Вестфальский мир

Постановления Вестфальского мира касались территориальных изменений, религиозных отношений, политического устройства империи. Согласно Договору Швеция получила от империи, помимо контрибуции в 5 млн. талеров, остров Рюген, всю Западную и часть Восточной Померании с г. Штеттином, г. Висмар и секуляризованные архиепископство Бремен и епископство Верден. Во владении Швеции оказались, таким образом, важнейшие гавани не только Балтийского, но и Северного моря, она как владелица германских княжеств стала членом империи с правом посылать своих депутатов на имперские сеймы. Франция получила бывшие владения Габсбургов в Эльзасе и подтверждение своего суверенитета над лотарингскими епископствами Мец, Туль и Верден. Франция и Швеция - державы-победительницы - были объявлены главными гарантами выполнения Договора. Союзники держав-победительниц - германские княжества Бранденбург, Мекленбург-Шверин, Брауншвейг-Люнебург - расширили свои территории за счёт секуляризованных епископств и монастырей, за герцогом Баварии был закреплен Верхний Пфальц и титул курфюрста. Была признана полная независимость от императора германских князей в проведении как внутренней, так и внешней политики (они не могли лишь заключать внешних союзов, направленных против империи и императора).

В области религиозной Договор уравнял в Германии кальвинистов (реформатов) в правах с католиками и лютеранами, узаконил секуляризацию церковных земель, произведённую до 1624, но лишил германских князей права определять религиозную принадлежность подданных. Договор юридически закреплял политическую раздробленность Германии (которая была результатом всего предшествующего хода её социально-экономического развития) .

Религиозно-церковные вопросы не вызвали при заключении мира значительных споров. По сути, они были решены уже в 1635 г. Кальвинистские князья были уравнены в правах с лютеранами и католиками, правители по-прежнему могли изгонять подданных, не желавших исповедовать религию государства. Церковные имущества, присвоенные протестантскими князьями до 1624 г. были оставлены в их распоряжении, но впредь такие захваты запрещались. В 1649-1650 гг. шведы покинули Чехию, Моравию и Силезию, а в мае 1654 г. войска всех воевавших сторон отошли за намеченные мирным договором границы.

В ходе Тридцатилетней войны поставить противника на колени не удалось ни одной из сторон. Если сравнить довоенное положение участников войны, а также сопоставить их цели с достигнутыми результатами, то к победителям следует отнести французскую монархию, которая приобрела ряд важных территорий и заложила фундамент для претензий на общеевропейскую гегемонию. Швеция, не достигшая целей, поставленных Густавом Адольфом, все же захватила в Германии важные позиции. Австрийские Габсбурги не стали хозяевами Центральной Европы, но их монархия вышла из войны окрепшей. Победили немецкие князья, превратившиеся в независимых государей; многие из них добились и территориальных приращений.

Германия оказалась в невыгодном положении по отношению к западным соседям, которые, постоянно вмешиваясь в ее дела, поддерживали внутренние распри и мешали объединению страны.

Тридцатилетняя война завершила собой историческую эпоху. Она решила вопрос, поднятый Реформацией, - вопрос о месте церкви в государственной жизни Германии и ряда соседних стран. Вторая важнейшая проблема эпохи - создание национальных государств на месте средневековой Священной Римской империи - решена не была. Империя фактически распалась, но далеко не все возникшие на ее развалинах государства имели национальный характер. Напротив, условия национального развития немцев, чехов, венгров значительно ухудшились. Возросшая независимость князей препятствовала национальному объединению Германии, закрепила раскол ее на протестантский север и католический юг.

Вестфальский мир стал переломным моментом во внешней политике австрийских Габсбургов. Ее главным содержанием в последующие 250 лет стала экспансия на юго-восток. Остальные участники Тридцатилетней войны продолжали прежнюю внешнеполитическую линию. Швеция попыталась добить Данию, поглотить Польшу и не допустить расширения русских владений в Прибалтике. Франция систематически овладевала территориями в Империи, не переставая подрывать и без того слабый здесь авторитет императорской власти. Быстрое возвышение предстояло Бранденбургу, который во второй половине XVII в. стал опасным для своих соседей - Швеции и Польши.

В памяти народов Центральной Европы Тридцатилетняя война на столетия осталась самым страшным бедствием, какое может себе представить человеческое воображение. Г.Франц постарался сделать акцент на демографических данных: согласно им, людские утраты Германии в войну были впечатляющими, порядка 5-6 миллионов человек, что неизбежно влекло демографический кризис. Схематично выстраивалась географическая диагональ потерь, протянувшаяся с северо-запада (Померания, Мекленбург) на юго-запад (Швабия, Пфальц). Хозяйственные разрушения были не менее внушительными, что, впрочем, помимо Г.Франца подтверждалось другими экспертами экономической истории (Ф.Лютге). Начиная с Вестфальского мира 1648 года режим суверенитета заменил все другие формы политической организации на международном уровне.

ГЛАВА 2. ВЕСТФАЛЬСКИЙ МИР В ИСТОРИИ И МИРОВОЙ ПОЛИТИКЕ

2.1 Историческая оценка Вестфальского мира

Геополитическая эпоха, начало которой положила Вестфальская система международных отношений, отражала новые - по сравнению со средневековьем реалии.

Мирный договор, заключенный в Мюнстере и Оснабрюке, стал точкой отсчета для современного государства как обособленного территориального образования. Вестфальский договор закрепил суверенитет государства в сфере внутренней и внешней политики и тем самым - принцип невмешательства во внутренние дела государств. «Вестфальская система» - это система уважающих суверенитет друг друга и в принципе равных между собой государств, которые сами определяют свою внутреннюю политику и свободны в своих внешних действиях Кайзер К. Смена эпох // Международная политика.- 2003.-№ 3..

