Рейган же встал на защиту «неизбалованных парней из рабочего класса», которые, отдав стране свой воинский долг, благодаря активистам антивоенного движения были встречены с враждебностью и пренебрежением. Последние «не просто презрели среднего американца, - пишет Д'Соуза, - они презрели американские идеалы» [D'Souza, 1999, p. 70].

В этом месте в дискурсе Д'Соузы снова появляется фигура интеллектуала, как типичного оппонента Рональда Рейгана. Многие учителя, администраторы и преподаватели университетов снисходительно относились к активистам контркультуры. Кто-то следовал за ними и нахваливал Хо Ши Мина, при этом рассуждая о социалистической революции в США. Цитируя Джорджа Оруэлла, Д'Соуза язвительно отзывается о подобных увлечениях умозрительными концепциями: «Нужно принадлежать к интеллигенции, чтобы поверить в подобные вещи; обычный человек не будет настолько глуп» [Цит. по: D'Souza, 1999, p. 70].

В то же время, будучи противником контркультуры и защитником традиционных ценностей, Рейган не был реакционером в стиле Барри Голдуотера. В дальнейшем это помогло ему победить уже на президентских выборах. Д'Соуза пишет, что Голдуотер был фигурой «Старого завета», стоявшей на ценностях прошлого и видящей в будущем лишь проклятье. Был реакционером, хотел демонтировать большую часть рузвельтовского «Нового курса». Ко всему прочему, Голдуотер был воинственным экстремистом: «экстремизм, который стоит на защите свободы, не является злом» [D'Souza, 1999, p. 74]. Как политик он попросту пугал людей.

Рейган же был фигурой «Нового завета». Он также был способен на возмутительные высказывания, но, в целом, был гораздо мягче по стилю, чем Голдуотер: «философски он был консерватором, а по темпераменту - добряком» [D'Souza, 1999, p. 74]. К тому же, Рейган был бывшим сторонником Нового курса, бывшим демократом, не стремившимся обратить время вспять. Как и Голдуотер, Рейган смотрел в прошлое, но лишь для того, чтобы построить будущее. Он смотрел вперед и был оптимистом. В отличие от Голуотера, отмечает автор, Рейган был популистом, чей консерватизм основывался на общепринятых американских ценностях [D'Souza, 1999, p. 74]. Таким образом, отделяя позиции Рейгана от позиций Голдуотера, Д'Соуза, тем самым, отграничивает присущие ему самому взгляды от взглядов правых экстремистов.

В 1974 году, пишет Д'Соуза, Рейган еще не был готов стать президентом. Он обладал общим видением и темпераментом, но в его арсенале недоставало «национальных вопросов», которые смогли бы определить его как кандидата. В то время, с 1974 по 1980 гг., Рейган искал «не новую философию, но амуницию для своих взглядов» [D'Souza, 1999, p. 75]. Он много читал, в том числе консервативные журналы «The National Review», «The Human Events», работы Фредерика Хайека, Уитаккера Чемберса и Александра Солженицына в качестве учебников по либертарианству и антикоммунизму [D'Souza, 1999, p. 75].

Рейган понимал коммунизм как порочную религию, которая в погоне за раем на земле, разрушает такие традиционные ценности, как семья, частная собственность и религиозная вера. Рейган говорил: «Бессмысленно называть коммунистов лжецами… Как вы можете обидеть свинью, называя ее свиньей? Коммунисты просто не связаны нашей моралью. Они говорят, что любое преступление, включая ложь, обладает моралью, если оно приближает становление социализма» [Цит. по: D'Souza, 1999, p. 76].

К тому же, будущий президент не просто гонялся за идеями, а искал пути преобразования их в «политическую валюту» [D'Souza, 1999, p. 76]. Он был политическим капиталистом, ищущим и инвестирующим в новые идеи. Рейган искал и нашел общую платформу для консерватизма и популизма, сменив имидж Республиканской партии. До него, как отмечает Д'Соуза, республиканцы были «плохими парнями», которые пытались отнять деньги у рабочих [D'Souza, 1999, p. 81]. Если они и были за сокращение налогов, то скорее в пользу корпораций, нежели чем в пользу обычных рабочих. Демократы же были «хорошими парнями», которые были за рабочих, обещали американцам благородные программы финансирования. Суть политической стратегии до-рейгановской Республиканской партии состояла в том, чтобы «урезать государственные расходы, а если этого не удавалось, сбалансировать бюджет путем увеличения налогов» [D'Souza, 1999, p. 81]. Действуя попросту неразумно по отношению к своему электорату, ««садомазохисты» из Великой старой партии постоянно проигрывали выборы, начиная аж с 1930-х гг.» [D'Souza, 1999, p. 81]. Здесь Д'Соуза, для усиления роли Рейгана, умалчивает некоторые факты. Так, Республиканская партия все же успела за это время несколько раз завоевывать большинство в Сенате: в 1947-1948 гг., 1953-1954 гг., и уже при Рейгане в 1981-1986 гг.; а также палату представителей в 1953-1954 гг. [Словарь американской истории, 2007, с. 429].

Тем не менее, Рейгану удалось сменить имидж партии. Д'Соуза утверждает, что отныне республиканцы перестали быть «сборщиками налогов для государства всеобщего благоденствия», позволив демократам самим платить за свои программы. Взамен, республиканцы сконцентрировались на «возвращении людям их с трудом заработанных денег» [D'Souza, 1999, p. 81].

Однако концепция снижения налогов была частью более широкой предвыборной платформы. В ней, как отмечает Д'Соуза, Рейган стремился поддерживать общественный консенсус, апеллируя к традиционным западным ценностям. Если демократы остались «партией групповых интересов», то Республиканцы стали «партией общих ценностей», таких как «семья, работа, общежитие [neighborhood - Н.К.], мир, свобода» [D'Souza, 1999, p. 81]. Если раньше, республиканцы «разрывались» между промышленниками и рабочими, бедными и богатыми, городскими жителями и жителями окрестностей, то теперь появилась «общность ценностей», проходившая красной нитью через все условные барьеры [D'Souza, 1999, p. 81].

