История Посемья – Курской волости на рубеже эпох (IX–XI века)

Размещено на http://www.allbest.ru/

На правах рукописи

История Посемья - Курской волости на рубеже эпох (IX-XI века)

Специальности 07.00.02 - Отечественная история

07.00.06 - Археология

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Енуков Владимир Васильевич

Курск 2007

Работа выполнена на кафедре истории России Курского государственного университета

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор Винников Анатолий Захарович

доктор исторических наук, профессор Петрухин Владимир Яковлевич

доктор исторических наук, профессор Шинаков Евгений Александрович

Ведущая организация: Институт археологии Российской академии наук

Защита состоится 29 октября 2007 г. в 14 часов на заседании диссертационного совета Д 212.038.12 при Воронежском государственном университете по адресу: 394068, г. Воронеж, Московский пр-т, 88, ауд. 211а.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Воронежского государственного университета.

Автореферат разослан «__» __________ 2007 г.

Ученый секретарь диссертационного совета Акиньшин А.Н.

посемье археологический древнерусский

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования. В летописных статьях домонгольского времени имеются относительно многочисленные упоминания Курского княжения или Посемья (от древнего названия р. Сейм - Семь), игравшего заметную роль на политической сцене Южной Руси домонгольского времени. Во многом это являлось следствием важного стратегического положения региона, который имел выход как через гидросеть, так и через сухопутье в Северо-Восточную Русь, Волжскую Булгарию и степи.

Однако формирование Посемья как некоего социально-политического единства относится еще к периоду, предшествующему включению региона в состав Киевского государства. Изучение славянских социумов предгосударственного периода имеет обширную историографию, хотя большая часть исследований посвящена либо анализу отдельных сторон их истории, либо опирается на один из видов источников (письменных, археологических, лингвистических). В последние десятилетия все большее распространение получает точка зрения, согласно которой многие славянские объединения стояли на пороге создания собственной государственности. Однако нет сомнений в том, что ступени, которые они занимали на лестнице социально-политического развития, были разными. В этой ситуации ощущается заметный недостаток в конкретно-исторических исследованиях, базирующихся на синтезе разноплановых источников.

Содержание ранних этапов формирования Киевской Руси во многом определялось расширением ее территории, что достигалось разными путями, среди которых пока можно выделить только ведущие. Полюдье сменилось системой «погостов», параллельно проводились походы, направленные на захват племенных земель, причем процесс колонизации соседних земель с применением военной силы постепенно активизировался, что особенно хорошо заметно на примере деятельности киевских князей во 2-й пол. - кон. X в. В то же время характер экспансии в ее конкретных проявлениях и последовавший за ней процесс организации новых административно-территориальных единиц Руси в современной историографии изучены явно недостаточно. Археологический аспект этой проблемы подразумевает определение конкретных путей формирования древнерусской культуры во всем ее многообразии, ее соотношения с культурами предшествующего времени. Применительно к исследуемой территории речь идет о крайне дискуссионном комплексе вопросов финала роменской культуры и дальнейших судьбах ее носителей.

Объектом исследования является социально-политические и этнокультурные процессы в среде славян Восточной Европы накануне их подчинения Руси и на начальных этапах формирования новых административно-территориальных образований в составе государства. В кон. X - нач. XII в. эти компоненты древнерусской территориальной структуры обычно выступали в форме волостей, которыми владели князья из рода Рюриковичей, реализующие свои права либо непосредственно путем организации княжеских столов, либо через своих посадников.

Предметом исследования является история становления и развития Посемья в качестве сложного социально-политического образования «племенной» эпохи и последовавших за ней начальных этапов формирования Курской волости.

Географические рамки исследования охватывают земли по курскому течению Сейма и верхнему Пслу. Обоснование и детализация границ Посемья «докиевского» периода относятся к числу одной из задач работы.

Хронологические границы исследования включают в себя период с IX по XI в., который является переходным между двумя историческими эпохами в жизни восточных славян - родоплеменной и «цивилизационной», начало которой было связано со становлением и развитием первого раннегосударственного образования - Древней Руси. Завершающий этап первой из них, который можно условно определить как «докиевский», характеризуется появлением «союзов племенных княжений» или «вождеств», имеющих отдельные признаки государственности. В Посемье, являвшемся частью Северской земли, он приходится на IX-X вв. Новая историческая эпоха начинается с возникновением Руси с центром в Киеве, которая в своем развитии постепенно начинает обгонять другие социально-политические объединения. Частью этого процесса являлось расширение территории Руси за счет распространения власти киевских князей на соседние земли с последующим их освоением. В случае с Посемьем «киевский» этап, начало которому было положено военным вторжением русских дружин в кон. X в., приходится на XI в.

Цель и задачи исследования. Основной целью работы является реконструкция социально-экономических, политических и этнокультурных процессов, протекавших на территории междуречья Сейма и Псла в IX-XI вв. Для достижения этой цели были поставлены следующие задачи:

– определение сущности известного по летописям термина «Посемье»;

– выявление археологического эквивалента историческим понятиям «Посемье» и «семичи» в культурах I тысячелетия н. э. Днепровского Левобережья;

– реконструкция истории Посемья в IX-X вв., включая как внутренние, так и внешние факторы его становления и развития;

– определение судьбы объединения семичей в контексте исторических и археологических реалий;

– определение характера взаимоотношений роменской и древнерусской археологической культур, включая хронологические аспекты;

– анализ социально-политических и этнокультурных процессов в Курской волости после включения в состав Руси.

Историография проблемы. Начало изучения истории Курского княжества восходит к кон. XVIII в. и связана с именем С.И. Ларионова (1786). Его труд, судя по близкому изложению ряда фактов, использовался автором хорошо известного «Географического словаря Российского государства» А.М. Щекатовым, который полагал, что Курск был «…достоверно построен… вятичами» «прежде IX столетия» (Щекатов А.М., 1804). Начиная с этой работы получил распространение географический подход к трактовке термина летописей «Посемье».

