Никомахова этика

"Никомахова этика" или "Этика Никомаха" — одно из трёх этических сочинений Аристотеля. Счастье как предмет этики, которое Аристотель определяет как "деятельность души в полноте добродетели". Нравственные или этические добродетели из привычек-нравов.

Рубрика Этика и эстетика
Вид учебное пособие
Язык русский
Дата добавления 18.12.2013
Размер файла 350,8 K

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Пожалуй, во всех подобных случаях имеет место то, что видится добропорядочному. Если же такое определение, как кажется, удачно и в каждом отдельном случае мерой является добродетель и добродетельный человек как таковой, то и «удовольствиями» будут, пожалуй, те вещи, что кажутся ему удовольствиями, а «доставлять удовольствие» будет то, чем он наслаждается.

Ничего удивительного, если отвратительное для этого человека кому - нибудь покажется доставляющим удовольствие, ведь много есть [видов] человеческого растления и уродства. Но это не то, что [в действительности] доставляет удовольствие, а то, что доставляет его соответствующим людям с соответствующими наклонностями.

Поэтому ясно, что удовольствия, которые согласно считаются позорными, не следует признавать удовольствиями, кроме как для растленных людей. Но среди тех удовольствий, что считаются добрыми, какой род удовольствий или какое именно удовольствие следует признать свойственным человеку? Может быть, это явствует из [рассмотрения] деятельностей? Удовольствия ведь сопутствуют деятельностям.

Итак, одна ли деятельность или несколько свойственны совершенному и блаженному мужу, всё равно удовольствия, которые придают совершенство [и полноту] этим деятельностям, должны определяться как в собственном смысле удовольствия человека; остальные удовольствия, так же как [соответствующие] деятельности, будут занимать вторую или ещё более низкую ступень.

VII. После того как было сказано о добродетелях, дружбах и удовольствиях, осталось в общих чертах описать счастье, раз уж мы полагаем его целью всего человеческого. Наше рассуждение будет, вероятно, лишь более отчётливым, если повторить сказанное ранее.

Итак, мы сказали, что счастье - это не склад, [или состояние, души], ибо тогда оно было бы и у того, кто проспал всю жизнь, кто живёт, как растение, или у того, кто претерпел величайшие несчастья. Если же и такое не годится, то, скорее, счастье следует относить к деятельности, как и было сказано в предыдущих [рассуждениях], причём из деятельностей одни необходимы и заслуживают избрания ради других, а вторые заслуживают его сами по себе, то ясно, что счастье следует полагать одной из деятельностей, заслуживающих избрания сами по себе, и не одной из тех, что существуют ради чего - то другого, ведь счастье нужды ни в чём не имеет, но довлеет себе.

Сами же по себе заслуживают избрания те деятельности, в которых ничего помимо [самой] деятельности не ищут. Именно такими считаются поступки сообразно добродетели, ибо совершение прекрасных и добропорядочных [поступков] относится к заслуживающему избрания ради себя самого.

Такими являются и развлечения, доставляющие удовольствия, потому что их избирают не ради других [благ]: От них ведь, скорее, бывает вред, а не польза, [ибо из - за них] не уделяют внимания своему телу и имуществу. К такого рода времяпрепровождению прибегают большинство тех, кого почитают счастливыми, и тираны потому высоко ставят остроумных при подобном провождении времени; дело в том, что во всём, к чему бывает тяга у тиранов, такие люди умеют сделать себя источником удовольствий, а в таких людях тираны нуждаются.

Потому эти развлечения и считаются признаками счастья, что в них проводят свой досуг государи, но подобные [счастливцы] не доказывают, наверное, [что счастье - это развлечение], ведь от обладания властью государя не зависят ни добродетель, ни ум, а именно они - источники добропорядочных деятельностей, и если, не имея вкуса к удовольствию чистому и достойному свободнорождённого, прибегают к удовольствиям телесным, то из - за этого не следует думать, будто эти удовольствия предпочтительны, дети ведь тоже уверены, что самое лучшее это то, что ценится между ними.

Так что вполне разумно, чтобы разные вещи казались ценными детям и мужам, дурным и добрым. Вместе с тем, как говорилось уже неоднократно, и ценным является и доставляет удовольствие [в собственном смысле слова] то, что таково для добропорядочного, ибо для каждого наиболее предпочтительна деятельность в соответствии с его собственным складом и для добропорядочного тем самым такова деятельность, сообразная добродетели.

Следовательно, не в развлечениях заключается счастье, ведь это даже нелепо, чтобы целью было развлечение и чтобы человек всю жизнь работал и терпел беды ради развлечений (фпх рбйджейн). Ведь, так сказать, ради другого мы избираем всё, за исключением счастья, ибо счастье и есть цель. А добропорядочное усердие (урпхдбджейн) и труд ради развлечений кажутся глупыми и уж слишком ребячливыми (рбйдйкпн), зато развлекаться для того, чтобы усердствовать в добропорядочных [делах] (урпхдбджей), - по Анахарсису, это считается правильным, потому что развлечение напоминает отдых, а, не будучи в состоянии трудиться непрерывно, люди нуждаются в отдыхе. Отдых, таким образом, - не цель, потому что он существует ради деятельности.

Далее, считается, что счастливая жизнь - это жизнь по добродетели, а такая жизнь сопряжена с добропорядочным усердием (урпхде) и состоит не в развлечениях. И мы утверждаем, что усердие и добропорядочность (фб урпхдбйб) лучше потех с развлечениями, и что деятельность лучшей части души или лучшего человека всегда более добропорядочная и усердная. А деятельность наилучшего выше и тем самым более способна приносить счастье.

Первый попавшийся, в том числе раб, будет вкушать телесные удовольствия, наверное, ничуть не хуже самого добродетельного. Но долю в счастье никто не припишет рабу, если не припишет и участие в жизни. Ведь счастье состоит не в таком времяпрепровождении, но в деятельностях сообразно добродетели, как то и было сказано прежде.

VIII. Если же счастье - это деятельность, сообразная добродетели, то, конечно, - наивысшей, а такова, видимо, добродетель наивысшей части души. Будь то ум или что - то ещё, что от природы, как считается, начальствует и ведёт и имеет понятие (еннпйбн екзей) о прекрасных и божественных [предметах], будучи то ли само божественным, то ли самой божественной частью в нас, - во всяком случае, деятельность этого по внутренне присущей ему добродетели и будет совершенным, [полным и завершённым], счастьем.

Уже было сказано, что это - созерцательная (фзепсефйке) деятельность, что, вероятно, представляется согласованным с предыдущими рассуждениями и с истиной. Действительно, эта деятельность является высшей, так как и ум - высшее в нас, а из предметов познания высшие те, с которыми имеет дело ум. Кроме того, она наиболее непрерывная, потому что непрерывно созерцать мы скорее способны, чем непрерывно делать любое другое дело.

