Роль губернаторши А.О. Смирновой-Россет в общественной жизни губерний в 1845–1851 гг.

Усадьба Спасское, принадлежавшее Смирновым, была построена во второй половине XVIII века на левом берегу Москвы-реки напротив села Константинова. О первых владельцах сведений не сохранилось. Эта замечательна не только своим литературным прошлым. Она представляет собой прекрасный архитектурный памятник. Уже в первой половине XIX века сложился ее классический ансамбль. Сводный брат Александры Осиповны, Л.И. Арнольди в своих воспоминаниях описывал усадьбу как «дом прекрасной архитектуры, построенный по планам Растрелли». Он располагался на горе: «два флигеля того же вкуса соединяются с домом галереями с цветами и деревьями, посреди дома - круглая зала с обширным балконом, округлённая легкой колоннадой. Направо от дома стриженый французский сад с беседками, фруктовыми деревьями, налево - английский парк с ручьями и гротами, мостиками, развалинами и густою, прохладною тенью. Перед домом, через террасу, уставленную померанцами, лимонами и мраморными статуями, ровный скат, покрытый ярко-свежей зеленью, а внизу Москва-река с белою купальнею и с большим красивым паромом».

Последние годы усадьба приносила Смирновым убытки, поэтому хозяева распродавали земли, картины и прочие предметы роскоши, чтобы расплатиться с долгами. Спасское принадлежало Смирновым еще 10 лет после крестьянской реформы 1861 года, вплоть до смерти Николая Михайловича, после чего было продано Александрой Осиповной графу Орлову-Давыдову.

Но вернемся к появлению семьи Смирновых в Калуге. По приезде Александра Осиповна проводила дни, во-первых, в беспонечном разборе счетов и расправ по хозяйству, во-вторых, в многочисленных встречах со всеми, без исключения, служащими, некоторыми помещиками и почетными купеческими женами, в-третьих, в обходе больниц, богоделен и других благотворительных заведений.

Провинциальное общество оказалась чуждым новоиспеченной губернаторше, привыкшей окружать себя умнейшими и талантливейшими представителями мира искусства и политическими «сливками» Москвы и Петербурга. Отрадой для нее стало общение с проживавшими в то время в Калуге И.С. Аксаковым, И.C. Тургеневым, графом А.К. Толстым, Л.И. Арнольди и, конечно же, навещавшим ее Н.В. Гоголем. Вокруг Смирновой-Россет быстро образовался кружок любителей словесности, театра и музыки.

«Кто такая Смирнова, об этом в России не знают только люди или безграмотные, или совсем равнодушные к литературе и к истории русского общества» - писал друг семьи Смирновых, поэт Я.П. Полонский. Реконструировать жизнь А.О. Смирновой-Россет, как и жизнь любого другого социально активного человека, невозможно без обращения к ее окружению. Она стала одной из немногих русских женщин XIX столетия, чей образ неоднократно появлялся на страницах великих произведений русской литературы.

Отличаясь от прочих светских красавиц, Александра Осиповна привлекала внимание и покоряла, в первую очередь, своим умом, остроумием, независимостью и свежестью суждений. Разумеется, она не могла вызывать в окружающих исключительно положительные эмоции, порой это была открытая неприязнь. Но одно можно сказать наверняка: равнодушным эта женщина не оставляла никого. Один и тот же человек мог в разное время испытывать целую гамму чувств по отношению к ней. Чаще всего мнения о ней менялись по мере сближения с ней, приближением к ее внутреннему миру. Например, произошло подобное в случае с Пушкиным, Аксаковым, и даже отношения с Гоголем далеко не сразу достигли апогея гармонии и взаимопонимания, который был в Ницце и, затем, Риме. А познакомившаяся со Смирновой-Россет в середине 40-х годов семья Аксаковых и вовсе испытала разочарование и неприязнь к калужской губернаторше. О своих впечатлениях от первой встречи со Смирновой в подробностях рассказал Иван Сергеевич в письме родителям..

Воспитатель сына Смирновой, Михаила, поэт Я.П. Полонский писал о ней: «Блистая молодостью, красотой, замечательными способностями и остроумием, была маленьким идолом для всех, кто знал ее, и была, так сказать, au courant (с фр. - «в курсе») всего лучшего, что выходило на русском языке…». К сожалению, лишь о немногих своих друзьях она оставила воспоминания, к тому же, неоконченные и собранные в разных вариантах, как, например, в случае с воспоминаниями о Гоголе.

Неоднозначно приняли друг друга семья Аксаковых и Смирнова-Россет, столкнувшись впервые во время ее поездки в Москву осенью 1845 года. К слову, знакомству этому, как и многим другим приобретенным Смирновой-Россет связям на рубеже 1840-х - 1850-х годов, поспособствовал Гоголь. В своем письме от 23 мая 1845 года он предлагает Смирновой быть настойчивее и, по приезде в Москву, тотчас же послать за С.Т. Аксаковым, сказав, что в этом состоит личное желание Гоголя. Знакомство Смирновой со старшим сыном Сергея Тимофеевича Аксакова, Константином, было комичным: «Он пришел в десять часов утра в зипуне на красную кумачевую рубашку, подпоясанныи? пестрым кушаком, с ермолкои? в руке. Перекрестился». На это Александра Осиповна, не долго думая, отреагировала: «Что это за костюм?!» - на что Константин Сергеевич, обиженно ответил: «Сударыня, вы в костюме, а я хожу в русском платье».

Гоголь также призывал ее сблизиться с графиней Шереметьевой, которая в трудные минуты «будет очень полезна», и c Языковым. Последнему он сам, днем позднее, написал письмо с теми же наставлениями по поводу встречи с Александрой Осиповной. Именно в том письме Гоголь отозвался о ней, как о «перле всех русских женщин».

В губернаторство Николая Михайловича Смирнова третий сын Сергея Тимофеевича Аксакова, Иван Сергеевич, был товарищем председателя, а затем председателем калужской казенной палаты. Во вторник 13-го ноября 1845 года он поведал отцу о долгожданном знакомстве с новой губернаторшей, Смирновой, и своем глубочайшем разочаровании от встречи с ней.