Таким образом, Рейган расширил идейную основу, вывел ее на более общий уровень, а вместе с этим расширил число потенциальных избирателей. Например, и жители пригородов, которые имели свое малое дело, и городские члены профсоюзов - все нуждались в облегчении налогового бремени, укреплении доллара, безопасности и большей степени контроля над собственной жизнью. Помимо всего прочего, к «общности ценностей» Д'Соуза относит обязательство Рейгана восстановить людскую уверенность в собственную страну [D'Souza, 1999, p. 81].

Постепенно взгляды Рейгана выкристаллизовались в программу его предвыборной кампании, базировавшуюся, мнению Д'Соузы, на трех столпах. Во-первых, Д'Соуза отмечает обещание Рейгана сильно увеличить расходы на оборонный сектор, дабы удержать советскую агрессию и достичь мира посредством силы. Во-вторых - дать всей Америке уменьшенный на 30% подоходный налог, дабы стимулировать экономический рост. В-третьих, продвигать государственную политику, основывавшуюся на традиционных ценностях, закрепленных здравым смыслом [D'Souza, 1999, p. 81-82].

В завершении Д'Соуза предостерегает современных консерваторов от «тоски» по Рональду Рейгану. «Нет никакого смысла в том, чтобы тосковать по «очередному Рональду Рейгану» <…> Он не возвращается, и больше не будет никого другого, более или менее похожего на него» - заключает Д'Соуза [D'Souza, 1999, p. 264].

Довольно схожий подход демонстрирует видный теоретик американского консервативного движения Джон О'Салливан. Почетный член редколлегии журнала «The National Review», он является последователем Джеймса Бернхэма - основоположника современного традиционалистского взгляда на внешнюю политику США [Борисов, Василенко, 2004, с. 112].

О'Салливан является автором большого ряда статей, посвященных фигуре Рональда Рейгана [O'Sullivan, 1997; O'Sullivan, 2004a; O'Sullivan, 2004b; O'Sullivan, 2004c; O'Sullivan, 2006a; O'Sullivan, 2008]. Все они так или иначе являются производными его главного труде о Рональде Рейгане - книги «The President, the Pope, and the Prime Minister: Three Who Changed the World» (2006). Согласно концепции О'Салливана, три ключевые фигуры оказали решающее влияние на ход мировой истории начиная с 1980-х гг.: премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер, римский понтифик Иоганн Павел II и президент США Рональд Рейган. Главная их заслуга заключается в победе над коммунизмом.

Джон О'Салливан начинает свое повествование с описания идейно-ценностного политического и общественного климата конца 1960-1970-х гг., с которым Рейган боролся, против которого выступил. Главным идейным элементом того климата была дискредитация ценностей «западной цивилизации». Век уверенности в Западе и западных ценностях, отмечает О'Салливан, сменился «веком плавающих идентичностей и сложных сомнений» [O'Sullivan, 2006b, p. 2]. Этот климат царил не только в США, но и во всем мире.

Переход от века «уверенности» к веку «сомнений» случился, по мнению О'Салливана, в результате «всякого рода революций», - сексуальной, религиозной, экономической, политической, социальной, - происходивших по всему миру на рубеже 1960-1970-х гг. «Это было время, - пишет О'Салливан, - когда исторические течения, казалось, плавно несли человечество…в неоспоримо либеральном и даже прогрессивном направлении» [O'Sullivan, 2006b, p. 2].

В США эти исторические тенденции произвели на свет такие общественно-культурные преобразования, как сексуальная революция, движение за права сексуальных меньшинств, феминизм и движение за легализацию абортов. В ряд социально-экономических революций О'Салливан помещает расширение государства всеобщего благоденствия, проекты президента Никсона по установлению «гарантированного минимального дохода и позитивной дискриминации». Сюда же относится т.н. Кейнсианская революция, которая в экономике отводила ключевую роль государству и считалась «ключом к неуклонно растущему благосостоянию» [O'Sullivan, 2006b, p. 2].

Как один из побочных эффектов нового либерального климата, О`Салливан указывает смещение мирового центра со стран Запада в сторону стран третьего мира. Если раньше все главные исторические события (революции, великие войны) происходили в странах Западной цивилизации (Европа и США) и задавали тон событиям во всем остальном мире, то теперь все внимание приковано к странам третьего мира. В качестве примеров автор приводит победу «вооруженных крестьян-марксистов» во Вьетнаме, вступление маоистского Китая в Совет безопасности ООН (т.н. «открытие Китая» Никсоном и Киссинджером в 1972 году) [O'Sullivan, 2006b, p. 2].

В итоге, если раньше был «христианский мир» («Christendom»), то теперь на смену ему пришел «либеральный мир» («Liberaldom»). О'Салливан объясняет причину подобной смены мировых идейно-ценностных векторов, пользуясь термином американского экономиста Уолта Ростоу: причиной этому послужили т.н. «революции растущих ожиданий». Другими словами, «человечество по всему миру хотело лучшей жизни, больше не было готово жить согласно старым правилам и ограничениям» - пишет О'Салливан. Вместе с этим, «человечество требовало» от правительств и социальных институтов обеспечения баланса между «процветанием, благополучием и равенством» [O'Sullivan, 2006b, p. 2].

От волны подобного социального заказа, конечно же, выиграли в первую очередь либеральные политические силы, которые более склонны «обещать такого рода изыски», в отличие от «консервативных правых, которые до сих пор склонялись к осторожности и даже пессимизму» [O'Sullivan, 2006b, p. 2]. Консерваторы, дабы не остаться за бортом политической жизни, были вынуждены смягчать и приспосабливать свои позиции к новым тенденциям. «В то время даже католическая церковь, - не говоря уже о Тори и Республиканской партии, - стремилась смягчить свой имидж, чтобы приспособиться к более либеральному миру … и менее ортодоксальному философскому климату» [O'Sullivan, 2006b, p. 2].

Здесь О'Салливан обозначает две модели консервативной реакции на подобное изменение климата. С одной стороны, многие консерваторы, даже религиозные и политические традиционалисты, искали «тонких и изобретательных лидеров», которые могли бы «перенаправить эти новые вызовы в традиционные русла» [O'Sullivan, 2006b, p. 2]. С другой стороны, были т.н. «упрямые реакционеры», готовые «сломать себя и свои институты в тщетной попытке противостоять историческим неизбежностям» [O'Sullivan, 2006b, p. 2].

