняется тем фактом, что социально-политические процедуры и институты, которые являются базой этих выборов, находятся под воздействием интересов тех, кто с помощью этих процедур стремится прийти к власти, то есть представителей, как правило, крупного бизнеса. В результате этого возникает серьезный разрыв между массой граждан (рядовых наемных работников), которые в рамках демократических выборных процедур выражают свою политическую волю, и теми политическими и экономическими элитами (из числа бизнеса), которые используют эти процедуры для реализации своих интересов.

Рассматривая в рамках теории социально-политического выбора поведение и мотивацию трех категорий субъектов, которые участвуют в этом процессе: избирателей (рядовых граждан), групп давления (представителей бизнеса) и субъектов принятия политических решений (партий, политиков и чиновников), диссертант приходит к следующему выводу. Между массой граждан, которые являются пассивными агентами политической и экономической системы, и институтами и правительственными структурами, реализующими функции управления обществом, возникает прослойка посредников, которая обслуживает преимущественно интересы политических и экономических элит. Последняя ситуация способствует тому, что основная масса членов гражданского общества начинает отдаляться от системы политической власти, предоставляя ей право решать насущные проблемы общественной жизни. Речь идет о том, что увеличивается социальная дистанция между возможностью граждан (наемных работников) участвовать в решении социальных проблем и теми институтами и механизмами, которые могут это обеспечить.

В этой связи возникает опасность, что выбор критериев и методов экономической политики (в том числе в сфере занятости) переносится в плоскость экономических и политических интересов тех, кто находится или стремиться прийти к власти. Данное обстоятельство, по мнению диссертанта, указывает на существование внутри социальных государств проблемы двойных стандартов, связанных с реализацией различных направлений социальной политики. Суть дела в том, что часть представителей (чиновников) центральных и региональных властей социальных государств могут при определенных условиях перераспределять в свою пользу функции и средства, связанные с реализацией обязательств социальных государств по отношению к рядовым гражданам. То есть, проще говоря, речь идет о различных фактах коррупции, о которых так мало говорят идеологи социально ориентированных экономик, акцентирующих внимание преимущественно на ее позитивных сторонах и достижениях.

Автор опирается для защиты этих аргументов на ситуацию, сложившуюся в США. Эта ситуация отражена в докладе независимой американской организации «Национальный пресс-клуб» См.: Crime. VL. RU. Все о преступности. Сайт Владивостокского центра исследования организованной преступности. Коррупция в США. Доклад независимой исследовательской организации США «Национальный пресс-клуб» от 16 января 2004 г. В нем представлена статистика числа осужденных за коррупцию с 1993 по 2002 гг. и индекс коррупции в различных штатах США. В данном докладе зафиксированы все выявленные факты коррупции за период с 1993 по 2002 гг. При этом Департамент юстиции привел только сведения об обвинениях, предъявленных федеральными прокурорами, обвинения же, выдвинутые на уровне штатов, не включены в статистику. Подавляющее большинство дел по обвинению в коррупции вероятно, более 80%, расследованы в отношении федеральных чиновников. (16 января 2004 г.), а также в результатах сравнительных исследований международной организации «Transparency International». Последняя ежегодно, путем опроса предпринимателей в 133 странах мира, определяет индекс восприятия коррупции. По результатам исследований 2003 года США занимают 18-е место со значением «индекса восприятия коррупции» 7,5. См.: Индекс восприятия коррупции (ИВК) по данным организации «Транспаренси Интернешнл» в 2003. http://www.transparency.org

Интерпретируя эти данные, диссертант констатирует следующее. Несмотря на то, что США находятся в группе наиболее экономически развитых стран, где достигнут самый высокий уровень жизни и наиболее развиты демократические институты гражданского общества, коррупция в них не исчезла, а является постоянной заботой правительства, судебных органов, общественности и рядовых граждан.

Завершая краткий анализ проблем коррупции в такой развитой стране, как США, автор отмечает, что сам факт коррупции, каким бы образом он ни проявлялся, указывает на серьезную опасность, которая скрывается за бюрократизацией государственного регулирования. Это касается того обстоятельства, что социально ориентированные государства для реализации своих социальных функций должны содержать большой аппарат, который постоянно растет. Отсюда неизбежно увеличивается уровень коррупции, которая свойственна в той или иной степени всем социальным государствам.

