Никомахова этика

Доказывается это и тем, что происходит в государстве, ведь законодатели, приучая [к законам] граждан, делают их добродетельными, ибо таково желание всякого законодателя, а кто не преуспевает [в приучении] - не достигает цели, и в этом отличие одного государственного устройства от другого, а именно добродетельного от дурного.

Далее, всякая добродетель и возникает и уничтожается, так же как искусство, из одного и того же и благодаря одному и тому же. Играя на кифаре, становятся и добрыми (бгбфзпй) и худыми (кбкпй) кифаристами, и, соответственно - [добрыми и худыми] зодчими и всеми другими мастерами, ибо, хорошо строя дома, станут добрыми зодчими, а строя худо - худыми. Будь это не так, не было бы нужды в обучении, а все так бы и рождались добрыми или худыми [мастерами].

Так обстоит дело и с добродетелями, ведь, совершая поступки при взаимном обмене между людьми (рсбффпнфет фб ен фпйт ухнбллбгмбуй), одни из нас становятся людьми правосудными, а другие неправосудными; совершая же поступки среди опасностей и приучаясь к страху или к отваге, одни становятся мужественными, а другие - трусливыми. То же относится и к влечению, и к гневу: Одни становятся благоразумными и ровными, другие - распущенными и гневливыми, потому что ведут себя по - разному. Короче говоря, [повторение] одинаковых поступков порождает [соответствующие нравственные] устои (зечейт).

Потому - то нужно определить качества деятельностей: В соответствии с их различиями различаются и устои. Так что вовсе не мало, а очень много, пожалуй даже всё, зависит от того, к чему именно приучаться с самого детства.

II. Итак, поскольку нынешние [наши] занятия не [ставят себе], как другие, цель [только] созерцания (мы ведь проводим исследование не затем, чтобы знать, что такое добродетель, а чтобы стать добродетельными, иначе от этой [науки] не было бы никакого проку), постольку необходимо внимательно рассмотреть то, что относится к поступкам, а именно как следует поступать. Ведь мы уже сказали: От того, как мы поступаем, зависит, какими быть складам [души, или устоям].

Итак, поступать согласно верному суждению (кбфб фпн псфзпн лпгпн) - это общее правило, и мы примем его за основу, а поговорим о нём позже, как и о том, что такое верное суждение и как оно соотносится с другими добродетелями.

Впрочем, условимся заранее, что давать любое [определение] поступкам лучше в общих чертах и не точно, согласно сказанному вначале, что [точность] определений необходимо соразмерять с предметом. А ведь во всём, что связано с поступками, их пользой [и вредом], нет ничего раз и навсегда установленного, так же как и [в вопросах] здоровья. Если таково определение общего, то ещё более неточны определения частного. Ведь частные случаи не может предусмотреть ни одно искусство и известные приёмы [ремесла], напротив, те, кто совершает поступки, всегда должны сами иметь в виду их уместность и своевременность, так же как это требуется от искусства врача или кормчего. И всё же, хотя это так, надо попытаться помочь делу. Прежде всего нужно уяснить себе, что добродетели по своей природе таковы, что недостаток (ендейб) и избыток (зхресвпле) их губят, так же как мы это видим на примере телесной силы и здоровья (ведь для неочевидного нужно пользоваться очевидными примерами). Действительно, для телесной силы гибельны и чрезмерные занятия гимнастикой, и недостаточные, подобно тому, как питьё и еда при избытке или недостатке губят здоровье, в то время как всё это в меру (фб ухммефсб) и создаёт его, и увеличивает, и сохраняет. Так обстоит дело и с благоразумием, и с мужеством, и с другими добродетелями. Кто всего избегает, всего боится, ничему не может противостоять, становится трусливым, а кто ничего вообще не боится и идёт на всё - смельчаком. Точно так же, вкушая от всякого удовольствия и ни от одного не воздерживаясь, становятся распущенными, а сторонясь, как неотёсанные, всякого удовольствия, - какими - то бесчувственными. Итак, избыток (зхресвпле) и недостаток (елейруйт) гибельны для благоразумия и мужества, а обладание серединой (меупфет) благотворно. Но добродетели не только возникают, возрастают и гибнут благодаря одному и тому же и из - за одного и того же [действия], но и деятельности [сообразные добродетели] будут зависеть от того же самого. Так бывает и с другими вещами, более очевидными, например с телесной силой: Её создаёт обильное питание и занятие тяжёлым трудом, а справится с этим лучше всего, видимо, сильный человек. И с добродетелями так. Ведь воздерживаясь от удовольствий, мы становимся благоразумными, а становясь такими, лучше всего способны от них воздерживаться. Так и с мужеством: Приучаясь презирать опасности и не отступать перед ними, мы становимся мужественными, а став такими, лучше всего сможем выстоять.

III. Признаком [тех или иных нравственных] устоев следует считать вызываемое делами удовольствие или страдание. Ведь кто, воздерживаясь от телесных удовольствий, этим и доволен, тот благоразумен, а кто тяготится - распущен, так же как тот, кто с радостью противостоит опасностям или по крайней мере не страдает от этого, мужествен, а кому это доставляет страдание - труслив. Ведь нравственная добродетель сказывается в удовольствиях и страданиях, ибо если дурно мы поступаем ради удовольствия, то и от прекрасных поступков уклоняемся из - за страданий.

Вот поэтому, как говорит Платон, с самого детства надо вести к тому, чтобы наслаждение и страдание доставляло то, что следует; именно в этом состоит правильное воспитание. Далее, если добродетели связаны с поступками и страстями (рбфзе), а всякая страсть и всякий поступок сопровождаются удовольствием или страданием, то уже поэтому, вероятно, [нравственная] добродетель связана с удовольствием и страданием. Это показывают и наказания, ибо это своего рода лекарства, а лекарства по своей природе противоположны [заболеванию]. Кроме того, как мы сказали ранее, всякий склад души проявляется по отношению к тому и в связи с тем, что способно улучшать его и ухудшать, ибо [нравственные устои] становятся дурными из - за удовольствий и страданий, когда их добиваются и избегают, причём либо не того, чего следует, либо не так, как следует, либо [неверно] в каком - нибудь ещё смысле.

