Размещено на http://www.allbest.ru/

КАРЛ КОХ О ЮГО-ЗАПАДНОМ КРЫМЕ: К ВОПРОСУ ОБ ИЗУЧЕНИИ ПОЛУОСТРОВА ВО ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XIX В

Т.А. ПРОХОРОВА

Осенью 1844 г. с кавказского берега Черного моря в Крым прибыл немецкий ботаник Карл-Генрих Эмиль Кох Карл Кох (Karl-Heinrich Emil Koch) (1809-1879) - доктор философии, профессор ботаники, создатель одного из крупнейших дендрариев мира в Берлинском ботаническом саду, исследователь, путешественник, в ходе двух поездок по Кавказу и Южной России собрал и описал порядка 2500 видов растений. Именем Карла Коха названа ива, произрастающая в Амурской области - Salix kochiana Trautv. [1, с. 323-324]. (рис. 1). Прощаться с Кавказом было нелегко: этим землям исследователь посвятил пять лет своей жизни, которые прошли в научных исканиях и тяжелом кропотливом труде [2, s. 1; 3, р. 1-2]. В Йену он вернется в конце октября 1844 г. после полуторагодичного путешествия, за время которого пилигрим объездил Понтийское плоскогорье, окрестности Ардагана и Эрзерума и район в бассейне р. Евфрат. Вернувшись домой, К. Кох приведет в порядок привезенную коллекцию растений, активно займется научной деятельностью, по итогам путешествия напишет трехтомное сочинение «Скитания на Востоке в 1843 и 1844 гг.» [4; 5, с. 83], в 1847 г. переедет в Берлин, опубликует результаты своих исследований, станет ученым с мировым именем [6]. А пока на его пути лежала Таврика. Предыдущая поездка по Кавказу в 1836-1838 гг. закончилась для естествоиспытателя внезапно из-за болезни, настигшей его у подножия горы Арарат. Так и не совершив восхождение на вершину, вояжер вернулся в Германию. Второе путешествие оказалось более плодотворным, Кох добрался до Крыма - по словам автора, главной цели его путешествия, «земли обетованной русских» [2, s. 1; 3, р. 1]. Здесь ученый планировал ознакомиться с местным овощеводством и виноградарством, но как человек образованный и интересующийся увлекся древней историей. Опыт пребывания автора в Крыму и результаты исследования местной флоры легли в основу «Путевых воспоминаний из дневника профессора доктора Карла Коха», опубликованных в 1854 г. в Лейпциге на немецком языке [2; 7] и вскоре переведенных на английский Дж. Хорнер [3].

Произведение с описанием путешествия К. Г. Коха в Крым было не единственным в своем роде. Историки не только знают, но и активно используют в своих наработках десятки фундаментальных работ о Крыме, написанных путешественниками: это работы В. Ф. Зуева, П. И. Сумарокова, Г. Кастельно, П. С. Палласа, Э. Д. Кларка, Р. Лайелла, И. М. Муравьева-Апостола, Н. Н. Мурзакевича, Ф. Дюбуа де Монпере, А. Н. Демидова и др. Их сочинения сыграли огромную роль в деле реконструкции истории Крымского полуострова, что неоднократно отмечали отечественные историки и краеведы. Вкладу путешественников в развитие исторической мысли в Крыму посвящены целые разделы практически всех специальных работ, касающихся вопросов античной и средневековой истории Крыма, археологии, этнографии, истории изучения Таврики и проблем охраны памятников. Так, К. Э. Гриневич отметил важность сведений путешественников о состоянии Херсонеса до раскопок [8, с. 9], в дальнейшем он неоднократно обращался к свидетельствам П. И. Сумарокова, Ф. Дюбуа де Монпере, П. С. Палласа при реконструкции облика памятников в прошлом (к примеру, ссылается на П. И. Сумарокова при определении расположения городских ворот между VII и VIII башнями [9, с. 85]). Сведениями из путевых дневников и воспоминаний вояжеров пользовался «патриарх крымоведения» А. Л. Бертье-Делагард: расследуя вопрос касательно «старого» и «нового» Херсонеса [10, с. 202; 11], составляя описания «крестообразного храма, крещальни, крепостной ограды», ученый цитировал К. И. Габлица, П. С. Палласа, П. И. Сумарокова, Э. Д. Кларка, Ф. Дюбуа де Монпере и др. [10, с. 44, 47, 134; 12]; кроме того, в качестве исторических источников сочинения путешественников использованы им при изучении «пещерных городов» Крыма и при описании древностей Гераклейского полуострова [13]. А. И. Маркевич, исследуя вопрос об островке в Казачьей бухте, привлек описания П. С. Палласа и И. М. Муравьева-Апостола [14]. Историографические обзоры в трудах исследователей, где отображены этапы изучения памятников древней истории Крыма, неизменно начинаются с исследовательско-описательной деятельности путешественников. Так, работы вояжеров учтены и проанализированы в трудах С. Ф. Стржелецкого [15], А. Н. Щеглова [16], В. Ф. Гайдукевича [17], В. М. Боровковой [18], А. Г. Герцена [19], В. М. Зубаря [20], Т. Г. Гордеевой [21], М. Б. Кизилова [22], И. В. Тункиной [23], А. В. Шаманаева [24], А. А. Формозова [25]. Примеров таких исследований можно привести гораздо больше. Огромное значение в деле систематизации и осмысления творческого наследия путешественников по Крыму, а также определения их роли в культурной, экономической и общественной жизни края сыграли ежегодные конференции «Пилигримы Крыма: путешествия по Крыму, путешественники о Крыме». В ходе работы конференций было сделано множество докладов, написаны сотни статей, которые представляют значительный интерес при изучении феномена путешествий [26-30].

Ученые обращались к наиболее обстоятельным и полным трудам вояжеров. Вместе с тем в тени оставались те авторы, которые, проезжая Крым, не уделили ему должного внимания, ограничившись краткими эссе или скупыми замечаниями о природе и населении. Перед исследователями открывается огромное поле деятельности - восстановить в наиболее полном объеме список путешественников, побывавших в Крыму в первой половине XIX в. Эти малоизученные тексты еще нуждаются в профессиональном переводе, изучении, комментариях. В нашем случае предпринята скромная попытка показать огромный потенциал этого вида источников на примере записок немецкого ученого, выявить спектр памятников античной и средневековой истории Юго-Западного Крыма на страницах его сочинения. Предыдущий опыт подобной работы (скажем, анализ Г. С. Каушлиевым отечественной путевой литературы конца XVIII - первой трети XIX в.) ограничился обычным поиском упоминаний путешественниками античных памятников Тавриды [31]. Перед нами иная цель - определить место К. Коха среди путешественников первой половины XIX в., изучить текст его сочинения, определить цель и обстоятельства путешествия, выявить посещенные и описанные К. Кохом памятники Юго-Западного Крыма периода античности и средневековья, провести внутреннюю критику истинности и полноты передачи им фактов, сравнить с записками других авторов и найти взаимовлияния, установить, какую связь имеют воззрения автора с концепциями современных ученых.