Мы думаем также, что к счастью должно быть примешано удовольствие, а между тем из деятельностей, сообразных добродетели, та, что сообразна мудрости, согласно признана доставляющей наибольшее удовольствие. Во всяком случае, принято считать, что философия, [или любомудрие], заключает в себе удовольствия, удивительные по чистоте и неколебимости, и, разумеется, обладающим знанием проводить время в [созерцании] доставляет больше удовольствия, нежели тем, кто знания ищет. Да и так называемая самодостаточность прежде всего связана с созерцательной деятельностью, ибо в вещах, необходимых для существования, нуждается и мудрый, и правосудный, и остальные, но если этим достаточно обеспечены, то правосудному нужны ещё и те, на кого обратятся и вместе с кем будут совершаться его правосудные дела (подобным образом обстоит дело и с благоразумным, и с мужественным, и с любым другим добродетельным человеком), мудрый же и сам по себе способен заниматься созерцанием, причём тем более, чем он мудрее. Наверное, лучше [ему] иметь сподвижников, но он всё равно более всех самодостаточен.

Далее, одну эту деятельность, пожалуй, любят во имя неё самой, ибо от неё ничего не бывает, кроме осуществления созерцания (рбсб фп фзепсеубй), в то время как от деятельностей, состоящих в поступках, мы в той или иной степени оставляем за собой что - то помимо самого поступка.

Далее, считается, что счастье заключено в досуге, ведь мы лишаемся досуга, чтобы иметь досуг, и войну ведём, чтобы жить в мире. Поэтому для добродетелей, обращённых на поступки, область деятельности - государственные или военные дела, а поступки, связанные с этими делами, как считается, лишают досуга, причём связанные с войной - особенно (никто ведь не собирается (збйсейфбй) ни воевать ради того, чтобы воевать, ни готовить войну ради неё самой, ибо невероятно кровожадным покажется тот, кто станет даже друзей делать врагами, лишь бы сражаться и убивать). И деятельность государственного мужа тоже лишает досуга, потому что помимо самих государственных дел он берёт на себя господство (дхнбуфейб) и почёт, может быть, даже счастье для самого себя или граждан, при том, что оно отлично от [собственно] государственной деятельности; его - то мы и исследуем, разумеется, как отличное [от политической деятельности].

Итак, поскольку из поступков сообразно добродетели государственные и военные выдаются красотой и величием, но сами лишают досуга и ставят перед собою определённые цели, а не избираются во имя них самих, и поскольку, с другой стороны, считается, что деятельность ума как созерцательная отличается сосредоточенностью (урпхдей) и помимо себя самой не ставит никаких целей, да к тому же даёт присущее ей удовольствие (которое, в свою очередь, способствует деятельности), поскольку, наконец, самодостаточность, наличие досуга (фп укзплбуфйкпн) и неутомимость (насколько это возможно для человека) и всё остальное, что признают за блаженным, - всё это явно имеет место при данной деятельности, постольку она и будет полным [и совершенным] счастьем человека, если охватывает полную продолжительность жизни, ибо при счастье не бывает ничего неполного.

Подобная жизнь будет, пожалуй, выше той, что соответствует человеку, ибо так он будет жить не в силу того, что он человек, а потому, что в нём присутствует нечто божественное, и, насколько отличается эта божественная часть от человека как составленного из разных частей, настолько отличается и деятельность, с ней связанная, от деятельности, связанной с [любой] другой добродетелью. И если ум в сравнении с человеком божествен, то и жизнь, подчинённая уму, божественна в сравнении с человеческой жизнью.

Нет, не нужно [следовать] увещеваниям «человеку разуметь (рзспнейн) человеческое» и «смертному - смертное», напротив, насколько возможно, надо возвышаться до бессмертия (бфзбнбфйджейн) и делать всё ради жизни (рспт фп джен), соответствующей наивысшему в самом себе, право, если по объёму это малая часть, то по силе и ценности она всё далеко превосходит.

Видимо, сам [человек] и будет этой частью его, коль скоро она является главной и лучшей [его частью]. А потому было бы нелепо отдавать предпочтение не жизни самого себя, а [чего - то] другого [в себе].

Сказанное нами ранее подойдёт и к настоящему случаю: Что по природе присуще каждому, то для каждого наивысшее и доставляет наивысшее удовольствие, а значит, человеку присуща жизнь, подчинённая уму, коль скоро человек и есть в первую очередь ум. Следовательно, эта жизнь самая счастливая.

IX. На втором месте - жизнь по [любой] другой добродетели, ибо деятельности, сообразные любой другой добродетели, тоже человеческие.

Действительно, правосудные и мужественные поступки и всё прочее, что от добродетели мы совершаем в отношении друг друга при сделках, при нужде, при всевозможных действиях (рсбчеуй) и претерпеваниях (рбфзеуй), соблюдая приличное каждому, всё это явно человеческие дела. Считается, однако, что некоторые страсти бывают у нас от тела и добродетель нрава во многих отношениях тесно связана со страстями (рбфзеуйн).

Далее, рассудительность сопряжена с добродетелью нрава, а последняя, в свою очередь, с рассудительностью, коль скоро принципы рассудительности согласуются с нравственными добродетелями, а правильность в нравственных добродетелях согласуется с рассудительностью. Поскольку же нравственная добродетель и рассудительность имеют дело со страстями, они принадлежат, видимо, составленному из разных частей, но добродетели того, что составлено из разных частей, - это человеческие добродетели, а отсюда следует, что и жизнь по этим добродетелям, и счастье - человеческие. Напротив, добродетель ума отделена от тела и страстей. Сказанного достаточно, ибо более подробный разбор выходит за пределы поставленной перед нами [задачи].

Пожалуй, и во внешнем оснащении [счастье от добродетели ума] будет нуждаться мало или, [во всяком случае], меньше, чем [счастье от нравственной добродетели]. И пусть потребность в вещах необходимых в том и другом случае будет [считаться] равной, хотя государственный муж и больше заботится о теле и тому подобном, ведь разница тут будет невелика, значительна она будет с точки зрения деятельностей.

В самом деле, у щедрого будет нужда в деньгах на щедрые поступки, и у правосудного - для воздаяния (ибо желания не явны, и люди неправосудные прикидываются, будто тоже желают делать правосудные дела), а у мужественного будет нужда в силе (дхнбмйт), если он действительно исполняет что - то относящееся к его добродетели, и [даже] у благоразумного - в возможности [вести себя так или иначе]; как ещё выяснится, таков ли данный человек, или он один из прочих?