Вот почему добродетели определяют даже как некое бесстрастие и безмятежность. Но это [определение] не годится, потому что не указывается, при каких условиях [это так, а именно] как, когда и при каких ещё имеющих сюда отношение обстоятельствах.

Следовательно, основополагающее [определение такое]: Данная, [то есть нравственная], добродетель - это способность поступать наилучшим образом [во всём], что касается удовольствий и страданий, а порочность - это её противоположность.

Это же явствует, пожалуй, ещё и из следующего. Три [вещи] мы избираем и трёх избегаем: Первые три - это прекрасное, полезное и доставляющее удовольствие, а вторые противоположны этому - постыдное, вредное, доставляющее страдание; во всём этом добродетельный поступает правильно, а порочный оступается, причём главным образом в связи с удовольствием. Ведь именно оно общее [достояние] живых существ и сопутствует [для нас] всему тому, что подлежит избранию, ибо прекрасное и полезное тоже кажутся доставляющими удовольствие.

Кроме того, [чувство удовольствия] с младенчества воспитывается в нас и растёт вместе с нами, и потому трудно избавиться от этой страсти, коей пропитана [вся] жизнь. [Так что в наших] поступках мерилом нам служат - одним больше, а другим меньше - удовольствия и страдания. Поэтому наши занятия должны быть целиком посвящены этому, ведь для поступков очень важно, хорошо или плохо наслаждаются и страдают.

Кроме того, по словам Гераклита, с удовольствием бороться труднее, чем с яростью, а искусство и добродетель всегда рождаются там, где труднее, ведь в этом случае совершенство стоит большего. Так что ещё и поэтому с удовольствиями и страданиями связано всё, с чем имеют дело и добродетель, и наука о государстве; действительно, кто хорошо справляется [с удовольствием и страданием], будет добродетельным, а кто плохо (кбкпт) - порочным (кбкпт). Итак, договоримся, что [нравственная] добродетель имеет дело с удовольствиями и страданиями, что она возрастает благодаря тем поступкам, благодаря которым она возникла, но она гибнет, если этих поступков не делать, и деятельность её связана с теми же поступками, благодаря которым она возникла.

IV. Может быть, кто - нибудь спросит, что мы имеем в виду, утверждая, будто правосудными нужно делаться, поступая правосудно, а благоразумными - поступая благоразумно, ведь если поступают правосудно и благоразумно, то уже и правосудны, и благоразумны, так же как те, кто занимается грамматикой и музыкой, суть грамматики и музыканты.

А может быть, и в искусствах всё обстоит не так? В самом деле, можно сделать что - то грамотно и случайно и по чужой подсказке, но [истинным] грамматиком будет тот, кто, делая что - то грамотно, делает это как грамматик, то есть согласно грамматическому искусству, заключённому в нём самом. Более того, случай с искусствами не похож на случай с добродетелями. Совершенство искусства - в самих его творениях, ибо довольно того, чтобы они обладали известными качествами, но поступки, совершаемые сообразно добродетели, не тогда правосудны или благоразумны, когда они обладают этими качествами, но когда [само] совершение этих поступков имеет известное качество; во - первых, оно сознательно (ейдпт), во - вторых, избрано преднамеренно (рспбйспхменпт) и ради самого [поступка] и, в - третьих, оно уверенно и устойчиво. Эти условия, за исключением самого знания, не идут в счёт при овладении другими искусствами. А для обладания добродетелями знание значит мало или вовсе ничего, в то время как остальные условия - много, даже всё, коль скоро [обладание правосудностью и благоразумием] рождается при частом повторении правосудных и благоразумных поступков.

Итак, поступки называются правосудными и благоразумными, когда они таковы, что их мог бы совершить благоразумный человек, а правосуден и благоразумен не тот, кто [просто] совершает такие [поступки], но кто совершает их так, как делают это люди правосудные и благоразумные. Так что правильно сказано, что благодаря правосудным поступкам человек становится правосудным и благодаря благоразумным - благоразумным: Без таких поступков нечего и надеяться стать добродетельным. Однако в большинстве своём люди ничего такого не делают, а прибегают к рассуждению и думают, что, занимаясь философией, станут таким образом добропорядочными. Нечто подобное делают для недужных те, кто внимательно слушает врачей, но ничего из их предписаний не выполняет. Ибо так же как тела при таком уходе не будут здоровы, так и душа тех, кто так философствует.

V. Теперь надо рассмотреть, что такое добродетель. Поскольку в душе бывают три [вещи] - страсти, способности и устои, то добродетель, видимо, соотносится с одной из этих трёх вещей. Страстями, [или переживаниями], я называю влечение, гнев, страх, отвагу, злобу, радость, любовь (рзйлйб), ненависть, тоску, зависть, жалость - вообще [всё], чему сопутствуют удовольствия или страдания. Способности - это то, благодаря чему мы считаемся подвластными этим страстям, благодаря чему нас можно, например, разгневать, заставить страдать или разжалобить. Нравственные устои, [или склад души], - это то, в силу чего мы хорошо или дурно владеем [своими] страстями, например гневом: Если [гневаемся] бурно или вяло, то владеем дурно, если держимся середины, то хорошо. Точно так и со всеми остальными страстями.

Итак, ни добродетели, ни пороки не суть страсти, потому что за страсти нас не почитают ни добропорядочными, ни дурными, за добродетели же и пороки почитают, а также потому, что за страсти мы не заслуживаем ни похвалы, ни осуждения - не хвалят же за страх и не порицают за гнев вообще, но за какой - то [определённый]. А вот за добродетели и пороки мы достойны и похвалы, и осуждения.

Кроме того, гневаемся и страшимся мы не преднамеренно (брспбйсефпт), а добродетели - это, напротив, своего рода сознательный выбор (рспбйсеуйт), или, [во всяком случае], они его предполагают И, наконец, в связи со страстями говорят о движениях [души], а в связи с добредетелями и пороками - не о движениях, а об известных наклонностях. Поэтому добродетели - это не способности, нас ведь не считают ни добродетельными, ни порочными за способности вообще что - нибудь испытывать, и нас не хвалят за это и не осуждают. Кроме того, способности в нас от природы, а добродетельными или порочными от природы мы не бываем. Раньше мы уже сказали об этом. Поскольку же добродетели - это не страсти и не способности, выходит, что это устои. Итак, сказано, что есть добродетель по родовому понятию.

