Глава 2. Публицистическая и общественная деятельность Замятина в послереволюционный период

С момента образования в 1920 году Замятин участвует в деятельности Всероссийского союза писателей и даже входит в его Правление Кукушкина Т. А. Указ. соч. С. 109.. Он участвует в редколлегии издательства «Всемирная литература», активно перевод и издает труды Г. Уэллса, Д. Лондона, О. Генри и других, а так же принимает участие в редколлегии разнонаправленных журналов: «Современный запад», «Дом искусств», «Вестник литературы», «Россия» и так далее Полякова Л. В. Евгений Замятин: Творческий путь. Анализ и оценки. С. 30..

Сразу после своего возвращения в Россию, Замятин включается в публицистическую жизнь Петербурга. Он присоединяется к протесту против цензуры и закрытия «буржуазных газет» наряду с другими писателями Там же. С. 31., а в январе 1918 года выходит его первая послереволюционная индивидуальная статья «Елизавета Английская» Замятин Е. И. Я боюсь. С. 21-22.. В этот период статьи во многом носят политическую и социальную направленность, которые проявляются даже в формально литературно-критических статьях. Печатается Замятин по большей части в газетах «Новая жизнь» и «Дело народа» под псевдонимами М. Платонов или Мих. Платонов. В 1918 году публицистическая деятельность Замятина особенно активна, что продолжается до 1922 года, после чего постепенно идет на спад, практически сходя на нет к середине 1920-ых.

В октябре 1918 года Замятин возобновляет свою преподавательскую деятельность, но на сей раз занимается литературой. В 1919 году он начинает читать курс лекций в педагогическом институте им. А. И. Герцена и в Доме искусств Петрограда. В ходе этих лекций складывается группа начинающих литераторов, назвавших себя «Серапионовы братья», которым Замятин преподает технику художественной прозы. Среди членов этого кружка были такие писатели, как Зощенко, Каверин, Слонимский, Лунц, В. Иванов Полякова Л. В. Евгений Замятин: Творческий путь. Анализ и оценки. С. 30-31..

В 1922 году Замятина собираются выслать из России. В августе его арестовывают и даже начинают готовить к высылке. Официальным поводом послужила публикация рассказа «Арапы», однако, вероятно, сыграли роль публицистические выступления Замятина с критикой решений большевистской власти. Замятин даже был рад этой вероятной высылке, поскольку она освободила бы его от цензурных ограничений, однако высылка не состоялась благодаря вмешательству в дело литературных организаций и прочих деятелей искусства, в частности, Ю. П. Анненкова Кукушкина Т. А. Указ. соч. С. 111-112.. Возможно, с этим эпизодом связано постепенное уменьшение публицистических выступлений Замятина после 1922 года, однако автор продолжает активную общественную и творческую деятельность уже в рамках советской системы вплоть до 1928 года.

В обозначенный период Замятин активно включается в полемическую борьбу, происходящую на страницах послереволюционной периодики и в художественных произведениях разных идеологических и творческих направлений. Однако одним из главных источников для Замятина оказываются актуальные события в жизни общества и политической повестке дня. В частности, ряд статей 1918 года вызвана реакцией Замятина на политические события («Елизавета Английская» Замятин Е. И. Я боюсь. С. 21-22. стала реакцией на убийство А. И. Шингарева и Ф. Ф. Кокошкина, являвшихся членами ЦК кадетской партии, депутатами Государственной Думы и Учредительного собрания, «Последняя страница» Там же. С. 45-46. была опубликована после расстрела А. М. Щастного, что было фактическим возобновлением официальной смертной казни). Таким образом, видно, что Замятин следит за происходящими в жизни страны изменениями, однако после 1918 года практически перестает на них реагировать в рамках публицистики, переключаясь на более общие замечания, нежели комментирование конкретных событий.

Для Замятина как писателя важны идеи, высказываемые другими представителями искусства, в особенности литературы. В своих статьях он реагирует на выходы новых сборников литературных объединений (например, статья «Скифы ли?» Там же. С. 25-34. является реакцией на выход второго сборника «Скифы»), на идеи, декларируемые группами литераторов даже на страницах отдельных изданий. В общем голосе литераторов этого периода для Замятина оказываются наиболее важными три объединения: Скифы, Футуристы и Пролеткульт. Первые два объединения важны в силу своей предшествующей революционности, поскольку оба объединения в разных формах позиционировали свое искусство в качестве искусства нового, порывающего с предшествующей традицией, что является для Замятина одним из главных показателей истинного искусства в силу роли, приписываемой ему Замятиным. И эти объединения критикуются Замятиным за измену их лозунгам, превращение искусства из революционного в служебное Там же. С. 22-35.. Пролеткульт подвергался критике Замятина именно на уровне высказываемых его представителями идей. Стоит отметить, что многие идеи и раньше публиковались отдельными авторами, однако их объединение в рамках Пролеткульта сделало эти высказывания мощным средством социального воздействия. Особенно важными заявления пролеткульта становились в силу одобрения его деятельности Луначарским, занимающим в этот период должность народного комиссара просвещения РСФСР. Искусство позиционировалось пролеткультовцами в качестве в первую очередь инструмента классовой борьбы, отражающего интересы класса, которым оно было создано (в частности, такой позиции придерживались Богданов и Луначарский Луначарский А. В. Вопросы морали и М. Матерлинк. Правда. 1904. Апр. С. 137-157.). Поэтому основной своей задачей Пролеткульт ставил создание пролетарского искусства, иногда учитывая предшествующий опыт буржуазного искусства, иногда же призывая к полному его отвержению. Данные призывы публиковались как в форме отдельных деклараций Маширов. А. Задачи пролетарской культуры. Грядущее. 1918. №2. С. 9-10., так и в художественных и, в частности, стихотворных произведениях Кирилов. В. Мы. Грядущее. 1918. №2. С. 4.. Другой важной составляющей публицистики Пролеткульта, как и политических выступлений тех лет, стал призыв к объединению отдельных людей в мы, у которого собственные цель, желания и самоосознание. На страницах журнала «Грядущее» появлялись многочисленные произведения разных авторов с вынесенным в заголовок местоимением «мы» (М. Левин «“Я” и “Мы”» Грядущее. 1918. № 6. С. 3., Влад. Кириллов «Мы» Грядущее. 1918. № 2. С. 4., М. Тютиков «Мы» Грядущее. 1919. № 1. С 3., Самобытник «За нами» Грядущее. 1919. № 7-8. С. 2. и так далее). Политические лидеры эпохи, в частности, Ленин, говоря с трибуны, предпочитают говорить о неком едином «мы», которое движется к определенной цели и достигает ее. При этом речь идет не о простом объединении, но об унификации, о выработке единых стандартов для всех людей, входящих в мы. Подобные идеи высказывались и ранее Богдановым в его утопиях «Красная звезда» и «Инженер Менни», со сходными идеями Замятин сталкивается в Англии, узнавая о концепциях Тейлора по рационализации человеческого быта.

