Правительственная политика в отношении тяглых сословий в России второй половины XVI – начала XVII века

Проблема предыстории закрепощения тесно связана с правом перехода крестьян, которое исследовано в параграфе 2.1. «Крестьянский отказ и поряд: социальные отношения в русской деревне XV-XVI вв.» Крестьянский отказ принадлежал к числу институтов обычного права, и как таковой использовался в течение всего периода существования сельской общины в различных формах, но впервые упоминается в источниках только в середине XVI в. Указные грамоты великого московского и удельного белозерского князя трактовали спорные вопросы переходов крестьян: их время и условия. В советской исторической литературе эти акты зачастую истолковывались в контексте закрепостительных мероприятий княжеских «правительств», осуществлявшихся в процессе решения «крестьянского вопроса». Цель исследования состоит в поиске определенных закономерностей в происхождении подобных документов. В связи с этим необходимо решить две задачи: во-первых, исследовать состояние землевладения и статус владений, получивших грамоты и, во-вторых, изучить характер действия указных грамот и других княжеских актов.

Осуществленный в диссертации анализ этих документов показал, что все четыре акта о крестьянских переходах, выданных великим московским князем, относятся к владениям либо в недавнем прошлом имевшим статус слободы, либо находившимся в уездах, насыщенных колонизуемыми землями, где интенсивно ставились слободы. Внутренней жизнью слободы, в том числе правом принимать или не принимать тяглецов, распоряжались ответственные налогоплательщики. Именно их интересы затрагивала проблема ухода льготчиков и новоприходцев. Таким образом, великокняжеские пожалования права вывода тяглецов или запрета их перехода было связано в первую очередь с отношениями в сфере фиска. Можно ли рассматривать право вывода тяглецов, жалуемое князем монастырю или слободе как свидетельство прикрепления крестьян и жителей промысловых слобод?

Если бы удалось доказать, что бежецкая и углицкая грамоты 1455-1462 гг. сохраняли свое действие, например, до принятия Судебника 1497 г., это было бы равнозначно признанию факта частичного закрепощения вотчинных крестьян. Однако привлеченный в диссертации наличный материал свидетельствует о том, что такого рода запреты носили временный характер, и прекращали свое действие после нового описания. В частности, указные грамоты, выданные в последние годы правления Василия II, сохраняли действие до описания 1460-х гг., которое должны были провести сыновья великого князя согласно его духовной.

Проблема законодательного оформления права крестьянских переходов рассматривается в параграфе 2.2. «Крестьянские переходы по Судебникам». В диссертации раскрывается важная проблема крестьянских переходов, подвергшихся правовому регулированию в Судебниках в конце XV - первой половине XVI в. В исторической науке (С.Б. Веселовский, А.Л. Шапиро, Ю.Г. Алексеев) разнообразные аспекты этой проблемы (выплата пожилого и его дифференцированный размер) рассматривались, как правило, в контексте отношений между крестьянином и вотчинником. Однако понятие Судебников «отказ из волости» можно понимать и как переход крестьянина из одной административной единицы в другую, и как уход из волости дворцовой или черносошной. В диссертации приведены аргументы в пользу второго варианта прочтения текста. Стоящий в ст. 57 и 88 на первом месте оборот «из волости» недвусмысленно свидетельствует о том, что законодатель имел в виду в первую очередь интересы государства, контролировавшего в первой половине XVI в. огромный фонд дворцовых, оброчных и черносошных земель.

Очевидно, что крестьяне уходили не только от землевладельцев, но и из черносошных и дворцовых волостей, и процедура отказа распространялась на все категории крестьян. Отказ крестьян в середине XVI в. проходил двумя способами: в то время как интересы черных крестьян представляли выбранные волостью «отказщики», помещики отказывали черных крестьян самостоятельно. Очевидно, что и пожилое уходившие крестьяне платили в одном случае черной волости «в столец», в другом случае - землевладельцу. Закон о Юрьевом дне нужно рассматривать в контексте противостояния черносошных волостей и феодалов. Такой подход позволяет иначе интерпретировать природу пожилого.

Поскольку черносошные крестьяне не несли феодальных повинностей, ясно, что сопоставление величины повинностей крестьян в пользу землевладельцев в денежном выражении и пожилого не позволяет раскрыть его происхождение. Крестьян владельческих и черносошных объединяли лишь их обязанности по отношению к государству, и именно в фискальной политике последнего целесообразно искать источник происхождения интересующей нас нормы. В диссертации осуществлено сопоставление объема государственных налогов, приходившихся на рубеже XV-XVI вв. на крестьянский двор, с размерами пожилого. Сумма пожилого в 2,5 - 5 раз превышала размер тягла в денежном выражении, и, таким образом, пожилое полностью покрывало все траты, которые волость или землевладелец несли для выполнения тягла.

В исследовании предложено также объяснение дифференцированного размера пожилого, зависящего от места и срока проживания крестьянина; доказывается гипотеза о происхождении четырехлетнего срока выплаты пожилого из порядка землепользования, характерного для трехпольной системы, и норм обычного права. Введение пожилого как обязательной компенсации волости или землевладельцу за ушедшего тяглеца стало особенно актуальным в конце XV в., когда почти полностью прекратились земельные пожалования монастырям и предоставление податных льгот землевладельцам. С ликвидацией податного иммунитета и изменениями в слободском праве партикулярное феодальное право стало трансформироваться в общегосударственное. Частные распоряжения князей уступили место общегосударственному праву крестьянского отказа и поряда, отразившемуся в Судебниках.