В XIX - нач. XX в. курские краеведы неоднократно обращались к проблемам истории Курского княжения (Робуш С., 1849; Головащенко А.А, 1854; Танков А.А., 1913), однако их авторы зачастую начинали свои изыскания только с самого кон. XI в. Сюжеты курской истории попали и на страницы трудов известных русских историков, посвященных как ведущим социально-политическим формированиям Днепровского Левобережья - Переяславской и Чернигово-Северской землям (П.В. Голубовский, Д.И. Багалей, В.Г. Ляскоронский), так и проблемам древнерусской истории в целом (В.Н. Татищев, Н.М. Карамзин, М.П. Погодин, С.М. Соловьев и др.), однако основное внимание все также уделялось событиям, которые получили относительно подробное отражение на страницах русских летописей. Тем не менее отнесение курских земель к числу северянских уже практически не вызывало сомнений. Что касается термина «Посемье», то его трактовка с географических позиций оставалась неизменной как в краеведческой литературе, так и трудах историков: под ним понимались земли Курского княжения по Семи от Курска до Путивля и Выря включительно (Барсов Н.П., 1865; Багалей Д.И., 1882; Ляскоронский В.Г., 1897). А.А. Танков относил к Посемью также Глухов (Танков А.А., 1913).

В советской историографии обращения к вопросам истории Посемья оставались редкими, хотя в некоторых случаях были получены результаты, имеющие принципиальное значение для исторических реконструкций, обращенных к малоизученному «докиевскому» периоду. К их числу относится одно из наблюдений В.Л. Янина в исследовании, посвященном денежно-весовым системам русского средневековья (Янин В.Л., 1956). Автор обратил внимание на то, что в «Курской земле» в сер. X в. появляются обрезанные в кружок монеты, тяготеющие к идеальному весу в 1,02 г. По его мнению, это был номинал, соответствующий новой денежно-весовой системе, которая в XI в. получает широкое распространение на Руси. Этот факт, представляющий значительный интерес не только для региональной истории, в течение последующей четверти века остался практически незамеченным.

Следует отметить фундаментальные монографии И.И. Ляпушкина (1968) и О.В. Сухобокова (1975). В этих работах непосредственно «посемьская» тематика не рассматривалась, хотя материалы региона и вошли в них составной частью. Однако без этих исследований представить себе дальнейшее изучение круга вопросов, связанных с роменскими древностями, невозможно.

В понимании сущности термина Посемье продолжал господствовать географический подход, который встречается и в настоящее время (Мавродин В.В., 1940; Кучера М.П., 1987; Поляков Г.В., 1996). Однако в этой позиции появляются бреши. А.Н. Насонов впервые высказал сомнение, можно ли включать вырьские города в Посемье (Насонов А.Н., 1951). Четверть века спустя эти взгляды получили развитие в работе А.К. Зайцева. Опираясь на исторические, археологические и некоторые другие источники, исследователь пришел к выводу о том, что государственное освоение Посемья было связано с Владимиром Святославичем и завершилось в кон. X - нач. XI в. Территория Посемья, по его мнению, охватывала только часть бассейна Сейма (в пределах его курского течения) и верхний Псел (Зайцев А.К., 1975). Объективно такое решение вопроса подразумевало отрицание изначальных географических основ термина, однако исследователь в своих изысканиях далее не пошел, продолжая видеть в Посемье территориальное определение земель Курской волости-княжения.

К ранней истории Курска обращался Г.Н. Анпилогов, который связал его возникновение с конкретными направлениями деятельности киевских князей. Он предположил, что город был основан после походов Владимира на вятичей в 981 и 982 гг. (Анпилогов Г.Н., 1979).

В 1980-х гг. начинает постепенно увеличиваться удельный вес исследований, в которых сюжеты ранней «курской» истории рассматриваются с опорой на археологические источники. Начало этому было положено раскопками 1971-1973 гг. Большого Горнальского городища. Впервые в истории изучения не только Посемья, но и всего Днепровского Левобережья был исследован памятник, интерпретация которого в качестве «племенного центра» или «протогорода» не вызывает сомнений (Куза А.В., 1981). Этнокультурная характеристика процесса освоения Русью территории племенного Посемья на материалах погребальных памятников была представлена в работах А.Е Шинакова, особо отметившего быструю, в пределах рубежа X-XI вв., «русификацию» ближайшей округи Курска (Шинаков Е.А., 1980; 1982; 1991). Этот вывод подтвердил А.П. Моця, предположивший, что государственное освоение «Курского Посеймья» исходило из района летописного Перяславля Русского (Моця А.П., 1990). А.П. Моце принадлежит и конкретизация маршрута сухопутного пути из Киева в Булгар, сыгравшего заметную роль в исторических судьбах семичей (Моця А.П., 1985). Три крупнейшие станции для отдыха караванов - Зеленый Гай, Горналь и Гочево - располагались на курском участке трассы.

В 1980-е - нач. 1990-х гг. наблюдается определенный хронологический «перекос» в подходе к историческим реконструкциям. Накопление информации о роменских древностях значительно опережало процесс изучения древнерусских памятников, однако «племенная» тематика обычно рассматривалась только в тех случаях, когда она затрагивала проблемы формирования Киевского государства. К числу исключений относятся изыскания А.А. Узянова, который выделил на территории летописных северян семь групп концентраций поселений, отождествив их с «малыми племенами» (Узянов А.А., 1991). А.А. Узяновым был сделан и еще один чрезвычайно важный для понимания характера исторических процессов вывод о заметных различиях в системе расселения в роменское и древнерусское время (Узянов А.А., 1985; 1993).

