Дворянская усадьба XVIII века по мемуарной литературе

Вспоминая о жизни своей бабушки Елизаветы Петровны Глебовой- Стрешневой в конце XVIII в. ее внучка пишет, что та летом жила в одном из своих имений, а зиму проводила в городе.

Мемуарные источники позволяют представить, как проходил день помещика. Вот как описывает свой типичный день в деревне Болотов:«В каждое утро, встав почти с восхождением солнца, первое мое дело состояло в том, чтоб, растворив окно в мой сад и цветничок, сесть под оным и вознестись при том мыслями к производителю всех благ и пожертвовать ему первейшими чувствиями благодарности за все его к себе милости. Между тем …готовил мой Абрам (который продолжал и в деревне мне служить и отправлять должность камердинера, при помощи одного мальчишки, по прозвищу Бабая) мой чай…Итак, не успею, бывало, встать, как чрез несколько минут и принашивал ко мне мой Абрам на подносе чайничек с вареною буквицею и с кострюлечкою с растопленным медом, и с другою такою ж с согретыми сливками; а Бабаймой следовал за ним с раскуренною трубкою с табаком. И я, опорожнив их до дна и напившись досыта, вскидывал на себя легкую, простую и спокойную деревенскую одежду и, всунув в карман какую-нибудь книжку, спешил в сады свои…Там, ходючи по своим аллеям и дорожкам, любовался я вновь всеми приятностями натуры, вынимал потом из кармана книжку и, уединясь в какое- нибудь глухое местечко, читывал какие-нибудь важные утренние размышления…Препроводив в том несколько минут, продолжал я хождение свое, отыскивал своего садовника, приказывал ему, что в тот день или час ему делать; и обходив сим образом и сады свои все, а иногда и всю усадьбу свою, возвращался я паки к удовольствию в свою комнату. Тут находил я всегда уже готовый для себя завтрак. Сей состоял у меня обыкновенно из сваренной в кастрюлечке грешневой каши-размазенки. Приправив ее хорошим чухонским маслом, выпоражнивал я ее с особливым вкусом и приятностию. После чего, либо садился на верховую лошадь и выезжал на свои поля осматривать и производимое хлебопашество, либо отхаживал опять в сады и в те места, где в тот день производились работы, и присутствовал при оных. Двенадцатый час возвращал меня опять в мои комнаты. Туг дожидался уже меня изготовленный легкий и хотя не пышный, но сытный и приятный деревенский обед. И я, насытив себя, либо выходил опять в сад и, между тем как обедали и отдыхали мои люди, занимался там, сидючи где-нибудь под приятною тенью, читанием взятой с собой приятной книжки; либо брал в руки кисти и краски и что-нибудь рисовал до того времени, покуда работы воспринимали опять свое действие и меня к себе призывали. Приятное же вечернее время посвящал я опять увеселениям красотами натуры; и чтоб удобнее ими пользоваться и наслаждаться, то удалялся обыкновенно в старинный свой нижний сад…Тут, сидючи на мягкой мураве, при раздающемся по всем рощам громком пении соловьев, любовался я захождением солнца, бегущею с полей в дом и чрез речку перебирающеюся скотиною, журчанием воды, переливающейся чрез камушки милой и прекрасной реки нашей Скниги. И нередко приходя от того в приятные даже восторги, просиживал тут иногда до самого позднего вечера, и до того, покуда прихаживали мне сказать, что накрыт уже стол для ужина».

Похожую сельскую идиллию представляет собой описание дня крупного вельможи середины XVIII в. В.В. Головина со слов родственников его и служителей: «Вставши рано поутру, еще до восхода солнечного, он прочитывал полунощницу и утреню, вместе с любимым своим дьячком Яковом Дмитриевым. По окончании утренних правил, являлись к нему с докладами и рапортами дворецкой, клюшник, выборной и староста…Выслушав донесение, барин отпускал докладчиков и ему приносили чай!...Напившись чаю, отправлялся к литургии; в церкви стоял на особенном месте, и по переходам, поддерживаемый двумя лакеями, возвращался после литургии домой. Тут подавали ему завтрак, и немного спустя он садился за обед со всем своим семейством…Кушаньев считалось обыкновенно семь. Но число блюд доходило иногда до сорока и более…обед кончался часу в 4-м перед вечером; ужина не было. Вскоре после обеда Василий Васильевич ложился спасть до самого утра.

Приготовления ко сну начинались приказом закрывать ставни».

Сестры Вильмот так описывают день в усадьбе княгини Е.Р. Дашковой:

«В девять часов утра мы собираемся пить кофе; потом разговор, музыка или прогулка и часто два часа. Бог знает, как проходят; потом около двух часов раздается громовой колокольчик и мы являемся отправлять длинный обед, который безжалостно заставляют есть. Княгиня особенно любит похвалиться столом, произведениями ее фермы, теплиц и проч. В 6 часов подается чай, а в половине десятого или ровно в десять мы ужинаем. Таким образом целый день истрачивается на обеды».

Круг общения помещика в дворянской усадьбе состоял из членов его семьи, живущих в округе дворян, лекарей и местного духовенства. Также помещик взаимодействовал с дворовыми людьми, приказчиком и крестьянами.

Дворяне, жившие неподалеку от конкретной усадьбы, очень часто ездили друг к другу в гости.

Вот как описывает Болотов свое пребывание у родственников жены в г. Цивильске: «Старики наши любимы были не только всеми городскими жителями, но и всеми соседственными дворянами, и потому бывал он редко без людей; а езжали и мы с ним кое-куда по гостям, как в городе, так и по уезду и везде по нем принимались с особливою ласкою и благоприятством. Но никем мы так довольны не были, как господином Аркатовым, одним богатым и знаменитым тамошним дворянином. Он жил неподалеку от города, имел большой дом, и, будучи старику нашему очень дружен, видался с ним всех прочих чаще и не один раз угощал нас у себя обедами».

Иногда между соседями могли устанавливаться довольно тесные связи. Болотов пишет о своих контактах с другими помещиками: «Жил от нас неподалеку и верст только за десять один очень небогатый дворянин, человек еще молодой, но всеми нами любимый и почитаемый. Как был он очень искателен и ко всем нам езжал очень часто и с своею женою, то и принимали мы его всегда как бы родного и были ласкою и приязнью его очень довольны, и я в соответствие ему и своим благоприятством крестил у него всегда детей с женою г-на Полонского».

