Историческое движение "Анналов". Институциональные основы: традиции и новации

Б. Мёллер издал содержательную монографию "Люсьен Февр: читатель и критик", в которой обстоятельно исследовал не только пространство более чем 2000 критических рецензий, выполненных историком, но также его отношения с коллегами, историю формирования профессиональной исторической периодики во Франции, и, в контексте данного развития, - процесс создания и управления журналом "Анналы экономической и социальной истории" Mьller B. Lucien Febvre, lecteur et critique. - P., 2005. . В большинстве других обращениях к Февру доминирует, скорее, критическая или даже негативная тональность: его имя часто фигурирует в современных спорах о моральном и гражданском выборе французских интеллектуалов в годы второй мировой войны Schцttler P. Marc Bloch et Lucien Febvre face а l'Allemagne nazie // Genиses. Sciences Sociales et histoire. - 1995. - № 21. - P. 75-95; Wessel M. Honneur ou patrie ? Lucien Febvre et la question du sentment national // Genиses. Sciences Sociales et histoire. - 1996. - № 25. - P. 128-142; Zemon Davis N. Censorship, Silence, and Resistance: The Annales during the German Occupation of France // Litteraria Pragensia. - 1991. - № 1. - P. 12--23. Рус. перевод: Земон Дэвис Н. "Анналы", Марк Блок и Люсьен Февр во время немецкой оккупации // Споры о главном… С. 166-179..

В 1990-х были также опубликованы несколько исследований о Фернане Броделе, сфокусированные не столько на самих его исследованиях, сколько на личной и профессиональной судьбе Daix P. Braudel. - P., 1995; Gemelli G. Fernand Braudel. - P., 1995; Carmignani P. (dir.) Autour de F. Braudel. - Perpignan, 2002; Aguirre Rojas C.A. Fernand Braudel et les sciences humaines. - Paris, Budapest, Torino, 2004., а также монография об интеллектуальном наследии Эрнеста Лабрусса, создавшего методологическую основу развития французской экономической и социальной истории 1950-1970-гг. Borghetti M.N. L'oeuvre d'Ernest Labrousse. Genиses d'un modиle d'histoire йconomique. - P., 2005..

Таким образом, дополнительные ракурсы исследований, появление целого ряда новых тематических полей и проблематизаций, публикация ряда впервые создаваемых интеллектуальных биографий последних десятилетий позволяет синтезировать заново историю "Анналов", фиксируя не только интеллектуальные и социально-исторические рубежи эволюций самого движения, но и моменты, актуализирующие его наследие в современных профессиональных и общественных дискуссиях.

Цель настоящей диссертации - комплексное исследование истории движения "Анналов", предпринятое на основе анализа эволюций современной французской историографии в контексте социально-политических и культурных процессов ХХ в. В соответствии с основной целью диссертационного исследования формируются следующие задачи:

1. Исследовать исторические условия и истоки становления интеллектуальной традиции "Анналов" сквозь призму общего развития исторического знания во Франции, профессиональных устремлений родоначальников движения и с точки зрения современных коннотаций, характеризующих предмет.

2. Проанализировать процесс формирования и дальнейшей трансляции так называемой "классической концепции" "Анналов", выявляя линии преемственности и отрицания в ее восприятии различными генерациями исследователей.

3. Рассмотреть специфику каждого периода истории "Анналов" с точки зрения концепции "научных поколений", каждому из которых сопутствовали особые факторы развития и вносили свои коррективы в развитие движения.

4. Представить значение исследований и научной школы, созданных Эрнестом Лабруссом, в развитии движения "Анналов".

5. Продемонстрировать роль "Анналов", идейный профиль их стратегий конкуренции в междисциплинарных дискуссиях ХХ в.

6. Проследить формирование институциональной сети "движения Анналов", механизмов ее интеллектуального влияния в рамках французского и мирового профессионального сообщества.

7. Показать место и роль современных "Анналов" в ведущих тематических и методологических проектах исторической науки.

8. Выявить, как интеллектуальное наследие "Анналов" в качестве одного из "мест памяти" современного французского общества актуализируется в общественных дискуссиях.

В отечественной историографии уже были обстоятельно рассмотрены исторические исследования, выполненные "первыми", "вторыми", и, по большей части, "третьими Анналами", поэтому подробный анализ исследовательских практик указанного периода не выделяется в качестве особой задачи.

Хронологические рамки исследования охватывают период с 1870 по 2000-е гг., от начала становления профессиональных исторических сообществ и периодики во Франции, без которых невозможно понять условия формирования традиции "Анналов" и механизмы преемственностей в ней, до текущего состояния современной французской историографии, которая, в свою очередь, уже не может рассматриваться без учета наследия "Анналов".

Теоретико-методологическая основа диссертации.

Выбор методов был продиктован спецификой изучаемого объекта и конкретными задачами диссертации. Наряду с традиционными для исторического исследования историко-генетическим, историко-типологическим, компаративным, ретроспективным и герменевтическим подходами, позволяющими ставить и решать различные познавательные задачи, автор использует в своем исследовании в качестве основополагающих принципы новой интеллектуальной истории Higham J., Conkin P. (ed.) New Directions in American Intellectual History. - Baltimore, 1979; Репина Л.П. "Второе рождение" и новый образ интеллектуальной истории // Историческая наука на рубеже веков / Под ред. А.А. Фурсенко. - М.,2001. С. 175-192. , истории и социологии научных сообществ Сторер Б. Социология науки // Американская социология. - М., 1972. С. 248-264; Pickering A. (ed.) Science as Practice and Culture. - Chicago., 1992. и производной от них сравнительной истории интеллектуалов Trebitsch M., Granjon M.-C. Pour une histoire comparйe des intellectuels. - P., 1998..