Далее автор останавливается на проблемах бюрократизации и диверсификации социальных функций профсоюзов и показывает это на примере Швеции, в рамках которой были законодательно внедрены фонды работополучателей. По мнению диссертанта, с образованием этого института шведское социальное государство столкнулось с новой дилеммой своего развития и функционирования. Эта дилемма заключается в том, что профсоюзы, которые осуществляют контроль над фондами работополучателей, начинают выступать в двойной роли, цели и функции которой прямо противоположны. С одной стороны, выступая в своей традиционной роли, они обязаны защищать интересы наемного труда. С другой - являясь одними из распорядителей фондов работополучателей, профсоюзы находятся на стороне предпринимателей и вынуждены ограничивать требования наемных работников относительно уровня их заработной платы и занятости.

Анализируя последствия этой ситуации, диссертант выделяет возможные варианты оппортунистического поведения профсоюзных чиновников по отношению к тем, интересы кого они должны защищать. Это, в свою очередь, позволяет ему констатировать следующее. В лице профсоюзных бюрократов между наемными работниками и работодателями «вклинивается» категория посредников, которые при определенных условиях могут манипулировать интересами и тех и других, преследуя свою собственную экономическую выгоду. При этом, в зависимости от социально-экономической, политической конъюнктуры, частные интересы профсоюзной номенклатуры могут ориентировать их деятельность в нескольких направлениях, прямо противоположных тем социальным функциям, которые они декларируют. В первом случае эти интересы могут быть синхронны тенденции сверхконцентрации капитала, поскольку данная категория контролирует через фонды работополучателей активы предприятий. Во втором случае индивидуальные интересы профсоюзных чиновников-бюрократов могут быть направлены в сторону усиления централизованных методов управления рыночной экономикой. В третьем случае интересы профсоюзных чиновников-бюрократов становятся относительно самостоятельным фактором конъюнктурной игры, которая принимает различные экономические, политические и социальные формы, в рамках которых происходит скрытое лоббирование интересов различных групп «влияния».

В заключение диссертант констатирует, что бюрократизация общества - одна из глобальных проблем, характерных для всех социальных экономик и социальных государств, которые для реализации политики социальной защиты должны содержать большой аппарат в системе государственной власти на разных уровнях. Это касается не только органов власти, но и органов профсоюзного движения, в связи с чем возрастает опасность отрыва частных интересов профсоюзных чиновников от моделей поведения, которые они обязаны реализовать по отношению к тем, интересы кого они представляют, то есть наемных работников.

Второй раздел «Сетевая специфика организации занятости в развитых странах»

В первой части второго раздела диссертант анализирует сетевые структуры интеграции бизнеса и занятости. Опираясь на исследования У. Пауэлла и Л. Смит-Дор, автор рассматривает специфику занятости в следующих организационных формах. 1.Региональное сотрудничество, основанное на сетевых отношениях, на примере «третьей Италии». 2. Региональное сотрудничество, основанное на сетевых отношениях в высокотехнологичных отраслях (Силиконовая долина). 3. Формы сетевого сотрудничества в рамках бизнес-групп типа кейретцу. 4. «Сетевое» сотрудничество внутри стратегических альянсов и партнерств на производстве. Характеризуя их особенности, автор отмечает следующее.

В первом случае сетевая форма содружества мелких местных фирм (дистрикт) и локальных рынков, обеспечивающих их рабочей силой, является специфической системой социально-экономической интеграции, которая: а) оперативно реагирует на запросы рыночной конъюнктуры; б) сохраняет свою конкурентоспособность по отношению к традиционным фирмам, являясь относительно автономным элементом «большой экономики»; в) эффективно использует преимущества, связанные c «сетевыми» методами интеграции наемных работников и работодателей, которые функционируют на основе коммунальной близости; г) поддерживается на местном уровне властями и соответствующей социально-экономической инфраструктурой.