В этом новом мире Рейган играл роль как первого, так и второго. С одной стороны, он был воплощением таких «забытых» добродетелей, как «вера, опора на самого себя и патриотизм». Но, с другой стороны, он не был «упрямым реакционером», остающимся, как правило, вне большой политики. Рейган был из числа тех политиков, каких британцы называют «большими хищниками». Иронично вспоминая слова сказанные Горбачевым в адрес Рейгана, автор заключает: «…определенно, он представлял собой нечто наподобие «динозавра» [O'Sullivan, 2006b, p. 2].

Во время расцвета этого нового «либерального мира», Рейган занимал должность губернатора штата Калифорния. Уже тогда он начал активно противостоять либеральным «революциям» в лице, например студенческих восстаний. Когда в Беркли - ведущем университете страны и мира - учебный процесс сменился студенческими погромами, Рейган был первым, кто начал поддерживать консервативно настроенную профессуру. Вскоре губернатор Калифорнии заработал титул главного по стране «борца с контркультурой».

К концу своего губернаторства (1967-1975), пишет О'Салливан, Рейган обладал беспрецедентным опытом. Будучи консерватором, членом республиканской партии, он провел два успешных срока на посту губернатора Калифорнии - одного из самых либеральных американских штатов. Либеральному ценностному климату конца 1960-х - начала 1970-х гг. Рейган противопоставлял свои консервативные убеждения. К середине 1970-х гг. (накануне его вступления в предвыборную гонку) эти убеждения постепенно выкристаллизовались в три наиболее распространенные и глубоко переживаемые темы. Во-первых, это «противостояние политики «разрядки» как версии умиротворения». Во-вторых, поддержка системы «американского свободного рынка», которая имеет наиболее эффективные средства для создания благосостояния. И, в-третьих, беспокойство по поводу роста правительства и государственного регулирования [O'Sullivan, 2006b, p. 28].

О'Салливан останавливает свое внимание на борьбе внешнеполитических концепций Рейгана и Джеральда Форда - его коллеги по Республиканской партии и главного соперника по внутрипартийным выборам. Форд, вслед за Никсоном, поддерживал политику разрядки в отношении СССР, проводимую госсекретарем США Генри Киссинджером. Поэтому, по вопросам внешней политики борьба фактически велась между Рейганом и Киссинджером [O'Sullivan, 2006b, p. 28].

Публично, Киссинджер и Рейган не противостояли друг другу по вопросам внешней политики. Но «разрядка» вскрыла два острых противоречия в их взглядах. Первое, и наименьшее из противоречий, заключалось в том, что Рейган видел разрядку как однобокую политику, больше играющую на руку СССР, нежели США, особенно по вопросу контроля над вооружением. Второе было куда более важным и носило принципиальный характер. О'Салливан пишет, что Рейган глубоко верил в добродетель Америки и в «восстановительные способности ее свободных людей». Коммунизм же рассматривался Рейганом как «форма безумия», которая носит временный характер и однажды будет стерта с лица земли, как противоречащая человеческой природе [O'Sullivan, 2006b, p. 30].

Рейган не признавал за коммунизмом (следовательно, и за СССР) права на существование и достижение собственных целей. В свою очередь, политика разрядки подразумевала признание подобного права за Советским союзом и коммунизмом. Усаживая США и СССР за общий стол переговоров, она тем самым уравнивала в правах принципиально разные концепции мировой истории и человеческой природы. Такого «уравнения» Рейган принять никак не мог. Он скорее придерживался политики «идеологического сопротивления целям Советского Союза, нежели их принятию» [O'Sullivan, 2006b, p. 30].

Среди тогдашнего внешнеполитического истеблишмента, в глазах которого СССР был стабильной, успешной, и, следовательно, перманентной частью миропорядка, подобный взгляд Рейгана рассматривался как слишком идеалистический и утопический. Политическая и культурная элита не принимала Рейгана всерьез. Он казался ей «слишком американцем» - т.е. слишком наивным, слишком поверхностным, слишком моральным. Были отдельные представители элиты, «диссиденты из либерального истеблишмента», такие как Ирвинг Кристол и Норман Подгорец, которые разделяли взгляды Рейгана на политику разрядки (См.: Глава 2). Но, в целом, бывший губернатор Калифорнии находился вне общего идеологического мейнстрима, царившего в среде политической элиты того времени. Хоть Рейгану и не удалось одержать победу на выборах 1976 года, ему удалось это спустя 4 года.

О'Салливан наделяет Рейгана символической силой. Он был не просто могучим политиком, талантливым актером и убежденным консерватором. «Он был воплощением чего-то» - пишет автор. О'Салливан называет Рейгана американским Эдмундом Берком: «Однако даже больше чем сам Берк, Рейган воплощал то, что сам же проповедовал. Он был архетипичным американцем».

На этом отсылки к религиозному у О'Салливана не заканчиваются. Автор видит в покушении на Рейгана божественное вмешательство. 30 марта 1981 года - спустя почти три месяца после выборов - Джон Хинкли выстрелом ранил Рейгана, когда тот выходил из отеля после встречи с деятелями федерации профсоюзов. Рейгану удалось выжить после этого покушения. «Убийства иногда изменяли ход истории» - пишет О'Cалливан. В случае с Рейганом, это было неудачное покушение, «способное изменять ход истории» [O'Sullivan, 2006b, p. 66].

О'Салливан не берется самостоятельно интерпретировать это событие с религиозной точки зрения. Но он фиксирует то божественное значение, каким Рейган наделил свое спасение. Для президента это событие было переломным в его жизни. Рейган «верил, что Бог пощадил его ради какой-то великой цели».

О'Салливан пишет, что это неудачное покушение (наряду с провалившимися покушениями на Тэтчер и Иоганна Павла II) было не последней причиной падения Советского Союза. В случае Рейгана, автор отмечает, что этот инцидент изменил президента. Он не изменился в плане политическом; он остался верен своим убеждениям. Наоборот, он стал более уверенным в своих убеждениях. «Он думал, что познал ту великую цель, ради которой Бог пощадил его. Она заключалась в том, чтобы ускорить крах коммунизма» - пишет О'Салливан [O'Sullivan, 2006b, p. 87].