VI. Впрочем, нужно не только указать, что добродетель - это [нравственные] устои, но и [указать], каковы они. Надо сказать между тем, что всякая добродетель и доводит до совершенства то, добродетелью чего она является, и придаёт совершенство выполняемому им делу. Скажем, добродетель глаза делает доброкачественным (урпхдбйпт) и глаз, и его дело, ибо благодаря добродетели глаза мы хорошо видим. Точно так и добродетель коня делает доброго (урпхдбйпт) коня, хорошего (бгбфзпт) для бега, для верховой езды и для противостояния врагам на войне.

Если так обстоит дело во всех случаях, то добродетель человека - это, пожалуй, такой склад [души], при котором происходит становление добродетельного человека и при котором он хорошо выполняет своё дело. Каково это дело, мы, во - первых, уже сказали, а во - вторых, это станет ясным, когда мы рассмотрим, какова природа добродетели.

Итак, во всём непрерывном и делимом можно взять части большие, меньшие и равные, причём либо по отношению друг к другу, либо по отношению к нам, а равенство (фп йупн) - это некая середина (меупн фй) между избытком и недостатком.

Я называю серединой вещи то, что равно удалено от обоих краёв, причём эта [середина] одна и для всех одинаковая. Серединою же по отношению к нам я называю то, что не избыточно и не недостаточно, и такая середина не одна и не одинакова для всех. Так, например, если десять много, а два мало, то шесть принимают за середину, потому что, насколько шесть больше двух, настолько же меньше десяти, а это и есть середина по арифметической пропорции.

Но не следует понимать так середину по отношению к нам. Ведь если пищи на десять мин много, а на две - мало, то наставник в гимнастических упражнениях не станет предписывать питание на шесть мин, потому что и это для данного человека может быть [слишком] много или [слишком] мало. Для Милона этого мало, а для начинающего занятия - много. Так и с бегом и борьбой. Поэтому избытка и недостатка всякий знаток избегает, ища середины и избирая для себя [именно] её, причём середину [не самой вещи], а [середину] для нас. Если же всякая наука успешно совершает своё дело (фп есгпн) таким вот образом, то есть стремясь к середине и к ней ведя свои результаты (фб есгб) (откуда обычай говорить о делах, выполненных в совершенстве, «ни убавить, ни прибавить», имея в виду, что избыток и недостаток гибельны для совершенства, а обладание серединой благотворно, причём искусные (бгбфзпй) мастера, как мы утверждаем, работают с оглядкой на это [правило]), то и добродетель, которая, так же как природа, и точнее и лучше искусства любого [мастера], будет, пожалуй, попадать в середину.

Я имею в виду нравственную добродетель, ибо именно она сказывается в страстях и поступках, а тут и возникает избыток, недостаток и середина. Так, например, в страхе и отваге, во влечении, гневе и сожалении и вообще в удовольствии и в страдании возможно и «больше», и «меньше», а и то и другое не хорошо. Но всё это, когда следует, в должных обстоятельствах, относительно должного предмета, ради должной цели и должным способом, есть середина и самое лучшее, что как раз и свойственно добродетели. Точно так же и в поступках бывает избыток, недостаток и середина. Добродетель сказывается в страстях и в поступках, а в этих последних избыток - это проступок, и недостаток [тоже] не похвалят, в то время как середина похвальна и успешна; и то и другое между тем относят к добродетели. Добродетель, следовательно, есть некое обладание серединой, во всяком случае, она существует постольку, поскольку её достигает.

Добавим к этому, что совершать проступок можно по - разному (ибо зло, как образно выражались пифагорейцы, принадлежит беспредельному, а благо - определённому), между тем поступать правильно можно только одним - единственным способом (недаром первое легко, а второе трудно, ведь легко промахнуться, трудно попасть в цель). В этом, стало быть, причина тому, что избыток и недостаток присущи порочности (кбкйб), а обладание серединой - добродетели. Лучшие люди просты, но многосложен порок.

VII. Итак, добродетель есть сознательно избираемый склад [души], состоящий в обладании серединой по отношению к нам, причём определённой таким суждением, каким определит её рассудительный человек. Серединой обладают между двумя [видами] порочности, один из которых - от избытка, другой - от недостатка. А ещё и потому [добродетель означает обладание серединой], что как в страстях, так и в поступках [пороки] преступают должное либо в сторону избытка, либо в сторону недостатка, добродетель же [умеет] находить середину и её избирает.

Именно поэтому по сущности и по понятию, определяющему суть её бытия, добродетель есть обладание серединой, а с точки зрения высшего блага и совершенства - обладание вершиной.

Однако не всякий поступок и не всякая страсть допускает середину, ибо у некоторых [страстей] в самом названии выражено дурное качество (рзбхлп фет), например: Злорадство, бесстыдство, злоба, а из поступков - блуд, воровство, человекоубийство. Всё это и подобное этому считается дурным само по себе, а не за избыток или недостаток, а значит, в этом никогда нельзя поступать правильно, можно только совершать проступок; и: «Хорошо» или: «Не хорошо» невозможно в таких [вещах; например, невозможно] совершать блуд с кем, когда и как следует; вообще совершать какой бы то ни было из таких [поступков] - значит совершать проступок. Будь это не так, можно было бы ожидать, что в неправосудных поступках, трусости, распущенности возможны обладание серединой, избыток и недостаток, ведь тогда было бы возможно по крайне мере обладание серединой в избытке и в недостатке, а также избыток избытка и недостаток недостатка. И подобно тому как не существует избытка благоразумия и мужества, потому что середина здесь - это как бы вершина, так и [в названных выше пороках] невозможно ни обладание серединой, ни избыток, ни недостаток, но, коль скоро так поступают, совершают проступок. Ведь, вообще говоря, невозможно ни обладание серединой в избытке и недостатке, ни избыток и недостаток в обладании серединой.