Анализ литературы показывает, что в традиционном понимании историческое значение Вестфальского мира выражалось в следующем: был преодолен этап конфессиональной нетерпимости, в конце конфессионализации рождалось новое мировоззрение, не только Империя, но и Европа оказалась на новом этапе истории, где политика и повседневность все больше расходились с нормами религиозной ортодоксии.

Но существуют и иные взгляды на итоги Тридцатилетней воны. Так, Ф.Пресс полагает, что война остановила демографическую экспансию, редуцировала население, разрушила базовые производственные структуры многих городов и сельских местностей, при этом, однако, оставляя нетронутыми целые области и крупные города, ставшие островками благополучия. В сфере социальных отношений военные годы привнесли мощную встряску, дестабилизацию, но при том стимулировали мобильность, появление новых шансов на подъем отдельных групп. Причем в оценке Вестфальского мира историк конкретизировал ранее выдвинутые им положения. Вестфальский мир знаменовал не столько катастрофические итоги войны, сколько фиксировал положение status quo ante. Его условия можно считать «Великой хартией вольности» Рассел Б. История западной философии. М., 1959. С. 678. для высшего имперского дворянство, получившего теперь подтверждение всех своих привилегий. В этом отношении был сделан шаг в сторону территориального абсолютизма. Но это не влекло распад Империи на отдельные суверенные составные, поскольку общеправовые нормы крепко связывали общество в единую структуру. Дворянство, например, несмотря на все региональные отличия, в целом успешно справилось с кризисом войны: экономически, за счет форсированного создания вотчинных хозяйств в восточных землях и достижением аграрного компромисса с крестьянскими общинами на западе, политически - благодаря интеграции в аппарат управления территориальных княжеств и службе при дворе (фактор двора как социального института всегда был в центре внимания Ф.Пресса) .

В своей главной книге, вышедшей в 1991 г. и озаглавленной: «Войны и кризисы. Германия 1600-1715 гг.» Ф.Пресс дает наиболее развернутую интерпретацию причин, хода и итогов войны с позиции структурализма. Во всех важнейших пунктах Ф.Пресс не изменил, а лишь развернул уже набросанные до этого эскизы. При анализе причин он несколько раз упоминает общеевропейские тенденции кризиса (демографический рост, сбои в экономическом развитии), но нигде не выставляет саму войну только лишь следствием абстрактных общеевропейских проблем. Напротив, он целенаправленно сужает поиск истоков германских ареалом. Тридцатилетняя война стала порождением, прежде всего внутригерманских противоречий.

Вестфальский мир предстает в глазах Ф.Пресса в двояком значении. Он мог быть достигнут лишь участием иноземных держав, превративших Германию в поле интернационального конфликта (внешний аспект), но имел первостепенное значение только для Империи в аспекте конфессионального урегулирования и «конституционного» (восстановление камерального суда, рейхстага и имперских округов). Тем самым историк ставит логичную точку в своем анализе: начавшись в виду внутригерманских противоречий, война закончилась вместе с их разрешением. Большую часть этой главы Ф.Пресс посвящает проблеме восстановления имперских структур, в целом сохраняя верность своему старому тезису: мир не разрушал, но созидал.

2.2 Значение Вестфальского мира в формировании новых международных принципов мировой политики

В результате Реформации и особенно Тридцатилетней войны, которая политически закрепила итоги религиозных реформ, произошел фактический распад Священной Римской империи и начался процесс формирования национальных государств. Те, кто преуспел на этом пути (Франция, Англия, Испания, Швеция), и стали главными центрами силы в Европе. Возникавшие национальные государства утверждали новый принцип границ, которые начинали проводиться по естественно-географическому и языковому признакам. Во внешней политике на смену династическому принципу постепенно приходит национально-государственный.

Наиболее важная функция вестфальского государства (сначала в абсолютистской, а затем в национальной форме) - организация пространства. Общественный порядок связан иерархию юрисдикций от центрального правительства до низших уровней. Территориальная привязка общества к конкретному месту была важным фактором не только в экономической организации, но и в отношениях между государствами. Защита территории стала основной обязанностью государства, поскольку угроза территориальной целостности воспринималась как вызов общественному порядку и государственной власти с территориальным определением общества. В рамках собственных границ государство после Вестфальского мира стало иметь монополию на принятие решений. На международном уровне это означало принцип невмешательства во внутренние дела других государств. Мирный договор установил международно одобренный режим религиозной терпимости в Германии, а не разрешил правителям устанавливать нормы, связанные с религией на собственной территории. Принципы невмешательства во внутренние дела других государств были введены в конце восемнадцатого столетия Э.де Ваттелем и Кристианом Вольфом. Территориальная функция государства неотрывно связана с экономической функцией. Именно суверенное государство стало вырабатывать систему юридических прав и политических гарантий отношений собственности. Как отмечал Ф. Бродель, «власть накапливается, как и деньги… В доиндустриальной Европе в силу определенного детерминизма мощь политическая и мощь экономическая совпадали» Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV- XVIII вв. Т.3. Время мира. М., 1992. С.44..

Проявились и стабилизационные функции вестфальского государства. Оно должно было разрешать (или хотя бы сглаживать) конфликты между конфликтующими экономическими интересами и в то же время поддерживать легитимность процесса. В периоды же стремительных общественных и экономических изменений государство должно создавать систему правовых и административных рычагов для минимизации последствий политического или электорального конфликта.

