Идеология самураев и её роль в истории Японии

Размещено на http://www.allbest.ru/

Идеология самураев и её роль в истории Японии



Оглавление

Введение

Глава I. Формирование и развитие идеала самурая в период сёгуната

§ 1. Отражение пути воина в средневековых документах и литературе

§ 2. Бусидо при Токугава

Глава II. Изменение представлений о воине в эпоху Мейдзи и во время милитаризации страны

§ 1. Самураи и идеология буси в период Бакумацу

§ 2.Уничтожение сословия воинов при сохранении самурайского духа

§ 3. Армия как основной проводник культуры Бусидо

Глава III. Кодекс Бусидо и его влияние на японское общество в второй половине XX - начале XXI вв.

Заключение

Список использованных источников и литературы



Введение

идеал самурай кодекс бусидо

В настоящее время Восток становится новым центром мира, как в техническом, так и в политическом плане. Одно из лидирующих мест в современном геополитическом устройстве мирового сообщества занимает Япония. Образ этой страны неизменно связан как с последними достижениями науки, так и с традициями Страны Восходящего солнца, в том числе и самурайскими.

Одна из таких традиций это Бусидо (•ђЋm“№ ) - кодекс чести, олицетворяющий собой идеологию сословия воинов. Данный, во многом неписанный, свод правил и наставлений, которого должен был неукоснительно придерживаться каждый самурай, всегда привлекал пристальное внимание как японских, так и зарубежных исследователей. Поэтому можно утверждать, что тема является достаточно актуальной и востребованной в современном мире.

Целью данной работы является изучение формирования и развития идеологии самурайского сословия и её роли в истории Страны Восходящего солнца.

В соответствии с целью работы поставлены следующие задачи: 1.Показать формирование единого кодекса чести из разрозненных представлений о поведении самурая;

2 .Рассмотреть источники, законодательно закрепившие положение воинов как господствовавшего сословия, что повлияло и на саму идеологию буси ;

3 .Выявить изменения в понимании и использовании Бусидо после восстановления императорской власти, а также во время милитаризации страны;

4 .Показать роль традиций, основанных на кодексе самурая, в современной Японии.

Структура работы. Выпускная квалификационная работа состоит из введения, трех глав, разбитых на параграфы, заключения и списка использованных источников и литературы.

Хронологические рамки. Данная работа охватывает значительный промежуток в истории Японии, начиная с первых десятилетий правления рода Минамото и заканчивая началом XXI века.

Источниковая база работы весьма обширна. Опубликованные источники и материалы можно условно разбить на три группы. В первую войдут классические самурайские кодексы и наставления1, а так же законодательные акты2.

Наиболее ценными источниками данной группы по истории Японии, без которых невозможно понимание целости истории этой страны, являются т.н. кодекс «Бусидо», составленный в XVI веке самураем Юдзан Дайдодзи

«Будосёсинсю», а также Хагакурэ (Сокрытое в листве), автором которого является Ямамото Цунэтомо. Оба произведения являются книгами, составленными самураями для самураев, и по сей день могут быть применимы к исследованиям жизни Японии.

Говоря о наставлениях воинов, необходимо сказать, что они -- предшественники вышеупомянутых мною произведений и во многом стали основой для них. В этой группе особый интерес представляет сборник «Идеалы самураев. Сочинения японских воинов, XII - XVII вв.», составленный Уилсоном У.С. Несмотря на сравнительно небольшое количество текстов в сборнике, ему удалось показать всё то разнообразие взглядов на облик и поведение самурая, царящих в японском воинском обществе вплоть до начала периода Эдо.

Переходя к законодательным актам, среди всех прочих следует выделить Стостатейные установления Токугава 1616 г. и Кодекс из ста статей 1742 г. Оба акта последовательно закрепляют господствующее положение самурайского сословия, регламентируют разные стороны жизни воинов и внедряют их в существующую систему в качестве государственных служащих (чиновников).

Данные документы ценны тем, что созданное им привилегированное положение буси повлияло на окончательный облик Бусидо в последний этап его формирования.

Ко второй группе источников можем отнести художественную литературу, которая прямо или косвенно связана с самураями и воинским сословием3. В основной массе литературные произведения подобного рода -- это гунки моногатари (военные хроники), посвящённые различным битвам, войнам и мятежам, имеющим определённую роль в истории Японии.

Так, например, в «Хэйкэ могогатари» (Повести о доме Тайра), созданной в начале XIII века монахом Юкинагой, рассказывается тридцать лет из жизни рода Тайра -- от стремительного восхождения к власти Тайра-но-Киёмори после смуты годов Хогэн (1156 г.) до завершения войны гэмпей (1185 г.), когда Тайра утратили всю свою власть/влияние и были физически уничтожены.

«Хэйкэ моногатари» примечательна тем, что в ней не только показывается каким должен быть настоящий самурай (Тайра-но-Сигэмори, род Минамото), но также дан пример того каким не должен быть (Тайра-но-Киёмори, что обезумел в своей жажде власти и пошёл против богов, отправив императоров Го-Сиракаву и Такакуру в бессрочную ссылку и возведя своего внука, сына Такакуры на престол).

Последняя, третья группа это сочинения людей, ставших мастерами меча4. Го Рин Но Сё (Книга пяти колец) Миямото Мусаси и Хэйхо Каден Сё (Переходящая в роду книга об искусстве меча) Ягю Мунэнори. Стоит учитывать, что в этих двух книгах есть существенная разница. Фактически они олицетворяют два подхода к владению мечом.

Мусаси, как ронин, не имеющий хозяина и как человек, что участвовал в нескольких сотнях, а, может быть, даже тысяче сражений на мечах имеет достаточно жёсткий и прагматичный взгляд, так что Го Рин Но Сё - это непосредственное описание как и каким образом надо использовать меч во время схватки с одним или множеством противников.

Ягю, наоборот, представитель древнего рода самураев, в котором уже три поколения передавался определённый стиль боя. В отличие от Мусаси, который нередко показательно калечил или даже убивал своего противника, показывая разницу между уровнями их мастерства, Мунэнори, наоборот, придерживался мнения, что не стоит лишний раз доставать клинок из ножен. В связи с этим нет ничего удивительного, что в Хэйхо Каден Сё -- полурелигиозное произведение, в котором кроме самого кендзюцу (искусства владения мечом) определённое внимание уделено и дзен-буддизму. Кроме того, живя в мирный период Токугава, Ягю стремился к тому, чтобы меч самурая из забирающего жизнь стал мечом, дарующим жизнь, тем самым на долго опередив своё время.