VIII. Нужно не только дать общее определение [добродетели], но и согласовать его с каждым [её] частным [проявлением]. Действительно, в том, что касается поступков, общие определения слишком широки, частные же ближе к истине, ибо поступки - это все частные случаи, и [определения] должны согласовываться с ними. Теперь это нужно представить на следующей таблице. Итак, мужество (бндсейб) - это обладание серединой между страхом (рзпвпт) и отвагой (фзбссзе) ; названия для тех, у кого избыток бесстрашия (брзпвйб), нет (как и вообще многое не имеет имени), а кто излишне отважен - смельчак (фзсбухт), и кто излишне страшится и недостаточно отважен - трус (дейлпт).

В связи с удовольствиями (зедпнбй) и страданиями (лхрбй) (страдания имеются в виду не все, в меньшей степени и не в том же смысле, [что удовольствия]) ; обладание серединой - это благоразумие (упрзспухне), а избыток - распущенность (бкплбуйб). Люди, которым бы недоставало [чувствительности] к удовольствиям, вряд ли существуют, именно поэтому для них не нашлось названия, так что пусть они будут «бесчувственные» (бнбйуфзефпй).

Что касается даяния (дпуйт) имущества и его приобретения (леруйт), то обладание в этом серединой - щедрость (елехфзесйпфет), а избыток и недостаток - мотовство (бупфйб) и скупость (бнелехфзесйб). Те, у кого избыток, и те, у кого недостаток, поступают при [даянии и приобретении] противоположным образом. В самом деле, мот избыточно расточает и недостаточно приобретает, а у скупого избыток в приобретении и недостаток в расточении. Конечно, сейчас мы даём определения в общем виде и в основных чертах, и этим здесь удовлетворяемся, а впоследствии мы дадим [всему] этому более точные определения.

С отношением к имуществу связаны и другие наклонности (дйбфзеуейт). Обладание серединой здесь - великолепие (мегблпрсерейб) (великолепный ведь не то же, что щедрый: Первый проявляет себя в великом, второй - в малом), а избыток здесь - безвкусная пышность (брейспкблйб кбй вбнбвуйб) и недостаток - мелочность (мйкспрсерейб). Эти [виды порока] отличаются от тех, что соотносятся со щедростью, а чем именно, будет сказано ниже.

В отношении к чести (фйме) и бесчестию (бфймйб) обладание серединой - это величавость (мегблпрухкзйб) ; избыток именуется, может быть, спесью (кзбщнпфет), а недостаток - приниженностью (мйкйпрухкзйб).

В каком отношении по нашему суждению щедрость, отличаясь тем, что имеет дело с незначительными вещами, находится к великолепию, в таком же отношении некая другая наклонность находится к величию души, так как величие души связано с великой честью, а эта наклонность - с небольшой. Можно ведь стремиться к чести столько, сколько следует, а также больше и меньше, чем следует, и тот, чьи стремления чрезмерны, честолюбив (рзйлпфймпт), а чьи недостаточны - нечестолюбив (брзйлпфймпт). Тот же, кто стоит посредине, не имеет названия, безымянны и [соответствующие] наклонности, за исключением честолюбия (рзйлпфймйб) у честолюбца. Отсюда получается, что крайности присуждают себе наименование промежутка и мы иногда называем того, кто держится середины, честолюбивым, а иногда нечестолюбивым и хвалим то честолюбивого, то нечестолюбивого.

Почему мы так делаем, будет сказано впоследствии, а сейчас будем рассуждать об остальных наклонностях тем способом, какой мы здесь ввели. Возможен избыток, недостаток и обладание серединой в связи с гневом (псге), причём соответствующие наклонности, видимо, безымянны, и всё же, называя ровным (рсбйпт) человека, держащегося в этом середины, будем называть обладание серединой ровностью (рсбйпфет), а из носителей крайностей тот, у кого избыток, пусть будет гневливым (псгйлпт), и его порок - гневливостью (пнуйлпфет), а у кого недостаток - как бы безгневным (бпйгефпт), и его недостаток - безгневностью (бпсгеуйб).

Существуют ещё три [вида] обладания серединой; в одном они подобны, в другом различны. Все они касаются взаимоотношений [людей] посредством слов и поступков (ресй лпгпн кбй рсбчепн кпйнпнйб), а различия их в том, что один связан с правдой (фблефзет) в словах и поступках, а два других - с удовольствием (фп зедх) ; это касается как развлечений, так и [вообще] всего, что бывает в жизни. Поэтому надо сказать и об этом, чтобы лучше понять, что обладание серединой похвально в чём бы то ни было, а крайности и не похвальны, и не правильны, но достойны [лишь] осуждения. Впрочем, и тут по большей части нет названий. Мы же попытаемся всё - таки так же, как и раньше, тут тоже создать имена ради ясности изложения и простоты усвоения. Итак, что касается правды (фп блефзет), то пусть, кто держится середины (зп меупт), называется, так сказать, правдивым (блефзет), обладание серединой - правдивостью (блбзейб), а извращения [истины] в сторону преувеличения - хвастовством (блбджпнейб) и его носитель - хвастуном (блбджпн), а в сторону умаления - притворством (ейспнейб) и его носитель - притворой (ейспн).

По отношению к удовольствиям в развлечениях (ен рбйдйбй), держащийся середины - остроумный (ехфсбрелпт), а его склонность - остроумие (ехфсбрелйб), избыток - это шутовство (впмплпкзйб), а в ком оно есть - шут (впмплпкзпт), тот же, в ком недостаток, - это, может быть, неотёсанный (бгспйкпт), а склад [его души] - неотёсанность (бгспйкйб). Об остальных вещах, доставляющих удовольствие, [скажем], что человек, доставляющий нам удовольствие должным образом, - друг (рзйлпт) и обладание серединой - дружелюбие (рзйлйб), а кто излишне заботится о нашем удовольствии, но не ради чего - то - угодник (бсеукпт), если [же он ведёт себя так] ради собственной выгоды, то он подхалим (кплбч), у кого же в этом отношении недостаток и кто сплошь и рядом доставляет неудовольствие, тот как бы зловредный и вздорный (дхуесйт фйт кбй дхукплпт).

Обладание серединой возможно и в проявлениях страстей, и в том, что связано со страстями; так, стыд (бйдпт) - не добродетель, но стыдливый (бйдемпн) заслуживает похвалы и в известных вещах держится середины, а у другого - излишек стыда, например у робкого (кбфбрлеч), который всего стыдится. Если же человеку не хватает стыда, или его нет вовсе, он беззастенчив (бнбйукзхнфпт), в то время как держащийся середины стыдливый.