Во втором случае основу «сетевых множеств», возникающих на пересечении науки и производства, составляет инновационная среда. Она «находится в распоряжении» членов научного и технологического сообществ, которые, с одной стороны, являются членами отдельных фирм, конкурирующими между собой. С другой стороны - включены (часто неформально) в научные и технологические сообщества, где происходит свободный обмен информацией. Таким образом, феномен доверия, интегрирующий и делающий возможным симбиоз тесного сотрудничества бизнеса и науки, базируется на принципиально ином способе социальной близости, который имеет место, например, в рамках дистриктов. Здесь действуют иные принципы и формы социального сотрудничества (партнерства), тесно связанные с функционированием научных и технологических школ, конституирующихся в сфере творческой деятельности.

По этой причине, если фирмы, занятые в научно-внедренческом секторе, и являются конкурентами, то как продуценты, разрабатывающие и внедряющие инновации, они объективно должны находиться в состоянии сотрудничества. Это объясняется и тем обстоятельством, что инновационные фирмы, функционируя на рынке высокотехнологичных товаров и услуг, непосредственно связаны с исследовательскими ассоциациями и университетами. Последние поставляют им новые идеи и технологические решения, а также высококвалифицированную рабочую силу, которая, находясь в тесном творческом содружестве, в наибольшей степени готова к их внедрению в непосредственное производство.

В третьем случае формы сетевого содружества возникают в рамках бизнес-групп типа кейретцу. Они представляют собой патерналистские общины, в рамках которых в современные деловые практики организационного и производственного поведения вплетены принципы обязательности и реципрокности. Подобные практики демонстрируют высокую продуктивность, инновационность, конкурентоспособность в области качества продукции и скорости реагирования на конъюнктуру рынка (У. Пауэлл, Л. Смит-Дор).

Конгломераты типа кейретцу обладают изощренной технологией использовать патерналистский механизм «сетевой» интеграции персонала и «гибко регулировать» его, в том числе в зависимости от спадов и подъемов экономической конъюнктуры. Среди этих технологий организации занятости выделяются:

· технологии «гибкого регулирования» системой найма, которая гарантирует нанятому работнику пожизненную занятость, но привязывает его к фирме на длительный срок (У. Оучи);

· технологии гибкого использования временных работников, с помощью которой увеличивается или уменьшается штат организации в зависимости от спадов или роста экономической конъюнктуры;

· технологии манипулирования персоналом дочерних фирм, при которой они служат своеобразным резервом сохранения занятости для тех категорий работников, которые приняты в крупные фирмы на условиях пожизненного найма;

· технологии рекрутирования персонала на основе стратификации (ранга) фирм, нанимающих своих работников согласно рангу тех учебных заведений, которые осуществляют их подготовку У. Оучи).

Диссертант отмечает, что технологии, обеспечивающие высокий уровень эффективности труда в рамках японских кейретцу, вызывают отрицательные реакции специалистов, особенно из таких развитых стран, как США. Это объясняется прежде всего патерналистской зависимостью рядовых наемных работников от своих работодателей.

В четвертом случае виды «сетевого» сотрудничества возникают внутри стратегических альянсов и партнерств на производстве. Их особенность заключается в том, что они образуются на основе контрактных форм экономического партнерства, которые в случае успешности, во-первых, превращаются в системы высокого доверия, базирующиеся на высокой репутации экономических агентов, выполняющих свои обязательства. Во-вторых, могут пролонгироваться на длительный срок. Степень социальной близости субъектов стратегических альянсов и партнерств диктуется рыночной конъюнктурой и тем, до какой степени их члены смогут обеспечивать длительность и доверительность своих партнерских отношений, не повышая, а снижая, в конечном итоге, издержки друг друга.

Автор, рассмотрев позитивные стороны различных форм сетевого сотрудничества, их свойства и особенности, не абсолютизирует их значение в повышении эффективности на фирменном и межфирменном уровнях. Он, солидаризируясь с мнением ряда зарубежных авторов, считает, что сетевые альянсы могут выполнять и негативные функции. Во-первых, способствуют возникновению рецидивов «местечковости» и инерционности, потере чувства перспективы. Во-вторых, самим своим существованием открывают огромные возможности для мошенничества и злоупотребления «доверием» (М. Грановеттер). В-третьих, служат питательной средой для коррупции.