Оба этих трактата довольно важны. Книга пяти колец на долгие годы стала практическим руководством для воинов, которые ещё только постигают, либо уже умеют владеть холодным оружием, а концепция «меча, дарующего жизнь», которую создал Ягю Мунэнори, через несколько веков стала основой для нового, более современного понимания японцами традиционных боевых искусств, как части того наследия, что оставили после себя буси.

Часть источников сосредоточена в сборниках документов по новой истории. Ряд законодательных актов, отрывков из нарративных и документальных источников содержится в сборниках «Хрестоматия по новой истории» под ред. А.А. Губера и А.В. Ефимова. Как, например, «Императорский манифест об установлении новой власти 3 января 1868 г.» и «Соглашение по инциденту в Симоносэки».

Так же из сборника «Новая история стран Азии (вторая половина XIX -- начало XX вв.» под ред. В.И. Овсянникова были использованы: «Пятистатейная императорская клятва 6 апреля 1868 г.» и «Конституция Японской империи (11 февраля 1889 г.)».

Также стоит отметить мемуары нашего соотечественника, иеромонаха Николая (Касаткина) «Сегуны и микадо5». Благодаря его усилиям, во второй половине XIX века в Японии была создана православная епархия, часть прихожан которой составляли и бывшие самураи. В его труде рассматривается история становления сёгуната, как формы правления в Японии, а также роль самурайства в его зарождении и процветании.

Историография.

В работе использовались научные труды как отечественных, так и зарубежных авторов, а также статьи и научно-популярная литература.

Процесс формирования сословия самураев, а также их атрибутика, нормы поведения, образ жизни и кодекс чести более подробно раскрыты в работах А.Б. Спеваковского6 и А.Ю. Синицына7. Возникнув в качестве отрядов вооружённых мужчин для организации должного отпора разбойничьим бандам на местах, уже в начале XVII века самураи были выделены в отдельное сословие в системе си- но-ко-сё.

Об уникальном жизненном пути Тоётоми Хидэёси, втором из троицы «объединителей Японии» и том вкладе в дело построения единой страны, что был сделан благодаря деятельности этого незаурядного человек рассказывается в монографии А.А. Искендерова8.

Проблема японского экспансионизма и постепенный переход Страны Восходящего солнца на путь милитаризации были рассмотрены в двухтомнике Верисоцкой Е.В.9 В обеих книгах рассказывается как из ещё полуфеодальной и нуждающейся в модернизации страны Япония превратилась в развитое государство, имеющее большие колониальные амбиции, обращённые в сторону ближайших соседей (Кореи, Китая, России), стран Юго-Восточной Азии и всего Тихого океана.

Не стоит забывать и общий раздел литературы, к числу которой можно отнести работы Эйдуса10 Х.Т., Гришелевой11 Л.Д., Лещенко12 Н.Ф. Во всех трёх книгах большая часть текста относится к сегунату Токугава(1603-1867 гг.) и в связи с этим достаточно интересно что в каждой из них отражён свой взгляд на произошедшие события -- традиционно-марксистский Эйдуса Х.Т.; также марксистский, но с определённой долей ревизионизма Гришелевой и современный у Лещенко. Всё вместе это позволяет рассмотреть данный период с разных сторон и помогает быть наиболее объективным в его изучении.

Ведя разговор о научных статьях, первых делом следует обратить внимание на на исследование Лестева13 А.Е., в котором он рассматривает Бусидо не с привычной нам всем позиции историка или культуролога, а со стороны психологии, изучая и анализируя методы идеологической и психологической обработки самурая, благодаря чему он перестаёт бояться собственной смерти и с радостью может пожертвовать жизнью, следуя приказу своего господина.

Среди всех прочих стоит отметить статьи Георгиева14 Ю.В. и Чугрова15 С.В., посвященные послевоенному подъёму национализма в Японии. Пусть они были написаны в советское время и содержат в себе марксистскую идеологию, но, тем не менее, в них есть важная информация, касающаяся определённых самурайских традиций, продолжающих жить в современной Японии.

Также послевоенному подъёму, но уже традиционных японских боевых искусств, посвятил своё исследование Долин16 А.А. В статье он рассматривает такие боевые единоборства как дзюдо, айкидо, кендо и пр., первоначально запрещенные американским оккупационным режимом и то каким образом у японцев вновь возник интерес к ним.

Если же говорить о научных статьях последних нескольких лет, то среди таковых можно перечислить работы Стрельцова17 Д.В., Молодякова18 В.Э. и Стоногиной19 Ю.Б. Все авторы выбрали незаурядные темы для своих исследований.

Стрельцов изучает как милитаристское прошлое Страны Восходящего солнца влияет на дипломатические отношения с сопредельными странами, особенно с Кореей и Китаем.

На примере Первой мировой войны Молодяков В.Э. рассказывает как антияпонская пропаганда, проводившаяся в США на протяжении долгого периода времени привела две страны к открытому противостоянию -- войне на Тихом океане.

Стоногина Ю.Б. взяла темой исследования место ритуала в современной Японии и рассматривает его как традицию, идущую из средневековья и имеющую корни в Бусидо.

Переходя к зарубежным авторам, одними из первых необходимо рассмотреть сочинения Инадзо Нитобэ20 и Юкио Мисимы21. Инадзо Нитобэ является тем, кто рассказал, что такое Бусидо всему цивилизованному миру. Его книга являлась достаточно простой для восприятия рядовым европейцем или американцем, так как для каждого сложного термина и понятия Нитобэ подбирал свой аналог из европейской либо американской истории.

Говоря же о труде известного писателя Юкио Мисимы следует сказать, что Хагакурэ долгие годы была его настольной книгой и одной из целей, по которой он написал Хагакурэ Нюмон (Комментарии к Хагакурэ) было желание, чтобы ещё большее количество людей обратило своё внимание на книгу-первоисточник. Вместе с тем он доступным языком поясняет многое из того, что написал Ямамото Цунэтомо три столетия назад.

