Стратегии аргументации сторонников и противников бегинок в первой четверти XIV века: апелляция к авторитетам

Кроме того, Иоанн Андреа опирается на другие постановления, чтобы продемонстрировать контекст использования тех или иных слов. Например, в глоссе к слову vulgariter, которое используется в постановлении в значении «обычным образом» , он ссылается на собственную глоссу к Ad nostrum , на начало постановления Felicis memoriae, включенное в титул De torneamentis пятой книги декреталий Григория IX и на глоссы Остийца к постановлению De damno dato . Во всех этих примерах используется слово vulgo для обозначения того, что какое-то другое слово используется в его обычном значении, приближенном к общеупотребительной лексике. В Ad nostrum то же самое говорится о бегинках. Климент V подразумевает, что бегинки известны под таким названием среди народных масс, и Иоанн Андреа демонстрирует, что слова с корнем -vulg- в значении чего-либо общепринятого часто встречаются в юридической практике. Кроме того, с помощью титула De sententia excommunicationis (включенного в сборник Extravagantes), в состав которого входит постановление Бонифация VIII Excommunicamus et anathematisamus, Иоанн Андреа комментирует слово religiosis . В Cum de quibusdam это слово употребляется, чтобы противопоставить неверным бегинкам набожных женщин, живущих в своеобразных общих жилищах . В постановлении Бонифация VIII религиозным людям (вероятно, монахам и каноникам) противопоставляются миряне . Вероятно, Иоанн Андреа обращается к этому отрывку, чтобы показать некую преемственность в плане риторики и построения текстов между постановлениями, созданными в разное время. Таким образом, сноски на слова из других постановлений необходимы, чтобы продемонстрировать когерентность и преемственность между постановлениями из одного или разных сборников, и автором подобных апелляций является Иоанн Андреа. Его цель - продемонстрировать то, что «Клементины» являются типовым для средних веков сборником канонического права, и их место в его системе определяется юридическим языком и использованием общеупотребительных слов.

Третья цель, с которой Иоанн Андреа опирается на постановления из Corpus iuris canonici и аппарат к нему, является аргументация поставленных им тезисов. Примером этого может послужить глосса на слово praedicent (проповедуют), которое фигурирует в Cum de quibusdam в контексте деструктивной деятельности бегинок. Климент V упоминает новые разделы трех постановлений - De poenitentiis et remissionibus, De haereticis и De sepulturis, - однако опирается на эти титулы с разными целями. Так, в титуле De sepulturis говорится о братьях-проповедниках (доминиканцах) и меньших братьях (францисканцах), которые могут добровольно и самостоятельно выбирать места захоронения, а также проповедовать перед людьми . Титул De haereticis посвящен Иоанну де Полиако, который высказывал мысли, противоречащие католической вере, в частности, о том, что священники получают власть напрямую от Бога ; наконец, Иоанн Андреа опирается на De poenitentiis et remissionibus, где говорится о том, что каноникам и представителям орденов проповедовать допускается только в некоторых случаях . Понятие praedicent является довольно важным в антиеретической риторике Климента V, потому что он неоднократно подчеркивает проповедническую деятельность бегинок, противоречащую католической доктрине. Иоанн Андреа же стремится показать, в каких случаях тем или иным группам населения дозволено проповедовать, а в каких - запрещено. Таким образом он демонстрирует, что папская курия одновременно обвиняет тех, кто проповедует, не имея сана и принадлежности к ордену, и подчеркивает, каким людям можно осуществлять подобную деятельность.

В предыдущем параграфе было выявлено, что Псалтырь занимает важное место в риторике Климента V и курии, а также то, в каком контексте папа использует апелляции к данной книге. Помимо ссылки на Псалтырь и некоторые другие стихи из разных книг Библии, в глоссе к восьмому заблуждению бегинок и бегардов содержится ряд ссылок на титулы, включенные в Corpus iuris canonici, и любопытно выяснить, каким образом они связаны с Псалтырем и самим текстом постановления. Псалом 97 посвящен явлению Господнему как чуду, восьмое заблуждение гласит, что бегинки отрицают возвышение и божественную природу Христа, а Иоанн Андреа сравнивает в этой глоссе ересь с безумием. Еще одна важная для этой глоссы отсылка связана с библейским посланием к Филиппийцам, с его первой главой. Фраза о преклонении колена перед Иисусом Христом, которой Иоанн Андреа открывает глоссу , вероятно, отсылает к самому вступлению послания . Цель такой апелляции, скорей всего, связана с противопоставлением апостольского благочестия еретическим взглядам, и отрывок из Священного Писания призван образно подчеркнуть пропасть между бегинками и католическим духовенством и паствой. После упоминания Послания к Филиппийцам Иоанн Андреа приводит ссылки на некоторые титулы: De immunitate ecclesiarum, coemeterii, et rerum ad eas pertinentium, De celebratione missarum и De confessis . Он не говорит конкретно, на какие фрагменты из этих титулов читатель должен обращать внимание, однако можно предположить, что они необходимы в первую очередь для напоминания о значимости церкви как институции для католического духовенства и мирян.