Во второй части второго раздела анализируются природа и функции «сетевой локальности» в условиях развитых экономик. Диссертант, опираясь на концепцию Л. Тевено, рассматривает феномен «сетевой локальности», возникающий в системе фирменных и межфирменных (рыночных) отношений. Он обусловлен тем, что в современном гражданском обществе действует плюрализм способов координации различных социальных порядков (гражданского, рыночного, индустриально-фирменного, коммунального и некоторых других). Эти способы координации не совпадают с границами организованных или институционально зафиксированных видов экономической деятельности, то есть фирмами и контрактами (Л. Тевено). То есть конкретный вид экономической деятельности, даже четко определенный, может осуществляться на основе различных форм социальной координации.

Свою концепцию Л. Тевено объясняет с помощью категории «соглашение», которая является фундаментальной предпосылкой объяснения форм нормативного действия и взаимодействия в условиях функционирования современных развитых обществ. На основе согласования конвенций, отражающих различные типы социальных порядков, обеспечивается относительная целостность, динамическое равновесие всей социальной системы в целом. Эта система социальных конвенций и соглашений различного рода является предпосылкой функционирования и согласования различных нормативных порядков, регулирующих все сферы жизнедеятельности современного гражданского общества, в том числе и в сфере экономических отношений.

Важная особенность концепции Л. Тевено, по мнению автора, заключается в том, что она основывается на принципе плюрализма и координации различных социальных порядков друг с другом, а не на доминировании одного социального порядка над другими (например, рыночного порядка над коммунальным, или наоборот). В этом контексте социальные сети, которые являются следствием действия коммунальных порядков и порождают различные конфигурации социальной близости в рамках других порядков (рыночного, фирменного, гражданского), могут быть продуктивными только в одном случае. Если они находятся в социальном равновесии с другими социальными порядками и не внедряются на их «территорию». Это является одной из важных характеристик современного гражданского рыночного общества, в рамках которого социальные сети как один из важных элементов их структуры должны находиться в состоянии баланса с другими социальными порядками. Это обеспечивает соответствующий механизм координации между ними, позволяющий, во-первых, достигать компромисса, во-вторых, привлекать при необходимости социальных посредников, которые благоприятствуют переходу от одного порядка к другому. См.: Тевено Л. Ценности, координация и рациональность: экономика соглашений или эпоха сближения экономических, социальных и политических наук / Институциональная экономика. М., 2005, с. 90. Опираясь на концепцию Л. Тевено, диссертант заключает следующее.

· Рыночные и фирменные формы организации не являются «стерильными», оторванными от коммунальных форм социальной жизни общества, это в равной степени касается как развитых, так и переходных обществ.

· Феномен «сетевой близости» является объективным отражением взаимодействия различных форм социальной организации (рыночной, фирменной и коммунальной). Они не существуют в автономном режиме и не отделены жесткими барьерами друг от друга.

· В сфере экономических отношений возникают многообразные симбиозы коммунальных, рыночных и фирменных методов интеграции, которые могут порождать то, что и называется «сетевыми формами» содружества. Эти формы могут демонстрировать как высокую экономическую эффективность, так и наоборот, существенно отставать по эффективности от классических рыночных и фирменных способов организации.

Последнее положение диссертант обосновывает, ссылаясь на мнение К. Менара, который показал, что экономическая эффективность «сетевых структур» носит относительный, а не универсальный характер, а их использование может быть рентабельным только в тех случаях, когда они не дискриминируют другие формы экономической организации (фирменные и рыночные).

Диссертант, развивая концепцию Л. Тевено, считает, что последний существенно ограничил функции доверительных отношений, которые доминируют лишь в системе коммунальных (сетевых) порядков. В диссертации показывается, что феномен «доверия» в разных своих формах и проявлениях присутствует и в системе других социальных порядков, иначе координация и взаимодействие людей внутри них были бы невозможны. На этой основе разрабатывается авторская классификация форм социального доверия, а также расширяется классификация форм «коммунально-сетевой близости» в рамках рыночного и индустриального порядков О. Ионовой. В завершение раздела автор выдвигает следующую гипотезу.