Проблема формирования сословия посадских людей изучена в параграфе 2.3. «Посадские люди в первой половине XVI в. и право перехода тяглых людей». С целью изучения этого вопроса в диссертации, во-первых, рассмотрена эволюция правового положения княжеских «служебных» людей и жителей государевых слобод, а, во-вторых, подвергнуты анализу источники, свидетельствующие об изменении правового положения населения бывших вечевых городов. Показано, что процесс распада «служебной организации» происходил путем выдачи промысловым слободам бобровников, рыболовов уставных грамот наместничьего управления, уравнивавших их права с правами посадского населения. Положение «черных людей» бывших вечевых городов также было унифицировано с положением посадского населения Северо-восточной Руси путем ликвидации их права собственности на дворовые и пригородные земельные участки с конфискацией документов на право владения землей «в одерень» и переводом в категорию оброчных земель.

Эти изменения в положении посадских людей, однако, не привели к ущемлению для них права переходов. В исторической науке первой половины XX в. высказывались суждения о том, что во второй половине XVI в. тяглые люди рассматривались как «крепкие тяглу» и не пользовались правом перехода. В диссертации рассмотрены аргументы, опровергающие это концептуальное построение. Судебник 1550 г. не прикреплял посадских людей к тяглу; и в ст. 91 Судебника, и в гл. 98 Стоглава норма права о сведении тяглецов с монастырских слобод была вектором однонаправленного действия. В диссертации раскрыт генезис предписаний Мало-Пинежской и Важской уставных грамот о свозе тяглецов из-за монастырей; установившийся порядок объясняется гомогенным характером земских учреждений, созданных на Пинеге и Ваге по уставным грамотам 1552 г.

Отсутствие служилого землевладения в Поморье имело своим следствием то, что черносошные земли не были отделены в фискальном отношении от монастырских земель, составляя единый податной округ. Земские власти Мало-Пинежской волости и Важского уезда постарались закрепить в грамотах норму Судебника о свозе тяглецов, и даже добились расширительного толкования ст. 91, распространив ее действие на черных крестьян, составлявших единую «кость» с посадскими людьми. Таким образом, объясняется парадокс законодательства 1550-х гг., предписывавшего ограничения в переходах исключительно для посадских людей и черносошных крестьян.

Состояние архаичной для середины XVI в. системы кормлений рассматривается в параграфе 2.4. «Институт наместников накануне земской реформы». В современной историографии институт наместников и волостелей справедливо рассматривается как архаичная для середины XVI в. система управления, однако вопрос о том, насколько она была жизнеспособна, спорен. Не вполне проясненными до настоящего времени являются следующие аспекты проблемы: на каких территориях были распространены кормления с боярским судом, был ли институт наместников единственной формой управления на местах, в чем состояло существо постановлений Земского собора 27-28 февраля 1549 г. о судебной компетенции наместников. Взаимоисключающие суждения высказывались исследователями во многом потому, что институт наместников изучался вне связи с такими важными явлениями, как формирование дворянского сословия, изменения в фискальной политике, эволюция холопства, оформление приказного аппарата.

Продвижение в исследовании проблемы возможно, если исследовать институт кормлений не изолированно, а как элемент социально-политической системы. Исследование показало, что уже в первой половине XVI в. традиционная система кормлений подвергалась трансформации, связанной с коммутацией кормов. Введенная в научный оборот указная грамота Ивана III предоставила недостающие факты для анализа административно-хозяйственной деятельности наместников.

С принятием Судебника 1550 г. компетенция кормленщиков была ограничена в ст. 64, но существо этого ограничения до настоящего времени является предметом дискуссии. Большинство исследователей предполагали, что дети боярские были выведены из подсудности наместников. В диссертации изучены иммунитетные грамоты служилым людям на их поместья в северо-западных, западных и приуральских уездах, выданные в конце XV - первой половине XVI в. Они составлялись по особому формуляру, отличавшемуся от формуляра грамот, выдававшихся служилым людям Замосковного края. Поскольку волостели и наместники бывших новгородско-псковских земель обладали правом боярского суда, они должны были обладать расширенной компетенцией в сфере суда и над местными служилыми людьми.

Кормленщики правили в районах, где московская власть не имела глубоких корней и, в сущности, являлись главными доверенными лицами великого князя. Поэтому несудимые жалованные грамоты служилых людей этих территорий содержали существенные изъятия из общероссийского иммунитетного права, передавая суд над детьми боярскими в руки наместников. В сущности, к помещикам окраинных уездов перешла лишь судебная власть над их крестьянами, что, конечно, было немаловажно для установления вотчинного режима. Но личный судебный иммунитет служилые люди этих территорий не получили, причем можно предположить, что в составе поместного дворянства России удельный вес служилых людей, лишенных судебного иммунитета, был немалым.

Значение ст. 64 Судебника 1550 г. как раз и заключалось в снятии этого противоречия и уравнении детей боярских всех городов и уездов в судебных правах. «Вопчие» грамоты должны были ликвидировать разнобой в личных грамотах служилых людей «разных городов». Правительство сделало решительный шаг в преодолении региональных различий, и служилые люди были выведены из-под судебной власти наместников. В унификации правовых норм и создании единого правового пространства на территории страны и состояла одна из главных задач Судебника 1550 г.

Объяснение загадочных формулировок ст. 64. содержится в тексте Рыльской уставной грамоты 1549 г., которая предполагала подсудность детей боярских наместнику отнюдь не только в разбойных делах, но и в гражданских исках и мелких уголовных правонарушениях. Служилые люди получили довольно существенную привилегию, избавившую их от необходимости выходить по таким делам на судебный поединок с тяглыми людьми. Составитель судебника, делая акцент на обороте «детей боярских судити наместником по всем городом», стремился указать на всеобщность новой процессуальной практики, выводившей детей боярских из обязанности участия в поединках с тяглыми людьми.

В середине XVI в. государственный строй России был архаичным, поскольку ему не хватало институциональной связи с населением, отсутствие которой компенсировалось широкими полномочиями кормленщиков. Власть наместников с боярским судом в миниатюре копировала власть государя, усвоив такое ее важное качество как синкретичность - слитность, нерасчлененность административных, судебных и фискальных полномочий. Простираясь над обществом в формах трансцендентного господства (делегирование наместником своих судебных полномочий собственному холопу-тиуну), власть наместника не проникала в толщу тяглых миров.