Среди упоминаний Аксакова о Смирновой в письмах из Калуги к родителям есть один рассказал, довольно убедительно объясняющий и степень сближения ее со славянофилами, и легкость конфликта с ними. В мае 1846 г. в Калуге оказались проездом М.С. Щепкин и В.Г. Белинский, и Щепкин, с которым Смирнова была знакома ранее, представил ей Виссариона Григорьевича. Эта краткая встреча произвела на обоих глубокое впечатление, которым губернаторша поделилась с Иваном Сергеевичем. И.С. Аксаков писал отцу: «Я сказал ей свое мнение о Белинском и Щепкине, она сказала мне, что объявила Белинскому, что вполне разделяет убеждения Константина Сергеевича. Ей очень весело, очень приятно принадлежать к какой-то партии <…> впрочем, она рада была приютиться под сень сильных убеждений». Судя по всему, Аксаков посчитал, что Смирнова придерживалась чьих бы то ни было взглядов не из-за солидарности, а из необходимости быть частью того или иного идейного лагеря.

Письма семьи Аксаковых представляют собой ценный источник, касающийся калужской повседневности 1840-х годов и, в частности, личности Смирновой-Россет. 26 ноября 1846 года И С Аксаков писал, что губернатор официально предложил ему участвовать в издании неофициальной части калужских губернских ведомостей. Всего было приглашено семь человек, из которых сложился комитет. Тогда же сложилась дружба калужской губернаторши с Гоголем - один из ключевых этапов жизни Смирновой-Россет.

Они сблизились не сразу и, более того, в документах отсутствует рассказ об их первой встрече, которой, по их словам, они не помнят сами. Лишь в 1843 году в Ницце, а затем, Риме происходит «слияние двух душ»: «нас сдружило наше обоюдное одиночество в свете и сознание, что способности наши выше того слоя, где мы родились» - говорила Смирнова. Именно в Италии началось то религиозно-мистическое влияние, которое Гоголь оказывал на Смирнову, впечатлительную и подверженную нервным срывам в связи с нестабильным самочувствием.

Воспоминания о Гоголе, написанные в нескольких вариантах самой мемуаристкой и записанные с ее слов П.А. Кулишом (1854), П.А. Висковатым (1867), А.Н. Пыпиным (ок. 1873), не полностью раскрывают характер их взаимоотношений. Гораздо больше информации хранит переписка друзей. Но убежденность в том, что Гоголь и Смирнова сдружились именно в 1843 году обусловлена тем, что источниковая опора исследователей - их переписка, а начало сохранившегося корпуса датируется именно этим годом.

Во всех вариантах воспоминаний о Гоголе сохранилась его характеристика данная Смирновой: «В нем присутствовала известного рода трезвость в оценке искусства», «лишь в том случае, когда он всеми струнами души своей признавал произведение прекрасным, тогда оно получало от него наименование прекрасного». И здесь невольно возникает параллель с самой Александрой Осиповной, которую Николай Васильевич в письме Н.М. Языкову 24 мая 1845 года называл «перлом всех русских женщин». Ведь что может быть весомее и убедительнее, чем подобная характеристика, данная человеком, столь принципиальным и разборчивым в вопросах духовной красоты?

Смирнова использовала связи при Дворе, чтобы помогать друзьям-литераторам. В том числе и Гоголю. Она не раз выручала его, зная о его материальных нуждах. По этому поводу в письме от 24 декабря 1844 г. Имеется ответ Гоголя: «Если вам так приятно обязать меня и помочь мне, то я прибегну к займу их у вас. Мне нужно будет от трех до шести тысяч в будущем году». Жуковский также пожжерживал ее желание помочь другу: «Вам бы надо о нем позаботиться у царя и царицы. Ему необходимо иметь что-нибудь верное в год». В «Воспоминаниях» Смирнова рассказывает историю о материальной поддержке Гоголя, но не совсем точно. Более точная картина рисуется на страницах ее дневника и в ответе на письма Жуковского. Гоголь получил средства, давшие ему возможность прожить ближайшие годы.

Александра Осиповна высоко ценила духовные убеждения Гоголя, их общий, все углублявшийся интерес к религиозно-нравственным проблемам, что объясняет ее высокую оценку гоголевских «Выбранных мест из переписки с друзьями». Опасаясь цензуры, Гоголь, как и прежде, просил поддержки в «высших петербургских инстанциях». Смирнова обещала ему, что поедет для этого специально в Петербург, но при этом успокаивала его: «Впрочем, я уверена, любезный друг мой, что все устроится без меня; так было и с «Мертвыми душами». Кажется, что письма ваши будут печататься: так сообщил мне Аркадий по приказанию». Однако издать полную версию книги Гоголю не удалось и, в результате жесткой проверки цензоров, в печать вышли сильно урезанные в объеме и по смыслу куски. «…произошла совершенная бестолковщина. Больше половины писем остановлены цензурой… нужных писем… Вышла не то книга, не то брошюра…» - писал Гоголь Жуковскому 10-го февраля 1847 года. Труд Гоголя, задуманный им, как своего рода вершина его писательской карьеры, назидательное слово современникам и будущим поколениям, труд всей его жизни с легкой руки цензора был принят друзьями-литераторами в штыки. Александра Осиповна поддерживала своего близкого друга и духовного наставника, критикуя власть на местах: «Много злоупотреблений; завелись такие лихоимства, которых истребить нет никаких средств человеческих» . В этом письме к Гоголю Смирнова со знанием дела утверждала, что законы становятся формальностью и наряду с ними существуют свои незаконные ходы.

2.2 «Выбранные места из переписки с друзьями»

Название раздела созвучно одноименному произведению Н.В. Гоголя, поскольку одно из его писем к калужской губернаторше стало впоследствии XXI главой «Выбранных мест из переписки с друзьями» . Переписка Смирновой и Гоголя дает возможность увидеть, как великий писатель представлял себе социальную роль российской губернаторши.

Поддержание регулярного обмена письмами стало их обоюдным интересом. Для Гоголя было важно поддерживать опосредованное участие в жизни российской провинции для ее дальнейшего литературного реконструирования, а калужская губернаторша, находясь часто в болезненно-подавленном состоянии, воспринимала их переписку как отдушину, поддержку и, во многом, как «руководство к действию». Следуя советам писателя, касающимся как ее личности, взаимоотношений с супругом, так и модели поведения в качестве губернаторши, Смирнова находила уверенность в себе. Сергей Тимофеевич Аксаков причислял её к лицам, хвалившим Гоголя и возводившим в ранг своего духовника.

