Русская диаспора в Америке в первой половине ХХ века: историография и вопросы теории

Размещено на http://www.allbest.ru/

РУССКАЯ ДИАСПОРА В США В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ ХХ ВЕКА: ИСТОРИОГРАФИЯ И ВОПРОСЫ ТЕОРИИ

А.Б. Ручкин

Отечественная историография российской трудовой эмиграции восходит к началу XX столетия. Интенсивное эмигрантское движение, начавшееся в конце XIX - начале XX веков, возникновение «Русской Америки», вхождение русских иммигрантов в стремительно меняющееся американское общество послужили начальным этапом сложного социокультурного процесса, растянувшегося на несколько десятилетий и поколений. Каждому зигзагу российского политического или экономического развития прошлого века соответствовала новая волна переселенцев, устремлявшихся к американским берегам в поисках свободы и благосостояния и вносивших свою лепту в формирование американской нации.

Экономические трудности, национальные и религиозные притеснения в Российской империи конца XIX - начала XX веков обусловили исход значительного количества подданных в поисках лучшей жизни. На столетие Америка становится землей обетованной для тысяч россиян различного социального происхождения и вероисповедания. Национальное общественное мнение, осознающее проблему исхода наиболее инициативной (позднее - наиболее образованной) части населения, было бессильно выработать альтернативу идеалам свободы и благополучия общества равных возможностей.

Многие годы исследователи были вынуждены констатировать происходящие изменения, находясь в условиях регулируемой свободы научного творчества и равнодушия верховной власти. Но уже в конце XIX столетия проблема русской трудовой миграции попала в поле зрения общественности. Появились первые исследовательские работы, анализирующие ход и значение эмиграции граждан империи в Североамериканские Соединенные Штаты. Их количество нарастало по мере развития переселенческого движения. В работах Н.А. Бородина, К. Воблого, Б.О. Курчевского и др. содержится обширный статистический (преимущественно американский) материал, намечаются подходы к исследованию процессов миграции[1].

Революционные события 1917 года обозначили новый эмиграционный этап. На волне ожидания массового возвращения трудящихся из Америки появляется целый ряд работ демографов, представивших интересные статистические данные, не потерявшие значение и сегодня[2]. В то же время военно-коммунистическая идеология времен Гражданской войны, создав определенный стереотип восприятия эмиграции, равно как и принявших ее стран, предопределила не только освещение событий, но и выбор тематики исследования.

На протяжении десятилетий русская эмиграция рассматривалась как часть или отряд враждебного капиталистического окружения молодой республики. Категории классового противостояния прочно вошли в научное исследование темы, предопределив ее рассмотрение через призму борьбы с контрреволюцией и буржуазной идеологией.

Методологическая основа, заложенная в работах В.И. Ленина[3], получает развитие в трудах А.С. Бубнова, М.Н. Покровского, Н.Л. Мещерякова и др.[4] История классовой борьбы, составной частью которой по-прежнему являлась тема русской эмиграции, широко освещалась в обобщающих трудах по истории Коммунистической партии и Советского государства[5]. В поле зрения исследователей попадают основные проблемы советского общества 1920-х годов, подготовка и экономическое наступление Советского государства на новую буржуазию, деятельность и крах буржуазных партий, борьба с буржуазной идеологией. Начало процесса выделения истории русской эмиграции в отдельную отрасль исторических знаний, получившую окончательное выражение в развитии современной историографии, относится к 1960-1980-м годам, когда выходят монографические работы С.А. Федюкина, Л.К Шкаренкова, Ю.В. Мухачева, Г.Ф. Барихновского, В.В. Комина[6] и др.

В отличие от «классово чуждой» белой эмиграции, Русская Америка первоначально рассматривалась как потенциальный союзник новой власти. В работах начала 1920-х годов отмечаются возможности и перспективы массового возвращения на родину представителей трудовой эмиграции, покинувших Российскую империю еще до начала Первой мировой войны. Тема реэмиграции выходцев из России, их участия в восстановлении народного хозяйства, активно обсуждаемая в 20-х годах, получила научное развитие в 1950-1960-х годах в трудах Г.Я. Тарле, В.К. Фураева и др., рассматривавших русскую иммиграцию в контексте российско-американских отношений двадцатых годов[7].

Несмотря на определенный интерес, проблемы американской иммиграции до середины 1950-х годов «монографически почти не исследовались ни в советской, ни в зарубежной марксистской литературе, хотя затрагивались в ряде общих работ и в некоторых работах по смежным темам»[8]. Одним из первых исследований, посвященных положению иммигрантов в США, характеристике основных этнических групп и анализу иммиграционного законодательства, стала монография Л.А. Баграмова. К сожалению, собственно русским иммигрантам, по понятным причинам, в ней было уделено всего три страницы[9].

Позднее тема иммиграции в США рассматривается отечественными исследователями (преимущественно американистами) без выделения собственно российского компонента, не говоря уже о русском. В центре внимания оказываются эволюция американского законодательства и государственной системы в области регулирования иммиграции, этнический и классовый состав населения США, соотношение «новой» и «старой» эмиграции, вклад отдельных национальностей в формирование американской культуры, экономическое и политическое положение иммигрантов, их роль и значение при формировании американского рабочего класса и социалистического движения, борьба за экономические и политические права. В разной степени эти проблемы были затронуты в работах Ш.А. Богиной, А.Н. Шлепакова, С.В. Филиппова, А.Я. Киппермана, Г.П. Куропаткина, А.С. Соколова, Н.А. Тудоряну, А.М. Черненко, В.Я. Гросула[10].

Территориальная удаленность от фронтов Гражданской войны предопределила незаслуженно фрагментарное обращение к теме русских американцев в наиболее значительных работах советского периода по белой эмиграции. Исследовательский интерес советских историков был смещен к периодам колонизации русскими североамериканского континента, последующему развитию и расцвету русской колонии, фактически прекратившей свое существование с продажей Аляски. Вопросы русской трудовой миграции и ее положения после Октябрьской революции затрагивались в работах, посвященных международному рабочему движению, иногда в общих работах по советско-американским отношениям[11].