Теперь и отныне Рейган начал говорить о гибели СССР, как о «практической реальности и бесспорно стоящей цели» [O'Sullivan, 2006b, p. 88]. Он начал «осуществлять стратегию экономической и военной конкуренции» [O'Sullivan, 2006b, p. 88]. Моральная «риторика честности» стала важнейшей частью внешнеполитического курса Рейгана, наряду со стратегией военной и экономической конкуренции. «Он считал, что был спасен Богом ради какой-то великой цели, которая, безусловно, не включает в себя приукрашивание правды о тоталитаризме. Когда в тот день бедный и заблудившийся Джон Хинкли нажал на спусковой крючок, он нанес смертельную рану Советскому Союзу» [O'Sullivan, 2006b, p. 89].

Помимо веры в Бога, другой важной чертой Рейган была его личная уверенность. Однако это касалось не только его личностных качеств. Уверенность в благополучном итоге, вера в конечную победу добра над злом была важной чертой Рейгана-политика, с точки зрения О'Салливана. Рейгановская «теория» Холодной войны, «предложенная» им в 1977 году была предельно проста: «мы победим, они проиграют» [O'Sullivan, 2006b, p. 89]. Как показала история, подобная «теория» обладала не столько большим эвристическим потенциалом, сколько огромной прогностической силой.

Резюмируя все вышесказанное, стоит выделить два главных концепта в системе взглядов О'Салливана. Это концепты «Бога» и «воплощения». К тому же, автор все время отмечает большую уверенность Рейгана, его почти пророческое знание конечного исхода. Таким образом, хоть О'Салливан и не пишет об этом напрямую, «между строк» он все же пишет, что Рейган играл роль проводника божественной воли на земле.

Интересным кейсом, проясняющим некоторые точки напряжения между идейно-политическими течениями традиционализма и неоконсерватизма, является дискуссия, развернувшаяся между неоконсерватором Генри Олсеном (См.: Глава 2) и Дональдом Девайном - американским политологом, последователем выдающегося политического философа Фрэнка Майера (1909-1972), создателя теории «фузионизма»^** От англ. fusion - сплав, слияние., согласно которой американский консерватизм есть сплав либертарианства и традиционализма. Приверженность Девайна к теории «фузионизма» сближает его с другой ключевой «фигурой» для истории современного американского консерватизма - Уильямом Фрэнком Бакли-младшим.

На эссе Генри Олсена и Питера Вейнера, опубликованное в неконсервативном журнале «The Commentary», Девайн отвечает своей статьей, язвительно озаглавленной «Поствыборная пропаганда началась».

Критикуя статью неоконсерваторов, Девайн «перетягивает одеяло» с тематики повышения программ «государства всеобщего благоденствия» на вопросы децентрализации американского общества и борьбы с «большим правительством». Он отмечает, что федерализм был «путеводной звездой» Рейгана. Девайн критикует авторов за то, что они оставили без внимания эту сторону вопроса [Devine, 2014]. Хотя, «революция Рейгана» заключалась, в том числе и в трансформации национального «welfare state» в федералистское общество, в отнятии полномочий от центральной власти и передаче их местным властям. Правда, как мы уже знаем, полностью реализовать это видение Рейгану не удалось, борьба с «Большим государством» осталась незавершенной. По мнению Девайна, пострейгановским консерваторам нужно завершить эту линию, довести ее до конца [Devine, 1993]. рейган консерватор традиционалист радикал

Что означает термин «федералистское общество», «федерализация» в системе взглядов автора? Федерализация предполагает иерархию, по ступеням которой власть и должна «растекаться». Первая ступень - личность и семья. Вторая - местные сообщества, организации добровольцев, бизнес и корпорации. Третья - муниципалитеты, округа и штаты. И уже последнее прибежище - Вашингтон [Devine, 1993]. В этом смысле, сокращение бюджета (государственных расходов) производилось не просто ради более эффективного финансового управления. «Это всего лишь первый шаг на пути к возвращению власти штатам и сообществам, - цитирует Девайн президента, - первый шаг на пути реорганизации отношений между гражданином и государством» [Devine, 2014].

Интересно и то, что для обозначения этой идеологии Девайн употребляет именно термин «федерализм», хотя логику подхода больше отражают термины «децентрализация» или «дефедерализация». В одной своей статье, он приводит три причины подобного выбора. Во-первых, «федералист» - термин Отцов основателей, обычно описывающий их предприятие и отсылающий к одноименному труду. Во-вторых, федерализм прямо отсылает к особому устройству государства, в котором местная власть обладает собственной силой. В-третьих, термин отсылает к государству, в котором сохраняется принцип разделения властей. Власть такого государства ограничена лишь теми целями, ради которых и было создано изначально [Devine, 1993].

Другой стороной видения Девайна является «фузионизм», во многом заимствованный от его учителя Фрэнка Майера. Что это значит? Олсен и Вейнер пишут, что идейной основой философии Рейгана было понятие человеческого достоинства. Девайн не соглашается с ними. Цитируя речь Рейгана, он пишет, что убеждения президента базировались на «вере в права человечества», исходящей от «высшего закона» и поддерживаемого «молитвой и его [закона - Н.К.] силой» [Devine, 2014].

Под этим высшим законом свободная человеческая рациональность вступает в борьбу с традицией. Но такая борьба рождает особую энергию, жизненную силу западной цивилизации. Борьба традиции и свободы, являет собой их синтез, который рождает не одну универсальную истину, но ряд независимых друг от друга истин. По мнению автора, заслуга Рейгана состоит в том, что он заново открыл ту «силу», исходящую от синтеза «свободы» и «традиции», «либертарианства» и «традиционализма» [Devine, 2014].