Глава III диссертационного исследования «ЗЕМСКАЯ РЕФОРМА И ПОЛИТИКА В ОТНОШЕНИИ ПОСАДСКОГО НАСЕЛЕНИЯ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVI в.» посвящена анализу системы местного управления и ее преобразований. Система местного управления обнажает механизмы связи общества и государства, и при наличии источников легко просматриваются узловые моменты, связывающие такие процессы, как закрепощение, фиск и реорганизацию государственных структур

Задачей параграфа 3.1. «Приговор о кормлениях и службе и вопрос о начале земской реформы» является анализ постановлений Стоглавого собора, земских уставных грамот и летописного «Приговора о кормлениях и службе» в сопоставлении с известными по другим источникам данными о ходе земской реформы. Для понимания генезиса земских уставных грамот и их правовых норм необходимо проанализировать всю совокупность этих документов, обращая сугубое внимание на упоминание в их тексте всяческих «уставных грамот». Здесь мы сталкиваемся с очевидным парадоксом, на котором не фокусировал внимание Н.Е. Носов: в трех ранних земских грамотах 1551-1552 гг. «уставная грамота, как есмя уложили о суде во всей земле» не упоминается. Впервые после Стоглава этот загадочный документ упомянут в уставной грамоте посадским людям Соли Переяславской от 11 августа 1555 г. Понять сущность упоминаемых в тексте земских грамот «уставных грамот» возможно путем сопоставления синхронных памятников права, и особенно Судебника 1550 г., ст. 60 которого в судных грамотах подвергалась модификации. Вероятно, эта статья, как и другие постановления, предназначалась для использования их земскими судьями в своем суде как совершенно самостоятельно, так и автономно от сохранявшегося в ряде случаев суда наместников.

Содержание земских судных грамот позволяет дать уверенный ответ на вопрос о том, что представляла собой «уставная грамота, как есмя уложили о суде во всей земле». Содержание этого документа невозможно реконструировать по земским грамотам 1551-1552 гг., ибо в них нет достаточного для ведения судебного процесса набора правовых норм, которые ограничены лишь статьями о душегубстве и разбоях. Очевидно, что «уставной грамоты, как есмя уложили о суде во всей земле» в 1552 г. еще не существовало. Упоминавшаяся в Стоглаве «уставная грамота, которой в Казне быти», как писал Ключевский, не подразумевала отмены кормлений и в полном соответствии с Судебником 1550 г. всего лишь вводила земских судебных целовальников в наместничий суд. Однако не позднее 29 апреля 1556 г. была издана вторая «уставная грамота», которая обобщала судебную практику по гражданским делам и неквалифицированным уголовным преступлениям преимущественно для уездов центра и северо-запада страны.

Сформулированные выводы позволяют пересмотреть и такие вопросы, как датировка и сущность «Приговора о кормлениях и службе». В первом фрагменте приговора отразились реалии земской реформы, осуществлявшееся не только на землях черносошного севера, но и центра страны. Можно было бы допустить, что в «Приговоре» идет речь о губной реформе, но этому противоречит контекст сообщения о борьбе с лихими людьми: как было показано ранее, сообщение предваряется рассказом о злоупотреблениях наместников, а непосредственно за ним следует оборот о возложении «оброков» на грады и волости. Все это убеждает в том, что автор «Приговора» излагал содержание именно земской реформы. сопоставление «Приговора о кормлениях и службе» с сохранившимися документальными источниками показало их полное соответствие реалиям 1556-1558 гг.

В принципе, источником первого фрагмента «Повеления» могли стать и уставные грамоты 1552 г., но коль скоро мы констатировали соответствие ему Двинской уставной и Переяславской судной грамот 1556 г., необходимость возводить происхождение «Повеления» к начальному периоду земской реформы отпадает. Полагаем, что сама постановка вопроса о том, является ли летописное изложение «Приговора» свидетельством принятия закона об отмене кормлений царем и Боярской думой в 1555 г., или представляет собой «публицистическое обобщение многочисленных практических мероприятий в этой области» неверна. Мы не исключаем возможность принятия некоего закона с одновременным утверждением уставной грамоты о порядке судопроизводства царем и Боярской думой до 29 апреля 1556 г. Однако этот приговор не мог быть ничем иным, как обобщением практики земской реформы в 1552-1555 гг.

Целью параграфа 3.2. «Ход земской реформы в 1550-х гг.» является исследование так называемой «Боярской книги» 1556/57 г., а также новгородских актов 1555-1556 гг. о кормлениях и переводе на откуп волостей и городов в географическом и хронологическом аспектах. Несмотря на существующее в науке понимание общей картины земской реформы, до настоящего времени спорными являются почти все ее ключевые характеристики, в том числе хронологическая (динамика реформы, ее этапы) и географическая (территориальное распространение откупов). От ответов на эти вопросы зависит и общая оценка преобразований: следует ли считать, что реформа была осуществлена лишь там, где тяглый мир избавился от кормленщика, перейдя на откуп, или мы вправе считать реформой и не столь радикальную реорганизацию земского мира.

Из 45 упомянутых в Боярской книге черных или дворцовых волостей лишь 6 являются волостями черносошного Севера, а из 17 осуществленных в них переводов на откуп к Поморью относятся лишь 4. Абсолютное большинство данных Боярской книги (более 2/3) относится к уездам поместно-вотчинного землевладения, в составе которых в середине XVI в. было немало черносошных волостей и городов с посадами.

Как показано в диссертационном исследовании, формы получения кормлений были разнообразны. Кормленщики Борка Железного Батюшков, Мещерский-Киясов и Волконский «имали» свой корм, видимо, еще до начала реформы. В большинстве случаев, однако, кормленщики получали фиксированные денежные суммы у местного населения или в Казне в процессе осуществления реформы в 1555-1556 гг. Массовый перевод волостей на откуп, начавшийся весной 1555 г., заставал многих служилых людей на кормлении, многих в очереди на получение кормления. Чтобы не ущемлять кормленщиков в праве на получение государева жалованья, дьяки практиковали различные формы его выдачи. Некоторые, как Зачесломский, добирали Петровский корм в Казне; другие, как Отяев, Ступишин и Яропкин «имали» его с местного населения, если перевод волости на откуп затягивался, как это произошло с Малой Пинегой.