Таким образом, Иоанн Андреа прибегает к ссылкам на юридические документы, чтобы связать воедино разрозненные части разных папских постановлений и продемонстрировать преемственность между ними. В целом, ссылки на юридические источники можно разделить на несколько условных групп: одни необходимы для демонстрации когерентности разных постановлений, относящихся к одной теме или сборнику, другие подчеркивают контекст употребления того или иного слова, третьи прямо или косвенно затрагивают те же темы, что и часть, к которой относится глосса.

Отдельно от декреталий и глосс на них следует рассматривать постановления и буллы, посвященные определенным вопросам, особенно - мерам против еретиков. Учитывая их юридическую силу, можно предположить, что они обладали в глазах папской курии большим авторитетом, и в связи с этим, могли применяться как источник важных риторических конструкций. Например, в глоссах Иоанна Андреа упоминается булла Луция III Ad abolendam, которая стала одним из главных документов, в официальном порядке осуждающих катаров, лионских бедняков и другие движения . Однако Иоанн Андреа не подтверждает поставленную гипотезу: он ссылается на Ad abolendam один раз, в глоссе к слову introducant, говоря о том, что оно может быть применено к еретикам, которые, например, упоминаются в начале данной буллы , при этом в ее тексте такого понятия нет . Поэтому вывод о том, что Климент V опирался на Ad abolendam в ходе описания действий бегинок и бегардов, представляется безосновательным. При этом сам Иоанн Андреа выявляет корни тезиса о том, что представители еретических движений вводят в заблуждение простых мирян и привлекают их на свою сторону, поэтому можно предположить, что отсылка к этому постановлению принадлежит ему.

Еще одним папским документом о еретиках, на который ссылается Иоанн Андреа, является декреталия Климента IV Inquisitoribus haereticae pravitatis, включенная в сборник декреталий . Иоанн Андреа опирается на нее, комментируя термин humilitas в глоссе на Cum de quibusdam, и отмечает в ней косвенную цитату “sub specie agni lupum gerunt” из Евангелия от Матфея . Несмотря на то, что в постановлении понятие humilitas используется при описании женщин, живущих в смирении перед Богом, и поэтому не подверженных папскому обвинению , Иоанн Андреа приводит цитату из декреталии Климента IV, подчеркивая с ее помощью цитату из De gradibus humilitatis et superbiae Бернарда Клервоского . Такой тип «многоуровневой» апелляции вполне типичен для глоссатора. Впрочем, можно предположить, что и Климент V мог опираться на данную декреталию своего предшественника. Во-первых, он получил образование, связанное с каноническим правом , и поэтому был знаком с ранее изданными юридическими документами; во-вторых, нетрудно заметить общие черты в риторике постановлений Климента IV и Климента V. Оба папы используют речевые конструкции, передающие тот же смысл, что и в вышеупомянутом стихе из Евангелия от Матфея: уже указанная цитата первого практически точно передает фразу евангелиста, второй же пишет о бегинках, осуществляющих свою антикатолическую деятельность «под покровом святости» . Под sanctitas Климент V, возможно, понимает аскетичный быт и ношение скромных одежд, то есть, жизнь по монашескому образцу с целью привлечения бегинками в свои ряды простых мирян. Автор Евангелия, и вслед за ним, Климент IV говорят то же самое в иносказательной манере, и эта фраза используется им также для обличения еретиков.

Похожая риторика присутствует и в отрывке из Ad abolendam, в котором говорится о том, что все еретики, под какими бы именами они ни были известны, должны подвергаться преследованиям и обвинениям . Эта часть постановления представляет собой пример того, как миряне, которым не всегда известны названия еретических движений, могут примкнуть к любому из них по незнанию. Однако для папской курии, католического духовенства и инквизиции факт их принадлежности к ереси очевиден, поэтому обвиняются все заподозренные в ереси, вне зависимости от названия движения. Таким образом, апелляция папской курии к авторитетам из круга Климента V заключается не только в цитировании отдельных слов, но и в воспроизведении риторики предшественников, чья деятельность была каким-либо образом связана с осуждением еретиков. Подобные стратегии обращения к авторитетам в меньшей мере представлены в глоссах, что, вероятно, связано с более поздним их созданием и неосведомленностью глоссаторов в образовании и круге чтения Климента V.