После возвращения в Россию из Англии публицистическая составляющая произведений Замятина становится более значимой, что впоследствии признавал и сам автор, в частности, комментируя роман «Мы» данного периода Замятин Е. И. Я боюсь. С. 257.. Это связано с тремя обстоятельствами: во-первых, Замятин, включаясь в полемику по общественно значимым вопросам, чаще начинает прибегать к уже испробованному им приему воплощения реально обсуждаемой концепции на страницах художественного произведения, во-вторых, сами его статьи нередко выглядят художественными зарисовками, в-третьих, Замятин использует части своих художественных произведений в качестве аргументов в публицистике.

В некотором смысле, можно говорить, что публицистика в данный период становится для Замятина наиболее важным способом выражения: она связана с его общественной деятельностью и положением члена Правления ВСП, он участвует в редакционных собраниях нескольких журналов, в которых и печатается, в то время как художественные произведения данного периода часто сталкиваются с цензурными ограничениями при попытках публикации. При этом художественные наработки автор применяет в своих статьях. Многие статьи, которые предполагаются в качестве литературно-критических, в итоге содержат политические замечания Замятина относительно ситуации в России послереволюционного периода, соображения по возможностям улучшения сложившихся реалий, оценка предпринимаемых действий и случающихся событий. Таким образом, данный период жизни и деятельности Замятина становится периодом его активных публицистических выступлений в статьях и художественных произведениях (особенно среди них выделяется роман «Мы», которому будет посвящена следующая глава).

Два наибольших всплеска публицистических выступлений Замятина произошли в 1918 и 1921 годах. В 1918 году его статьи публиковались преимущественно в газетах «Дело народа» и «Новая жизнь». Статьи этого периода представляют собой по большей части реакцию на происходящие события политической и социальной жизни, а так же на принятые политические решения правящих кругов. Статьи 1921 года публикуются преимущественно в журнале «Дом искусств». В этих статьях Замятин больше рассуждает о перспективах дальнейшего движения в выбранном направлении, чем оценивает конкретные события. То есть, в обозначенный период происходит переход автора от попыток прямого влияния на конкретные события к попыткам предупреждения о потенциальных опасностях тенденций, которые он видел на избранном идеологическом пути.

Идейный пласт, интересовавший Замятина в данный период, очень широк. С одной стороны, поездка в Англию познакомила автора с новыми идеями и проблемами, главной из которых для него стала проблема механизации человеческой жизни и родственная ей проблема утраты индивидуальности под давлением общества. С другой стороны, столкновение с Октябрьской революцией, на которую Замятин возлагал большие надежды, но которая для вернувшегося в Россию автора после длительного отсутствия несла с собой большое количество резких перемен, не смягченных даже опытом переживания после Февральской революции и самим Замятиным охарактеризованных так: «Это все равно, что никогда не знать влюбленности и однажды утром проснуться женатым уже лет этак десять» Замятин Е. И. Я боюсь. С. 3.. Революция, в сложившейся ситуации идеологического плюрализма, связанного с бытованием в обществе огромного количества политических и социальных программ разной направленности, требовала ответов на вопросы о роли и статусе государства, о соотношении ценности единичной личности и больших социальных групп, о возможности идеологического многообразия, о свободе личности и свободе слова, наконец, об отношении к самому явлению революции. Литературная деятельность Замятина так же ставила перед ним вопрос о роли литературы и искусства в целом в новых обстоятельствах, который оказывался вопросом больше политическим, нежели художественным. Все эти темы так или иначе получили свое освещение в публицистических и художественных произведениях автора данного периода. Что характерно, в данный период переписка Замятина практически не затрагивает вопросов идеологии, социальных и политических событий, ограничиваясь, преимущественно, решением вопросов, связанных с деятельностью редактора, вопросами публикации конкретных произведений или назначением личных встреч, что свидетельствует о вынесении важных для Замятина политических и социальных вопросов в публичную сферу своей деятельности. Чтобы понять позицию Замятина по каждому из освещаемых им вопросов, стоит определить его отношение к уже свершившемуся: революции.