Спорят и о том, что главнее в добродетели: Сознательный выбор или [сами] поступки, раз уж она зависит от того и другого. Ясно, что [понятие] совершенства (фп фелейпн) требовало бы того и другого вместе, при этом для поступков нужно многое, и, чем они величественней и прекрасней, тем больше.

Тому же, кто созерцает, ни в чём подобном нет нужды, во всяком случае для данной деятельности, напротив, это даже, так сказать, препятствия для созерцания, по крайней мере, это так, но в той мере, в какой созерцающий является человеком и живёт сообща с кем - то, он предпочитает совершать поступки, сообразные также и [нравственной] добродетели, а значит, у него будет потребность в подобных, [названных выше вещах], чтобы существовать как человек.

Что совершенное счастье - это некая созерцательная деятельность, станет, наверное, очевидно также из нижеследующего. В самом деле, блаженными и счастливыми мы представляем себе в первую очередь богов. Какие же поступки нужно им приписать? Может быть, правосудные? Но разве боги не покажутся смешными при заключении сделок, возвращении вкладов и при всех подобных делах? Тогда, может быть, представить их мужественными, стойкими в опасностях и идущими на риск, потому что это прекрасно? А может быть, щедрыми? Однако кому станут они давать? Да и нелепо, если у них будет монета или что - то в этом роде. А благоразумные поступки, в чём бы они могли состоять? Разве не унизительна для богов похвала за то, что у них нет дурных влечений? Если перебрать всё, то обнаружится, что всё ничтожно и недостойно богов. И тем не менее все представляют себе богов живыми, а значит, и деятельными. Не спят же они, в самом деле, словно Эндимион?

Но если у живого отнять поступки и, более того, если отнять творчество, что тогда остаётся, кроме созерцания? Следовательно, деятельность бога, отличающаяся исключительным блаженством, будет созерцательной, и таким образом из человеческих деятельностей та, что более всего родственна этой, приносит самое большое счастье.

Доказательство сему и в том, что остальные [живые существа], будучи полностью лишены такой деятельности, не имеют доли в счастье.

Итак, для богов вся вообще жизнь блаженна, а для людей - лишь настолько, насколько присутствует в ней некое подобие такой деятельности. Из других же живых существ ни одно не бывает счастливо, поскольку они никак не причастны созерцанию.

Таким образом, насколько распространяется созерцание, настолько и счастье, и в ком в большей степени присутствует [способность] созерцать, в том - и [способность] быть счастливым, причём не от привходящих обстоятельств, но от [самого] созерцания, ибо оно ценно само по себе. Так что счастье будет видом созерцания.

X. Будет, однако, нужда и во внешних благоприятных обстоятельствах, коль скоро речь идёт о человеке. Ведь природа человека не самодостаточна, чтобы [можно было] заниматься [только] созерцанием, но нужно ещё, чтобы тело было здорово, чтобы была пища и прочий уход. Тем не менее не следует всё - таки думать, что, кто будет счастлив, будет нуждаться во многом и большом, хотя и невозможно быть блаженным без внешних благ. Действительно, [наша] самодостаточность и то, как мы поступаем, не зависит от избытка, и, не будучи владыкой (бскзпн) земли и моря, можно совершать прекрасные поступки. Даже между людьми средними найдётся кто - то, кто способен поступать сообразно добродетели. Это можно видеть со всей ясностью: По общему мнению, частные лица (йдйпфбй) совершают добрые поступки не хуже, но даже лучше государей. И довольно, чтобы имелось столько благ, [сколько у обычного, среднего человека], ибо счастлива будет жизнь у занятого деятельностью сообразной добродетели.

И Солон, наверное, удачно изображал счастливых, говоря, что это люди среднеобеспеченные внешними благами, совершившие, по его мнению, наипрекраснейшие поступки и прожившие жизнь благоразумно: В самом деле, у владеющих средним достатком есть возможность совершать поступки, какие должно.

Похоже, и Анаксагор представлял себе счастливого не богачом и не государем, когда сказал, что не удивился бы, если бы большинству какой - нибудь [счастливец] показался странным. [Большинство] ведь судит по внешним благам, такие только и чувствуя.

Итак, мнения мудрецов, как кажется, согласуются с нашими рассуждениями. Такое согласие внушает, конечно, известное доверие, но об истине в связи с поступками судят по делам и из [самого] образа жизни, ибо главное заключается здесь. Итак, нам следует посмотреть на высказанные ранее [суждения] применительно к делам и образу жизни, и, если они согласуются с делами, следует их принять, а если противоречат, следует представить их [диалектическими] рассуждениями.

Кто проявляет себя в деятельности ума (зп кбфб нпхн енесгпн) и почитает ум, видимо, устроен наилучшим образом и более всех любезен богам. Ибо если боги, как принято считать, уделяют какое - то внимание человеческим делам, то было бы вполне понятно, если бы боги наслаждались самым лучшим и самым для них родственным (а это, видимо, ум) и если бы воздавали добром тем людям, кто больше всего его любит и ценит, за то, что они внимательны к любезному (фб рзйлб) богам и поступают правильно и прекрасно. Нет сомнения, что всё это в первую очередь имеется у мудреца. А значит, он всех любезней богам. Он же, видимо, и самый счастливый, так что и в этом смысле мудрец выходит счастливцем по преимуществу.

XI. Итак, если об этих вещах и о добродетелях, а также о дружеских отношениях и удовольствиях в общих чертах сказано достаточно, то надо ли думать, что цель, избранная нами прежде, достигнута? Или же, как говорят, цель всего, что имеет отношение к поступкам, не в том, чтобы охватить созерцанием и знать каждый предмет, но, скорее, в том, чтобы осуществлять сами поступки. И в случае с добродетелями недостаточно знать, [что это такое], но нужно стараться обладать ими и их применять или ещё как - то становиться добродетельными.

Так что если бы самих по себе рассуждений было достаточно (зпй лпгпй бхфбскейт), чтобы сделать людей добрыми, эти [рассуждения] по праву получили бы, сказал Феогнид, множество великих наград, и нужно было бы ими обзавестись.

Но в действительности оказывается, что силой [рассуждения] можно подстегнуть и подвигнуть возвышенных (елехфзесйпхт) между юношами, а нрав благородный и воистину любящий прекрасное заставить вдохновляться [одной] добродетелью, однако обратить к нравственному совершенству большинство [рассуждения] не способны, потому что большинству людей по природе свойственно подчиняться не чувству стыда, а страху и воздерживаться от дурного не потому, что это позорно, но опасаясь мести. Живя страстью, они, конечно, ищут присущих им удовольствий и того, что их сулит, а избегают страданий, противоположных [присущим им удовольствиям], но о прекрасном и поистине доставляющем удовольствие они не имеют понятия, поскольку не знают его вкуса.