Из "новой интеллектуальной истории" заимствуется базовая аксиома, согласно которой история идей не может рассматриваться в отрыве от исторических условий и социальных форм интеллектуальной деятельности, так же, как ее источники и основные объекты анализа - научные (или художественные) произведения отдельных авторов - не должны изучаться изолированно от их историко-культурного контекста. Интеллектуальная история приглашает к широкому междисциплинарному диалогу, использованию ресурса и методик различного профиля, от лингвистики до философии.

Близким утверждениям англо-американской интеллектуальной истории и повлиявшим на методологический выбор автора диссертации является проект символической "истории во второй степени" М. Гоше и П. Нора, в котором переосмысливаются и самые яркие образы элитарного знания, и общие "…когнитивные диспозиции, которые позволяют акторам двигаться внутри некой культуры", Gauchet M. L'йlargissement de l'objet historique. // Le Dйbat. - 1999. - № 103. - Р. 139. а понятие "мест памяти" позволяет не только рассматривать актуальные, по разным причинам, события и процессы национальной памяти, но и всю историю их интерпретаций и использований, выполненных обществом. Nora P.(dir.) Les lieux de mйmoire. - Paris: Gallimard, 1984-1992. 7 vol. Rййd. Quarto/Gallimard, 3 vol.,1997.

Концептуальные рамки диссертационного исследования в значительной степени определялись и методологией нескольких направлений социологии науки. Методология истории "научных сообществ" сложилась во многом на базе успешного междисциплинарного развития теорий "социального конструктивизма", в частности, исследований Н. Элиаса и П. Бурдье, в которых понятия конфигурации, капитализации поля, символического насилия и т.д. позволяют понять процессы формирования и легитимации нового интеллектуального феномена в обществе, не доверяя утверждениям и интерпретациям самих участников.

Концептуально значимым и часто употребляемым в диссертации является понятие парадигмы, сформулированное в известной концепции научных революций Т. Куна. В работе термин применяется в четком, изначально заданном его автором смысле - как вся совокупность убеждений, ценностей, технических средств, которые характерны для членов изучаемого научного сообщества. Более узкое понимание парадигмы подразумевает конкретный образец решения исследовательской задачи, который часто подменяют собой ясно выраженные, рационально осмысленные, эксплицитные правила. За сорок лет активного применения в языке науки слово "парадигма" и все производные от него понятия (парадигмальная ломка, парадигмальный сдвиг, смена парадигм) стали полисемантичными, употреблялись в слишком размытом теоретическом смысле. Между тем в предисловии ко второму изданию своей книги еще в 1969 г. Кун предостерегал против выделения этапов развития науки через эволюцию абстрактных идей. "Научные сообщества, - писал он, - могут и должны быть выделены как объект без обращения к парадигме; последняя может быть обнаружена затем путем тщательного изучения поведения членов данного сообщества", но ни в коем случае не наоборот. Таким образом, постулировать образование новой научной парадигмы мы можем лишь в том случае, если новые правила профессиональной коммуникации и легитимации научных результатов приводят к формированию принципиально новых исследовательских задач и способов их решения Kuhn T.S. La structure des rйvolutions scientifiques. - Paris: Flammarion, 1970. Русский перевод: Кун Т. Структура научных революций. - М.: Наука, 1975. .

Также в проведенном исследовании активно использовались наработки школы А. Шюца Шюц А. Формирование понятия и теории в общественных науках // Американская социологическая мысль: Тексты. / ред. В.И. Добреньков. - М., 1994., П. Бергмана и Т. Лукмана Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. - М., 1995., описавших процессы институализации и дезинституализации социальных феноменов; программа социологии науки Д. Блура Bloor D. Sociologie de la logique ou les limites de l'йpistйmologie. - P., 1982., которая основана на принципах непредвзятости и симметрии в изучении как доминирующих, так и опровергнутых наукой исследовательских программ; наконец, понятие сети как широко разветвленной системы интеллектуального влияния, разрабатываемое в концепциях М. Каллона Callon M. La Science et ses rйseaux. - P., 1988., Б.Латура и С. Вульгара Latour B., Woolgar S. La vie de laboratoire. - P., 1988. , Р. Мертона Merton R. The Sociology of Science. - Chicago,1973. и Р. Коллинза. Collins R. The Sociology of Philosophies: A Global Theory of Intellectual Change. - Cambridge, 1998. Рус. перевод: Коллинз Р. Социология философий. Глобальная теория интеллектуального изменения. - Новосибирск, 2002.

Сравнительная история интеллектуалов Charle C. Produire et duffuser les idйes. Les acranes de la reconnaissance universitaire // Ruano-Bourbalan J.-C. (dir.) L'histoire aujourd'hui. - P., 1999. P 21-30. обеспечила автору диссертации возможность выявить способы, посредством которых начинающие специалисты получают признание авторитетной профессиональной среды, через изучение стратегий конкуренции, истоков и проявлений социальных, политических и культурных антагонизмов между различными группами, которые влияют на формирование различных ценностно-ориентированных интеллектуальных рефлексий.

Таким образом, через сочетание различных методологических концепций, общенаучных и специальных исторических методов представляется возможным выполнить объемное, сознательно освобожденное от аксиологически зависимых интерпретаций исследование по истории "Анналов" как многогранного, хронологически продолжительного и влиятельного интеллектуального феномена.

Источниковая база работы.

Классификация используемых источников является необходимой частью исследования, которая позволяет оптимизировать процесс анализа изучаемых материалов, упорядочить методологический инструментарий и концептуальный аппарат. Исходя из целей, задач и особенностей диссертации в ней проведена мобилизация источников по жанровым характеристикам каждого документа.