Работ, посвященных жизни и деятельности немецкого ученого, в отечественной историографии нет; тех, в которых он упоминается, немного. Краткая биографическая справка о Карле Кохе содержится в словаре Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона [32, с. 458]. Из нее мы узнаем, что К. Кох поначалу изучал медицину, но, увлекшись ботаникой, посвятил себя изучению растений, стал приват-доцентом ботаники, совершил два путешествия в Южную Россию и на Кавказ, написал ряд фундаментальных работ и статей [33-36], собрал богатейшие коллекции образцов изученных растений и снискал себе славу известного дендролога, крупнейшего в Европе в первой половине XIX в. Определенный интерес представляет сочинение Терезы Кох (Therese Koch), посвященное супругу Карлу [37], которое, к сожалению, не переведено на русский язык; весьма информативна и обстоятельная статья о немецком ботанике во Всеобщей немецкой биографии (Allgemeine Deutsche Biographie) [38, s. 395-398], а также исследование К. А. Виммера, реконструировавшего основные вехи биографии вояжера [6].

До того как стать известным немецким ботаником-дендрологом, Карл-Генрих Эмиль Кох учился в Веймарской гимназии; уже в школьные годы начал коллекционировать растения, несмотря на то, что его отец старался подавить подобные наклонности мальчика. В 1829-1831 гг. К. Кох изучал медицину в Йенском университете, но, искушенный славой И. Г. Шёнлейна Знаменитый немецкий врач, преподавал в университете Вюрцбурга в 1820-1833 гг. (1793-1864), решил продолжить обучение в университете в Вюрцбурге. В 1833 г. К. Кох стал доктором медицины, в 1834 г. - доктором философии; летом того же года он прочел свои первые лекции по ботанике в Йенском университете в качестве приват-доцента. Уже в это время он планирует совершить научную поездку в Понтийские горы, на которую его вдохновляли коллеги-ученые и русская княгиня Мария Павловна.

В ходе первой экспедиции 1836-1838 гг. К. Кох объехал почти весь Кавказ, северную часть Армении, Персидское плоскогорье и Арарат. Воодушевленный полученными результатами, немецкий исследователь собрался в очередную поездку за уникальным материалом. В 1843 г. началась его вторая поездка в поисках новых растений, во время которой он посетил Понтийское плоскогорье и побывал в Крыму. С 1847 г. до своей смерти в 1879 г. он находился в Берлине, посвятив себя написанию трудов.

Наследие ученого в области ботаники широко использовалось отечественными деятелями науки [39; 40, с. 686; 41, с. 24; 42, с. xvi; 43, с. 144]. Некоторые его статьи были переведены на русский язык [см., например: 44; 45]. Сочинения о впечатлениях автора, полученных в ходе поездок, также не остались незамеченными. Отдельные отрывки из его записок были переведены кавказскими исследователями применительно к истории своего края [46; 47; 48, с. 15; 49, с. 73; 50, с. 64, 77, 131; 51, с. 80-107]. В крымоведении научные наработки немецкого путешественника до сих пор не использовались, нет полного перевода его произведения на русский язык. Обращение исследователей к изучению травелогов (от англ. travel - путешествовать), как особого явления в путевой литературе о Крыме, коснулось преимущественно английских и французских путешественников [52-59]; что касается исчерпывающего исследования вояжей немецких авторов - такового пока нет. Это одна из причин, почему Карл Кох до сих пор остается малоизвестным для историков автором. В исследованиях, посвященных истории изучения Крыма после его включения в состав Российской империи, о Кохе упоминается вскользь [60, с. 66; 61, с. 167; 62]. Опыт применения записок К. Коха отечественными исследователями скромен и касается лишь отдельных вопросов - истории садоводства в Крыму [63], о следах германской культуры на полуострове [64] и др. Для комплексного анализа работы ученого особенно важным представляется перевод всех частей его сочинения.

Несмотря на скудную историографическую ретроспективу вояжа К. Коха, интерес ученых к путешествиям в целом, как особому виду познавательной активности и виду литературного творчества, огромен. Зарождение научного интереса к путевой литературе в России относится к концу XVIII в. с появлением «Сентиментального путешествия по Франции и Италии» английского писателя Лоренса Стерна Перерождение жанра путешествий в сочинении Л. Стерна было связано с тем, что автора интересовало то, как воспринимал, а не что видел путешественник в ходе странствий. Сочинение, по выражению Л. Сидорченко, превращается в «психологический опыт»; герой, которому поставлено в условие быть наблюдателем всего, что встречается ему на пути, не справляется с задачей из-за эмоций и сложности характера, поэтому он превращается в участника событий [65; 66]. (1713-1768) и «Писем русского путешественника» Н. М. Карамзина (1766-1826), за коим закрепилось почетное звание создателя собственно литературных «путешествий» [67; 68; 69]. В 30-е гг. XIX в. в литературной среде сложилось четкое понимание того, что путевые сочинения можно создавать на основе лично полученных впечатлений в ходе проделанного вояжа либо путем художественного вымысла. В подтверждение тому в журнале «Библиотека для чтения» вышел перевод статьи из британского журнала «Metropolitain» под названием «Как пишутся путешествия?», где описан комедийный диалог между двумя литераторами: г-н Бернстебль учит г-на Ансарда, как написать путешествие без опыта странствий Повествование путешествия могло строиться на основе действительных или мнимых поездок. Вплоть до середины XIX в. путешествие наряду с хроникой считалось одной из форм изложения научной мысли, главным образом географических и исторических сведений. Так, реальные путешествия легли в основу «Анабазиса» Ксенофонта, «Хождения Даниила Паломника», «Хождения за три моря Афанасия Никитина». Этим материалом определяется в значительной мере стиль произведений [70]. [71].