Очень характерно, в этом плане, описание Болотовым одного из деревенских праздников в 1769 г.: «Мы … провели общими наш деревенский праздник отменно весело. Гостей у всех нас было множество, мы только и знали, что переходили с ними друг к другу».

Московская дворянка Е.П. Янькова, по воспоминаниям, записанным ее внуком Д.Д. Благово, отмечала, что «по воскресеньям и праздникам гостей съезжалось премножество, обедывало иногда человек по тридцати и более. И все это приедет со своими людьми, тройками и четвернями; некоторые гостят по нескольку дней, - такое было обыкновение. Батюшка принимал всех приветливо и говаривал: «Он мой сосед и такой же дворянин, как и я; приехал ко мне в гости, сделал мне честь, - моя обязанность принять его радушно. Свинья тот гость, который, сидя за столом, смеется над хозяином; но скотина и хозяин, ежели он не почтит своего гостя и не примет ласково».

Такое гостеприимство помещиков не было случайностью. Оно основывалось на определенной норме поведения, существовавшей в рамках дворянской корпорации. «Амплуа владельца усадьбы XVIIIв. (то есть роль, диктуемая ситуацией, социальным положением, богатством) - это амплуа «радушного, щедрого хозяина», готового на все ради гостей. Вкусы, симпатии, интересы конкретного владельца могли не совпадать с предписываемым этикетом дворянского поведения. Но хозяин усадьбы при гостях, на публике входил в амплуа «радушного хозяина», чтобы в обычное, непраздничное время жить так, как ему хотелось».

Одним из типичных мест для общения дворян между собой являлись местные церкви, посещаемые в связи с православными религиозными праздниками.

В сельском быту, как помещикам, таки и крестьянам, нередко приходилось прибегать к услугам местного доктора. Иногда между помещиком и доктором устанавливались дружеские отношения. Вот что пишет Болотов о киясовском лекаре: «Был он человек еще не старой, однако и не молодой, а моих почти лет, родом немчин, из Германии, и именно из Викенбурга, что лежит в ганноверских областях, и прозывался Бентоном, наши же русские окрестили или прозвали его Филиппом Антоновичем. Был он хотя выезжим, но находился уже более десяти лет в России и отправлял целых десять лет в арбатской аптеке должность провизора…а потом учился врачебному искусству в главном московском госпитале, где и сделан уже лекарем и потом князю, за отличную свою прилежность и искусство, рекомендован и выпущен. Как я вообще всех иностранцев как-то люблю и к ним отменно благосклонен, то рад я был, что нажил в нем себе всегдашнего собеседника-немца, с которым мог я всякое день говорить на его природном и мною любимом языке…Таким образом, к превеликому удовольствию нашему, нажили мы себе, так сказать, почти домового лекаря, а что всего лучше, знающего свое ремесло совершенно, весьма к нам приверженного и услужливого, чему вскоре и имел он случай оказать первые свои весьма удачные опыты».

Помимо окрестных дворян и докторов, в круг общения обитателей дворянской усадьбы, входило духовенство. Так, постоянным гостем у Болотовых в Дворянинове был местный священник о. Илларион.

Да и в более позднее время, живя в усадьбе Киясовке (1774 г.) Болотов подружился с местным священником о. Никитой. Вот как Андрей Тимофеевич описывает обстоятельства их знакомства: «Впрочем, имел я около сего времени у себя неожидаемого, но весьма приятного гостя. Вдруг является передо мной один молодой и ученой священник, приехавший из Коломны для осмотрения упразднявшегося у нас в селе поповского места, дабы в случае, если оно ему полюбится, можно б было ему, по благосклонности к нему архиерея, занять оное. Он пришел тогда ко мне на поклон, и мы не успели с ним нескольких минут провесть в разговорах, как и полюбили друг друга. Нигде знакомство и дружба так скоро не восстановляется, как между учеными, а особливо если повстречаются взаимно согласные мысли и чувства. А самое сие тогда с нами и случилось. Я нашел в нем хотя не великого во всем знатока, но, по крайней мере штудировавшего в семинарии, и много кой-чего таки знающего, но что всего лучше, отменно любопытного молодого человека; а и он поразился неожидаемостию и удивлением, нашел во мне человека, превосходящего знаниями всех их семинарских учителей. Самое сие я прилепило его так ко мне, что он положил за непременное себе дело, добиваться всеми образами, чтоб перевели его в село наше, а сие к обоюдному нашему удовольствию чрез короткое время и воспоследовало действительно; чему я с моей стороны тем более был рад, что получил в нем давно желаемого и приятного себе по ученым делам и материям собеседника, и могу сказать, что он доставлял мне сотовариществом своим весьма многие приятные минуты. Он назывался Никитою Никифоровичем, а прозванием Морев».

Гостеприимство помещиков было непосредственно связано с такой важной частью жизни, как развлечения.

Вот, например, описание Болотовым празднования нового года: «Итак, наступил у нас новый и 1774 ... Мы начали провождать его отменно весело в сообществе не только новоприезжих к нам дорогих, милых и любезных гостей, которых мы как возможно лучше угостить у себя старались, но и всех наших здешних ближних родных и лучших друзей и приятелей. Все они к нам к сему времени съехались и вместе с нами начали сей год провождать в увеселениях всякого рода. Не было ни одного дня во все тогдашние святки, в которой бы дом наш не наполнен был множеством гостей, несмотря как ни дурна случилась быть тогда погода, и мы изобретали и выдумывали все, чем-бы могли сделать пребывание здесь дальним гостям нашим приятнейшим. Итак, господствовали у нас в сие время одни только разные игры, смехи, издевки и забавы, и как случилось, что и племянник мой был весьма веселого, шутливого и забавного характера, то помогал очень много и он своими шуточками и издевками к увеселению нашего общества. Словом, мы давно не имели у себя таких приятных и веселых святок, и за ежедневными увеселениями и не видали, как протекли те десять дней, которые пробыли у нас наши дальние гости».

Схоже свышеприведенным описание масленицы 1774 г.: «…тогда и начались у нас прямо ежедневные почти пиры и празднества, и вымышляемы были все роды забав и увеселений, свойственных дням сим. На дворе у них сделана была для катанья прекрасная гора. Соседи их приезжали к нам почти ежедневно, и не было дня, которой не провели бы мы в смехах, играх и всякого рода забавах и увеселениях, причем натурально не забываемо было и самое катанье».

