Осетия конца XVIII – начала XX в.: опыт исторического взаимодействия традиционного и государственно-административного управления

Несомненный интерес представляют собой дела фонда 244 (Моздокский пограничный верхний суд), наглядно демонстрирующие действия властей по применению в уголовной сфере судопроизводства общероссийских законоположений уже на первых порах административного подчинения региона.

Значительный массив источников, используемых в настоящей работе, составили опубликованные в целом ряде специальных изданий документы и материалы законодательного, актового и делопроизводственного характера. Центральное место в этом комплексе занимают документы, иллюстрирующие законодательную деятельность государства применительно к Северному Кавказу и сосредоточенные главным образом в многотомных собраниях законов Российской империи ПСЗ-I. СПб., 1649-1825. Т. I-XLV; ПСЗ-II. СПб., 1825-1881. Т. I-LV; ПСЗ-III. СПб., 1881-1913. Т. I-XXXIII., вобравших в себя и систематизировавших законодательные акты (как действующие, так и отмененные), изданные правительственными органами с 1649 до 1913 гг. Содержащиеся в них правовые документы позволяют отследить и проанализировать динамику судебно-административных преобразований на Кавказе в широком хронологическом диапазоне, выявить основные тенденции и меняющиеся со временем приоритеты в законотворческой деятельности высших эшелонов государственной власти по отношению к народам Северного Кавказа. Прежде всего это Учреждения и Положения по управлению кавказскими территориями, в разное время входившими в состав наместничеств, губерний, областей, императорские указы и рескрипты, указы и высочайше утвержденные мнения Правительствующего Сената, штатные расписания судебно-административных учреждений и пр.

Опубликованные в отдельных изданиях правовые акты, имеющие законодательную силу Законодательные акты переходного времени. 1904-1908 гг. Сборник законов, манифестов, указов Пр. Сенату, рескриптов и положений комитета министров, относящихся к преобразованию государственного строя России, с приложением алфавитного предметного указателя. СПб., 1909; Полный систематический свод узаконений, касающихся крестьян и других податных сословий, общественного их управления и обязанностей сельских и волостных должностных лиц и нижних чинов уездной полиции с присоединением нового положения о земских начальниках, городских судьях и проч. (Издание неофициальное). М., 1890; Правила об отношениях кавказского наместника. СПб., 1846; Учреждение управления Кавказского и Закавказского края. СПб., 1876; Учреждение управления Кавказского края. (Из Свода законов Российской империи. Изд. 1886 г. Т. II. Ч. 2.). СПб., 1886; Законодательные акты, касающиеся Северного Кавказа и в частности Терской области. (Сборник законов, указов Правительствующему Сенату, положений Комитета Министров, правительственных распоряжений, разъяснений Государственного Совета и Правительствующего Сената) / Сост. А.А. Кануков. Владикавказ, 1914; Исторические данные об образовании губерний, областей, градоначальств и других частей внутреннего управления империи, с указанием высших чинов этого управления в хронологическом порядке по 1 ноября 1902 г. СПб., 1902 и др., существенно дополняют источниковую базу исследования. Отдельно в этом ряду следует выделить документальные тексты, собранные и систематизированные в Актах кавказской археографической комиссии, без которых не обходится сегодня практически ни одно кавказоведческое исследование. Ценность этого издания обусловлена прежде всего разнообразием помещенных в нем материалов, среди которых - как законодательные документы, не вошедшие в официальные собрания российских законов, так и материалы, отражающие взаимоотношения между различными звеньями государственного административного аппарата (переписка между представителями российской власти, пояснительные записки, проекты по организации управления Кавказом и его отдельными областями и пр.) АКАК. Тифлис, 1866-1904. Т. I-XII..

Следует также отметить важность для настоящей работы сборников, в которых помещено значительное количество разнохарактерных документальных текстов, как официальных, так и неофициальных, извлеченных из центральных и местных архивохранилищ, специализированных библиотечных фондов, других печатных источников, представляющих в своем комплексе опыт, накопленный российской властью в поиске путей наиболее эффективного и рационального устройства Кавказа в общем пространстве Российской империи Аграрные отношения у народов Северного Кавказа в российской политике XVIII - начала XX века. Архивные материалы и научные исследования / Составитель и автор предисловия П.А. Кузьминов. - В 2-х т. Нальчик, 2006. Т. I; Документальная история образования многонационального государства Российского. - В 4-х кн. Кн. 1. Россия и Северный Кавказ в XVI-XIX веках / Под ред. Г.Л. Бондаревского и Г.Н. Колбая. М., 1998; Кавказ и Российская империя: проекты, идеи, иллюзии и реальность. Начало XIX - начало XX вв.: Сборник документов и материалов / Сост. А.Я. Гордин и др. СПб., 2005..

То, каким образом в действительности происходили эти процессы, с чем приходилось на месте сталкиваться представителям российской администрации разного уровня, какие выдвигались планы и соображения по поводу оптимизации общей стратегии управления северокавказскими народами и конкретных тактических мероприятий, можно понять из отчетов разных лет, подготовленных региональной администрацией высшего и среднего звена См.: Отчеты (до 1905 г. Всеподданнейшие отчеты) Начальника Терской области и Наказного атамана Терского казачьего войска о состоянии области и войска за 1891-1913 гг. Владикавказ, 1892-1914; Отчет по Главному управлению наместника Кавказского за 1-е десятилетие управления Кавказским и Закавказским краем его императорским высочеством великим князем Михаилом Николаевичем. 6 декабря 1862 - 6 декабря 1872. Тифлис, 1873; Отчет по управлению Кавказским краем за 1846, 1847 и 1848 годы. Тифлис, 1849; Всеподданнейшая записка Командующего войсками Кавказского военного округа и Войскового Наказного Атамана Кавказских казачьих войск по управлению округом с 1882 по 1890 г. СПб., 1890; Всеподданнейший отчет за пятилетие управления Кавказом генерал-адъютанта графа Воронцова-Дашкова. СПб., 1910; Всеподданнейший отчет за восемь лет управления Кавказом генерал-адъютанта графа Воронцова-Дашкова. СПб., 1913; Всеподданнейший отчет главнокомандующего Кавказскою Армиею по военно-народному управлению за 1863-1869 гг. СПб., 1870.. Используемый в работе отчетный материал не только содержит сведения по различным аспектам управления, но дает также представление о личностных установках того или иного руководителя, определяющих в целом методы и стиль руководства, позволяет оценить эффективность проводимых преобразований с точки зрения властей, увидеть события и возникающие в ходе управленческой деятельности проблемы глазами самих администраторов.