Отдельного упоминания, безусловно, заслуживают работы Г.Я. Тарле[12], фокусирующие внимание на проблемах взаимоотношения эмиграции и родины, изучении процессов возвращения в Россию трудовых эмигрантов. Эти работы, построенные на большом фактическом материале, удачно вписывают пред- и постреволюционные волны в контекст отечественной истории, преодолевая характерный для работ по политической истории Русского Зарубежья вакуум, где эмигранты существуют вне территориально-государственных границ и связей.

После середины 1980-х годов историография проблемы испытала все превратности широкого и подчас непрофессионального массового интереса к запретной до этого теме. Избранный метод изучения тематики от противного, разрушая сложившиеся ранее общественные и научные стереотипы, привел первоначально к смещению интереса от политики к культурной жизни русской эмиграции. Появились работы в области литературоведения. Были изданы многие философские, прозаические, поэтические и публицистические произведения эмигрантских авторов.

Научный подход проявился в изданиях библиотечными и научными центрами каталогов специальных выставок, посвященных Российскому Зарубежью, которые содержали данные об имеющихся в хранении монографиях, сборниках, серийных изданиях, периодике. Отметим выпуски Государственной публичной исторической библиотеки России, Российской Государственной библиотеки, Института научной информации по общественным наукам Российской академии наук[13].

С 1990-х годов наметились новые подходы к изучению Российского Зарубежья[14]. Задачей историографии становится научное преодоление «узкодогматической тенденции абсолютизации упрощенного до крайности жесткого формационно-классового подхода к интерпретации Российского Зарубежья как части «капиталистического окружения»[15].

Количество публикаций значительно возрастает за счет освоения проблематики на междисциплинарном уровне. Появляются работы по архивоведению, культурологии, славистике, политологии, связанные с историей русской эмиграции, что расширяет географию Российского Зарубежья, включающего сегодня не только континентальную Европу, но и Великобританию, Северную Африку, страны Латинской Америки и др.[16] Возрождается интерес к переосмыслению политической истории Российского Зарубежья, восстановлению хода реального исторического процесса и его основных действующих лиц[17].

Одновременно с поиском новых подходов к уже разработанным темам идет процесс историографического и источниковедческого осмысления и анализа накопленного материала, свидетельством чего становятся ежегодные конференции Института российской истории Российской академии наук, закладывающие основы объективного изучения процессов адаптации выходцев из России как целостной проблемы[18].

В трудах Ю.А. Полякова, Г.Я. Тарле разрабатываются принципы цивилизационного подхода применительно к изучению процесса социально-политической адаптации мигрантов, намечаются основные ориентиры при рассмотрении этого многоступенчатого процесса, предопределяемого прежним социальным опытом мигранта и реалиями новой страны проживания. Исследователи рассматривают комплекс факторов, стимулирующих и тормозящих успешный процесс адаптации, различные варианты интеграции в новую среду обитания, проводят систематизацию научного аппарата используемого в проблемной историографии.

Проблемы диаспоры как исторического феномена широко представлены в научном сборнике «Национальные диаспоры в России и за рубежом в XIX-XX вв.»[19].

Наряду с рассмотрением общего и особенного в положении русских общин по всему миру исследователи делают попытки выявить системообразующие характеристики диаспор и соответственно определить время их возникновения. Заслуживают дальнейшего развития предположения В.А. Тишкова о складывании русской диаспоры в США уже в 1920-е годы после импульса «белой эмиграции», представлявшей не только диаспорный человеческий материал, но и манифестную (в смысле жизненного поведения) диаспору. Тем не менее основной вывод автора об определении диаспоры как явления, прежде всего политического, а миграции - социального, требует дальнейшего уточнения и аргументации.

Системный подход в изучении диаспоры как исторического феномена получил развитие в работах З.И. Левина[20]. Представляются интересными концепции автора об универсальных принципах развития диаспоральной общины как живой системы и о проблемах формирования и трансформации менталитета диаспоры, как продукта и регулятора ее жизнедеятельности, который, однако, «не тождественен менталитету ни иммигранта, ни этнического массива, ни принимающего общества». В рамках монографического исследования автор характеризует стадии эволюции диаспоры и менталитета применительно к разным поколениям мигрантов. Представляется интересным дальнейшая проверка выводов З.И. Левина на конкретно-историческом материале, в том числе и русской диаспоры в США.

Изучение проблем социокультурной адаптации иммигрантов и связанных с ней процессов формирования и развития национальных диаспор требует комплексного подхода с учетом особенностей адаптационных процессов для различных этнических или социальных групп и включением послереволюционного исхода в общий процесс миграции российского населения, протекавшего на протяжении веков и не прекращающегося сегодня. историография эмиграция родина трудовой

В целом история русской эмиграции в Соединенные Штаты Америки первой половины XX столетия представляет собой один из интереснейших аспектов взаимоотношений двух народов, протекавших в сложном внешне- и внутриполитическом контексте. Современная разработка темы в России в конце XX столетия проходила в условиях, с одной стороны, нарастающего информационного потока[21], открытия архивов[22], проникновения и переиздания в России эмигрантской и переводной литературы, развития академических обменов; с другой - впервые появившейся реальной возможности равноправного диалога между исследователями, придерживающимися различных мировоззренческих позиций[23].

Русские -- единственная нация американских иммигрантов, прибывавшая через Тихий и Атлантический океаны, пришествие которой было значительно растянуто во времени. Неудивительно поэтому, что современные исследователи в освоении проблематики большое внимание уделяют детальной разработке отдельных исторических сюжетов и персоналий[24].