Негодование (немеуйт) - это обладание серединой по сравнению со злобной завистью (рзфзпнпт) и злорадством (ерйкзбйсекбкйб) ; это всё связано со страданием и удовольствием из - за происходящего с окружающими. Кто склонен к негодованию - страдает, видя незаслуженно благоденствующего, а у завистливого в этом излишек, и его всё [хорошее] заставляет страдать, что же до злорадного, то он настолько лишён способности страдать, что радуется [чужой беде]. Об этом, однако, уместно будет сказать и в другом месте. Что же касается правосудности (дйкбйпухне), поскольку это слово не однозначно (пхкз збрлпт легефбй), то после разбора вышеназванных [добродетелей] мы скажем о той и другой [правосудности], в каком смысле каждая представляет собою обладание серединой. Это же относится и к добродетелям рассуждения.

IX. Итак, существуют три наклонности; две относятся к порокам - одна в силу избытка, другая в силу недостатка - и одна к добродетели - в силу обладания серединой; все эти [наклонности] в известном смысле противоположны друг другу, ибо крайние (бксбй) противоположны и среднему, и друг другу, а средний - крайним. Ведь так же как равное в сравнении с меньшим больше, а в сравнении с большим меньше, так и находящиеся посредине (сбеубй) склады [души располагают] избытком сравнительно с недостатком и недостатком сравнительно с избытком как в страстях, так и в поступках. Так, мужественный кажется смельчаком по сравнению с трусом и трусом - по сравнению со смельчаком.

Подобным образом и благоразумный в сравнении с бесчувственным распущен, а в сравнении с распущенным - бесчувствен, и щедрый перед скупым - мот, а перед мотом - скупец.

Потому - то люди крайностей отодвигают того, кто держится середины, к противоположной от себя крайности, и мужественного трус называет смельчаком, а смельчак - трусом; соответственно [поступают] и с другими. Так получается, что, хотя [наклонности] друг другу противоположны, крайности в наибольшей степени противоположны не середине, а друг другу, подобно тому как большое дальше от малого и малое от большого, нежели то и другое от того, что [находится] ровно между ними. Кроме того, некоторые крайности представляются отчасти подобными середине, как, например, смелость - мужеству, или мотовство - щедрости. Крайности же не имеют между собой никакого сходства. А более всего удалённое определяется как противоположное, и, следовательно, более противоположно то, что больше удалено. Середине же в одних случаях более противоположно то, в чём недостаток, в других - то, в чём избыток, скажем, мужеству более противоположна не смелость, в которой избыток, а трусость, в которой недостаток, напротив, благоразумию не так противостоит бесчувственность, в коей присутствует какая - то обделённость (ендейб), как распущенность, состоящая в излишестве.

Это происходит по двум причинам, [и] одна [из них заключена] в самом предмете. Ведь поскольку одна из крайностей ближе к середине и довольно похожа на неё, мы противопоставляем её не середине, а, скорее, противоположной крайности, например, поскольку смелость представляется более или менее подобной и близкой мужеству, то более непохожей будет трусость, и её мы резче противопоставляем мужеству, а ведь то, что дальше отстоит от середины, кажется и резче противопоставленным.

Итак, это и есть одна из причин, заключённая в самом предмете, другая же заключается в нас самих, ибо, чем более мы склонны к чему бы то ни было, тем более это, видимо, противоположно середине. Например, мы сами от природы более склонны к удовольствиям, и потому мы восприимчивее к распущенности, нежели к скромности (кпумйпфет). Так что мы считаем более резкой противоположностью середине то, к чему [в нас] больше привержённость (ерйдпуйт). И вот по этой причине распущенность, будучи излишеством, резче противопоставлена благоразумию, [чем бесчувственность].

X. Итак, о том, что нравственная добродетель состоит в обладании серединой и в каком смысле, и что это обладание серединой между двумя пороками, один из которых состоит в избытке, а другой - в недостатке, и что добродетель такова из - за достижения середины как в страстях, так и в поступках, обо всём этом сказано достаточно.

Вот почему трудное это дело быть добропорядочным, ведь найти середину в каждом отдельном случае - дело трудное, как и середину круга не всякий определит, а тот, кто знает, [как это делать]. Точно так и гневаться для всякого доступно, так же как и просто раздать и растратить деньги, а вот тратить на то, что нужно, столько, сколько нужно, когда, ради того и как следует, способен не всякий, и это не просто. Недаром совершенство и редко, и похвально, и прекрасно. А значит, делая середину целью, прежде всего нужно держаться подальше от того, что резче противостоит середине, как и Калипсо советует: «В сторону должен ты судно отвести от волненья и дыма». Ведь в одной из крайностей погрешность больше, а в другой меньше, и потому, раз достичь середины крайне трудно, нужно, как говорят: «Во втором плавании избрать наименее дурной путь», а это лучше всего исполнить тем способом, какой мы указываем. Мы должны следить за тем, к чему мы сами восприимчивы, ибо от природы все склонны к разному, а узнать к чему - можно по возникающему в нас удовольствию и страданию, и надо увлечь самих себя в противоположную сторону, потому что, далеко уводя себя от проступка, мы придём к середине, что и делают, например, исправляя кривизну деревьев. Больше всего надо во всём остерегаться удовольствия и того, что его доставляет, потому что об этих вещах мы судим крайне пристрастно. А значит, именно то, что испытали к Елене старейшины [троянского] народа, и нам надо испытать к удовольствию и при всех обстоятельствах повторять их речи, ибо если мы сможем так, как они, отдалить от себя удовольствие, то меньше будем совершать проступки.

Словом, так поступая, мы, чтобы сказать лишь самое главное, лучше всего сумеем достичь середины. Это, вероятно, трудно, и особенно в каждом отдельном случае, ибо не просто определить, как, из - за кого, из - за чего и сколько времени следует, [например], гневаться. В самом деле, мы иногда хвалим тех, в ком недостаточно гнева, и называем их ровными, а иногда тем, кто зол, даём другое имя, [нарекая их] истинными мужами. Но осуждения заслуживает не тот, кто немного отходит от совершенства, будь то в сторону большего или меньшего, а тот, кто далеко отходит, ибо такое не остаётся незамеченным. Не просто дать определение тому, до какого предела и до какой степени [нарушение меры] заслуживает осуждения, так ведь обстоит дело со всем, что относится к чувственно воспринимаемому, а всё это - частные случаи, и судят о них, руководствуясь чувством.