Представителем праворадикального варианта традиционалистского подхода является Патрик Бьюкенен, лидер т.н. движения палеоконсерваторов. Как отмечает П.Ю. Рахшмир, представители последнего в вопросах внешней политики США придерживаются позиций изоляционистского унилатерализма [Рахшмир, 2007, p. 218-220]. Эти воззрения соответственно отражаются и в дискурсе палеоконсерваторов относительно фигуры Рональда Рейгана. Так, Бьюкенен в своей аргументации продолжает и доводит до логического завершения традиционалистскую линию аргументации «умеренности» Рейгана в вопросах применения грубой военной силы во внешней политике. В рейгановской внешней политике он видит, в первую очередь, черты неоизоляционизма и антимилитаризма. Объектом атак Патрика Бьюкенена являются, прежде всего, подходы неоконсерваторов к внешнеполитическому наследию Рональда Рейгана. Бьюкенен размышляет в своей статье «Was Reagan the First Neoconservative?» о том, как бы Рейган отреагировал на события 11 сентября 2001 года. Автор отмечает благоразумие Рейгана и пишет, что он вряд ли бы вторгся в Ирак, если бы не было веских на то причин, в частности, явных доказательств причастности президента Саддама Хусейна к этому теракту. Тем самым, Бьюкенен осуждает политику Буша младшего. «Благоразумие - пишет Бьюкенен - являлось отличительно чертой президентства Рейгана в Холодной войне» [Buchanan, 2004].

Рейгановское «благоразумие в действиях» во взглядах Бьюкенена связано с миротворческой внешней политикой экс-президента. Автор приводит пример с выводом войск из Ливана в 1983 году. «Было ошибкой оставлять морских пехотинцев в сердце того котла ненависти. Но когда посольство США и казармы в Бейруте были взорваны, Рейган принял ответные меры, и вытащил солдат оттуда» - пишет Бьюкенен. Он отмечает мужество Рейгана признать ошибку и вовремя ее исправить [Buchanan, 2004].

Другим примером благоразумия президента являются его переговоры с Горбачевым. В ответ на развертывание СССР мобильных ракет СС-20 в Восточной Европе, Рейган развернул свои ракеты «Першинг» и крылатые ракеты в Западной Европе. Но когда Горбачев согласился снять СС-20, Рейган пошел на взаимную уступку и согласился вывезти Першинги. «Он гордился первым стратегическим договором о сокращении вооружений времен Холодной войны» - пишет Бьюкенен [Buchanan, 2004]. Согласно утверждению Бьюкенена Рейган был антивоенным политиком [Buchanan, 2004].

Резюмируем вышесказанное, обозначив основные элементы традиционалистского дискурса в отношении фигуры Рональда Рейгана. Традиционалисты подчеркивают антиинтеллектуализм Рейгана, опору не на разум, а на интуицию. В текстах традиционалистов, главный оппонент президента - это либо коммунист, либо интеллектуал. Помимо интуиции, Рейган опирался на западные «большие идеи» свободы и самоуправления, которые являлись не результатом умозрительных теорий, а были проверены временем и опытом.

Важную часть убеждений Рейгана, согласно консерваторам-традиционалистам, составляла религиозная вера. Рейган обладал «моральным видением», мыслил в категориях добра и зла. Корни этого «видения» находятся в его религиозной вере, которая, в свою очередь наделяла его провиденциальным пониманием судьбы. Отсюда и происходит рейгановский оптимизм и уверенность в будущем. Некоторые традиционалисты идут дальше и указывают на роль Рейгана как проводника божественной воли.

По большому счету, политическая деятельность Рейгана, согласно традиционалистскому взгляду, была отстаиванием и защитой этих идейно-ценностных установок. Во внешней политике Рональд Рейган был защитником не просто американских, но «традиционных западных ценностей», таких как «семья, частная собственность и религиозная вера», от наступающего «антиморального» коммунизма. Причем, традиционалисты делают акцент именно на идейно-риторической борьбе с СССР. Они подчеркивают умеренность и осторожность Рейгана, с которым он подходил к применению военной силы, отмечают его «ядерный пацифизм» и желание раз и навсегда избавить мир от супероружия.

Внутреннюю политику Рейган вел в нескольких направлениях. В сфере экономики он был борцом с «большим правительством», защищал идеи свободного рынка, урезал налоги, выступал за «федерализацию» экономики и социальных программ. Хотя Рейган и не пытался полностью искоренить велфер и достижения Нового курса, он принимал все меры по их укрощению.

Традиционалисты подчеркивают его роль как «главного борца» с контркультурой и культурным релятивизмом. Рейган поддерживал широкой общественный консенсус, апеллируя к таким «традиционным американским ценностям», как «семья, работа, общежитие, мир, свобода». При нем Республиканская партия перестала быть «партией групповых интересов», став «партией общих ценностей». Такая логика аргументации присуща традиционалистскому типу консерватизма [Галкин, Рахшмир, 1987, с. 105].

Внимание традиционалистов к Рейгану в большей степени определятся не конкретной повесткой дня, а «чистым» исследовательским интересом. Они смотрят на Рейгана как на часть американского прошлого, которая больше не повторится. Поэтому для традиционалистов бессмысленно ждать «другого Рейгана» и тем более пытаться как-то подражать ему.

Глава 2. Рональд Рейган во взглядах американских неоконсерваторов

Следующим типом консервативной идеологии является либеральный консерватизм, также известный как консервативный реформизм. На политическом спектре он располагается левее относительно двух других своих «собратьев»: традиционализма и правого экстремизма. Согласно Галкину и Рахшмиру, в США либеральный консерватизм представлен особым интеллектуальным и политическим движением, носящим название неоконсерватизм.

У основ этого движения стоят выдающиеся интеллектуалы, среди которых журналисты Ирвинг Кристол и Норман Подгорец, социологи Натан Глейзер и Дэниел Белл, основоположник теории модернизации Сеймур Мартин Липсет, специалист-международник Джин Киркпатрик и другие. В середине ХХ века все эти деятели были интеллектуальной частью либерального лагеря и тяготели к реформизму в духе умеренного социализма. Некоторые, например Кристол и Белл, будучи студентами, были серьезно увлечены идеями марксизма и троцкизма, но позднее отступили на более умеренные позиции. В своих трудах 1950-1960-х гг. они рассматривали проблемы американского общества во всей их сложности, отвергая упрощенное видение правых и левых, как основанное на определенной идеологии, нежели на «реалистичном анализе». Название книги Дэниела Белла - «Конец идеологии» (1960) - говорит само за себя.

При этом левые интеллектуалы отвергали традиционалистский взгляд в прошлое и были больше озабочены будущим. Стоя на позициях социального инжиниринга, они применяли научные методики для определения проблем и составления практических рекомендаций по их решению. В 1960-е они поддержали реформы того времени по расширению социальных и других программ, среди которых также был проект «Великого общества» президента Линдона Джонсона.