Среди повседневных развлечений Болотов упоминает игру в карты.

«Нередкое играние в карты с приезжающими к нам гостями, а особливо в зимние и осенние вечера, но играние не мотовское, а для единого препровождения времени…».

В целом, Болотов говорит о развлечениях и играх, как о приятнейшем времяпрепровождении. Он пишет: «…вольное, непринужденное и дружеское между всеми упражнение и препровождение времени всякий раз в разных увеселительных играх и резвостях позволительных были поводом к тому, что мы всю осень … провели отменно весело и приятно…Однако не подумайте, чтоб игры наши были азартные или убыточныя. О, нет! от всех таковых были все мы весьма далеко удалены, а все наши игры были невинные, забавные, безденежные и подающие повод только к смехам и шуткам. Мы игрывали всего чаще в тароки, которую игру ввел я в употребление и сделал особые для того карты и переучил всех играть в оную. Она была очень веселая и всех нас чрезвычайно веселила и так всем полюбилась, что с особливою охотою садились за нее…Когда же наиграемся какой игре досыта, тогда начинали играть в фанты, а иногда в самые жмурки, и в том неприметно проводили длинные осенние и зимние вечера, и я так ко всем играм сим разохотился, что выдумывал даже совсем новые и никем до того еще не употребляемые карточные и другие игры».

Исследователи отмечают, что «общий для города и деревни ритуал гостеприимства в усадьбе как особом культурно-бытовом пространстве имел свои специфические формы. В XVIII в. усадьба была ориентирована не столько на хозяина, сколько на гостя, впервые оказывающегося в усадьбе и разными способами постигающего это пространство. Однако в роли гостя в усадьбе заключался и внутренний парадокс. Дело в том, что усадьба этого времени мыслилась как самодостаточный и замкнутый в самом себе мир. Здесь были собраны «наслаждения всего света», но их созерцание не предполагало реального уединения, изоляции от мира, а, напротив, было ориентировано на совместное (вместе с другими многочисленными гостями) переживание».

Отдельной формой досуга являлось чтение. У Болотова была большая домашняя библиотека. С другой стороны, помещик В.В. Селиванов пишет, что в конце XVIII в. дворяне «книг…конечно, не читали…потому, что, не зная иностранных языков, читать в то время было еще нечего, особенно живя в дерене».

Английская исследовательница П. Рузвельт отмечает, что «широкие культурные и литературные интересы людей вроде Болотова…выходили за пределы кругозора среднего жителя России. В XVIII веке обыкновенный русский дворянин в провинции мог читать душеполезную литературу, но основной интерес его составляли руководства и сочинения по сельскому хозяйству…Многие провинциалы находили чтение авантюрных и любовных романов, популярных в столицах, для себя предосудительным, в особенности же для женщины…Жители провинции, быть может, и получали из литературы представление о светских нравах…однако гораздо большим влиянием пользовались…начиная с конца XVIII века, газеты и журналы».

В мемуарной литературе присутствуют описания участия в деревенских праздниках крестьян. Так, в частности, у помещика Соймонова в 1773 г. «было изрядное собрание и обед сборной; а после обеда началось гулянье и, по тамошнему обыкновению, пособрании дворовых и крестьянских баб в нарядном убранстве, скачка и пляска. Сие продлилось до самой ночи, и г. Соймонов так разгулялся, что сделался неотвязчивым человеком».

Писатель С. Н. Глинка, вспоминая 70-е годы XVIII в., приводит свидетельство о таких участниках усадебных гуляний, как сельские скоморохи. Глинка пишет: «Для приправления сытных яств веселостью при обедах и пирушках проказничали блазни, или домашние скоморохи. Они то дрались на пальцатах, или киях, то поддразнивали друг друга, то выдумывали побасенки. Гости смеялись от доброго сердца, а пища не превращалась в желчь или от язвительных пересудов, или от едких насмешек. Сверх того, старинные блазни не только были шутами…они были и посредниками между властелином и подвластными. Обижал ли сильный слабого, притеснял ли грозный приказчик жениха или невесту, выморачивал ли он что-нибудь обманом, -- все это высказывалось блазнями за барским столом в прибаутках и побасенках. Сильного обидчика журили, а притесненную невинность утешали».

Таким образом, можно говорить о том, что помещики могли жить в своей сельской усадьбе как круглогодично, так и только в весенне-летний период. Некоторые мемуарные источники дают представление о том, как проходил день помещика. Круг общения помещика в дворянской усадьбе состоял из членов его семьи, живущих в округе дворян, лекарей и местного духовенства. Также, помещик взаимодействовал с дворовыми людьми, приказчиком и крестьянами. Дворяне, жившие неподалеку от конкретной усадьбы, очень часто ездили друг к другу в гости. Между ними могли устанавливаться довольно тесные связи. В помещичьей среде большое значение имели традиции гостеприимства. В мемуарной литературе присутствуют описания участия крестьян в проходивших в усадьбе праздниках.

Глава 3. Усадебный мир: помещики и крестьяне

3.1 Ведение усадебного хозяйства

Ведение хозяйства занимало довольно важное место в повседневной жизни помещиков XVIIIв. Отечественный исследователь С.А. Козлов отмечает, что во второй половине XVIII столетия «начинается медленный, но неизбежный процесс перехода от поместья как места пребывания к поместью как месту действия, центру хозяйственного освоения огромных российских пространств».

Исследователь Ю.А.Тихонов отмечает, что экономическая эксплуатация крестьян оставляла основу помещичьего хозяйства. «Внутри самих имений главным типом отношений являлись рентные, оброчно-барщинные. Именно для обеспечения их осуществления помещики устанавливали внутривотчинные порядки и подробно разработанную систему наказаний (вотчинная юстиция), именно в этом же направлении, прежде всего, действовали приказчики и общинные власти.

Выполнению крестьянами в срок барщинно-оброчных обязательств и взиманию казенных налогов подчинялась вся жизнь сельской усадьбы и господских деревень. Всевластие приказчика, подкрепленное телесными наказаниями за любые нарушения, превращало его в своеобразного «второго» господина. Все прочие отношения складывались по усмотрению помещика. Они и существовали, в первую очередь, ради повышения доходности имения путем возрастающего отягощения крестьянских дворов владельческими поборами и трудовыми затратами».