Какое же рассуждение могло бы переменить таких - то людей? Ведь невозможно и, во всяком случае, непросто с помощью рассуждения совершить перемену в том, что издавна воспринято нравами. Так что, наверное, нужно быть довольными, если, располагая всем, благодаря чему, по нашему мнению, становятся добрыми, мы смогли получить толику добродетели.

Одни думают, что добродетельными бывают от природы, другие - что от привычки, третьи - что от обучения. Ясно, разумеется, что присутствие в нас природного от нас не зависит, но в силу неких божественных причин дастся поистине удачливым.

Рассуждение же и обучение, пожалуй, не для всех имеют силу, а нужно, чтобы душа слушателя благодаря привычкам заранее была подготовлена для правильного наслаждения и ненависти, подобно [вспаханной] земле, [готовой] взрастить семя. Ведь кто живёт по страсти, пожалуй, и слушать не станет рассуждения, которые отвращают [его от страсти], а если и станет, не сообразит, [что к чему]. Как же при таком складе можно переубедить? И вообще, страсть, по - видимому, уступает не рассуждениям, а насилию. Итак, надо, чтобы уже заранее был в наличии нрав, как бы подходящий для добродетели, любящий прекрасное и отвергающий постыдное.

Получить смолоду правильное руководство [на пути] к добродетели трудно, если не быть воспитанным соответствующими законами, ведь жить благоразумно и выдержанно большинству не доставляет удовольствия, и особенно молодым. Именно поэтому воспитание и занятия должны быть установлены по закону, так как близко знакомое (ухнефзе) не будет причинять страданий.

Однако, вероятно, недостаточно в молодости получить правильное воспитание и встретить внимание, напротив, поскольку уже будучи мужем, надо заниматься подобными вещами и приучаться к ним, постольку мы будем нуждаться в законах, касающихся этих вещей и вообще охватывающих всю жизнь. Ведь большинство, скорее, послушны принуждению, нежели рассуждению, а взысканию - скорее, нежели прекрасному.

Недаром некоторые уверены, что законодателям следует призывать и понуждать к добродетели во ими прекрасного, [понимая при этом], что прислушаются те, кто благодаря привычке уже продвинут в сторону добра, а на непослушных и людей сравнительно худой породы (брзхеуфеспй) налагать наказания и возмездия, неисправимых же вообще изгонять вон из государства, ибо добрый человек, соотносящий свою жизнь с нравственной красотой, будет повиноваться суждению, а дурной в стремлении к удовольствию обуздывается страданием, словно скот ярмом. Потому и говорят, что страдания эти должны быть такими, какие в наибольшей мере противодействуют излюбленным удовольствиям.

Так что если, как говорилось, добродетельный должен быть хорошо (кблпт) воспитан и приучен [к хорошему] и если в таком случае он должен проводить жизнь в добрых занятиях и ни волей, ни неволей не совершать дурных поступков, то это, скорее всего, бывает у тех, кто по образу жизни так или иначе подчиняется уму и правильному порядку, причём обладающему силой (йукзхт). Но предписание отца не является ни применением силы (фп йукзхспн), ни принуждением (фп бнбгкбйпн), а значит, и вообще не является таковым [приказание] одного человека, коль скоро он не царь или кто - то в этом роде.

Закон же имеет принудительную силу (бнбгкбуфйке дхнбмйт), поскольку является суждением (лпгпт), основанным так или иначе на рассудительности или уме. И если к людям, которые противодействуют нашим порывам, мы испытываем вражду, даже если они поступают правильно, то закон, устанавливая доброе, не бывает ненавистен.

Только в государстве лакедемонян и, может быть, в немногих других законодатель, видимо, уделил внимание воспитанию и занятиям [молодёжи], а в большинстве государств к таким вещам нет внимания и каждый живёт, как желает, наподобие циклопа, «право творя над детьми и супругой».

Поэтому самое лучшее - это чтобы появилось общественное внимание к таким вещам, причём правильное.

Но если общественное внимание [к воспитанию] отсутствует, тогда, видимо, каждому подобает способствовать своим детям и друзьям [в достижении] добродетели [и уметь это осуществлять] или, по крайней мере, сознательно избирать это. К [воспитанию] же, как может показаться, более всего способен тот, кто, как следует из сказанного, научился создавать законы (нпмпфзефйкпт гйнпсбенпт). Ведь ясно, что общественное внимание [к воспитанию] возникает благодаря законам, причём доброе внимание - благодаря добропорядочным законам. Писаные это законы или неписаные, один человек или многие будут благодаря им воспитаны, едва ли будет иметь значение, так же как не имеет это значения в музыке или гимнастике и в других занятиях.

В самом деле, подобно тому как в государствах имеет силу законное и то, что в нравах [общества], так и даже ещё в большей степени в семьях силу имеют суждения отца и его привычки из - за близкого с ним родства и из - за его благодеяний, ведь [в домочадцах] заложена любовь [к главе семьи], и они от природы [ему послушны].

Кроме того, воспитание каждого по отдельности (зе кбфз зекбуфпн рбйдейб) отличается от воспитания общественного (збй кпйнбй), подобно [отличию общего и частного случая] во врачебном деле; так, по общему правилу, при жаре нужны покой и голодание, но определённому больному, может статься, не нужны, и кулачный боец не всех, наверное, обучает одному и тому же приёму борьбы.

Придётся признать, однако, что при внимании [к воспитанию] в частном порядке (йдйбт ерймелейбт) в каждом отдельном случае достигается большая точность, ибо каждый тогда получит то, что ему больше подходит. Но и к каждому врач и учитель гимнастики и всякий другой мог бы с наибольшим успехом проявлять внимание, зная общие правила (фп кбфзплпх) : Что, мол, годится для всех и что для таких - то (науки ведь имеют дело с общим, как говорят и как оно и есть). Вместе с тем ничто, видимо, не мешает, чтобы один человек осмыслил (ерймелефзенбй) правильно, даже и не обладая научным знанием, но тонко различая благодаря опыту, что происходит в каждом отдельном случае; так, иные слывут самыми лучшими врачами для самих себя, хотя ничем не способны поддержать [здоровье другого]. Тем не менее во всяком случае тому, кто хочет стать мастером и быть способным охватывать предмет умозрением, - тому, надо полагать, следует прибегать к общему правилу и, насколько возможно, с ним ознакомиться. Ведь сказано, что науки имеют дело с общим.

Может быть, тому, кто желает делать людей - многих или немногих - лучшими, уделяя внимание [их воспитанию], надо постараться научиться создавать законы, коль скоро благодаря законам мы можем стать добродетельными. Конечно, не всякий способен правильно наставить кого бы то ни было, кого ему предложено [воспитывать], а если кто и способен, то это знаток, так же как во врачебной науке и в прочих [делах], в которых [потребны] своего рода внимание [к другим] и рассудительность.