Однако в конце 1960-х гг. либеральные интеллектуалы начали разочаровываться в реформах подобного рода, понимая, что поставленных целей эти преобразования не достигают. Одни находили причины провала реформ в теориях, на которые они опирались. Другие усматривали причину в т.н. позитивной дискриминации, которая только обостряла общественные противоречия. В целом, будущие неоконсерваторы разочаровались в социальном инжиниринге и роли государства в организации общества. Известное высказывание Ирвинга Кристола иллюстрирует подобное разочарование: «Неоконсерватор - это либерал, измордованный реальностью» [Галкин, Рахшмир, 1987, с. 161-164].

Возникшее в конце 1960-х гг. движение «новых левых», вместе с его утопической идеологией, намеками на антисемитизм и нападками на концепции либеральной демократии, а также студенческие восстания в университетах, переполнили «чашу терпения» послевоенных либералов. В 1970 году Норман Подгорец - основатель журнала «The Commentary» - начинает использовать его в качестве платформы для контратаки на «новых левых». Вскоре его и других «защитников Нового курса и либерализма в стиле поздних 40-х» начинают называть - в противоположность «новым левым» - «новыми консерваторами», а позже - неоконсерваторами.

Специфика происхождения идеологии американского неоконсерватизма обуславливает набор ее главных идейно-ценностных установок, коих всего четыре. Во-первых, неоконсерваторы сохраняют верность своему научному социологическому подходу. В особенности это справедливо в отношении отцов-основателей неоконсерватизма. В отличие от своих традиционалистских «коллег по цеху», которым свойственно переводить социально-экономические проблемы в религиозно-этическую плоскость, неоконсерваторы по большей части работают в модусе скрупулезного исследования, для которого характерны научный стиль и стремление отыскать действительную причину исследуемой проблемы [Neoconservatism, 2014]. В то же время, неоконсерваторы разделяют скептическое отношение к абстрактным теоретическим моделям и их применению на практике. Они осознают, что социальные проблемы и противоречия в какой-то степени могут быть сглажены, но полностью избавиться от них невозможно.

Отсюда логически происходит вторая установка неоконсерватизма: принятие экономического и социального неравенства. Неоконсерваторы признают, что общество, где все равны, крайне «неповоротливо и неработоспособно» [Neoconservatism, 2014]. Они больше склоняются к идее равенства возможностей и принципу достижений, согласно которому статус и доход, как правило, распределяются на основе образования и способностей [Галкин, Рахшмир, 1987, с. 161-164].

В-третьих, неоконсерваторы продолжают поддерживать концепцию «государства всеобщего благосостояния». Они не склонны отвергать достижения рузвельтовского Нового курса и пересматривать программы социальной или медицинской помощи бедным и пожилым. Неоконсерваторам свойственно отвергать новые дорогостоящие программы социального обеспечения и сосредотачивать усилия на увеличении эффективности существующих, в частности, посредством их децентрализации [Neoconservatism, 2014].

В-четвертых, во внешней политике неоконсерватизм был отмечен сильным стремлением защищать основы западной демократии. Неоконсерваторы являются ярыми врагами коммунизма, поскольку считают, что он морально не ограничивает государство в своих действиях, а, следовательно, ведет к деспотизму. Либеральная демократия, хоть и не лишена недостатков, рассматривается неоконсерваторами как единственная надежда человечества на прогресс. На протяжении Холодной войны, неоконсерваторы, ведомые их «крестным отцом» Ирвингом Кристолом, отстаивали роль США в качестве «мирового полицейского», а Советский Союз клеймили как мирового проводника хаоса и нестабильности [Neoconservatism, 2014].

Неоконсерваторы занимали и, во многом, продолжают занимать позицию военного отстаивания западных ценностей и американских интересов во всем мире. Например, в 1970-е гг. они выступали против вывода американских войск из Вьетнама, что послужило одной из причин их выхода из рядов Демократической партии [Neoconservatism, 2014].

Порвав с демократами и оказавшись в оппозиции, неоконсерваторы примкнули к лагерю республиканцев. В их лице консервативное движение США заручилось огромным интеллектуальным ресурсом, включая влиятельные журналы, газеты, издания и «мозговые тресты». Численно, неоконсервативный лагерь был не на передовых позициях. Делая ставку на элиту, а не на «низы», неоконсерваторы не обладали широкой общественной поддержкой, какая была, например, у «Движения чаепития».Однако, как справедливо отмечает американский историк Алан Бринкли, «несмотря на их относительно небольшое число и элитное происхождение, влияние неоконсерваторов на формирование внешней и внутренней политики [США - Н.К.] превзошло влияние больших по численности групп консерваторов» [Brinkley, 2011, p. 751].

На выборах 1980 года неоконсерваторы поддержали Рональда Рейгана, что сыграло немалую роль в его победе [Neoconservatism, 2014]. Во время президентства «Гиппера» неоконсерваторы хоть и оставались его союзниками, их отношения были далеки от идеальных. Неоконсерваторы не стеснялись критиковать Рейгана, особенно по вопросам внешней политики, обвиняя его в излишней мягкотелости [См.: Podhoretz, 1984; The Neo-Conservative Anguish Over Reagan's Foreign Policy, 1982].

Однако все это не помешало новому поколению неоконсерваторов активно проповедовать наследие Рейгана после его ухода с поста президента. Одним из таких ярких «проповедников» является Уильям Кристол (род. 1952) - политолог, журналист, видный деятель неоконсервативного движения, сын «крестного отца» [Bailey, 2001] неоконсерваторов Ирвинга Кристола. Во время президентства Рейгана Кристол служил заведующим администрацией министра образования США Уильяма Беннетта (другого известного консервативного теоретика и комментатора) с 1985 по 1989 гг., затем продолжив работу в администрации Джорджа Буша.