Исследователи отмечают, что «паровая система земледелия в ее варианте трехпольного севооборота была в XVIII в. абсолютно господствующей на гигантских просторах Европейской России. Основу ее составляли, как известно, действующие поля - озимое и яровое - и поле «отдыхающее», где почва «прела», т.е. «парилась». Земля под паром подвергалась обработке пахотными орудиями, умягчалась (поскольку после зерновых культур земля «твердела») и освобождалась от дикой травы. Период пара использовался и для внесения удобрений - в XVIIIв. это был по прежнему «скотный навоз». В условиях последовательной смены функций каждого из трех полей размеры каждого из них должны были быть примерно равными. Господство трехполья - это прежде всего итог векового отбора наиболее рациональных для русского крестьянского хозяйства культур».

Основной культурой для XVIII столетия являлась озимая рожь. Данной культурой полностью было занято одно из двух действующих полей. Она занимала не менее 50% площади всех возделываемых культур.

При этом важно отметить, что в XVIII в. все более проявляется такая новая черта вотчинного хозяйства, как его «рыночная, товарная направленность».

Многочисленные хозяйственные заботы постоянно занимали Болотова и когда он жил в своей усадьбе Дворяниново, и когда в более позднее время, он управлял киясовской и богородицкой волостями. Дневник курского помещика И.П. Анненкова наполнен описаниями урожайности разных годов, хода работ по постройке помещичьего дома и церкви, расходов на покупку земли и крестьян, торговли хлебом и вином, производившимися в его усадьбе.

Важно отметить, что говоря о ведении хозяйства в Дворянинове, Болотов жалуется на т.н. чересполосицу: «…ничто мне так не досаждало, как наша чрезполосчина или то обстоятельство, что жил я в деревне не один, а с другими владельцами, и как полевая земля, так и все другие угодья были у нас в общем владении и не в разделе, а пашенная земля разделена была подесятинно, и владение оною перемешано чрезвычайным образом. Сие приносило с собою то досадное следствие, что мне и с собственными своими пашнями ничего особливого предпринять было не можно, а с лугами и лесами и подавно, как с принадлежащими всем вообще, ничего особливого, хотя бы и хотел, сделать было не можно. Словом, я связан был с сей стороны по рукам и по ногам и не только не знал, чем сему злу пособить, но и не предвидел и впредь никаких к тому способов».

В мемуарной литературе есть свидетельства связи помещичьего хозяйства с рынком. Так, в частности записки новооскольского дворянина И.О. Острожского-Лохвицкого полны заметок о колебаниях цены продаваемого им товара. В июне 1787 г. помещик «видя других продающих дорогою ценою хлеб, хотел мало и в своих нуждах себе помощь сделать, почему приехавшим из Старого Оскола и города Тарусы купцам продал ржи четверть по 4 рубля…всего на 120 рублей. Но вдруг цена еще возвысилась и начали в самую жатву платить четверть ржи по 5 рублей».

Под конец года «ржаному хлебу настала продажа ценой четверть по семи рулей, а вина ведро по два рубля по семидесяти копеек, а в розницу 3 р. и больше, пшеница тоже, а овса по два рубля с полтиною, пшена по 6 р. 50 к., да и всякие вещи в рассуждении дороговизны хлеба цену свою повысили».

В тот же 1787 г. «многие начали было курить по винокурням, но видя выход вина противу покупки хлеба не авантажен, застановили винокурни, в том числе и я».

О своей винокурне Острожский-Лохвицкий пишет, что в 1775 г. «хоть и с великим трудом и заимкой також денег, состроил себе винокурню, а более с помощью тестя своего, а более с помощью тестя своего, который меня снабдил принадлежащими вещами до оной винокурни, как-то: котлом, трубами и кадками».

Похожие процессы происходили и в других имениях. Исследовательница специальной инструкции о ведении хозяйства, составленной в 1750-х гг. помещиком Текутьевым, Е.Б. Смилянская отмечает: «Идеальный усадебный уклад по Текутьеву почти не выходит за рамки старинного натурального хозяйства, существующего за счет крестьянских повинностей: трехдневной барщины и оброка, денежный эквивалент которого составлял 1 рубль 90 копеек с доли (норма, не превышающая средние показатели того времени). Оброк взымался преимущественно натурой и отправлялся вместе с домашними заготовками по зимнему пути в Петербург. Посылалась в Петербург и продукция со своего двора…Идея производства в своей вотчине товарной продукции, как кажется, давалась Текутьеву нелегко, рынок вызывал у него явное недоверие, и торговля воспринималась как мера, вынужденная условиями содержания его небогатого имения».

Сам Текутьев пишет: «Лен для рубах и прочих домовых нужд, то есть простынь, наволочек, скатертей, салфеток и прочего весьма нужен и многие годы по недостатку собственного вынуждены были покупать, и поэтому об обстоятельствах в посеве и приборе оного довольно изъяснено. А оставшееся за своими нуждами можно продавать».

Органом управления имением являлась специальная контора. Помещик Д.Н. Свербеев так характеризует ее деятельность: «В ней сосредотачивались все управление, вся отчетность, все распоряжения. В ней там ежедневно записывались наряды на работы, штрафы, взыскания и самые наказания, разбирательство жалоб и просьб крестьян, их между собою ссоры, которые еженедельно, именно по субботам, судились в присутствии управляющего бурмистра, всех вотчинных начальников, т.-е. трех старост и трех десятских всех трех отделений и всех сельских старшин, избираемых крестьянами. Все эти лица составляли общие каждую субботу вечерние присутствия».

Очень важным аспектом хозяйственной деятельности дворян в своих усадьбах было садоводство. Княгиня Дашкова пишет о своем имении Троицкое Калужской губернии: «Здесь не было ни одного дерева, ни одного куста, посаженного если не моей собственной рукой, то под моим непосредственным надзором или указанием».

Курский помещик И.П. Анненков устроил у себя в усадьбе Карманово Белгородской губ «регулярный» сад. Много внимания уделял дворяниновским садам Болотов.

В управляемой Болотовым Киясовке выращивали овес, лен, рожь. У помещика Анненкова в Карманово возделывали озимый и яровой хлеб, выращивали овощи и орехи.

Таким образом, можно говорить о том, что ведение усадебного хозяйства являлось очень важной составляющей жизни помещика. Имения помещиков могли представлять из себя довольно сложно организованные хозяйственные комплексы. Очень важным аспектом хозяйственной деятельности дворян в своих усадьбах было садоводство. В усадьбах возделывались самые различные сельскохозяйственные культуры.