А потому не нужно ли теперь тщательно рассмотреть, от чего и как можно обрести качества законодателя? Может быть, как и в других случаях, [учиться надо] у государственных мужей? Ибо мы сочли, что законодательное искусство - часть государственного. Но может быть, с государственным искусством дело обстоит не так, как с прочими науками и умениями (дхнбмейт)? Ибо в других случаях, как мы видим, одни и те же люди и передают свои способности (дхнбмейт) [детям], и проявляют их сами в своей деятельности, как, скажем, врачи и художники, обучать же государственным делам (фб рплйфйкб) берутся софисты, но ни один из них не действует [в этой области], а те здесь действуют, кто занимается делами государства, однако они, надо полагать, действуют так благодаря известной способности и, скорее, руководствуясь опытом, а не мыслью. Они - то, оказывается, не пишут и не произносят речей о таких [предметах, как политика], хотя, может статься, это было бы прекраснее, чем в суде и в народном собрании, и, наконец, они не сделали государственными людьми своих сыновей или кого - нибудь из друзей. А это было бы вполне разумно, умей они [воспитывать], ибо они не могли бы оставить своим государствам лучшего наследства, да и сознательно избрать для самих себя и для самых близких друзей что - либо важнее такой способности. Впрочем, и опыт, наверное, не мало прибавляет к способности, иначе не становились бы государственными людьми благодаря близкому знакомству с государственной жизнью. Вот почему тем, кто тянется к знанию государственных дел, нужен, надо полагать, ещё и опыт.

А кто из софистов обещает научить [искусству управлять государством], слишком явно далёк от того, чтобы это сделать. Софисты ведь вообще не знают ни того, что такое [политика], ни к чему она имеет отношение, иначе они бы не ставили её в один ряд с риторикой или ниже её и не думали бы, что легко дать законодательство, собрав законы, пользующиеся доброй славой о том, что можно выбрать самые лучшие законы, они говорят так, будто выбор не зависит от соображения, а умение судить правильно не имеет огромной важности при выборе, так же как в музыке. Действительно, в каждом деле опытные правильно судят о том, что сделано (ейгб), и соображают, посредством чего и как исполняется [работа] и что к чему подходит. Что же касается неопытных, то они должны быть довольны, если от них не скроется, хорошо сделана работа (есгпн) или плохо, как, скажем, в живописи.

Законы между тем похожи на произведения (есгб) государственного искусства. Как же тогда по ним научиться создавать законы или судить, какие самые лучшие? Мы же видим, что и врачами становятся не по руководствам, и это несмотря на то, что [сочинители подобных руководств] стараются всё - таки не только назвать лечение, но, предварительно разобрав, какие бывают склады [людей, указать], как может быть исцелён [такой - то больной], и как надо лечить каждого в отдельности. Но если для опытных это считается подспорьем, то для не владеющих научным знанием это бесполезно. А раз так, то своды законов и [описаний] государственных устройств только тем, должно быть, сослужат добрую службу, кто способен охватить их умозрением (фзепсеуей) и рассудить (ксйнбй), что в них хорошо (кблпт) или, напротив, [плохо, ] и каким государствам какие подходят законы. Но тем, кто пересмотрит такие [собрания], не имея соответствующего склада [и навыка], тем не будет дано правильно судить об этих вещах, разве только совершенно случайно, однако они, возможно, станут больше соображать в таких вопросах.

Поскольку же наши предшественники оставили без разбора вопрос о составлении законов, лучше, вероятно, рассмотреть его с большим вниманием, а значит, и вопрос о государственном устройстве в целом, чтобы так философия, касающаяся человеческих дел, получила по возможности завершённость [и полноту].

Прежде всего мы постараемся проверить, не высказали ли наши предшественники что - нибудь правильное в частностях, затем, исходя из сопоставления государственных устройств, постараемся охватить умозрением, какие причины сохраняют и уничтожают государства [вообще] и какие [служат сохранению и уничтожению] каждого [вида] государственного устройства, а также по каким причинам одними государствами управляют хорошо, а другими плохо. Ведь охватив это умозрением, мы скорее, наверное, узнаем, какое государственное устройство является наилучшим, каков порядок при каждом [государственном устройстве], какие законы и обычаи (ефзе) имеют в нём силу. Сделав таким образом зачин, перейдём к рассуждению.

Комментарии

Это - трактат о счастье, о том, как достичь счастливой жизни, или блаженства. Написан Аристотелём зрелого возраста и посвящён то ли отцу, то ли сыну, рано умершему, оба носили имя Никомах. Философские направления, как известно, именуются путём прибавления частицы: «Изм» к категории, которая для мыслителей этого направления считается базисной. Трудно придумать в данном случае термин на русском языке, древнегреческий это позволяет. И придумано название эвдемонизм для направления, в котором счастье признаётся высшей целью жизни. От эв - благо, и даймоний - дух, получается что - то вроде благодушия, душевного покоя. Так что «Никомахова этика» считается выдающимся памятником античного эвдемонизма. Тут читатель может спросить: А как же иначе, что ещё, кроме счастья, может быть высшей целью жизни? Ну, хотя бы свобода, - так говорят современные философы. И разъясняют, что в жизни вполне возможны ситуации, когда человек стоит перед выбором: Счастье или свобода. Греки перед таким выбором не стояли.

«Никомахова этика» состоит из десяти книг. Структура сочинения довольно чёткая. Она задана ясным принципом: Подробно рассмотреть добродетели, чтобы понять всё, связанное со счастьем. Ибо счастье - это деятельность души в полноте добродетели. Вот они и рассматриваются, добродетели, на протяжении многих страниц, весьма подробно.

Книга первая. В ней анализируется исходное понятие - счастье. Человека, ориентированного на либеральные ценности, может разочаровать то, что учение о счастье, которое Аристотель собирается изложить, оказывается наукой о государстве. Разумеется, никакого этатизма или превознесения государства в современном смысле здесь нет. Всё проще. Поскольку человек, по Аристотелю, - существо политическое, то есть живущее в полисе (государстве), ясно, что там он и может достичь счастья. А наше понимание государства иного рода. Любопытна классификация образов жизни: Государственный, созерцательный и, пардон, скотский. Последний избирает большинство, это - жизнь, полная грубых чувственных наслаждений. Государственный образ жизни ведёт человек деятельный, тот, для которого счастье связано с почётом. Но лучший образ жизни - созерцательный. Речь идёт о размышлении, познании истины ради неё самой, а не ради какой - либо пользы. Ясно, почему это так. Ведь счастье есть деятельность, сообразная с добродетелью, а высшей добродетелью является разум. В конце книги первой вводится различение добродетелей на мыслительные (дианоэтические) - мудрость, сообразительность, рассудительность и нравственные (этические) - щедрость, благоразумие.