В связи с вышеупомянутой книгой Инадзо Нитобэ довольно интересен труд американского япониста Варли П., созданный совместно с двумя японскими писателями Моррис А., Моррис Н.22, так как, рассматривая самураев, они также проводили аналогии с западноевропейской историей, а точнее с рыцарством.

Среди всех прочих работ зарубежных исследователей следует отметить труд Мак-Клейна23 Л.Д. «Япония. От сегуната Токугава - в XXI век», вышедший на русском языке в 2007 г. В нём подробно, на основе документальных источников, раскрывается история «взлёта» сословия самураев в эпоху Токугава и последующее «падение» после отмены привилегий.

Людям, доказавшим, что в жизни есть нечто большее, чем погоня за материальным изобилием и собственный эгоистичный интерес посвящена книга А. Моррис24. В ней раскрывается трагичный образ героя, обречённого на поражение и демонстрирующего величие своего духа в безвыходной ситуации.

К тематике войны на Тихом океане в различных её аспектах обратились Рут Бенедикт25 и Иэнага Сабуро26. Книга Бенедикт Хризантема и меч, написанная ей в 1944-45 годах по поручению правительства США, затрагивала многие вопросы, касающиеся ментальности и образа жизни японцев того времени. К сожалению, из-за того, что книга была написана во время войны Америки и Японии, у неё не было возможности напрямую изучить данную тему, тем не менее данное исследование имеет большую историческую ценность.

Говоря о том, что было написано Сабуро, необходимо сказать, что он описывал не только саму войну, но и те причины, что привели к ней. При этом в своих описаниях произошедшего он не придерживался ревизионисткой позиции, как вполне могло быть, учитывая, что он является представителем побеждённой нации, а, наоборот, старался наиболее честно рассказать, как это всё было.

Особняком ото всех стоит научный труд Уинстона Л. Кинга27, в котором исследуются не только история самураев, но и тесные связи между Бусидо и дзен-буддизмом, сложившиеся за столетия взаимного сотрудничества идеологии и религии. Книга примечательна ещё тем, что в ней подробно разобрано какое место бусидо и прочие воинские традиции имеют в Японии сейчас.

Из раздела обшей литературы необходимо сказать о работе Нормана Г.28

В ней он изучает период Мэйдзи и реформы, проводившиеся в то время с экономической точки зрения, рассматривая как феодальный уклад сменяется капиталистическим.

Обращаясь к научно-популярной литературе, следует упомянуть Мицуо Курэ29 и Хироаки Сато30. В своей книге Курэ не только изучил историю почти тысячелетнего владычества самураев, но и сделал попытку вникнуть в истоки их господства, понять истинные причины, которыми руководствовались в своей жизни эти воины, и объективно оценить труды, идеализирующие их.

У Сато же органично сплетаются в единое целое разные источники: мифы и исторические хроники, произведения самих самураев и художественные произведения, проза и поэзия. Все вместе они создают яркую и многоплановую картину жизни самураев, исполненной великих подвигов и свершений, верности традициям и заветам предков.



Глава I. Формирование и развитие идеала самурая в период сёгуната

§ 1. Отражение пути воина в Средневековых документах и литературе

На протяжении многих столетий воин-самурай являлся центральной фигурой в японской культуре, поэтому нет ничего удивительного в том, что так или иначе он присутствует в большом количестве документов и литературных произведений.

Первое упоминание о воине можно найти в Кодзики31 - одной из древнейших японских книг, составленной ещё в начале VIII века, чьим предназначением было стать официальной историей страны Ямато. Её текст представляет собой полумифологическое описание японской истории, начиная от первого императора Дзимму-тэнно, потомка самой Аматэрасу-омиками и заканчивая Суйко, правившей незадолго до проведения реформ Тайка.

Фактически первым воином в Японии считают Дзимму, он даже имеет прозвище «Божественный воин», однако, несмотря на свои военные походы он в большей степени легенда, чем живой человек. Поэтому я обращу своё внимание на его далёкого потомка, Ямато Такеру, сына императора Кейко, сведения о жизни которого могут дать нам ценную информацию о личности и характере воинов того времени.

Выбор слов в Кодзики и других сочинениях позволяет предположить, что Ямато Такэру мог быть и императором, но обычно его считают отважным и несколько диковатым сыном императора Кэйко и усмирителем «непокорных божеств и людей» Востока и Запада. Ямато Такэру, весьма симптоматично начавший путь с убийства своего старшего брата в его покоях, впоследствии исходил вдоль и поперек всю страну, совершая военные подвиги по приказу отца. Впрочем, Кодзики говорит о нем, грубом и безжалостном к врагам, достаточно благожелательно. Ямато Такэру изображен почтительным сыном, боящимся отца и сокрушающимся по поводу плохого его к нему отношения. Отправляясь в поход против восточных племен, он говорит своей тете:

«Верно, государь желает, чтобы я умер, велит он мне во что бы то ни стало разгромить дурных людей западной стороны. Только я вернулся и явился к нему, а он не дал и времени пройти -- воинов со мной не отрядил, но велит немедленно усмирить людей на двенадцати дорогах восточной стороны. Как подумаю об этом, так и ясно мне, что хочет он моей гибели», -- сказал он это и горевал, и плакал32.

Кодзики также приписывает ему несколько стихотворений. Убив Идзумо Такэру (подсунув тому поддельный меч), Ямато говорит:

Меч, что носит у пояса Идзумо Такэру из Идзумо, где восьмислойные облака встают! Много плюща вокруг него обвилось а лезвия-то нет!33

Есть еще стихотворение, посвященное тем, кого он любил, родным местам, сосне, а вот последнее, составленное им перед самой смертью и соответствующее по своему духу воину:

О, тот меч! Меч, что оставил я у ложа девы...

Это стихотворение предвосхитило те почести, что воздавались в Японии мечу в последующие эпохи.

Ямато Такэру можно условно назвать будущим идеалом японского воина. Он честен и верен, рассекает на части врагов «словно дыню», он несгибаем и в то же время не бесчувственен, что проявляется в его тоске по погибшей жене и родным местам. Наконец, он всегда готов сразиться один на один с врагом. Но что особенно важно, его образ, созданный в Кодзики, свидетельствует, что идеал гармоничного сочетания учености и боевого духа являлся отличительной чертой японской цивилизации уже на раннем этапе ее развития и существовал в стране еще до начала оживленных контактов с конфуцианским Китаем.