Сетевые содружества в рамках рыночных и фирменных форм экономической организации могут быть оценены в зависимости от того, как их члены распределяют долгосрочные приоритеты своего поведения между различными нормативными системами (гражданской, рыночной, фирменной, коммунальной). С одной стороны (в развитых экономиках), конфигурации этих приоритетов могут находиться в определенном равновесии и согласии друг с другом. Это способствует, в конечном итоге, оптимальному функционированию национальных рынков и их агентов в условиях правового контроля со стороны гражданского общества и государства. С другой стороны (в переходных экономиках) - эти приоритеты в условиях доминирования или отсутствия одной из нормативных систем могут распределяться неравномерно, что способствует возникновению различных социальных монополий, «атомизации» и сегментации рыночных отношений. Это приводит к «засорению» институционального пространства фирменной и рыночной организации «излишними» сетевыми структурами, которые мешают первым динамично функционировать и развиваться, что наиболее характерно для переходных экономик.

В третьей части второго раздела анализируется феномен социального доверия в системе институтов рыночной и фирменной организации. Диссертант, используя классификацию форм социального доверия, разработанную А. Олейником , (Th) - horizontal trust - горизонтальное или межличностное доверие, под которым понимается доверие, направленное на социально близкого и, следовательно, лично знакомого партнера; (Tv) - vertical trust - институциональное или «вертикальное» доверие, которое возникает в отношении третьей стороны в контракте, будь то конкретный институт правосудия или государство в целом; (Tg) - general trust - обобщенное доверие, которое, в отличие от межличностного, возникает в отношении не лично знакомого партнера, а партнера вообще, каким бы социально далеким он ни оказался. См.: Олейник А. Конституция российского рынка / Институциональная экономка. М., 2005, с. 407 рассматривает варианты комбинаций этих форм и те пропорции социального доверия, которые гипотетически могут характеризовать различные параметры институциональной среды в рамках развитых экономик.

Первый случай {TG(+);TV(+);TH(+)} - предполагает оптимальное (или идеальное) взаимодействие экономических агентов, которые, преследуя свои экономические и социальные цели, способны приводить к согласию свои действия, находящиеся в сфере различных форм социального доверия.

Второй случай {TG(-);TV(+);TH(-)} характеризуется высоким уровнем институционального доверия TV (+) и низким рейтингом TG (-) и TH(-). Это указывает на доминирование государственных механизмов в координации экономической жизни общества. В рамках этой системы политика правительственных структур замещает «невидимую руку» рынка административным воздействием.

Третий случай. {TG(+);TV(-);TH(+)} может наблюдаться, например, в периоды экономического роста (бума), то есть когда государство «уходит в тень», минимизирует механизмы государственного регулирования и контроля и передает функции стимулирования экономики рынку и основным его агентам - предпринимателям.

Четвертый случай {TG(-);TV(-);TH(-)} наблюдается в наиболее экстремальных ситуациях, паники, в условиях резкого спада производства и экономической активности, когда и государственные институты, и рыночные институты находятся в состоянии дезорганизации - все «выживают как могут». занятость сетевой локальность экономика

Интерпретируя эти четыре случая, диссертант выдвигает гипотезу о том, что и развитые экономики могут, в зависимости от параметров экономической конъюнктуры, демонстрировать различные «пропорции» и конфигурации форм доверия. Это обосновывается им на примере поведения предпринимателей, которые существенно изменяют приоритеты своих мотиваций в зависимости от различных фаз длинноволновых колебаний Н. Кондратьева. В данной схеме диссертантом гипотетически представлены уровни социального доверия, которые проявляются со стороны активных агентов рынка к тем субъектам, с которыми первые сталкиваются в процессе решения своих экономических задач. К ним относятся, во-первых, лица, входящие в тесный круг социального общения, во-вторых - представляющие власть, в-третьих - наемные работники.