Книга вторая разъясняет природу добродетелей того и другого вида.

Мыслительные добродетели формируются обучением, а нравственные - привычкой. И то, и другое предполагает многократное повторение. Пожалуй, подходящее здесь слово - упражнение, то есть работа, смысл которой не столько в единичном результате, сколько в обретении навыков. Аристотель ясно высказывается о цели этики - не просто знать, что такое добродетель, а стать добродетельным. В сфере нравственной нечего рассуждать, надо совершать нравственные поступки.

Хотя вся «Никомахова этика» посвящена исследованию добродетели, время от времени Аристотель даёт этому главному понятию краткие определения. Вот и здесь мы находим определение добродетели «по родовому понятию». Оказывается, что это - нравственные устои или склад души. Это то, в силу чего мы хорошо или дурно владеем своими страстями.

В этой книге Аристотель приступает к изложению своего, ставшего знаменитым, учения о середине, можно сказать, золотой середине. Это то, что не избыточно и не недостаточно: Избыток и недостаток губительны для добродетели. Излюбленное занятие Аристотеля - давать определения разным добродетелям как серединным состояниям. Например, мужество - это обладание серединой между страхом и отвагой. Или щедрость - это середина между мотовством и скупостью.

Книга третья начинается с разграничения произвольных и непроизвольных поступков. Непроизвольное совершается подневольно и по неведению. Иными словами, здесь на первом месте внешние условия. А при произвольных действиях главную роль играет мотив - нечто внутреннее. Далее рассматривается вопрос о сознательном выборе и принятии решений. Это необходимо, чтобы показать, что добродетели произвольны и зависят от нас.

Аристотель весьма конкретен, он предпочитает простые примеры и разборы обыденных ситуаций. Ему надо сосчитать число добродетелей, взяв каждую в отдельности и рассмотрев, какова она, к чему относится и как проявляется. Много говорится, например, о мужестве. Для греков, а особенно для римлян, эта добродетель была на втором месте после мудрости. «Мужественные решительны в деле, а перед тем спокойны», - пишет Аристотель. Ясно, о каком деле речь - о войне. Но не только в битве проявляется мужество. Всего видов мужества Аристотель насчитывает пять. Кроме воинского, ещё гражданское, из тех, что могут быть названы кратко. Далее можно перечислить: Немужественен тот, кто легко впадает в гнев, кто самонадеян и кто пребывает в незнании.

Противоположные им - мужественны. В конце книги подробно рассматривается вопрос, о том, что есть благоразумие.

Книга четвёртая. По порядку исследования в этой книге присутствуют следующие добродетели: Щедрость, великолепие, величавость, ровность, любезность. Человеку нашего времени слова: «Величавость» и: «Великолепие» мало о чём говорят. О других добродетелях из этого списка мы знаем или догадываемся. Чтение Аристотеля позволяет нам и узнать, и уточнить.

Любопытно, что учение о середине формально предполагает существование для каждой добродетели крайних состояний - того, во что превращается добродетель при избытке или недостатке. Но в языке не всегда находятся слова, выражающие эти состояния. Есть такие слова для мужества и щедрости, а для ровности нет. Точнее, само слово: «Ровность» не обозначает точно ту золотую середину, которой надо обладать, чтобы быть добродетельным. И для соответствующих крайностей нет слов. «Мы относим к середине ровность, которая отклоняется в сторону недостатка», - пишет Аристотель. А страсть, вокруг которой обсуждается тема ровности, есть гнев. Не обладающие этой добродетелью гневливы, горячи, жёлчны, злобны.

Смысл великолепия можно понять, зная соответствующие крайности. Недостаток в великолепии есть мелочность, а избыток - безвкусная пышность. Эта добродетель имеет отношение к имуществу. Траты великолепного велики и подобающие. А величавость - добродетель особенная. Это, можно сказать, украшение добродетелей. Истинно величавым быть трудно, это требует нравственного совершенства. Величавых часто считают гордецами. Они равнодушны к ценностям толпы, не суетливы, даже праздны. Однако же они деятельны в великих и славных делах, каковые, естественно, не каждый день случаются. Великое - большая редкость, поэтому величавому мало что важно.

Книга пятая. Она целиком посвящена справедливости, точнее, добродетели, которая обозначается словом: «Дйкбйпухне» (латинская транскрипция).

Переводчик «Никомаховой этики», представленной в данном томе, отказался от традиции переводить «дйкбйпухне» словом: «Справедливость», предложив вместо него слово: «Правосудность». Классический русский язык это позволяет: Правосудный человек - тот, кто судит и поступает по праву. Короче говоря, в этой книге речь идёт о справедливости, праве и правосознании. Мы будем использовать слова: «Правосудность» и: «Справедливость» как синонимы. Текст весьма сложен, читателю, желающему разобраться в этой теории, надо набраться терпения.

Прежде всего Аристотель различает справедливость общую и частную. Это вроде понятного нам различения на мораль и право. Общая справедливость - величайшая из добродетелей. Это даже не отдельная добродетель, а признак гармонического единства всех других добродетелей. Здесь Аристотель солидарен с Платоном, который в «Государстве» под справедливостью понимает единство мудрости, мужества и рассудительности. Далее вводится два вида частной справедливости: Коммутативная и дистрибутивная (латынь). Термины эти появились позже, в русском языке принята соответствующая пара - распределительная и компенсаторная (уравнительная). Первая относится к ситуациям распределения благ в зависимости от статуса (достоинства), вторая - к разнообразным ситуациям обмена (простейший пример - купля - продажа).

Книга шестая. При рассмотрении добродетелей Аристотель следует определённой логике. Вначале идёт анализ нравственных добродетелей, затем «справедливость» как нечто, опирающееся на рациональное начало, и, наконец, добродетели собственно разума, или дианоэтические добродетели. К ним и переходит Аристотель в книге шестой.

Разум продуцирует мысль. Но не любая мысль рассматривается в этике, а та, которая есть начало поступков (практики). В философии Нового времени это будет названо «практическим разумом». В отличие от теоретического, или чистого. Однако одной мысли недостаточно для поступка, «мысль ничего не приводит в движение». Необходима ещё другая сила души - стремление. Это то, что сегодня мы называем волей. После этих определений Аристотель переходит к рассмотрению самих «мыслительных» добродетелей - рассудительности, мудрости, знания, сообразительности. Здесь же присутствует и совестливость. Хотя в этом ряду совестливость может показаться не вполне уместной, основания, чтобы поместить её сюда, у Аристотеля были - он не разводил слишком далеко истину и добро. Их единство мы обнаруживаем в определении совести - «правильный суд доброго человека».