В первую группу источников вошли научные тексты (диссертации, монографии, статьи) представителей движения "Анналов", в том числе - опубликованные в одноименном журнале, существовавшем в разные годы с шестью различными заголовкамиAnnales d'histoire йconomique et sociale. - Paris: A. Colin, 1929-1938; Annales d'histoire sociale, 1939-1941; Mйlanges d'histoire sociale, 1942-1944; Annales d'histoire sociale, 1945; Annales: йconomies, sociйtйs, civilisations, 1946-1993; Annales: histoire, sciences sociales, с 1994 г.. Автор диссертации не ставила своей целью представить максимально широко круг конкретно-исторических работ, когда-либо соотнесенных с "Анналами". Из обширной библиографии "Анналов" были выбраны лишь те исследования, которые соответствуют целям диссертации. Главным образом, это труды, обладающие программно важным для развития движения значением: "Апология история" М. Блока, "Бои за историю" Л. Февра, Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II", "Цивилизация Средневекового Запада" Ж Ле Гоффа, "Монтайю: окситанская деревня (1294-1324)", "На краю обрыва. История между уверенностью и беспокойством" Р. Шартье и многие другие.

Вторую группу источников представляют собой "эго-документы" - источники личного происхождения, представленные "межличностно-коммуникативными" источниками, - мемуарами, эпистолярным наследием, интервью представителей движения "Анналов". Источники личного характера позволяют оценить ситуативность многих принимаемых решений, уточнить детали, понять социально-психологические аспекты изучаемых процессов, общие места, а иногда - противоречия и несовпадения в интерпретациях, касающихся общего прошлого. Яркий пример тому - сборник "Эгоистории", выполненный ведущими представителями "третьих Анналов" под редакцией Пьера Нора; изданные воспоминания и интервью Ф. Арьеса ("Историк по воскресениям"), П. Губера ("Путь историка. Воспоминания 1919-1995 гг."), Э. Лабрусса ("Беседа с Э. Лабруссом"), П. Шоню ("Взорванный миг. Беседа с Ф. Доссом), Ж. Дюби ("Диалоги. Беседа с Г. Лардро"). Незаменимым подспорьем для исследователей истории "Анналов" становятся публикации личных документов Л. Февра и М. Блока: трехтомной переписки между ними, проясняющей сложность их взаимоотношений, идейных предпочтений каждого и общего интеллектуального предприятия; писем Блока и Февра Анри Пиренну, Февра - Альберу Тома и Франсуа Симиану.

В третью группу источников необходимо выделить научно-исследовательскую литературу, написанную в жанре интеллектуальной биографии и посвященную отдельным персоналиям движения "Анналов": Марку Блоку ("Марк Блок" О. Дюмулена), Люсьену Февру (Люсьен Февр: читатель и критик" Б. Мюллера), Фернану Броделю ("Фернан Бродель" Д. Джемелли, "Бродель" П. Дэкса), Эрнесту Лабруссу ("Сочинения Эрнеста Лабрусса. Генезис модели экономической истории" М.Н. Боргетти)

В четвертую группу источников вошли издания по общим и частным проблемам развития французской исторической науки, такие, как "О кризисе истории", "Проклятые сыны Республики" Ж. Нуарьеля; "Двенадцать уроков по истории" А. Про; "Социальная роль историка" О. Дюмулена, "Исторические течения во Франции" К. Делакруа, Ф. Досса, П. Гарсия; коллективные сборники (например, "История и ремесло историка во Франции в 1945-1995 гг." под редакцией Ф. Бедарида; "Восстановленное прошлое" под редакцией Ж. Бутье и Д. Жулиа; "История сегодня" под редакцией Ж.-К. Руано-Бурбалена), а также тематические подборки статей, опубликованные в профессиональных журналах ("Ле Деба", "Женез", "Вантьем сьекль" и др.) Производя ретроспективный анализ историографического процесса во Франции, большинство современных рефлексий об истории привлекают опыт "Анналов" как важнейшую веху исторической науки.

Пятую группу источников образуют труды идейных доноров, оппонентов и "попутчиков" движения "Анналов", пришедших из различных дисциплин: истории (Г. Моно, Ш. Сеньобос, П. Ренувен, Р. Ремон), философии (А. Берр, Л. Альтюссер, М. Фуко, П. Рикёр), экономики и социологии (Э. Дюркгейм, Ф. Симиан, П. Бурдье, Ж.-К. Пассерон, Л. Тевено), антропологии (Ж.-К. Леви-Стросс). Через обращение к монографиям, полемическим статьям, интервью этих видных представителей французских гуманитарных наук анализируются механизмы идейных зависимостей и интеллектуальных стратегий, применяемых "Анналами" в практике исторических исследований и междисциплинарных дискуссиях.

Шестую группу источников образуют материалы современной периодической печати, Интернет-сайтов, научно-популярные издания, в которых отражены социально значимые дискуссионные темы, потребовавшие участия историков и привлекающие, по разным причинам, память об "Анналах".

В седьмую группу источников могут быть выделены библиографические указатели и справочники, относящиеся к истории движения. Превосходя внешне нейтральный, вспомогательный профиль своей деятельности, аннотированная библиография, способы проблематизации и классификации в ней позволяют отслеживать важнейшие c точки зрения исследуемого историографического процесса "смены вех".

Таким образом, реализация цели и основных задач диссертационного исследования базируется на комплексном и всестороннем изучении всех вышеперечисленных групп письменных источников.

Научная новизна диссертации проявляется как в самой постановке проблемы, так и в полученных теоретических результатах.

В диссертации рассматривается целый ряд источников, позволяющий ввести в устоявшуюся историографическую традицию, связанную с "Анналами", новые проблемные ракурсы, которые, по мнению автора, приведут к существенному пересмотру или уточнению существующих в отечественной историографии движения суждений.