Наконец, следует обратить внимание на буллу папы Бонифация VIII Unam sanctam, включенную в сборник Extravagantes и ставшую основой для теории о «двух мечах» и верховенстве церковной власти над светской . Сноску на данную буллу находим в глоссе на термин ecclesia, который в постановлении Ad nostrum обозначает католическую церковь как институцию; в этой же глоссе, как было сказано выше, присутствуют ссылки на стихи Библии, включающие аллегории церкви Христовой. В данном же случае Иоанн Андреа цитирует самое завершение буллы, словосочетание de necessitate salutis . Финальная фраза Unam sanctam передает ее основной смысл, говоря о том, что каждому человеку ради спасения души необходимо подчиняться римскому понтифику . Подобное цитирование этой буллы можно трактовать двойственно: с одной стороны, она подчеркивает сотериологический смысл, заложенный в книгах Исход и Откровение. Вторая книга зачастую использовалась в кризисные времена как напоминание о грядущем конце и, в связи с этим, провозглашала необходимость в вере и покаянии . Несмотря на то, что книга Исхода в меньшей мере затрагивает тему спасения, некоторые ее моменты, например, уход евреев из Египта или представленный в цитируемой Иоанном Андреа 25-ой главе образ скинии, могут символизировать его. Поэтому глоссатор и подчеркивает фразу о необходимости спасения.

С другой стороны, упоминание Unam sanctam, как и стихов, включающих в себя аллегории Церкви Христовой, легитимизирует право папского престола на осуждение бегинок. Например, учитель Церкви Ефрем Сирин называет скинию из 25-ой главы Исхода «образом и скинией временной», которая «прейдет и даст место Церкви Христовой, которая, как совершеннейшая, пребудет вовек» . Кроме того, в Откровении Иоанна Богослова церковь названа «новым Иерусалимом», «невестой» . Подобные аллегории подчеркивают особую роль церкви как образа Бога, и поэтому могут использоваться в риторике духовенства для демонстрации важной роли данной институции в средневековом обществе. В связи с этим, следует обратить внимание на общую идею Ad nostrum. Она заключается в том, что бегинки и бегарды нарушают библейские представления о спасении и праведной жизни, и только осуждение и преследование католической церковью может противостоять им. Климент V призывает епископов контролировать и подвергать судам нарушителей, поэтому можно предположить, что он учитывал весь контекст Unam sanctam, ведь в ней католическая церковь выступает как посредник между Богом и христианами, и может ставить перед собой задачу искоренения тех, кто, по мнению папы, представляет угрозу для самой институции и паствы.

Итак, можно предположить, что папская курия во главе с Климентом V также может осуществлять некоторые апелляции к юридическим источникам, однако проследить напрямую их сложно. Скорей всего, он может опираться на общий контекст более ранних постановлений, обличающих еретиков, чтобы продолжить линию предшественников. Кроме того, более очевидной и любопытной представляется апелляция к знаковой для католического мира булле Unam sanctam; обращаясь к ней, Климент V может продолжать свою риторику, которая подчеркивается цитатами из Псалтыря и Книги Исайи, открывающими и закрывающими вступительную буллу Regnans in coelis . Данные цитаты утверждают ведущую роль католической церкви в борьбе с чужеродными элементами в лице тамплиеров и бегинок, и общая тональность Unam sanctam подчеркивает это.

«Наставление инквизиторам» Бернарда Ги тоже любопытно рассмотреть с точки зрения использования канонического права вообще и более ранних постановлений и булл в частности, а также в контексте сочинений предшественников инквизитора. Бернард сопровождал папу в ходе дипломатических миссий и писал историю церковных соборов, а также участвовал в допросах еретиков , поэтому можно предположить, что он обращался и к постановлениям. Кроме того, ряд из них, например, Ad extirpanda Иннокентия IV, он упоминает в своем руководстве , что говорит о его знании юридических источников. Инквизитор, вероятно, говорит о бегинках и бегардах, не разделяя их на два разных движения, так как он использует слово beguini (в отличие от beghinae и beghardi; однако обозначение beguinae тоже присутствует в тексте), и говорит, что они называют себя бедными братьями (fratres pauperes) и членами третьего ордена св. Франциска (tertio ordine Sancti Francisci) . С одной стороны, это может быть связано с неясностью определений сущности бегинок и бегардов и, вероятно, с непониманием инквизитором того, что под это понятие могут попадать другие еретические движения . Однако с другой стороны, если предположить, что Бернард Ги был знаком с официальной антиеретической риторикой, то в этом определении может содержаться апелляция к вышеназванной булле Ad abolendam и представлениям папской курии того периода о еретиках, которые имеют разные имена, но одинаковую для всех движений сущность . В связи с этим, для Бернарда Ги вопрос верного употребления отходит на второй план, а главным становится описание еретического движения для преемников и обвинение его представителей. Это также можно подтвердить довольно типизированными описаниями еретических движений, и таким образом Бернард Ги демонстрирует опасность еретиков для католического сообщества.