Начиная с 1990-х гг. археологические исследования в регионе приобрели поступательный и стабильный характер, при этом был в определенной мере преодолен «роменский» перекос. Выявление пласта поселенческих древностей этапов становления древнерусской культуры позволило уточнить характер финала роменцев. Первые результаты изучения культурных напластований в Курске, которые, как считалось долгое время, были практически уничтожены современной застройкой, позволили выявить динамичную картину развития города (Енуков В.В., 1998). В сер. 1990-х гг. нами была сформулирована гипотеза, согласно которой в поисках «Посемья» и «семичей» необходимо обратиться к эпохе, по времени предшествующей началу широкой колонизационной деятельности Руси в восточном от Среднего Поднепровья направлении (Енуков В.В., 1992; 1995; 1997; 1998). В это же время к проблеме путей развития Посемья в «докиевский» период обратились Ю.Ю. Моргунов и С.П. Щавелев, которыми была предпринята попытка на основе привлечения широкого круга источников определить место, которое занимал Курск и его округа в процессе формирования русской государственности. Построения авторов, касающиеся направлений колонизации, предпринятой «северными конфедератами», к которым были отнесены скандинавы, кривичи и частично новгородские словене, существенным образом отличаются от общепринятой в историографии картины взаимоотношений во 2-й пол. IX в. Северной и Южной Руси (Моргунов Ю.Ю., Щавелев С.П., 1997).

На протяжении 1990-х гг. «северянская» тематика с позиций археологических источников активно разрабатывалась А.В. Григорьевым (1990; 1990; 1993 и т.д.). Результаты исследований были изложены в монографии «Северская земля в VIII - начале XI века по археологическим данным» (2000). Автор выдвинул гипотезу органичного и взаимовыгодного существования Северской земли под протекторатом Хазарии, что привело к атрофированию у северян ремесленной деятельности. Специально «посемьская» проблематика в работе не рассматривается, хотя автор вскользь высказывает сомнение в том, что Посемье могло сформироваться в IX-X вв. (Григорьев А.В., 2000).

В начале 2000-х гг. автор настоящего исследования подвел в ряде работ некоторые итоги изучения Посемья, в первую очередь на «племенной» стадии его развития. В них были развиты высказанные ранее идеи, при этом предлагались аргументы в пользу сложного характера сформировавшейся племенной структуры, имевшей отдельные признаки государственности.

Таким образом, следует констатировать, что комплекс вопросов, связанных с историей Посемья и Курской волости на начальных этапах его становления, на сегодняшний день относится к числу недостаточно разработанных.

Теоретические основы и методы исследования. В исторической науке XIX - нач. XX в. изучению славянских социумов накануне появления Киевской Руси уделялось скромное внимание, что объясняется двумя основными причинами. Во-первых, это было следствием лапидарности сведений письменных источников. Во-вторых, самое широкое распространение имели построения, согласно которым Древняя Русь относилась к «родовому» или «общинному быту». На этом фоне заметно выделялись взгляды основоположника «торговой теории» В.О. Ключевского. Как он полагал, образовавшиеся в сер. IX в. «городовые области» или «торговые округи» и «варяжские княжества» нарушили единство племенных территорий, дав начало первой форме Русского государства - Киевскому княжеству (Ключевский В.О., 1987).

Заметный рост интереса к истории восточнославянских племен наблюдается в 1920-е - 1930-е гг., когда начинается активный процесс усвоения советской исторической наукой теории общественно-экономических формаций. Наиболее обстоятельно феодализм на Руси был обоснован в трудах Б.Д. Грекова, в концепции которого выделялось два ведущих положения: земледелие как основа экономики Древней Руси и феодальная собственность на землю. Жесткие рамки формационного подхода неизбежно вели к поискам ростков феодализма в предшествующую эпоху. В результате Б.Д. Греков пришел к выводу о том, что становление феодальных отношений у восточных славян приходится на VI-VIII вв.

В послевоенное время при разработке «племенной» тематики стали все чаще привлекаться данные археологии (Рыбаков Б.А., 1947; Третьяков П.Н., 1948; 1953). Постепенно становится ясно, что построения Б.Д. Грекова не подтверждаются источниками. Л.В. Черепнин пришел к выводу, что верховным собственником на землю на ранних этапах формирования Руси выступало государство в лице князя, а дани являлись формой феодальной ренты (Черепнин Л.В., 1953). Со временем взгляд на дань как форму раннефеодальной эксплуатации занимает преобладающее в историографии положение (Рапов О.М., 1968; 1977; Кизилов Ю.А., 1969; Свердлов М.Б., 1978; 1983; Янин В.Л., 1981; Абрамович Г.В., 1981; Горский А.А., 1982; 1986; Милов Л.В., 1983 и др.). Утверждается схема двухступенчатого построения славянских догосударственных обществ, состоящих из «племенных княжеств» и «союзов племенных княжеств», наиболее полно обоснованная А.А. Горским. Исследователь вслед за Б.А. Рыбаковым отнес «семичей» к редким случаям дошедших до нас названий «племенных княжеств» (Горский А.А., 1982; 1986; 1988).

Разработка методологических основ генезиса русской государственности в 1990-х гг. приобретает определенную специфику. Наблюдается отказ от «феодальной» терминологии, публикуются работы, отрицающие если не полностью, то в заметной части результаты исследований советского периода. Появляется возможность без оглядок на официальную идеологию обратиться к проблеме роли норманнов и Хазарии в становлении русской государственности. Как ответная реакция, в отдельных исследованиях опять утверждается полное отрицание участия североевропейского элемента в политогенезе, вплоть до создания «новой гипотезы происхождения государства на Руси» с очередным объявлением славянского происхождения Рюрика (Анохин Г.И., 2000) или южнобалтийского (не скандинавского) всех варягов (Фомин В.В., 2004).

Признаком оживления в изучении теоретических проблем древнерусской истории, имеющим конструктивное начало, явились исследования Е.А. Мельниковой (Мельникова Е.А., 1993; 1995). Автор, корректно оценивая и используя достижения науки советской эпохи и привлекая современные наработки в других областях гуманитарных знаний, в первую очередь в социальной антропологии, пришла к выводу о том, что ранний период становления Руси (до распространения крупного землевладения) следует вынести за рамки формационных определений. В числе предпосылок возникновения государства выделены внутренние, создаваемые производящим хозяйством и ведущие в первую очередь к стратификации общества, и внешние (война и торговля), которые, как правило, дают результат только в совокупности. На стадии «племенного» или «ранжированного» общества возникает соподчиненность территориальных образований различного уровня (местных, областных, региональных), которой соответствует иерархия вождей. «Вождийства» (chiefdom) являются предшественниками всех известных примитивных государств.