Книга седьмая. Рассматривая добродетели, Аристотель противопоставляет им пороки. Это - то, чего следует избегать. Но этого мало, надо ещё избегать невоздержности и зверства. Речь идёт о том, что находится за пределами добродетелей и пороков, о том, что выше (Бог) и ниже (зверь) человеческого.

Воздержности, или выдержанности, отводится много места. Аристотель, как мыслитель, державшийся больше фактов, нежели идей, не согласен с Сократом в том, что человек поступает дурно только по неведению. Да, знание - великая вещь, но есть ещё страсти. Сократ не различает знание и его применение. А ведь знающий человек может и не применять свои знания, то есть он может знать, что поступает дурно, и не воздерживаться. Надо различать невоздержность и распущенность. Невоздержный захвачен сильным влечением. А распущенный совершает постыдный поступок, не испытывая влечения или испытывая его слабо. Потому распущенный представляется худшим.

В трактате о счастье невозможно избегнуть вопроса о телесных удовольствиях и страданиях. Ведь принято считать, что счастье сопряжено с удовольствием. Аристотель отмечает подробность «народной этимологии»: Слово: «Мбкбсйпт» (блаженный, счастливый) происходит от «кзбхсп» (радуюсь, наслаждаюсь). От того, кто считает разум «лучшей частью души», нельзя ожидать особого почтения к телесным удовольствиям. Однако Аристотель и не аскет. Он не согласен с теми, кто не относит удовольствия к благу только потому, что их ищут дети и звери. В счастливой жизни благоразумного человека должно быть место удовольствиям. А дурной человек тот, кто ищет их избытка. Понятно, почему люди вообще стремятся к удовольствиям - они вытесняют страдания.

Книга восьмая. Она посвящена добродетели, которая обозначается словом: «Рзйлйб». В русском языке есть много слов, от него образованных: «Философия», «Библиофил» и тому подобные. В данном случае речь идёт об особом отношении между людьми, о дружбе или дружественности. О том, что есть, по словам Аристотеля, «самое необходимое для жизни». Рзйлйб - это и любовь, но не та любовь, о которой толкуют персонажи платоновского «Пира». У греков было четыре слова для обозначения разных оттенков любви. Рзйлйб и Еспт - в известном смысле противоположны, как противоположны духовный покой и страсть, соединение подобных и противоположных сущностей.

Дружбу Аристотель ставит выше справедливости. Ведь когда граждане дружественны друг к другу, они не нуждаются в суде. А всего существует три вида дружбы, и различаются они по тому, ради чего люди желают друг другу благ: Одни ради блага самого по себе, другие ради удовольствия, третьи ради пользы. Возможно, читатель решит, что упоминаемая здесь польза снижает пафос и всё сводится к теме «нужного человека». Нет, в жизни бывают ситуации, когда соединение дружбы и пользы вполне нормально: Старики, замечает Аристотель, ищут не удовольствий, а помощи. Из соображений пользы дружат и государства. Но совершенная дружба устанавливается между людьми добродетельными и по добродетели друг другу подобными. Главный же признак дружбы - наслаждение взаимным общением. Поэтому скучные и сварливые люди не годятся для дружбы.

От индивидуально - психологического аспекта Аристотель переходит к социальному, рассматривая дружбу в связи с правом и государством. Такова ментальность древнего грека, государство для него - нечто иное, нежели для нас. В зависимости от типа государства по - разному складывается между людьми дружба. Одно государственное устройство более располагает к дружбе, другое менее.

Книга девятая. В ней продолжается тема дружбы. Исследователи предполагают, что восьмая и девятая книги «Никомаховой этики» составляли у Аристотеля единый трактат о дружбе, который позднее разделили на две части, чтобы сделать все десять книг соразмерными. И в этой книге, так же как в других, мы находим много тонких наблюдений и глубоких размышлений, подтверждающих мысль о неизменности человеческой природы. В главном древние греки одобряли и осуждали то, что одобряем и осуждаем мы. Любопытно рассуждение о единомыслии как признаке дружеского отношения. Это - не сходство мнений, не согласие, скажем, по научным вопросам, ибо всё это не имеет отношения к дружбе. Единомыслием обладают в том, что касается поступков. Например, единомыслие в государствах имеется тогда, когда граждане согласны между собой относительно того, что всем им нужно, когда они делают то, что приняли сообща. В вопросе Аристотеля: «К кому нужно питать дружбу в первую очередь - к самому себе или к кому - нибудь другому?» чувствуется, что слово: «Дружба» неточно передаёт греческое «рзйлйб». Но это - детали, ясно всё - таки, о чём речь. Так вот, себялюбие считается чем - то негативным, потому что под этим обычно имеется в виду неумеренное стремление к имуществу, почестям и телесным удовольствиям. Когда же человек заботится о своей нравственной красоте, никто не осудит его, не назовёт себялюбивым. Но именно такой человек - «себялюб».

В обыденном сознании очевидна мысль: Чем больше друзей, тем лучше. Аристотель вслед за Гесиодом считает, что и здесь должна быть мера. Друзей не должно быть много, как и приправы к пище. Чем больше друзей, тем более трудно ответить услугой за услугу.

Книга десятая. В размышлении о счастливой жизни нельзя избежать вопроса об удовольствиях. Им и посвящена последняя книга. Следуя заведённому им порядку рассмотрения, Аристотель вначале приводит общепринятые представления, а затем начинает анализ по существу. Из того, что говорят об удовольствиях, верно следующее: А) Удовольствие не есть собственно благо; Б) Не всякое удовольствие достойно избрания; В) Существуют некоторые удовольствия, достойные избрания сами по себе. Что же такое удовольствие в сущности? Это - чувство, порождаемое совершенной деятельностью и сопровождающее её. Деятельность же - категория широкая. Это сама жизнь. «Все стремятся к удовольствию потому же, почему все тянутся к жизни».

В конце книги Аристотель возвращается к рассмотрению счастья.

Композиция «Никомаховой этики» совершенна. Заявлена тема счастья, дано исходное определение, а затем подробно обсуждается его понятийные компоненты: Добродетель, дружба, удовольствие. И вот пришло время подводить итоги. Главный итог в следующем: Тот человек самый счастливый, его проявляет себя в деятельности ума, то есть созерцании. Затем обнаруживается любопытная диалектика. Счастье - качество индивидуальное. Но именно счастливые люди наиболее подходят к жизни в обществе. Ибо они, почитая ум, подчиняются уму и правильному порядку. Они проводят жизнь в добрых делах и не совершают дурных поступков. Как воспитывать таких людей - вот вопрос. Аристотель считает, что дело это государственное. В том смысле, что воспитание осуществляется благодаря добропорядочным законам. Здесь намечается естественный переход к будущему сочинению Аристотеля - «Политике». Чтобы философия, касающаяся человеческих дел, получила завершённость и полноту.