С позиций современной "интеллектуальной истории" и "истории научных сообществ" исследован процесс становления и институционализации движения "Анналов", его стратегии власти и интеллектуального влияния через медийные сети.

Новацией для отечественной историографии "Анналов" стал анализ механизмов преемственности по отношению к состоявшемуся ранее периоду развития исторической науки во Франции, доказан факт развития "Анналами" многих начинаний предшествующей "методической школы".

Последовательно проанализирована смена социо-культурных контекстов, влиявших на формирование тематических и методологических ориентаций движения.

Выделена особая роль школы Эрнеста Лабрусса в развитии методологических практик движения "Анналов".

Впервые показано, как исследовательский и исторический опыт "Анналов" отражается в историческом сознании современного французского общества, актуальных профессиональных и общественных дискуссиях, выявлена их роль в развитии современных практик исторического исследования и эпистемологии истории.

Практическая значимость диссертации. Материалы и положения диссертации могут быть использованы в исследованиях по широкому кругу проблем методологии и историографии всеобщей истории ХХ в., при создании учебных, учебно-методических и научно-популярных работ, а также при подготовке учебных курсов по историографии, теории и методологии исторического исследования.

Апробация диссертационной работы, ее основных положений и выводов была осуществлена в публикациях, а также выступлениях автора на всероссийских и международных конференциях: в 2002-2007 гг. ею были представлены доклады по теме диссертации на научных форумах в Москве, Санкт-Петербурге, Саратове, Томске, Владивостоке, Париже.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Структура диссертации определяется степенью изученности темы, целью и задачами исследования. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка источников и литературы, четырех приложений.

Введение включает в себя обоснование актуальности и практической значимости темы, постановку целей и задач, определение объекта и предмета исследования, выбор его хронологических рамок, обозначение теоретико-методологических основ, обзор использованных источников и литературы, в нем также определяется научная новизна, практическая значимость и апробация работы.

Первая глава диссертации "Традиции и проблема преемственности: "Анналы" как "место памяти" состоит из двух разделов.

В первом разделе первой главы анализируются институциональные основы французской исторической науки, заложенные в последней четверти XIX в. поколением историков "методической школы", или историков-позитивистов, а также традиции и механизмы преемственности, связавшие движение "Анналов" с их непосредственными предшественниками и учителями. В историографии "Анналов" прочно утвердилось негативное восприятие историков-позитивистов, в полемических манифестах Люсьена Февра был создан широко известный образ "традиционной", событийной, политически ориентированной истории, способной оперировать лишь элементарной фактологией и не умеющей строить гипотезы. Лишь в последних десятилетиях ХХ в. роль поколения историков "методической школы" в утверждении институциональной базы современной исторической науки и их рефлексия об истории стали предметом тщательной интеллектуальной ревизии. Было убедительно доказано, что исторический метод - основной арсенал практик верификации и аргументации, принятых в историческом исследовании, - был создан именно в данный период и почти не претерпел изменений в дальнейшем. В историографии ХХ в. устоялся неадекватный, если не сказать, откровенно карикатурный образ эпистемологической платформы "методической школы". Внимательное чтение научных трудов этой исследовательской генерации показывает, что их авторы не изучали исторические факты как "вещи", понимали как сложную природу исторической реконструкции, так и незавершенность получаемых исследовательских результатов.

В современной французской историографии существует тенденция вывести историков-методистов из-под удара суждений, произведенных "Анналами", сделать их полноправными участниками насущных проблематизаций современной исторической науки. Более того, именно последняя четверть XIX в. в истории исторической науки наделяется значением подлинной научной революции, когда формируется новая концепция объективности научного знания, в которой "истинным" признается исследование, верифицируемое экспериментально; создается представление о профессиональном научном сообществе и по необходимости коллективном характере научной деятельности, основанной на разделении труда и сотрудничестве ученых. Историческое движение "Анналов", созданное в дальнейшем, в этой вполне состоятельной интерпретации представляется закономерным этапом развития, свидетельством "зрелости" научной парадигмы, давшим французской историографии статус интеллектуальной традиции мирового значения, но не основной "точкой отсчета".

Во Франции общий мировой процесс организации профессиональных научных сообществ был усилен союзом историков-позитивистов с устанавливающимся режимом III Республики. Исследование и преподавание опыта коллективной памяти, осуществляемые историками, стали в этот период основой для формирования новой национальной идентичности. Историки заняли важное и почетное место в новом режиме централизации французского государства, принимая участие в самых значимых мероприятиях власти, оказываясь в центре ключевых событий общественной жизни, от формирования рынка печатной литературы до реформ общенационального значения. В то же самое время другие дисциплины получали свои социальные привилегии с большим трудом. Это обстоятельство создавало очаги большой напряженности в междисциплинарных дискуссиях и чрезвычайную важность легитимации различных областей знания как по отношению к обществу, так и по части эпистемологических оснований. Особый интерес, с точки зрения историографии "Анналов", представляет дискуссия между историком Шарлем Сеньобосом, анализирующим, с точки зрения практики исторического метода, эпистемологические трудности своего ремесла, и социолога-теоретика Франсуа Симиана, обличавшего теоретическую слабость своего оппонента. Именно у Симиана "первые Анналы" позаимствуют основные аргументы для формулировки целей и задач "проблематизирующей", социально-ориентированной истории.

Высокий социальный престиж исторической профессии, ее большая роль в трансформациях общества обозначили еще одну яркую особенность французской историографии: с момента формирования "национального французского романа в духе Лависса" все исследовательские инновации историков оказались завязаны на битвах памяти, провоцируя подчас жесткое противостояние исследовательских поколений внутри профессиональной среды.