Административная практика правительства в Новгороде в декабре 1555 г. не подразумевала ликвидации наместничьего управления. Земская реформа в Новгороде выразилась, видимо, только в увеличении фискальной ответственности посадского мира, поскольку судебными полномочиями купеческие старосты и выборные целовальники были наделены уже в 1518 г. Процесс перевода кормлений на откуп охватил основные регионы страны и хронологически делится на два периода, однако их границы были размыты. В северо-западных землях перевод волостей и посадов на откуп начался осенью 1554 г., и тянулся до начала 1556 г. В центральных уездах реформа в основном была проведена в 1555 г., когда большинство кормленщиков покинули свои присуды, добирая неполученные кормы в Казне. По своему характеру реформа носила в первую очередь фискальный характер, почему и воплощалась в регионах в различных формах, многообразие которых придавало ей устойчивость.

Белым пятном в историографии является функционирование земских учреждений, возникших в стране в ходе земской реформы. В параграфе 3.3. «Земские учреждения в действии: Северо-запад России» проанализированы два комплекса источников, содержащих уникальные сведения о деятельности земской администрации Пскова во второй половине XVI в. Это документы монастыря Сергия с Залужья 1563-1609 гг. и комплекс документов о землевладении и налогообложении монастыря Пятницы из Бродов 1542-1605 гг. К середине XVI в. Псков унаследовал от времен независимости сложную иерархическую систему административного деления, ставшую основой структурных преобразований и в 1540/41, и в 1554-55 гг., и в конце XVI в.

На первом этапе, в 1554-1555 гг. город получил уставную грамоту, аналогичную Устюженской, существенно ограничивавшую власть наместников и вводившую здесь налоговое и судебное самоуправление. С 1 сентября 1555 г. кормления в псковских пригородах были ликвидированы, а реформа самоуправления в них воплотилась в передаче власти выборным земским старостам, делившим судебные и административные полномочия с городовыми приказчиками.

Земские преобразования 1550-х гг. в Пскове обладали определенной спецификой, выражавшейся в сохранении наместников и «больших старост» и не носили завершенного характера. Функции земского самоуправления среднего административного уровня (городские концы и уездные засады) в основном были сосредоточены в налогово-финансовой сфере. Исследование документов 1556-1579 гг. ведет к постановке вопроса о сущности земских преобразований в уездах поместно-вотчинного землевладения. Первоочередной задачей земских структур в Пскове была разверстка и взимание государственных и земских повинностей, именно поэтому низшим должностным лицом земских учреждений стали сотские в городе и «земле».

Если городские сотские возглавляли сотни, совпадавшие с крупными улицами, то сельским сотским естественно соответствует такая низшая административная единица, как губа. Упомянутые в грамоте 1569 г. десятские, скорее всего, представляли деревни или их группы. Выборные земские учреждения сосуществовали с властью наместников, дьяков, городовых приказчиков, чья компетенция в годы Ливонской войны все больше оказывалась связана с нуждами обороны. Вышеизложенные факты свидетельствуют о существовании в Пскове разветвленной системы земского самоуправления, охватывавшей все административные единицы.

Существенно укрепив посад на первом этапе, реформа была продолжена на рубеже XVI-XVII вв. В этот остающийся хронологически неопределенным период произошло объединение сотен, почти совпадавших с улицами, в более крупные территориальные структуры, сохранившие аналогичное название. Кончанская же администрация в лице старост, денежных сборщиков и дьячков была упразднена, или постепенно перестала избираться. Судя по сохранившимся документам 1560-х-1580-х годов, основная функция кончанской администрации состояла в разверстке и сборе налогов. После 1585 г. определение тяглоспособности посадских людей и раскладка повинностей «по животам» перешли в ведение «всего города», то есть общегородской «избы». Термины «всегородная изба» и «всегородные старосты», скорее всего, должны были более четко, чем термин «большие старосты», обозначать новые функции земских органов самоуправления, которые придавали посадской общине качества самоуправляющегося социального института.

Параграф 3.4. «Земские учреждения в действии: Замосковный край, Юг и Поморье» посвящен исследованию системы земского самоуправления на остальной территории страны. По сравнению с северо-западными уездами, от центра страны сохранились лишь фрагментарные данные о наличии здесь выборных органов самоуправления. Привлечение всей совокупности сохранившихся источников дало возможность выявить новые явления, не получившие до сего времени должной оценки в историографии. Ретроспективный анализ летописного изложения царского указа об опричнине показал, что помимо поименованных административных единиц, непосредственно составивших опричную территорию, «кормленый окуп за наместнич доход» на содержание опричнины должны были платить «и иные волости», не вошедшие в ее состав. Обозначение вида повинностей, которые «волости» должны были вносить в опричную четверть («кормленый окуп»), дает ответ на вопрос, какие это были «волости». Очевидно, это были административные единицы, затронутые земской реформой 1551-1556 гг., население которых должно было выплачивать кормленый окуп в качестве компенсации за освобождение от власти наместников.

В результате исследования источников второй половины XVI-начала XVII в. удалось выявить наличие земских учреждений в большинстве административных центров и уездов Замосковного края: Вологде, Белоозере, Ярославле, Бежецком Верхе, Владимире, Суздале, Переяславле Залесском, Рузе, Московском уезде, Галиче, Коломне, Кашине, Вязьме, Малоярославце, Медыни. В то же время, сведения об отмене кормлений в юго-восточных и южных городах и уездах России отличаются неопределенностью. В таких городах, как Балахна, Переяславль Рязанский, Путивль, Новгород-Северский кормления были отменены, но источников, показывающих деятельность выборных земских учреждений, не известно. Видимо, в этом регионе власть кормленщиков была сменена «приказными людьми», в которых следует видеть губных старост. земский реформа крестьянский исторический

Третий вариант развития системы земского управления являет собой Поморье, где в отличие от большей части территории страны функционировала разветвленная система уездных и волостных земских учреждений. Однако государство сохраняло свой контроль и над земскими старостами и судьями Поморья, что не позволяет видеть в этом регионе особый, отличный от центра России, вариант социально-политического развития.