Существенно расширяют документальную основу исследования специальные издания, вобравшие в себя обширный комплекс источников, отражающих разные этапы истории Осетии Материалы по истории Осетии (XVIII век): Сборник документов / Сост. Г.А. Кокиев. Орджоникидзе, 1933. Т. I; Материалы по истории осетинского народа: Сборник документов по истории завоевания осетин русским царизмом / Сост. В.С. Гальцев. Орджоникидзе, 1942. Т. II; Материалы по истории Осетии: Сборник документов, относящихся к периоду от 1868 до 1904 г. / Сост. Д.А. Дзагуров. Дзауджикау, 1950. Т. III; Русско-осетинские отношения в XVIII в.: Сборник документов в 2-х т. / Сост. М.М. Блиев. Т. I. 1742-1762 гг. Орджоникидзе, 1976; Т. II. 1764-1784 гг. Орджоникидзе, 1984.. Для нашего исследования несомненный интерес представляют постановления сельских сходов, практика созыва которых была введена областной администрацией в начале 70-х гг. XIX в. на основании «Положения о сельских (аульных) обществах, их общественном управлении и о повинностях государственных и общественных в горском населении Терской области». Эти материалы касаются не только конкретных мероприятий по реализации отдельных пунктов Положения в общинной среде, но и свидетельствуют о степени и направленности рефлексии общинников на те или иные административные новации, внедряемые в общественный быт осетинского села.

Ценные сведения о правовой регламентации социальной жизни осетин в таких ее важных сферах, как сословные, имущественные, семейно-брачные отношения, наследование, взимание повинностей, регулирование споров и пр., дают записи адатов, собранных и систематизированных в известном труде Ф.И. Леонтовича «Адаты кавказских горцев» Леонтович Ф.И. Адаты кавказских горцев. - В 2-х т. Одесса, 1882-1883.. Не меньшее значение имеют и наблюдения путешественников См.: Осетины глазами русских и иностранных путешественников (XIII - XIX вв.) / Составление, вводная статья и примечания Б.А. Калоева. Орджоникидзе, 1967., которые являются достаточно репрезентативным источником для реконструкции социальной организации и системы общественного самоуправления ряда северокавказских народов, в том числе и осетин. Репрезентативность этих сведений, особенно ранних, появившихся в конце XVIII - первые десятилетия XIX вв., объясняется прежде всего их фактографической тщательностью, зафиксировавшей наиболее существенные характеристики повседневного общественного быта горцев, не затронутого внешним «инокультурным» воздействием. Устный характер трансляции обычно-правовых норм и отсутствие письменности у осетин делает этот комплекс источников одним из наиболее информативных для выводов относительно системы общественной власти и роли в ней отдельных властно-управленческих институтов.

С начала 50-х гг. XIX в. в периодических изданиях и тематических сборниках (Терские ведомости, Кавказ, Терский календарь, Сборник сведений о кавказских горцах, Сборник сведений о Кавказе, Известия Кавказского отдела Императорского русского географического общества, Кавказский сборник и др.) появляются этнографические очерки, привлеченные в настоящем исследовании в качестве дополнительных источников См., например: Берзенов Н. Из записок об Осетии // Кавказ. 1852. № 67; Вертепов А.Г. В горах Осетии // ТВ. 1900. №№ 38-40, 42, 44, 45, 48, 50-52; Гаврилов П.А. Устройство поземельного быта у горских племен Северного Кавказа // ССКГ. 1869. Вып. II. С. 1-78; Гатуев А. Об искоренении суеверных и разорительных обычаев в Осетии // ТВ. 1881. № 36; Дигорон. Из селения Христиановского // ТВ. 1881. № 11; Тхостов И. Заметки о тагаурцах // ТВ. 1869. № 28; Шанаев Д. Присяга по обычному праву осетин // ССКГ. Тифлис, 1873. Вып. 7. С. 12-20; Хетагуров К. Особа (этнографический очерк) // Хетагуров К.Л. Полн. собр. соч. в 5-ти т. Владикавказ, 2000. Т. IV. С. 313-374 и др.. Значимость этих работ, содержащих обилие фактических сведений фольклорно-этнографического, исторического, статистического, хозяйственно-экономического характера, объясняется самой природой общественной мысли как особого социального феномена, отражающей действительность в современных ей категориях, которые сами по себе суть историчны. Ярким представителем северокавказской интеллигенции стал К.Л. Хетагуров, в публицистике которого одной из доминантных оказалась тема столкновения двух полярно различающихся миров, путей оптимизации взаимоотношений государства и традиционного общества Хетагуров К. Горский словесный суд // Хетагуров К.Л. Полн. собр. соч. в 5-ти т. Владикавказ, 2000. Т. IV. С. 220-221; его же. Накануне // Там же. С. 88-114; его же. Неурядицы Северного Кавказа // Там же. С. 131-159; его же. Общественный приговор // Там же. С. 7-16 и др..