Наряду с государством-нацией и правовым закреплением национально-государственного суверенитета в международных отношениях закрепляется система политического равновесия. Основной ее смысл - компромисс между принципом суверенитета и принципом общего интереса. В процессе своего функционирования данная система вынуждает каждого из акторов ограничивать свои экспансионистские устремления, чтобы не оказаться в ситуации, когда подобное ограничение будет навязано ему другими. Одним из главных средств поддержания равновесия является тот или иной вид коалиции: либо объединение «всех против одного», либо - когда этот «один» предусмотрительно окружил себя союзниками, - коалиция блокады, в которую вступают те, кто хочет сохранить сложившееся соотношение сил. Коалиция направлена на устрашение государства, которое потенциально в той или иной форме нарушает политическое равновесие. В случае неудачи устрашения, средством обуздания такого государства, используемым коалицией, становится локальная война за ограниченные цели. Таким образом, в этой системе одностороннее использование силы является фактором создания беспорядка, тогда как ее коллективное использование рассматривается как инструмент поддержания порядка Цыганков П.А.Международные отношения: Учебное пособие. - М.: Новая школа, 1996. С.274..

В дальнейшем понятие политического равновесия приобрело более широкий смысл и стало означать: а) любое распределение силы; б) политику какого-либо государства или группы государств, направленную на то, чтобы чрезмерные амбиции другого государства были обузданы с помощью согласованной оппозиции тех, кто рискует стать жертвами этих амбиций; в) многополярную совокупность, в которую время от времени объединяются великие державы с целью умерить чрезмерные амбиции одной из них Цыганков П.А.Международные отношения, С.274..

Основная идея принципа политического равновесия, провозглашенного в Вестфале, по мнению С.А.Жигарева, заключалась, с одной стороны, в намерении оградить независимость и свободу государств путем справедливого и пропорционального распределения между ними территорий и населения, с другой - противодействовать стремлению отдельных государств к мировому господству и их попыткам внести изменения в баланс сил Жигарев С.А. Россия в среде европейских народов. - СПб., 1910. - С. 62. .

Идея равновесия как принцип международных отношений и международного права просуществовала до 1815 г., когда поражение Наполеона и временная победа монархических реставраций были закреплены на Венском конгрессе в принципе «легитимизма», означавшем в данном случае попытку победителей восстановить феодальные порядки Курс международного права. Т. 1. - М., 1989, С.52-57. . Из этого не следует, что механизм равновесия в дальнейшем уже не используется для поддержания порядка. Напротив, в приведенном выше широком понимании он становится едва ли не универсальным средством, которое в той или иной степени находит себе применение вплоть до наших дней.

Уже во второй половине XIX в. рушится созданный в результате Венского конгресса Священный союз, а к концу столетия в Европе происходит формирование двух основных военно-политических группировок - Тройственного союза и Антанты, развязавших в начале XX в. первую мировую войну. Ее итогом стали новый раскол Европы и мира в целом, Октябрьская революция и образование СССР.

Согласно традиционным принципам вестфальской системы, гражданские права являлись сугубо внутренним делом государств. Однако, начиная с запрета пиратства в ХVIII веке и работорговли в ХIХ веке, этот принцип стал размываться. Венский конгресс 1815 года был, пожалуй, первым в новое время обращением международных элит к проблеме гражданских прав. На конгрессе обсуждались вопросы религиозной свободы, гражданских и политических прав и отмены рабства. За ним последовал ряд договоров по отмене рабства. К примерам относятся Берлинская конференция по Африке 1885 года, Брюссельская конференция 1890 года, Женевская конференция 1926 года. Гаагские мирные конференции 1899 и 1907 годов ввели принцип права индивидов обращаться в апелляционный суд. Версальская мирная конференция 1919 года обсуждала среди прочего и вопрос о защите меньшинств. Попытки установить всеобщие стандарты гражданских прав начались после Второй мировой войны с принятием Конвенции о геноциде 1948 года и Всеобщей декларации гражданских прав 1949 года.

Таким образом, история международных отношений получила развитие с 1648 г, с конца Тридцатилетней войны. В международных отношениях Франция времен Людовика 14 занимала преобладающее положение. Ее главные соперники - австрийские и испанские Габсбурги - были ослаблены Тридцатилетней войной и унижены условиями Вестфальского мира. Кроме того, Испания после новой неудачной войны с Францией должна была уступить ей, по Пиренейскому миру 1659 г., графства Руссильон и Аррас. Однако эти успехи не удовлетворили Людовика, желавшего не только округлить и еще более расширить свои владения, но и сделаться таким же неограниченным властелином целой Европы, каким он был во Франции. Блестящее в количественном и качественном отношении состояние французской армии подавало ему надежду на осуществление этих планов и побудило его предпринять целый ряд войн. Другие европейские государства не могли допустить этого замышляемого Людовиком нарушения политического равновесия Европы и для противодействия его завоевательным стремлениям при каждой его войне составляли сильные коалиции, которые в значительной мере помешали ему осуществить свои планы. В составлении коалиции против Людовика самое деятельное участие принимала Голландия, особенно с тех пор, как наследственным ее правителем сделался Вильгельм Оранский, упорно боровшийся с Людовиком в течение 30 лет, отстаивая торговые и политические интересы своей страны.

2.3 Обеспечение суверенитета и гаранты Вестфальской системы в XVIII веке и в последующие века

Место стран в системе европейских связей в XVIII веке во многом определялось международной ситуацией. Россия не принимала непосредственного участия в войне, но повлияла на ее исход. Руководствуясь политическими соображениями, она поддержала протестантов в борьбе с католиками, щедро снабжая хлебом одну из воюющих сторон - Швецию. В этот период роль России в европейских делах значительно возросла. Многие государства добивались союза с нею. Постепенно втягиваясь в переговорный процесс различных сторон, она вскоре оказалась в центре дискуссий о создании восточной антипольской коалиции. Зорким «оком всей великой России», внимательно следившим за событиями в Европе и во всем мире, был Посольский приказ. Тридцатилетняя война завершилась, и Россия значилась в числе гарантов Вестфальского трактата, который, по определению Александра I, долгое время считался «кодексом современной дипломатии» Цыганков П.А.Международные отношения: Учебное пособие. - М.: , 1996..