Остается только гадать, был ли образ Ямато Такэру подлинной копией японского воина первых веков нашей эры, плодом воображения аристократа VIII века или же соединением и того, и другого. Несомненно одно: к концу Х столетия образ воина утратил привлекательность для литературы. Офицеров дворцовой стражи и столичной полиции набирали из аристократов, их должности были пустой формальностью, и те, кто занимал их, «пришли бы в ужас, если бы военное ведомство потребовало от них исполнения воинских обязанностей». Настоящий воин был неразрывно связан с провинцией, а тех, кто жил в провинции, считали «варварами». Город Хэйан-кё считался центром мира, и абсолютное большинство его жителей считало назначение на пост в любое место кроме столицы несчастьем.

Такие настроения преобладали во времена Мурасаки, автора Повести о Гэндзи, древнейшего японского романа. Не слишком лестное описание, данное ею Таю-но Гэну, правителю Цукуси, вполне соответствует тому пренебрежительному отношению, которое испытывали на себе даже высокопоставленные военачальники34. Кроме того, что он «обладал дикой и неистовой силой», его каллиграфия -- искусство, владение которым считалось в хэйанскую эпоху первым признаком хорошего тона -- «была неправильной, кривой и отвратительной». К нему относятся пренебрежительно как к «грубому и невежественному варвару», а о Тамарад-зура, ставшем жертвой его страстей, сожалеют, что он «пропадает в этой варварской и отдаленной стране». В данном случае имеется в виду Кюсю, но то же самое могло быть сказано и о какой- нибудь местности совсем неподалеку от предместий Хэйан-кё.

В любом случае, презрительное отношение придворных к воину очевидно хотя бы потому, что в Повести о Гэндзи он практически не упоминается. По иронии, позиция двора выражена устами самого Таю-но Гэна. Его слова, пожалуй, наиболее ярко свидетельствуют о бытовавших среди знати предрассудках. После «долгого раздумья» он «сотворил» стихотворение, о котором сам же благосклонно и высказался, а затем продолжил:

«Полагаю, вы смотрите на меня как на необразованного жителя провинции? Таким бы я и был, если бы походил на всех тех, кто окружает меня. Но мне улыбнулась судьба: немного найдется в этом городе людей более образованных, чем я. Вы совершите большую ошибку, если станете считать меня недалеким деревенским простаком. На самом деле нет ничего, что бы я не изучал»35. Он явно хотел бы составить и второе стихотворение, но увы -- запас его мыслей иссяк и он вынужден был уйти.

Но отношение к воинам, подобным Таю-но Гэну, не всегда оставалось столь же ехидным и насмешливым. Столетия обыденной и утратившей всякую новизну придворной жизни постепенно сменились «переходным периодом», когда воином если и не восхищались прямо, то с изумлением взирали на его боевое искусство и образ жизни.

Следы этого нового отношения обнаруживаются уже в Кондзяку моногатари, собрании разных историй, составленном, согласно традиции, вскоре после 1106 г. из рассказов, хранившихся у Минамото Такакуни, одного из придворных. В 25-й главе присутствуют описания деяний и подвигов восходящего сословия буси и характеров воинов. Один из рассказов заслуживает того, чтобы его привести полностью36:

Когда Минамото-но Ёринобу, губернатор Кавати и великий воин, услышал о том, что в Адзума у одного человека есть прекрасный конь, он отправил туда слугу с вежливой просьбой подарить ему этого коня. Владелец, будучи не в силах отказать, отослал коня в Киото. По пути какой-то грабитель увидел коня и решил во что бы то ни стало завладеть им. Он тайком последовал за воинами, охранявшими коня, но те неусыпно стерегли его и у грабителя не было ни единой возможности украсть коня до того, как они прибыли в Киото. Коня доставили в столицу и поместили в конюшни Ёринобу.

Тут кто-то сообщил Ёриёси, сыну Ёринобу:

«Сегодня утром вашему отцу привезли из Адзума прекрасного коня». Ёриёси подумал: «Несомненно, что какой-нибудь недостойный человек попросит коня у моего отца и рано или поздно получит. Пока этого не случилось, пойду-ка я взгляну на него, и если это действительно хороший конь, попрошу отца подарить его мне»37.

На дворе стоял вечер и дождь лил как из ведра. Тем не менее Ёриёси, снедаемый нетерпением, отправился к отцу.

«Почему ты так долго не навещал меня?» -- спросил отец. Он сразу догадался, что сын узнал о появлении у него прекрасного коня и пришел просить его. Поэтому еще до того, как Ёриёси открыл рот, Ёринобу сказал: «Я слышал, что из Адзума сегодня привезли великолепного коня, но еще не видел его. Бывший хозяин говорит, что это отличный конь. Сейчас уже темно. Взгляни на него завтра утром, и если конь понравится тебе, он -- твой».

Ёриёси был очень рад услышать все это еще до того, как изложил свою просьбу. «В таком случае, -- произнес он, -- могу ли я остаться на ночь, господин, чтобы рано утром посмотреть коня?»

Вечер отец и сын провели в беседе друг с другом. Когда наступила ночь и отец отправился отдыхать в свою спальню, Ёриёси последовал за ним и расположился в соседней комнате.

Дождь тем временем не прекращался. В полночь вор, воспользовавшись шумом дождя, прокрался в конюшни и увел коня. Вскоре со стороны конюшен раздался крик: «Украли коня, доставленного накануне для нашего господина!»

Ёринобу услышал крик, хотя и неотчетливо. Ничего не сказав спящему Ёриёси, отец закутался в свое платье и поднялся. Перекинув за спину колчан со стрелами, он побежал к конюшням. Он сам вывел коня, бросил на него первое попавшееся под руку седло и помчался в погоню по направлению к горе Аусака.

Ёриёси слышал крик. Он подумал то же самое, что и отец, и точно так же ничего не сказал ему. Он спал в одежде и потому просто вскочил, схватил колчан, выбежал наружу, вывел из конюшни лошадь и помчался к горе Аусака.