В ходе реформ 1550-х гг. процесс самоуправления в волостях и посадах был бюрократизирован и документирован, что свидетельствовало о начинавшемся переходе к современной системе управления. Процесс складывания земских учреждений в России середины XVI в. был гораздо более сложным, чем это представляется по сохранившемуся материалу. Земские учреждения охватывали гораздо большую территорию, не представленную в дошедших до нас учредительных грамотах и Боярской книге 1556 г. Сама реформа 1555/56 г. опиралась на сложившуюся в отдельных землях Русского государства земскую традицию. Законодатели стремились учесть и сохранить прежний опыт самоуправления городов и волостей, а также документальную традицию, которая проявлялась в архаичной терминологии.

Мероприятия 1550-х годов приняли характер реформы лишь в черносошных посадах и волостях с однородной структурой населения, которое получило существенные права и привилегии. В уездах поместно-вотчинного землевладения, действительно самоуправляющиеся земства так и не возникли, поскольку этому препятствовали объединенные в одну «кость» разные категории населения. Жители этих земель получали либо грамоты, редуцированные из уставных грамот наместничьего управления, либо судные грамоты, по объему привилегий и самому предназначению существенно отличавшиеся от уставных.

В главе IV «ЗАКРЕПОЩЕНИЕ» исследованы следующие вопросы: а) в каких формах и какими способами осуществлялось прикрепление посадских людей и черносошных крестьян к тяглу в конце XVI - начале XVII в.; б) в чем заключалось содержание закрепостительных мероприятий 1590-х гг.; в) что представлял собой режим «урочных лет» и применялся ли он в указах 1594 и 1597 гг.; г) в чем состояли существенные черты закрепостительного законодательства начала XVII в.

В параграфе 4.1. «Заповедные годы и прикрепление к тяглу крестьян и посадских людей в 1580-х гг.» осуществлен анализ упоминаний «заповедных лет» в делопроизводственных книгах Деревской пятины. В историографии преобладает мнение о нерепрезентативности этих источников для решения проблемы закрепощения крестьян по причине того, что эти упоминания являются локально ограниченными, а фрагменты утраченной документации носят осведомительный характер и не содержат четких правовых определений. В результате исследования удалось прийти к выводу о том, что обыски проходили на территории 8 погостов, охватив значительную часть Деревской пятины, и материалы обыскных книг репрезентативны для распространения выводов, полученных в результате их анализа, на всю территорию пятины.

Выражение «заповедные лета» было употреблено в отдельной книге 1585 г. и обыскных книгах 1588-1589 гг. Изучение техники обысков и отделов показало, что выражение «заповедные лета» использовалось в делах, предполагавших сыск крестьян по челобитной помещиков. Основанием для сыска и возвращения крестьян был их выход с тяглых участков. Имеющийся набор прямых и косвенных данных позволяет охарактеризовать «заповедные лета» в новгородских пятинах как особый порядок сыска и возвращения беглых и вывезенных крестьян в поместья служилых людей по их челобитной и по суду. Исследователи, занимавшиеся проблемой «заповедных лет», изначально связывали их введение с составлением писцовых книг 1580-х годов и полагали, что аналогичный порядок сыска распространялся на другие категории тяглого населения.

Не вызывал особых разногласий у исследователей и общий смысл феномена заповедных лет, которые рассматривались как нововведение, существо которого состояло в запрещении переходов крестьян и посадских людей. Проведенное нами этимологическое исследование убеждает, что изначально заповедь соотносилась не с результатом заповедания в виде заповедной грамоты, а с процедурой заповедания - объявлением в розыск или самим розыском, что и отразилось в законодательных и распорядительных актах. Эти грамоты были розыскными по своим задачам, и значит заповедные годы - это розыскные годы, а не запрещенные для переходов. Режим заповедных лет» по сохранившимся источникам предстает как система возвращения беглых и вывезенных крестьян по инициативе самих землевладельцев и по суду, введенная в начале 1580-х годах и действовавшая на частновладельческих землях по меньшей мере до начала 1590-х годов. Срок давности по таким делам, видимо, не был установлен, и власти принимали челобитные о крестьянах, бежавших с 1581/1582 г.

В диссертации также изучены изменения в положении частновладельческих и черносошных крестьян в конце XVI в. по писцовым наказам 1585-1620-х гг. В писцовом наказе 1585 г. содержится наиболее раннее известное нам распоряжение о полном запрете крестьянских переходов: посадским людям и волостным крестьянам предписывается жить по-прежнему в старых своих дворах и «не выходити без государева указу ни за кого». Однако главные предписания писцам касаются организации сыска беглых: посадских людей и волостных крестьян предписывалось вывозить в «старые дворы». Никаких следов их зависимости от землевладельца (кроме государства) не видно, что позволяет определить, что в наказе речь идет о черносошных крестьянах.

Результаты исследования писцовых наказов 1580-х-1620-х годов дают возможность заключить, что в начале царствования Федора Ивановича (март 1584-июнь 1585 г.) начал осуществляться комплекс мероприятий по сыску и возвращению беглых посадских людей, черносошных и дворцовых крестьян. Правовые нормы наказов действовали однонаправлено: они обязывали осуществлять сыск черных тяглецов «где ни буди», в том числе и на частновладельческих землях, но не предполагали сыск частновладельческих крестьян на посадах и в черных волостях. Под выражением «где ни буди» следует понимать, главным образом, монастырские земли, что свидетельствует о жестком разграничении в положении тяглого населения, в правовом статусе которого до конца XVI в. имелись существенные различия.