Важную роль в становлении исторической науки сыграло формирование профессиональной периодики. "Анналы экономической и социальной истории" развивали начинания целого ряда журналов, в первую очередь, "Исторического журнала" - основного рупора профессии.

В целом, несмотря на риторику "первых Анналов", критически отзывавшихся о своих предшественниках, можно говорить не только об эпистемологическом разрыве, но и о несомненной институциональной и идейной преемственности между этими научными поколениями. Стараясь произвести легитимацию новых идей, связанных, прежде всего, с утверждением в научном сознании эпохи принципа релятивизма, "Анналы" не опровергали главное достижение предшественников - сам исторический метод.

Во втором разделе первой главы в контексте актуальных проблем исторической науки рассматривается история "первого поколения Анналов". Тенденцией последних десятилетий в историографии "Анналов" стало стремление разделить легендарный дуэт Люсьена Февра и Марка Блока, написать их интеллектуальные биографии по отдельности, понять их индивидуальные побуждения и профессиональные поиски. Особый интерес у исследователей вызывает судьба Марка Блока, слишком долго выступавшего в историописании "Анналов" в паре со своим старшим партнером, как зависимый и ведумый продолжатель его идей. Post mortem конструировался образ Блока-героя, глашатая новой науки, создающего гуманную историю, где никакие абстрактные схемы не доминируют над человеком. Его интеллектуальные черты рисовались в палитре воззрений Февра: акцентировалась склонность к ментальностям и цивилизациям, почти исключались упоминания об обществе, классах и структурах - основных понятиях в трудах Блока. Идейными вдохновителями изображались два "титулованных божества" "Анналов" - Дюркгейм и Видаль де ла Блаш, но всячески подчеркивалось, что Блок избегал строгости детерминизма из-за своего вкуса к свободе.

Таким образом, степень идейного родства "отцов-основателей" несколько преувеличивалась в историографии "Анналов", зачастую сводя научные предпочтения Марка Блока к мерке воззрений Люсьена Февра. Блок более явно тяготел к применению в истории социологических схем, к исследованиям коллективной психологии в духе Дюркгейма и оспаривал методы французской гуманитарной географии, в то время как его старшего товарища, напротив, увлекали труды Видаля де ла Блаша, и в еще большей степени - психология индивида в истории.

В 1990-х гг. жизнь Марка Блока-историка, гражданская и символическая ценность смерти Блока-героя Сопротивления оказались на самом острие дискуссий и о фундаментальных основах ремесла историка, и о моральном выборе французских интеллектуалов в период фашистской Оккупации.

Обращаясь к моменту создания легендарного журнала, необходимо охарактеризовать социально-политический контекст развития исторической науки во Франции начала ХХ в. Несмотря на воодушевляющую победу в первой мировой войне, ставшей водоразделом между научными поколениями, общим мотивом эпохи становится идейное банкротство науки и социальная бесполезность истории, которая оказалась неспособной предвидеть социальную катастрофу. Кризис, проявив себя на множестве уровней, опрокинул, как казалось, все сильные стороны профессии начала века. К тому же ее научная легитимность была оспорена молодыми социальными науками.

Однако и более широкие концептуальные и институциональные основы науки в целом были охвачены депрессией, темами неуверенности, нестабильности, невыразимости и провала наук. Все прежние теоретические основания наук становятся объектом постоянной критики в эпистемологической конъюнктуре Франции 1920-1930-х гг. Теория относительности и квантовая теория поставили под сомнение излюбленную историками идею причинности и все вариации детерминизма. Именно "Анналам" впоследствии удалось утвердить принцип релятивизма в историческом исследовании. Общий научный кризис имел и свою институциональную глубину: дисциплина вступает в полосу стагнации, а затем - относительной регрессии должностей. Общее снижение количества рабочих мест и пожилой возраст ухода на пенсию провоцировали идейный консерватизм и старение корпорации историков.

Вопреки устоявшемуся мнению ни Февр, ни Блок отнюдь не были маргиналами в университетском социуме и соблюдали законы своей профессиональной среды. Более того, они достигли карьерных высот исторической дисциплины и еще до второй мировой войны входили в плеяду самых именитых и успешных историков Франции. Сложность получения должностей в столице объяснялась скорее объективными процессами стагнации в университетской системе послевоенного времени, чем противостоянием носителей маргинальных для академической среды идей с консервативным истеблишментом.

"Анналы экономической и социальной истории", как уже было сказано, не были первооткрывателями в области профессиональной периодики, к концу 1920-х гг. сеть исторических журналов уже была представлена целым рядом солидных научных изданий. Инновация Февра и Блока состояла, прежде всего, в продвижении новых тематических ракурсов, часто неожиданных и не всегда имеющих продолжение. Другим новшеством была тщательная работа редактирования статей, иногда требующая от авторов очень существенной корректировки текстов, вплоть до полной переориентации тем и смены заголовков.

Издание "Анналов экономической и социальной истории" было воплощено в жизнь только ценой огромных личных усилий и энтузиазма Блока и Февра. В предвоенный период за ними не было сплоченной команды единомышленников, продвижение журнала было результатом работы этого дуэта, которая периодически омрачалась кризисами отношений между партнерами, но не останавливалась. Февр в "Анналах" отвечал за раздел критики и рецензий и мечтал о популяризации журнала в мире "деловых людей". Блока более интересовали новые направления исторических исследований, организация условий ремесла историка и его преподавание.

Манифесты, позволяющие рассуждать о выраженной идейной программе "первых Анналов", в журнале опубликованы не были. Тем не менее в последующей постфактуальной реконструкции, осуществленной преемниками и первыми историографами движения, стали писать о "классической концепции" или даже "парадигме Анналов". На основании многочисленных рецензий, выполненных Люсьеном Февром, и лаконичных трудов Марка Блока в качестве основных параметров "классической концепции" выделили замену "событийной" повествовательной истории историей проблематизирующей; приоритет социальной и экономической проблематики; междисциплинарный синтез.