В 1995 году Билл Кристол, вместе с журналистом Фредом Барнсом и бывшим спичрайтером Рональда Рейгана Джоном Подгорецом, основывает политический журнал «The Weekly Standard», который со временем получает признание в качестве ведущего органа по продвижению «агрессивных неоконсервативных внешнеполитических идей» [Weekly Standard, 2014]. За свою характерную политическую ангажированность различные издания в свое время окрестили этот журнал «цитаделью неоконсерватизма» и «библией неоконов» [The neocon bible, 2005]. Сам Уильям Кристол по сегодняшний день занимает должность главного редактора журнала.

В 1996 году в журнале «The Foreign Affairs» публикуется статья «К нео-рейгановской внешней политике», написанная Кристолом в соавторстве с другим неоконсерватором, специалистом по вопросам внешней политике Робертом Кейганом [Kristol, Kagan, 1996]. Несмотря на то, что статья не посвящена исключительно Рейгану, та оценка и роль во внешней политике, которые дают ему авторы довольно показательна для понимания неоконсервативного подхода к сороковому президенту США.

Не случайно данная статья вышла летом 1996 года, в преддверии ноябрьских президентских выборов - довольно сложного и противоречивого периода для консерваторов. С одной стороны, два года назад Республиканцы одержали крупную победу на выборах 1994 года, устроив своим соперникам демократам «эпическое побоище» и впервые за несколько лет сформировав консервативное большинство в Конгрессе США. С другой стороны, предвыборная программа этой «Республиканской революции», отраженная в программном документе, носившем название «Контракт с Америкой», была основана большей частью на вопросах внутренней политики. Если внутриполитическая повестка дня консерваторов выделялась на фоне либеральной повестки, то, сколько-либо отличительное видение внешней политики США республиканцам предложить так и не удалось.

Таким образом, статья Кристола и Кейгана является попыткой утвердить неоконсервативную внешнеполитическую повестку дня и пробудить внимание консерваторов к вопросам внешней политики. Авторы пишут в алармистском ключе, их беспокоит «вялый консенсус», в который впали консерваторы. «Во внешней политике консерваторы дрейфуют» - пишут авторы [Kristol, Kagan, 1996, p. 18]. Они не могут принять какую либо определенную концепцию внешней политики. Презирая «вильсонианский мультилатерализм» Клинтона, и удерживаясь от соблазнения неоизоляционозмом Бьюкенена, консерваторы неуверенно опираются на «некое подобие консервативного «реализма» Генри Киссинджера и его учеников» [Kristol, Kagan, 1996, p. 18].

После падения СССР, как отмечают авторы, внимание к внешней политике уменьшилось, появилась возможность «вернуться к нормальности» в финансовых затратах на оборону, умерить национальные интересы США. На смену «внешнеполитическому президенту» Бушу в 1992 году пришел Клинтон, который обещал фокусироваться «как лазер» на внутренней экономике [Kristol, Kagan, 1996, p. 18-19].

Подобная смена акцентов с внешней политики на внутреннюю отразилась и на консерваторах, которые стали выкраивать свою политику соответственно интересам американской публики. Последняя же больше хотела «сбалансировать бюджет, нежели чем вести мир за собой», получать «мирные дивиденды», нежели вести расходы на предотвращение будущих войн или участие в них [Kristol, Kagan, 1996, p. 19].

Против подобного политико-ценностного мейнстрима и выступают Кристол и Кейган, призывая себе на помощь наследие Рональда Рейгана. В середине 1970-х гг., отмечают авторы, Рейган столкнулся с очень похожей ситуацией «вялого консенсуса» [Kristol, Kagan, 1996, p. 19]. В основе этого консенсуса, во-первых, была идея приспособления и вынужденного сожительства с Советским Союзом, и, во-вторых, осознание того, что Америка неизбежно теряет свои силы. Любая перемена статус-кво рассматривалась либо как слишком опасная, либо как слишком дорогостоящая [Kristol, Kagan, 1996, p. 19].

Рейган же «бросил вызов» подобному консенсусу и предложил видение идеологической и стратегической победы над коммунизмом. Он призвал покончить с благодушием перед лицом советской угрозы, призвал к большим расходам на оборонный сектор, поддержке антикоммунизма в странах третьего мира, а также к моральной ясности во внешней политике. Рейган отстаивал американскую исключительность во времена ее глубочайшей непопулярности. Самое главное, он отказался признавать факт существования ограничений, якобы накладываемых печальными реалиями внутренней политики на «американскую силу» в мире.

Такая позиция, отмечают авторы, даже союзниками Рейгана была встречена в штыки, который был вынужден «объявить войну» собственной партии. В итоге Рейган «преуспел в трансформации Республиканской партии, консервативного движения в Америке … и в трансформации страны и мира» [Kristol, Kagan, 1996, p. 19].

Для авторов подобный подход Рейгана является во многом примером, моделью, следование которой сегодня является жизненно необходимым. Кристол и Кейган отмечают, что спустя двадцать лет снова пришло время бросить вызов «равнодушной Америке и запутавшемуся американскому консерватизму». В противном случае «консерваторы не смогут управлять Америкой в долгосрочной перспективе, если они не предложат более возвышенное видение ее международной роли» [Kristol, Kagan, 1996, p. 20]. Однако Кристол и Кейган считают, что следование заветам «нео-рейгановской внешней политике» будет благом не только для американского консерватизма, но и для самой Америки. Оно поможет сохранить то превосходство, каким обладает США на международной арене.

В этом месте в дискурсе Кристола и Кейгана можно наблюдать особую реформаторскую логику, присущую либеральному консерватизму. Ключевым элементом этой логики является принцип достижения общественного консенсуса посредством поддержания уже сложившегося естественным образом положения вещей. Реформа как таковая является не целью, а лишь вынужденным средством сохранения и поддержания некоего статус-кво [Галкин, Рахшмир, 1987, с. 105]. В данном случае, внешнеполитическое превосходство США -- это статус-кво, который требуется сохранить, а изменение идеологического вектора во внешней политике - это вынужденная реформа. Так, авторы предлагают концепцию «доброжелательной гегемонии». Она заключается в том, чтобы поддерживать всеми силами уже существующее и признаваемое многими другими странами стратегическое и идеологическое превосходство США. Проблема в том, что это превосходство есть результат той внешней политики, которой больше не следуют. «Наиболее трудно сохранить ту вещь, которая, якобы не нуждается в сохранении» - отмечают Кристол и Кейган [Kristol, Kagan, 1996, p. 22]. Сейчас и в скором будущем, как отмечают авторы, США будет сталкиваться с единственным врагом - собственной слабостью. «Американская гегемония» - единственное средство поддержания мира и международного порядка. Следовательно, цель - сохранить эту гегемонию. Для этого Америке нужна «нео-рейгановская внешняя политика военного превосходства и моральной уверенности», которая должна базироваться на трех главных императивах: увеличении бюджетных затрат на оборону, привлечении граждан и «моральной ясности» [Kristol, Kagan, 1996, p. 23] .