Отношения с крестьянами

В повседневной жизни помещик взаимодействовал с крестьянами при различных обстоятельствах. Так, в частности, если должность приказчика занимал крестьянин, то помещик мог проводить довольно много времени в совместных с ним заботах о хозяйстве.

Помещик Д.Н. Свербеев так вспоминает об управляющих своего имения:

«Прежний управляющий, Шилов, умерший скоростижно от водки, был бы хорошим хозяином, если бы не был крепостным дворовым человеком. Слишком высоко держал он себя над всею массою мужиков и потому, что он сам был другой касты - из старинных дворовых, и потому, что был, так сказать, ученый в сравнении с невеждами. Он знал, конечно, отчасти, и математику и землемерие...».

Во время пребывания Свербеева в своем имении «главным помощником управляющего Тарасова был избранный им бурмистр Тимофей Федорович Бакутнин, из деревни Козловки, голова всему имению, добрый, рохлый, но усердный, хотя и ленивый. Старостой 1-ого отделения, в котором была и главная господская усадьба, Прохор Тимофеевич, умнее и надежнее бурмистра. Старостой 2-ой половины был чрезвычайно умный и не старый богатый мужик Яков Евстафьевич. Он особливо пришелся мне по нраву тем, что не слишком норовил крестьянам, не потакал им и никогда не оправдывал виноватых, но знал их нужды и в важных случаях открыто за них заступался».

Если помещик проживал в усадьбе, то к нему могли приходить по своим нуждам старосты окрестных деревень.

Между помещиками и крестьянами нередки были случаи конфликтных ситуаций. Так, Болотов описывает слышанную им в 1769 г. историю: «Еще носилась около сего времени одна странная история не только о бесчеловечии, но и о сущем варварстве одной нашей дворянской фамилии, жившей в здешнем уезде и делающей пятно всему дворянскому корпусу. Сей господин отдавал одну девку в Москву учиться плесть кружева. Девка скоро переняла и плела очень хорошо; но как возвратилась домой, то отягощена была от господ уже слишком сею пустою и ничего не значущею работою и принуждена была всякий вечер додве свечи просиживать. Сие подало повод к тому, чтоб она ушла прочь в Москву и опять к мастерице своей; но ее отыскали и посадили в железы … и заставили опять плесть. Через несколько времени освобождена она была по просьбе одного попа, который ручался в том, что она не уйдет. Но как девка сия была только 17-ти лет и опять трудами отягощена слишком, то отважилась она опять уйтить; но, по несчастию, опять отыскана и уже заклепана в кандалы наглухо, а сверх того надета была на ее рогатка, и при всем том принуждена была работать в… кандалах… и днем плесть кружева, а ночевать в приворотней избе под караулом и ходить туда босая. Сия строгость сделалась, наконец, ей несносною и довела ее до такого отчаяния, что она возложила сама на себя руки и зарезалась; но как горло не совсем было перерезано, то старались сохранить ее жизнь, но, разрубая топором заклепанную рогатку, еще более повредили, так что она целые сутки была без памяти. Со всем тем не умерла она и тогда, но жила целый месяц и, хотя была в опасности, но кандалы с нее сняты не были, и она умерла наконец в них, ибо рана, начав подживать, завалила ей горло».

Сам Болотов резко отрицательно отнесся к действиям помещика. «Вот какой зверский и постыдный пример жестокосердия человеческого! И на то ль даны нам люди и подданные, чтоб поступать с ними так бесчеловечно! И как дело сие было скрыто и концы с концами очень удачно сведены, то и остались господа без всякого за то наказания. Мы содрогались, услышав историю сию и гнушались таким зверством и семейством сих извергов, так что не желали даже с сим домом иметь и знакомства никогда».

В том же 1769 г. Болотов узнал о жалкой кончине «одной недальней родственницы тещи моей, г-жи Вяткиной, сестры Ивана Афанасьевича Арцыбышева. Она была вдова и жила с своею дочерью, милою и любезною девушкою, бывшею уже невестою, в своей коломенской деревне, и так была несчастна, что собственные ее люди, под видом разбойников, вломились к ней в дом и истиранив зверски, убили ее и с дочерью бесчеловечным образом, злясь на нее за то, что она к ним несколько строга была, и которых нам очень жаль было».

В 1774 г. соседка Болотова просит ей помочь с непослушными крестьянами. «Соседка моя, Анна Николаевна, приезжала к нам не столько в гости, сколько с жалобами на ослушания и разные продерзости ее крестьян и с просьбою, чтоб я, приехав, пересек оных».

Курский помещик И.П. Анненков в своем дневнике пишет о том, что в июне 1754 г. «сысканный из бегов повар Антон Никитин сын Иванов отдан во владение мне по-прежнему и наказан кнутом».

В своих воспоминаниях офицер М.В. Данилов приводит эпизод усмирения взбунтовавшихся против помещика крестьян. «В бытность мою в Данкове подал один помещик (а фамилии его не помню) прошение в воеводскую канцелярию, что крестьяне его сделались непослушными. Воевода, собрав сколько у него при канцелярии было солдат и рассыльщиков, с ружьями и копьями, послал подьячего по инструкции забрать крестьян-ослушников в канцелярию для наказания; но бунтующие крестьяне приготовились заранее к принятию таковых незванных к себе гостей, не забыли вооружить себя каменьями, поленьями, дубьем и рогатинами, для своего защищения».

В свете изложенного, очень показательной является беспокойство А.Т. Болотова по поводу начавшихся под предводительством Е.И. Пугачева крестьянских выступлений 1773-1775 гг.

Когда в 1774 г. до усадьбы Дворяниново дошли слухи об успехах повстанческой армии, Болотов начинает опасаться возможных эксцессов со стороны крестьян, а особенно дворовых людей «Теперь посудите сами, каково было мне тогда, как я все сие вдруг услышал, и в такое время, когда мысли о Пугачеве не выходили у всех у нас из головы и мы все удостоверены были, что вся подлость и чернь, а особливо все холопство и наши слуги когда не вявь, так втайне сердцами своими были злодею сему преданы, и в сердцах своих вообще все бунтовали и готовы были при малейшей взгоревшейся искре произвесть огонь и полымя.