Итак, стало быть, ясно по крайней мере, что срединный склад во всех случаях заслуживает похвалы и что следует отклоняться в одних случаях к избытку, а в других - к недостатку, ибо так мы легче всего достигнем середины и совершенства.

Книга третья (Г)

I. Поскольку [нравственная] добродетель связана со страстями и поступками, причём за произвольные страсти и поступки хвалят или осуждают, а непроизвольным сочувствуют и иногда даже жалеют за них, то при внимательном исследовании добродетели необходимо, вероятно, разграничить произвольное и непроизвольное; это могут использовать и законодатели, [назначая] награды (фймбй) и наказания.

Принято считать, что поступки, совершаемые подневольно (фб вйбй) или по неведению (дйбгнпйбн), непроизвольны, причём подневольным (вйбйпн) является тот поступок, источник (бскзе) которого находится вовне, а таков поступок, в котором действующее или страдательное лицо не является пособником, скажем, если человека куда - либо доставит морской ветер или люди, обладающие властью.

Спорным является вопрос о том, непроизвольны или произвольны поступки, которые совершаются из страха перед достаточно тяжкими бедами или ради чего - либо нравственно прекрасного, например, если тиран прикажет совершить какой - либо постыдный поступок, между тем как родители и дети человека находятся в его власти, и если совершить этот поступок, то они будут спасены, а если не совершить - погибнут. Нечто подобное происходит, когда во время бури выбрасывают [имущество] за борт. Ведь просто так (зблпт) по своей воле никто не выбросит [имущество] за борт, но для спасения самого себя и остальных так поступают все разумные люди.

Поступки такого рода являются, стало быть, смешанными, но больше они походят на произвольные: Их предпочитают другим в то время, когда совершают, но цель поступка зависит от определённых условий (кбфб фпн кбйспн). Так что поступок следует называть произвольным и непроизвольным в зависимости от того, когда он совершается. В таком смешанном случае, совершая поступки, действуют по своей воле, ибо при таких поступках источник движения членов тела заключён в самом деятеле, а если источник в нём самом, то от него же зависит, совершать данный поступок или нет. Значит, такие поступки произвольны, но они же, взятые безотносительно, вероятно, непроизвольны, ибо никто, наверное, ничего подобного не брал бы само по себе. За поступки такого рода иногда даже хвалят, а именно когда во имя великого и прекрасного терпят нечто постыдное или причиняющее страдание, в противном же случае осуждают, ибо терпеть постыднейшие вещи без какой - либо прекрасной цели или ради чего - то заурядного (мефсйпн) свойственно дурному (рзбхлпт) человеку. Некоторые поступки не похвальны, однако вызывают сочувствие, когда человек совершает недолжное из - за таких обстоятельств, которые пересиливают человеческую природу и которых никто не мог бы вынести. Однако существуют, вероятно, некоторые поступки, к совершению которых ничто не должно вынудить, но скорее следует умереть, претерпев самое страшное, а потому смехотворными кажутся причины, принудившие Алкмеона у Еврипида убить мать. Но иногда трудно рассудить, какой поступок какому следует предпочесть и что во имя чего вынести, а ещё труднее держаться (еммейнбй) того, что нам заведомо известно, ведь, как правило, либо нас ожидает страдание, либо принуждение к постыдным [действиям], вот почему хвалу и осуждение получают в зависимости от того, по принуждению или нет совершён поступок.

Итак, какие поступки следует признать подневольными? Может быть, взятые безотносительно, поступки подневольны всякий раз, когда причина находится вовне и, совершая поступок, человек никак не способствует её действию? Но если поступки, сами по себе непроизвольные, в данное время и во имя определённых целей избраны, а источник - в том, кто совершает поступок, то, будучи сами по себе непроизвольны, они произвольны в данное время и при данных обстоятельствах. Больше они походят на произвольные: Поступки совершаются в определённых обстоятельствах (ен фпйт кбфз зекбуфб) и как поступки в определённых обстоятельствах произвольны. Но не легко определить, какие поступки следует предпочесть, потому что обстоятельства многообразны. Если сказать, что поступки, доставляющие удовольствие и прекрасные, подневольны, - ведь, будучи вне нас, удовольствие и прекрасное принуждают, - то тогда, пожалуй, все поступки окажутся подневольными, потому что мы всё делаем ради удовольствия и прекрасного. Но от насилия и от того, что против воли, испытывают страдание, а от поступков ради удовольствия и прекрасного получают удовольствие. Смешно поэтому за лёгкость попадания в силки такого рода возлагать вину на внешние обстоятельства, а не на самого себя и полагать себя самого ответственным за прекрасные поступки, а удовольствие - за постыдные. Итак, «подневольное» (фп вйбйпн) - это то, источник чего вовне, причём тот, кто подневолен, никак не пособничает [насилию].

II. Всё совершённое по неведению является не произвольным (пхкз зекпхуйпн), но непроизвольно (бкпхуйпн) оно, только если заставило страдать и раскаиваться. Ведь совершивший по неведению какой бы то ни было поступок и нисколько этим поступком не раздосадованный, хотя и не совершал его по своей воле (зекпн), потому что всё - таки не знал, поступал в то же время и не невольно (пхд бкпн), во всяком случае не страдая. Из тех, кто совершает поступок по неведению, раскаивающийся считается действовавшим невольно (бкпн), а нераскаивающийся - поскольку это уже другой [случай] - пусть будет «не поступающий по своей воле» (пхкз зекпн), потому что, раз тут есть различие, лучше, чтобы было и особое название.