Вестфальский конгресс положил начало регулярному созыву общеевропейских конференций для решения проблем политического и международно-правового значения, в которых принимала участие и Россия. Он официально провозгласил религиозное и политическое равноправие между католическими и протестантскими государствами, принцип декларативного признания государств и, наконец, окончательно учредил институт постоянных дипломатических представительств.

Менее чем за столетие до Вестфальского мира это учение сформулировал Жан Боден, первым сформулировавший основные признаки суверенитета - «Суверенитет - это абсолютная и постоянная власть государства... Абсолютная, не связанная никакими законами власть над гражданами и подданными» Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М.;Л., 1935. Т. 1. С. 24. - и противопоставил суверенное государство папству и империи.

Но возникает закономерный вопрос - обеспечивала ли на практике Вестфальская система идеальный «боденовский» суверенитет? При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это не совсем так. Дело в том, что Вестфальская система не предусматривала запрета на ведение войн - напротив, она давала правителям такое право. И вот Франция заключает союз с восставшими жителям британских колоний в Америке и активно способствует их отделению от метрополии. Не случайно, что благодарные американцы учредили для французских офицеров, участвовавших в этой войне, орден Цинцинната (единственный орден за всю историю США!).

Проходит несколько лет, и в августе 1791 года венский император и прусский король договариваются в Пильнице о вмешательстве во внутренние дела Франции, в которой происходит революция. В это время Франция продолжала формально оставаться королевством, а король Людовик, хотя и был де-факто лишен свободы после неудачного вареннского бегства, но, тем не менее, оставался конституционным монархом и не обращался к соседям с прямой просьбой о вторжении - напротив, первые месяцы войну против интервентов вели старые королевские военачальники. Проходит еще немного времени, и Наполеон рушит все традиции Вестфальской системы, перекраивая карту Европы по собственному разумению.

Последовавшие за Французской революцией наполеоновские войны закончились поражением Франции. В 1815 г. Венский конгресс подвел им итог и восстановил нарушенный Наполеоном принцип национального суверенитета. В рамках Вестфальской модели мира сложилась система международных отношений, получившая название «Европейский концерт», или «Венская система». Европейский концерт базировался на общем согласии наиболее могущественных европейских стран, или пентархии: России, Австро-Венгрии, Великобритании, Франции и Пруссии.

Но вот Наполеон свергнут, и Вестфальская система вроде восстановлена и закреплена в договоре о создании Священного Союза, призванного выступить гарантом стабильности в Европе. Но проходит всего полтора десятилетия, и Бельгия при явном сочувствии Франции в одностороннем порядке отделяется от Голландии. И что же? На Лондонской конференции 1831 года Англия и Франция признают независимость бельгийского королевства и права избранного бельгийцами короля Леопольда. На права суверена, лишившегося контроля над южной частью собственной страны, голландского короля Вильгельма Оранского почти никто не обращал особого внимания (наибольшее сочувствие к нему, кстати, проявил русский царь Николай - последовательный легитимист). Голландия де-юре признала новое государство только в 1839 году.

В последующие десятилетия Вестфальская система показала свою уязвимость в двух аспектах. Во-первых, она не могла препятствовать «праву сильного» - например, объединению Германии «железом и кровью» под властью бисмарковской Пруссии. Вестфальская система не смогла защитить права неаполитанских Бурбонов и Папы Римского, чьи вполне суверенные государства после военных кампаний Пьемонта вошли в состав новообразованного итальянского государства. После первой мировой войны сербский престолонаследник и будущий король Александр присоединил к вновь создающемуся Королевству сербов, хорватов и словенцев маленькую Черногорию, хотя в ней существовала своя суверенная династия Негошей. Что уж говорить о Версальской конференции, на которой карта мира перекраивалась по старому галльскому принципу «горе побежденным». А тем более о событиях, которые последовали спустя два десятилетия, когда тоталитарные режимы попирали права малых государств, либо вообще не обращая внимания на их суверенитет, либо прикрывая свою экспансию разного рода голосованиями с заранее предсказуемым результатом.

Во-вторых, принцип безусловного суверенитета государства приводил к массовым нарушениям прав человека, поощряя тиранов на все большие зверства. Как внутреннее дело Германии воспринималась дискриминация евреев, все более усиливавшаяся в течение 30-х годов. Сходные тенденции были и в других европейских странах - таких как Румыния и Венгрия. Никто из них не подвергся санкциям, не был исключен из Лиги наций - Германия вышла из нее сама. Таким образом, мировое сообщество бессильно наблюдало за подготовкой Холокоста. Никто не ставил всерьез вопроса о каких-либо санкциях против сталинского режима в период массовых репрессий - СССР был исключен из Лиги наций только после прямого нарушения суверенитета Финляндии.

Обратимся к более поздним временам. Под давлением афро-азиатского лобби мировое сообщество объявило бойкот двум режимам - Южной Родезии и ЮАР - в которых существовал одиозный режим апартеида. Но, в то же время, персоной грата для этого сообщества был маниакальный диктатор Уганды Иди Амин, который изгнал из страны от 40 до 80 тысяч проживавших в ней индусов и пакистанцев и, по ряду данных, уничтожил до полумиллиона своих соотечественников. А также не менее мрачный режим людоеда Бокассы в Центральноафриканской империи.

Очевидно, что международное сообщество должно иметь возможности для воздействия на подобные режимы, которые нарушают законы человечности. В противном случае мир будет и впредь сталкиваться с фактами геноцида, этнических чисток, которые имеют тенденцию к распространению. Но морально ли ожидать, как это было в 70-е годы, пока тот же Амин, движимый своими маниакальными идеями, не вторгся в соседнюю Танзанию, дав возможность правительству этой страны перейти угандийскую границу и вышвырнуть диктатора из разоренной им страны. Ведь полмиллиона погибших людей уже не вернуть. Равно как промедление международного сообщества в руандийском кризисе 1994 года способствовало гибели почти миллиона человек, вырезанных экстремистами, некоторые из которых были министрами, военачальниками, журналистами официальных СМИ - то есть людьми, осуществлявшими государственные функции в суверенной Руанде.