В основном согласен с этими построениями Е.А. Шинаков, автор последней из числа крупных обобщающих работ, посвященных политогенезу славян до ранних этапов сложения Древнерусского государства (Шинаков Е.А., 2002). Исследователь выступает сторонником многообразия форм становления государственности при общих стадиально-этапных чертах. По его мнению, потестарные образования восточных славян обладали «разноуровневостью» и «разнотипностью», однако в целом соответствовали этапу «вождеств» (chiefdom).

Заметная близость позиций Е.А. Мельниковой и Е.А. Шинакова наблюдается и в оценке роли международной торговли, которая рассматривается как главный фактор возникновения городов Восточной Европы, оказавший значительное влияние на первоначальное развитие государства. Фактически к определяющей роли торговли в возникновении на территории Северной Руси как городов, так и раннегосударственных структур пришел Е.А. Носов (Носов Е.А., 2005). Мысль об изначально более высокой торговой активности населения Северной Руси по сравнению с Южной получает распространение (Макаров Н.А., 2005), при этом отмечается, что Южная Русь была вовлечена в более разветвленную систему торговли (Ениосова Н.В., Сарачева Н.В., 2005). В целом роли торговли в процессах урбанизации и генезиса государства начинает уделяться повышенное внимание.

Таким образом, наиболее продуктивное, на наш взгляд, методологическое направление, которое в отечественной историографии постепенно складывалось в течение последней четверти века, в своей основе сочетает ряд результатов наработок советской исторической науки и англо-американской социальной антропологии. Ее сторонников отличает эволюционный подход к решению политогенетических проблем. Однако научное направление «эволюционистов» включает в себя несколько течений. Наибольшее распространение в отечественной науке получил «стадиальный эволюционизм», сформулированный в работах Э. Сервиса, М. Фрида, Р. Карнейро, что, на наш взгляд, вполне объяснимо. Так, исследования Р. Карнейро в немалой степени обращены к стадиальной последовательности в развитии вождеств предгосударственного периода (Карнейро Р., 2000), представление о котором в конкретных условиях Восточной Европы было достаточно схематичным. Кроме того, в этой концепции фиксируются явления, имеющие аналоги из числа известных в «племенной» истории восточных славян.

В основу настоящего исследования был положен комплексный анализ разнообразных источников, главным принципом использования результатов которого является совпадение и непротиворечивость полученных результатов. К числу конкретных методов, позволяющих извлечь историческую информацию для дальнейшего ее синтеза, относятся сравнительно-исторический, типологический, статистической обработки материалов, картографирования, а также гидронимический, стратиграфический, планиграфический и топографический анализы.

Источниковая база исследования. Вопросы реконструкции истории славян Восточной Европы догосударственного периода отличаются исключительной сложностью, что во многом объясняется крайней лаконичностью летописных сведений. На общем фоне Посемье отличает относительное «изобилие» сведений письменных источников, что особенно заметно при его сравнении с образованиями примерно того же социально-политического «ранга». Информация о ранней истории Курска содержится в «Житии Феодосия Печерского», источнике сложном и многоплановом, в котором дается картина города сер. XI в. В «Поучении» Владимира Мономаха фигурируют «семечи» или «семцы». Варианты трактовки этого понятия предлагались самые разнообразные, однако в исследованиях последних десятилетий в них, как правило, видят название «племени», которое во времена Владимира Мономаха уже представляло собой анахронизм. Не подлежит сомнению существование раннего пласта сведений и в «Слове о полку Игореве». Среди них имеются отдельные географические реликты, в первую очередь, связанные с «польским» коридором, который пролегал по водоразделу Сейма и Псла. Эти сведения совпадают с многочисленными следами языков «поля» в летописных статьях широкого хронологического диапазона, анализ которых дает основание для вывода о территориальном единстве двух районов, составляющих Посемье, - «сеймского» и «псельского».

Исключительную ценность имеют упоминания в летописях «Посемья» как особого региона Древнерусского государства. Их контекстный анализ позволяет определить относительную хронологию этого понятия, а также предположить его изначальную социально-политическую сущность. В некоторых случаях оказалось возможным привлечь сведения письменных источников нового времени, что в первую очередь касается историко-географических представлений. К их числу относятся «Переписи польских дорог». Немаловажными при реконструкции исторической топографии древнего Курска, внешние проявления которой практически уничтожены, являются описания Курского острога и план перепланировки города по конфирмату Екатерины II.

Высокую степень значимости при изучении заявленной темы имеют данные археологии. Процесс формирования этих принципиально новых для исторических реконструкций источников относится к XIX в. История археологического изучения «курских древностей» вплоть до нач. XXI в. на сегодняшний день подробнейшим образом проанализирована в целом ряде работ, в том числе монографического характера (Щавелев С.П., 1997; 2002; Кашкин А.В., 1998; Зорин А.В., Стародубцев Г.Ю., Шпилев А.Г., 2000), а также в докторской (Щавелев С.П., 2002) и кандидатской (Старобудцев Г.И., 2006) диссертациях. Отметим, что к нач. XXI в. база данных археологии значительно пополнилась, что сделало возможным проведение на ее основе реконструктивных исследований. Заметная часть материалов, использованная в работе, была получена в ходе исследований археологической экспедиции Курского государственного университета под руководством автора начиная с 1988 г. (раскопки исторического культурного слоя Курска и Рыльска, Ратского городища, Липинского археологического комплекса, ряда других памятников).