Русская Америка попала в поле зрения современных исследователей как продолжение уже достаточно разработанной темы русской эмиграции на Дальнем Востоке. Распад эмигрантских колоний Китая и Японии накануне и после Второй мировой войны привел к переселенческим волнам и расселению эмигрантов на тихоокеанском побережье США и на Гавайских островах. Исследователи, в том числе в диссертационных работах, обращали внимание на пути и способы проникновения русской эмиграции в США, основные места расселения, социально-экономическое положение[25].

В трудах А.А. Хисамутдинова русская эмиграция в США рассматривается как эпилог китайского периода русской эмиграции[26]. На основе американских архивных материалов и русской периодики в США автор восстанавливает картины русской жизни на Гавайских островах, в Сиэтле, Портленде, Ванкувере, Калифорнии, описывает превратности переселенческого движения, сложности приспособления к новому климату и общественной среде. В монографии[27]дается характеристика различным периодическим изданиям эмиграции, общественным организациям (особенно, ставившим задачи сохранения русской культуры, таким как русские центры, Русское историческое общество, музей-архив русской культуры), деятельности Русской Православной Церкви. В главе, посвященной русским в Калифорнии, подробно описываются коллекции Гуверовского архива войны, революции и мира, Музея Русской культуры в Сан-Франциско, уделяется особое внимание научной, литературной и книгоиздательской деятельности эмигрантов. Несмотря на значительный фактический материал по русской эмиграции, автор рассматривает США как одно из направлений исхода русских из Китая наряду с Японией, Австралией и Южной Америкой, что не позволило ему комплексно рассмотреть процессы социокультурной адаптации русских эмигрантов в США, происходившей в течение длительного временного отрезка.

Представляет научный интерес монографическое исследование Д.Д. Пеньковского «Эмиграция казачества из России и ее последствия (1920-1945 гг.)», в которой прослежена судьба российских казаков, вынужденно уехавших из родины и осевших в США. Особенно ценны приведенные интервью автора с казаками и их наследниками, ставшими американскими гражданами[28].

Фрагментарность исследований по истории русской колонии оставляет неосвещенными проблемы взаимоотношений русской иммиграции с Россией. В отечественной историографии остается мало изученной такая важная тема, как русская диаспора в годы Второй мировой войны. Если положение и мировоззрение русской эмиграции в Европе и на Дальнем Востоке получили отражение в научной литературе, то русская колония в США осталась практически вне поля зрения исследователей[29]. В отличие от европейских идеологов русского фашизма мало изученным остается его американский вариант и деятельность его идеолога А. Вонсяцкого.

В современной литературе поставлен, но не изучен, вопрос о взаимоотношениях различных волн русской иммиграции. В.Е. Кукушкин, отмечая отсутствие интереса представителей второй и третьей волн к трудовой миграции, идеологические различия и страх позже прибывших перед «красными» соотечественниками, говорит о разрыве исторической преемственности между дореволюционными и последующими волнами эмиграции[30]. Тезис о взаимодействии и взаимовлиянии волн русской эмиграции требует дальнейшего уточнения на конкретно историческом материале.

Важным направлением изучения Русской Америки стало обращение к научному наследию русской эмиграции в США[31]. Проблема восстановления культурной целостности эмиграции и метрополии, слияния насильственно разделенных потоков культур являлась знаковой для отечественной историографии 1990-х годов, определялась как одно из новых направлений российской гуманитарной науки. Культура Российского Зарубежья представлялась исследователям как целостный феномен, объединяющей все области[32].

В освещении вклада русской иммиграции в научную и культурную жизнь американского общества отечественные исследователи следуют традициям американской историографии 1950-х годов. Тогда обращение к культуре этнических групп определялось известным высказыванием Джона Кеннеди: «Каждая волна иммиграции оставила в американском обществе свой собственный отпечаток, каждая внесла свой характерный «вклад» в становление нации и эволюцию американского образа жизни»[33].

Крупный вклад в исследование русской иммиграции в США внес ведущий научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН, доктор исторических наук Э.Л. Нитобург[34]. В изданной в 2005 году монографии «Русские в США: история и судьбы, 1870-1970»[35] ученый показывает крупнейшую ныне в странах дальнего зарубежья русскую диаспору, сложившуюся за сто лет в ходе трех волн массовой иммиграции из России. В книге рассказано о жизни, проблемах и судьбах тысяч людей, названы имена десятков выдающихся и сотен обычных русских иммигрантов и их детей, внесших огромный вклад в экономику, науку, культуру Америки. Показаны ассимиляционные механизмы и этапы процесса постепенного превращения внуков и правнуков иммигрантов сначала в «русских американцев», а в итоге - американцев. Не случайно, полагает автор, россияне все чаще задумываются над сутью понятий «диаспора», «диаспоризация», «глобализация».

Русской Америке есть чем гордиться. Зал Русской славы могут украсить имена выдающихся деятелей науки, культуры и искусства. Русскую иммиграцию прославили прибывшие в США в 1920-х годах авиаконструкторы и инженеры: И.И. Сикорский, А.Н. Прокофьев-Северский, Г.Т. Ботезат, К.Л. Захарченко, Б.В. Коровин-Круковский, А.М. Никольский, Б.В. Сергиевский, М. Струков, кораблестроитель Н.П. Сечкин, физик В.К. Зворыкин, математики: Я.Д. Тамаркин, Я.В. Успенский, Я.А. Шохат, химик И.И. Остромысленский, астрономы Н.Ф. Бобровников, А.Н. Высоцкий, О. Стуве, «отец теоретической и прикладной механики» С.П. Тимошенко и его коллега Л.М. Тихвинский, ихтиолог Н.А. Бородин, генетик Ф.Г. Добжанский, гистолог А.А. Максимов, историки и археологи А.А. Васильев, Г.В. Вернадский, М.И. Ростовцев, социолог П.А. Сорокин, писатели С.И. Гусев-Оренбургский, Г.Д. Гребенщиков, П.П. Балакшин, Н.С. Калашников, В.М. Зензинов, музыканты С.В. Рахманинов, С.А. Кусевицкий, Г.П. Пятигорский, Я. Хейфец, И.А. Венгерова, А.Л. Зилотти, артисты оперы и балета М.М. Куренкова, М.М. Фокин, М.М. Мордкин, киноактер В. Соколов, художники и скульпторы С.Т. Коненков, Н.К. Рерих, А.Л. Архипенко, Б.И. Анисфельд, Д.Д. Бурлюк, С.Ю. Судейкин, А.В. Сахновский и др.