Характерной чертой "первых Анналов", ранее мало обсуждаемой в историографии, стала так и нерешенная историками дилемма объективной научной отстраненности, которую предписывала этика ученого-интеллектуала, и гражданского действия. В ходе 1920-х годов политическая безучастность университета вообще и деполитизация истории в частности становятся фундаментальной нормой. В "Анналах" разделение науки и политического действия служило и дополнительной опорой разрыва с методистами, способом отстоять свою интеллектуальную автономию. Однако, пережив существенную эволюцию своего гражданского сознания в 1930-1940-х гг., от аполитизма до активной (и даже жертвенной, в случае М. Блока) политической позиции, отцы-основатели "Анналов" так и не смогли, как свидетельствуют их последние труды, непротиворечиво выразить этот опыт.

Глава II "Движение "Анналов" в 1950-1970-х гг.: создание интеллектуальной империи" посвящена деятельности "второго" и "третьего" поколений "Анналов", превративших начинание Л. Февра и М. Блока в самое влиятельное течение мировой исторической мысли ХХ в. Первый раздел второй главы посвящен деятельности "второго поколения Анналов", заложившего институциональные основы будущего движения. Его успех не может быть объяснен наличием особой "доктрины Анналов", формирующей исследования определенного образца, хотя сами "вторые Анналы" в целях своей легитимации неустанно подчеркивали отношения прямой преемственности с начинаниями "отцов-основателей", стремясь упрочить усвоение интеллектуального наследия Февра и Блока через образование собственных институтов. Для понимания триумфального роста движения "Анналов", обеспеченного определенной стратегией продвижения своих интересов, необходимо привлекать другие типы объяснения в терминах современной истории и социологии научных сообществ, которые сфокусированы на властных отношениях среды, "социальной прописке" и внутренней жизни изучаемого института.

Первым параметром, знание которого необходимо для анализа процесса институционализации "Анналов", является характеристика самой эпохи. Послевоенное время, отмеченное настроением обновления и реконструкции, вызвало подлинный расцвет социальных наук во Франции. Все возрастающие возможности для создания новых научных проектов предоставляло государство, которое стремилось создать на руинах старого мира эффективные и рациональные механизмы управления. Центром преимущественного внимания становилась экономическая сфера, вступающая в фазу своей глобализации, - главный распорядитель социального прогресса, - и потому умножаются именно те научные коллективы, которые способны обеспечить ее планомерный рост и знание необходимых макроэкономических и макросоциальных индикаторов. Инициатива государства и международных организаций была подхвачена предприятиями и профсоюзами, формируя устойчивый социальный заказ, умножая проекты и институты.

Другой полюс, являющийся источником социального динамизма в Европе в самом широком смысле, располагался по ту сторону Атлантики. В послевоенную Европу прибыли не только инвестиции по "плану Маршала", но также мода на все "американское", включая методы и технологии исследования американских социальных наук. Рентабельность, рациональность, прагматизм становятся целями французских социальных наук, желающим достигнуть в общественном строительстве американской эффективности.

В 1948 г. сотрудник "Анналов" Шарль Моразе в союзе с Люсьеном Февром и Фернаном Броделем, пользуясь финансовой поддержкой французского государства и фонда Рокфеллера, создают Шестую секцию Высшей практической школы, которая к 1975 г. превращается в самостоятельную Высшую школу исследований по социальным наукам. Фернан Бродель, проявивший себя незаурядным руководителем, стал признанным лидером движения "Анналов". По инициативе последнего был претворен в жизнь проект создания второго института "Анналов" - Дома наук о человеке, призванного координировать междисциплинарные и коллективные инициативы.

В дискуссии с К. Леви-Строссом, развивающим конкурентный по отношению к истории проект структурной антропологии, Бродель сформулировал альтернативную программу междисциплинарной "геоистории", основанной на знаменитом режиме множественности исторических времен. Главным в ней становится понятие "большой длительности" (longue durйe), которое охватывает собой даже геологические структуры ландшафта. В броделевском дискурсе структура - это остов определенной целостности, но всегда вписанный в конкретную реальность и наблюдаемый. Единственный способ обнаружить структуры в истории - это измерить их длительность. Таким образом, и в условиях "структуралистского вызова" история сохраняет свою центральную роль по отношению ко всем гуманитарным наукам.

История "Анналов" будет не полной без упоминания ключевой роли Эрнеста Лабрусса, который оказался непосредственно причастен к разработке понятия " longue durйe ", а также вооружил методом и привел к успеху целое поколение французских историков, составивших впоследствии основу "третьих Анналов". С 1946 года в Сорбонне кафедрой экономической истории, ранее заведывавшейся Марком Блоком, руководит Эрнест Лабрусс, существенно изменивший за четверть века своей педагогической практики рельеф историографического пространства во Франции.

Современные исследователи часто пишут в обобщающих трудах о парадигме Броделя-Лабрусса, тем самым приобщая последнего к движению "Анналов". Лабрусс сумел адаптировать для целей исторического исследования Великой французской революции метод Симиана по изучению экономических структур "большой" и "средней длительности", перемежаемых конъюнктурными воздействиями "короткого времени". Другим источником формирования "матрицы Лабрусса" стала историческая демография, обнаружившая новые возможности статистической обработки исторических источников, в первую очередь - церковных приходских книг.

Созданная Лабруссом модель оказалась действенной для более чем двух поколений молодых историков. Лабрусс воспитал целую плеяду учеников, которые воспользовались его моделью. С ним связан расцвет "региональных диссертаций", посредством которых его ученики, в общей сложности двадцать человек, начали свои блестящие карьеры. В их числе представители "третьих Анналов" Пьер Губер, Пьер Вилар, Эммануэль Ле Руа Ладюри, Морис Агюлон, Жорж Дюби, Пьер Шоню, Мишель Вовель, Ален Корбен и другие.