Виктор Васильевич Шкода.

Размещено на Allbest.ru

...

Подобные документы

  • Выдержки цитат из работ философов: Аристотеля "Никомахова этика", Мейстера Экхарта "Духовные проповеди и рассуждения", Бенедикта Спинозы "Этика, доказанная в геометрическом порядке", Иммануила Канта "Основы метафизики нравов", Августина "Исповедь".

    краткое изложение [38,5 K], добавлен 10.07.2010

  • Этика, как философское исследование морали и нравственности. Индивидуальная мораль и религия с точки зрения этики. Аристотель - "отец" этики как практической философии. Анализ взглядов Аристотеля на исследуемые им добродетели: обучение и привычки-нравы.

    реферат [58,5 K], добавлен 16.12.2014

  • Основные этические концепции в философии средневековья. Религиозное обоснование этики и морали. Любовь как основа общественной организации, общественных связей в христианстве. Роль "Hикoмaxoвой этики" Аристотеля и комментариев к ней Фомы Аквинского.

    реферат [18,8 K], добавлен 10.06.2009

  • Учение Аристотеля об этике, его понятие добродетели и свободе выбора человеком своего назначения и соответствующих поступков. Нравственный идеал и высшее благо в жизни человека. Основные функции морали в обществе. Может ли быть эгоизм полезным и разумным.

    контрольная работа [24,8 K], добавлен 02.10.2011

  • Предмет этики. Функционирование морали. Этика — наука о морали и нравственности. Структура морали и ее элементы. Этические учения в истории религий. Этические представления в философии. Развитие этики в XX веке. Этические проблемы современности.

    книга [146,4 K], добавлен 10.10.2008

  • "Золотое правило" в этике. Этика даосизма, конфуцианства, буддизма, досократиков, закона Ветхого завета. Этический праксис Сократа. Эвдемонистическая этика Аристотеля. Специфика этических учений христианских ересей и сект. Этические взгляды Декарта.

    шпаргалка [79,6 K], добавлен 10.07.2010

  • Этика - раздел философии, изучающий мораль и нравственность людей. Этапы и периоды развития этики в античное время. Главное положение философии Протагора. Критика софистов Сократом, его трактование добродетели. Труды древнегреческого материалиста Эпикура.

    презентация [1,4 M], добавлен 23.10.2013

  • Взаимоотношение этики и экономики. Влияние религии, морали, культуры на экономическое поведение человека. Этика бизнеса как прикладная область знаний. Этические направления: утилитаризм, деонтическая этика (этика долга) и этика справедливости.

    контрольная работа [21,8 K], добавлен 07.02.2007

  • Понятие и принципы судебной этики. Нравственное значение судебных прений. Этика речевого поведения адвоката. Нравственные особенности судебного представительства по гражданским делам. Этические требования, предъявляемые к адвокату как судебному оратору.

    дипломная работа [94,3 K], добавлен 17.06.2010

  • Этика: понятие, содержание, структура. Основные категории и понятия этики и профессиональной этики. Этика социальной работы: соотношение теоретического и прикладного знаний. Профессионально-этические требования к профессиограмме социального работника.

    контрольная работа [32,5 K], добавлен 25.10.2015

  • Эволюция этических учений и формирование профессиональной этики в философских учениях Древнего Китая, Индии, Греции. Нравственные направления XIX века. Классификация этических проблем инженерной деятельности в области трубопроводного транспорта.

    реферат [410,6 K], добавлен 20.11.2013

  • Предмет изучения этики. Происхождение и содержание понятий "этика", "мораль", "нравственность". Структура этического знания. Взаимосвязь этики с другими науками, изучающими мораль. Этические идеи Древнего мира. История этической мысли в Украине.

    шпаргалка [67,8 K], добавлен 06.12.2009

  • Материализм Эпикура и его учеников и последователей. История жизни Эпикура, его нравственные идеалы и этический смысл философского учения. Наслаждение как начало и цель блаженной жизни. Взаимосвязанность добродетели и средств достижения наслаждения.

    реферат [49,1 K], добавлен 05.10.2012

  • История возникновения этических основ бизнеса. Непосредственная связь этики с жизненной практикой. Развитие этических норм бизнеса в России. Общие понятия благотворительности. Нравственные ориентиры в организации благотворительной деятельности.

    контрольная работа [34,7 K], добавлен 26.05.2009

  • Этика Древнего Китая (даосизм, еонфуцианство, моизм) и Индии. Основы античной этики (Гераклит, Платон, Сократ). Религиозная этика средневековья. Этика ислама: учение о добродетелях и пороках. Моральная философия Нового времени. Этическая мысль ХХ в.

    контрольная работа [55,1 K], добавлен 06.12.2009

  • Предмет и основные понятия этики. Возникновение и развитие морали, ее структура и функции. Виды профессиональной этики. Нравственные основы международно-правовых норм о правах человека. Основы судебной деятельности. Генеральные принципы этики адвокатов.

    курс лекций [179,3 K], добавлен 05.12.2013

  • Предмет этики и ее задачи, соотношение с религией и философией. Аргументы, доказывающие автономность этики. Этика семейной жизни. Семья и брак. Сущность и смысл супружества. Этический принцип, противоположный принципу гедонизма, и аналогичный ему.

    контрольная работа [17,1 K], добавлен 16.01.2011

  • Деятельность системы Кодексов этики профессиональных бухгалтеров и аудиторов. Нормы поведения бухгалтерских работников. Бухгалтерская профессия и профессиональная этика. Соблюдение этических норм профессионального поведения. Объективность аудитора.

    курсовая работа [58,2 K], добавлен 10.04.2009

  • Предпосылки развития христианской этики. Взгляды Франциска Ассизского, Джованни Бонавентуры на отношения человека с богом. Учения Августина Блаженного и Фомы Аквинского. Этика рыцарства. Городская этика и зарождение этики просветительского направления.

    реферат [32,6 K], добавлен 07.04.2010

  • Становление науки "Этика бизнеса" и ее развитие в современных условиях. Экономическая этика-понятие, история. Управленическая этика как психология бизнеса. Деловой этикет. Этика поведения: деликатность, тактичность, точность, обязятельность. Общение.

    реферат [32,2 K], добавлен 30.10.2007

Работы в архивах красиво оформлены согласно требованиям ВУЗов и содержат рисунки, диаграммы, формулы и т.д.
PPT, PPTX и PDF-файлы представлены только в архивах.
Рекомендуем скачать работу.