Таким образом, разнообразие используемой источниковой базы дает возможность добиться более детальной исторической реконструкции за счет получения данных об одном и том же явлении из разных источников и под разными углами зрения, детализировать общее представление о судебно-административных и хозяйственно-экономических преобразованиях, проводимых правительством в северокавказском регионе, проследить за ходом тех или иных государственных мероприятий в их динамике, показав обусловленность конкретных шагов администраций разных иерархических уровней не только необходимостью решения местных, подчас острых, проблем управления краем, но и общегосударственными интересами, уточнить некоторые хронологические вехи в процессе политико-административного освоения Северного Кавказа, определить роль Осетии в административных планах российского правительства.

Методология и методика исследования. Методологическую основу диссертации составляют теоретические достижения современного обществознания по отдельным направлениям представленного исследования. Данные историографии позволяют сделать вывод о том, что уже ко времени присоединения к России у народов Северного Кавказа сложилась самобытная политическая культура со своей системой самоуправления, в которой реализовывались основные функции общественной власти - исполнительная, нормотворческая и судебная. Исследования, касающиеся осетинской сельской общины, свидетельствуют о хозяйственно-политической самодостаточности этого социального организма, имеющего собственные органы осуществления управленческих функций. Специальные труды, посвященные изучению генезиса российского административного аппарата на Северном Кавказе, дают представление о его региональной специфике. В теории власти разрабатывается типологическая характеристика традиционной власти и предлагается категориальный аппарат, используемый в настоящей работе.

Цель исследования диктует необходимость признания государственно-административной и традиционной управленческих моделей как самостоятельных и равнозначных исследовательских объектов. Многокомпонентность обозначенного предмета исследования настоятельно требует применения комплексного подхода, позволяющего рассматривать каждый из агентов взаимодействия в виде сложно организованных, многоуровневых, иерархически выстроенных систем, состоящих из взаимосвязанных и взаимодетерминированных элементов, в свою очередь характеризующихся функциональной сопряженностью.

Как уже указывалось, государственно-административный бюрократический аппарат, сложившийся в рамках российской государственности, изучен достаточно полно, чего нельзя сказать относительно системы управления, функционировавшей в традиционных горских обществах Северного Кавказа. В связи с этим возникает необходимость в скрупулезном и детальном описании и анализе качественных характеристик традиционной системы самоуправления, выявлении неких универсальных институирующих закономерностей их функционирования, обусловливающих жизнеспособность всего социума. В целом же динамизм же традиционных систем управления определяется не только их взаимоотношениями с внешними объектами и развитием в пространственно-временном диапазоне, но и взаимодействием составляющих их элементов, изменением их свойств и функций в зависимости от иерархического положения и степени структурной упорядоченности. Иначе говоря, речь должна идти о вариативности отношений власти и принципах ее организации, обусловленной конкретным социальным контекстом.

Адекватному рассмотрению обозначенных процессов способствует использование такого эпистемологического инструмента познания, как системный подход, позволяющий прежде всего дать достоверное изображение каждого из объектов исследования во внутреннем единстве и взаимообусловленности составляющих их единиц. Реализация именно такого подхода к изучению исторического взаимодействия различных управленческих систем возможна на основе междисциплинарного синтеза и привлечения категориального аппарата нескольких обществоведческих дисциплин: истории, этнографии, правоведения, политологии, социальной антропологии, этнопсихологии и т.п.

Среди других необходимых исследовательских методов следует назвать историко-этнографический, сравнительный, описательный, функциональный, структурно-типологический и метод восхождения от конкретного к абстрактному, а также ряд специальных исторических методов исследования, среди которых особо подчеркнем значимость разрабатываемого в ходе настоящей работы описательного микроанализа, необходимого при изучении традиционной системы самоуправления. Его использование перспективно, поскольку предполагает глубину осмысления уже известных явлений и предметов и дает возможность обнаружить важные детали и нюансы, ускользающие при более широком взгляде, дополняя и детализируя общую картину, получаемую при сравнительном макроанализе, и объясняющие качественное состояние объекта исследования.

Исходя из этого можно сформулировать основные направления исследования: общетеоретическое и методологическое. Первый аспект предполагает дополнить имеющиеся теоретические представления о традиционных системах самоуправления и самоорганизации народов Центрального Кавказа; другой - дает возможность апробации метода описательного микроанализа при изучении механизмов функционирования традиционной общественной власти в горском социуме.

Принцип историзма в изучении разнообразных явлений общественной жизни предполагает их освещение в контексте конкретных исторических реалий, определяющих темпы и направленность дальнейшего развития. Исходя из этого, вовлечение Осетии в сферу административно-политического влияния Российской империи рассматривается в диссертации на фоне правительственных мероприятий по утверждению административного аппарата на Северном Кавказе в целом, отвечающих задачам складывания и укрепления единого полиэтничного государства.

Новизна и научная значимость исследования определяется прежде всего его интегративным характером, позволившим поставить комплексную исследовательскую задачу и решать ее на основе междисциплинарного синтеза. Таким образом, данная работа является первым специальным исследованием, обобщающим исторический опыт взаимодействия традиционной и государственно-административной систем управления, рассмотренным на примере Осетии в ходе ее включения в территориально-административную и политико-правовую системы Российской империи.

Впервые в отечественной историографии сложившаяся в Осетии традиционная система общественного самоуправления становится самостоятельным объектом изучения, который рассматривается как сложно организованная, многоуровневая, многокомпонентная, иерархически выстроенная система, характеризуемая внутренним динамизмом. В результате определены универсальные институирующие принципы самоорганизации осетинского социума, показана социальная символика патриархальных институтов самоуправления, обозначены основные качественные свойства общественной власти, ее функциональная амбивалентность и обусловленность конкретным социальным контекстом.