В 1930-е годы русские иммигранты продолжали приезжать в Америку из Европы и дальневосточных государств. В эти годы в Америке поселились экономист В.В. Леонтьев, кораблестроитель В.П. Юркевич, астроном С.И. Гапошкин, физико-химик, будущий главный советник по науке президента Д.Д. Эйзенхауэра Г.Б. Кистяковский, социолог Н.С. Тимашев, хореограф Г.М. Баланчин, композитор Н.Д. Набоков, художник И.А. Вербов.

Накануне и во время Второй мировой войны в США переехали А.Ф. Керенский, писатели В.В. Набоков, М.А. Алданов, Д.Ю. Далин, В.М. Зензинов, М.О. Цетлин, В.С. Яновский, А.Ф. Фелоров, публицисты В.И. Дан, Б.И. Николаевский, М. Вишняк, А. Седых, композиторы И.Ф. Стравинский, А.Т. Гречанинов, биохимики Д. Нахамсон, Е. Рабинович, философ-богослов Г.П. Федотов, экономист Я. Маршак, архитектор С. Чермаев, художник М.В. Добужинский, скульптор О.В. Мещанинов, артисты театра, оперы и балета М.А. Чехов, А.Д. Данилова, Б.Ф. Нижинская, А.Н. Обухов. В.С. Розинг. О.А. Спесивцева. музыканты А.К. Боровский. Р.Б. Гарбузов. Э. Купер, И.А. и О.А. Колчины, литературовед Р. Якобсон.

Как отмечает профессор Э.Л. Нитобург, «тысячи прибывших в США в 20-30-е годы XX века русских инженеров, врачей, работников искусства, сотни профессоров и ученых нашли здесь применение своим знаниям, способностям и талантам, выразившиеся в выдающихся достижениях и блестящих открытиях, обогативших в самых различных областях американскую науку, технику, культуру. Имена этих людей пестрели на страницах газет и журналов, а около двух сотен таких имен уже накануне Второй мировой войны появились в престижном ежегоднике “Кто есть Кто?”»[36].

Примером исследования, решающего проблемы культурного наследия в рамках парадигмы системного взаимодействия двух частей одного целого или непрерывного балансирования идейного развития эмиграции на грани разрыва и преемственности, является докторская диссертация Е.Н. Петрова, посвященная научно-педагогической деятельности в США ученых-гуманитариев[37].

В 1920-е годы за рубежом волею судеб оказались около 90 историков-исследователей (так ли иначе в своих трудах касавшихся истории России). Многие из них работали на правительство США на различных уровнях, возглавляли кафедры русистики. К 1936 году история России изучалась более чем в 30 американских колледжах[38].

Е.Н. Петров рассматривает взаимосвязь Русского Зарубежья и американского россиеведения в контексте проблемы аккультурации, т.е. поглощения иммигрантов иной этнической средой. В центре внимания процесс интеграции ученых-профессоров и членов «русской академической группы» в западное университетское сообщество, проблемы взаимосвязи эмиграции и местных академических кругов.

По мнению Е.Н. Петрова, М. Карпович, Г. Вернадский, С. Пушкарев, М. Флоринский, А. Родичев не только стояли у истоков западной профессиональной науки, но и предопределили проблематику, характер и методологию исследования российской и советской истории. Автор делает вывод о полной подчиненности работы ведущей Гарвардской школы догматам кадетской историографии во взглядах на российскую историю, когда под влиянием эмигрантов первой волны исследовались история и литература дореволюционной России, а современные им достижения советской России оставались незамеченными.

С результатами данного исследования не согласился академик Н.Н. Болховитинов[39]. В своей новой работе автор отмечает, что при всем накопленном материале процесс формирование русистики в США еще не получил комплексного рассмотрения в историографии и требует дополнительных исследований, а выводы Е.В. Петрова нуждаются в перепроверке.

Ряд работ в отечественной историографии посвящен наиболее видным деятелям Русской Америки -- таким, как А.Л. Толстая, В.К. Зворыкин, С.В. Рахманинов, И.И. Сикорский[40].

Тема русской послевоенной эмиграции затрагивается в работах, посвященных начальному периоду холодной войны, становлению американской советологии и началу серьезного изучения СССР[41].

Современному положению русской диаспоры посвящено значительное количество публицистических материалов[42]. На этом фоне заслуживает внимания монография Э.Д. Лозанского, рассматривающего возможности и перспективы создания русского лобби в американских коридорах власти в контексте влияния этнических диаспор на различные стороны американского общества[43]. Спустя столетие иммиграции современная русская диаспора в США, по его мнению, «при всей своей многочисленности и успешной интеграции представляет собой не готовую к единению усилий общину, а некую амальгаму пестрого спектра - достаточно рыхлое и неорганизованное сообщество людей, весьма туманно ощущающих общие начала и силу солидарности»[44].