При анализе социально-экономического развития Посемья высокой степенью информативности отличаются нумизматические материалы, в первую очередь клады, список которых в последнее время заметно пополнился за счет введения в научный оборот находок из частных коллекций. Монетные клады, с одной стороны, позволяют провести реконструкцию конкретных маршрутов торговых путей и определить место семичей в организации дальней торговли, а с другой - являются первоклассным источником по истории денежно-весовых систем русского средневековья, причем Посемье стояло на магистральном пути их становления и развития.

Заметно дополняют сведения по истории Посемья данные металлографии, гидронимики, археозоологии, палеопочвеведения, геобурения, которые при решении некоторых вопросов (например, хазаро-северянские отношения, историко-географические и топографические реконструкции, специфика хозяйственной деятельности и т.д.) играют ведущую роль.

В целом с точки зрения состояния источниковой базы Посемье представляет собой прекрасный исследовательский полигон, позволяющий рассмотреть процесс формирования социально-политических структур догосударственной эпохи и характер судеб племенного населения в древнерусское время.

Научная новизна исследования заключается в следующем.

1. Впервые предпринимается попытка изучения истории восточнославянского социума, представлявшего собой этнополитический компонент союза племенных княжений, начиная со стадии его формирования и заканчивая периодом его инкорпорации в структуру русской государственности. «Семичи» представляют собой пока единственный пример формирований подобного рода у восточных славян.

2. В работе приводятся доказательства в пользу того, что Посемье накануне активной фазы колонизационной деятельности Руси превратилось в наиболее развитый в социально-экономическом, а возможно, и социально-политическом, отношении регион союза племенных княжений «северы». Являясь «составляющей» северянского объединения, Посемье со временем становится, судя по всему, его ведущим компонентом, который по своим масштабам сопоставим, а в ряде случаев даже превышает известные нам племенные союзы.

3. Пример Посемья дал основания для предположения о возможности существования в восточнославянских объединениях не двух-, а трехступенчатой социально-политической структуры. В результате было обосновано новое понятие - «сложное племенное княжение».

4. Посемье в сер. X в. приобретает отдельные черты, свойственные раннегосударственным образованиям. Наиболее ярко это проявилось в целостности территории, на которую распространялась власть сложившихся потестарных структур, а также в существовании «единого экономического пространства», пределы которого совпадали с ареалом так называемой «северной» денежно-весовой системы в ранний период ее существования.

5. В работе было предложено решение комплекса вопросов, связанных с судьбами семичей, которые, по мнению автора, во многом определялись «восточной» политикой киевских князей. Его археологическим отражениям является крайне спорная проблема взаимоотношения роменской и древнерусской археологических культур.

Апробация исследования. Основные положения исследования были изложены в докладах на научных конференциях в Воронеже (1989 г.), Белополье (1994 г.), Чернигове (1995 г.), Харькове (1997 г.), Липецке (1998, 2006 гг.), Москве (1999 г.), Сумах (2003 г.), Курске (2003-2004 гг., 2006 г.), Ельце (2005 г.), а также в 50 публикациях, в том числе двух монографиях, общим объемом около 60 а. л. Отдельные разделы исследования были выполнены в рамках научно-исследовательских проектов, получивших на конкурсной основе гранты, результатам реализации которых была дана положительная оценка (Министерство науки РФ, 1999-2003 гг., проект № 01.2.00 310807; Федеральная целевая программа «Интеграция науки и высшего образования России на 2002-2005 гг.», 2003-2005 гг., проект № Э3026/1715; Научная программа Минобразования России «Университеты России», 2004-2005 гг., проекты №№ ур.10.01.052, ур.10.01.476; Российский гуманитарный научный фонд, 2005-2007 гг., проекты №№ 05-01-72100а/Ц, 05-01-18066е, 07-01-72108 а/Ц).

Работа над диссертационным исследованием была завершена при выполнении проекта «На рубеже эпох: от «Посемья» к «Курьскому княженью» (Российский гуманитарный научный фонд, 2006-2007 г., проект №06-01-00261а).

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, четырех глав, заключения, списка использованных источников и литературы, списка сокращений, приложения с таблицами и иллюстраций.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Глава I посвящена анализу понятия «Посемье» в свете письменных, археологических и иных источников. Несомненно, в основе этого названия лежит основная водная артерия, проходящая через курские земли - река Семь (современный Сейм), которая упоминается при характеристике расселения северян еще в недатированной части «Повести временных лет». Уже само словообразование подразумевает понятие «земли по реке Семь», что и определило позиции подавляющей части исследователей, касавшихся этого вопроса. А.К. Зайцев, проанализировав летописные известия, дал принципиально иное решение вопроса. Во-первых, он убедительно доказал, что Путивль и Вырь были центрами самостоятельных волостей, не входящих в Посемье. Во-вторых, устойчивой южной границей Посемья применительно к 1-й пол. XII в. было верхнее течение Псла, что подтверждается известием 1147 г. о том, что занявший курский стол сын Юрия Долгорукого Глеб посадил своих посадников «за полем», под которым понимались безлесные земли междуречья Сейма и Псла. В итоге границы Посемья были определены следующим образом: западная проходила между Рыльском и Путивлем, северная - в районе Крома, устойчивая южная охватывала верховья Псла, возможно, до Сум (Зайцев А.К., 1975).

Таким образом, в представленных построениях присутствует два базовых положения, определяющих пределы Посемья. И если «самостоятельность» Путивля и Выря обоснована сведениями письменных источников, то локализация «поля» имеет характер допущения и требует дополнительной аргументации.

Упоминания «поля» в источниках, описывающих события, предшествующие монгольскому нашествию, весьма многочисленны, при этом термин употребляется в разных значениях. В летописях под «полем» могли пониматься открытые, безлесные, незастроенные равнины. Заметно чаще «поле» фигурирует как место брани или дислокации военного лагеря. Такие «поля» либо имели «привязки» к городам, рядом с которыми располагались (Киев, Муром, Ростов, где-то неподалеку от Булгара), либо обладали собственным названием: «поле Летьское», «Рожне поле».