Впервые история включения Осетии в территориально-административное и судебно-правовое пространство Российской империи представлена в широком хронологическом диапазоне, что позволяет составить целостное представление о едином процессе утверждения государственной системы управления в регионе.

Собран широкий круг исторических источников, значительная часть которых вводится в научный оборот впервые. С их помощью осуществлена реконструкция административных практик правительства по формированию нового социального порядка в горской общинной среде, уточнены некоторые хронологические позиции и обстоятельства учреждения государственных управленческих институтов в регионе.

В ходе работы над диссертацией на конкретно-историческом материале апробированы перспективные методики исторического исследования.

На примере Осетии выявлена специфика взаимодействия традиционной и государственно-административной управленческих систем, происходившего в ходе адаптации горского социума к внешним трансформирующим воздействиям. В результате в диссертации представлен опыт концептуализации проблемы взаимодействия различных социокультурных систем во властно-управленческой сфере.

Практическая значимость исследования. Материалы исследования используются в учебном процессе Северо-Осетинского государственного университета им. К.Л. Хетагурова в рамках спецкурса «Традиционное самоуправление у осетин», читаемого нами на юридическом факультете. Кроме того, данные исследования могут быть привлечены в преподавательской практике при подготовке лекционных курсов по отечественной истории, истории Северного Кавказа и Осетии, истории отечественного государства и права, этнографии народов Кавказа и т.п. Материалы диссертации могут быть использованы как в обобщающих, так и специальных трудах, касающихся проблем власти и управления в общероссийском и региональных контекстах. Данные, полученные в ходе исследования, могут представлять интерес не только для высшей школы, но и для соответствующих государственных структур, отвечающих за проведение национальной политики в регионе.

Основные положения, выносимые на защиту.

1. Особенности социально-экономического и политического развития Осетии конца XVIII в. - первой трети XIX вв. были предопределены сложным комплексом природно-географических, хозяйственно-экономических и социокультурных факторов, обусловивших пережиточность существования и особую роль в общественной жизни осетин родственных и территориально-соседских объединений. И фамильно-патронимические связи, и соседско-общинные отношения несли значимую социально-идеологическую нагрузку, дополняя друг друга в той мере, какую предполагал конкретный социальный контекст.

2. Специфика и сущностные особенности социальной организации и сословной структуры осетинского общества являлись основой складывания властных отношений потестарно-политического характера. По ряду признаков осетинские общества конца XVIII - начала XIX в. представляли собой традиционные политические системы, функции власти в которых реализовывались разветвленной сетью патриархальных властно-управленческих институтов. Их наличие делало осетинскую сельскую общину самоуправляющейся хозяйственно-территориальной социальной единицей. В институтах самоуправления - народных собраниях, институте старейшин и посредническом суде - реализовывались базовые функции общественной власти (исполнительные, нормотворческие и судебные), ориентированной на поддержание баланса гражданско-правовых статусов членов коллектива как залога целостности и устойчивости социальной системы и ее отдельных элементов.

3. Общие механизмы и институты регулирования социально-правовых аспектов жизнедеятельности объединяли разные осетинские общества в едином политико-правовом пространстве. Универсальные принципы самоуправления, на которых базировалась деятельность патриархальных властно-управленческих институтов (коллегиальность, демократизм, внесословность) имели социоорганизующий характер, а принцип старшинства выступал в качестве основы всей системы социальных связей и отношений у осетин в исследуемый период.

4. Объем и степень внутренней организованности структурных единиц осетинского социума коррелировал с иерархией властных отношений, по-разному проявляющихся на каждом уровне социальной системы. Функциональная амбивалентность власти являлась следствием институциональной неоформленности ее структурных аспектов, при которой исполнительные, нормотворческие и судебные функции зачастую выполнялись одним и тем же институтом. В целом же пространство общественной власти было очерчено позициями дихотомии «единоначалие - коллективное управление». Другим универсальным социальным свойством традиционной власти был ее неформализованный, «иррациональный» характер, обусловивший персонификацию ее отдельных аспектов. Сама же власть как авторитетно-властное полномочие трактовалась в терминах межличностных отношений, построенных на признании авторитета старшего.

5. Утверждение российского государственно-административного аппарата в Осетии отвечало генеральной линии внутренней политики государства на Кавказе в целом, подразумевавшей включение его территории в состав империи в качестве административной единицы и в главных своих тенденциях ориентированной на постепенное нивелирование этнокультурных и социально-политических различий в едином имперском социальном и культурном пространстве. Стремление к этой цели определяло и конкретные методы ее достижения, укладывавшиеся в рамки чередующихся регионалистских и централистских стратегий, обусловленных региональной и общероссийской внутриполитической конъюнктурой. Мероприятия по организации управления Осетией соотносились с основными этапами становления государственно-административного аппарата в крае.

6. Начавшись с верхних этажей управленческой иерархии, становление в регионе административного аппарата завершилось созданием низовых управленческих структур на уровне села. Формирование их как части государственно-административной системы отвечало логике развития всякой формальной организации и строилось на унифицированных принципах рационализации и бюрократизации управления с выстраиванием отношений надличностной зависимости и приоритетом в общественной практике казенных, надобщинных интересов.

7. Взаимодействие традиционного и государственно-административного управления в Осетии в течение исследуемого периода шло в широком диапазоне: от эпизодических контактов, имевших место на первых этапах внедрения в Осетии российской судебно-административной системы, до реорганизации по общегосударственному административному образцу традиционного жизнеустройства осетин, оформившегося в общих чертах уже к 80-м гг. XIX в. Однако обезличенность, рационализм, формализм, на которых основывалось государственное управление, неизбежно вступали в открытое противоречие с патримониальными традициями местного самоуправления, обусловливая неравноправное взаимодействие различных по своей социальной природе управленческих систем, в результате которого на местную почву были перенесены административные принципы, свойственные государственной политической культуре.