Э.Д. Лозанский ставит вопросы о новых формах коллективного объединения и взаимодействия русских иммигрантов с родиной в условиях падения коммунистического режима и изживания логики антибольшевизма как основы деятельности. Проведенный им анализ современного положения русской Америки предполагает крайне нескорое появление активной и полезной родине диаспоры. Равно неопределенной и туманной остается возможность появления новых форм диаспорного самовыражения кроме традиционно присущей русской колонии благотворительности. Несмотря на необходимость критики отдельных выводов автора и, прежде всего, касающихся истории и периодизации волн русской эмиграции, представляется оправданным его заключение о том, что отсутствие лоббистских структур диаспоры в отличие от представителей других этносов, проживающих в США, отрицательно влияет на образ самой диаспоры и не оказывает положительного эффекта на двусторонние российско-американские отношения.

Организационная слабость русской иммиграции в США отмечалась как русскими, так и сторонними наблюдателями. В обзоре 1917 года Е.И. Омельченко русские названы наименее культурным отрядом среди иммиграционных масс, находившихся вне влияния культурных сил как американских, так и русских[45].

В 1918 году М. Вильчур отмечал, что «подавляющее большинство русских организаций в Америке слабы и немногочисленны»[46]. В юбилейном сборнике 1936 года читаем: «Мы, русские, достигли самых вершин в живописи, музыке литературе, но занимаем одно из последних мест в организации»[47].

Однако тезис об организационных способностях русских требует перепроверки с учетом, прежде всего, количественного состава русской иммиграции, специфики ее пополнения, особенностей социального состава и политических характеристик. Становление диаспоры необходимо рассматривать в контексте адаптационных процессов русских иммигрантов, принимая во внимание особенности группового характера этого явления. Исследователи обращались к вопросам социальной адаптации русской иммиграции в США, однако эти работы не выходили за рамки отдельных статей и информационных сообщений[48].

Несмотря на большой общественный интерес к проблемам эмиграции в США, в контексте взаимоотношений СССР и США эта тема не нашла адекватного отражения в историографии. В течение первой половины XX столетия русская иммиграция оставалась на периферии двусторонних отношений и не попала в поле зрения отечественных и зарубежных исследователей[49]. Единственным исключением является период существования русского представительства без государства и деятельность посла Временного правительства Б.А. Бахметьева, заслуженно привлекающая внимание историков[50].

Вклад русской постреволюционной эмиграции в развитие американского видения и восприятия Советской России, как правило, рассматривается через призму культурной и научно-педагогической деятельности иммигрантов. Не случайно в работах о становлении советологии как науки, по истории дипломатических отношений затрагиваются вопросы, так или иначе связанные с русской иммиграцией и ее ролью в формировании традиции восприятия России американским истеблишментом[51]. Изучение собственно русской эмиграции на протяжении значительного периода времени выпало из рамок приоритетных направлений отечественной историографии и до сегодняшнего дня не существует обобщающих работ по истории русской эмиграции в США в XX веке.

Масштабы российской эмиграции, ее значение для отечественной и мировой культуры остаются раскрытыми далеко не полностью и в эмигрантской историографии. История Российского Зарубежья начала создаваться его «гражданами» сразу после исхода, сохранив дух противостояния и непримиримости. Появляются издания, стремящиеся сохранить для потомков историю «великого исхода»: литературно-библиографический журнал «Русская книга» (А.С. Ященко), «Архив русской революции» (И.В. Гессена), выходят труды по истории эмигрантской литературы, многочисленные библиографические справочники, альманахи книгоиздательств, научные исследования[52].

Обширная источниковая база и ее доступность делают исследования эмигрантских ученых насыщенными и информативными, с разнообразием проблематики и отсутствием концептуального единства при освещении как общественно-политической, так и культурно-просветительской деятельности Российского Зарубежья. Принципиальным и общим для иммигрантской историографии является включение в понятие «России вне России» всей русской диаспоры, а не только постреволюционной эмиграции. В эмигрантской историографии Российское Зарубежье исчисляется в 9-10 млн человек, «то есть в два раза больше населения Норвегии, страны, представитель которой был назначен Верховным Комиссаром над русскими»[53].

Иммигрантская историография насчитывает небольшое количество работ, посвященных вопросам экономической и социокультурной адаптации русских в США. Общественный интерес преимущественно удовлетворялся газетными и журнальными публикациями, а практический -- материалами прикладного характера (справочниками, каталогами, адресными книгами и т.д.)[54].

Большое внимание вопросам социально-политической адаптации русских в США уделено в книгах и статьях М.Е. Вильчура[55], рассматривавшего иммиграцию в исторической перспективе и во всем многообразии русского духа - от российского официального представительства в Америке до бытовых проявлений в русской среде. Продолжением его известных произведений стали публикации в журнале «Интерпретер», посвященные практическим аспектам приспособления русских эмигрантов к реальности североамериканского континента уже в 1920-е годы.

Отдельного упоминания заслуживает объемное исследование И.К. Окунцова[56], завершенное в конце 1930-х годов, но опубликованное только после его смерти автора в 1967 году. Безусловная его заслуга по сбору и обработке большого количества фактического материала, затрагивающего самые разные аспекты эмигрантского бытия со времен открытия Аляски до конца 1930-х годов, нивелируется националистическими суждениями и безосновательными выводами, снижающими академическую ценность работы.

Интересный материал содержат воспоминания иммигрантов, описывающих не только трудный путь на американский континент, но и сложности адаптации к американской жизни[57].

Дальнейшая работа по изучению русского наследия в США приходится на начало 1970-х годов и связана с созданием и деятельностью новой общественной организации - Конгресса русских американцев, призванного нанести «русскую этническую группу на карту Соединенных Штатов». На страницах официального издания - журнала «Русский американец» - появляются материалы, характеризующие вклад диаспоры в науку, технику, искусство Соединенных Штатов, рассказывающие о военных ветеранах и молодежных организациях иммиграции. В статьях Е. Александрова, П. Будзиловича содержатся интересные материалы о жизнедеятельности русских американцев, этапах освоения Америки, русском культурно-историческом наследии в США[58].