Второй раздел второй главы посвящен периоду деятельности "третьего поколения", в котором "движение Анналов" приобрело мировую аудиторию почитателей, открывающих для себя многочисленные произведения наследников легендарной традиции. Это обширное историографическое производство получило название (и самоназвание) "Новой истории", что подчеркивало революционный по размаху обновлений характер исследований и преемственность с полемическими манифестами "первых Анналов". Явной инновацией по отношению к ним была склонность к "концептуальным формам истории", к конструированию логических гипотез, предшествующих работе с источниками. Одновременно "Новая история" приветствовала в своих манифестах все революционные начинания в исследованиях, стремясь, не без влияния работ Мишеля Фуко, произвести подлинный "эпистемологический разрыв" с предшествовавшими ей формами знания.

К рубежу 1960-1970-х годов все гуманитарные среды были захвачены интеллектуальной модой на этнологию. Неподдельный интерес вызывали другие цивилизации, их резистентность по отношению к структурам и идейным константам западного общества. В "этнологическом повороте" гуманитарных наук можно усмотреть и следствия социально-политических сдвигов: в начале 1960-х Французская империя потеряла свои владения в черной Африке, проиграла войну в Алжире. Фокус восприятия западных историков от прошлого, по преимуществу, Европы постепенно перемещался к пространственным границам целой планеты.

Другим фактором влияния на французскую историографию является смена рыночной конъюнктуры, произошедшая в начале 1970-х годов, когда общий экономический рост истощается, уступая место мировому кризису, ввергшему индустриальный мир в состояние спада, инфляции и безработицы. Категории рентабельности и рациональности, некогда вдохновлявшие поколение Лабрусса, теряют свою привлекательность. Запад открывает потаенный шарм древних времен, ностальгию о потерянном веке, о той прекрасной эпохе, что была раньше второй мировой войны и "тридцати славных лет".

Социальный протест против общества потребления, выразившийся в революционных событиях мая 1968 г., также способствовал появлению новой исторической проблематики. Общество претерпело значительные изменения в области повседневной жизни, моральных устоев, семейных отношений, социальной роли женщин. Новые исследования стремились выявить историческую глубину этих трансформаций, занимаясь вопросами функционирования семьи, места и образа ребенка, воспитательных и карательных механизмов в обществе, методов регулирования рождаемости в прошлом, истории тела и т.д. Возрожденный интерес к Средним векам и сельской, патриархальной Франции может быть увязан также с процессами урбанизации, в считанные десятилетия уничтожившими традиционный крестьянский уклад, с подъемом общественных регионального и экологического движений в 1970-е гг.

Историки "третьего поколения Анналов", получившие образование на рубеже 1940-50-х гг., начали с восприятия политической идеологии самого непримиримого сталинизма, очень популярного во Франции данного периода. Последующее разочарование в советском опыте вызвало у них неоднозначную реакцию воззрений: от полного аполитизма через умеренный левый центризм до воинствующего либерализма. В некоторых случаях идейная депрессия привела к игнорированию в исследованиях политического контекста, в других, - напротив, к избыточной политизации дискурса. Общая идейная и тематическая фрагментация сообщества историков сделала амбицию "тотальной истории" практически неосуществимой.

Однако, не имея идейного родства, именно историки 1960-1970-х гг. сделают достоянием движения "Анналов" мир медиа-бизнеса, формируя политику целого ряда журналов, исторических коллекций престижных парижских издательств, создавая программы на радио и телевидении.

Существуют разные классификации, характеризующие тематические направления "третьих Анналов". Одна из наиболее влиятельных принадлежит Г. Бурде и Э. Мартену, которые выделяют четыре структуралистских течения в истории, охвативших по существу основное историографическое производство "третьих Анналов".

Так называемое "броделевское" направление исследует глобальные структуры с медленными эволюциями, все повторяемое и банальное в истории, будь то психологическая история (статистическое исследование количества браков и рождаемости), или история тотальных социальных феноменов (концепция времени, пересекающая разные измерения, биологическая история, которая изучает реакции человека на природные принуждения - климат, инфекции).

"Мутационный" подход, ассоциируемый с исследованиями Фуко изучает стабильные состояния социальной структуры, но с акцентом на переходе от одного состояния к другому, фиксацией на прерывностях, примером чему является "сериальная история", по выражению Пьера Шоню. Она рождается под влиянием возможностей квантификации исторического материала, продемонстрированных еще в 1950-1960-х гг. школой Лабрусса, а также благодаря многообещающему потенциалу компьютера. Однако если Лабрусс, прививший французской историографии ценный навык построения фактологических таблиц и серий, стремился к разносторонней, "тотальной" реконструкции прошлого, то Фуко предпочитает глобальному синтезу фрагменты знания, институты и дискурсивные практики, утверждая понятие исторической прерывности. Здесь и проходит основной водораздел между квантитативной историей 1950-1960-х и сериальной историей 1970-х гг.

Направление непосредственно структуралистской антропологии, анализирующий в истории замкнутые целостности - ритуал, текст, документ, занятое реконструкцией всех мыслимых возможностей изучаемого материала, тесно смыкается с руслом исторической антропологии, которая, в свою очередь, не имеет четкого разграничения с поистине бездонной областью истории ментальностей.