Начиная с письма Смирновой от июля 1845 года, в котором она сообщает о назначении супруга губернатором Калуги, Николай Васильевич горячо старался поддерживать и снабжать дельными напутствиями свою подругу. Уже летом 1845 года из Карлсбада (Бадена) Гоголь направлял советы еще не появившейся в Калуге будущей губернаторше.

Более всего Гоголя беспокоило понимание Смирновой предназначения губернаторши и осознание своей ценности для провинциального калужского общества. Он прямо заявлял ей, что считает потенциал ее влияния в губернии намного более значительным влияния ее супруга. Это суждение Николай Васильевич поясняет пассажем о женах чиновников: «Страсть рядиться, источник взимания взяток для их мужей. Нападайте на визиты - источник всяких ссор». Он советует Александре Осиповне, прежде всего, сосредоточиться на визитах к калужским дамам, а в первое время, преимущество отдавать самым умным из них. В первые встречи ей необходимо показать свою доброту и искреннее расположение, желание любить жителей своего города, а затем уже «мало-помалу приобретать над ними власть» и «внушать им, как они должны действовать благодетельно на мужей». Гоголь просит сосредоточиться на присущем Смирновой искусстве «расспрашивать и разведывать», в данном случае, на его «законном благодетельном значении».

Мнение его таково: не зная всех причин, деталей и мелочей социальной болезни провинциального общества, невозможно вылечить ее. Поэтому Гоголь просит Смирнову также наладить связь со всеми священниками, познакомиться с местными служилыми чиновниками, войти в доверие к их женами и детям. Наконец, стать опорой и поддержкой Николая Михайловича во всех его служебных делах.

Роль здесь сыграла не только забота об авторитете доброго друга на непривычном для нее месте, но и заинтересованность Николая Васильевича в устройстве российской провинции. Он упорно просил губернаторшу делиться с ним подробнейшими отчетами о происходящем в Калуге и не упускать мельчайшие детали провинципльной жизни. Как художник-литератор, он «глотал жадно» все известия из Калуги. Детали событий и образов калужан были столь необходимы Гоголю для создания еще более «жизненного», второго тома Мертвых душ. Он просил ее писать, «что такое служащие ваши, что такое помещики ваши и что такое купеческие жены?». Просил описывать все находящиеся в Калуге характеры, в мелочах и подробностях. Но для выполнения его просьб, граничащих с поручениями, губернаторше приходилось бы вести ежедневный дневник, вылившийся бы, впоследствии, в многотомное сочинение, по словам Смирновой.

И что самое важное. По приглашению Смирновой, летом 1849 года Гоголь совершил свой первый визит в Калугу. Изначально его сопровождали Лев Арнольди и Климентий Россет . В своих воспоминаниях Арнольди писал, что его попутчик отправился в путешествие с маленьким чемоданчиком и большим портфелем, где лежал черновик второго тома «Мертвых душ». По словам Льва Арнольди, Гоголь не расставался с портфелем ни на минуту: «в нем было все его достояние, все прошедшее и будущее, вся его слава». По дороге Гоголю и Арнольди пришлось остановиться сначала у Малоярославца, потом в Медынском уезде, после чего уже вместе со Смирновыми они приехали в Калугу. Гоголь был без ума губернаторского дома в Загородном саду, от калужского воздуха. Семья Смирновых расположилась в главном одноэтажном деревянном доме с двумя террасами, балконом и полукруглой стеклянной верандой, а Николай Васильевич поселился в стоявшем рядом флигеле, заняв три комнаты. Он полюбил послеобеденные прогулки, во время которых любовался Калугой с противоположного берега. Со стороны села Ромоданово Калуга напоминала ему Константинополь.

Однако большую часть времени писатель проводил за работой над вторым томом «Мертвых душ». Пока в доме все спали, Гоголь уже успевал покончить со всеми утренними делами, выпить чаю или молока и сесть за роман. Завтрак ему подавали прямо во флигель, поэтому работать он мог, не отвелекаясь, вплоть до обеда, но иногда все же прерывая творческий процесс прогулками до книжных лавок. По воспоминаниям Смирновой, за обедом Гоголь всегда был при параде. Александра Осиповна живо описывала его будничный и выходной наряд, который, по всей видимости, поражал как ее саму, так и других домочатцев и гостей губернаторского дома.

Очевидно, что визит Гоголя был знаменательным событием для калужан. Внимание к Калуге столь крупной фигуры литературного мира не могло не остаться без ответной реакции местной общественности, которая, отмечу, была весьма неоднозначна. Еще до приезда Николая Васильевича, Смирнова делилась в одном из писем: «Вас все знают, все читают и все ждут. Ждут с нетерпением, любопытством и недоброжелательством, исполненные какой-то тревожной надежды». Такая гамма чувств объясняется известным гоголевским стилем, поиском живых характеров и реальных историй для своих произведений. Разумеется, мало кто из калужан желал стать прототипом очередного саркастичного гоголевского персонажа. По этой причине многие калужские чиновники разрывались между вполне естественным любопытством и страхом быть уличенными в своей порочности.

Имели место презабавные случаи. Например, многие из старших заведующих местными учреждениями выступления с докладами в губернаторском доме под каким бы то ни было предлогом отказывались от приглашения губернаторши отобедать с их семейством и, в том числе, в обществе Гоголя. Последний сидел всегда молча и внимательно наблюдал за окружающими. Как ни желал он ближе познакомиться с калужскими чиновниками, это ему не представлялось возможным сделать.

Смирнова рассказывает, как в конце лета Гоголь преждложил собраться в два часа дня у нее дома для прочтения некоторых частей второго тома «Мертвых душ». В числе гостей был граф Алексей Толстой, который сослан в Калугу за «какой-то пиджак» и приехал вместе с сенатором Давыдовым для ревизии Калужской губернии. После прочтения Гоголем первой главы второго тома, по словам Смирновой, гости были в восторге. Но гостям дома Смирновых Гоголь поведал лишь выборочные части романа. Лишь Александре Осиповне и Льву Ивановичу он предлагал оценить весь свой труд по мере его написания.