Вор скакал на украденном коне и полагал, что ему удалось ускользнуть. Добравшись до горы Аусака, он замедлил ход и начал пересекать большой водоем, образовавшийся от дождя. Услышав плеск воды, Ёринобу, хотя было еще темно и он не знал, где находится его сын, закричал, как если бы они обо всем уговорились заранее: «Стреляй, он там!»

Только он это сказал, как услышал свист рассекающей воздух стрелы. Стрела попала во что-то. Затем раздалось позвякивание пустых стремян -- это испуганный конь пустился вскачь без седока. «Ты убил вора! Езжай вперед и поймай коня», -- сказал Ёринобу и повернул домой. Ёриёси разыскал коня и тоже направился домой... Ёринобу вернулся и даже не думая о том, чтобы рассказать кому-нибудь, как было дело, прошел в свои покои и лег спать. Ёриёси же передал коня слугам и тоже ушел к себе.

Наутро Ёринобу позвал Ёриёси. Он не стал восхищаться отличной стрельбой сына из лука, а просто приказал привести коня. Когда коня привели, Ёриёси увидел, что он действительно великолепен и сказал: «Я принимаю ваш подарок, господин». И взял коня себе.

Рассказ говорит сам за себя. Очевидно, что автор восхищается воинами, их молчаливым взаимопониманием и уверенностью в своих силах, их мужеством и искусством стрельбы из лука, кои являются для них такими же естественными, как для всех остальных -- сон и бодрствование. А ведь эта история была записана всего 100 лет спустя после сочинения Мурасаки. Данный рассказ свидетельствует о глубоком изменении отношения к воину и предвосхищает те эпические поэмы, в которых в последующие века будут выражать самурайские идеалы.

Хэйкэ моногатари -- одно из самых объемных и прекрасно написанных произведений жанра гунки моногатари (военные хроники)38. Будучи прозаическим сочинением, стилистически оно имеет много общего с поэзией и порой вообще переходит в знакомый японский стихотворный ритмический рисунок 7-5, 7-5. Не случайно, что в свое время его читали вслух нараспев. Идеал высокообразованного воина присутствует в Хэйкэ моногатари повсеместно. Символом этого идеала является иероглиф урувасии, обозначающий ситуацию равновесия и гармонии между внешней красотой бун и внутренней сущностью бу. Тот, кто обладает таким качеством, достигнет совершенства и в искусствах, и в боевом мастерстве.

Так, молодой Тайра Ацумори попал в плен, возвращаясь в покинутый лагерь за своей флейтой, на которой, гласит предание, он виртуозно играл. Ацумори, хотя еще и очень юный, являет собой образец воина-аристократа. Хэйкэ подробно описывает его внешний облик39:

Доспехи воина были завязаны шелковыми нитями светло-зеленого цвета. Они были надеты на шелковое боевое одеяние, украшенное вышитыми журавлями. На голове у него сверкал золотой шлем. Меч он носил в украшенных золотом ножнах, а лук его был обвязан покрытыми красным лаком листьями ротанга. Стрелы в колчане имели черное и белое оперение, а в центре каждого пера стояла черная метка. Он ехал на гнедом коне. Седло было также украшено золотом.

Получив вызов, Ацумори легко принимает его и так же легко проигрывает своему куда более сильному противнику. Однако, он отказывается назвать свое имя человеку низкого ранга и говорит:

Я не могу назвать себя перед таким, как ты. Возьми мою голову и покажи ее другим. Они опознают меня.

Гордый и ничуть не боящийся смерти, он жил и умер как подобает аристократу и мужественному воину.

В Хэйкэ моногатари говорится и о Тайра-но Таданори, «человеке огромной силы и быстром, как молния»40. Он возвращается в оставленную столицу к Сюн-дзэю, своему учителю поэзии, чтобы оставить ему свои стихотворения. Уже потом, в битве при Итинотани, вассалы покинули его и он встретил свой конец, сражаясь в одиночку. После смерти в его колчане нашли следующие строки:

Когда кончается день, я ложусь спать под деревом. На моем нелегком пути, лежа под широкими ветвями, цветок -- мой единственный друг.

Когда же о его смерти было объявлено, и друзья, и враги утирали рукавами слезы и говорили:

Какое несчастье! Таданори -- великий полководец, в искусстве меча и поэзии никто не сравнится с ним!

Образы воинов в Хэйкэ моногатари служили для воинов последующих поколений примером, и исповедуемые ими идеалы не считались недостижимыми. Скорее наоборот. К этим идеалам неистово стремились высшие слои воинского сословия, они стали кодексом японского воина. В Хэйкэ моногатари образ японского воина обретает свою завершенность.

Если же вести разговор о документальном отражении образа воинского сословия, то до XII в. точных исторических сведений о воинах было очень мало. С образованием же военного правительства Бакуфу41 воин начинает играть более заметную роль в обществе, что находит свое отражение и в документах. С этого времени начинают появляться какун и юй-кай -- произведения самих воинов, причем, во многих из них так или иначе затрагивается вопрос, какой значимостью для воина обладает литература.

Из всех авторов, кто писал подобные сочинения, наиболее подробно о ценности образования и культуры говорил Сиба Ёсимаса (1350-1410)42. На протяжении всей своей жизни Сиба активно участвовал в политической борьбе и военных кампаниях, но при этом неизменно находил время для изучения поэзии, занятий каллиграфией и кэмари (своеобразный дворцовый футбол). В 33 года он на изящном японском языке написал свое самое известное произведение -- Тикубасё, в котором уверяет читателя, что идеал высоко- образованного воина не умер вместе с Хэйкэ моногатари:

Если человек хорошо владеет искусствами, можно измерить глубину его сердца и догадаться о настроениях его клана. В какой бы знатной семье ни родился человек и как бы он ни был красив собою, когда люди собирают рукописи для чтения стихов, размышляют над поэтическими рифмами или настраивают инструменты, как горько должно быть находиться среди них, составляющих рэнга, и извиняться за свою неспособность или сидеть, подперев рукой подбородок, когда все остальные играют музыку43.

Или еще:

Самурай должен умиротворять свое сердце и смотреть вглубь других.

Вот высшее из всех боевых искусств44.