8. Одновременно с «навязыванием» доминирующей модели социальных отношений на уровне сельской общины происходила легализация некоторых внешних элементов традиционного самоуправления, избирательно используемых властью для повышения уровня собственной легитимности.

Апробация работы. Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на совместном заседании кафедры истории и кафедры культурологии Центра социально-гуманитарного образования Северо-Осетинского государственного университета им. К.Л. Хетагурова. Результаты работы представлялись на научных конференциях различного уровня: международных (Пятигорск, 2007; Тбилиси, 2007; Москва, 2009; Владикавказ, 2009), всероссийских и межрегиональных (Омск, 2003; Махачкала, 2003; Санкт-Петербург, 2003; Саранск, 2007; Владикавказ, 2006, 2008, 2009; Адлер, 2008; Ростов-на-Дону, 2009; Оренбург, 2009).

Основные положения диссертации отражены в монографиях и серии статей (общим объемом около 70 п.л.), семь из которых опубликованы в рецензируемых научных изданиях, рекомендованных ВАК РФ.

СТРУКТУРА И ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Структура диссертации определена конкретными задачами исследования. Работа состоит из введения, двух частей, включающих по две главы, каждая из которых разбита на параграфы, заключения, снабжена списком использованных источников и литературы и списком сокращений.

Во введении аргументируется актуальность исследуемой проблемы, характеризуются объект и предмет исследования. На основании анализа степени разработанности темы в отечественной историографии формулируются основные цели и задачи диссертационного исследования, определяются его территориальные и хронологические границы. Здесь же охарактеризована источниковая база исследования, представлена его методологическая основа и научно-методический инструментарий, а также научная новизна и практическая значимость.

В первой части диссертации «Традиционное осетинское общество в дореформенный период: социальная организация и опыт самоуправления» показана социальная структура и сословная стратификация дореформенного осетинского общества, рассмотрена целостная система патриархальных институтов общественной власти, показаны их роль и значение в общественном быту, дан анализ обычно-правовой организации социальной жизни осетинской сельской общины. Особое внимание уделяется системе традиционной власти у осетин и обосновывается обусловленность ее организационных форм социальным контекстом.

Первая глава «Социальная структура и сословно-статусная стратификация осетинского общества» посвящена изучению структурных единиц традиционного осетинского социума, представленных семейно-родственными и территориально-соседскими объединениями, и анализу иерархической системы сословий и гражданско-правовых статусов, определяющих групповые и индивидуальные позиции в социальном взаимодействии.

Осетинское общество дореформенного периода отличала пережиточность патриархальных форм социальной организации, которая объяснялась как хозяйственно-экономической целесообразностью, так и устойчивостью внутренних связей и отношений на межличностном и межгрупповом уровнях. Основными акторами социального действия выступали родственные и территориально-родственные союзы, составлявшие сложную многоуровневую систему. Высокая степень значимости в общественной практике горских обществ Центрального Кавказа семейно-родственных объединений и то обстоятельство, что функционировавшие в семейной общине основные механизмы регулирования процесса производства-потребления экстраполировались на более сложные уровни общественной системы, потребовали отдельного рассмотрения соответствующего историографического дискурса. Его анализ свидетельствует о неоднозначности типологических оценок минимальных родственных союзов, что, очевидно, следует понимать как отражение реального разнообразия форм семейной организации, с одной стороны, и изменяющихся в течение всего XIX в. социально-исторических условий их бытования - с другой. В диссертации высказывается мнение в поддержку взгляда на семейную общину как доминирующую форму семейно-родственной организации у осетин, существующую в течение всего XIX в. в силу действия прежде всего хозяйственно-экономических факторов.

Семейные общины как минимальные экономически единые родственные коллективы представляли низовую ступень в иерархии родственных союзов, входя в более широкие объединения патронимического типа, в свою очередь участвовавшие в формировании фамилий. Кроме того, существовали и крупные фамильные союзы. Разрастание и усложнение структуры родственных коллективов вело к повышению роли и социальной значимости представлений об общности происхождения как мощного объединяющего начала, замещавшего минимизируемые либо вовсе отсутствовавшие хозяйственно-экономические связи.

Сложившаяся структура осетинского общества была детерминирована не только кровнородственными отношениями, но обусловливалась также экономическими и территориально-географическими факторами, которые имели различную степень значимости на разных уровнях социальной организации. Линии родственных и общинных связей развивались здесь относительно самостоятельно, хотя и в тесном взаимопроникновении. Ярким выражением территориально-родственного принципа в организации хозяйственно-экономического и общественного быта у осетин являлась сельская (территориально-соседская) община Скитский Б.В. Остатки феодализма в земельных отношениях в нагорной полосе Северной Осетии в пореформенный период // ИСОНИИ. Орджоникидзе, 1956. Т. XVIII; Магометов А.Х. Культура и быт осетинского крестьянства. Историко-этнографический очерк. Орджоникидзе, 1963; Гаглойти З.Д. Очерки по этнографии осетин.. Она представляла собой сложное социальное образование, состоявшее из кровнородственных и территориально-соседских объединений, которые различались по количеству членов и по отношению к собственности. При этом принцип коллективного землепользования, по которому община выступала верховным собственником пастбищных земель как основы жизнеобеспечения всего коллектива, существенно ограничивал в правах собственности различные единицы, составлявшие общину.

Несколько сельских общин, объединявшихся в интересах землепользования или обороны, входили в более широкие территориальные союзы, которые, в отличие от отдельных сельских общин, отличались отсутствием экономического единства.