Изучение крымских травелогов получает развитие вскоре после того, как первые вояжи в Таврику были совершены. Особое внимание историки уделяли путешествию императрицы Екатерины II Великой, экспедициям, командированным от Академии наук (И. А. Гильденштедта, В. Ф. Зуева, Ф. А. Черного, П. С. Палласа и др.), а также частным поездкам, в том числе М. Гатри, Э. Д. Кларка, П. И. Сумарокова, поскольку они заложили основу популяризации Крыма как уникального во всех отношениях региона. Среди исследователей записок путешественников, посетивших Крым в конце XVIII - первой половине XIX в., на сочинение К. Коха одним из первых обратил внимание Г. Н. Геннади [72, с. 630]. В составленный им «Список сочинений о Крыме» (раздел «Книги на иностранных языках») автор внес труды путешественников М. Гатри, В. Броневского, Э. Д. Кларка, Э. Кравен, А. Н. Демидова, а также три издания сочинения «Крым и Одесса» К. Коха (два на немецком языке и одно в переводе на английский). К сожалению, неизвестным оно осталось для исследователя классических древностей П. М. Леонтьева, который обобщил опыт многих путешественников, включая М. Гатри, Э. Кларка, П. С. Палласа, И. М. Муравьева-Апостола [73].

На рубеже XVIII-XIX вв. наметился определенный прогресс - были систематизированы работы отечественных и зарубежных вояжеров конца XVIII - середины ХІХ вв. В то время, как А. Л. Бертье-Делагард занимался разысканием произведений путевой литературы с целью создания обобщающей историографии об А. С. Пушкине [74], а археолог и востоковед Н. И. Веселовский изучал историко-географическое освоение Прикаспия [75-78], А. И. Маркевич составил детальный библиографический справочник «TAURICA», который и по сей день остается одним из наиболее авторитетных указателей литературы о Крыме [79], в данный указатель попали и сочинения из рассматриваемого нами наследия К. Коха [80, с. 147].

Советский период ознаменовался общим упадком интереса к путевым запискам, что сочеталось с переизданиями некоторых авторов (Ш. Ж. Ромм и П. С. Паллас), после чего выработалось отношение к трудам путешественников как типу источника, который может служить базой другого исследования, но не самостоятельным жанром. В довоенный период в СССР актуальными были научные студии, связанные с изучением роли Академии наук в освоении огромного пространства Российской империи. Особого внимания заслуживают исследования Л. С. Берга [81-83], Г. А. Князева [84], Т. И. Райнова [85], А. Н. Шебунина [86]. В послевоенный период в научных школах СССР история путешествий изучалась довольно активно, появляются работы О. А. Александровской [87; 88], А. И. Андреева [89], В. Ф. Гнучевой [90; 91], Е. С. Кулябко [92], Д. М. Лебедева [93-96]; В. Б. Муравьева [97; 98], И. А. Окрокверцховой [99] (авторы биографических работ о путешественниках, в том числе П. С. Палласа); И. И. Пузанова [100], Н. Н. Степанова [101]; в 60-80 гг. ХХ в. - Н. Г. Фрадкина [102; 103], В. И. Грекова [104]; вопросам источниковедения и определению места записок путешественников в современной классификации исторических источников посвящены труды Н. П. Ковальского, Ю. А. Мыцыка [105], И. В. Войцеховской, С. Ф. Павленко, В. И. Воронова [106; 107].

Современная историография путешествий по Крыму насчитывает далеко не один десяток публикаций; на общем фоне выделяются обобщающие и специальные работы профессора А. А. Непомнящего [108-114], составившего список путешественников по Крыму конца XVIII - начала XX в. Не менее важными являются наработки А. В. Мальгина, который представил общую картину поездок в Крым [60]. Отдельные исследования проводятся в отношении определенной группы путешественников: английских (труды Е. Н. Деремедведь [52-55], Н. И. Храпунова [56; 57], Н. Н. Колесниковой [58], Д. Колупаева [59]); польских (С. В. Громенко [115-118]); французских [119]; опубликованы русские переводы английских путешествий (А. Д. Тимиргазина и О. Н. Герардини [120; 121], О. Корчевой [122]); Г. С. Каушлиев составил библиографический указатель «Путешественники в исследовании Крыма (конец XVIII - первая половина XIX в.)» [123-125].

Для историков интерес к путешествиям подкрепляется особым статусом данной группы произведений. В предисловии, написанном К. Кохом в Берлине в 1854 г., обозначена основная цель, которую преследовал при написании сочинения автор, - дать читателю «простое описание этого интересного региона» и, «следуя примеру предшественников, правдиво воспроизвести все», что ученый «видел и наблюдал своими глазами» [2, s. vi; 3, р. vii]. Заявленная Кохом характеристика сочинения подтверждает его статус исторического источника. Изучение труда немецкого ученого именно с этих позиций - как исторического источника по его основным атрибутивным признакам - представляет наибольший интерес Путевая литература представляет собой особый вид нарративов - это рассказ об определенной местности, событиях и явлениях через призму мировосприятия другого человека - автора-вояжера. Любое путевое сочинение, независимо от цели поездки, наполнено разнообразными сведениями, заинтересовавшими автора: описаниями природы (почв, геологии, климата, флоры и фауны), населения (его состава, обычаев и нравов), сельского хозяйства, ремесла и торговли, историческими очерками. Путешественники были очевидцами всего происходящего, поэтому их сочинения являются носителями информации и должны использоваться историками для отображения основных фактов человеческой жизни, имеющих глубинный смысл для общемировых процессов.. Работа с данной категорией нарративов в рамках источниковедения оформилась в середине XIX в. До этого долгое время преобладал формально-содержательный подход в изучении путевой литературы. Путешествие как вид литературного творчества (в отличие от другой дефиниции этого многозначного термина - вид передвижения в пространстве с течением времени) вплоть до середины XIX в. понималось как форма изложения научной литературы (в частности, этнографических и географических сведений) [126, с. 59]. Осознав важность отдельных сочинений о путешествиях для исторических реконструкций (о чем в свое время писали В. О. Ключевский [127], С. Н. Шубинский [128], С. М. Середонин [129], А. С. Лаппо-Данилевский [130]), исследователи использовали записки иностранцев и путешественников «утилитарно» О. М. Медушевская выделила два методологических направления в изучении письменных источников. Первое, и наиболее часто практикуемое, оставалось в рамках подготовительной критики (определение подлинности, места и времени создания текста), критики происхождения (установление авторства) и «негативной внутренней критики». Источник был не более чем средством получения фактов [131, с. 67-87].. Так, С. А. Никитин отмечал, что к числу описаний путешествий, как виду исторического источника, следует относить «только те, какие являются фиксацией наблюдений и знакомства с населением, областью и т. д. в результате личных впечатлений автора во время его путешествия по описываемым местам». Причем историк должен сосредоточить свое внимание на фактическом материале, «который он находит для изучения того или иного вопроса у наблюдателя» [132]. Современные историки пытаются преодолеть такой «потребительский» подход; источник исследуется как самостоятельный феномен во всей его сложности и многосоставности. Значительно преуспели в этом направлении современные отечественные историки: Я. Р. Дашкевич заложил научный базис отдельного направления - «украинской Бопланиады» на основе анализа сочинения Г. Л. де Боплана [133; 134], В. А. Пирко и Н. О. Никифоренко всесторонне проанализировали путешествие И. А. Гильденштедта [135-139] в Южную Украину; о необходимости использования широкого спектра «историографических приемов» писали А. В. Гедьо и А. С. Шажко [140].