Несомненно, что даже самые обычные люди много раз брали в руки и читали Гэндзи моногатари и Макура соси Сэй Сёнагон. Ни одна книга не сравнится с этими в обучении поведению и выявлении качеств человеческой души. Читая их, легко можно узнать человека с сердцем.

Мы видим, что Сиба устанавливает прямую связь владения изящными искусствами, глубины сердца, боевого мастерства и изучения классической литературы хэйанской эпохи. В Тикубасё Сиба удивительно мало говорит о собственно военных делах, но вместо этого призывает молодых людей своего клана к высоконравственному поведению, развитию чувственных сторон своего характера и занятиям изящными искусствами.

Еще один военачальник, говоривший о необходимости для воина хорошего образования -- Имагава Рёсюн (1325-1420)45. Он известен тем, что изучал искусство поэзии у Ёсимото, великого мастера школы Нидзё, и сочинял стихи даже во время военной кампании на Кюсю. Проведя несколько лет на этом острове, он вернулся в Суруга и посвятил себя преимущественно литературе. Следующие фрагменты из Установления хорошо характеризуют его отношение к данному вопросу:

Совершенно естественно, что Путь Воина заключается в изучении боевых искусств, но самое важное -- использовать их в жизни. В конфуцианских канонах и в военных трактатах говорится, что тот, кто пренебрегает занятиями литературой, не сможет управлять46.

Как Будда проповедовал самые разные законы, чтобы спасти всех живых существ, точно так же следует и каждому отдавать все свои силы Пути Воина и Ученого и никогда не отступать от него47.

Язык Имагава не столь легок, как у Сиба, но суть та же самая: совершенный человек должен владеть и боевыми, и мирными искусствами. Не будучи образованным, невозможно стать настоящим воином.

Не все призывали заниматься литературой столь же рьяно, как Сиба Ёсимаса и Имагава. Тем не менее, идеал гармоничного сочетания в человеке военных способностей и учености преобладал на протяжении всей средневековой японской истории. Като Киёмаса (1562-1611) в следующем приказе48 всем своим самураям «вне зависимости от ранга» также одобряет учение, но вместе с тем устанавливает строгие границы того, что полагается изучать:

Каждый должен посвящать себя Учению. Каждый обязан читать книги по военному и Искусству и обращать свое внимание исключительно на добродетели верности и сыновней почтительности. Читать китайские стихи, рэнга и вака запрещается. Тот, кто будет отдавать свое сердце этим утонченным и изящным словам, станет подобен женщине. Рожденный же в доме самурая должен думать только о том, чтобы взять в руки длинный и короткий мечи и умереть49.

О прочих искусствах Като говорит так:

Участвовать в танцах Но категорически запрещается. Самурай, который будет уличен в том что занимается танцами -- несовместимыми с военным искусством -- будет приговорен к сэппуку50.

Като был сыном кузнеца и воином из воинов. По всей видимости, он получил лишь незначительное придворное образование, и потому его взгляды на воспитание и обучение весьма контрастируют с позицией Сиба и Имагава. Однако, как бы ни различались их представления об Учении, ни один из них не подвергал сомнению то, что этот идеал является неотъемлемой частью жизни воина. С 1600 года в течение последующих двухсот пятидесяти лет в Японии, управляемой правительством Бакуфу, царил мир. Экономика процветала, и сёгуны, следуя духу времени, окружали себя не только военачальниками и учеными, но и торговцами. В такой обстановке многие представители воинского сословия не находили применения своей боевой выучке. В этот период во многих сочинениях основное внимание уделялось главному вопросу -- что значит быть самураем? Можно сделать вывод, что самураи были вынуждены переоценивать и свою историю, и собственный опыт. Бакуфу прекрасно понимало существующие проблемы, и уже в 1615 г. Издало Букэ сёхатто, Правила для военных домов. Первый пункт правил гласил:

Следует усердно заниматься изучением литературы и практикой боевых искусств, включая стрельбу из лука и управление лошадьми.

«Слева -- литература, справа -- меч», -- таково было правило древности.

И то, и другое следует постигать одновременно.

Ямага Соко (1622-1685), самурай и поклонник неоконфуцианства, был одним из тех, кого беспокоила судьба воинского сословия. Его глубоко печалило то, что воин в мирное время лишался своего основного занятия, и потому он попытался отыскать этическое определение воина. В своей теории Сидо (менее радикальная форма в сравнении с Бусидо), он рисует воина образцом конфуцианской чистоты для всех остальных сословий, готовым покарать тех, кто отступает от своего пути. Ямага полагает, что самурай должен стать воином-мудрецом, и все его сочинения посвящены выявлению и развитию этого трансцендентного идеала.

Впрочем, подобный стиль мышления был достаточно типичен для многих ученых периода Эдо. Они склонялись к умозрительным рассуждениям, явно выходящим за рамки обсуждаемых здесь тем. Ведь кякун и юйкяй, написанные в основном в эпоху нескончаемых войн или сразу после нее, представляют собой в большей степени поучения и нотации, а не философские размышления, ставящие своей целью продолжение клана, а не достижение идеала совершенномудрого самурая. Хотя период Эдо длился 250 лет и являл собой период правления воинского сословия, на самом деле в это время роль воина в обществе больше идеализировалась, чем реализовывалась. Как эпоха мира оно, быть может, и побуждало к философским спекуляциям, как эпоха же сомнений оно мало заботилось о том, что изучение дзицугаку (практических искусств) -- подлинного предназначения воина -- являлось тем самым слабым звеном, которое более всего беспокоило философов.

§ 2. Бусидо в период Эдо

В начале XVII века, после победы в битве при Сэкигахара Токугава Иэясу получил власть над всей Японией. Период кровопролитных сражений, длящийся более столетия, наконец-то, закончился и наступил долгий период мира. В это время появилась серьёзная проблема, связанная с отсутствием постоянных битв, что закаляли характер воина, как кузнец закаляет хороший клинок. Возникла страшная перспектива, что за десятилетия мирной жизни самурай может превратится в человека, совершенно неприспособленного для участия в войнах и носящего меч лишь для подтверждения своего статуса, не умея пользоваться.