Понимание Замятиным революции во многом основано на его восприятии марксистской концепции развития, однако с особой значимостью весьма романтизированной личности революционера и гуманистической целевой составляющей. Вопрос восприятия революции тесным образом переплетается с важным для Замятина образом «еретика», не единожды появляющимся в его статьях. Замятинский еретик может проявиться в любой области: искусство, наука, политика. Он призван разрушить основу, на которой базировалась вся область до его прихода. Примерами самых ярких еретиков для Замятина становятся ученые: Ньютон, Лобачевский и, особенно, Эйнштейн Там же. С. 98-100.. Одним из наиболее еретических писателей Замятин изображает Блока Там же. С. 35-38.. Замятинский еретик всегда первооткрыватель, он не боится поступить не по правилам, изменить самую основу. Его портрет сходен с романтическим образом кочевника скифа, который Замятин описывает в статье «Скифы ли?» Там же. С. 25-27.. Целью существования обоих является разрушение ради дальнейшего движения, они оба не могут ограничиться достигнутым, движение бесконечно, развитие бесконечно. Скиф оказывается революционером, причем революционером духовным, деятельность которого направлена на далекое будущее. Роль еретиков в обществе для Замятина состоит в том, чтобы сделать принципиально новый скачок, потрясти основы, на которых построена современная жизнь, чтобы продвинуться к жизни лучшей в будущем. Еретики становятся движущей силой революции в эволюционно развивающемся мире Там же. С. 96-97., обеспечивающей качественный скачок в развитии. Таким образом, для Замятина революция - одна из важнейших составляющих развития в любой сфере жизни общества. В то же время само революционное время оказывается для Замятина отбрасыванием жизни людей к чему-то первобытному, пещерному. Такая характеристика присутствует уже в статье 1918 года «Последняя страница» Там же. С. 46., продолженной и художественными образами в рассказах «Дракон» Замятин Е. И. Дракон. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1. С. 421-422., «Пещера» Замятин Е. И. Пещера. Там же. С. 501-509., уподобляющих жизнь людей России послереволюционного периода чему-то первобытному. В своих автобиографиях Замятин так же отмечал противоречивость данного периода, в котором дикое и пещерное перемешивалось с великим и возвышенным: «Корабли-дома, выстрелы, обыски, ночные дежурства, домовые клубы. Позже - бестрамвайные улицы, длинные вереницы людей с мешками, десятки верст в день, буржуйка, селедки, смолотый на кофейной мельнице овес. И рядом с овсом - всяческие всемирные затеи: издать всех классиков всех времен и всех народов, объединить всех деятелей всех искусств, дать на театре всю историю всего мира» Замятин Е. И. Я боюсь. С. 12..

В силу понимания Замятиным революции в качестве чего-то необходимого, практически природного условия развития, формируется его отношение к тому, что требуется делать ради революции. В этом вопросе Замятин категоричен: защищать революцию не надо. Как видно в статьях «Скифы ли?» Там же. С. 25-34. и «Бунт капиталистов» Там же. С. 43., Замятин считает, что революция, которую защищают, сама постепенно превращается в новое догматическое основание жизнеустройства, результатом чего должна стать новая революция. Соответственно, догма означает идеологическое ограничение свободы человека, то есть свободы личности, и именно догматизация одной идеологии ведет к революции против нее. Более того, в статье 1918 года «Последняя страница», Замятин выражает мнение по поводу, как ему кажется, главного достижения революции - отмены смертной казни. Он пишет: «Много звериного, пещерного будет записано историей в последний период российской революции. Но одна эта человеческая, великая страница - отмена смертной казни - покрывала собою, быть может, все. И теперь эта страница разорвана» Там же. С. 46.. И раньше люди умирали и людей убивали в послереволюционной России, но данная статья вышла по причине вынесения первого смертного приговора судебным органом, что стало для Замятина свидетельством, что новая власть считает свою правду дороже человеческой жизни. В другой статье, вышедшей на день раньше, «Бунт капиталистов», Замятин реагирует на подавление выступлений рабочих с применением насилия: «Представители рабоче-крестьянского правительства ради свободы и блага русских рабочих и русских крестьян готовы пожертвовать всем - даже русскими рабочими и крестьянами» Там же. С. 43.. Подобные действия для Замятина становятся признаком того, что революция, декларируемая народной и для народа, целями своими имеет обеспечение благополучия совсем других людей. Соответственно, революция ценна, но ценна настолько, насколько она ведет к большей ценности единичной человеческой жизни и единичной человеческой личности, то есть, к большему освобождению человека.

Взаимодействие между государством и личностью строится так же на понимании ценности личности. В статье «Завтра» Замятин пишет: «Мы пережили эпоху подавления масс; мы переживаем эпоху подавления личности во имя масс…» Там же. С. 48.. Подавление личности - обращение ее в безликий «нумер», который воспринимается государством, а точнее даже империей в период империалистической войны в качестве функции, могущей быть реализованной за счет количества. Таким образом, Замятин высказывает предостережение, что новая власть переносит те механизмы, которые работали в старой свергнутой империи. В то же время четко обозначается позиция самого Замятина: высшая ценность состоит именно в человеческой индивидуальности, в восприятии каждого человека уникальным, признание его индивидуальной значимости. Личность для Замятина образуется из двух составляющих: разумной (или рациональной) и инстинктивной (или иррациональной). В художественных текстах данного периода наиболее ярко проявляется важность для автора столкновения двух этих составляющих человека. Показательным примером выступает повесть «Островитяне» Замятин Е. И. Островитяне. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1. С. 346-394.: в Кембле постоянно сталкиваются понимание, как должно, и какая-то внутренняя сила, толкающая его на непонятные ему самому поступки из-за Диди, к которой он испытывает влечение: он участвует в боксерском поединке с чемпионом Там же. С. 369., убивает О'Келли, узнав, что Диди ему изменяла с ним Там же. С. 389-390.. Разум самого Кембла не может объяснить ему, почему он делает так, а не иначе. При этом наиболее рационалистические персонажи тоже не в силах понять причины его поступков: в частности, мистер Дьюли, не понимая Кембла, просто использует убийство им О'Келли для насаждения своего «Завета принудительного спасения» Там же. С. 394.. Таким образом, разум оказывается не способен объяснить то, что для чувств не требует объяснения, обладая некоторой внутренней правильностью. То есть, чувственный уровень оказывается приспособлен для более полного восприятия мира и жизни, чем разум.