Физико-географические условия во многом предопределили появление в Осетии крупных территориальных образований - обществ: Алагирского, Куртатинского, Тагаурского и Дигорского. Сплочению составлявших их союзов сельских общин способствовала общность хозяйственно-политических интересов, а отсутствие экономической основы единения повышало консолидирующую роль факторов духовно-практического свойства. Осетинские общества представляли собой самодостаточные территориально-политические объединения гражданских общин и различались по уровню социально-экономического развития, что обусловливало различную степень значимости общинной земельной собственности, которая к середине XIX в. в ряде случаев уступила доминирующее положение в иерархии общесельских, фамильных и семейных прав на землю подворной форме землевладения.

Сложность сословной структуры осетинского социума определялась разнообразием в формах и степени зависимости крестьян-общинников от местной социальной элиты. Но общие особенности феодализации, выразившиеся в отсутствии полного аллода и крупного поместного хозяйства, личной свободе экономически зависимого крестьянства и наличии многочисленного слоя свободных общинников, владевших наследственными землями Бзаров Р.С. Три осетинских общества. С. 55., обусловили в целом довольно слабую степень имущественной и социально-правовой дифференциации в каждом из обществ Осетии, обозначившуюся в обязательности гражданско-правовых норм для каждого члена общины и «демократическом» равноправии большинства ее представителей. Способствовало этому также и одновременное функционирование различных форм земельной собственности, определяемой в зависимости от назначения участков, когда земельными собственниками могли выступать как знатные фамилии, так и родственные объединения экономически зависимых арендаторов-фарсаглагов и владевших наследственными участками свободных общинников.

В целом сословно-статусная иерархия в разных осетинских обществах прямо соотносилась со степенью развития феодальных отношений в каждом из них: чем интенсивнее шли процессы «реформирования» традиционной системы регулирования общественно-экономических отношений, тем ярче были обозначены сословные ограничения и четче выражались экономические критерии для определения социального статуса индивида; с другой стороны, замедленные темпы феодализации оставляли место для функционирования в социуме архаических традиционных норм, определявших сословно-статусные границы. Социальная стратификация основывалась, скорее, на гражданско-правовых статусах и степени личной свободы, а мощным социальным ресурсом, обеспечивающим высокое общественное положение, являлось авторитетно-властное полномочие.

Во второй главе «Система самоуправления и правовые основы социальной жизни осетин» реконструируется целостная система общественной власти и анализируются социальные функции патриархальных институтов самоуправления.

Уже к концу XVIII в. (времени активизации политики России на Центральном Кавказе) здесь сформировались достаточно зрелые формы политической самоорганизации социальных единиц, что выразилось в своеобразных формах общественного устройства и управления. Собственная система руководящих и контролирующих органов, в которых осуществлялись основные функции общественной власти ? нормотворческие, исполнительные и судебные, ? делала осетинскую сельскую общину самоуправляемой хозяйственно-территориальной единицей социума. Основными регуляторами жизнедеятельности общины являлись народное собрание (ныхас), институт старейшин и посреднический суд. Каждый из этих институтов отличала иерархическая преемственность властных функций, однако характер и объем закрепленных за ними полномочий не были строго регламентированы и варьировали соответственно сложности социальных единиц.

Главная роль в организации всех сторон жизнедеятельности осетинской сельской общины принадлежала народному собранию (ныхасу), который исполнял важнейшие функции общественной власти: хозяйственно-распорядительные, регулятивные, контролирующие. Система народных собраний была многоуровневая - от квартально-фамильных и общесельских до верховного ныхаса, представлявшего интересы целого общества. Различные уровни народных собраний отличались кругом решаемых на них проблем и степенью влияния на жизнь общины в целом См.: Чиковани Г.Д. Осетинский ныхас.. В компетенцию ныхаса входили разнообразные вопросы внутренней жизни общины и ее взаимоотношений с соседями: хозяйственно-административные и правовые, судебные (если они касались экономических интересов всего коллектива как единого хозяйственного организма Чиковани Г.Д. Указ соч.; Магометов А.Х. Указ. соч.; его же. Общественный строй и быт осетин (XVIII - XIX вв.). Орджоникидзе, 1974.), политические, в решении которых община выступала как отдельная социально-политическая общность.

Важнейшими прерогативами ныхаса были преимущественно нормотворческие и регулятивно-контролирующие. Объективно нормотворчество расширяло основные полномочия ныхаса как проводника обычного права и обусловливалось потребностями социума в сохранении баланса в производственно-потребительской сфере. Регулятивные функции ныхаса объяснялись необходимостью пресечения действий деструктивных факторов, угрожавших равновесному существованию всей общественной системы, и именно ныхас осуществлял контролирующие функции общественной власти, ориентированной на поддержание оптимальных условий для нормального функционирования социального организма.

Приоритеты в деятельности сельского ныхаса отдавались социальным связям и отношениям, свидетельствовавшим о такой целостности коллектива, которая возникла и поддерживалась на иной, нежели кровнородственная, основе. Представляя интересы социальной структуры более высокого порядка, чем любое кровнородственное объединение, сельский ныхас играл важную роль в консолидации соседской общности, обеспечивая каждому ее члену чувство принадлежности одному коллективу и причастности общим интересам вне зависимости как от гражданско-правового статуса и экономического положения в самой общине, так и от конкретных семейно-родственных связей. Поэтому консолидирующие функции ныхаса приобретали значение социоорганизующих.