Современная методология работы с текстами путешествий значительно обогатилась новыми подходами к изучению литературы путешествий. Созданные в ходе поездок, миссий, экспедиций, странствий, официальных визитов, сочинения могут быть облачены в определенную форму, что определяет их жанровое своеобразие и делает методику изучения подобных источников специфической Исследовательский интерес к сочинениям-путешествиям не ослабевает, за последнее время значительно увеличился «круг привлекаемого историко-литературного материала», равно как и пути его анализа [141]. Помимо изучения проблем терминологии, генезиса и эволюции жанра (В. М. Гуминский [142-144], Н. И. Глушанина [145], О. А. Дыдыкина [146-148], В. А. Михайлов [67], Е. Г. Проценко [149-151], М. Г. Шадрина [68], О. В. Юркина [152]), изучались генетические основы жанра (С. Н. Травников [153-157], Ю. М. Лотман [158-162], В. В. Данилов [163], Д. С. Лихачев [164], А. А. Решетова [165]), влияние западных образцов «путешествий» на формирование отечественных (Андреас Шенле [166; 167; 168], К. Н. Атарова [169], Е. П. Гречаная [170], Н. В. Иванова [171]). Среди современных украинских деятелей науки исследованию эволюции жанра «путешествий» в иностранной литературе посвящены работы В. Мотрука [172], А. М. Каратеевой [173], С. С. Черноус [174-176], Е. Н. Деремедведь [53].. В каждом отдельном случае изучение исторического источника требует особого подхода - от этого зависит то, насколько сочинение проанализировано на предмет исторической составляющей, будь то источники личного происхождения (дневники, мемуары, воспоминания, письма, заметки, размышления), официальные отчеты (дипломатические, миссионерские, торговые), научный труд либо серия очерков, пассажей, статей и проч. В случае с сочинением К. Коха, судя по названию, мы имеем дело с воспоминаниями, которые автор облек в повествовательную форму в виде путевого дневника. Однако это не классический путевой дневник в его привычном понимании: впечатления от путешествия, зафиксированные в ходе самой поездки, были переработаны автором по возвращении в Германию. Несмотря на то, что соблюдена главная формальная особенность - сочинение Коха разбито на части в порядке последовательности происходящих событий по ходу путешествия, оно в большей мере основано на ретроспективных размышлениях [177]; и хотя автор этого не оговаривает, в сочинении могли быть пропуски, что вполне естественно в силу того, что описывалось путешествие десятилетней давности.

Актуальность изучения сочинения К. Кох обусловлена еще и тем, что автор решает важные в рамках современных идейных движений вопросы имагологии С присоединением Крыма к Российской империи в 1783 г. начинается особый период в его истории - Крым перешел в управление иного по всем параметрам государства, отличного от Османской империи. С этого времени берут начало процессы, неведомые крымской земле ранее. Обустройство территорий, строительство новых городов различного назначения, вовлечение Крыма в экономическую и политическую жизнь одного из сильнейших государств того времени - и это далеко не весь перечень изменений. Ко всему выше названному следует добавить, что Крым в означенный период времени являлся тем местом, где наиболее ярко проявились коммуникационные процессы, способствовавшие формированию представлений одной культуры о другой. За минувшие два столетия, когда история России и Крыма была единой, межкультурные коммуникации приобрели большую роль. Тема и по сей день остается актуальной, принимая во внимание ускорение темпов научного и социального прогресса, формирование центров глобализации и, как результат, интенсификацию международного сотрудничества. Научного осмысления требуют межгосударственные коммуникативные закономерности, межэтнические, межнациональные и более всего - межкультурные. Феномен многонационального Крыма, неизменный на протяжении последних двух столетий, имеет столь же важное политическое значение для взаимодействия государств Причерноморского региона [52, c. 112]. Сегодня формы международной коммуникации поражают богатством и разнообразием способов и средств, в то время как двести лет назад более привычной и надежной формой была литература путешествий. Она содержала описания Крыма, что давало читателям возможность противопоставить свою культуру чужой. Иностранные путешественники были не просто свидетелями и описателями событий, но и проводниками чужой культуры для своих соотечественников. Будучи носителями характерных черт своего времени, культурной среды, этико-эстетических норм и менталитета, они изучали быт, обычаи и традиции местных народов, держа в памяти образ своей родины, с которым сравнивали все увиденное и услышанное.. Гостеприимство, с коим Коха встречали на Кавказе, стало началом опровержения тех предубеждений, которые сложились насчет этих земель и с которыми он столкнулся в столице России. Думая, что он едет в страну разбоя, грабежей и кровавой вражды, путешественник был встречен приветливо, в каждом доме он слышал от безотказного хозяина: «Здесь вы господин, я и мои сыновья к вашим услугам» [2, s. 2; 3, р. 1-2]. Только на Кавказе, как считает Кох, хозяин может устроить в честь гостя из Европы (Фиренгистана) настоящий пир и забить несколько поросят; был и другой случай: увидев, что Карл Кох пытается сорвать несколько плодов с дерева, которое росло над обрывом, хозяин срубил его и принес гостю со словами: «Господин, теперь ты без угрозы для жизни можешь взять то, что твое сердце желает» [2, s. 2; 3, p. 2]. Окрыленный столь сильной разницей между предполагаемым и реальным, немецкий профессор спешил попасть в Крым, чтобы и там развенчать сложившиеся мифы.