Последний случай автор рассматривает специально, на основе разработанной им классификации форм горизонтального (сетевого) доверия, возникающих в рамках отношений наемный «работник-работодатель». Классификация показывает, что сетевые структуры организации занятости образуются не только на основе чисто рыночных и функционально-технологических критериев, а на основе различных социальных предпочтений, за которыми стоят традиционные (семья, родство, этничность и т.п.) или современные формы отношений, основанных на «близости».

В диссертации отмечается, что эти структуры существенно отличаются друг от друга по масштабу, функциям, степени устойчивости, способам социальной организации, формам доверия, методам найма работников и т.д. Они (в одних своих формах) могут быть позитивным фактором, который способствует созданию внутри фирм и за их пределами уникальных форм социальной интеграции наемных работников и работодателей, демонстрирующих эффективные методы организации производства и труда. В других формах они могут способствовать возникновению: а) «инфляционной» занятости; б) социальных монополий, когда одна категория занятых в рамках фирменных и рыночных форм экономической организации имеет существенные преимущества по отношению к другой; в) коррупции, то есть сращению интересов отдельных представителей бизнеса и чиновничества.

Раздел третий. «Институциональные проблемы реструктуризации занятости в российской экономике на современном этапе.

В первой части третьего раздела диссертант, используя работы Я. Корнаи, А. Некипелова, А. Чеканского, Е. Гайдара, В. Палтеровича, Р. Капелюшникова и др. авторов, останавливается на анализе дискуссий относительно причин восстановительного роста в российской экономике, а также факторов, которые могут способствовать ее переходу на траекторию устойчивого развития. В этом контексте он выражает солидарность с мнением Я. Корнаи, который считал, что в условиях нерыночных экономик трансформационный скачок в новое рыночное состояние не может произойти мгновенно и предполагает весьма длительный процесс перехода одного качества в другое. Это есть сочетание революции и эволюции, процесс, основанный на методе проб и ошибок, сохраняющий или ликвидирующий старые институты и испытывающий, принимающий или отвергающий новые. При этом скорость различных составляющих процесса трансформации будет неодинакова (Я. Корнаи).

В этой связи автор останавливается на проблеме критериев, по которым можно оценить «точку перехода» одного состояния переходных экономик в другое. Одним из этих критериев является превышение дореформенного объема ВВП (или промышленного производства). Достоинства этого критерия очевидны - строгость и однозначность; однако он мало что говорит о внутреннем содержании процесса системной трансформации (Р. Капелюшников). Другой критерий - институциональный, по которому можно определить институциональные границы «точки перехода». Но здесь возникают серьезные трудности: в общих чертах ясно, что переходный период заканчивается, когда завершается формирование нового институционального фундамента. Однако далеко не ясно, когда, как и какими средствами можно оценить новое качественное состояние экономики, которая уже не относится к категории переходной. См.: Капелюшников Р. «Где начало того конца?..» (к вопросу об окончании переходного периода в России) // Вопросы экономики, 2001, № 1, с. 138.

Диссертант, разделяя точку зрения Р. Капелюшникова, считает, что еще рано говорить о том, что в России к концу 90-х годов утвердились новые политические, экономические и правовые институты, позволяющие считать ее экономику выбывшей из числа экономик переходного типа. На основании этого в диссертации констатируется, что наработан большой концептуальный и эмпирический материал, который позволяет определить промежуточный критерий оценки того «институционального пространства», которое сформировалось за достаточно длительный период трансформационных изменений в российской экономике. Этот критерий, по мнению Р. Капелюшникова, кратко можно сформулировать следующим образом. Отсутствие четкой границы между формальными и неформальными правилами экономического обмена между большинством экономических агентов, взаимодействующих на рынке, что касается и представителей различных ветвей власти, которые должны обеспечить четкое разделение этих границ, а не размывать их, разделяя тем или иным образом предпочтения бизнеса.

По мнению автора, этот критерий является основанием для выделения наиболее актуальных исследований институциональной среды, в рамках которой сформировалась и функционирует система занятости трансформирующейся российской экономики на современном этапе, как на микро-, так и на макроуровне, что является предметом анализа следующих разделов диссертации.