Кроме того, на знание юридических источников могут указывать некоторые словосочетания, типичные для юридической лексики и встречающиеся в постановлениях. Например, фраза vulgariter appellati , вероятно, заимствована из Cum de quibusdam и Ad nostrum, и Бернард Ги с ее помощью говорит о том, что термин «бегинки» является самоназванием. Таким образом он стремится подчеркнуть широкое распространение данного еретического движения и то, как представители католического духовенства воспринимают религиозную идентичность его членов. С той же целью он указывает на присутствие в еретическом движении мужчин и женщин (utriusque sexus) , и это уточнение довольно часто встречается в каноническом праве, когда нужно подчеркнуть запрет на что-либо, или масштабы распространения того или иного движения. В целом, если инквизитор действительно был знаком с юридическими источниками, он мог апеллировать не к конкретным постановлениям или буллам, а к общей их риторике. Такой вывод связан с использованием отсылок на юридические документы и с отсутствием конкретных цитат в части о бегинках. С другой же стороны, нельзя уверенно говорить, что он опирается на юридические источники, ведь настроения, провозглашенные в папских постановлениях, имели широкое распространение в среде католического духовенства и формировали определенные стереотипы .

Таким образом, с помощью отсылок к титулам и глоссам Иоанн Андреа, по большей части, контекстуализирует термины, фигурирующие в постановлениях Климента V и демонстрирует связь между разными постановлениями. Другая стратегия аргументации - демонстрация негативных сторон движения бегинок через противоположные примеры - совпадает с практикой обращения к Библии, описанной в предыдущем параграфе; она также принадлежит Иоанну Андреа как комментатору, который знает текст и вслед за папской курией обличает таким способом бегинок. Наконец, третья стратегия аргументации связана с обращением к общему контексту более ранних постановлений. Данная стратегия применялась, чтобы контекстуализировать постановления, как, например, в случае с буллой Unam sanctam. Для Бернарда Ги характерны обращения к первому и третьему типу стратегий, что связано с важностью для него внешних характеристик бегинок. Итак, обращения к юридическим источникам, осуществленные Иоанном Андреа, необходимы для помещения постановлений о бегинках в общий контекст «Клементин» и материалов, собранных его предшественниками.

1.3 Агиография, патристика, схоластика: апелляции к общепризнанным авторитетам в риторике католического духовенства

Наконец, к третьей группе источников, авторитетных для противников бегинок в лице католического духовенства, относятся произведения, которые можно разделить на несколько групп, объединенных одновременно по жанру и статусу автора. Так, среди авторов, упоминаемых в глоссах Иоанна Андреа, выделяются отцы Церкви, учителя Церкви, авторы житий и некоторые античные и раннесредневековые авторы, проще всего выявить представителей последней группы - к ним относятся Овидий (43 год до н.э. - 17 год н.э.), Помпоний Порфирион (III век н.э.) и Макробий (конец IV - вторая половина V века). В числе агиографических сочинений, которые цитирует Иоанн Андреа - «Житие Святого Мартина» Сульпиция Севера (ок. 363 - ок. 425) и «Жития отцов». Две первые группы несколько сложны в разграничении, потому что четыре латинских отца Церкви - Иероним Стридонский (342 - 420), Блаженный Августин (354 - 430), Амвросий Медиоланский (ок. 340 - 397) и Григорий Великий (ок. 540 - 604) (все они упоминаются в глоссах) - являются также и «высокочтимыми учителями Церкви», или «великими отцами Церкви»; такой же статус носит и Иоанн Златоуст (ок. 347 - 407), единственный из упомянутых в глоссах греческих отцов . Непосредственно учителями Церкви из упомянутых в аппарате Иоанна Андреа философов являются Бернард Клервоский (1090-е - 1153) и Фома Аквинский (1225 - 1274). О круге чтения глоссатора сегодня известно немного, но существующие отрывочные сведения дают понять, что глоссатор мог знать сочинения Иеронима, так как был автором книги о нем , поэтому не следует исключать того факта, что он имел представление и о других отцах и учителях Церкви. Большинство ссылок на теологов и агиографов находятся в глоссах к постановлению Ad nostrum - вероятно, потому что в нем представлены заблуждения бегинок и бегардов о спасении и сущности Бога, а многие из этих авторов писали на данные темы.