Ряд историков взяли на вооружение статистические методы, уже послужившие триумфу французской истории в 1960-х. Перемещение этих орудий, утверждаемых некогда для определения социо-профессиональных категорий, в сферу репрезентаций, формирующих "третий уровень" сериальной истории, нередко осуществлялось почти механически, являясь не только базой успеха, но и обозначая границы истории ментальностей. Другие исследователи пытались произвести различение между социальными условиями и воображаемыми картинами мира, но часто в форме простого отражения социальной позиции. В еще одной разновидности исследовательских практик ментальности выглядят как независимые универсумы, не подчиненные никаким законам внешней детерминации. В этом случае "новый историк" довольствовался воссозданием коллективной репрезентации, не заботясь об установлении связей между ней и отображаемой реальностью, "затемняя" фон социального универсума пространством воображаемого, который помещался в перспективу "большой длительности" демографического процесса, восприятия смерти, праздника, семьи, страха и т.д.

В конце 1970-х гг. эвристическая прочность термина "ментальности", ассоциируемого с "Анналами", стала подвергаться все большей критике, достигнувшей в 1980-х гг. размаха "эпистемологического поворота".

Третья глава "Четвертые Анналы" в контексте современной историографической ситуации: "между Сциллой постмодерна и Харибдой неопозитивизма" состоит из четырех разделов и посвящена характеристике новейшего периода истории "Анналов". Несколько больший объем третьей главы и особое внимание к исследовательским практикам "четвертых Анналов" объясняется малой изученностью темы в отечественной историографии.

В первом разделе третьей главы рассматриваются направления современной рефлексии о познавательных возможностях истории и критика эпистемологических оснований движения "Анналов".

"Анналы" первого и второго поколений, так же как и предшествующая им "методическая" школа, испытывали недоверие к абстрактному философскому теоретизированию. Однако нарастающая критика, приходящая с самых разных горизонтов гуманитарного знания, от "критической философии истории" до литературоведения, дискредитировала все научные модели, ассоциируемые с "Анналами". Вникать в нюансы "эпистемологического поворота" пришлось "четвертому поколению Анналов", вынужденному отвечать на негативные отзывы, адресованные всем их предшественникам. В 1979 г., в связи с 50-летием издания знаменитого журнала, редакция сама дала толчок к ревизии устоявшихся позиций. Но если для нее "Анналы" становятся объектом спокойного историографического переосмысления "золотой легенды", то внешний мир стремится сделать движение, выходящее из фазы своего триумфа, в мишень самой беспощадной критики, призывающей отказаться от той модели научности, которая слишком некритично копировала "естественнонаучную парадигму". Тема рассказа, поднятая еще на рубеже 1960-70-х гг., постепенно превращается во влиятельный аргумент критики существующих научных моделей. Рефлексия "четвертого поколения Анналов" о познавательных возможностях истории представляет собой одновременно критику предшествующих схем исторического познания и попытку выхода из обозначенных затруднений.

"Европейская" дискуссия о режимах научности в истории усугубилась вызовом "лингвистического поворота", брошенным американскими историками-постструктуралистами. Одним из самых активных участников дискуссий о тексте и реальности со стороны французских "Анналов" становится Роже Шартье, который отстаивает принадлежность истории к социальным наукам, считая незаконной редукцию основополагающих практик социального мира к принципам, которые управляют дискурсами.

Тема рассказа и англо-американский "лингвистический поворот" усилили внимание французских историков к теоретическим проблемам исторического познания, вызвав с конца 1980-х гг. массовый интерес к научным трудам и высокие индексы цитирования нескольких мэтров, в основном французской теоретической рефлексии об истории. Благодаря этим работам обретает свои черты некоторый эпистемологический консенсус во французской историографии.

Поль Рикер убеждал отвергнуть перспективу разделения историографической операции на "сциентистское" и "субъективистское" направления, так как историк всегда вынужден балансировать между относительной объективностью и субъективностью, подразделяемой на "полезную" субъективность "Я-иследования", и "плохую" - "патетического я". Этот "контракт истины" не менялся со времен Фукидида и Геродота.

Мишель де Серто и его рефлексия об "историографической операции" представляют историческое произведение в трех измерениях: как результат породившей его социальной среды; как практику, обладающую устоявшимися методиками и теориями интерпретаций; как письмо, определенным образом созданные тексты, рассматриваемые как вполне контролируемое производство. Серто также настаивает на том, что эпистемологическое пространство, определенное историческим письмом, напряженно балансирует между наукой и вымыслом. История научилась диагностировать ложное и выявлять фальсификацию, но осталась в своей структурной неспособности достичь окончательно установленной истины о прошлом.

Социолог Жан-Клод Пассерон определяет характер всех социальных наук как исторический и обладающий собственным режимом научности, который не подлежит процедурам фальсификации, определенным К. Поппером. История социальных наук должна рассматриваться не как кумулятивное знание, но как сосуществование и преемственность многих "теоретических языков описания", которые определяют теоретическую множественность, где даже самые формализованные доказательства есть все равно акты интерпретации.

Общим знаменателем современных эпистемологических дискуссий является решимость отстаивать легитимность ремесла историка, его базовую специфику в общем режиме гуманитарных наук и искать, с учетом последних теоретических инноваций, пути его обновления.

Во втором разделе третьей главы рассматриваются методологические ориентации и научные проекты, с которыми связаны "четвертые Анналы". В 1988-1989 гг. ими был объявлен "критический поворот", призывающей к переосмыслению историографических практик и новым экспериментам в истории.

В качестве основных векторов инновации рубежа 1980-первой половины 1990-х гг. можно выделить следующие направления развития современной французской историографии.

Новая культурная история социального представлена Р. Шартье, который постулирует критическое переосмысление наследия истории ментальностей через ключевое понятие "репрезентаций". Однако проект Шартье не является ни полностью автономным, ни единственным в современной культурной истории. Сфера культурного вовлекается в общий подъем обновленной политической истории, воспринимаемая как новый способ исторического обобщения.