Еще чаще «поле» напрямую связывается с кочевниками южнорусских степей. Самое раннее из таких упоминаний относится к 968 г., когда Святослав «прогна Печенеги в поли». В 1103 г. русские князья совершили поход на половцев, для чего спустились по Днепру ниже порогов до острова Хортицы, откуда «идоша в поле 4 дни и придоща на Сутень». В 1161 г. Святослав пошел к «Половцем в поле» и, соединившись с ними, «поеха к Переяславою». В этом же году союзники Изяслава - половцы - «бежаша в поле». В 1160 г. Андрей Боголюбский организовал поход на половцев «в поле за Дон далече». Русское войско, несмотря на общий успех, понесло заметный урон «в поле от половцов». В 1180 г. Роман, перейдя Оку, убегает от посланного Всеволодом Большое Гнездо войска «в поле мимо Рязань», т.е. «поле» располагалось где-то к югу от рязанского участка Оки. Статья 1207 г. заметно конкретизирует эти сведения. Во время осады Пронска великий князь Всеволод «ста за рекою с поля Половецьскаго». Другими словами, за рекой Проней (правый приток Оки) и начиналось «поле». Это определение присутствует в статье 1223 г., когда в начале печально известного похода против моногольского экспедиционного корпуса русское войско пошло «в поле Половецькое», «…победиша их и гнаше в поле далече секущи я».

Несмотря на очевидную корреляцию данного значения «поля» или «поля Половецкого» со степняками, полное тождество этого понятия и «страны Куманской» или «Земли Половецкой» отсутствует. Северная граница территории постоянных кочевок половцев, зафиксированная археологически, располагалась гораздо южнее, в частности, в 200-300 км от Прони. То, что «поле» шло значительно севернее этой границы, подтверждается, помимо упомянутых летописных известий, гидронимом с корневой основой «поль-» - Польной Воронеж, верховья которого находятся всего в 70-80 км от Прони. Таким образом, из примера рязано-половецкого порубежья вытекает предположение о том, что в понятие «поле» или «поле Половецкое» входили не только скотоводческие угодья кочевников с их зимовищами, но и земли, по которым проходили освоенные ими маршруты набегов на Русь.

Существование такого «польского» коридора фиксируется и в Днепровском Левобережье. Отчетливо этот факт наблюдается в событиях, связанных с жизнью одного из представителей рода Святославичей - Изяслава Давыдовича. Князь, потеряв киевский стол после столкновения с Ярославом Осмомыслом, начал борьбу за достойный удел в Черниговской земле. После неудачной попытки захватить Чернигов Изяслав «с Половци отъехаша в поле», которое располагается где-то неподалеку, так как погоня ищет его за Десной, на расстоянии дневного перехода. «Поле» многократно фигурирует и в дальнейших событиях, связанных с борьбой Изяслава Давыдовича за удел. Из контекста летописей следует, что оно располагалось и за пределами кочевий половцев, при этом подходило вплотную к Вырю.

Чрезвычайно многочисленны упоминания «поля» в «Слове о полку Игореве» (всего 15), согласно которым оно проходило где-то неподалеку от Курска, а фигурирующие в произведении «полю ворота», судя по всему, соответствовали участку между Посемьем и верховьями Сулы. Многократные известия о «поле» содержатся в описании маршрутов сторож «на польской Украйне Московского государства», относящихся к последней четв. XVI - 1-й четв. XVII в. Несмотря на 400-летний «разрыв», восприятие «поля», северо-западный участок которого проходит по водоразделу Сейма и Псла, остается прежним. Это подтверждается данными топо- и гидронимики. Среди рек, протекавших по «польской» территории, присутствуют названия Полная, Полевая Плота, Полевая Снова, Полевая Рать, Неполка, корневая основа которых связана с термином «польный». Сведения письменных источников точно совпадают с материалами почвоведения. Водораздел Сейма и Псла, а также земли к востоку от Курска заняты в основном черноземами. В древности леса здесь могли быть только в виде дубрав, сравнительно небольших по площади. Серые лесные почвы фиксируются только по пойме Псла и к северу от Сейма в его широтном течении.

Таким образом, есть основания полагать, что в древнерусское время сформировался и стал наиболее распространенным вариант понятия «поля», который во многом был связан с опасностью, исходившей из южнорусских степей, и включал в себя как собственно земли кочевников, так и «языки», проходившие по водоразделам рек к владениям русских князей. Одному из таких «коридоров» соответствовал водораздел Сейма и Псла.

Приведенные факты подтверждают справедливость выводов А.К. Зайцева о локализации «поля» в статье 1147 г. Однако включение в пределы Посемья только части земель по Сейму в его курском течении, да еще в придачу и верховьев Псла, неизбежно приводит к выводу о том, что термин не являлся просто географическим определением «земли по Семи».

Ответ на вопрос, когда могло сложиться понятие «Посемье», содержится в летописях. На протяжении XII в. оно упомянуто 7 раз. Наряду с ним использовался и термин «Курское княжение». О его широком распространении последнего свидетельствуют и многократные упоминания Курска как синонима «волости-княжения». В употреблении этих понятий существуют заметные различия: если Курск фигурирует в понимании административно-политической единицы древней Руси, то Посемье выступает в роли территориально-географического определителя. В XIII в. Посемье уже неизвестно, тогда как понятие «Курское княжение», судя по источникам, известно вплоть до конца этого столетия. Судя по всему, архаичное понятие «Посемье» постепенно было изжито.

Анализ контекста летописей приводит к выводу о том, что термин мог сложиться только до появления на исторической арене Курска в качестве средоточия новых, государственных, «киеворусских» структур власти, т.е. до включения курских земель в состав Древнерусского государства. Следовательно, есть возможность установить верхний хронологический предел существования понятия в его первоначальном значении. Решение вопроса о времени возникновения Курска как форпоста великокняжеской власти на покоренной племенной территории будет рассмотрено ниже, однако ясно, что появиться позднее нач. XI в. он никак не мог. В связи с этим необходимо обратиться к археологическим материалам I тысячелетия н. э.