В большинстве случаев Иоанн Андреа ссылается на сочинения учителей и отцов Церкви, когда ему требуется пояснить какой-либо абстрактный термин - virtus, humilitas, oboedientia и подобные им. Вероятно, это связано с их статусом, который предполагает признание католической церковью их трудов и мнений . Например, комментируя понятие sanctitas, Иоанн ошибочно ссылается на Григория Великого, приводя цитату: “simulata aequitas duplex est iniquitas” . На самом деле, она взята из толкования Блаженного Августина на 63 Псалом, который следует рассмотреть подробно, так как ранее было выяснено, что Псалтырь важен для папской курии во главе с Климентом V. В связи с этим, следует обратить внимание на других толкователей этой книги. Так, отец Церкви Афанасий Великий говорит о том, что Давид через апостолов воспевает хвалу Богу, а иудеев, напротив, осуждает за их хулу в Его адрес . В целом, Августин в своем комментарии к 63-ему Псалму апеллирует к опыту мучеников, а та часть, в которой содержится вышеназванная фраза, посвящена познанию Бога и пониманию истинной ценности духовных богатств перед материальными. Ведь люди, которые призывали к распятию Христа, по мнению Августина, были не только слепы, но и глухи, потому что не стремились к Царству Небесному . Слово sanctitas в анализируемой части Cum de quibusdam используется в контексте обличения бегинок: Климент V говорит, что они вводят в заблуждение мирян «под покровом святости (благочестия)» . Представленная в постановлении мысль про внешне благочестивый и приближенный к монашеству вид представительниц еретического движения взята из более ранних постановлений и, в целом, развивает общую антиеретическую риторику. Иоанн Андреа с помощью апелляции к этой фразе подтверждает заложенный в постановлении принцип о том, что зло может скрываться под личиной добра . Так как глоссатор неверно указал автора цитаты, можно предположить, что он незнаком с ее источником. Однако важным для него в данном контексте становится, вероятно, ее содержание, демонстрирующее негативное отношение церкви и Библии ко лжи. Таким образом, Иоанн Андреа комментирует не термин sanctitas, а саму часть постановления, что демонстрирует его внимание ко всему контексту католической риторики.

Из агиографических сочинений Иоанн Андреа заимствует эпизоды, отчасти связанные с чудесами, но при этом поддающиеся трактовке с точки зрения библейской экзегезы. Так, вводя глоссу на слово humilitas из Cum de quibusdam, Иоанн Андреа опирается на «Житие Макария Египетского», цитируя из него почти в точности несколько фраз . В этом отрывке речь идет о том, как Дьявол искушал Макария Египетского. Он пытался превзойти святого в аскезе, но ему было не по силам сравниться с Макарием даже в смирении . В этой же глоссе Иоанн Андреа ссылается на ряд богословских сочинений. Среди них - De gradibus humilitatis et suberbiae Бернарда Клервоского, De coenobiorum institutis Иоанна Кассиана и гомилия Григория Великого на четвертое воскресенье после адвента, вошедшая в сборник Moralia in Iob, а также на некоторые постановления, Священное Писание и ординарную глоссу к нему . Во всех вышеназванных источниках так или иначе раскрывается значение термина humilitas или приводятся примеры тех людей, кто наделен этой добродетелью. Например, Иоанн Андреа приводит следующие цитаты из De gradibus humilitatis et suberbiae Бернарда Клервоского: «Смирение есть добродетель, полнейшее осознание которой ее обесценивает» и «Славная вещь есть смирение, при котором гордыня стремится себя сгладить, чтобы не обесценить» (за второй фразой следует рассмотренная выше цитата из постановления Климента IV ). Кроме того, глоссатор апеллирует к Иоанну Кассиану Римлянину и его «Посланию к Кастору, епископу Аптскому, о правилах общежительных монастырей» : «[имеющий смирение человек] считает себя хуже всех не только на словах, но и в искреннем расположении сердца» . Для этих авторов смирение является важной добродетелью: Иоанн Кассиан считает его частью пути монаха к духовному совершенству, а Бернард Клервоский посвящает ему всю книгу и много говорит о противостоянии смирения и гордыни. В связи с этим, вероятно, Иоанн Андреа стремится подчеркнуть смирение «праведных бегинок», апеллируя к этим трудам, ведь в Cum de quibusdam они противопоставлены «женщинам, называющим себя бегинками», которых Климент V призывает отречься от их ереси под страхом преследований.

Вторая отсылка к агиографии взята из «Жития Святого Мартина, епископа и исповедника», написанного Сульпицием Севером и повествующего о жизни Мартина Турского (316 - 397). Речь идет об эпизоде исцеления святым парализованной девушки, которая была мертва телом и едва жива духом ; именно данную фразу косвенно цитирует Иоанн Андреа, говоря о том что Мартин Турский «заставил тело служить духу» . Шестое заблуждение бегинок и бегардов, к которому относится данный комментарий Иоанна Андреа, посвящено взаимосвязи добродетелей и совершенства души, тому, что совершенная душа свободна от необходимости совершать добрые дела, а их осуществление есть признак несовершенной души .