Пример бывшего незадолго в Москве страшного мятежа был у нас еще в свежей памяти, и мы не только подобного тому ж опасались, но ожидали того ежеминутно. Глупость и крайнее безрассудство нашего подлого народа была нам слишком известна, и как при таких обстоятельствах не могли мы на верность и самих наших слуг полагаться, а паче всех их и не без основания почитали еще первыми и злейшими нашими врагами, а особливо слыша, как поступали они в низовых и прямо тогда несчастных местах со своими господами, и как всеких либо сами душили, либо предавали в руки и на казнь злодею Пугачеву, то того и смотрели и ждали, что при самом отдаленнейшем еще приближении его к Москве вспыхнет в ней пламя бунта и народного мятежа…Словом, мы все почитали себя в таком случае погибшими и не знали, что делать и к каким мыслям прилепиться».

Подобные мысли не раз посещали Болотова. «Опасность была действительно очевидная, и нельзя было не признаться, что была она истинная и великая…передушат нас всех, действительно, как кур... К тому же, такая беда, что мне в случае нужды и уехать отсюда куда-нибудь для спасения своего нельзя будет, что ты изволишь? Но правду сказать, куда теперь изволишь сунуться? Не везде ль опасность одинакова? И не весь ли черный народ вообще когда не вявь, так в сердцах своих бунтует и готов поднять на нас свои руки?»

Помещик Д.Н. Свербеев так характеризует крестьян своего имения.

«Теперь несколько слов о самих крестьянах: всех их вообще можно было разделить на три части: на зажиточных, семейных, изворотливых и от природы более умных; на средних, которые существовали еще сносно, и, наконец, на голь и бедняков по собственной вине или обстоятельствам, с которыми они не умели справиться. Последние, а их было порядочная масса, были еще более крепостными у односельцев своих богатых, чем у помещиков». дворянство поместье усадебный хозяйство

В тоже время Свербеев отмечает, что «наши крепостные не имели права ни в каких случаях приносить жалобы на своих господ. Если это у нас и допускалось, то не иначе, как с нарушением коренных законов, как бы тайком, в одиночку от каждого. В тех случаях, когда жалобы на притеснение помещика приносились какой-нибудь власти от многих лиц, то администрация, не входя еще в рассмотрение причин на жалобы, признавала просителей за бунтовщиков и наряжала по этому поводу дознание или следствие…подозревая преступное восстание простив власти, что так часто во время оно называлось бунтом крестьян. Следователи, служащие по выбору от дворян, а всех более уездные предводители почти всегда тянули на сторону помещиков, и в случаях весьма редких приносившие жалобу крестьяне получали небольшое облегчение в своем жалком быту».

Свербеев пишет, что в его имении «вероятно чаще, нежели у других помещиков, крестьяне повторяли мне и управляющему простые, радушные, но не бесхитростные речи: «вы наши отцы, мы ваши дети», и тут же кстати и не кстати прибавляли: «мы ваши, а земля наша». Мало-по-малу эти наши дети и при неурядице управления начали смотреть и на господскую землю, леса, покосы, пастбища, как на принадлежащую им землю. Везде били порубки, потравы, заезды на поля».

Довольно критический взгляд на взаимоотношения помещиков и их дворовых людей можно найти в воспоминаниях мелкопоместного дворянина Г.С. Винского: «Закон, запрещающий дворянским людям ни в коем случае не иметь голоса против своих господ, делает истинными безответными скотами, покорность коих посему дальше всякой вероятности, как и зверство властелинов… Распространяться о поступках нет надобности, всяк знает, что пред господином, что ступил, то провинился и за все наказывается; важнейшими однако ж почитаются волокитство и домашняя кража. Крайнее удивление возбуждается в иностранце истреблением по дворянским домам челядинцами посуды и других вещей. Они все бьют, ломают, теряют, будто на подряд; а глупые хозяева довольствуются одним лишь за то наказанием».

Дореволюционный исследователь жизни в дворянских усадьбах Н.Н. Врангель делает общий вывод о том, что «русский помещичий быт неразрывно связан с крепостной Россией. Своеобразная поэзия усадебной культуры - острая смесь утонченности европейцев и чисто азиатского деспотизма - была мыслима только в эпоху существования рабов. И год освобождения крестьян, естественно, должен считаться годом гибели крепостных традиций в истории русского искусства».

Наряду с критическими замечаниями и отрицательными примерами, в мемуарной литературе можно найти и тенденцию к описанию «неконфликтных» отношений помещиков с крестьянами.

Писатель С. Н. Глинка, вспоминая 70-е годы XVIII в., говорит о единении крестьян с помещиками: «Тогда крестьяне не указывали со вздохом и сердечным сокрушением на модную карету, стоящую нескольких десятков душ; тогда не указывали на шали барынь и барышень, купленные на слезы и истому сельскую. Помещики и в забавах своих часто уравнивались с крестьянами. Вместе с ними ходили они с тенетами на ловлю зайцев и лисиц. Тогда еще не держали в дворнях по десяткам и сотням борзых и гончих собак, на беду крестьян, особливо в неурожай. Вооружаясь заостренными дрекольями, помещик и удалые крестьяне пускались на медведей и волков. В этой отважной охоте прославились прабабки и бабка моя, гоняясь за хищными зверями на быстром коне или в легких санках при блеске светлого месяца, сыпавшего лучи свои на лес дремучий и на белизну снежных равнин».

Внучка Глебовой-Стрешневой вспоминает о том, что конце XVIII в. муж Елизаветы Петровны Федор Иванович Глебов построил «настоящий дворец в Тверском имении их, селе Знаменском, с филантропической целью образовать крестьян и доказать на что они способны во всех отраслях искусств: выделывании паркетов, мебели, ковров, обработки мрамора и проч».

Княгиня Е.Р. Дашкова пишет о своем селе Троицком: «Высшее достоинство его заключалось в счастливом положении крестьян. В продолжение сорокалетнего моего владения, число их возросло от восьми сот сорока до тысячи пяти сот пятидесяти девяти. Я говорю о мужском поле, который, обыкновенно, один принимается у нас в счет; женская половина увеличилась, по моему предположению в той же пропорции».

Интересно отметить, что французский дипломат, пребывавший при дворе Екатерины II в 1784-1789 гг., граф Сегюр так говорит о взаимоотношениях помещиков и крестьян в России: «Я уже говорил, с какою умеренностью русские помещики пользуются своею, по закону неограниченною, властью над своими крепостными. Во время моего долгого пребывания в России, многие примеры привязанности крестьян к своим помещикам доказали мне, что я на счет этого не ошибся».