Обезличивание человека в глазах государства и превращение его в нумер, в одного из многих связано с другой тенденцией, которая приобретает для Замятина первостепенную важность после поездки в Англию - механизация человека, его жизни. В Англии Замятин знакомится с концепциями Тейлора о рационализации человеческого труда, а так же с их развитием, поглощавшим и подвергавшим рационализации весь человеческий быт. На деле это значило приведение всей деятельности человека к единым нормативам, стандартам, составлению точного расписания и плана на всю жизнь. При этом данные идеи получили широкое распространение и даже попытки применения в производстве как раз в 1910-ых годах. После возвращения в Россию, Замятин обнаруживает, что схожие идеи оказались востребованы и российским обществом: в частности, схожие идеи высказывались со страниц периодических изданий Пролеткульта. Хотя эту тему Замятин не затрагивает в своих статьях, она получает широкое освещение в его художественных произведениях, в особенности, в романе «Мы», о чем речь пойдет дальше. О публицистической природе данной идеи можно говорить на основании позднейшей оценки романа «Мы» самим автором, который охарактеризовал его в качестве двойного предупреждения человечеству: «Этот роман - сигнал о двойной опасности, угрожающей человечеству: от гипертрофированной власти машин и гипертрофированной власти государства» Замятин Е. И. Я боюсь. С. 257..

Первый раз проблему механизации человеческой жизни Замятин поднимает в повести 1917 года «Островитяне», написанной в Англии под впечатлением от быта англичан. Героем, воплотившим эту идею, становится мистер Дьюли, написавший «Заветы принудительного спасения», в которых фактически составил распорядок на каждый день и обосновал, почему им требуется следовать. Герой больше всего обеспокоен соблюдением своих Заветов и распространением их идей, что практически лишает его человечности в глазах читателя, поскольку, сталкиваясь с тяжелыми ситуациями иных людей, даже тяжелыми ранениями и смертями, герой переживает лишь за нарушение своего распорядка, оставаясь абсолютно равнодушным к другим людям Замятин Е. И. Островитяне. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1. С. 346-348.. При этом герой трудится над распространением своих идей, поскольку считает их высшей благодетелью, зачастую не задумываясь о моральной составляющей своей деятельности. История, произошедшая с Кемблом, Диди и О'Келли, использована мистером Дьюли для демонстрации возможных последствий жизни не по его Заветам Там же. С. 394.. Такое стремление насаждения, принудительного спасения людей, этого спасения не желающих, роднит образ мистера Дьюли с важным для Замятина образом Великого Инквизитора из романа «Братья Карамазовы» Ф. М. Достоевского Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. Кн. 5. Гл. 5., а так же с Благодетелем из романа самого Замятина «Мы», где вопрос механизации человеческой жизни получает более многогранное освещение.

Другой важной составляющей, отличающей механизированного человека, Замятин выделяет отсутствие свободы. Ограничение свободы для Замятина - это, прежде всего, невозможность мыслить не по правилам и говорить неудобные вещи, которые, тем не менее, для высказывающего кажутся истинными. Особое значение эта тема приобретает для Замятина в силу его писательской деятельности, поскольку еще до революции он не раз сталкивался с ограничениями цензуры. Тема свободы слова регулярно поднимается Замятиным в статьях послереволюционного периода, наиболее яркими примерами которых являются статьи «Они правы» Замятин Е. И. Я боюсь. С. 42-43. 1918 года и «Пора» Там же. С. 65-67., написанной между летом 1920 и весной 1921 годов Там же. С. 301.. В обеих статьях речь идет о силе слова и причинах, почему его ограничивают. Обе статьи являлись реакцией на цензурные постановления большевистского правительства, планомерное закрытие газет по причине их идеологического несоответствия. Замятин понимает силу слова, силу свободной мысли, которая для него оказывается сильнее оружия: «…жалких газеток трепещут повелители пулеметов: жалким газеткам нещадно затыкают рот» Там же. С. 42.. В этом заключается правота тех, кто оберегает себя от словесной борьбы, попросту ее запрещая. Во второй статье Замятин пишет, что настоящие рабочие никогда не призывали к цензуре (хотя нередко оправдывали необходимость других неоднозначных решений, вроде гражданской войны, террора и других), что убеждения настоящих рабочих, «выросшие на подлинной, классовой почве, в рабочем настолько крепки, что никакой свободной критики, никакого - даже еретического - слова он не боится» Там же. С. 66.. Соответственно, боятся критических высказываний лишь те, чьи убеждения построены на теории и имеют теоретический характер - рабочие из интеллигенции, что приводит Замятина к выводу: «Одно из двух: или русский рабочий несовершеннолетен, но тогда нелепо давать ему в руки такой острый инструмент, как власть; или он совершеннолетен, но тогда нелепо ставить гувернеров, выбирающих, что можно читать и чего нельзя» Там же. С. 66.. Если совместить позиции двух данных статей, то можно видеть, что, по мнению Замятина, ограничение свободы слова исходит от и выгодно лишь людям у власти, за свою власть опасающимся, то есть, в данном случае, руководству большевистской партии, догматизирующему свою идеологию и боящемуся возможного сопротивления. В своем наброске статьи «О зеркалах» Замятин формулирует эту мысль так: «Хотят литературы правоверно-социалистической и боятся литературы неправоверной только те, кто не верит или недостаточно верит в социализм. Я - верю. Я знаю: он - неминуем. Он уже перестал быть утопией, и именно потому дело настоящей литературы - создать новые утопии» Там же. С. 239..