Помимо этой отсылки, Иоанн Андреа опирается на ряд стихов из Писания, которые затрагивают вопросы тела Христова, познания Бога и телесных желаний человека как препятствия этому и на часть о Бенедикте Нурсийском из «Собеседований о жизни италийских отцов и о бессмертии души» Григория Великого. Обратим на нее более пристальное внимание; Иоанн Андреа часто ссылается на сочинения Григория Великого, вероятно, он наделен в глазах глоссатора значительным авторитетом в связи с его статусом отца Церкви. О Бенедикте Нурсийском же Григорий, а вслед за ним Иоанн Андреа пишут, что он подавил искушение плоти, лежа между шипами и крапивой , и глоссатор ссылается на главу о том, как Дьявол в обличии черного дрозда искушал будущего святого разными образами . Описания практик аскетизма и самоистязания как пути к святости и затем к Царству Небесному характерны для агиографии и представляются в католической риторике как некий идеал осуществления апостольского образа жизни; в связи с этим подобные эпизоды могут использоваться для обличения врагов в проповедях или иных сочинениях против еретиков. Вопрос греховности тела как земной оболочки души также является одним из важных в библейской риторике, и Иоанн Андреа подмечает это, указывая на то, что жизнь в соответствии с плотскими желаниями препятствует праведной, «апостольской» жизни. И если бегинки и бегарды, признанные представителями еретического движения, отвергают добродетель как путь к Царству Небесному, то необходимо привести пример, противоположный их неверному образу жизни. Кроме того, в начале комментария к шестому заблуждению глоссатор также ссылается на сочинение Макробия «Комментарий на сон Сципиона», говоря о том, что Плотин, вслед за Платоном, выделил несколько типов нравственных добродетелей . Есть, говорит он, четыре рода добродетелей. «Первые из них называются гражданскими, вторые - очищающими, третьи - [это добродетели] уже очищенного духа, четвертые - [добродетели] - образцы» . Таким образом Иоанн Андреа контекстуализирует термин virtus, присутствующий в тексте шестого заблуждения, и подчеркивает стереотип о том, что такое понятие чуждо еретикам.

Комментируя Ad nostrum, Иоанн Андреа несколько раз опирается на «Сумму теологии» Фомы Аквинского, в особенности, на «вторую часть второй части» (Secunda secundae). Так как в этом постановлении папская курия освещает ошибки бегинок, связанные с достижением совершенства и, затем, Царства Небесного, а также необходимых для этого практик, то обращение к Аквинату оправдано, потому что в вышеназванном сочинении он освещает широкий спектр тем. Как в случае с понятием virtus или с шестым заблуждением, Иоанн Андреа косвенно цитирует «Сумму теологии» в глоссах, освещающих наиболее спорные моменты. Так, во фразе, относящейся к первой ошибке бегинок, присутствует слово «непогрешимый» - таковым, по их мнению, является человек, в течение земной жизни достигающий определенной степени совершенства, при которой он может больше не стремиться к благодати . Сложно сказать, каковы истоки введенной Климентом V в текст Ad nostrum категории «совершенство» (perfectio), однако можно предположить, что с помощью термина, напоминающего понятие, распространенное в среде катаров, папская курия приравнивает движение бегинок к ереси. Поэтому фразу о совершенстве и непогрешимости в контексте описания заблуждения можно считать важной в конструировании образа представительниц этого движения, и спорной для канонистов и глоссаторов.

Иоанн Андреа пишет, что если абсолютная власть считается у католиков властью от Бога, то те, кто осуществляют ее, непогрешимы. Ересью же является утверждение о том, что непогрешим любой человек . Он ссылается на два источника - «Две книги против Иовиниана» Иеронима Блаженного (который, в свою очередь, опирается на третью главу Первого соборного послания Иоанна ) и на первую часть «Суммы теологии», второй раздел ее сотого вопроса. В нем Фома Аквинский рассуждает о том, могли ли дети, рожденные в состоянии невинности, то есть до грехопадения, рождаться праведными, и приходит к выводу, что понятия праведности и безгрешности не равнозначны, и достижение праведности происходит только благодаря постижению благости Бога . Иероним же ставит в начале второй книги против Иовиниана такой вопрос: «Если всяк рожденный от Бога не грешит и не может быть искушаем от Диавола: то зачем он предписывает беречься от искушения»? . Таким образом, Иоанн Андреа апеллирует к этим авторам не только с целью демонстрации образа мышления отцов и учителей Церкви, противоположного еретическому, но и будто в назидание, призывая сбившихся с пути бегинок жить в соответствии с добродетелями и не надеяться на спасение только по факту «совершенства».