Значительный вклад в разработку истории Русской Америки внес В.П. Петров, автор не менее 26 книг и более 300 статей в русских зарубежных журналах, «главным образом о путешествиях и об истории русской Америки»[59]. Часть его биографии может показаться типичной для русского беженца. Он родился в Харбине в 1907 году, где окончил среднюю школу и юридический факультет, затем покинул Маньчжурию и жил на юге Китая и в 1940 году переселился в США, где занимался исследовательской и преподавательской деятельностью в военно-морских школах. За большие заслуги перед русской общественностью, активное участие в деятельности русских общественных организаций был номинирован Конгрессом русских американцев в Русско-Американскую Палату Славы.

Важное место в зарубежной историографии занимают работы, посвященные Русской Православной Церкви в Северной Америке, претерпевшей значительные организационные изменения в первой половине ХХ столетия[60]. Официальная история становления независимой, самостоятельной церковной организации, призванной решать духовные и насущные проблемы своей паствы, раскрыта в отдельных очерках и обобщающих трудах, изданных православными зарубежными центрами[61].

В современной русской зарубежной историографии прослеживается тенденция распространения ореола культурной значимости и важности русских научных достижений на всю русскую колонию. При исследовании истории русской эмиграции в США традиционным становится переход от количественных к качественным показателям. Исследователи фокусируют внимание на оказавшихся в Новом Свете наиболее видных политических деятелях сначала бывшей Империи, а затем и СССР, представителях науки, культуры, образования. Такой подход становится доминирующим в эмигрантской публицистике, призванной формировать образ культурной и достойной иммиграции в глазах общественного мнения принявшей их страны. Его продолжением стало пристальное внимание к культурному и научному наследию русской эмиграции, что обусловило рост публикаций, в том числе и архивных материалов, подчеркивающих значение и роль русской иммиграции, ее вклад в развитие национальной культуры и национальной экономики новой родины[62].

Несмотря на приоритет изучения политических реалий, эмигрантская историография содержит богатый материал по изучению образовательной и творческой деятельности иммигрантов. Значительно меньше внимания уделяется вопросам повседневного существования иммигрантов и процессам социокультурной адаптации. Практически неосвещенной остается деятельность русских общественных организаций и объединений разных волн, проблемы межпоколенческих отношений, сохранения и развития преемственности национальных духовных и культурных ценностей. Возможно, современная эмигрантская историография как раз подошла к этапу научного осмысления пройденного русской иммиграцией в США векового пути. Известно, что в процессе адаптации дети, как правило, стремятся избавиться от культурного наследия своих родителей, мешающего их вхождению в новую жизнь и приобретению новых культурных норм и традиций. В то же время внуки пытаются исследовать то, что старались забыть дети.

Зарубежная историография русской эмиграции небогата и в основном уже критически проанализирована российскими учеными. В центре внимания исследователей были работы Дж. Симпсона, Р. Вильямса, Р. Джонстона и М. Раева[63].

Русская Америка оказывается малоизученным континентом на карте русского рассеяния. В рамках наиболее значительных трудов по ее истории русской иммиграции в США отведено совсем незначительное место[64]. На протяжении столетия восприятие русских иммигрантов остается крайне клишированным. Выходцев из России относили «к числу самых неквалифицированных и экономически несостоятельных среди всех новоприбывших... они были вынуждены работать с раннего утра до позднего вечера, и «американизация» для них была даже «арифметически невозможной»... Салон, кино, карты, танцы и игра на балалайке были основными развлечениями в жизни, наполненной тяжелым и бесконечным трудом... русские были наименее организованы по отношению к другим группами, хотя, они тоже скоро создали страховые общества...»[65].

Первые работы по данной проблематике появляются в конце 1920-х годов[66]. Как и в более поздний период, многие из них посвящены проблемам местных сообществ и процессам приспособления русских иммигрантов к местным условиям[67].

Даже в период всплеска общественного интереса к проблемам иммиграции (1950-1960 годы) собственно русской иммиграции в работах по истории американской нации были посвящены небольшие разделы и отдельные журнальные публикации. Представляется оправданным вывод отечественных исследователей о том, что «история славянских групп не получила в США сколько-нибудь заметного развития, являясь в основном объектом изучения со стороны выходцев из славянских стран»[68].

Среди исключений отметим работы Дж. Дэвиса[69]. В сложных внутриполитических условиях на основе социологического исследования автор доказывает возможность и желательность политической и социокультурной адаптации русских иммигрантов в США, отмечает тенденцию улучшения их социального и экономического положения.

Отдельного упоминания заслуживает работа Джеймса Хессела[70], предпринявшего интересный сравнительный анализ русских диаспор во Франции и США в 1920-е годы. Он рассматривает общее и особенное в культурной и политической жизни белой эмиграции по обе стороны Атлантики, оценивает успешность интеграции в новую среду и степень приспособления к новым условиям в зависимости от социального положения иммигрантов.

В 1970-е годы выходит исследование Н. Еубанк[71]. Это краткий обзорный очерк по истории русского проникновения в Америку с древнейших времен с акцентом на предреволюционную эмиграцию, так называемую «великую волну» русских переселенцев и общий вклад выходцев из России в развитие национальной литературы, музыки театра, науки и общества. Попыткой свести воедино и выстроить русскую историю Америки стало издание краткого справочника по хронологии и событиям русской колонии[72].

К числу работ, претендующих на охват широкого спектра проблем русской иммиграции на протяжении нескольких веков, относится книга Г.Г. Говорчина[73]. На основе статистических данных различных американских государственных ведомств автор характеризует динамику социальной, половозрастной структуры иммигрантов, их образовательного уровня. Делается попытка рассмотреть все стороны иммигрантского бытия -- от ежедневного заработка, организации быта, воспитания детей до развития русской прессы и обществ взаимопомощи. Отдельная глава посвящена «тернистой дороге к американизации», раскрывающая суть политики обязательной ассимиляции вновь прибывших после Первой мировой войны и ее влияние на русское население Америки.