Другим важным для Замятина вопросом, становится тема развития науки, перекликающаяся с постоянно звучащими в его статьях заявлениями о прогрессивной роли еретических мыслей. Одним из главных событий науки своего времени для Замятина стала теория относительности Эйнштейна, о которой он заговаривает во многих своих статьях («О синтетизме» Там же. С. 74-82., «О литературе, революции, энтропии и о прочем» Там же. С. 95-101.). Замятин был знаком ранее в силу своей специальности инженера и с другими важнейшими естественнонаучными теориями (теории Ньютона и Лобачевского), которые в плане новаторства для своего времени и областей науки идентичны теории относительности Эйнштейна. Принципиальное значение данных теорий для Замятина заключалось в их революционности, в том, что они разрывает основы предыдущей науки, заставляя перестраивать ее на новых основаниях, как и другие перечисленные. Таким образом, свобода в первую очередь в мышлении неразрывно связана для Замятина с революцией как идеей.

Затрагивая вопрос роли искусства в новых условиях важно понимать, чем было для Замятина искусство. Характерна цитата из статьи «О литературе, революции, энтропии и о прочем» 1923 года: «Наука и искусство - одинаковы в проектировании мира на какие-то координаты» Там же. С. 100.. С одной стороны, в этой цитате видно, что Замятин науку не воспринимает в качестве окончательного ответа, она тоже относительна. С другой стороны, искусство для него - равнозначный способ познания мира, имеющий другие основания, но схожую суть. Это возвращает к вопросу о двух способах познания (рациональном и чувственном) и о значимости свободы слова и науки. Соответственно, искусство в принципе не может существовать в рамках одной заданной концепции, ведь это ограничивает необходимый для познания простор. Предложенные Пролеткультом и лично Луначарским концепции искусства в качестве лишь инструмента классовой борьбы для Замятина равносильны уничтожению искусства в принципе, а, следовательно, попытку ограничения одного из способов познания и свободы мышления, что ведет к механизации человека. В свою очередь, это ограничивает возможности для развития человечества в целом, что Замятин выразил в статье «О литературе, революции, энтропии и о прочем»: «Когда пламенно-кипящая сфера (в науке, религии, социальной жизни, искусстве) остывает, огненная магма покрывается догмой - твердой, окостенелой, неподвижной корой. Догматизация в науке, религии, социальной жизни, искусстве - энтропия мысли; догматизированное - уже не сжигает, оно - греет, оно - тепло, оно - прохладно. Вместо нагорной проповеди, под палящим солнцем, над воздетыми руками и рыданиями - дремотная молитва в благолепном аббатстве; вместо трагического Галилеева "А все-таки она вертится!" - спокойные вычисления в теплом пулковском кабинете. На Галилеях эпигоны медленно, полипно, кораллово строят свое: путь эволюции. Пока новая ересь не взорвет кору догмы и все возведенные на ней прочнейшие, каменнейшие постройки» Там же. С. 96.. Искусство - необходимая составляющая развития человечества в понимании Замятина.

Глава 3. Идеология романа «Мы»

Роман написан автором после его возвращения в Россию и завершен в начале 1920-ых годов. Остается не до конца понятным, в какой момент роман был окончательно завершен, как и не до конца понятно, в какой момент работа над ним началась. Этот вопрос оказывается принципиально значимым, поскольку определяет круг возможных источников идей романа. Работа над романом началась в 1918 или 1919 годах по оценкам специалистов. В то же время датой окончания написания романа можно считать три года: 1920, 1921 и 1922. По свидетельствам современников и самого Замятина, к концу 1920-го года основная работа над романом была закончена, после чего автор лишь вносил стилистические правки. Об этом свидетельствуют воспоминания Анненкова Анненков. Ю. П. Дневник моих встреч: Цикл трагедий. М., 2005. С. 255-256., в присутствии которого Замятин создавал свой роман, и позднейшие заявления самого Замятина. Наиболее обоснованной датой завершения работы над романом представляется 1921 год, поскольку в этом году в номере журнала «Дом искусств», в редколлегию которого входил и Евгений Иванович, помещено сообщение, что Замятиным закончена работа над «большой фантастической повестью» Полякова Л. В. Евгений Замятин: Творческий путь. Анализ и оценки. С. 35.. Поскольку других фантастических произведений в данное время Замятин не писал, становится очевидно, что речь идет о «Мы». Однако некоторые исследователи настаивают на 1922 году в качестве года окончания работы над романом. В данной работе будет принят тезис о работе над романом до 1921 года.

В 1921 году публикуется упоминание о завершенной Замятиным фантастической повести, однако публикации так и не последовало, поскольку роман был запрещен Главлитом. Тем не менее, в том же году автор передает рукопись романа в берлинское издательство З. И. Гржебина. Далее текст заграницей существует без непосредственного влияния на него Замятина. Замятин предпринимает попытки опубликовать роман в России вплоть до 1923 года, надеясь опубликовать его в журнале «Основы» Р. В. Иванова-Разумника и С. Д. Мстиславского, для чего направлял последнему рукопись романа, а так же подавал несколько наиболее удобных для цензуры глав романа в журнал «Утопия», с целью облегчить прохождение цензуры всему тексту Евгений Замятин и культура ХХ века. С. 173-175.. Однако из данных начинаний ничего не вышло. Текст романа был впервые опубликован в 1924 году на английском языке в Нью-Йорке. Первая русскоязычная публикация романа появилась в 1927 году в Праге в журнале «Воля России», издаваемом эмигрировавшими левыми эсерами. Текст романа был обратно переведен с чешского языка и опубликован в сокращенной редакции. Все это произошло без согласия на то Замятина. В предисловии к изданию говорилось, что издатели основываются на чешском переводе, опубликованном в газете «Лидове новины», для приближения к оригинальному тексту чешский перевод постоянно сличался с английским, а сама публикация происходит с согласия издательства газеты Воля России. 1927. №1. С. 3.. Однако существует предположение, что издатели имели доступ к авторской рукописи, внося изменения для маскировки Русская литература. 1990. №1. С. 130.. Факт наличия у издателей авторской рукописи не является невозможным и не доказывает их связи с самим Замятиным, поскольку после передачи текста в издательство Гржебина текст имел хождение в кругах эмигрировавших русских литераторов, о чем говорят источники личного происхождения.