В параграфе 4.2. «Закрепостительные мероприятия и вопрос об «урочных годах» в конце XVI-начале XVII в.» ставятся вопросы и предлагаются решения двух аспектов давно обсуждаемой научной проблемы: 1) каково взаимоотношение указов не позднее 1594 и 1597 гг. с указами о заповедных годах; 2) подтверждается ли находящимися в научном обороте данными факт существования гипотетически реконструируемого указа 1592/93 г. Исследование Елецких актов 1592-1593 гг. показало, что существенной разницы между принципами передвижения крестьянского населения на северо-западе России в период действия там заповедных лет и в южных уездах не прослеживается. В льготной грамоте, выданной Духову монастырю на вотчины в Деревской и Обонежской пятинах 20 марта 1585 г. переходы крестьян не воспрещаются, но также обуславливаются участием в них нетяглых людей, в обыскных книгах Деревской пятины 1588 г. также подчеркивался факт выхода крестьян с тягла. Таким образом, есть основания полагать, что в южных уездах России в 1592-1593 гг. применялась практика, отождествляемая исследователями с режимом заповедных лет.

Содержание гипотетического указа 1592-1593 гг. В.И. Корецкий сконструировал из известных явлений закрепостительной практики в Русском государстве 1580-х и 1590-х гг. - заповедных и урочных лет. Если считать одним из основных требований, предъявляемых к методам моделирования в социальных науках экономность, то есть использование меньшего количества допущений и реконструкций, то модель, созданная Корецким в 1960-х гг. не обладала качествами экономности. Для того, чтобы объяснить известные нам по источникам изменения в положении тяглых людей, вполне достаточно известных нам по упоминаниям указов о заповедных летах и урочных годах 1594 и 1597 гг. Гипотетически реконструируемый указ 1592-1593 гг. в такой модели закрепощения является избыточным, а факт его существования не доказанным.

В диссертации показано, что складывание системы закрепостительных мероприятий в отношении частновладельческих крестьян происходило путем утверждения практики заповедных лет. Принятый в этой системе способ сыска и возвращения беглых был крайне громоздок и неудобен в применении, поскольку предполагал подачу судебного иска землевладельцев, «обыск» местного населения и саму судебную процедуру. Выполнение решений судов также было сопряжено с многими препятствиями, начиная от открытого сопротивления вывозимых и их соседей. Накопление судебных исков землевладельцев привело правительство к мысли ограничения срока сыска крестьян, которое было предпринято на северо-западе России в указе, изданном ранее 3 мая 1594 г.

Понятие «урочные годы» применительно к беглым крестьянам впервые было употреблено в челобитной дворян и детей боярских от 3 февраля 1637 г. и царском указе от 20 февраля 1637 г. об установлении срока сыска беглых крестьян служилых людей. В современной исторической науке, однако, урочными летами именуется также 5-летний срок сыска, известный по указам конца XVI в. Впервые такую терминологическую подмену осуществил М.Ф. Владимирский-Буданов в третьем издании «Обзора истории русского права». Значительность указа 1597 г. как источника по истории закрепощения обнаруживается на иных линиях его исследования, уводящих, на первый взгляд, в сторону от его содержания.

В указе рассматривается положение исключительно частновладельческих крестьян и ни слова не говорится о крестьянах дворцовых и черносошных, а также посадских людях, чье положение в это время изменялось в подобном направлении. Сущность указа 1597 г. может быть прояснена лишь сравнением правового положения этих двух больших групп тяглых людей. Значение указа от 24 ноября 1597 г. состояло в том, что правительство подтвердило особый порядок разрешения конфликтов о крестьянах на почве частного владения населенными землями. Как и прежде, вотчинники и помещики должны были подавать иски, добиваться организации опроса «обыскных людей» и возвращения беглых по суду, причем крестьяне, бежавшие до 24 ноября 1592 г. сыску и возвращению не подлежали.

Положение о прикреплении дворцовых крестьян, наряду с черносошными, к тяглу впервые в качестве законодательной нормы известно нам из общегосударственного закона от 28 ноября 1601 г., разрешавшего вывоз крестьян служилыми людьми на условиях Судебника 1550 г. (в сроки Юрьева дня и с выплатой пожилого). Законодатели, однако, не расценивали свои новации как раз навсегда установленные правила, и «выходные годы» в 1601 и 1602 гг. были не исключением из этих правил, а тоже одной из форм административной практики в чрезвычайных условиях великого голода.

В параграфе 4.3. «Спорные проблемы правительственной политики в сфере закрепощения в начале XVII в.» рассмотрен памятник законодательства, дискуссии о подлинности которого длятся более двух столетий. В ходе историко-юридического исследования Уложения 1607 г. в его тексте выявились значительные расхождения с современным ему кодифицированным законодательством. Уникальные для законодательных актов термины «сигклит» и «кромолы», как представляется, свидетельствуют об искусственно сложившемся составе лексики вводной части Уложения.

Ссылка на доклад «Поместной избы бояр и диаков» и наименование писцовых книг конца XVI в. по аналогии с переписными книгами XVII в. («книги 101 году») обнаруживают зависимость редактора Уложения от хорошо знакомого ему делопроизводства XVII в. О том же свидетельствуют текстуальные совпадения с Соборным уложением 1649 г., в том числе, аналогичное уложению 1649 г. понимание пожилого. Модернизация конечного срока подачи челобитных (1 сентября «сего года»), искусственно выстроенная усложненная процедура возврата беглых прежним владельцам, экстраординарный штраф за прием беглых обнаруживают в редакторе Уложения 1607 г. человека XVIII века.