Второе заблуждение, упомянутое в Ad nostrum, гласит, что после достижения высшей степени совершенства для человека пропадает необходимость поститься или молиться . Иоанн Андреа комментирует этот тезис с помощью нескольких разделов из второй и третьей части «Суммы теологии». Размышляя о церковных постах в 147 вопросе части Secunda secundae, Фома Аквинский приходит к выводу, что посты для всех необязательны. Люди, считает он, могут не поститься, если смогут обосновать причину не соблюдать это предписание церкви; другие же просто не имеют такой возможности, например, дети должны получать полноценное питание для роста, и поэтому им позволено поститься только во время бедствий . Кроме того, Аквинат вводит понятие «совершенных», говоря о том, что апостолы, «сыны чертога брачного», должны соблюдать пост в состоянии скорби по покинувшему их Христу , и Иоанн Андреа цитирует именно этот фрагмент. Он считает, что достигнутое кем-либо состояние совершенства не только не разрушает церковный строй, но и поддерживает его, и соблюдение поста является обязательным для этого , следовательно, бегинки даже в состоянии совершенства не должны отрицать данную религиозную практику. Поэтому Иоанн Андреа находит в «Сумме теологии» подтверждение необходимости в постах не только для мирян, но и для учеников Христа; тем самым он осуждает бегинок, которые якобы ставят себя на апостольский уровень благочестия.

Говоря о том, что представительницы осуждаемого движения отрицают практику молитв (глосса на nec orare), Иоанн Андреа пишет: «Это [отказ от молитв] ошибочно. Ведь человек, каким бы полноценным он ни был на пути [к Богу], он должен молиться, чтобы ради Божьей благодати упорно идти к совершенству; при этом упорстве собственной добродетели будет недостаточно, откуда всем совершенным путникам полагается воспевать [благодать], полученную от Бога» .

И для подтверждения своего тезиса он ссылается на два раздела из «Суммы теологии», в которых Фома Аквинский отвечает на вопросы «Нуждается ли человек, пребывающий в благодати, в помощи благодати для непоколебимости в благе?» и «Приличествовало ли Христу молиться ради Себя?». Аквинат считает, что непоколебимость в обоих аспектах этого понятия нуждается в благодати, либо в Божьей помощи ; и с помощью апелляции к первому вопросу Иоанн Андреа комментирует свое мнение о необходимости молитвы на пути к благодати, тем самым подчеркивая самоуверенность бегинок в праведности их пути. Такая черта их коллективного сознания признается католической церковью деструктивной и приписывается к ереси, потому что, вероятно, через их внешнюю непоколебимость миряне могут принять их ложные взгляды за соответствующие католическим и последовать за ними, а также сбить самих участниц движения с попыток обратиться к верному пути. Другой названный вопрос из «Суммы теологии» содержит рассуждения о том, что молитва Христа ради него самого и его Отца была направлена не только на его славу и воскресение, но и на спасение других людей . Иоанн Андреа с помощью апелляции к этому вопросу утверждает свой тезис о том, что молитва позволяет прийти к жизни в доме Божьем , и вероятно, что под этой аллегорией он подразумевает Царство Небесное, так как риторика Ad nostrum и, следовательно, самого глоссатора, во многом строится на сотериологии. Итак, Иоанн Андреа находит у Фомы примеры, оспаривающие заблуждения бегинок, и это необходимо для того, чтобы обосновать осуждение их взглядов.

В целом, все апелляции к патристике, схоластике или агиографии являются результатом размышлений Иоанна Андреа, потому что они применяются к тому или иному слову, которое используется Климентом V в контексте деятельности бегинок и для констатации факта о том, что она противоречит католической вере. Иоанн Андреа же опирается на ряд трудов, посвященных сущности того или иного термина. В связи с этим, необходимо понять, почему он ссылается именно на эти произведения и могли ли они быть применимы к антиеретической риторике. Он опирается на труды отцов и учителей Церкви и на агиографию в наиболее спорных моментах, например, при комментировании второго заблуждения об отсутствии нужды в посте или молитве, или в глоссе на шестую ошибку, согласно которой бегинки провозглашают свободу совершенной души от добродетелей; и довольно часто в приводимых им источниках поднимаются вопросы спасения или взаимосвязи души и тела. Скорей всего, таким образом он стремится контекстуализировать заблуждения бегинок не только в системе канонического права, но и в общем духовном и интеллектуальном макрокосме средних веков. Например, отрицание практики добродетелей он демонстрирует примером Бенедикта Нурсийского, истязающего себя ради избавления от искушений, а отказ от поста комментирует через размышления о его необходимости не только для простых людей, но и для апостолов. Вероятно, основная цель апелляции к патристике, схоластике и агиографии в спорные моменты связана с преемственностью канонического права и заключается в создании того массива источников, с помощью которых более поздние глоссаторы и канонисты могли бы анализировать постановления против еретиков. Отцы и учителя церкви, а также агиографы, представляются неоспоримыми авторитетами для возможных преемников Иоанна Андреа, потому что он демонстрирует те аспекты, в которых они могли бы осудить бегинок и бегардов как представителей еретического движения. Таким образом, представляется, что проблема распространения ереси была актуальна для католической церкви и, следовательно, для канонического права, и Иоанн Андреа транслирует ее масштабы через размышления общепризнанных авторитетов.