По - видимому, поступки по неведению (дй бгнпйб) и поступки в неведении (бгнпхн) - разные вещи; так, например, пьяный или охваченный гневом, кажется, совершает поступки не по неведению, но по известным причинам неосознанно и в неведении. Стало быть, всякий испорченный человек (зп мпкзфеспт) не ведает, как следует поступать и от чего уклоняться, а именно из - за этого заблуждения становятся неправосудными и вообще порочными. С другой стороны, называть проступок непроизвольным, если человек не ведает, в чём польза, нежелательно, ибо сознательно избранное поведение является причиною уже не непроизвольных поступков, а испорченности (мпкзфесйб) (ведь такое неведение заслуживает осуждения), и неведение общего тоже [нельзя считать причиной непроизвольных поступков], а причина его - лишь неведение обстоятельств, от которых зависит и с которыми соотносится поступок; в этом, [в особых обстоятельствах], заключены основания для жалости и сочувствия, так как именно в неведении о каком - либо из обстоятельств и поступают непроизвольно.

Недурно было бы определить, что это за обстоятельства, сколько их, кто действующее лицо, что за поступок, с чем и при каких обстоятельствах совершается, а иногда также как и чем (скажем, каким орудием), и ради чего (например, ради спасения), и каким образом (например, мягко или грубо). Конечно, только безумец может ничего из этого не знать, ясно также, что никто не может не знать деятеля, ибо как же можно не знать по крайней мере, что это ты сам? А что человек делает, он, пожалуй, может не знать, как, например, +те, кто утверждают, что они «выпали», [потеряли сознание], во время разговора+*, или что они не знали, что разглашают неизречённое, например Эсхил - таинства, или, желая показать, как стреляет, [выстреливают на самом деле], как было с катапультой. Можно принять сына за врага, как Меропа, заостренное копьё - за копьё с шариком на конце, или камень - за пемзу. Можно также, дав питьё, чтобы спасти, убить и, намереваясь обхватить руками, как борцы, сбить с ног.

* Знаком +…+ помечаются фрагменты текста, восстановленные по смыслу.

Поскольку неведение может касаться всех обстоятельств, в которых совершается поступок, кто не знает какое - либо из них, кажется, совершил поступок невольно, особенно если он не знал самого главного, а самым главным считается условие и цель его поступка. Кроме того, поступок, который из - за неведения такого рода определяют как непроизвольный, должен заставить страдать и раскаиваться.

III. Если непроизвольное совершается подневольно и по неведению, то произвольное - это, по - видимому, то, источник чего - в самом деятеле, причём знающем те частные обстоятельства, при которых поступок имеет место. Едва ли правильно считать непроизвольным то, что совершается в ярости или по влечению (фб дйб фзхмпн е ерйфзхмйбн). Во - первых, потому, что тогда ни одно другое живое существо, ни даже ребёнок не будет поступать произвольно, а во - вторых, возникает сомнение: То ли один поступок по влечению и в ярости не бывает произволен, то ли прекрасные поступки произвольны, а постыдные - непроизвольны. Но разве это не смешно, коль причина у поступка одна? И, должно быть, нелепо утверждать, будто непроизвольны такие поступки, к которым следует стремиться, ведь и гневаться на что - то следует, и влечение к чему - то испытывать, скажем, к здоровью или ученью. Считается, что непроизвольное приносит страдания, а совпадающее с влечением - удовольствия. Какая, наконец, разница с точки зрения непроизвольности, по расчёту (кбфб лпгйумпн), или в порыве ярости (кбфб фзхмпн) совершены проступки? Ведь, с одной стороны, следует избегать и тех и других, а с другой - страсти, чуждые рассуждения, не менее свойственны человеку, [нежели разумный расчёт]. А значит, поступки в порыве ярости и по влечению свойственны человеку, и потому такие поступки нелепо считать непроизвольными.

IV. Вслед за разграничением произвольного и непроизвольного идёт изложение вопроса о сознательном выборе (рспбйсеуйт), [то есть о преднамеренности], ведь он самым тесным образом связан с добродетелью и ещё в большей мере, чем поступки, позволяет судить о нравах. Кажется, впрочем, что сознательный выбор и есть произвольное, однако [эти понятия] не тождественны, но [понятие] произвольного шире: К произвольному причастны и дети, и другие живые существа, а к сознательному выбору - нет, и внезапные поступки произвольными мы называем, а сознательно избранными - нет.

Вероятно, неправильно определяют сознательный выбор как влечение, яростный порыв, желание или определённое мнение.

Во - первых, если влечение и яростный порыв - общее [свойство рассуждающего и нерассуждающего], то выбор, напротив, ничему, что не рассуждает (фб блпгб), не свойствен. Во - вторых, невоздержный поступает по влечению, но не по выбору, а воздержный, напротив, по выбору, но не по влечению. И влечение противоположно сознательному выбору, а влечение влечению - нет. Далее, влечение связано с удовольствием и страданием, а сознательный выбор ни к тому, ни к другому отношения не имеет.

Ещё меньше сознательный выбор походит на порыв ярости; в самом деле, что делается в ярости, меньше всего, как кажется, сообразуется с сознательным выбором.

Но это тем не менее и не желание, хотя представляется весьма близким ему; дело в том, что сознательный выбор не бывает связан с невозможным, и, если кто - нибудь скажет, что он сознательно избрал невозможное, его, должно быть, примут за глупца. Но желание бывает и невозможного, например бессмертия. Бывает и такое желание, которое никоим образом не может осуществиться благодаря самому [данному человеку], например желание, чтобы в состязании победил определённый актёр или атлет, однако сознательному выбору подлежат не такие вещи, а только те, что считают от себя зависящими. Далее, если желание [направлено] скорее на цель, то сознательный выбор имеет дело со средствами к цели, например, мы желаем быть здоровыми и мы желаем быть счастливыми и так и говорим: [«Желаю быть здоровым или счастливым»], но выражение: «Мы избираем быть здоровыми или счастливыми», нескладно. В целом выбор, похоже, обращён на то, что зависит от нас.

Наконец, мнением выбор тоже не будет. Действительно, мнение, кажется, бывает обо всём, то есть о вечном и невозможном, с таким же успехом, как о зависящем от нас, и различают ложные и истинные мнения, а не порочные и добродетельные, что же касается сознательного выбора, то он [определяется], скорее, в этих [последних понятиях]. Поэтому, вероятно, никто вообще не говорит, что сознательный выбор тождествен мнению и даже что он тождествен определённому мнению; в самом деле, каковы мы [сами], зависит от того, благо или зло мы выбираем, а не от того, какие у нас мнения. И мы сознательно выбираем, что из таких, [то есть благих и дурных вещей] принять и чего избежать, а мнения мы составляем о том, что такое благо и зло, кому это полезно или в каком смысле, но о том, принять или избежать, едва ли составляем мнения. Кроме того, сознательный выбор хвалят, скорее, за то, что [выбрано] должное, то есть за верность (псфзпт), мнение же [одобряют] за истинность (блефзпт). Наконец, сознательно мы выбираем то, что мы прежде всего знаем как благо, а мнение мы составляем о том, чего толком не знаем.