Обратим внимание и на проблему терроризма, которая в последнее время приобрела глобальный характер. Вряд ли можно осудить израильские власти, организовавших физическое уничтожение практически всех террористов, причастных к кровавому преступлению в Мюнхене. Вполне закономерно, что США не стали ждать, пока средневековый талибский режим вынес бы свое компетентное заключение о причастности Усамы бен Ладена к трагедии 11 сентября. Точно так же, как и Россия вряд ли будет согласовывать с каждым арабским режимом вопрос об уничтожении террористов, убивших наших дипломатов в Ираке - в противном случае, возможна утечка информации, и преступники могут уйти от возмездия. Преступников должно постигнуть возмездие вне зависимости от того, как к ним относятся правители тех стран, в которых они могут найти убежище. Инфраструктура терроризма должна разрушаться несмотря на то, что далеко не все государственные деятели разных стран считают, что террористы являются безусловными преступниками, а не борцами за идею - политическую, религиозную или любую другую.

Поэтому государственный суверенитет должен быть ограничен, когда речь идет о международной безопасности и коренных правах человека. Другое дело, что, отказываясь от порочных черт Вестфальской системы нельзя строить «новое Средневековье», при котором конкурируют доминирующая держава (император Священной Римской империи) и «моральный авторитет» (правда, генсек ООН не дотягивает по влиянию до таких Пап как Григорий VII или Иннокентий III). В настоящее время существует угроза неконтролируемого распада Вестфальской системы, при котором доминирование США более похоже на суверенитет по Карлу Шмитту - напомним его классическое определение, что суверенен тот, кто вводит чрезвычайное положение. То есть способен переступить через нормы права для того, чтобы обеспечить решение задачи высшего уровня, от которой зависит существование государства.

Но, во-первых, шмиттовское понимание суверенитета, вне зависимости от того, что имел в виду этот ученый, способствовало тому, что в его стране - Германии - действительно было введено чрезвычайное положение при поддержке большинства населения, видевшего в нацистах шанс для исторического реванша страны. Чем все закончилось, хорошо известно. Попрание норм права во имя любой цели - будь то наведение порядка в стране или строительства более оптимально устроенного мира - ведет к драматическим последствиям. Справедливость афганской «антитеррористической» войны США контрастирует с явной одиозностью войны иракской, когда под надуманным предлогом был свергнут суверенный режим, погибли тысячи людей и число жертв продолжает расти.

Во-вторых, правитель национального государства имеет куда большую легитимность - историческую, политическую, ментальную - чем государство, претендующее на доминирующую роль в мире. В этом смысле легитимность США выглядит весьма сомнительной. Да, Америка привлекает к себе своими ресурсами - от финансового до информационного, но она же плодит и антиамериканские, антиглобалистские настроения в различных странах. Если правители часто вынуждены договариваться с США, то «улица» настроена куда более радикально - особенно ярко это проявляется в современном исламском мире, героем которого является Махмуд Ахмадинежад, который воспринимается как человек, бросивший вызов Америке. Не оправдываются надежды на экспорт демократии, образования, гуманитарных ценностей, которые должны способствовать вестернизации стран Азии и Африки. Многопартийность в этих странах превращается в средство конкуренции между кланами, опирающимися на племенные союзы или религиозные группы (предельный пример - нынешняя ситуация в Ираке). Многие студенты, получающие хорошее западное образование, вместо того, чтобы проникаться демократическими идеалами, пополняют ряды фундаменталистов - как это было с террористами 11 сентября. Антиамериканский протест усиливается и в Латинской Америке, где левые радикалы с сильной националистической составляющей пришли к власти в Венесуэле и Боливии (и были близки к этому в Перу), а Уго Чавес сменяет в качестве лидера противников США в регионе одряхлевшего Фиделя Кастро.

Таким образом, «новое средневековье», не освященное традицией и основанное на результатах холодной войны и краха биполярного мира, может рухнуть, ввергнув при этом мир в ситуацию хаоса. Вряд ли дело дойдет в наше ядерное время до алармистского сценария новой Тридцатилетней войны, но даже малейшее приближение к подобному сценарию выглядит недопустимым риском.

Что касается представлений о том, что в период постиндустриального общества законы международной политики принципиально меняются, то они выглядят слишком поспешными. Достаточно взглянуть на современную Европу, чтобы убедиться в том, с каким количеством проблем ей проходиться столкнуться. Это и исторические противоречия между «старой» и «новой» Европой, и споры еврооптимистов и евроскептиков, и вопрос о дальнейшем расширении ЕС, его целесообразности и границах. В Испании торжествуют авангардистски настроенные социалисты, а в Польше - крайне консервативные католики.

Франция и Нидерланды проваливают европейскую Конституцию. Крайне правые силы имеют опыт вхождения в правительства ряда европейских государств (Австрии, Нидерландов, а теперь и Польши), и европейская политкорректность не смогла помешать этому явлению. Все эти факторы ведут к тому, что проблема суверенитета государств приобретает новое значение и в «Старом Свете», где, как казалось, она актуальна в меньшей степени, чем на других континентах.