Одной из ярких качественных характеристик ныхаса являлся т.н. демократизм Леонтович Ф.И. Указ. соч. Вып. II. С. 237; Броневский С. Указ. соч. Ч. II. С. 40.. Однако та форма «демократического» правления, которая была представлена ныхасом, вовсе не означала равенства его членов. Демократизм, скорее, заключался в обеспечении каждому члену коллектива гарантию участия в хозяйственной жизни, что не подразумевало равенства в форме участия в народном собрании. Равенство было невозможно в условиях возрастной иерархии, жестко очерчивавшей привилегии старших, и заключалось, скорее, в праве подавать совещательный голос. Безусловность соблюдения «демократического» представительства сдерживала сословно-статусную дифференциацию, обеспечивая народному собранию характер не просто «демократического», но «внесословного» органа. Внесословность ныхаса трактовалась в понятиях обычного права и объяснялась обязательностью соблюдения гражданско-правовых норм каждым членом общины вне зависимости от его сословной принадлежности.

Зримый демократизм, сочетавшийся с обязательностью исполнения решений, принятых народным собранием, принципы коллегиальности в его формировании, компетентность практически во всех областях общинной жизни и, наконец, «внесословность», ярче всего отразившая значимость архаического общинного начала в структуре самоуправления, являлись основными чертами осетинского ныхаса. По существу в нем были зафиксированы, углублены и расширены регулирующие и контролирующие функции общественной власти. С другой стороны, ныхас был существенным противовесом, сдерживавшим авторитарные тенденции в руководстве деятельностью общины.

Не менее важным звеном в системе общественной саморегуляции был институт старейшин, возглавлявших родственные и территориально-родственные союзы См.: Магометов А.Х. Указ. соч.; Ванеев З.Н. Указ. соч.. Если ныхас представлял собой коллективный орган, осуществлявший преимущественно нормотворческую инициативу, то за институтом старейшин были закреплены главным образом исполнительные и распорядительные функции общественной власти. Однако объем прав и обязанностей каждого из этих институтов не был жестко регламентирован, будучи внутренним делом коллектива, и пределы влияния старейшин определялись ситуативным контекстом. Иерархия института старейшин соотносилась с иерархией семейно-родственной организации; с разрастанием и усложнением родственных коллективов распорядительные функции старейшин несколько ослабевали за счет сужения сферы их компетенции, ограниченной преимущественно хозяйственно-бытовой и морально-идеологической тематикой. Вопросы, касавшиеся самих основ единства родственных союзов и в равной степени затрагивавшие интересы всех их членов, рассматривались как наиболее важные, и их решение отводилось уже патронимическим ныхасам или советам старейшин фамилии Там же. С. 32.. Таким образом, институционализация принципов коллегиальности в организации хозяйственно-практической деятельности коллектива вела к заметному ослаблению авторитарных начал в управлении этими процессами. На общесельском уровне руководящие прерогативы практически полностью отошли от старейшин к сельскому ныхасу; за старейшинами же оставались представительские и распорядительные функции и частично функции контроля за исполнением принятых на ныхасе постановлений. В сельской общине полномочия старейшин проявлялись главным образом в их действительном влиянии на общественное мнение, которое само по себе играло роль важного фактора установления социального порядка. Реальное же значение в практических аспектах жизнедеятельности общины приобретало народное собрание.

Универсальным принципом упорядочения социальной жизни оставался принцип старшинства. Сопряженное с немалым моральным авторитетом, старшинство обеспечивало, с одной стороны, главенство в коллективе, а с другой - было залогом эффективного руководства всей его хозяйственно-практической деятельностью. Вне зависимости от степени сложности социальной единицы фигура старшего символизировала власть обычного права, и в его лице персонифицировались традиционные нормы общежития. Неформализованное почитание старшего становилось необходимым и обязательным атрибутом подчинения, основой того социального порядка, при котором только и возможно было сохранение общественного равновесия. Социальные функции старшинства, сопряженного с персонифицированным авторитетом, заключались в идеологическом обеспечении гарантий стабильности в процессе простого воспроизводства устоявшихся семейно-общественных форм и повседневных практик.

Судебные функции общественной власти осуществлялись посредническим судом, предназначенным для урегулирования личных взаимоотношений в сфере частных имущественных интересов Леонтович Ф.И. Указ. соч. Вып. II. С.257-258.. Деятельность суда строилась на принципе «объективной ответственности» Ладыженский А.М. Очерки социальной эмбриологии (внутриродовое и междуродовое право кавказских горцев) // Научная мысль Кавказа. Северо-Кавказский науч. центр высш. школы. 1997. № 2. С. 85., когда совершенное правонарушение наносило материальный или физический ущерб. Особое значение в судопроизводстве у осетин имела очистительная присяга, прекращающая юридические действия, когда у тяжущихся сторон бывали исчерпаны все средства для подтверждения своей правоты Шанаев Д. Присяга по обычному праву осетин // ССКГ. Тифлис, 1873. Вып. 7. С. 12-20.. Решения суда основывались на обычном праве, но если предшествующий опыт не давал аналогий, возникал прецедент, который рассматривался в виде частного случая традиционной нормы, что таким образом придавало ему циклический характер Леонтович Ф.И. Указ. соч. Вып.I. С.7-8.. Социальная функция института посреднического суда заключалась в поддержании баланса в гражданско-правовых статусах членов общины: будучи защитником гражданских прав общинников, суд принимал решения, имевшие примирительный характер и направленные главным образом на сохранение мирных отношений внутри общности.

Степень социальной дифференциации накладывала свой отпечаток и на властно-управленческие отношения, хотя и не затрагивая их сущностных аспектов. Пронизывая традиционную повседневность во всех ее проявлениях, власть являлась важнейшим средством ее конституирования, а вся система властных отношений выстраивалась на универсальных социоорганизующих принципах, определяющих деятельность институтов самоуправления. Одним из наиболее значимых в социальной жизни осетин был принцип коллегиальности, обусловивший т.н. «демократическую» внесословность института народных собраний. Проявляясь лишь в некоторой степени в семейной общине в форме семейного совета, в более сложных социальных образованиях принцип коллективизма выступал уже в качестве институирующего: авторитарное единоначалие главы семейной общины практически уступило место демократическому принципу формирования коллективного органа управления - народного собрания.