Так, политика больших бюджетных отчислений в оборонный сектор - одно из ныне несправедливо забытых наследий президента Рейгана. Например, именно армия, которая в 80-х создавалась с целью удержать Советский Союз, в дальнейшем одержала победу в Иракской войне (1990-1991). Отход от этого наследия ставит под угрозу будущее США. Кристол и Кейган добавляют, что для поддержания как мира на своих границах, так и мира во всем мире, «военный бюджет был урезан слишком сильно» [Kristol, Kagan, 1996, p. 24].

Согласно второму столпу, политики должны принимать меры по сближению гражданской и военной культур. «Граждане должны научиться ценить военные жертвы» [Kristol, Kagan, 1996, p. 27].

Авторы отмечают, что третий столп - «моральная ясность» всегда была отличительной чертой внешней политики Рейгана: «Во времена Рейгана США настаивала на переменах в диктатурах, как правого толка, так и левого, среди друзей и среди врагов - на Филиппинах, в Южной Корее, Восточной Европе и даже в Советском Союзе» [Kristol, Kagan, 1996, p. 27]. Политика давления на авторитарные и тоталитарные режимы имела «практические цели», и в итоге дала «стратегические преимущества» [Kristol, Kagan, 1996, p. 27]. В этом утверждении относительно «моральной ясности» и постоянном давлении на диктаторские режимы можно увидеть скрытые отсылки на известную программную статью «Диктатуры и двойные стандарты» (1979), написанную другим неоконсерватором, советником Рейгана по вопросам внешней политики Джин Киркпатрик. Таким образом, авторы статьи опираются не столько на наследие самого Рейгана, сколько следуют уже устоявшейся неоконсервативной традиции, сформировавшейся еще до президентства Рейгана.

Кристол и Кейган отмечают, что обращение Рейгана к американской «исключительности», давало американцам миссионерскую интерпретацию действий США во внешней политике. И благодаря этому, американцы больше поддерживали бюджетные (налоговые) отчисления в военный сектор, нежели расходы на социальные программы [Kristol, Kagan, 1996, p. 28]. Более того, по мнению авторов, такая апелляция к «национальному» жизненно необходима для успеха республиканцев. Как только последние отвергли рейгановскую «апелляцию к исключительности» и стали интерпретировать военные операции США с более прагматической точки зрения, тут же их «умопомрачительные успехи»^** Имеется в виду все та же победоносная для США Иракская война 1990-1991, известная также как война в Персидском заливе. во внешней политике были «выброшены на помойку» благодаря усилиям демократов. Сами республиканцы вскоре отказались не только от «рейганизма», но и от внешней политики как таковой, сосредоточив свое внимание на «делах домашних» [Kristol, Kagan, 1996, p. 29].

В последних они преуспели, благодаря опять же следованию «традиции Рейгана». Начиная с 1990 года, консерваторы формировали свою повестку дня с опорой на два столпа «рейганизма». Первый из них состоял в «ограничении правительства посредством сокращения наиболее навязчивых и непродуктивных аспектов современного социального государства». Второй заключался в том, чтобы «повернуть вспять повсеместное крушение моральных норм в американском обществе» [Kristol, Kagan, 1996, p. 30-31].

Благодаря консервативной повестке дня, сформированной на этих принципах, республиканцам удалось «взять» выборы 1994 года и впервые за несколько лет отправить демократов в оппозицию. По большому счету, эти выборы стали «последней победой внутриполитической повестки дня Рональда Рейгана» [Kristol, Kagan, 1996, p. 30].

Однако как отмечают Кристол и Кейган, нельзя забывать и о том, что определенная система внешнеполитических принципов была и остается третьим столпом «рейганизма». «В долгосрочной перспективе, - отмечают авторы, - победа американских консерваторов в равной степени зависит и от улавливания духа внешней политики Рейгана». Моральное обновление Америки невозможно без «морального обновления американской внешней политики» заключают Кристол и Кейган [Kristol, Kagan, 1996, p. 31].

Другим активным проповедником наследия Рональда Рейгана является комментатор, журналист и публицист Генри Олсен. Он является ведущим сотрудником одного из «бастионов неоконсерватизма» - Центра этики и публичной политики, основанного в 1976 году в Вашингтоне, округ Колумбия [Brailsford, 2014]. В этом «мозговом тресте» Олсен специализируется на вопросах электоральной политики современного американского консерватизма. Также, он регулярно публикуется в таких известных журналах, как «The Wall Street Journal» и «The Washington Post», а также, в ряде таких консервативных периодических изданиях, как «The National Review» и «The Weekly Standard» [Henry Olsen's profile…].

Генри Олсен является автором ряда статей и кратких заметок по различным вопросам, в которых Рейган выступает как образец для подражания для современных консерваторов [Olsen, 2008; Olsen, 2010a; Olsen, 2010b; Olsen, 2012]. Однако наиболее «симптоматичным» является расширенное эссе «Если бы Рональд Рейган был жив сегодня, ему исполнилось бы 103», написанное Олсеном в соавторстве с его коллегой Питером Вейнером - другим ведущим сотрудником Центра этики и публичной политики. Это эссе, опубликованное в ноябре 2014 года в неконсервативном журнале «The Commentary», получило довольно широкую огласку и вызвало противоречивые оценки [Devine, 2014] (См.: Глава 1).

Статья целиком посвящена Рональду Рейгану и его наследию. Сейчас, во время приготовления к президентским выборам 2016 г., каждый из потенциальных кандидатов-республиканцев «присваивает Рейгану свои собственные взгляды». Авторы считают, что такое использование политиками имени Рональда Рейгана в поддержку своих собственных идей и убеждений «на самом деле мешает нашему пониманию сущности наследия Рейгана».