Вторая поездка Николая Васильевича Гоголя в Калужскую губернию была совершена в конце июля 1851 года, когда он, по приглашению Смирновой, посетил Спасское. Губернаторша представила в своих письмах живую характеристику привлекательных картин усадебной жизни и точное описание окрестностей Спасского в середине XIX века: «Вас привезут ко мне в 70 вёрст от Москвы - в такую мирную глушь, в такие бесконечные поля, где кроме миллионов сенных скирд, песни жаворонка и деревенской церкви вы ничего не увидите и не услышите. Отведён вам будет флигель, где вы одни будете царствовать».

По словам Льва Арнольди, Гоголь пришел к нему «с предложением поехать недели на три в деревню, к сестре…». Усадьба Спасское очень понравилась Гоголю - там он был необычайно бодрым и здоровым. Тишина и спокойствие, царившие в подмосковной деревушке умиротворяли его и способствовали творческой сосредоточенности и плодотворному литературному труду.

Летом 1851 года в Спасском Гоголем было написано семь глав второго тома «Мертвых душ». Примечательно то, что Гоголь желал проверить свой труд на слушателях в Спасском. Он читал эти главы почти наизусть, содержа окончательную отделку в своей голове. К сожалению, обострившаяся болезнь губернаторши мешала восприятию нового труда ее друга. Арнольди вспоминал, как от Гоголя поступило предложение прочесть Смирновой окончание нового тома, которое однако было отклонено - «ей теперь не до чтения». Обострившееся болезненное состояние вынуждает Александру Осиповну отправиться в Москву. Покинули усадьбу и Гоголь с Арнольди.

Представленный выше рассказ о пребывании Гоголя в Калуге еще раз подтверждает важность субъективного фактора в истории. В Калуге по сей день стоит его памятник, а место, в котором он гостил, превратилось в музей писателя. Зная причину его появления в Калуге, невольно задумываешься: а что, если бы одного из звеньев этой цепочки не было? Что, если бы Смирнова назначили губернатором какого-то другого провинципльного города или не назначили губернатором вообще? Что, если бы Александра Осиповна вышла замуж за кого-то другого - князя Голицына, например? Или, в конце концов, не сблизилась с Гоголем? Эти размышления наводят на мысль о том, что Россет было суждено стать человеком, подарившим калужанам новую нить культурно-исторической памяти и возможность стать акторами судьбы Николая Васильевича Гоголя.

2.3 Театральная жизнь

Период губернаторства Н.М. Смирнова отмечен новым витком в театральной жизни Калуги. И это представляется вполне ожидаемым, ведь губернаторшей была сама Александра Осиповна Россет. Как бы непривычна ни была для нее провинциальная жизнь, новая губернаторша оставалась все тем же культурным магнитом, ее художественно-литературный вкус притягивал в Калугу все самое актуальное из мира искусства.

Новое здание калужского театра было открыто в 1843 году на Садовой площади. До появления Смирновых в Калуге, с 1843 по 1845 годы, театром руководил А.П. Славин, ставший затем артистом петербургского Александрийского театра. А с 1847 по 1850 годы руководителем был Н.К. Милославский - уже известный на тот момент русский актер. Еще до приезда губернатора и его супруги, в июне 1845 года в Калугу с гастролями приехал П.С. Мочалов - один из известнейших актеров того времени. Также на сцене калужского театра в разное время выступали М.С. Щепкин, В.И. Живокини. С назначением Смирнова губернатором и приездом Александры Осиповны в город в репертуаре театра начали происходить изменения. Вообще для 1840-х годов характерен переход от привычных для провинциальной сцены водевилей к драмам, как русских, так и зарубежых авторов.

Михаил Семенович Щепкин приехал в Калугу в мае 1846 года. Согласно материалам Калужских губернских ведомостей от 8 июня: «Г-н Щепкин дал в Калуге шесть представлений и сыграл, по обыкновению своему, превосходно». Завершились гастроли «Женитьбой» Гоголя.

В неофициальной части Калужских губернских ведомостей вышла статья местного театрального критика, В. Батулина, посвященная игре Мочалова и Щепкина на калужской сцене . Щепкин приехал в Калугу в мае 1846 - дал шесть представлений, в числе которых «Ревизор» и «Женитьба» Н.В. Гоголя. Автор отмечает глубокое знание природы человека, и, как следствие, удивительно правдоподобное изображение его страстей, пороков и наклонностей, а также в высшей степени облагороженный опытом и долгим учением комизм. «Немногие, и только избранные, могут вполне постигать и ценить высокое достоинство игры Щепкина, как немногие понимают создания Гоголя.» - пишет Батулин, - «В этой игре нет эффектных выходок; она проста, истинна, ровна и всегда верна действительности; для которой служит точным изображением; а потому она не может действовать на толпу, которая ищет только сильных ощущений». Автор советует местному актеру Г. Швану погрузиться в произведения «нашего великого юмориста» для совершенствования своей игры.

В «Баденском романе» Смирнова вспоминает слова Гоголя о том, что роль Хлестакова - самая трудная, и лучше всех в Калуге его играл Бурдин. В московских постановках Щепкин всегда играл городничего, а Самарин - «довольно изрядный Хлестаков». Также этот дуэт прекрасно смотрелся в комедии Грибоедова «Горе от ума»: Щепкин играл Фамусова, а Самарин - Чацкого.

Щепкин был великим артистом-художником, у которого лучше всего выходили «игроки» Гоголя. Публика внимательно слушала его, замирая и не апплодируя, а потом молча выходила «с каким-то тяжелым чувством». Согласно написанному в «Баденском романе», Щепкин говорил Александре Осиповне по этому поводу следующее: «И это всегда так, потому что слишком живо затронуты самые потайные струны души. Мне самому тяжела эта роль».

Вместе с Щепкиным в субботу 18 мая в Калугу приехал В.Г. Белинский. Они прожили там 11 дней. Впечатления от путешествия могла подпортить лишь скверная погода. Семья Смирновых всегда присутствовала на спектавлях, а позже супруги приглашали именитых гостей в свой дом на ужин. За столом велись оживленные беседы на самые разные темы, в том числе, политические. Очевидно, что Смирновы, придерживаясь монархических взглядов, не разделяли западнических идей Белинского. Однако, несмотря на это, Виссарион Григорьевич был в восторге от губернаторши, о чем писал жене в письме от 11 июня 1846 года.

Поездка в Калугу стала памятной для Белинского именно в связи со знакомством, которого он, выезжая из Питера, по его словам, и не предполагал. М.С. Щепкин познакомился со Смирновой ранее в Москве. Щепкин был без ума от «большой приятельницы Гоголя». По словам Виссариона Григорьевича, Александра Осиповна лично пригласила М.С. Щепкина в Калугу. Поэтому Белинский мог заранее предвидеть, что познакомится с ней.