В то же время в тексте Уложения 1607 г. наличествуют труднообъяснимые в рамках сложившейся концепции нормы права: сыск беглых под руководством местных воевод и приказных людей и отсутствие упоминания земель служилых людей в перечне разрядов землевладения. Наконец, само обнаружение текста Соборного уложения 1607 г. в архиве Чердынской приказной избы вызывает закономерный вопрос: почему закон Шуйского, регулировавший взаимоотношения между землевладельцами и крестьянами, отложился именно в административном центре Пермской земли, где не существовало феодального землевладения в его классическом для центра России виде?

Отсутствие в тексте уложения упоминания земель служилых людей, само местонахождение этого документа в архиве далекой Чердыни заставляют предположить, что в руках у Татищева был дефектный подлинник или список указной грамоты, отправленной из московского приказа воеводе в Чердынь, или другой город северо-востока России. Указная грамота содержала ссылки на некое «уложение» и предписание осуществить сыск и вернуть на старые места сошедших посадских людей, а также дворцовых и черносошных крестьян. Возможно, в грамоте содержалась норма о 15-летнем сыске беглых крестьян. Правительство Василия Шуйского весной 1607 г. остро нуждалось в финансовой поддержке, поэтому понятен его интерес именно к торгово-промышленным общинам северо-востока России - одного из немногих районов, которые находились под безусловным контролем Москвы.

В параграфе 4.4. «Русское общество на завершающем этапе Смуты и закрепостительные мероприятия правительства» впервые вводятся в научный оборот и исследуются дела о беглых, датируемые апрелем - октябрем 1613 г. из фонда Оружейной палаты РГАДА. Их сопоставление с документами, упоминающими об указе 1613/14 г., дает возможность высказать более определенные суждения как о времени издания этого указа, так и о его содержании. Первое и самое важное наблюдение состоит в том, что методы сыска и идентификации беглых крестьян остались теми же, что использовались еще в 1580-х гг. в период издания указов о заповедных годах. Основная форма этого метода - повальный обыск - использовался еще ранее, во время обысков о запустевших землях в новгородских пятинах, и в судах общей юрисдикции. Второе наблюдение обнаруживает острейший парадокс, который еще в 1970-х гг. был камнем преткновения в спорах Г.Н. Анпилогова с В.И. Корецким.

Содержание изученных дел о беглых за апрель - октябрь 1613 г. убеждает, что норма об урочных годах в виде пятилетнего срока в 1613 г. не использовалась. Значит ли это, что в начале XVII в. имел место бессрочный сыск беглых крестьян в том смысле, как об этом писал Г.Н. Анпилогов, т.е. возникший вследствие прикрепления крестьян совокупностью крепостных документов в период реализации указов о заповедных годах.

Г.Н. Анпилогов, как известно, считал, что бессрочный сыск был подтвержден в дальнейшем указами 1597 и 1607 гг., отсчитывавшими давность на будущее время с 1592 г. Судя по изученным документам, именно такая постановка вопроса является наиболее достоверной. Но приказные, судя по делам о беглых 1613 г., руководствовались в первую очередь концептом, более ста лет назад изученным М.А. Дьяконовым, но с тех пор незаслуженно отодвинутым на периферию проблемы. Речь идет о понятии «старины» и «старых дворов», на которые было нужно возвращать беглых крестьян.

Крепостной порядок в начале XVII в., видимо, восстанавливался именно путем практической реализации этого не вполне определенного понятия. Если удавалось доказать, что на «старых дворах» жили еще отцы и деды нынешних крестьян, это служило неоспоримым аргументом. Однако в условиях массового перемещения населения во времена Смуты этот аргумент использовался далеко не всегда. Землевладельцы, как правило, тоже искали крестьян, ушедших в «последнее разорение», чьи следы еще можно было найти.

Этим, видимо, объясняется, что сроки бегства крестьян в большинстве изученных нами дел не превышают пяти лет. Закрепостительная политика правительства в эпоху Смуты была мало успешна прежде всего, по причине ослабления государственного аппарата, особенно заметного в 1610-1612 гг. Реставрация государственного аппарата в 1613 г. не могла не опираться на «старину», придававшую законность первым постановлениям правительства Романовых.

В главе V «ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ ПОЛИТИКА ПОСЛЕДНЕЙ ТРЕТИ XVI - НАЧАЛА XVII в. И ЭВОЛЮЦИЯ ПОЛОЖЕНИЯ ТЯГЛЫХ СОСЛОВИЙ» рассмотрены такие важные изменения в методах и формах правительственной политики, как опричнина, ликвидация наместнической системы управления и события и роль посада в событиях Смуты на примере Пскова.

Цель параграфа 5.1. «Опричнина и деятельность посланников в 1560-1580-х гг.», состоящая в изучении влияния административной практики опричного и послеопричного времени на эволюцию общественно-политического строя России второй половины XVI в., может быть достигнута исследованием взаимодействия правительственного аппарата с земскими органами самоуправления. Перевод волостей и городов на откуп далеко не повсеместно сопровождался ликвидацией института наместников, поскольку земская реформа носила фискальный, а не политический характер. Поэтому во исполнение указа о введении опричнины на содержание новых структур «кормленый окуп» мог взиматься и с других городов и волостей, где земские учреждения сосуществовали с наместниками.

В этом указе результаты земской реформы не только не ставились под сомнение, но, наоборот, вошли в новую систему в качестве ее органичной основы. Формирование нового опричного порядка управления приняло формы беспрецедентного террора, ударившего, в том числе и по посадам и волостям. Однако в источниках нет прямых указаний на искоренение опричниками созданных в ходе реформ земских учреждений. Взаимоотношения опричных властей с земскими мирами на своей территории строились прежде всего на принципах фискального террора, когда волостям и посадам во главе с земскими старостами адресовывались нарастающие требования выплаты налогов. Однако, как показывает дальнейшее исследование, репрессивные формы фиска активно применялись и в земской части государства.