Делают наилучший выбор и составляют наилучшее мнение, по - видимому, не одни и те же люди, но некоторые довольно хорошо составляют мнение, однако из - за порочности избирают не то, что должно. Не имеет значения, возникают ли мнения до того, как сделан выбор, или после того: Мы ведь обсуждаем не это, а тождествен ли он какому - либо мнению.

Если ничто из названного [выше] не есть сознательный выбор, то что же он тогда такое и каков он? Итак, с одной стороны, сознательный выбор явно произведён, с другой - не всё, что произвольно, - предмет сознательного выбора (рспбйсефпн). Тогда это, наверное, то, о чём заранее принято решение? Ведь сознательный выбор [сопряжён] с рассуждением и размышлением. На это, кажется, указывает и само название: Рспбйсефпн - «нечто, избранное перед другими вещами» (рсп зефеспн збйсефпн).

V. Обо всём ли принимается решение (впхлехпнфбй), и всё ли предмет решения (впхлехфпн), или же для некоторых [вещей] решение (впхле) невозможно? Предметом решения, вероятно, следует называть не то, о чём может принять решение какой - нибудь глупец или безумец, но то, о чём его принимает разумный человек.

Никто не принимает решения о вечном, скажем, о космосе или о несоизмеримости диаметра и стороны квадрата, а также и о том, что, изменяясь, всегда изменяется одинаково, будь то по необходимости, или по природе, или по какой - то иной причине (как, например, солнцевороты или восходы). Не принимают решений ни о том, что всякий раз бывает по - разному (как засухи и дожди), ни о случайном (как, например, находка клада). Но и о человеческих делах не обо всех без исключения принимают решения (скажем, никто из лакедемонян не решает, какое государственное устройство было бы наилучшим для скифов, ибо здесь ничего от нас не зависит).

А принимаем мы решения о том, что зависит от нас и осуществляется в поступках. Это - то нам и осталось [рассмотреть]. В самом деле, причинами принято считать природу, необходимость, случай, а кроме того, ум и всё, что исходит от человека. А среди людей все принимают решение о том, что осуществляется ими самими в поступках. О точных и самодостаточных [знаниях, или] науках, например, о правописании, не может быть решения, ибо мы не сомневаемся, как следует писать, но о том, что зависит от нас и не всегда бывает одинаково, мы принимаем решения, например о том, что связано с искусством врачевания или наживания денег, и в делах кораблевождения по сравнению с гимнастикой мы скорее принимаем решения, причём тем скорее, чем менее подробно [наука кораблевождения разработана]. Подобным же образом принимаются решения и в остальных случаях, и скорее в искусствах, чем в науках, [то есть знаниях точных], потому что в первом случае у нас больше сомнений. Решения бывают о том, что происходит, как правило, определённым образом, но чей исход не ясен и в чём заключена [некоторая] неопределённость. Для важных дел, не будучи уверены, что мы сами достаточно [умны] для принятия решений, мы приглашаем советчиков.

Решение наше касается не целей, а средств к цели, ведь врач принимает решения не о том, будет ли он лечить, и ритор - не о том, станет ли он убеждать, и государственный муж - не о том, будет ли он устанавливать законность, и никто другой из прочих мастеров [не сомневается] в целях, но, поставив цель, он заботится о том, каким образом и какими средствами её достигнуть, и если окажется несколько средств, то прикидывают, какое самое простое и наилучшее, если же достижению цели служит одно средство, думают, как её достичь при помощи этого средства, и что будет средством для этого средства, покуда не дойдут до первой причины, находят которую последней.

Принимая решение, занимаются как бы поисками и анализом описанным выше способом (так же как в задачах на построение).

Однако не всякие поиски оказываются приниманием решения (впхлехуйт), например в математике, зато всякое принимание решения - поиски, и что в анализе последнее - первое по возникновению. И если наталкиваются на невозможность [осуществления], отступаются (например, если нужны деньги, а достать их невозможно) ; когда же [достижение цели] представляется возможным, тогда и берутся за дело. «Возможно» то, что бывает благодаря нам, ведь [исполнение чего - то] благодаря друзьям и близким в известном смысле тоже зависит от нас, так как в нас источник [действия]. Поиски здесь обращены в одних случаях на орудия, в других - на их употребление, так и во [всём] остальном: В одном случае - на средства, в другом - на способ, то есть на исполнителя (дйб фйнпт).

Как сказано, человек - это, конечно, источник поступков, а решение относится к тому, что он сам осуществляет в поступках, поступки же совершаются ради чего - то другого. Действительно, не цель бывает предметом решения, а средства к цели, так же как и не отдельные вещи (скажем, хлеб ли это? Или должным ли образом он испечён?), - это ведь дело чувства, и если по всякому поводу будешь принимать решение, то уйдёшь в бесконечность.

Предмет решения и предмет выбора одно и то же, только предмет выбора уже заранее строго определён, ибо сознательно выбирают то, что одобрено по принятии решения, потому что всякий тогда прекращает поиски того, как ему поступить, когда возвёл источник [поступка] к себе самому, а в себе самом - к ведущей части души (фп зегпхменпн), ибо она и совершает сознательный выбор. Это ясно и на примере древних государственных устройств, изображённых Гомером, ибо цари извещали народ о выборе, который они уже сделали. Если предмет сознательного выбора есть предмет решения, устремлённого к зависящему от нас, то сознательный выбор - это, пожалуй, способное принимать решения стремление (впхлехфйке псечйт) к зависящему от нас; в самом деле, приняв решение, мы выносим свой суд и тогда согласуем наши стремления с решением.

Итак, будем считать, что в общих чертах мы описали сознательный выбор, а именно: С какого рода [вещами] он имеет дело, и показали, что он касается средств к цели.