Пагубность такой трансформации понимало и само бакуфу и определённая часть самурайства, поэтому и те и другие предприняли определённые меры, чтобы не допустить подобного. Со стороны сёгуната это были законодательные акты, предназначение которых было в регламентации поведения буси51 в разных сферах жизни, а в закрепления положения воинов как ведущего сословия государства, надежды и опоры страны. В среде самураев же началось медленная приведение разрозненных и порой противоречащих друг другу постулатов Бусидо к единообразию, что в результате привело к кодификации. Тогда же самурайский кодекс чести был записан на бумагу, перестав как прежде быть негласным и передающимся в основном устным путём.

Вполне естественно, что законодательные акты появились гораздо раньше чем кодифицированная версия Бусидо. Фактически одним из первых постановлений такого рода является кодекс законов «Дзёэй сисимоку», созданный ещё при сёгунате Камакура, в 1232 году. Этот кодекс, в отличие от Тайхорё (японский феодальный кодекс от 701 года, в котором были обобщены и закреплены результаты реформ Тайка), являлся типичным образцом феодального мировоззрения, устанавливавшим принцип первенства меча и иных воинских добродетелей.

Задуманный первоначально как собрание норм, призванных укрепить систему сёгуната и систематизировать обычаи и отношения в среде сословия самураев, «Дзёэй сикимоку» стал фактически универсальным кодексом, получившим практическое применение. Далее, в период Момояма (1574- 1614гг.) - время междуцарствия, которое ознаменовалось войной и разрухой, был принят ряд нормативных актов, т.н. «Указов Хидэёси». В числе этих указов следует отметить «Указ о закреплении социальных различий» («Мибун-но тэйрэй») от 8 октября 1591 года.

Так в ст. 3 Указа сказано, что: «Самураев всех рангов, ушедших без разрешения от своего сюзерена, надлежит тщательно проверить. Они должны иметь поручителя. Если же у такого самурая найдется сеньор, который заявит об этом, то следует бежавшего арестовать и передать сеньору, поскольку это их внутреннее дело. Если же вопреки закону сеньор дает возможность этому человеку скрыться, то вместо него надлежит казнить троих (других вассалов этого сеньора), а головы казненных направить властям. Если же не будут казнены трое вместо одного бежавшего, то следует казнить самого сеньора». Данный указ был направлен на ужесточение сословной структуры и имел целью подчеркнуть юридический статус самураев, окончательно отделив их от остальных слоев общества. Население Японии, насчитывавшее в XVI в. 16,64 млн. человек, подразделялось на три сословия: самураи, крестьяне и горожане. Последние состояли из торговцев и ремесленников, которые в то время еще не были дифференцированы.

Другой небезынтересный нормативный акт, принятый генералом Хидэёси, называется «Указ о создании пятидворок и десятидворок и об их круговой поруке» от 23 апреля 1597 года. Этот документ содержит наставления по ряду вопросов, среди которых: указания на создание общин (куни) на местах для самураев с целью недопущения преступления на территории общины; вопросы, связанные с регулированием отношений между сеньором и вассалом. В частности, в ст. 2 Указа сказано, что: «Все самураи, объединившись по пять человек, а остальное низшее население по - 10 человек, составляют свои общины (куни)» и далее, «...должны составить (письменное) круговое поручительство с приложением личных печатей в том, что они не допустят преступных действий»52.

Стоит заметить, что организация принципа кругового поручительства была характерна не только для средневековой Японии, такое положение просуществовало вплоть до середины 19 века. Его реализация способствовала установлению коллективной ответственности за состояние правопорядка, т.е. фактической упорядоченности общественных отношений, которые являются результатом действия законности на данной территории, и приведенный выше нормативный акт является тому подтверждением. Кроме того, документ запрещал самураям самовольный переход к другому сеньору, в ст. 6 Указа определено, что «Впредь самураям и низшему населению, поименованным в настоящем указе, запрещается переходить к другому хозяину, за исключением тех случаев, когда это будет сделано с согласия законного хозяина53.

Так же в 1591 году был принят указ, который запрещал заниматься самураям какой-либо предпринимательской деятельностью. Запрет на предпринимательство так же нашел свое отражение в ст. 20 дворянского кодекса «Сеси-хатто» 1636 года. Там сказано, что: «Ни крупные, ни мелкие наши вассалы не имеют права продавать и покупать что-либо с целью извлечения прибыли, а могут покупать только те товары, которые нужны для личного потребления».

Если вести разговор непосредственно о том времени, когда род Токугава правил Страной Восходящего солнца, то первым подобным документом этого периода будет Уложение о самурайских родах» («Букэ сё хатто»), составленное через несколько лет после получения власти. Оно определяло нормы поведения на службе и в личной жизни. Структурно состоя из тринадцати глав, уложение регламентировало вопросы, связанные с обычаями женитьбы, управления замком, объединения в союзы, а так же определяло нормы поведения самурая на службе у своего сеньора и в личной жизни. Малейшее проявление неповиновения строго каралось. Смертная казнь была распространенной мерой наказания, как для рядовых самураев, так и для властительных князей. Однако, как правило, самураям -- за исключением злостных преступников -- разрешалось уходить из жизни путем самоубийства. В приговоре обычно значилось просто «сэппуку». Если сэппуку совершалось без спешки, с соблюдением соответствующих церемоний, в нем обычно принимал участие ассистент - кайсяку, который из гуманных соображений отрубал голову несчастному сразу же после того, как тот вонзал короткий меч себе в живот. В случае совершения сэппуку семья и близкие приговоренного обычно были избавлены от наказания. Впрочем, бывали и исключения -- как в случае с князем Асано54, когда за провинность господина должны были расплачиваться все его вассалы и родственники.

Далее сёгуном Иэясу в 1615 году были изданы «Восемнадцать законов», вводившие жесткую регламентацию жизни не только самураев, но всех четырех сословий Японии. Каждый последующий сёгун должен был при своем вступлении в должность приносить присягу перед собранием феодальных князей, клятву верности законам Иэясу.