Далеко не случайным фактом является совпадение времени образования четвертных приказов в момент учреждения опричнины и первых упоминаний посланников в актах (1565, бесспорно - 1567 г.). Являясь институтом чрезвычайного управления страной, опричнина оказала влияние и на земскую систему управления, где действовали «всякие земские посланники». Соотнесение фактов деятельности посланников с административной принадлежностью территорий, на которых они выполняли свои функции, позволяет заключить, что во второй половине 1560-х гг. посланники направлялись на места земскими финансовыми приказами - Большим Приходом (П. Родионов) и Земской четвертью (А. Васильев).

После ликвидации опричнины, которая, как считает А.П. Павлов, «препятствовала созданию четкой общегосударственной системы учреждений по управлению отдельными землями государства» Павлов А.П. Эволюция государства и общества в России во второй половине XVI в. (К вопросу о сословно-представительной монархии) // Russische und Ukrainische vom. 16.-18. Jahrhundert. Wiesbaden, 2001. P. 33., посланники становятся подведомственны общегосударственным четвертям. Возникновение института посланников было стимулировано опричной политикой, приведшей к чересполосице земских и опричных земель, вынуждавшей земские приказы изобретать экстраординарные формы управления.

Изложенный материал позволяет утверждать, что опричнина не была антитезой «земле», но опиралась на нее. Формирование нового порядка взаимоотношений царя с подданными, конфликт Ивана IV со своим окружением, приведший к реорганизации Государева двора и выделению «опричнины» на его содержание, вынудили царя апеллировать к земским мирам, что проявилось уже в его известном обращении к жителям московского посада Полное собрание русских летописей. Т. XIII. М., 2000. С. 392-394.. Торгово-промышленная верхушка земских миров, как это было на Двине в 1568 г., восприняла опричные методы управления и использовала их для ущемления прав конкурентов. Земская же часть государства, являясь объектом посягательств опричников, не была носителем альтернативных тенденций в развитии общества. Именно практика работы земских приказов породила такой специфический административный институт, как посланники, чьи прерогативы были малоотличимы от функций опричников.

Эволюция системы местного управления в последней трети XVI в. рассмотрена в параграфе 5.2. «Ликвидация института наместников: предпосылки и последствия». На протяжении XVI в. система местного управления в стране существенно изменилась, но направленность изменений до сих пор является предметом споров в историографии. Оживленную дискуссию в исторической науке вызывают такие вопросы, как изменения в положении кормленщиков, произошедшие в результате земской реформы 1551-1556 гг., положение наместников после реформы, последствия смены наместников воеводами. Поскольку переход к бюрократической системе управления в ходе земской реформы не был последовательным, значительные территории страны и после реформ 1550-х гг. остались под судебной властью наместников.

Взаимоисключающие суждения высказывались исследователями во многом потому, что институт наместников изучался вне связи с такими важными явлениями, как формирование дворянского сословия, изменения в фискальной политике государства, эволюция холопства, оформление приказного аппарата. В диссертации институт кормлений исследован не изолированно, а как элемент социально-политической системы. Изучение писцовых книг и доходных списков 1560-х-1580-х гг. показало, что даже в тех городах, где кормления сохранились, кормы были коммутированы (пересчитаны в денежном выражении), причем в уездах псковских пригородов произошло существенное отступление от традиционной системы их взимания, когда вместо трех праздничных кормов вводился всего один - Рождественский.

В последней трети XVI в. изменилась также компетенция наместников в делах о холопах. Ретроспективный анализ Уложения о холопстве 1597 г. и кабальных книг показал, что несохранившийся указ о служилых кабалах 1586 г. отменил ст. 77 Судебника 1550 г. о выдаче отпускных на холопов только в Москве, Новгороде и Пскове и разрешил регистрировать отпускные грамоты «во всех городех» с ведома приказных людей, т.е. воевод. Коль скоро регистрация сделок и отпускных на холопов с делалась заурядной бюрократической процедурой, наместники лишились чрезвычайно важной прерогативы, и указ 1586 г. о служилых кабалах ускорил ликвидацию института наместников, а в некоторых городах, например в Пскове, был синхронен ей.

В таком контексте замена наместников воеводами в 1580-х гг. выглядит, во-первых, как значимая реформа, а во-вторых, как закономерный результат земской реформы 1551-1556 гг. С полной отменой кормлений в 1580-х гг. существенно перераспределяются полномочия центра и провинции. Поэтому, на наш взгляд, суждения о «простом восстановлении старой системы управления» в это время слишком прямолинейно трактуют неоднозначные показания источников.

Лишенные права собирать в свою пользу пересчитанные в денежном эквиваленте наместничьи доходы и судебные пошлины, обремененные с 1586 г. хлопотными и неприбыльными обязанностями по контролю за оформлением и отпуском холопов, ограниченные в судебных полномочиях, воеводы конца XVI - XVII вв. были лишь слабой тенью прежних могущественных наместников.

В параграфе 5.3. «Земские миры и земское движение в годы Смутного времени (1606-1609 гг.)» рассматривается состояние земских институтов в двух русских городах в годы Смуты и народные движения в них, стимулированные разраставшейся гражданской войной и интервенций. Период Смутного времени был временем оживления деятельности земских миров, нашедшей свое выражение в создании всесословных органов самоуправления на почве политического противоборства. Распространенное представление об упадке земских органов самоуправления в годы опричнины недостаточным учетом сохранившихся источников.

От начала XVII в. до нас дошли две земских судных грамоты, выданных волости Луцкая Пермца в 1605/06 г. и посаду Шуи 7 июня 1606 г. вместо аналогичных грамот Ивана IV. Посадские и волостные люди сохранили тот же объем полномочий, который они получили в середине XVI в. Однако волостные и посадские миры в начале XVII в. не только добивались санкции верховной власти, но и проявляли качества самоорганизации. Как показывают «поволжские отписки» 1606 г., в таких городах как Арзамас, наблюдались признаки создания всесословного уездного совета, куда входили представители служилых, посадских людей и крестьян. Аналогичные явления были исследованы С.Ф. Платоновым, И.О. Тюменцевым на материалах, относящихся к поморским и средневолжским городам.