В идеологическом плане период написания романа совпал с периодом мощной идеологической борьбы различных течений в периодических изданиях и со столкновениями времен гражданской войны. Многие элементы романа отсылают не к теоретическим концепциям представителей различных идеологических групп, а ко вполне реальным событиям политики времен военного коммунизма. В частности, сама необходимость наличия единой идеологии у всех граждан государства была вопросом не столько фантастическим, сколько действительно актуальным в контексте объединения всех граждан в единое мы под властью партии большевиков. Элементы прошлого, вспоминаемые главным героем, отсылают к реалиям Первой Мировой и Гражданской войн.

Как уже отмечалось в предыдущей главе, контекст объединения имел широкое распространение как в периодике периода, особенно издаваемой Пролеткультом, так и в выступлениях конкретных политических лидеров, в частности, Ленина. Выделение конкретного произведения, на которое ссылается Замятин названием своего романа, представляется неверным, поскольку это представляется скорее тенденцией, характерной для периода. Однако отметить стоит широкое распространение заголовков, в которых используется местоимение мы (М. Левин «“Я” и “Мы”» Грядущее. 1918. № 6. С. 3., Влад. Кириллов «Мы» Грядущее. 1918. № 2. С. 4., М. Тютиков «Мы» Грядущее. 1919. № 1. С 3., Самобытник «За нами» Грядущее. 1919. № 7-8. С. 2. и так далее).

В предреволюционной период были распространенными произведения, написанные в жанре социалистической утопии, повествующие о мире будущего, в котором социализм уже построен, рассказывающие о быте такого общества и его составляющих. В особенности стоит выделить утопии А. А. Богданова «Красная звезда» и «Инженер Мэнни», рассказывающие о том, как земляне помогают построить социалистическое общество марсианам, ведут вместе с ними классовую борьбу и так далее. С одной стороны, эти произведения послужили источником самого жанра, в котором написан роман, с другой, стали источником ряда сюжетных элементов.

Действия романа разворачиваются в мире далекого будущего, наполненном фантастическими и гиперболизированными образами. Фантастический жанр был выбран Замятиным, вероятно, в силу своего потенциала, за которым, по мнению Замятина, лежит будущее литературы, что он не раз выражал в статьях «Скифы ли?» Замятин Е. И. Я боюсь. С. 25-34., «О синтетизме» Там же. С. 74-82. и др. Конкретно для Замятина потенциал фантастики был, вероятно, в возможности создать мир, в котором волнующие его идеи оказались бы воплощены. При этом выбор стилистики во многом мог быть продиктован как произведениями любимого Замятиным Г. Уэллса, так и утопиями А. А. Богданова. Родство с последними оказывается не только в выборе декораций будущего человечества, но и в конкретных сюжетных совпадениях, как, например, в утопиях Богданова действие происходит на Марсе, куда земляне отправились, чтобы помочь марсианам в их классовой борьбе. В романе Замятина граждане Единого государства так же строят космический корабль - Интеграл, чтобы нести свой порядок жизни на иные планеты.

Главный герой Д-503 сделан Замятиным математиком, строителем Интеграла и в определенном смысле писателем, в котором математическое начало превалирует над художественным. Д-503 становится Альтер-эго самого Замятина - кораблестроителя и литератора, в котором, однако, соотношение художественного и математического обратное. Намеренная рационализация героя автором служит приемом для усиления демонстрации значения чувственных составляющих личности, по ходу сюжета берущих в герое верх. Этому же служат намеренные ошибки в математическом языке героя, на которые Замятину даже указывали при ранних чтениях романа. Реализована данная возможность с помощью использования формы дневника, делающей рассказ героя от его лица, тем самым давая характеристику персонажа не только через события и отстраненную оценку автора, но и через его «собственные» язык и концентрацию на определенных событиях при невнимании к другим. С другой стороны идея использования математического языка для рассуждения о социальных теориях могла быть заимствована Замятиным у П. А. Флоренского.

В данном исследовании роман «Мы» рассматривается преимущественно как публицистическое произведение. Такой подход оправдывается использованием частей романа его автором в своей публицистической деятельности, а так же личными оценками автором своего произведения (например, по уже приведенной в предыдущей главе характеристике данного романа в интервью Ф. Леферу Там же. С. 57.). Замятин о романе говорил, что это одновременно «самая шуточная и самая серьезная его вещь». Позднее он заявлял, что роман во многом служит предупреждению человечеству, и даже в период наиболее ожесточенной компании против него он не отрицал роль романа как произведения во многом идейного.

Ведущими темами романа оказываются две, в последствие выделяемые самим Замятиным в качестве главных сообщений романа: тема власти государства над человеком и власти машин над человеком. То есть, главный фокус романа направлен на взаимоотношение личности и государства, которое, в свою очередь, связано с взаимоотношением личности и социума, как составных частей государства. Вторая тема раскрывает идею регулирования человеческого быта во всех его сферах, лишая человека чего бы то ни было личного и интимного, что, в свою очередь, связано с вопросом об индивидуальности и ее проявлениях в свободе мысли или творчества. При этом две эти темы оказываются переплетены между собой практически неотделимым образом, что делает наличие одной из составляющих этой пары необходимым условием для существования второй составляющей, и наоборот.