При этом важно подчеркнуть, что сами крестьяне не всегда были настроены враждебно по отношению к помещикам. Так, например, идеей служения своим господам проникнуты воспоминания бывшей крепостной Авдотьи Григорьевны Хрущовой.

Непростые обязанности домоправительницы, исполняемые в одном из имений Ярославской губернии, она описывает следующим образом: «Я охотно нянчила бы детей барыни, если бы твердая господская воля не возложила на меня почетной, но тяжелой и хлопотливой должности ключницы и домоправительницы. Моя обязанность была разливать чай, приготовлять варенье и соленье, выдавать повару провизию, назначать горничным работы, и смотреть за их поведением; иногда ночь придет, а я долго не ложусь: то белье крою, то пересматриваю, все ли оно в порядке. Кроме того, много гостей к нам ездило, а особенно в приходские праздники или господские именины, не только из соседних усадеб, но даже из Любима, знакомые и родственники наезжали к нам на тройках, с лакеями и горничными; мне же приходилось распорядиться размещением и угощением их всех. Не смотря на все эти обязанности, я успевала наблюдать и за барскими детьми».

Таким образом, можно говорить о том, что в мемуарной литературе наряду с конфликтным вариантом взаимоотношений помещиков и крестьян можно найти тенденцию к описанию вполне мирного сосуществования между ними. Существуют примеры того, что сами крестьяне могли в своем отношении к помещикам исходить из идей долга и личной преданности.

Расцвет сельских дворянских имений, начавшийся во второй половине XVIII в. был непосредственно связан с тем положением, которое занимало в это время дворянское сословие.

XVIII столетие имело особенное значение для истории российского дворянства. В 60-70-е гг. XVIII в. оно окончательно оформилось как особое сословие, особый «служилый класс» в социальной системе российской империи. Также в это время, оставаясь главным «поставщиком» кадров для гражданской и военной службы, дворянство приобрело возможность не служить и посвятить себя решению задач не государственного, а личного характера.

Время царствования Петра I отмечено ростом численности дворянства. Если в конце XVII в. число дворян-землевладельцев было свыше 15 тыс. чел., то к 20-м гг. XVIII века оно увеличилось, по различным оценкам, в два-четыре раза.

Благодаря Указу о единонаследии 1714 г. произошло слияние поместья и вотчины в единое понятие «недвижимого имения». Введение в действие Табели о рангах 1722 г. создало единую систему чинов государственной службы. Эта система была основана на иерархии должностей и принципе личной выслуги.

Весьма важным явлением в жизни российского дворянства явилось т. н. Генеральное межевание земель. Оно началось в царствование Елизаветы Петровны в 1754 г. и продолжалось в течение многих десятков лет. Всем, владеющим землейнедворянам, предлагалось в шестимесячный срок продать свои земельные приобретения.

Одним из основных результатов межевания явилось узаконение многочисленных «самовольных захватов» дворянами казенных земель. По изданному в ходе межевания Манифесту 1765 г. помещику достаточно было внести в казну небольшую денежную сумму, чтобы стать владельцем огромных земельных и лесных участков. Согласно данным исследователей, минимальную цифру отданных помещикам таким способом земель можно определить в 50 млн. дес.

Еще одним важным шагом, на пути оформления дворянства в особое сословие, явился изданный 18 февраля 1762 г. Манифест «О даровании вольности и свободы всему Российскому дворянству». Социальное содержание Манифеста сводилось к превращению службы дворян из обязанности в право.

После издания Манифеста значительная часть дворянства покинула службу и поселилась в своих имениях.

Окончательно же закрепила социальные и политические привилегии дворянства Жалованная грамота 1785 г.

В общем виде усадьбу можно определить как отдельное землевладение с комплексом жилых и хозяйственных построек, а также с насаждениями (парками, садами и пр.). Такая усадьба могла быть не только у дворян, но и у купцов и даже у крестьян.

Дворянская усадьба могла находиться как в городе, так и в сельской местности. Дворянин мог и не проживать постоянно в принадлежащем ему имении. В этом случае оно управлялось приказчиком.

Само слово «усадьба» восходит к глаголу «сажать», «усадить» и, применительно к дворянству, отражает особую форму служебно-земельных отношений.

Усадьба являлась основной социальной и хозяйственной ячейкой в Центральной России XVII в. - XVIII вв., помимо городов и селений городского типа.

Появление усадьбы, как особой разновидности загородного дома, относится, видимо, к XVII веку и связано с стремлением крупнейших боярских родов селиться недалеко от городов, являвшихся управленческими и экономическими центрами.

По данным исследователей общая численность дворянских усадеб в первой половине XVIII в. равняется примерно 32 тыс. Из учтенного во II ревизию (1744-1747 гг.) крестьянского населения (7,8 млн. душ мужского пола) помещичьих крестьян было 4,3 млн.душ, или 50,5%.

На протяжении XVIII столетия усадьба все менее становилась похожей на двор зажиточного крестьянина. Усадьба приобретает своеобразный социально- культурологический облик. Особенно этот процесс усилился после издания Манифеста 1762 г. Многие дворяне переселялись в деревню на постоянное место жительства. Во второй половине столетия усадьба становится деревенским домом городского, по своим взглядам и привычкам, человека. В традиционный усадебный уклад вплетались многие хозяйственные и культурные заимствования из городской жизни.

Общие условия жизни владельцев дворянских усадеб были обусловлены теми материальными ресурсами, которые имелись в распоряжении помещика.

Главным фактором, влияющим на благосостояние дворянской семьи, являлась доходность имения, что, в свою очередь, напрямую зависело от количества находящихся во владении помещика крестьян. Статус дворянина в XVIII - ХIХ вв. измерялся, в первую очередь, числом крепостных душ, а не десятин его земельного владения. Данные переписки между помещиками говорят о том, что многие авторы писем чувствовали себя более душевладельцами, чем землевладельцами.

Уклад жизни небогатых помещиков мог не очень отличаться от крестьянского: помещики могли даже участвовать в полевых работах наравне со своими крестьянами. С другой стороны, усадьба богатых помещиков могла поражать стороннего наблюдателя своим великолепием.

Главным объектом сельской усадьбы был господский дом. Величина и убранство дома зависели от благосостояния помещика. Некоторые помещики стремились к постройке обширных и красиво украшенных домов.

Помимо господского дома, мемуарные источники дают представление о средствах передвижения помещиков XVIII в.