Таким образом, возникает необходимость в выработке новых подходов к международной политике, которые можно было назвать подготовкой к созданию «Нео-Вестфальской» системы. Она должна учитывать как позитивный, так и негативный опыт Вестфальской системы - сохранив принцип суверенитета государств, необходимо предусмотреть эффективные механизмы недопущения проявлений геноцида и этнических чисток. Механизмы, позволяющие успешно бороться с такими глобальными проблемами как терроризм, наркопреступность, торговля людьми. Однако они должны действовать в рамках легитимных структур, обладающих достаточным моральным авторитетом для того, чтобы их решения носили общепризнанный характер, а не вызывали обвинения в произволе и двойных стандартов. Одной из таких структур могла бы стать ООН, потенциал которой явно не исчерпан. Существует необходимость в повышении роли региональных международных объединений - не только Евросоюза, но и формирующегося «пророссийского» сообщества на постсоветском пространстве (ОДКЮ плюс ЕврАзЭС), а также ШОС, АСЕАН и ряда других организаций.

Надо отойти от представления, что в современном мире возможен идеальный безусловный суверенитет государства - как мы видели, он существенно нарушался и в прошлые столетия. Однако «Нео-Вестфальская» система должна опираться на четкие правила игры, которые позволяли бы упорядочить вопрос о пределах ограничения суверенитета, не оставляя его на произвол одного, пусть даже в настоящее время доминирующего государства.

Международные отношения на протяжении XVII-XIX веков прошли несколько этапов в своем развитии. На каждом из этих этапов Россия твердо придерживалась общепринятых в то время норм, базировавшихся на принципах политического равновесия, легитимизма или национального государственного фактора, внося весомый вклад в установление межгосударственных отношений. Резюмируя сказанное, можно с уверенностью утверждать, что формирование государств, само мироустройство в Европе во многом зависели от политики России.

Россия неотделима от Европы, она ее часть, поэтому любое решение общеевропейских проблем невозможно без ее участия. Продолжая традиции русской дипломатии, современная Россия не может оставаться в стороне от процесса формирования новой системы международных отношений. Проводя многовекторную политику, она строит свои отношения с другими странами путем диверсификации внешних связей, на основе равноправного партнерства.

Правда, говорить о том, что центробежные силы в России утратили свою динамику, преждевременно. Ведь до сих пор, даже после президентских выборов 2004 года, из уст отдельных региональных руководителей время от времени звучат слова о необходимости строить Федерацию на "разделенном суверенитете". И это несмотря на принятые Конституционным судом (КС) решения: положения о суверенитете должны быть исключены из конституций субъектов Российской Федерации. Согласно позиции КС, "Конституция не допускает какого-либо иного носителя суверенитета и источника власти, кроме многонационального народа России, и, следовательно, не предполагает какого-либо иного государственного суверенитета, помимо суверенитета РФ. Суверенитет РФ в силу Конституции РФ исключает существование двух уровней суверенных властей, находящихся в единой системе государственной власти, которые обладали бы верховенством и независимостью. То есть не допускает суверенитета ни республик, ни иных субъектов Российской Федерации" Цыганков П.А.Международные отношения: Учебное пособие. - М.: , 1996. .

Новейшая история показывает: распад государства практически всегда сопряжен с актами массового насилия, ущемления прав граждан или даже геноцида. Что же способно предотвратить развал суверенных государств, реально защитить государственный суверенитет от сепаратизма и нарушений территориальной целостности? Важную роль здесь играют нормы международного права, сформулированные в процессе взаимодействия международного и внутригосударственного права.

Преодолеть негативные последствия распада государств может помочь международный регламент выхода той или иной национально-территориальной единицы из состава суверенных государств. Без такого регламента мировое сообщество каждый раз будет стоять перед трудной дилеммой: как определить то или иное событие - как следствие национально-освободительного движения или как проявление сепаратизма, сопряженного с терроризмом? Формула данного регламента должна основываться только на признании принципов суверенитета, заложенных в конституциях суверенных государств. То есть стороны национально-политического противоборства должны отказаться от взрывов, убийств и захвата заложников и взять на вооружение обращение к международно-правовым процедурам, которые предстоит выработать.

ГЛАВА 3. ФИЛОСОФСКО-ПОЛИТОЛОГИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ ВЕСТФАЛЬСКОЙ СИСТЕМЫ

3.1 Философия Вестфальской системы XVII - XVIII вв.

Философом системы Вестфальского мира стал Томас Гоббс. Рассматривая человека с мизантропских позиций в соответствии с афоризмом «homo hominis lupus» («человек человеку волк»), он считал, что мир и гармонию можно восстановить только под могущественным контролем государства-Левиафана. Его последователи, «политические реалисты», признают, что на внутреннюю жизнь национальных государств накладывают отпечаток общие ценности, в том числе религиозные, и что ее мирное течение обеспечивается государственной монополией на власть. Внешние же отношения они предоставляют «закону джунглей», праву более сильного. Этот образ мышления оказался неконструктивным. Система Вестфальского мира породила новую историю войн.

Человеконенавистническая философия в известной мере стремилась к своей собственной эмпирической реализации. Различие по сравнению с христианским средневековьем выразилось только в одном: войны больше не были межрелигиозными или межконфессиональными, они стали международными. Однако в качестве заслуги европейского Просвещения следует признать, что наряду с реализмом Гоббса оно принесло с собой также более гуманистический взгляд на мир, в соответствии с которым длительный мир считается возможным и без «левиафанского» насилия. Джон Локк обосновал англосаксонский вариант «политического идеализма», Иммануил Кант - немецкий. Локк делал упор на ставший сегодня вновь актуальным аргумент о том, что даже самые острые конфликты интересов могут быть сняты в долгосрочной перспективе общностью интересов. Кант выдвинул тезис, согласно которому «республики» (политические системы, где правительства избираются, т.е. демократии) не ведут друг с другом войн. Он писал это в то время, когда в мире существовали только три республики, а именно Швейцария, США и Франция. С увеличением за последние 200 лет числа демократий эмпирическая основа для проверки этого тезиса значительно расширилась. В настоящее время «теория демократического мира» считается единственной методологически безупречной и обоснованной гипотезой в теории международных отношений.