Не менее весомым был и принцип старшинства. Старшинство (возрастное, статусное, экономическое), опиравшееся на авторитет (личностный, приписываемый традицией, позиционный), было необходимым и достаточным условием осуществления властных полномочий на разных социальных уровнях. Почитание старших было не только морально-этической категорией, но лежало в основе всей системы социальной организации у осетин, что в известной мере отличало их от других народов региона (к примеру, адыгов Северо-Западного Кавказа, у которых старшинство как социальная категория было затушевано и выполняло вторичные функции Панеш Э.Х. Традиции в политической культуре народов Северо-Западного Кавказа. С. 27.). Старшие члены коллектива персонифицировали социальный опыт поколений, который сам по себе являлся залогом не только стабильного существования общности, но и шире - ее выживания.

Наиболее адекватным инструментом реализации разнообразных функций общественной власти являлось обычное право (адат), обеспечивавшее необходимый социальный контроль. Записи адатов осетин фиксируют сложную систему правоотношений (межсословных, межстатусных, межличностных), регулируемых соответственно гражданскому статусу субъекта права. Особенностью традиционных юридических систем являлась неразделенность правовых норм, регулирующих санкции за правонарушения в сфере гражданско-правовых и уголовно-правовых отношений, о чем свидетельствует единая система наказаний, базовым компонентом которой были композиционные выплаты.

Наряду с чертами глубокой архаичности осетинского обычного права (множественность и вариативность обычно-правовых норм, применяемых в разрешении аналогичных правовых ситуаций, неразделенность ответственности за гражданские и уголовные преступления, отсутствие понятия индивидуальной вины наряду с актуализацией в традиционном правосознании кровнородственных связей и т.д.) обнаруживаются признаки его эволюции, отмечаемые в имущественно-правовой сфере.

Объем и степень внутренней организованности структурных единиц осетинского социума коррелировал с иерархией властных отношений, разные аспекты которых в той или иной мере проявлялись на каждом уровне социальной системы. В целом же пространство традиционной власти было очерчено позициями дихотомии «единоначалие - коллективное управление»: в низовых звеньях социальной системы утверждалась авторитарная власть главы семейно-родственного коллектива, усложнение социальных единиц вело к возрастанию роли и социальной значимости коллективных начал в управлении, наиболее полно представленных в институте народных собраний. Сдерживая разнонаправленные интересы независимых хозяйственно-экономических групп единого социума, общественная власть преодолевала его фрагментарность, консолидируя отдельные социальные единицы в некую целостность и выполняя таким образом роль стабилизатора общественных отношений.

Вторая часть диссертации «Взаимодействие традиционной и государственно-административной систем управления в Осетии (конец XVIII - начало XX в.)» посвящена исследованию сложного комплекса вопросов, связанных с вовлечением Осетии в орбиту административного и политико-правового влияния Российского государства в ходе учреждения и развития на Северном Кавказе государственно-административного аппарата с последней четверти XVIII до начала XX в. и возникшего

В первой главе «Осетия в административном пространстве Российской империи: проблема интеграции в правительственной политике» рассматривается процесс включения территории и населения Осетии в общегосударственное административно-правовое поле, представленный в широком контексте правительственных территориально-административных преобразований на Центральном Кавказе в исследуемый период.

Административное освоение Центрального Кавказа началось еще со времени строительства крепости Моздок (1763) и размещения здесь военного гарнизона и аппарата управления российских комендантов Ларина В.И. Основание Моздока и его роль в развитии русско-осетинских отношений // ИСОНИИ. Орджоникидзе, 1957. Т. XIX. С. 200.. Подписание Кючук-Кайнарджийского мирного договора (1774), одним из результатов которого стало официальное принятие российского подданства рядом осетинских обществ, открыло для России возможность административного обустройства региона. Поначалу роль административных центров выполняли укрепления Кавказской военной линии, одним из которых с 1784 г. стала крепость Владикавказ, откуда осуществлялся общий комендантский надзор за Осетией и Ингушетией Блиева З.М. Система управления на Северном Кавказе в конце XVIII - первой трети XIX века. С. 79.. Учреждение Кавказского наместничества ПСЗ-I. Т. XXII. №16193. С. 388. (1785-1796) привело к изменениям в управлении, которое в общих чертах основывалось на используемом в провинциальном устройстве губернском принципе. При всей стратегической значимости Центрального Кавказа его административное освоение в 70-90-е гг. XVIII в. шло постепенно: отражая централистские тенденции, административная система не предполагала введения специфических институтов для управления горскими народами, которые значились на тот момент более «в вассальстве» российском, «нежели в подданстве» АКАК. Т. I. С. 581.. Что касается осетин, то на первых порах под административным контролем находились преимущественно моздокские осетины, осетины-переселенцы - жители новых сел, основанных на Владикавказской равнине, и тагаурцы, по территории которых пролегала Военно-Грузинская дорога. Горные районы Осетии принадлежали общему ведению владикавказского коменданта Блиева З.М. Указ. соч. С. 79.. После реорганизации наместничества и учреждения Астраханской губернии ПСЗ-I. Т. XXIV. № 17634. С. 229-230; №17702. С. 269. «залинейные» жители были переданы в ведение главного пристава АКАК. Т. I. С. 728., но из-за неудобств двойного подчинения (через своих приставов и комендантов крепостей Там же. С. 729-731.) вскоре изъяты из-под его контроля.