Во второй части третьего раздела диссертант, базируясь на исследованиях Я. Корнаи, формулирует основные особенности трансакционного сектора российской переходной экономики. В ее рамках система институциональной регуляции поведения экономических агентов работает излишне затратно и неэффективно, что объясняется следующими причинами. А) Декларируемые законы не обеспечиваются необходимыми механизмами рыночного инфорсмента, что способствует дезорганизации и рассогласованию формальных и неформальных правил экономического поведения, доминированию стратегий прямого или косвенного насилия или принуждения одних экономических агентов по отношению к другим. Б) Активные экономические агенты и их организации «локализуют» свою выгоду преимущественно в рамках корпоративно-клановых структур и интересов, минимизируя контрактные обязательства по отношению к тем партнерам, которые находятся за пределами этих клановых образований. В) Массовое поведение большинства экономических агентов, включенных в различные секторы экономики, не соответствует критериям зарождающейся рыночной среды, они действуют не по закону, а по «понятиям». См.: Олейник А. «Бизнес по понятиям»: об институциональной модели российского капитализма // Вопросы экономики, 2001, № 5, с. 4-25.

Анализируя особенности той институциональной среды, которая возникла в рамках российской переходной экономики, диссертант солидарен с мнением Р. Капелюшникова, который относит российскую экономику, находящуюся на этапе восстановительного подъема, к экономике так называемого стационарно переходного типа. Для нее свойственно особое функциональное отношение между формальными и неформальными регуляторами поведения и взаимодействия экономических агентов. Его суть заключается в том, что оно, с одной стороны, позволяет использовать неформальные правила экономического поведения для краткосрочной амортизации шоков переходного периода. С другой стороны - в долгосрочной перспективе приводит к серьезным общественным издержкам, которые существенно замедляют темпы экономического роста. В этом контексте диссертант рассматривает основные причины возникновения и относительно длительного существования этого «переходного качества» российской экономики.

Первая причина связана с действием факторов, ограничивающих эффективное распределение и перераспределение прав собственности между экономическими агентами. Это становится возможным в условиях, когда прежний институциональный каркас уже сломан, а новый еще не выстроен См.: Капелюшников Р. «Где начало того конца?..» (к вопросу об окончании переходного периода в России)… с. 141., что многократно увеличивает трансакционные издержки агентов экономического обмена.

Вторая причина - функционирование механизмов «несовершенного инфорсмента» (А. Радыгин, Р. Энтов). Их суть заключается в том, что формальные правила экономического обмена, которые декларируются законодательно, являются объектом купли-продажи. Причем в этом процессе участвуют все: и представители бизнеса, и наемные работники, и те, кто обязан координировать и защищать права первых и вторых, то есть представители различных ветвей власти (бюрократия, чиновничество).

Третья причина - функционирование системы постоянно изменяющихся правил и норм, которые «растягиваются» или «сужаются» в соответствии с интересами и предпочтениями тех, кто в этом заинтересован. Эта система надстраивается над официальной системой регуляции переходной экономикой и легальными рынками различной специализации, и является результатом институциональных компромиссов между представителями официальных властей (чиновничества) и бизнеса (В. Радаев), которые селективно изменяют формальные правила в угоду собственным интересам.

Опираясь на исследования Р. Капелюшникова, А. Радыгина, В. Радаева и др., автор заключает, что система контрактации в условиях переходной российской экономики базируется преимущественно на отношенческих сделках, внутри которых доминируют персональные связи сетевого типа. По этой причине институциональная структура переходной российской экономики, во-первых, дифференцируется на множество локальных сегментов, дискриминирующих друг друга. Во-вторых, она находится в состоянии неустойчивого равновесия, поскольку эти клановые структуры стремятся монополизировать рыночное пространство, ориентируясь на краткосрочные выгоды и опираясь на личные контакты. В этой ситуации, с одной стороны, закрытые корпоративные альянсы «присваивают» те или иные сектора открытого рынка, не допуская на них конкурентов. С другой стороны - они не заинтересованы в создании «прозрачных» условий, при которых обеспечиваются сокращение трансакционных издержек и реализация сложных, долгосрочных не персонализированных сделок.