Если признать автора категорического императива основателем этической системы, а демократию - ценностью, то, следовательно, уже вскоре после Вестфальского мира имелся, по меньшей мере, набросок системы ценностей даже для международных отношений. Однако, в отличие от христианского средневековья, она стала теперь светской. На протяжении последующих столетий проблемой оставалось преобразование политической теории идеализма в международную политику.

США являлись первой и долгое время единственной ареной политического противоборства идеализма и реализма. Томас Джефферсон был основоположником идеалистической, Александер Гамильтон - реалистической традиций в американских дебатах о конституции, а также во внутренней и внешней политике. В Европе политический реализм господствовал на практике до 1945 года. Правда, Французская революция также была прежде всего проектом идеалистической картины мира; «liberty, ygality, fraternity» («свобода, равенство, братство»), безусловно, являются ценностями, которые и по сей день имеют универсальную притягательную силу. Однако Робеспьер очень быстро превратил революцию в гоббсовского Левиафана - еще до того, как ее сменила империя Наполеона, а вслед за ней реставрация Меттерниха.

Лига Наций стала первой попыткой создания мирного сообщества национальных государств. Она распалась в конечном счете из-за крушения первой германской республики. Национализм XIX-го и XX-го столетий торжествовал во все более насильственных формах. Казалось, в нем мировоззрение Гоббса находило бесспорное подтверждение.

В конечном итоге оно достигло такой извращенной гиперболизации в презрении Адольфа Гитлера к человеку, что подавляющее большинство других членов международной системы, забыв обо всех противоположностях интересов, образовали коалицию необходимой обороны. Вместе с тем это знаменовало собой конец традиционной, свободной от ценностей международной системы. На Нюрнбергском процессе было восстановлено естественное право как надгосударственный источник нормы. С основанием Организации Объединенных Наций - в известной мере со второй попытки после роспуска Лиги Наций - осуществился проект глобальной политической системы, которая, несмотря на бесчисленные кризисы, сохранилась до сегодняшнего дня.

В западный политический дискурс идея толерантности Вестфальской системы приходит, прежде всего, в контексте беспощадных протестантско-католических религиозных войн. Тех войн, которые если не совсем завершились, то, по крайней мере, считались в основном оконченными знаменитым Вестфальским миром 1648 года, который, в частности, Арнольд Тойнби в своем десятитомнике считает началом европейской системы государственности вообще. Современная Европа рождается при заключении этого очень компромиссного, очень непоследовательного Вестфальского мира, положившего конец этим страшным религиозным войнам. И, поскольку первые теоретические формулировки этой идеи были сделаны в Англии, характерно то, что это был период, совпавший со страшной гражданской войной в Англии. Той войной, которая и явилась контекстом знаменитого гоббсовского определения естественного состояния, как войны «всех против всех», при которой отменяются не то что законы, а сама идея справедливости, не действует сама способность различения добра и зла. Вот до этого состояния низводит людей война «всех против всех».

Это контекст невозможности продолжения европейской цивилизации как таковой, в той мере, в какой она складывалась после падения Римской Империи. Конец европейской жизни. Абсолютно опустошенная Германия, опустошенная Моравия, опустошенная Польша и так далее. Сердцевина Европы просто оказалась на грани исчезновения. Вестфальский мир - идея его неслыханна, поэтому она и потрясла современников, поэтому Тойнби на нее наряду с другими крупнейшими историками реагирует как на какой-то поворотный пункт в европейской жизни.

Началось становление, хотя очень мучительное и долгое, наций-государств. Вот это сосуществование бок о бок тех, кто раньше не мог существовать, именно потому, что политическая власть должна была быть осенена единой истинной верой. Как только от этого принципа осенения власти отказались, появилась возможным жить бок о бок людям разной веры, которые раньше друг друга не терпели.

При этом внутри государства - если не иметь в виду Нантского эдикта Генриха Наваррского, который как-то гугенотов прикрыл в Ля Рашели, пока этот Нантский эдикт не был отменен Людовиком XIV - других примеров не было. Внутри этих складывающихся государств, под сенью одной политической власти, веротерпимости не было. Англиканская Церковь, конечно, никого не имела в виду терпеть, и гонения на диссентеров - они все продолжались. Или наоборот - когда были попытки при Кровавой Мэри какого-то воскрешения католицизма, в той же Англии происходили гонения на протестантов.

Следующий исторический шаг произошел в Англии в контексте этой беспощадной и архиразрушительной английской революции. Мы понимаем, что все же участниками этой борьбы двигали очень жизненные интересы, такие как конфискация земель у монастырей - это была колоссальная собственность - и другие, откровенно говоря, «шкурные» интересы.

Это, по сути, тоже потрясающая гоббсовская идея, когда он говорит в «Левиафане», что настоящая-то политика начинается, по сути дела, тогда, когда мы способны идти на смерть. В этой логике «шкурных» интересов останавливает возможность политического действия. А государство должно быть способно посылать на смерть. И люди должны быть способны идти ради государства на смерть. Вот по Гоббсу «лакмусовая бумажка» политики - это когда люди способны действовать дальше своих интересов. Вот это собственно и есть политика.

В Англии расклад был примерно следующий. Партия короля в целом была за англиканство, никогда Карл I не признавал свою готовность реставрировать католицизм, но, тем не менее, игра была, при непосредственной опоре на католические страны - англиканская ортодоксия тире католики. Другая группировка - индепенденты, которые составляли армию Кромвеля. И третья группировка - прочие нонконформисты: нарождающиеся баптисты, квакеры. Таким образом, было две основные группы: протестантские радикалы и католико-англиканские силы. И вот эти силы вступили в непримиримую схватку, хотя соотношение между ними было подвижным. И возникал вопрос, что делать в этих самых условиях. Вопрос, в принципе, аналогичный тому, что в европейском масштабе возник в ходе 30-летней войны, но уже в рамках одного государства.