После воскресного спектакля, за компанию с Щепкиным, он был приглашен самим губернатором на ужин. С Александрой Осиповной, которая прибыла в Калугу во вторник, Виссарион Григорьевич познакомился только в четверг. Он описывал ее следующим образом: «Это знатная дама; свет не убил в ней ни ума, ни души, а того и другого природа отпустила ей не в обрез… Чудесная, превосходная женщина». После этого они виделись еще два раза. 29 мая в 4 часа утра Белинский и Щепкин выехали из Калуги.

Осенью 1847 года на сцене Калужского театра была поставлена пьеса «Свадьба при Людовике XV» с Н.К. Милославским. В неофициальной части Калужских губернских ведомостей №41 от 12 октября вышла критическая статья М. Шереметевского. По его мнению, всякая многосложная пьеса потребовала бы больших издержек: частых перемен декораций, богатых обстановок, и, что самое главное и неудобоисполнимое, потребовалось бы большое число артистов, сумеющих порядочно разыграть ее, чтобы постановка получилась хотя бы сносной. Однако на провинциальной сцене всегда ощущался недостаток в знающих сцену артистах.

В 1850 году Смирнова помогла актеру и режиссеру Николаю Карловичу Милославскому получить местное разрешение губернатора на постановку запрещенной на тот момент комедии Грибоедова «Горе от ума». Цензура распространялась исключительно на постановку на провинциальной сцене. Итак, комедия была поставлена, но увидеть спекталь жители Калуги смогли всего 2 раза - 11 и 20 января 1850 года, после чего на имя губернатора Н М Смирнова была послана депеша с обвинением: «С разрешения г. генерал-адъютанта гр. Орлова имею честь покорнейше просить Ваше превосходительство приказать означенную пьесу, как воспрещенную по Высочайшему повелению для представления на провинциальных театрах, немедленно исключить из репертуара Калужского театра, и с тем вместе не благоугодно ли будет Вам, милостивый государь, сделать распоряжение, дабы на театре не было представлено пьес без предварительного разрешения оных цензурой III Отделения».

Несмотря на то, что спектакль так скоро закрыли, сам факт постановки запрещенного произведения сыграл важную роль в развитии Калужского театра и культурного самосознания калужан. Им выпал шанс раньше жителей других провинций увидеть и прочувствовать одну из самых реакционных драматических картин первой половины XIX века, обличающую многие пороки современного им общества - пьесу «Горе от ума». Уже после ухода Н.М. Смирнова с поста губернатора, в 1851 году здание калужского театра в очередной раз сгорело.

Таким образом, из имеющихся документов, свидетельств современников и слов самой Смирновой-Россет следует, что она, как первое лицо города, оказывала значительное влияние на театральную жизнь калужан. Она приглашала для участия в спектаклях своих знакомых - известных и одареннейших артистов того времени. Они стали глотком свежего воздуха для провинциального театра, повлияв на стиль и профессионализм игры провинциальных актеров и аккумулировав страсть калужан к театру.

Здесь вновь пригодились ее дипломатические способности. С одной стороны, обойти театральную цензуру в провинциальном театре ей было проще, поскольку стоило лишь убедить мужа в том, что спектакль достойный. Им удалось поставить запрещенную «Горе от ума», и это говорит о том, что центральная власть была не всесильна - ей были неподвластны время и расстояние, поскольку пьеса успела быть сыгранной два раза. С другой стороны, в Петербурге, при Дворе, прося напрямую Николая I о снисхождении к своему дяде-декабристу, Лореру, Александра Осиповна могла почти не беспокоиться за последствия и нестыковки в «высших инстанциях», поскольку очевидно, что их не существовало.

3. Калужская благодетельница

«Губернатор есть самое занятое лицо в мире, разумеется, в своем муравейнике»; если это справедливо, справедливо и то, что губернаторша тоже служит и ни под каким видом не может проживать как партикулярное лицо, как ей угодно».

А.О. Смирнова

16-го декабря, 1845, Калуга

3.1 Председательница Калужского Женского Благотворительного Общества

19 декабря 1845 года Александра Осиповна стала председательницей Калужского Женского Благотворительного общества. Что же представляло из себя это общество? Оно было утверждено 28 марта 1841 года. Цель его - ежегодно доставлять обществу средства для призрения всех «страждующих и неимущих». К началу председательствования Смирновой общество успело составить неприкосновенный капитал - 8, 812 миллиона рублей 161 копеек серебром.

Калужское женское благотворительное общество (Благотворительный Комитет) состояло из благородных дам Калужской губернии, которые, будучи движимыми состраданием, не жалели ни трудов, ни издержек на помощь страждующих и неимущих калужан. На заседаниях Комитета каждая из благотворительниц ходатайствовала о семье бедняков, вверенной ей обществом. Также на заседаниях читались отчеты о действиях Общества и назначались новые пособия.

Первоочердное внимание Общества было обращено на детей-сиротов. Был создан Дом Трудолюбия, где делался акцент на обучении девочек-воспитанниц грамоте и ремёслам для их социализации и дальнейшего трудоустройства. Вообще в первой половине XIX века такие благотворительные учебные заведения II разряда существовали в Санкт-Петербурге, Москве, Симбирске. В 1847 году их переименовали в Елизаветенские училища, так как им попечительствовала императрица Елизавета Алексеевна. Она оставила в наследство училищам огромную по тем меркам сумму - пол миллиона рублей. Главным плюсом Дома Трудолюбия было то, что воспитанницы могли паралельно учиться и работать, создавая свой собственный капитал.

В 1844-1845 годах на деньги Общества в Калуге были построены 20 деревянных домов для бедных семейств, находящихся под покровительством КЖБО. Вместе с тем Общество постоянно снабжало более ста семейств деньгами и хлебом, чтобы было особенно ценно при последствиях неурожая 1841 года. Общая сумма благотворительных дел к 1 октября 1845 года составила - 13, 973 рублей 70 копеек серебром. Постоянный и действующий капитал общества регулярно пополнялся деньгами, вырученными на благотворительных концертах, спектаклях, праздниках.