Значительный временной период, охватываемый исследованием Г.Г. Говорчиным, анализ комплекса проблем, с которыми сталкивались выходцы из России, не позволил автору в полной мере осветить проблемы взаимоотношений между представителями различных волн эмиграции, деятельность русских иммигрантов по развитию диаспорных структур и сохранению национального самосознания.

Зарубежные исследователи неоднократно отмечали разнообразный национальный, социальный и конфессиональный состав иммиграции из России. В ряде работ особое внимание обращается на интеграционные модели, присущие русским сектантам и представителям различных религиозных групп. Стратегии адаптации молокан, духоборов, прыгунов имели существенные отличия от процессов социокультурного приспособления основной массы выходцев из России. Труды американских исследователей проливают свет на проблемы религиозной иммиграции из России, сохранение национальной идентичности в замкнутых изолированных поселениях русских сектантов[74].

Отдельные стороны социокультурной адаптации разрабатывались учеными применительно к интеллектуальной иммиграции в США. Процесс перемещения интеллектуальных эмигрантов «с багажом общих и специальных знаний, традиций и способностей» уже признан в зарубежной литературе в качестве социального феномена, возникновение которого относится к XV веку, когда, спасаясь от наступающих варваров, образованные люди Византии устремились в Европу.

В трудах М. Марруса, Д. Флеминга, К. Скран, Л. Ферми[75] проблемы адаптации интеллектуальных мигрантов (в том числе и русских) рассмотрены в общем контексте изучения беженских потоков и интеллектуальной миграции в Америку и Европу ХХ столетия.

О неассимилированности русских ученых писал М. Раев. В рамках обширного труда он проводит интересное сопоставление русской и немецкой научной иммиграции, анализирует причины относительно легкого в отличие от русских вхождения немецких ученых в научную жизнь США. Основным препятствием для адаптации являлось то, что «русские были и остались эмигрантами, они постоянно надеялись вернуться на родину и потому не хотели, а в условиях тогдашней Европы, и не могли приспособиться к местной научной жизни»[76].

Таким образом, применительно к российской иммиграции заслуживает критического осмысления ряд общих предположений об образовании как факторе, способствующем вхождению в новую среду, о вкладе ученых-иммигрантов в научную, культурную и общественную жизнь принявшей их страны и соответственно о потере для России специалистов, ученых, деятелей образования.

В целом следует признать, что в историографии тема социокультурной адаптации русской иммиграции в США в первой половине XX столетия остается до настоящего времени мало изученной. Проблемы преемственности между поколениями иммигрантов, вопросы социальной и культурной адаптации в Северной Америке выходцев из России не получили должного освещения и комплексно не рассматривались. Следует согласиться с В.М. Селунской, что «разработка общих проблем адаптации применительно к конкретно-историческим условиям российского зарубежья между двумя мировыми войнами явилась назревшей историографической потребностью, так как под влиянием публицистического прессинга процесс изучения истории эмиграции из России стремительно расползался вширь…но, не вписывая адаптантов в окружающую новую среду, а оставляя их словно в вакууме»[77].

При изучении русской диаспоры исследователи сталкиваются с целым рядом вопросов, требующих предварительных объяснений. Отсутствие доминирующего представления о том, что такое диаспора вообще и какую диаспору можно считать русской, порождают не только научные, но и политические споры. В общественных дискуссиях во избежание критики и обвинений вместо понятий «русская» или «российская» диаспора часто используется термин «соотечественники за рубежом», что получило отражение и в законотворчестве. Достаточно отметить разработку и принятие Государственной Думой Федерального Собрания Российской Федерации Федерального закона «О государственной политике Российской Федерации в отношении соотечественников за рубежом»[78].

На съезде соотечественников в 1995 году было принято определение, которое по мысли его авторов, максимально приближено к определению сути национальной диаспоры: «Российскими соотечественниками признаются все лица, кто считает себя таковыми и кто относится к народам и народностям, не обретшим нигде, кроме как в Российской Федерации своего национально-государственного самоопределения». Эта формулировка, хотя и включает представителей всех национальностей, оказавшихся за пределами родины, в состав соотечественников, отражает специфику распада многонационального государства и переходный период формирования диаспоры в новых условиях, и первые шаги по выработке национальной политики по отношению к стихийно складывающимся центрам русского рассеяния[79].

При обращении к истории русского рассеяния часто используется расширительное толкование «русскости» и русской диаспоры, основанное на традициях культуры и русского языка, и причислении к русским всех «тех носителей русского языка и культурных традиций, которые как на родине, так и вне ее - сами считают себя русскими»[80]. Такой принцип исповедуют отдельные иммигрантские организации и, в частности, Конгресс русских американцев, объединяющий в своих рядах иммигрантов первого, второго и третьего поколений разного мировоззрения, воспринявших русскую культуру и язык и считавших себя русскими.

Понятие «диаспора» (греч. Diaspora - расcеяние) активно используется в современной научно-политической литературе для описания широкого круга явлений, так или иначе связанных с положением этнической группы в инонациональном окружении·[1]. Вместе с тем, несмотря на все увеличивающийся объем статистических данных и количественных исследований о положении национальных групп в инонациональной среде, само представление о диаспоре как социальном явлении не становится яснее. Многообразие используемых подходов часто оправдывается сложностью и разносторонностью темы, отдельные фрагменты которой получают расширенное толкование и подчас вольную трактовку на страницах периодики. Положения о том, что такое диаспора, сформулированные применительно к диаспорам классическим или историческим (к которым традиционно относят еврейскую, армянскую и т.д.), требуют нового осмысления в условиях глобализации и создания единого экономического и хозяйственного пространства. Тем более что границ и водоразделов в жизни современного общества, стереотипов и национальных предрассудков в его сознании не становится меньше.