И вот на этот контекст начинает полимизировать Джон Локк. И именно в этом контексте создается идея толерантности. Первый исходный вопрос: проблема толерантности возникает не потому, что это нравственно, не потому, что это хорошо. Вопрос толерантности, как и любой нравственный вопрос политики, возникает в жестком силовом контексте элементарного выживания государства, т.е. моральный ответ возникает на очень жесткий политический вопрос: «А как же вообще может сохраниться государство». И Локк предлагает действительно гениальный ответ - именно поэтому он и является отцом либеральной концепции. Этот ответ выстраивается по следующим параметрам. Первый параметр локковского ответа заключается в том, что нам нужно очень четко различать частные и публичные ипостаси жизни людей. То, что относится к частной стороне жизни людей, не должно быть предметом государственного вмешательства. Поскольку его статьи собственно назывались «О веротерпимости» и вопрос разрабатывался применительно к религиозной жизни, к религиозным конфликтам, то Локк дает очень четкую формулировку, заключающуюся в том, что в той мере, в какой вера есть частное дело гражданина, государство не должно вмешиваться ни при каких условиях. Это очень важный сдвиг, который во многом определил дальнейший ход политической истории Европы - то, что вера стала пониматься как частное дело.

Вообще это тоже было нечто неслыханное, по большому счету. Неслыханное даже в Европе, я уж не говорю об исламском мире. Корона передавалась Римским Папой императорам, королям европейским, т.е. евангельское «кесарю кесарево, Богу Богово», никогда толком в Европе до этих событий, о которых мы ведем речь, не работало. Этот Christendom - это не просто духовная общность, а духовная общность, имевшая достаточно четкие политические проявления. В этом смысле религия никогда не была сугубо явлением частной жизни, она всегда имела политическое проявление и политическое значение. Локк говорит о том, что религия должна стать сугубо частным делом, и поскольку она становится частным делом, государство и иная власть вмешиваться в это дело не имеют право. Это его первый шаг. И я повторяю - это новация, и для Европы - это огромная новация. И возникал сразу же вопрос, а все ли могут эту новацию принять.

С протестантами было проще, а с католиками было действительно очень сложно. Ведь католик - это тот, кто признает примат Святого Римского престола, в конце концов, духовный примат. Но ведь духовный примат энциклики может касаться любых аспектов в жизни, в том числе публичной. Коль скоро мы признаем духовный примат Римского Папы, мы должны быть готовы признать его примат и в публичных политических делах. Таким образом, перед католиками ставился определенный ультиматум: «Мы вас признаем, мы вас не трогаем, но при условии, что ваша религия становится сугубо явлением частной жизни и перестает иметь отношение к политическим публичным делам» Рассел Б. История западной философии. М., 1959. С. 678.. Это первый ход мысли. Второй ход мысли заключался в том, что терпеть в принципе нужно всех, кто не наносит урона и не угрожает власти, обеспечивающей правопорядок, в его терминологии - обеспечивающей справедливость. Т.е. сама терпимость обусловливалась, по сути, лояльностью к власти существующей, в данном случае к власти английской короны. Это уже была некая угроза и ультиматум, так же как первое положение, которое было, прежде всего, ультиматумом католикам, а это был ультиматум нонконформистам. Король - это не просо глава светской власти, это глава Церкви, Церкви, которую диссентеры не признавали. И, которая одновременно является и духовной, и светской. И только эта лояльность британскому гербу, этой власти с точки зрения Локка давала основание для терпимости, в данном случае, диссентеров. Третий момент локковской концепции, может быть, внешне покажется специфически философским, хотя у него были очень серьезные политические импликации. Этот момент заключался в следующем: из сферы терпимости были абсолютно и категорически исключены, с самыми жесткими формулировками, целые категории людей. Как пишет Локк в послании о веротерпимости, терпимость на них не должна распространяться. Они не должны иметь права в той политии, в том политическом сообществе, которое, вроде бы, брало на себя обязательства по обеспечению толерантности.

Среди этих категорий называются прежде всего, следующие: атеисты - номер один, никакой терпимости к атеистам, вплоть до поражения в тех самых правах, которые тот же Локк считал естественными и неотчуждаемыми. И в этом смысле атеисты не принимались в это самое политическое сообщество. Номер один. Вторая группа очень характерна как раз в связи с тем, о чем мы говорили - так называемые паписты. Локк, я повторяю, призывает к терпимости к католикам, что для Англии довольно смелый шаг был, учитывая всю предыдущую историю и на этом острове, и на континенте. А паписты - это те католики, которые признают верховенство и авторитет Римского престола. Просто же католики - это те, кто, соблюдая католические обряды, готовы полностью признавать верховенство Британской короны. Папизм - это, по сути дела, политическая ипостась католицизма, и к этой политической ипостаси - ноль толерантности, согласно Локку.

Локк говорил, что в принципе репрессировать можно всех, кто не готов снимать шляпу с высотой тульи больше, чем та, которая общепринята, если эта высота тульи служит для того, чтобы образовывались фракции, которые действуют политически. Т.е. вот эти фракции, способные к конфликту, способные бросить вызов власти, на каком бы основании они не возникали, вплоть до такого абсурдного, как высота тульи. Фракции не терпимы. У Локка есть характерная для его моральной и этической философии категория естественного разума, который дает нам представление о некоем моральном законе природы, представление о должном, которым люди должны руководствоваться в своих решениях. В принципе естественный светоч разума дан Богом каждому человеку, но не каждый человек его видит. На эмпирическом уровне ясно, что далеко не все руководствуются этим светочем разума. Как пишет Локк в своей работе: «Не все зрячи к этому светочу разума».

...