Итак, с конца 1845 года Смирновой пришлось заботиться о делах вверенного ей Благотворительного Общества. Но каковы были ее чувства по поводу новых обязанностей и людей, окружающих ее? В письмах к Н.В. Гоголю Смирновой показана, бесспорно, субъективная, но при этом живая и натуралистичная картина жизни калужского общества. По ее словам, в Калуге, как и во всех губернских городах, «страсть к общественной благотворительности дошла до совершенной глупости».

Александра Осиповна была так озабочена приведением в порядок домашнего быта, поскольку губернатор должен был принимать у себя всех лиц, независимо от их звания и чина, кроме тех, кто был под надзором полиции. В связи с этим приемные комнаты всегда должны были иметь приличный вид. Сама Александра Осиповна отделила для себя, детей и княжны Цициановой более тихое место вверху.

В письме губернаторша рассуждала о своих предшественницах и их деяниях. Княгиня Оболенская была любимицей калужан. Даже спустя 15 лет после ее смерти, память о ней жива в сердцах калужской общественности. Александра Осиповна поражалась тому, что беспрестанно слышала от собеседников что-то новое, касательно княгини Оболенской.

При этом ее супруг, Александр Петрович Оболенский, для губернатора был человеком посредственного ума. Оболенская не входила ни в какие общества, организации или комитеты, но при этом имела широкое благодетельное влияние в городе. Ее общественная деятельность не проявлялась в чем-то материальном - княгиня не заводила больниц, приютов, школ, не собирала податей для страждующих. Однако в Калуге все как один повторяют: «Нет, уж не будет более второй княгини Оболенской».

Антиподом Оболенской в повествовании Александры Осиповны выступает сменившая ее губернаторша Жуковская. Она активно занималась развитием в городе благотворительных организаций: именно при ней было образовано Калужское Женское Благотворительное Общество (Калужский Благотворительный Комитет). Она завела «все эти филантропические дома, комитеты, переписки набело, сношения с человеколюбивыми обществами, получила похвальные листы за добродетель» - с оттенком брезгливости писала Александра Осиповна.

Выходит, что к началу председательствования Смирновой, благодаря Жуковской, вокруг благотворительного комитета разрослись бюрократические перепетии, которые только отталкивали новую губернаторшу, и она «нашла уже подготовленную работу, но в таком состоянии, к какому ее душа не лежала. Исходя из сказанного в письме Гоголю, человеку, бывшему ее доверенным лицом, она считала всю благотворительную деятельность фальшивым и ложным делом, с нежеланием сходилась с людьми по долгу службы. Все свои обязанности губернаторша воспринимала как неизбежную необходимость, «чтобы получить название благодетельницы и покровительницы вдов и сирот». Она рассказывала, что в начале председательствования свою работу выполняла машинально, не зная, какую модель управления выбрать, как пустить дела Комитета в правильное русло. Напомню, что перед ней было два примера: Оболенская и Жуковская - и обе губернаторши не являлись для нее эталоном. Опыт предшественниц имел для Смирновой как положительное, так и отрицательное влияние. Ей было тяжело наладить контакт с помощниками по Комитету. Более того, она открыто заявляла, что в первую минуту хотела отказаться от поста председательницы Комитета, но позднее согласилась, потому лишь, что это показалось бы неприличным в Петербурге. В то время все, так или иначе, зависило от центра: даже «выдача всякого фунта хлеба утверждается из Петербурга…».

Таким образом, Александра Осиповна априори не принимала общество, окружавшее ее. Ее письма - это крик измученной души. Однако, по всей видимости, она была заложницей собственных предубеждений относительно вверенной ей структуры. Благодаря рассказу Смирновой приоткрывается та сторона жизни провинциального общества, что находится за сценой официальных постановлений и заметок в губернских ведомостях. Здесь есть место и спорам, и сплетням. Например, доносы и улики на секретаря и казначея благотворительного общества привели к ссорам между некоторыми дамами. В связи с распространением сплетен и интриг Смирновой регулярно приходилось принимать посетителей и выслушивать самые скверные людские замыслы. Отмечу, что она относилась к этому с немалым любопытством, поскольку открывала для себя, таким образом, все разнообразие «потёмок» человеческих душ. Судя по всему, это был первый в ее жизни опыт знакомства со столь открытыми интригами и прогнившими мыслями, поскольку она писала: «в такой наготе еще не высказывалось нигде сердце человеческое, как здесь». Калугу она назвала пустыней, где ей совершенно невозможно найти единомышленников. Таковыми, и то «ограниченными в своих понятиях», были лишь единицы.

Вечера, продолжавшиеся обычно с восьме до одиннадцати-двенадцати вечера, с княжной Цициановой, Львом Арнольди и Иваном Аксаковым стали отрадой для губернаторши. По ее мнению, все порядочные жители калужской губернии, если таковые попадались, были замешаны «какого-нибудь числа или года», разорились, живя в Петербурге и за границей, не заботились о своих поместьях или неудачно женились. Но при этом княжна Цицианова, по словам Россет, отмечала, что «все с изъянцем», и они (в данном случае подразумевается провинциальная элита) - первые среди тех, кто «с изъянцем».

Несмотря на, на первый взгляд, безнадежность ситуации, Александра Осиповна не унывает и соглашается с мнением Гоголя, высказанным им еще летом 1845-го. Они воспринимает Калугу как лазарет, в котором лишь нужно отыскать правильные способы лечения социальной болезни. По мнению Смирновой, для этого необходимо постижение духовного просветления.

Всю осень 1846 года губернаторша чувствовала сильное недомогание, ей становилось все хуже, и в мае она уехала в Москву, желая поправить здоровье и, по всей видимости, перевести дух. На протяжении всех лет губернаторства Николая Михайловича Александра Осиповна, не желая сидеть на месте, то и дело срывалась в Москву или Петербург. В Калуге, где ждали дети и некоторые дела, требующие ее присутствия, она планировала оказаться 21 мая, но заранее предопределила для себя, что касательно общественной калужской деятельности в ее присутствии нет пользы. Забота о семье и собственном здравствии и душевном спокойствии всегда была на первом месте для Смирновой. Вдобавок необходимо было управлять домашним хозяйством, крестьянами. И лишь за всем этим в ее системе ценностей шли дела общественные.