Главное заблуждение, которое господствовало относительно крымских земель, по мнению К. Коха, заключалось в сказочном богатстве этой области, о которой грезили в Санкт-Петербурге. Иллюзия достатка и благоустроенности, созданная правительством Г. А. Потемкина для путешествующей императрицы Екатерины II Великой, закрепилась в столичном сознании. Ознакомившись с трудами Ф. Дюбуа де Монпере и А. Н. Демидова накануне поездки, К. Кох пришел к выводу, что реальность намного прозаичнее. Селения, нанесенные на российские карты, не повторялись в трудах его предшественников, и теперь вояжер мог лично убедиться в этом.

Записки К. Коха имеют мифопоэтическую природу, то есть восприятие и осмысление российской действительности было предопределено тем образом России (и Крыма, как составной части империи), который сложился в общественном сознании. Взаимовлияние национальных образов на складывание процесса международной коммуникации отмечали компаративисты М. П. Алексеев [178; 179], М. Кадо [180], [181, с. 8-9]. Исследования B. C. Елистратова [182], А. Н. Зашихина [183; 184], И. В. Карацубы [185], С. В. Чугрова [186; 187], посвященные стереотипам восприятия в процессе межкультурной коммуникации, дополняются не менее интересными изысканиями Т. В. Партаненко [188], Е. В. Катаевой-Мяникен [141], О. В. Королевой [189], Д. С. Наливайко [190; 191], В. В. Орехова; последний автор занимался тщательным изучением российско-французских отношений в связи с особой мифогенной обстановкой конца XVIII - начала XIX вв. [192-195]. В. В. Орехов проанализировал труды Ж. де Сталь, А. Кюстина, В. Гюго, Стендаля, П. Мериме, О. Бальзака, а также многочисленных французских путешественников, посетивших Россию в это время [195, c. 7]. Противоречивые процессы коммуникации в XVIII-XIX вв. России с Англией пыталась проследить Е. Н. Деремедведь [52-56].

А. П. Люсый, продолжая решать вопросы имагологии, занимался изучением «крымской» темы в русской литературе и вопросами написания и прочтения «крымского текста» [196-203]. Такой подход к изучению «путешествий» (литературных сочинений) предполагает структурно-семиотический анализ, в ходе которого группа текстов (в нашем случае - литература путешествий XVIII-XIX вв.) рассматривается как единый текст и выявляются инвариантные правила его написания [204, с. 64]. Рассмотрение групп художественных произведений, объединенных по определенному доминантному признаку, осуществлялось Ю. М. Лотманом и В. Н. Топоровым, разработавшими концепцию «петербургского текста» русской литературы [205, с. 259-399]; по аналогии Н. Е. Меднис выделил венецианский текст, В. М. Алексеев - «мусульманский текст» [206], появились также московский, парижский, итальянский, кавказский и прочие тексты, которые являют собой не просто зеркало пространства, а переход «материальной реальности в духовные ценности» [205, с. 259]. Выделение «крымского текста» стало возможным из-за «высокого текстового статуса» крымского пространства в творчестве С. С. Боброва («перво-поэта» Крыма), К. Н. Батюшкова, А. С. Пушкина; в их сочинениях Крым обладает признаками внепространственной категории. Литература путешествий, по мнению А. П. Люсого, была литературой «до-текста»; в творчестве С. С. Боброва рождается некий «архитекст» и окончательно складывается характер отображения Крыма в русской культуре, практикуемый последующими авторами [196]. Термин, используемый А. П. Люсым для теоретических схем, не остался незамеченным западноевропейскими деятелями науки; одна из попыток переосмыслить понятие «крымский текст» была предпринята Д. Буркхарт, которая на примере творчества О. Э. Мандельштама присвоила «крымскому тексту» статус глобального общелитературного явления [207; 208].

Заслуживают внимания работы Д. Г. Замятина [209-217], основоположника и основного идеолога направления имажинальной географии; исследователь доказал значимость географического пространства для российской цивилизации, причем определяющей основой российского образа служило идеологическое и геополитическое понятие «Евразия» - «а-западное» проявление инаковости [218].

В украинской историографии нашли отражение вопросы имагологии украинских земель, образ которых отличался от российского (имперского) и крымского - восточного по природе и российского по презентации. Оценкам Украины в работах путешественников посвящено исследование В. А. Кордта [219]; активно в данном направлении работали украинские историки в эмиграции: В. Сичинский (опирался на свидетельства путешественников XVIII-XIX вв., в том числе интересующих нас П. И. Сумарокова, П. С. Палласа, В. Измайлова, Э. Д. Кларка, В. Ф. Зуева) [220] и О. Винтоняк (составил биографические справки и библиографический указатель трудов 14 путешественников, в том числе и тех, что побывали в Крыму) [221]. Из числа современных исследователей следует особенно отметить труды Д. С. Наливайко [222-224], П. П. Брыцкого [225; 226], М. Варварцева [227], Я. Р. Дашкевича, который на примере Г. Л. де Боплана показал, насколько важны записки иностранных путешественников в реконструкции страниц пришлого украинских земель и популяризации сведений о ней в Западной Европе [133; 134], В. И. Сергийчука. Современные исследователи отмечают, что Крым в представлении путешественников был частью России, еще одной ее колонией, который наряду с украинскими землями активно осваивался и заселялся [228].

Большой вклад в изучение западноевропейской украинистики внесли труды П. О. Бочана [229-235], которому удалось выявить новые факты в изображении истории Украины на страницах сочинений зарубежных авторов, установить их достоверность, систематизировать сведения относительно истории, быта, этнографии и обычаев украинского народа, обобщить вклад немецких и французских авторов в историографию Украины.

Образ страны формировался под влиянием трех компонентов: объективных причин (политических, экономических, социальных факторов), субъективных элементов (личных впечатлений и переживаний автора), традиционных представлений о стране [236]. Прибыв в Крым, К. Кох столкнулся с двумя разными понятиями - «образ» и «имидж»; имидж как часть образа является, по определению А. А. Громыко, «продуктом сознательных государственных усилий» (то, что вояжер слышал о Крыме в столице); образ же формируется стихийно (то, что путешественник видел в ходе поездки); часто, как и в случае с К. Кохом, они могут противоречить друг другу [237].