Анализ позднезарубинецких, киевских, черняховских, колочинских, волынцевских и роменских древностей показывает, что только в числе последних имеются соответствия Посемью. Именно в роменской культуре наблюдаются группы концентрации памятников, одна из которых, отличающаяся наибольшим их количеством, совпадает с предполагаемыми границами Посемья. В связи с этим уместно обратиться к упоминаниям в источниках «семцев» или «семичей», которые в историографии рассматриваются как одно из социально-политических образований в составе северян предгосударственного периода (Рыбаков Б.А., 1992; Горский А.А., 1988). Такая трактовка позволяет связывать понятия «семцы» и «Посемье». Связка «Посемье-семцы» предполагает еще один важный индикатор в определении сущности изначального понятия. Территория Посемья могла сложиться только на достаточно высоком уровне развития социальных отношений «предгосударственного» периода.

В главе II анализируется материальная культура роменского населения Посемья. В основе структуры размещения поселений были минимальные зоны концентрации памятников (МЗКП), которые в большинстве случаев состояли из городища и примыкающих к нему неукрепленных поселений (иногда до 10-12). Общее количество последних соотносится с городищами как 4:1. Городища располагались вдоль рек на расстояниях, тяготеющих к отрезкам в 6-8 км. В целостном виде такая система расположения памятников в ареале роменцев больше нигде не отмечена. В результате появляется возможность детализации границ Посемья. Они проходят по Свапе до устья Усожи, далее на юго-восток, через устье Сновы, правого притока Тускаря, до среднего течения Рати, правого притока Сейма. Затем граница круто поворачивает на юго-запад и выходит на Псел к Картамышевскому городищу. На западе (по Сейму) крайним порубежным пунктом Посемья являлось городище Лещиновка, на юго-западе (по Пслу) - городище Ворожба (Сумская обл. Украины).

Точное определение границ Посемья позволяет оперировать количественными показателями при характеристике памятников, среди которых выделяются три типа: городища, неукрепленные поселения и курганы. На территории Посемья известно 59 городищ, которые располагаются следующим образом: на Сейме с мелкими притоками (Рать и Курица) - 22, Тускаре - 5, Свапе с Усожей - 12 и на Псле - 20. Площадь 82 % городищ не превышает 0,5 га, а памятники с площадью более 1 га вообще единичны. К их числу относятся Мухино (1,1 га) и Старый Город (2 га) на Свапе, Гора Ивана Рыльского (2 га) на Сейме, а также Курское городище (около 3 га).

Традиционно считается, что для роменских городищ характерными являются конструкции укреплений, состоящие из рва с валом, по вершине которого идет вертикальный частокол из бревен. Однако городища Посемья (Ратское, Большое Горнальское, Капыстичанское) демонстрируют иную конструктивную схему, которая в XVII-XVIII вв. была хорошо известна под названием «косой острог».

К числу самых многочисленных роменских памятников Посемья относятся неукрепленные поселения площадью 0,3-0,8 га, представлявшие собой, по сути дела, «хутора», состоящие из одного двора. Примером тому служат исследованные поселение 4 в Тазово на Тускаре, селища в Гремячке и Каменке на Псле и хут. Студеновский на Сейме. Только десятая часть всех поселений имела площадь от 1 до 2 га. Крупные поселения редки. К их числу относятся селища Горналь-1 (5 га), Фоново-2 (3,8 га), Шуклинка (3 га), Куркино-1 (2,6 га), Старково-2 (2,4 га), Лебяжье-1 (более 5 га).

Попытка классификации неукрепленных поселений на основе традиционных признаков топографической приуроченности (расположение на дюнах, разных террасах) показало, что такой подход не в полной мере отражает специфику выбора местности. Большую роль играло размещение над уровнем воды. Три четверти всех памятников (72,2 %) располагаются над ним на высоте до 10 м, при этом пик приходится на интервал между 3 и 6 метрами. Кроме того, в половине случаев использовались слабовыраженные мысовые площадки, имеющие «естественные» пределы.

В домостроительстве населения Посемья господствовала срубная конструкция. Стены дома, как правило, превышали площадь заглубленного в грунт квадратного или прямоугольного котлована, в результате чего по сторонам жилища получались своего рода неподвижные лавы или лавки. Расположенные в углу дома печи вырезались из материкового останца, сооружались из глины и в редких случаях из камня. На Липинском городище зафиксированы двухэтажные жилища. К домам примыкали разнообразные хозяйственные постройки, которые иногда представляли собой срубы, аналогичные жилищам.

Похоронный обряд семичей совершался с использованием курганных насыпей и определялся ритуалом кремации на стороне. К сожалению, погребальные древности роменцев на территории не только Посемья, но и всего Днепровского Левобережья изучены не лучшим образом. Основная часть курганов была исследована еще в XIX в. Считается, что для роменцев было характерно помещение урны с остатками сожжения в верхнюю часть курганной насыпи (Соловьева Г.Ф., 1956; Седов В.В., 1982; Григорьев А.В., 2000), хотя признается и заметная вариативность ритуалов (Сухобоков О.В., 1975). Последнее мнение, на наш взгляд, наиболее объективно отражает сложившуюся на сегодняшний день картину обрядности. Материалы Посемья показывают, что отклонения от «канона» были весьма частыми.

Основой экономической жизни северян вообще и населения Посемья в частности было земледелие. На Шуклинском, Переверзевском 2-м, Мешковском городищах, селище у с. Жерновец были найдены наральники, что свидетельствуют об использовании пашенных орудий с применением тягловой силы. В системе севооборота уже произошел переход в двух-трехполью. К числу других орудий обработки почвы относятся так называемые «мотыжки». Известны находки серпов и кос.