Общество, вверенное Смирновой, по ее мнению, в корне испорчено. Благотворительность устроена на фальши, будучи крепко связанной с администрацией и всей служебной структурой. Необходимый минимум обязанностей председательницы благотворительного комитета Смирнова выполняла машинально. Ее слова передают крайнюю степень усталости, отсутствия жизненных сил, желания и интереса к тому делу, которым она вынуждена была заниматься. «Сбережение сил физических и душевных» стало первоочередным для нее.

Примечательно, что религиозность Смирновой, обладевшая ей в 1840-е годы и растущая благодаря тесной духовной связи с Гоголем, оказывала влияние на ее восприятие социальных проблем провинции. Из ее воспоминаний известно, что на рубеже 40-х и 50-х годов, она занялась изучением греческого языка. «Она выходила иногда в приемную комнату, где ожидали ее светские посетители, - вспоминал Вяземский, - после урока греческого языка, на котором хотела изучить восточное богослужение и святых отцов». Постепенно богословская литература стала одним из ее ключевых интересов.

Она с грустью и состраданием наблюдала состояние российского общества изнутри. По ее мнению, ни она сама, ни губернатор, ни кто-либо другой не смог бы спасти будущее, которое находится единственно в руках Бога: «Общество, о котором вы мне писали, которое как бы препоручали мне, до такой степени испорчено в своем корне, что нечего о нем и думать. Остается молить Бога о терпении, смирении и снисхождении к брату». Но в этом Николай Васильевич Гоголь упрекал ее, говоря, что проблема людей в уповании на завтрашний день и нежелании работать над своим настоящим, в котором как раз и кроется тайна будущего.

Модель поведения калужской губернаторши Смирновой базировалась на советах, полученных ею от Гоголя. Он старался всячески поддерживать свою добрую приятельницу, пытаясь привить ей любовь к Калуге и людям, ее населяющим. Город должен стать родным для нее, лишь тогда от общественных дел будет двусторонняя польза. По мнению Гоголя, общественная деятельность губернаторши проявляется везде и во всем, даже в бездействии, потому что дело здесь «не в хлопотах и не в опрометчивом бросании на всё».

Гоголь высказывается по поводу предшественниц Александры Осиповны, явно симпатизируя губернаторше Оболенской. Главная проблема Жуковской, в качестве председательницы благотворительного общества, заключалась в том, что она, образовав массу благотворительных заведений, свила вокруг них бюрократическую паутину, сопровождавшуюся фальсификациями, кражами и прочими неурядицами. Благодаря своим не самым благополучным калужским деяниями она прославилась в Петербурге. Оболенская, напротив, «не прошумела нигде подальше своего города».

Не создав ни одного приюта или школы, не имея влияния на дела мужа, княгиня Оболенская сумела покорить сердца калужан так, что ее вспоминали добрым словом еще многие годы и даже десятилетия. На примере Оболенской Гоголь старался достучаться до Александры Осиповны, не считая влияние губернаторши бессмыслицей.

Главную проблему Смирновой Гоголь видел в ее усталости, возникшей из-за первоначально завышенных требований и ожиданий к самой себе. Он пишет о том, что она «слишком сгоряча» принялась за общественные дела: «слишком понадеялись на собственные силы, женская прыть вас увлекла…».

Влияние губернаторши велико и, по большей части, незримо. Она - живой пример для подражания. С нее перенимают все новшества «благодаря обезьянству моды и нашему всеобщему русскому обезьянству даже в платье». Любовь к роскоши Гоголь назвал язвой России, причиной взяток и прочих несправедливостей, которые есть в стране. В связи с этим он призывал Смирнову отказываться от роскоши, пропагандировать во всем простоту и естественность: обязательно являться на каждый бал, демонстрируя при этом один и тот же наряд несколько раз. Даже собственный хорошо обустроенный быт Смирновой могло произвести благотворное влияние, ведь губернатору беспрестанно приходилось принимать в доме гостей. Один лишь отказ от роскоши, по мнению Гоголя, принес бы больше пользы, чем все влияние княгини Оболенской. По свидетельству самой Смирновой, о любом шаге губернаторши на другой день говорил весь город. Поэтому она призывала Гоголя не принимать всерьез какие-либо доходившие до него слухи о ней.

Со временем произошли перемены в восприятии Смирновой своего участия в жизни Калужской губернии. Она удивлялась тому, как все переменилось в ее голове: «Вместо громких имен: Нарышкиных, Воронцова, Вьельгорских, Карамзиных - звучат только: Писарев, Яковлев, Брылевич, Салтанов; вместо приглашения на обед, бал или концерт - впереди у меня визит к архиерею, экзамен в институте, поездка в богадельню или, что всего тягостнее, мой приемный день и бал в дворянском собрании».

«Странная вещь человек! Какая гибкость в его уме и душе! Как скоро привыкает он к тому, что издали казалось ему грозным страшилищем» - писала Смирнова. Теперь в сфере ее разговоров и интересов купля-продажа ржи в голодающую Западную Россию, замена смотрительницы в доме умалишенных, поскольку та продавала отпускаемые им булки, зная, что они не смогут пожаловаться. За этот поступок Гоголь похвалил Смирнову, говоря, что преступление надзирательницы вдвойне гадко, потому что умалишенные не могли никак донести на нее, поэтому «изгнанье это нужно было сделать гласно и публично». Всякий день случалось новое дело, и Александре Осиповне некогда было скучать. Бесконечно сменяемые друг друга обязанности способствовали быстрому течению времени, однако порядка в них, по словам губернаторши, не намечалось.

В конце 1846 года Смирнова писала, что не могла заниматься делами вверенного ей Дома Трудолюбия из-за затянувшейся болезни. В связи с этим «остановилась раздача хлеба белным и постройка домов бескровным». С подачи Петербурга в Калуге открылся «базар и духовный концерт в пользу этих несчастных, которыми мне давно пора заняться» - пишет губернаторша.

21 апреля 1847 года в Калуге открылся вновь учрежденный Детский Приют. Еще в 1840 году Председатель комитета Главного Попечительства о детских приютах, граф Григорий Александрович Строгонов, передал Начальнику Калужской губернии экземпляры печатного Высочайше утвержденного положения о Детских Приютах и просил его принять необходимые меры к открытию подобного заведения в Калуге.