Единое Государство в романе предстает перед читателем в качестве единственной цивилизации на Земле в мире далекого будущего. С момента двухсотлетней войны между городом и деревней, закончившейся победой города в силу изобретения нефтяной пищи, прошло уже около восьми ста лет Замятин Е. И. Мы. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 2. С. 232-233.. Борьба между городом и деревней явно отсылает читателя к периоду Первой Мировой и гражданской войн и к политике военного коммунизма, в рамках которой проводились продразверстки. Государство контролирует все аспекты жизни граждан, которые сами и участвуют в этом контроле, радуясь своему состоянию несвободы. При этом самим результатом последней революции стало разделение всего человечество на две части: рационализированное Единое Государство, отражающее один из двух главных путей познания, и одичавшие люди, живущие в лесу и покрывшиеся шерстью. В некотором смысле, вновь появляется тема двойственности революции из рассказа «Пещера», ведущей человечество к дальнейшему развитию, но в то же время отбрасывающей в доисторические, дикие времена. Однако в данном случае это состояние оказывается особенно значимым в силу невозможности каждой из двух составляющих разделенного человечества к дальнейшем развитию без второй части, то есть каждый из способов познания не самодостаточен.

В романе проблема свободы появляется не только вместе с размышлениями главного героя о ней, но она оказывается значимой во всем быте Единого Государства. Все нумера живут согласно Скрижали, которая устанавливает распорядок дня, единый для всех. Рационализации подвергаются все стороны жизни: работа, обучение, общественные собрания и даже сексуальные потребности нумеров и количество жевательных движений на каждый кусок пищи Замятин Е. И. Мы. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 2. С. 224-227.. В этом контексте Замятин воплощает в романе концепцию рационализации жизни Тейлора и схожие предложения, высказываемые в изданиях Пролеткульта.

С позиции Д-503, свобода воплощает собой абсолютное зло, в силу ее разрушительного влияния на личность, общество и, в качестве результата, дальнейшую судьбу всего человечества: «Свобода и преступление так же неразрывно связаны между собой, как... ну, как движение аэро и его скорость: скорость аэро = 0, и он не движется; свобода человека = 0, и он не совершает преступлений. «…» Единственное средство избавить человека от преступлений - это избавить его от свободы» Там же. С. 243. . Состояние свободы человека приравнивается к состоянию дикости Там же. С. 217-218.. Напротив, несвобода воспринимается главным героем в качестве естественного состояния человека, подтверждение чему он ищет в том числе в истории человечества (например, в танцах, в силу строгого установления необходимых движений Там же. С. 219-220.). В случаях, когда кто-либо из граждан Единого Государства проявляет свободу, это воспринимается безумием и преступлением, такой нумер подлежит немедленному уничтожению Там же. С. 250-253.. Строгая регламентация, всех основ жизни, когда за человека решены все вопросы, наоборот воспринимается высшим благом, ведущим к естественному состоянию счастья, что ведет к появлению в тексте романа несколько раз «не омраченных безумием мыслей» Там же. С. 220; 277. лбов и лиц обритых наголо нумеров (образ среднего нумера дословно повторяет сказанное Замятиным в статье «Скифы ли?»: «Остричь все мысли под нолевой номер; одеть всех в установленного образца форму…» Замятин Е. И. Я боюсь. С. 27.).

Состояние несвободы охраняется и контролируется специальной организацией, называющейся бюро Хранителей. Более того, задачи Хранителей специально облегчаются условиями жизни нумеров: стены их домов и вся мебель сделаны из стекла, вся жизнь происходит на виду у остальных, делая единственное исключения для сексуальных часов Замятин Е. И. Мы. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 2. С. 230-231.. Однако все персонажи, сталкиваемые с главным героем достаточно близко, проявляют признаки непокорности общим установлениям: О-90 хочет ребенка, хотя не имеет возможности его завести в силу неподходящих под стандарты, установленные Единым Государством, физических характеристик Там же. С. 220., R-13 выражает недовольство теми произведениями, которые ему как государственному поэту приходится писать, и, кроме того, не докладывает о преступных по законам Единого Государства действиях I-330, о которых ему известно Там же. С. 263-264.. Образ действий I-330 преступен и свободен практически в каждом ее появлении в романе, однако эта свободолюбивость, выделяющая ее из массы остальных нумеров, становится причиной, что «у нее много почитателей» Там же. С. 243.. При этом она не скрывает своих действий, о них многие знают, но никто не обращается в официальные инстанции. Даже у главного героя, уверенного в преступности любого свободного действия, возникают проблемы с самоограничением, когда его личные желания начинают идти вразрез с волей Единого Государства (например, желание личного обладания I-330 Там же. С. 256.).