Господствующее сословие дворянства представляли, прежде всего, фактический правитель Японии - сёгун, семье которого в начале XVII в. принадлежало около трети территории страны, и около 300 семейств владетельных князей - дайме, располагавших также огромной земельной собственностью. Это сословие делилось на своеобразные кастовые группы. Феодальные князья (дайме) состояли из двух категорий - фудай дайме, находящихся в непосредственной вассальной зависимости от дома Токугава, которые замещали все высшие правительственные должности в стране, и тодзама дайме, или так называемые внешние князья, отстраненные от дел управления. Особую часть самурайского сословия составляла придворная аристократия (кугэ), при лишенном фактической власти императоре обладавшая высшими рангами дворянства, но не имевшая, как правило, земельных владений и не занимавшая оплачиваемых должностей. Она была полностью зависима от сёгунской администрации, получая от сёгуна рисовые пайки.

Основную массу господствующего класса составляло служилое дворянство - самураи, входившие в войско сёгуна и военные отряды дайме. За свою службу они получали возможность собирать подати с определенного числа крестьян или получать рисовый паек от своего господина.

В 1653 году четвертый сёгун династии Токугава - Иэцуна (1642-1680) издал указ об изъятии у всех самураев - вассалов дайме земли и переводе их на жалованье и рисовые пайки. Тем самым юридически закреплялось положение, по которому только самураям принадлежало право занимать государственные посты, гражданские и военные должности.

Внешним признаком отличия самураев от других сословий стало ношение двух мечей. Это право так же подкреплялось правом их применения. Юридически право использования оружия было закреплено в кодексе административного управления периода Токугава, который назывался «Сто статей» (1742г.).

Указанный кодекс содержал основные установления сегуната по обеспечению внутреннего порядка, один из пунктов которого гласил: «Простые люди, которые ведут себя недостойно по отношению к представителям военного класса и которые обнаруживают недостаточное уважение к непосредственным и косвенным вассалам (сегуна), могут быть зарублены на месте»55.

Современные японские исследователи периода Токугава обращают внимание на то, что самурай мог лишить жизни человека в четырех случаях: преступника или врага по приказу своего господина или сегуна, из чувства мести, во время ссоры, или же если грабитель или разбойник покушался на его жизнь. Как известно, несмотря на то, что самураи мастерски владели оружием, они должны были избегать любых ситуаций, которые могли закончиться схваткой.

К сожалению, на практике это правило не всегда соблюдалось и нередки были случаи, когда самурай намеренно провоцировал окружающих на нападение, чтобы зарубить человека, одновременно показав свою доблесть и воинское мастерство.

С другой стороны среди грабителей и разбойников редко встречались виртуозные воины, поэтому, случись настоящему мастеру повстречаться с искателями легкой наживы, он одержал бы победу и, не убивая их. Что касается мести, то этому чувству поддавалось не так уж много великих воинов. Наконец, прямые приказы убить конкретного человека давались властями лишь в начале эпохи Токугава. Таким образом, многие знаменитые самураи - опытные фехтовальщики за свою жизнь не убили ни одного человека.

Важно отметить, что в юридической практике правительство Токугава придерживалось принципа «следует выполнять, но не знать». Оно не публиковало тексты законодательных актов, а доводило до сведения населения только краткое содержание того, что запрещалось. Вышеуказанный кодекс «Сто статей», содержание которого сводилось главным образом к упорядоченному изложению основного содержания прежних законов, норм обычного права и судебных прецедентов, сохранялся в тайне, доступ к нему разрешался лишь трем чиновникам «бугё» - начальникам главных управлений правительства Токугава.

В.М. Головин, бывший пленником в Японии, так написал о японском праве начала XIX века: «Японцы говорят, что их законы подобны железной пирамиде, которую ни климат, ни бури, ни время, ни сокрушить, ни даже изменить не могут. Правительство их видит многие весьма важные недостатки в своем законодательстве, из коих главнейшим есть жестокость в наказаниях, но страшиться переменить оное вдруг, а делает это постепенно и весьма медленно. Такая боязнь происходит оттого, чтобы не привести древних государственных постановлений в презрение у народа и через то не приучать его к переменам в законах, дабы от сего не произошло в нем желания оставить коренные свои нравы и обычаи и принять другие»56.

Прежде чем переходить к трудам, принадлежащим самураям и воспевающим постулаты бусидо следует понять - что это такое? Как я упоминал выше, Бусидо -- это негласный кодекс чести, которого должен был придерживаться каждый самурай. Остановимся на этом поподробнее.

Как пишет Инадзо Нинобэ57: «Бусидо, первоначально трактовавшееся как "путь коня и лука", впоследствии стало означать "путь самурая, воина" ("буси" - воин, самурай; "до" - путь, учение, способ, средство). Кроме того, слово "до" переводится ещё и как "долг", "мораль", что имеет соответствие с классической философской традицией Китая, где понятие "путь" является некой этической нормой (дао-дэ). Таким образом, бусидо - это "самурайская мораль", "добродетель", "морально-этический" кодекс».

Бусидо касалось отношения самураев к социальной феодальной общности, к людям того или иного класса, к государству. Содержание бусидо вышло за рамки прежних традиций родоплеменного общества - оно включило в себя догмы буддизма и конфуцианства и имело в своей основе новые нормы поведения. Постепенно развиваясь, бусидо превратилось в моральный кодекс воинов, являющийся в то же время преимущественно частью различных религиозных учений (буддизма, конфуцианства и синтоизма - национальной религии японцев), становилось также областью философского знания, предметом этики. Будучи слитым воедино с восточной философией, бусидо носило характер практического нравоучения. Самураи считали его методом совершенствования психической и телесной гигиены. Бусидо нравственно осмысливало философское мироучение в целом и было призвано научить самурая "правильной жизни" в феодальном японском обществе. Оно совмещало в себе теорию бытия и изучение психики человека, решало вопросы, связанные с понятием сущности индивидуума, его роли в окружающем мире, смысла жизни, добра и зла, нравственных ценностей и нравственного идеала. Воин, воспитанный в духе бусидо, должен был чётко сознавать свой моральный долг, в частности свои личные обязанности по отношению к сюзерену, должен был сам оценивать свои действия и поступки, морально осуждать себя в случае неправильных действий, нарушения своих обязанностей и долга. Такое моральное самоосуждение влекло за собой, как правило, самоубийство, совершавшееся по определённому ритуалу путём харакири - вскрытия живота малым самурайским мечом. Таким образом, самурай смывал кровью бесчестье, позорящее его.

...