Важную роль в жизни роменцев играло животноводство. В остеологических материалах роменских поселений обычно преобладают кости домашних животных вообще и крупного рогатого скота, в частности. В Посемье, однако, наблюдаются некоторые отличия от этой картины. Во-первых, в мясном рационе здесь весьма заметна доля диких животных, которая может даже преобладать над домашними. Во-вторых, ведущее место среди домашних животных занимала свинья, и только за ней следуют крупный и мелкий рогатый скот. Преобладание костей диких животных позволило полагать, что на Липинском городище наблюдается переход к профессиональной охоте (Антипина Е.Е., Маслов С.П., 1994). Гипотетически можно предложить следующее объяснение этому явлению. В условиях пограничного расположения славянских поселений возрастала угроза набегов кочевников, при этом скот, несомненно, представлял собой достаточно желанную добычу. Возможно, именно условия своеобразной зоны «рискованного» животноводства привели к тому, что, с одной стороны, население ориентировалось на обеспечение мясного рациона за счет охоты, а с другой, делался упор на разведение свиней, так как эти животные малопригодны для угона.

На поселениях семичей достаточно часто встречаются шлаки, которые свидетельствуют о металлургическом производстве. Наиболее интересно в этом смысле городище 2, исследованное А.А. Узяновым у д. Мешково на Тускаре. Здесь была выявлена мастерская в виде углубленной в грунт постройки и расположенного рядом металлургического горна. Другие сооружения городища имели также производственный характер. Среди находок присутствовали обломки наральников и глиняного сопла, серп, ножи, псалий, трубочка для трута и другие предметы. Городище датируется X в. Памятников такого рода в ареале роменской культуры больше неизвестно. Укрепления в Мешково явно не несли военно-оборонительных функций. Отсутствие жилых помещений подводит к мысли о сезонном использовании поселка. Однако нельзя исключать вариант использования производственных площадей и в зимнее время, если мастера проживали сравнительно недалеко.

Постройка производственного назначения, датирующаяся X в., была найдена на Большом Горнальском городище. Она представляла собой узкое прямоугольное сооружение, немного заглубленное в материк, с одной из сторон которого был сделан «верстак», а в углу располагалась бочка, вероятно, для воды. В заполнении сооружения были найдены железная наковальня, зубило, ножи, боевой топор, коса, наконечник копья и некоторые другие предметы.

Горнальская и мешковская мастерские позволяет судить о прогрессе в организации процесса металлообработки. В обоих случаях использовались специальные, расположенные вне жилья, помещения, в отличие, например, от Новотроицкого городища, погибшего в кон. IX - нач. X в. В целом продукция железообработки на роменских памятниках представлена находками, которые в количественном отношении являются достаточно представительными, хотя нередко малосерийными. Определенное исключение составляют сравнительно многочисленные ножи, а также наконечники стрел. К числу других предметов быта относятся ключи от нутряных замков, футляры для трута, петли от ведер и т.д. С городища 2 в Переверзево происходит кубический замочек от ларца, который, вероятнее всего, был ввезен с территории Руси. Из вооружения чаще встречаются топоры и наконечники копий. На Большом Горнальском городище был найден наконечник сулицы. Единичны предметы, связанные со снаряжением коня. К ним относятся удила с поселения 4 у д. Тазово и псалий из Мешково.

Об уровне развития ювелирного дела семичей свидетельствуют находки обломков тиглей, литейных формочек и глиняных льячек для разлива расплавленного металла. В качестве сырья использовалось привозное серебро в виде арабских монет, что подтверждается химическим анализом остатков металла в тиглях и самих изделий. Определенное представление о ювелирном деле дают украшения и детали одежды, обнаруженные при раскопках, а также в кладах. В целом они отличаются заметным разнообразием, что свидетельствует об отсутствии сложившегося и стабильного набора металлических украшений. Серию, хотя в количественном отношении сравнительно небольшую, образуют пяти- и семилучевые височные кольца, найденные на Большом Горнальском (2 экз.) и Переверзевском 2-м городищах, в кладах у д. Воробьевка 2-я и Жидеевка (4 экз.). Среди браслетов большинство представлено изделиями из толстой проволоки (дрота). Часть их имела относительно стандартную форму: круглый в сечении дрот, концы которого имеют небольшое расширение (Горналь, Тазово, клад из Воробьевки 2-й). Два браслета, у которых концы не имели расширений, присутствовали в составе Жидеевского клада. В целом пяти- и семилучевые височные кольца в сочетании с браслетами, вероятнее всего, составляли парадный убор «племенной аристократии», на что указывает неординарность в большинстве случаев обстоятельств их находок (клады, «княжеская» постройка 1 в Горнале).

Отдельные украшения и детали одежды связаны своим происхождением с Хазарией. На городище 2 в Переверзево была найдена литая серьга салтовского типа, на Шуклинском городище - бронзовая пряжка, близкая типу 3 по классификации С.А. Плетневой. Аналогичен по своим морфологическим признакам салтовскому кругу древностей и перстень из шуклинского кургана из раскопок А.В. Зорина.

Среди основной массы находок многочисленными являются предметы из кости и рога, представленные односторонними гребнями, остриями, в том числе и с зооморфными навершиями (Переверзевское и Ратское городища), кочедыками, астрагалами, нередко имевшими процарапанные знаки или простой орнамент. На Большом Горнальском городище отмечен уникальный случай: на астрагале были прорезаны буквы И и Н. Из рога козы изготовлены предметы, которые можно трактовать как языческие амулеты. Они обнаружены на Ратском городище и селище 1 у с. Липино. На них проработано «улыбающееся лицо». Морфологически близкие находки известны у славян Подонья, в могильниках Хазарии, у финно-угров. Однако у них, как правило, отсутствует «лицо», которое пока можно отнести к числу специфических признаков амулетов Посемья. Сложность изготовления некоторых предметов, в первую очередь односторонних гребней из рога, подразумевает специализацию и, как следствие, должна указывать на выделение косторезного ремесла в самостоятельную отрасль деятельности. Однако свидетельства их местного производства как у северян в целом, так и у семичей в частности отсутствуют, так что, возможно, их появление является результатом торговли.