Разделение на группы, имеющие свои субкультуры, происходит внутри внешне единого общества, формируя новые условия и предпосылки политического и социального равновесия. Значение этнических групп во все пронизывающем технологическом мире продолжает возрастать, угрожая стремительно совершенствующемуся обществу будущего средневековыми погромами и национальными притеснениями. Межэтнические противоречия по-прежнему способны парализовать любое государственное образование с удивляющей для стороннего наблюдателя скоростью.

Роль диаспор в формировании современного общества продолжает возрастать. Сегодня, как правило, в качестве диаспоры воспринимают практически любую этническую группу, вынужденно или добровольно покинувшую Родину и имеющую некоторую политически выраженную ориентацию по отношению к ней.

Большинство определений диаспоры, так или иначе, восходит к трактовке еврейского изгнания. Описание этого явления с присущей ему трагизмом изгнания, длительного рассеяния, поиска выхода и непрекращающегося страдания обусловили присутствие сильной эмоциональной составляющей в этом научном термине, что не всегда оправдано при распространении его на другие национальные группы, вынужденно покинувших свою родину. К этническим группам, максимально приближающихся к диаспорам модельным или стереотипным (еврейской и армянской), различные исследователи относят греческую, цыганскую, кубинскую, китайскую, ирландскую и ряд других[81]. Развитие трудовой миграции в XX столетии вовлекло в процесс международных трудовых потоков новые этнические группы, вынужденные адаптироваться к условиям незнакомой социальной реальности. Опыт изучения классических диаспор с выделением их основополагающих черт и групповых характеристик оказывается при этом трудно распространяемым на исследования новых процессов. Все больше национальных групп оказываются вне устоявшихся систем координат, принятых при рассмотрении идеальных моделей, хотя и решают по сути те же информационные, коммуникационные, идеологические задачи выживания и приспособления в новой среде. В научном сообществе продолжается поиск и классификация отличительных черт диаспоры.

Проблемы диаспоры получили широкое освещение в современной зарубежной и, прежде всего американской историографии, что обусловлено рядом причин. Процессы «этнического возрождения», протекающие в США с начала 1960-х годов, обусловили рост культурного, политического и экономического влияния национальных групп в этой стране и предопределили восприятие этого явления как социального феномена, оказывающего влияние как на локальном, так и на международном уровнях. Традиционно проблемы национальных меньшинств изучались в американской историографии с точки зрения процессов перемещения этнических групп из одного места в другое. В центре внимания исследователей оказывались процессы социальной адаптации и аккультурации.

До 1980-х годов термин диаспора применялся, как правило, в отношении еврейской, палестинской и отчасти армянской группы. Среди первых трудов по этой проблематике, подготовивших ренессанс этой темы в англоязычной литературе конца XX столетия, следует отметить работы Д. Армстронга, Р. Мариенстраса, Р. Кохена.[82]

К концу 1990-х понятие «диаспора» получило широкое распространение. Для сравнения отметим, что если за 1981 год в области социальных наук по проблемам диаспоры было опубликовано 18 работ, то за 2000 год уже 87. Термин стал настолько популярен[83], что к началу 1990-х практически любую группу, имевшую историю миграции и сформированное сообщество, уже относили к диаспоре.

Сегодня понятие «диаспора» широко используется в зарубежной политологии, антропологии, социологии, психологии, религиоведении, истории и даже литературе. На страницах журнала «Диаспоры» в 1990-е годы это понятие использовалось уже по отношению к 38 различным этническим группам. Расширенное толкование лишает понятие исторической насыщенности и релевантности, придавая ему скорее метафорическое, чем смысловое содержание.

В эпоху глобализации диаспора становится важным элементом транснациональных связей, в отличие от обычных иммигрантских групп. Новое прочтение диаспоры подразумевает ее синхронное рассмотрение с точки зрения глобальных процессов де-территориализации, транснациональных миграций и культурного взаимопроникновения[84], и с учетом включения этого феномена в привычный социо-культурный контекст[85]. В научной литературе наметилась тенденция выработки новых подходов к определению групповой идентичности, основанной на «неприкрепленности» и несвязанности мигрантов как с новой, так и с прежней реальностью, их вырванности из локального контекста. Проблемы диаспоры в современной зарубежной литературе часто рассматриваются с точки зрения противопоставления этнических групп национальным государственным образованиям на фоне продолжающих процессов глобализации. В последние десятилетия XX столетия вопросы границ, пространства и социальной мобильности заняли ведущее место в общественных и научных дискуссиях. Понятия и явления, имевшие четкие социальные или территориальные границы, предстали перед антропологами в несколько размытом виде, что потребовало пересмотра некоторых казалось подтвержденных временем концепций.

Представление о диаспоре как одной из опасностей и угроз современным национальным государствам и либерально-демократическому устройству является результатом крушения надежд и устремлений XIX века о создание отдельной территории для каждой расы. На повестке дня вопрос о том, как совместить национально ориентированные государства с их функциями социального подавления и толерантность, мультикультурализм, рождаемые разрастающейся цепью мегаполисов и растекающейся волной этнических диаспор, заявляющих все громче о правах своих членов и приоритете групповой идентичности. На смену тенденциям ассимиляции и стремлению скорейшего вхождения в принимающее общество этнические группы все чаще заявляют о желании не вступить в клуб, но установить свои правила игры.

Ныне все чаще указывается на необходимость восприятия диаспоры как позитивного явления, выполняющего важную социальную роль, заполняя разрыв между глобальным и локальным порядком вещей. Ощущения вырванности из привычного миропорядка, отсутствие связей и соединяющих нитей, потерянность и отчужденность, чувства, преодолеть которые помогла диаспора в прошлом, стали сегодня привычным явлением для всего западного общества, а не только уделом этнических меньшинств.