В укладе жизни хозяев имений проявлялась сословная замкнутость дворянства. Прежде всего, это видно из круга общения помещиков. Наиболее тесные социальные связи устанавливались, как правило, между землевладельцами-соседями.

Помещики могли жить в своей сельской усадьбе как круглогодично, так и только в весенне-летний период. Некоторые мемуарные источники дают представление о том, как проходил день помещика.

Круг общения помещика в дворянской усадьбе состоял из членов его семьи, живущих в округе дворян, лекарей и местного духовенства. Также, помещик взаимодействовал с дворовыми людьми, приказчиком и крестьянами.

Дворяне, жившие неподалеку от конкретной усадьбы, очень часто ездили друг к другу в гости. Между ними могли устанавливаться довольно тесные связи. В помещичьей среде большое значение имели традиции гостеприимства. Такое гостеприимство помещиков не было случайностью. Оно основывалось на определенной норме поведения, существовавшей в рамках дворянской корпорации.

Одним из типичных мест для общения дворян между собой являлись местные церкви, посещаемые в связи с православными религиозными праздниками.

В мемуарной литературе присутствуют описания участия крестьян в проходивших в усадьбе праздниках.

Ведение усадебного хозяйства являлось очень важной составляющей жизни помещика. Имения помещиков могли представлять из себя довольно сложно организованные хозяйственные комплексы. Очень важным аспектом хозяйственной деятельности дворян в своих усадьбах было садоводство. В усадьбах возделывались самые различные сельскохозяйственные культуры. В некоторых крупных хозяйствах отчетливо видны устанавливающиеся связи с всероссийским рынком.

В повседневной жизни помещик взаимодействовал с крестьянами при различных обстоятельствах. Так, в частности, если должность приказчика занимал крестьянин, то помещик мог проводить довольно много времени в совместных с ним заботах о хозяйстве.

Если помещик проживал в усадьбе, то к нему могли приходить по своим нуждам старосты окрестных деревень.

Между помещиками и крестьянами нередки были случаи конфликтных ситуаций. В тоже время в мемуарной литературе наряду с конфликтным вариантом взаимоотношений помещиков и крестьян можно найти тенденцию к описанию вполне мирного сосуществования между ними. Существуют примеры того, что сами крестьяне могли в своем отношении к помещикам исходить из идей долга и личной преданности.

Взаимоотношения между помещиками и крестьянами регулировались не столько законом, сколько личными факторами. Если помещик стремился к тому, чтобы наладить с крестьянами взаимовыгодное сотрудничество, они отвечали ему доверием. Излишняя строгость помещика провоцировала конфликтные ситуации.

В целом, можно говорить о том, что в укладе жизни обитателей сельских дворянских усадеб напрямую отражались политический и социально- экономический уровни развития государства и общества.

Список источников и литературы

Источники

1. Аниенков И.П. Журнал курского помещика Володимерского драгунского полку Ивана Петрова сына Аниенкова с 1745 году. // Материалы по истории СССР. Т. 5. Документы по истории XVIII в. - М.: Издательство Академии наук СССР, 1957. - 878 c.

2. Благово Д.Д. Рассказы бабушки. - М.: ЛЕНАНД, 2014. - 480 с.

3. Болотов А.Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные им самим для своих потомков. Т. 1-4.-Спб.: Печатня В. Головина, 1871-1873.

4. Винский Г.С. Мое время. Записки. // Русский архив, 1877, кн. 1, вып. 2.

5. Глинка С.Н. Записки. - М.: Захаров, 2004. - 464 с.

6. Данилов М.В. Записки // Русский быт по воспоминаниям современников. XVIII век. От Петра I до Екатерины II (1697-1761): сб. отрывков из записок, воспоминаний и писем. - М.: Гос. публ. ист. б-ка России, 2010. - 432 с.

7. Дашкова Е.Р. Записки. // Дашкова Е.Р. Литературные сочинения.- М.: Правда, 1990. - 363 с.

8. Державин Г.Р. Записки. - М.: Мысль, 2000. - 334 с.

9. Долгорукий И.М. Записки // Долгорукий И.М. Сочинения. Т. 2. - Спб.: А. Смирдин, 1849.

10. Елизавета Петровна Глебова-Стрешнева. По воспоминаниям внучки ее Натальи Петровны Бреверн// Русский архив, 1895, кн. 1, вып. 1.

11. Записки гр. Сегюра // Помещичья Россия по запискам современников. Сост. Н.Н. Русов.- М.: Изд-е Московского книгоиздательства Т-ва «Образование», 1911. - 176 с.

12. Записки Д. Н. Свербеева // Помещичья Россия по запискам современников. Сост. Н.Н. Русов.- М.: Изд-е Московского книгоиздательства Т-ва «Образование», 1911. - 176 с.

13. Острожский-Лохвицкий И.О. Записки Новооскольского дворянина.- Киев, Типография А. Давиденко, 1886. - 180 с.

14. Письма сестер Вильмот. Дополнение к запискам Дашковой // Россия XVIII столетия в изданиях Вольной русской типографии А.И.Герцена и Н.П. Огарева. Записки княгини Е.Р. Дашковой. - М.: Наука, 1990. - 528 с.

15. Полное собрание законов Российской империи. Т. 5, 6, 15.-Спб., Типография II отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, 1830.

16. Селиванов В.В. Сочинения. - Т.1. Владимир, Типо-лит. Губ.правл., 1901. - 345 с.

17. Хрущова А.Г. Воспоминания крепостной старушки А.Г. Хрущовой (записанные В.Н. Волоцкой). // Русский архив, 1901, кн. 1, вып. 4.

Литература

1. Анисимов Е.В. Россия в середине XVIII в.: Борьба за наследие Петра I. - М.: Мысль, 1986. - 239 с.

2. Врангель Н.Н. Помещичья Россия: Очерки истории русской дворянской культуры. - Спб.: Коло, 2007. - 304 с.

3. Дворянская и купеческая сельская усадьба в России XVI-ХХ вв. Исторические очерки. - М.: Эдиториал УРСС, 2001. - 784 с.

4. Дворянские гнезда Росси. История, культура, архитектура. Очерки. М.: Издательство «Жираф», 2000. - 384 с.

5. Дмитриева Е.Е., Купцова О.Н. Жизнь усадебного мифа: утраченный и обретенный рай. - М.: ОГИ, 2008. - 528 с.