Несомненно, важно то, каким К. Кох видел Крым; но не менее значимым является вопрос, каким он хотел Крым описать и представить в своем сочинении. Со слов самого автора, описание полуострова было непредвзятым, свободным от политических предубеждений, правдивым [2, s. v-vi; 3, p. vi-vii]. Такая объективная оценка Таврики была необходима европейскому читателю из-за ажиотажа, который разгорелся вокруг этого региона в связи с Восточной войной (1853-1856). Неслучайно и время появления сочинения - 1854 г., и скорый перевод на английский язык в 1855 г. (рис. 2). Переводчица Дж. Хорнер использовала накануне опубликованный (в Лейпциге в 1854 г.) текст сочинения К. Коха [2]. Структура повествования полностью была ею сохранена, но переводчица сочла необходимым максимально приблизить текст английскому читателю, поэтому на страницах ее работы находим английские меры длины и цитаты из сочинений британских поэтов. Несмотря на то, что труд К. Коха был готов еще 10 лет назад, в новой редакторской проработке он был весьма современным, актуальным, содержал ряд ценных замечаний относительно политической ситуации в Европе в связи с Восточной войной. Несколько раз путешествие переиздавалось [7; 238]. Исследователь составил карту Кавказа и Армении на четырех листах (Берлин, 1850): первая карта - политическая, вторая - этнографическая, на третьей показан географический принцип распространения растений и на четвертой - геологические особенности [3, s. iv].

В это время появляется несколько подобных работ, принадлежащих путешественникам: Э. Гранта [239], миссис Э. Нейльсон [240]. Показательно то, что в июльском номере 1855 г. «Эдинбургского обозрения», одного из самых влиятельных британских журналов XIX в., вышла статья, посвященная древней истории Крыма - Таврического Херсонеса [241]. В основу исследования были положены сведения из работ К. Коха, Э. Гранта, а также более ранних и более полных - П. С. Палласа, Э. Д. Кларка, Ф. Дюбуа де Монпере. Благодаря их трудам европейский читатель не без удивления открыл для себя древнюю Таврику; особенно замечательным, по мнению авторов статьи, было то, что следы древних владельцев крымской земли - греков и итальянцев - сохранились до сих пор. Крым, который теперь считался местом, где решалась судьба всей Европы, оказался в центре внимания. Его окрестили «новыми Фермопилами», «злом, которое хуже, чем казаки и Константинополь» [242]. Публицисты соглашались с теологом Каммингом, что «греки назвали город Севастополь, используя еврейское значение этого слова - Армагеддон» [242, p. 220]. Среди подобных настроений любая информация о Таврике была востребована, особенно написанная человеком, видевшим полуостров изнутри.

Отдельные путешественники (Э. Кравен, Э. Спенсер), посетившие и описавшие Крым в конце XVIII - первой половине XIX вв., в ходе своих вояжей выполняли шпионские миссии. Вполне закономерным является вопрос, не преследовал ли К. Кох подобные цели? Авторы статьи в «Эдинбургском обозрении» склонны видеть в сочинении немецкого естествоиспытателя исключительно вид научного творчества, связывая появление его труда со стремлением популяризировать знания о Крыме и показать уникальность данного региона [241, p. 88]. Вместе с тем, на страницах его сочинения появляются сведения о состоянии береговых укреплений Севастополя, о количестве защитников, оценка возможностей местности к осуществлению марш-бросков, высадки подкрепления, проведения военных маневров и сооружения укреплений. Вместо того, чтобы описать Херсонесское городище, автор рассуждает о соотношении сил воюющих сторон и состоянии севастопольской защиты [2, s. 77-81; 3, p. 118-124]. По мнению К. Коха, скорое падение Турецкой империи в условиях отсутствия могущественной династии очевидно, и в этом случае Россия будет иметь определенное преимущество перед Австрией. Решительность русских Кох усматривает в том, что «их императоры считают себя преемниками Восточной империи», что они «не без оснований поместили византийского двуглавого орла на свой герб», а также в том, что она «пыталась оспорить претензии Латинской Церкви в отношении к Святым Местам» [2, s. 77; 3, p. 118]. Автор выражает общие настроения в Европе относительно того, что западные державы ожидали от войны: в их представлении Турция была подобна «больному человеку», который вот-вот «умрет, хотя и напрягает последние силы, чтобы сохранить жизнь». Сложность сложившейся ситуации вояжер видит в том, что «Россия может отправить войска из Севастополя в Константинополь; и однажды завладев столицей, хоть и не без помощи греческих сторонников, ее будет не так легко отбросить» [2, s. 78; 3, p. 119]. К. Кох писал свое сочинение в 1854 г. (подписался под предисловием 18 октября). Очевидно, что работа писалась до начала военной кампании на Черном море: автор утверждает, что операции проводятся пока только на Балтике (апрель-октябрь 1854 г.) [243]. Он советовал высадить англо-французский десант либо в Балаклаве, либо в устье р. Бельбек, либо вблизи Евпатории [2, s. 80; 3, p. 121-122; см.: 244]. Автор напоминает, что у России серьезный военный склад Вознесенск - «великая военная колония с гарнизоном в 160-180 000 мужчин, которые воевали против оппозиционных горных племен»; из них 60-80 000 человек «могут без ущерба для русской провинции отправиться либо на север, либо перейти Кавказский хребет и быстро подступить к Поти или Сухум-Кале, либо могут быть использованы в одновременных операциях в Армении и Малой Азии» [2, s. 79; 3, p. 122].

Каковы же выгоды? В представлении К. Коха, «разрушение Севастополя и уничтожение русского флота на Черном море обезопасят положение на определенное время», но «постоянная оккупация будет стоить западным державам огромных жертв», да и в этом нет нужды - «Севастополь никогда не станет Гибралтаром». Не больше преимуществ принесет завоевание всего Крыма, поскольку «близость столь могущественного врага требует особых защитных мер, которые нужно поддерживать, поскольку единственной целью последнего было бы вернуть себе владения на полуострове» [2, s. ; 3, p. 123]. В заключение Кох выражает надежду, что «время научит результатами настоящей битвы», и уверенность, что «западные державы не будут пытаться атаковать до тех пор, пока не будут уверены, что их объект достоин этого». Как показывают последующие события, западные державы признали преимущество захвата Крыма перед возможными лишениями, что в итоге вылилось в трехлетнее кровавое побоище, известное как Крымская война.

К. Кох выгодно выделяется из числа крымских путешественников середины XIX в.: несмотря на то, что критики считали его работу несколько поверхностной, по сравнению с трудами П. Палласа и Э. Кларка, научный интерес, который двигал немецким ботаником, и беспристрастность придают сочинению особенную ценность. В 1840-1850 гг. в русской литературе начинается период, именуемый исследователями «золотым веком путешествий» [214], «жанр путешествий» в это время процветал, о чем писал критик и историк русской литературы А. М. Скабичевский [245]. Ситуация заметно поменялась, по сравнению с 30-ми гг. XIX в.: еще тогда И. Е. Андреевский сетовал, что в России нет достойного описания путешествий, в том числе и по Тавриде, поэтому «русская публика, желая познакомиться с этим знаменитым полуостровом, должна прибегать к сочинениям иностранцев» [246, с. 173-174]. По справедливому замечанию К. Бестужева-Рюмина, «сообщения иностранцев не без основания считаются важным материалом для понимания истории Крыма, поскольку иностранца по большей части поражает то, что остается неприметным для местного жителя» [247, c. 10-11].