По предложению бывшего губернатора, тайного советника Жуковского, Калужское Дворянство на выборах в 1812 году предположило пожертвовать для этой цели, прежде всего, на создание приюта 3000 рублей ассигнациями. Кроме того, было собрано 5000 рублей ассигнациями из рекрутских складочных денег для содержания Приюта процентами от этой суммы. Императрица, узнав из донесения Гражданского Губернатора о таковом пожертвовании Калужского Дворянства, изъявила свою признательность в Высочайшем Рескрипте, данном на имя Г. Чаплина, бывшего тогда губернским Предводителем дворянства.

На покупку дома городское общество пожертвовало тогда 1000 рублей серебром, на отделку которого сверх того было собрано еще 1714 руля 28 копеек серебром. И в 1846 году, когда дом был уже куплен, приступили к открытию Приюта. Председательница Калужского Благотворительного Комитета, А.О. Смирнова, поручила окончательное устройство Приюта уже опытному в деле благотворительности, уважаемому всеми в Калуге, Инспектору Врачебной управы, Василию Яковлевичу Быковскому, который, по комментарию Калужских Губернских ведомостей, вполне оправдал ее доверие. Детский приют губернского попечительства расположился в Архангельском переулке. Первоначально он призревал до шестидесяти пяти детей обоего пола. Дети приходили в приют в восемь часов утра и уходили в восемь вечера.

3.2 Завершение службы

Согласно замыслу Н.В. Гоголя, Чичиков во втором томе «Мертвых душ» подделывает завещание. По мнению некоторых литературоведов, эта сюжетная линия могла быть навеяна делом калужского губернатора, Н.М. Смирнова.

Историю с оспоренным завещанием Александра Осиповна поведала Гоголю в письмах 1847-1848 годов. 22 мая 1847 года она рассказала о «бытовых перепетиях» чиновничьего мира, о ссорах вице-губернатора с губернатором. Впрочем, подобное регулярно случалось и в других городах - например, Орле, Нижнем Новгороде. «Видно, для управления России это нужно» - пишет она, - «Прокурор пишет доносы, словом, губерния свое дело делает».

Еще в письме от 8-го мая 1846 года Смирнова писала Гоголю, что ее супруг из-за своей честности и порядочности поссорился почти со всем чиновничьим миром, потакающим мошенникам. Хотя через полгода, в октябре, она рассказывала, что общество его любит: «да нельзя и не любить, потому что все делает добро, хотя взяточников и выживает». Из этого следует, что общество принимало и ценило своего губернатора за его деяния, а неприязнь со стороны чиновничества была обусловлена попиранием их личных интересов, противоречащих, к слову, интересам государственным.

В эти же годы, по причине слабого здоровья и тяжелого нервного состояния после рождения сына Михаила в мае 1847 года, Смирнова уехала на 2 года, в Ревель и Петербург, оставив детей с супругом. Она неоднократно «хлопотала по делам мужа» в Петербурге. В письме от 20 октября 1848 из Петербурга она пишет Гоголю, что ей необходимо ехать в Калугу, чтобы поддержать мужа, на которого «так и сыплют из департаментов всякую дрянь и грязь; он им слишком горек, потому что не дает им взяток». Вне губернаторской деятельности, по свидетельству Россет, Смирнов «пропадет, потому что не может ничем заняться и скучает, а что еще хуже, начнет управлять имениями».

Конкретнее о деле губернатора Н.М. Смирнова написано в воспоминаниях Н.М. Колмакова, прибывшего в Калугу в составе сенатской комиссии. Он был назначен старшим чиновником при сенаторе С.И. Давыдове на ревизию Калужской губернии. В составе ревизионной комиссии также числились: А.К. Жизневский, Тимрот, Износков, Никонов и граф А.К. Толстой.

Ревизия потребовалась в связи с жалобой И.И. Ершова, предводителя дворянства Подольского уезда Московской губернии, на калужского губернатора Н.М. Смирнова. Суть ее состояла в следующем: отец Ершова, генерал-лейтенант Иван Захарович Ершов, якобы под влиянием калужского губернатора совершил дарственную запись на свое имение в пользу незаконнорожденной дочери Софии, вышедшей замуж за брата жены губернатора Россета. Случай послужил поводом не только для следствия по этому делу, но и для ревизии всей губернии.

В 1849 году Александра Осиповна докладывала Гоголю, что творилось с калужским обществом в связи с приездом Сенатора. Ждали сенатора все, его приезд стал главной темой разговоров калужан. Перед ревизионным лицом губерния явилась во всей своей красе: «в постыдной наготе». Критикуя развившийся культ денег, при котором банкиры и зажиточные купцы стали новыми богами, Смирнова удивляется тому, как стремительно российская реальность пришла к такому «разврату».

Отношение калужского общества к Смирновым стало напряженным. Любое слово или действие губернаторши воспринималось как желание отличиться, выказать себя. Ей ставили в укор даже дружбу с Гоголем и изучение греческого языка. «Как же вам заниматься дрязгами хозяйства? С вашим ли умом?» - приводит услышанное в свой адрес высказывание Александра Осиповна.

В январе 1849 года Смирновы находились в подвешенном состоянии, поскольку столичный визитатор, прибыв в Калугу, почти две недели ни к чему не приступал. Прежде всего, необходимо было соблюсти разного рода формальности. Губернатор явился к Сенатору с почетным рапортом. Давыдову были представлены местные чиновники, после чего он пожаловал к Смирновым в дом со своим дядей Мацневым, но вынужден был отказаться от официального обеда, дабы не подумали в Москве, что он поддерживает с губернатором и его семьей хорошие отношения.

Смирнова жаловалась Гоголю, что генерал-губернатор Закревский попирал законы в пользу Ершовых. Сказать о происходящем императору не смел ни один министр, поскольку Закревский всех запугал. Даже сенатор был бездейственен: «сенатор наш такой трус, что не стыдится говорить, что Закревский силен и что он его боится».

Сила генерал-губернатора Закревского состояла, по мнению Смирновой, в том, что он позиционировал себя как защитника Москвы от вольнодумцев, к числу которых приписывал всех, кто не приемлет разврат, а последний, в свою очередь, успешно вершился на его службе и в свете, в целом. Себя и своего адресата Александра Осиповна относила, с этой позиции, к вольнодумцам: «я стою за правду и не заражаюсь ничем!». Окруженные «закревскими законами» Смирновы переживали нелегкие времена - все письма читались, поэтому Александра Осиповна не могла писать сводному брату, Арнольди, а также призывала Гоголя быть осторожнее.