Разумеется, любое творчество тоже подлежит контролю и цензуре. Институт Государственных Поэтов и Писателей регламентирует кто может писать, о чем, в какой форме, эти знания строго математизированы Там же. С. 250-252., как и музыка, которая приведена к математически точным уравнениям Там же. С. 230.. С предоставления минимальной свободы слова, возможности записывать мысли без цензурного контроля, которой фактически и является приведенное в самом начале романа воззвание ко всем нумерам писать произведения во славу Единого Государства Там же. С. 217., начинаются проблемы с подчинением у отдельных нумеров, в частности, у главного героя, который уже в самом начале записывает мысли, которые не должны были появляться, поскольку декларируемая честность и откровенность, которой он делится с потенциальными читателями, идет вразрез с изначальным стремлением восхваления всех порядков жизни Единого Государства (например, его впечатление от игры на рояле Там же. С. 229-230.). В свою очередь, наука, на первый взгляд, в Едином Государстве стоит на достаточно высоком уровне, однако и в этой области оказываются принципиальные ограничения, носящие скорее идеологически внедренные в сознание людей принципы, чем ярко выраженные ограничения ученых. Это ограничение находит выражение в восприятии главным героем (одним из ведущих ученых Единого Государства, задействованным в важном масштабном проекте) мира, а именно в его боязни неизвестного, которое он называет х, и неподдающегося его пониманию, представленное в тексте романа в качестве v-1 Там же. С. 246.. Соответственно, хотя мы не видим проявления контроля науки со стороны Единого государства в тексте романа, оно неявно представлено в качестве ограничения допустимой области познания учеными только теми вещами, которые относительно понятны и известны.

Боязнь ученого перед неизвестным ставит вопрос о возможностях дальнейшего развития такого общества. И для Замятина ответ оказывается однозначным: общество Единого Государство зашло в тупик, уверившись в своих догмах, выйти из которого можно только в результате новой революции. Общество всеобщего равенства построено, революция, последняя революция, уже свершилась, «больше никаких революций не может быть» Там же. С. 340.. Оно не может отказаться от своих базовых представлений о мире, следовательно, потенциал его развития ограничен. Устами I-330 Замятин объясняет свое понимание того, как изменяется личность революционера с течением времени:

«- О, и они были правы - тысячу раз правы. У них только одна ошибка: позже они уверовали, что они есть последнее число - какого нет в природе, нет. Их ошибка - ошибка Галилея: он был прав, что земля движется вокруг солнца, но он не знал, что вся солнечная система движется еще вокруг какого-то центра, он не знал, что настоящая, не относительная, орбита земли - вовсе не наивный круг...

- А вы?

- А мы - пока знаем, что нет последнего числа. Может быть, забудем. Нет: даже наверное - забудем, когда состаримся - как неминуемо старится все. И тогда мы - тоже неизбежно вниз - как осенью листья с дерева…» Там же. С. 340-341..

Другую часть этого же диалога между I и Д Замятин позже использует в качестве эпиграфа к статье «О литературе, революции, энтропии и о прочем». Образ стареющего революционера, свыкающегося с тем, что есть, перестающего стремиться к бесконечности, практически дословно повторяет сказанное Замятиным в статье «Скифы ли?». Это и описание всех обычных нумеров Единого Государства, потомков революционеров: они забыли, что есть бесконечность, бесконечное движение. Результатом этого становится бунт, в конце романа охвативший западные кварталы Там же. С. 381-382., направленный на революцию, разрушение самой основы Единого Государства, идеологическое основание которого строится на в достаточной степени марксистском понимании общества всеобщего равенства в качестве конечной цели. В конце романа ученые Единого Государства находят в мозгу человека область, при выжигании которой тот лишается фантазии, становясь абсолютно рациональным и подчиненным правилам Единого Государства. При этом пойманных в конце романа революционеров, в частности, I, не подвергают этой операции, а казнят. Возможно, этим фактом Замятин снова отсылает читателя к своему тезису, что истинный революционер останется революционером навсегда.

Даже в кажущемся отсутствии свободы Единого Государства, свобода находит свое выражение, Замятин подтверждает высказанный в статье «Скифы ли?» тезис «гибельна не свобода, гибельно насилие над свободой» Замятин Е. И. Я боюсь. С. 27.. Во время восстания Мефи и царящего в нем хаоса Д-503 видит, как «женские и мужские нумера бесстыдно совокуплялись - даже не спустивши штор, без всяких талонов, средь бела дня» Замятин Е. И. Мы. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 2. С. 371-372.. В этот момент нумера оказались в состоянии свободы, своим соединением они утверждают собственную индивидуальность, что отсылает к концепциям Соловьева, высказываемым им на страницах «Оправдания добра» и «Смысла любви». Однако в данном случае, соединение мужчины и женщины не ведет к образованию истинной полноценной человеческой личности, но становится лишь утверждением имеющейся у нумеров индивидуальности и наличие подавленного внутреннего инстинктивного начала, подавленного в процессе насилия над свободой. Характерным оказывается и тот факт, что текст романа, озаглавленного «Мы», начинается с местоимения «Я», как бы утверждая индивидуальность даже в безликом мы.

Ограничение свободы Единым Государством оправдывается движением к принудительному спасению всех его граждан. Ведет всех к этому Благодетель, образ которого перекликается с образом Великого Инквизитора из романа «Братья Карамазовы» Достоевского. Оба персонажа осознают свои действия как жертву, которую они приносят ради спасения всех остальных. Благо людей рассматривается персонажами в качестве единственно верного и известного им. При этом внешние черты Благодетеля отсылают к образу другого великого вождя - Ленина.

Роман «Мы» - сложное произведение, сочетающее художественную форму с размышлениями о социальном и политическом устройстве человеческого общества, о ролях государства и личности, о разных формах познания и развитии. Советская критика, воспринявшая роман в качестве политического памфлета, была права лишь отчасти: роман не исчерпывается утверждением позиции автора по политическим и социальным вопросам, но является воплощением трудов его размышлений над ними. Позиция автора в тексте романа прослеживается, но не представлена в сформулированном виде, давая возможность читателю самому найти значимые для себя аргументы. В то же время роман не исчерпывается и предупреждением человечеству, о котором говорил сам автор, поскольку, ставя вопросы, волнующие Замятина, не дает и не пробует дать на них окончательного ответа.

Глава 4. Конфронтация с советской системой и период эмиграции