К. Кох был одним из числа таких иностранных вояжеров, однако далеко не первым Древние греки уже в I тыс. до н.э. работали с крымским материалом и оставили нам первые «краеведческие» сведения. Благодаря им появилась знаменитая «Гераклиада», мифы об Ахилле [248, с. 13]. Первое научное упоминание о Северном Причерноморье с описаниями Крыма появилось в VI в. до н.э. (карта мира милетского философа Анаксимандра), позже появляются дорожные наблюдения - периплы и периегезы. Дальнейшее развитие «крымоведческая» наука получила в трудах античных писателей (Геродота V в. до н. э., Страбона II в., Гая Плиния Секунда I в., Гая Криста Саллюстия, Птоломея, Арриана V в. до н. э.), византийских авторов (Иоанна Златоуста, Прокопия и др.).

В средние века арабские географы Эдриси («Географические развлечения», 1154 г.), Абульфеда и Ибн-Батута (XIV в.) собирали сведения о Крымском полуострове в ходе многолетних исследований и значительно дополнили познания древних ученых новейшими сведениями. В XIII в. на восточном побережье Крыма появились итальянцы - венецианцы и генуэзцы, полуостров стал привлекать внимание многих европейских торговцев, дипломатов и путешественников.

Нередкими гостями в Крыму были и московские посланники, но все же «первым русским «неофициальным» путешественником, посетившим Крым в 1699 г. во время Керченского похода, был Петр I» [249, с. 62]. С тех пор ученые путешествия стали устойчивой традицией, а вскоре появилась и организация, ставшая их абсолютной покровительницей - Академия наук в Петербурге. «Практическое освоение» новых регионов - такую конкретную цель преследовала Санкт-Петербургская Академия наук в начале XIX в. Крым с его многовековой историей манил искушенных путешественников и краеведов на поиски нового, неизведанного. Не трудно себе представить, какой ажиотаж возник вокруг новых территорий. В. Ф. Зуев (1782) [250], К. И. Габлиц (1785) [108, с. 14], П. С. Паллас (1793?1794) [60, с. 62] были «пионерами» изучения Крыма. Большое значение для изучения истории, географии и этнографии края имели экспедиционные исследования И. О. Потоцкого, путешествие М. Гатри (1795-1796), Ф. К. Маршала фон Биберштейна, Л. Вакселя (1797-1798) и П. И. Сумарокова (1799).. Ко времени путешествия К. Коха в Крым местные и столичные исследователи достигли значительных успехов в деле освоения полуострова: к 1802 г. завершился начальный этап знакомства с древностями Северного Причерноморья, появляются сочинения западноевропейских ученых «по древней истории Скифии и Сарматии» - Ж.-Б. д'Анвиля, И. Э. Тунмана, О. де Ла Мотре, Ш. Пейсоннеля, Н. Э. Клемана [251, с. 38-39]. К моменту путешествия К. Коха в 1844 г. Юго-Западный Крым был изучен слабо. Оформление крымской археологии как науки уже состоялось (исследователи единогласно связывают это событие с раскопками в 1830 г. знаменитого кургана Куль-Оба в Керчи), но внимание ученого мира было приковано к Восточному Крыму, в то время как в Юго-Западном Крыму систематических раскопок не проводилось вплоть до 1889 г.

Учитывая многообразие исследовательских программ, реализуемых путешественниками в Крыму, можно выделить несколько основных групп путешествий:

1) естественнонаучные экспедиции (В. Ф. Зуев, П. С. Паллас, С. С. Куторга, А. Н. Демидов, К. Кох, К. и А. Оммер де Гелль);

2) исторические экспедиции (И. М. Муравьев-Апостол, П. П. Свиньин, Н. Н. Мурзакевич, Ф. Дюбуа де Монпере) и описательные (историко-географические, статистические) - те произведения, которые ставили своей целью познакомить читателей с мало изученными регионами Южной России; это были своего рода путеводители, написанные как аннотации к отдельным городам и районам (Л. Б. П. фон Кампенгаузен, М. Гатри, Н. С. Всеволожский, В. В. Пассек, О. П. Шишкина);

3) образовательные (Ш. Ромм, который сопровождал П. Строганова; маршал Мармон (герцог Рагузский), В. А. Жуковский, сопровождавший цесаревича Александра), Р. Лайелл, Э. Д. Кларк);

4) этнографические (Э. Спенсер, Д. Шлэттер; все путешественники описывали крымские народы, поскольку это было частью восточной экзотики, доселе ими не виденной в таком необычном переплетении);

5) официальные и служебные визиты (Л. Рошешуар и А. Ришелье; Екатерина II и Л. де Сегюр, де Линь и А. В. Храповицкий; Э. В. Дримпельман, Ф. Ж. Депрео де Сен-Совер);

6) дипломатические и торгово-дипломатические миссии (Ф. Миранда, Ж. Рейи, фон Струве, Э. Кравен, Ж. Ф. Гамба);

7) военные экспедиции (А. Кастри де Во, У. Ф. де Рос, Ч. Г. Скотт, Дж. Джонс, Дж. Александер, Т. Элкок, У. Джессе);

8) миссионерские и религиозно-просветительские (М. Холдернесс, Ст. Греллет, Э. Гендерсон);

9) культурно-эстетические (поиск вдохновения), в данном случае произведение является неким итогом, порождающим в странниках желание творить, и наоборот - это способ реализации творческого потенциала: прибывая в Крым, писатели открывали для себя новые темы и формы написания произведений (так называемая сентиментальная литература, яркие представители которой - В. В. Измайлов, П. И. Сумароков);

10) частные визиты (каждый вояжер имел отдельную цель, к примеру, оздоровительную - Дж. Эллиот, У. Джессе, Г. Гераков, О. Шишкина);

11) общие сочинения (Э. Грант, миссис Э. Нейльсон).

В предисловии к своему труду, написанном в Берлине 16 октября 1854 г., К. Кох указывает на цели и предпосылки путешествия. Поскольку, пишет автор, «нет ни одной столь же непостижимой и загадочной страны в Европе как Крым» [2, s. v; 3, p. v], путешественник ставит перед собой весьма благородную задачу: дать четкое представление о природных возможностях и условиях Крыма и составить правдивое представление о полуострове. Обязательной частью такого «правдивого представления» должен был стать полноценный анализ тех памятников древности, которые составляют часть крымской истории и которые сохранились ко времени путешествия автора.

Маршрут, по которому двигался К. Кох, проходил через Керчь, Феодосию, Карасубазар (Белогорск), Симферополь, Бахчисарай, Юго-Западный Крым (Севастополь, Инкерман, Балаклаву), ЮБК (Алупку, Магарач, Никиту, Симеиз, Ливадию, Массандру, Гурзуф), а затем - через Симферополь в Перекоп и Одессу, откуда путешественник отправился в Йену.

Юго-Западный Крым, где располагался легендарный Херсонес с его более чем двухтысячелетней историей, заслуживает особого внимания. Знакомство с этой древней землей началось для путешественника с посещения Севастополя [2, s. 62; 3, р. 95]. В ходе экскурсии по юго-западной оконечности Крымского полуострова К. Кох затрагивает три важных вопроса из истории региона, которые не утратили своей актуальности и по сей день остаются предметом острой научной дискуссии. Речь идет о проблеме датировки первого поселения на Гераклейском полуострове (основание Херсонеса), о характере и назначении пещерных комплексов в Инкермане, а также о возможном месте расположения храма богини Девы. Рассмотрим эволюцию взглядов на данные проблемы путешественников конца XVIII - первой половины XIX вв.

Как и его знаменитый предшественник П. С. Паллас, К. Кох начинает повествование с описания местности полуострова - земли, «интересной во всех отношениях» [2, s. 62; 3, р. 95; ср.: 252, c. 40]. Перед тем, как попасть в Херсонес, вояжер «обозрел знаменитые пещеры Инкермана», «в которых, вероятно, жили монахи в прежние времена» [2, s. 75; 3, р. 115]. Ему удалось осмотреть комплексы на левой стороне реки Черная, а правый берег, где располагались более интересные пещеры и крепость, был им проигнорирован: «Я был мало удовлетворен тем, что увидел в пещерах на этой стороне долины, у меня не было желания пересечь ее, чтобы осмотреть те, что были на противоположной стороне, особенно когда солнце опустилось столь низко, что нужно уже было возвращаться. Они известны под названием Пещеры Инкермана (Krypten von Inkjermann), бывшая крепость расположена на вершине и уже была описана несколькими путешественниками» [2, s. 76; 3, p. 116].

Версий о назначении пещер в Инкермане существовало несколько Изучением природы и устройства «пещерных городов» занималось не одно поколение ученых. Научная разработка вопроса была заложена И. Тунманном, продолжена в трудах путешественников, затем подхвачена П. И. Кеппеном, И. С. Андреевским, Д. М. Струковым, Г. А. Карауловым. Со второй половины XIX в. проводится археологическое изучение памятников - А. С. Уваровым на Мангупе и Чуфут-Кале, Ф.А. Брауном и Р. Х. Лепером, К. С. Мережковским, А. Л. Бертье-Делагардом. Исследователи отмечали, что путешественники не были оригинальны в своих соображениях относительно датировки памятников Инкермана: некоторые называли «глубокую древность», некоторые, подобно современным исследователям, оценивали время появления церквей от VIII-IX до XIV-XV вв. Для историков несомненен тот факт, что отдельные церкви и кельи Инкермана являются наиболее древними среди остальных подобных сооружений [253, с. 97].

Идея о том, что возникновение «пещерных монастырей» в Крыму связано с уничтожением монастырских владений в Византийской империи в период социального кризиса VIII - первой половины IX вв., была высказана Ю. А. Кулаковским и нашла поддержку у большинства историков. Движение, получившее название «иконоборчество», было направлено не на борьбу с иконами, а на сокращение монастырей, сосредоточивших в своих руках земли и лишивших тем самым государство прибыли [254, с. 32]. Это привело к сильнейшей «монашеской эмиграции» в Южную Италию, юг Малой Азии, Сирию, Палестину, а также «северные склоны Эвксинского Понта», где возникли «пещерные монастыри». Первыми подобными комплексами в Крыму стали Чилтер, Шулдан, Инкерман, Тепе-кермен; они относятся к периоду не позднее VIII в. Сооружения строились в несколько ярусов и были приспособлены под бытовые и религиозные нужды монахов. Жилые, хозяйственные, культовые помещения сообщались внутренними лестницами, проходами, имели множество ответвлений и окон. Существовали как надземные, так и дополняющие их подземные постройки. Н. Л. Эрнст, А. А. Васильев, М. А. Тиханова, А. Л. Якобсон считали, что укрепления в «пещерных городах» создавались при участии Византии. Большинство современных исследователей поддерживают эту точку зрения (А. И. Айбабин, А. Г. Герцен, Ю. М. Могаричев, С. Б. Сорочан) [254-257]. Путешественники видели преимущественно скальные церкви, к тому времени сильно разрушенные.. Их можно объединить в две большие группы: прагматические и религиозно-практические. Идеи, высказанные путешественниками, имеют одну схожую черту - в пещерах они видели средства защиты населения от внешних факторов, будь то непогода или враждебное окружение. Прагматические цели в создании искусственных камер преследовали, по мнению В. В. Пассека, древнейшие местные жители «доисторических» времен - так они защищались от непогоды, диких зверей и врагов [258, с. 159]. С созвучными версиями выступали на страницах своих сочинений Ш. Ж. Ромм (полагал, что сооружения могли быть построены греческими мореплавателями, которые строили жилье на скале и под ней в условиях отсутствия дерева [259, с. 115-116]), В. Броневский (полагал, что порох и огнестрельные снаряды, хранившиеся в камерах, а также устроенный на правой стороне речки селитряный завод унаследовали свое предназначение с давних времен [260, с. 18]), Ж. Ф. Гамба (по его мнению, пещеры Эктенуса были частью республики Херсонес и появиться могли только благодаря усилиям его жителей, количество пещер было столь велико, что в них спокойно мог поместиться целый город, используя камеры как убежища во время войны [261, р. 34]), нет других версий и у Ч. Б. Элиота (полагал, что пещеры, вырытые под крепостью, составляли отдельный город, который использовался местными жителями для хранения продуктов и в качестве убежища в случае необходимости [262, р. 324]).