Круг чтения Бернарда Ги также сложно восстановить, однако К. Салливан отмечает, что он ссылался в своем труде на “Tractatus de diversis materiis praedicabilibus” Этьена де Бурбона и на трактат Давида Аугсбургского о вальденсах (Der Traktat des David von Augsburg ьber die Waldesier) . Скорей всего, в большей степени он ссылается на эти труды при написании части о вальденсах , потому что оба автора были современниками этого движения. Данные источники нельзя отнести к вышеназванным группам: первый является сборником exempla - коротких историй, которые становились основой для проповедей , второй можно охарактеризовать как руководство для инквизитора. Их можно объединить условным названием «вероучительная сумма» или «материалы для проповедников», и для них также характерно обращение к реалиям, современным автору. Для подобного жанра характерно использование ярких типизированных образов, на основе которых создаются стереотипы о «другом», и у Бернарда Ги образы еретиков из разных частей довольно схожи между собой. В связи с этим, и Этьен де Бурбон, и Давид Аугсбургский были для инквизитора авторитетны, однако можно предположить, что отсылки к их трудам могут относиться как к вальденсам, так и к бегинкам.

Так как “Tractatus de diversis materiis praedicabilibus” сегодня не существует в свободном доступе, можно предположить, что Бернард Ги мог также апеллировать к другому сборнику exempla под авторством Этьенна де Бурбона, известного под французским названием “Anecdotes historiques, lйgendes et apologues tirйs du Recueil inйdit d'Йtienne de Bourbon”. Трактат написан на латыни с вставками на старофранцузском языке, что характерно для складывающейся в XIII веке ситуации билингвизма и проникновения народных языков в процесс создания поучительных произведений ; в связи с этим, данный сборник мог получить широкое распространение среди католического духовенства. Кроме того, Этьенн де Бурбон был инквизитором по роду занятий и принадлежал к ордену доминиканцев, как и Бернард Ги, что делало “Anecdotes historiques…” доступным ему и наделяло достаточным весом, чтобы обращаться к этому источнику. Трактат разделен на четыре книги - «Дар страха», «Дар благочестия», «Дар науки» и «Дар силы», - которые, в свою очередь, составлены из нескольких титулов, подробно раскрывающих, что входит в то или иное понятие. Например, книга «Дар силы» повествует, помимо прочего, о смертных грехах и их последствиях.

В первую очередь нужно обратиться к немногочисленным упоминаниям бегинок, чтобы понять, как воспринимает их Этьенн де Бурбон, и выявить, заимствует ли их описания Бернард Ги. В частности, некая женщина, названная этим термином, представлена в титуле «О влиянии гнева», который входит в книгу «Дар силы». В нем рассказывается о сварливой и любящей спорить бегинке, которая, осуществляя на Пасху евхаристию, рассердилась на единомышленниц и по привычке во время брани извергла принятое ей . Трактовать смысл этого отрывка можно двойственно, что вполне типично для exempla . С одной стороны, Этьенн де Бурбон показывает грешницу в гротескном и неприглядном виде: под влиянием эмоций она выплюнула хлеб и вино, тем самым совершив святотатство. Подобным образом инквизитор наглядно показывает, что смертный грех может повлечь за собой негативные с точки зрения католической церкви и веры последствия.

С другой стороны, он использует в адрес своей героини словосочетание noviter conversa в значении «недавно обращенная» или «недавно вернувшаяся», демонстрируя важность таинства причащения для девушек, присоединившихся к движению бегинок. Это подчеркивается и вопросами, которые другие женщины задавали главной героине: они касались исповеди и обета послушания . В таком случае, Этьенн де Бурбон наделяет этот exemplum несколько иным смыслом, связанным с тем, что присоединение к движению бегинок становится невозможным для гневной женщины. Тогда появляется вопрос, является ли оно еретическим для Этьенна де Бурбона, и можно ли трактовать гнев как путь спасения от заблуждений. Вероятно, на принадлежность бегинок из «примера» к ереси указывают два фактора - упоминание «утешения» в качестве одного из обрядов и намеренное использование по отношению к героине термина в значении представительницы конкретного движения. При переходе в статус «совершенных» катары осуществляли таинство утешения, (consolamentum), после которого они могли проповедовать и обращать других . Обряд предполагал сочетание крещения, исповеди и причастия и произнесение обетов целибата и аскетичной жизни , а предшествовало ему «очищение» (apparellamentum), заключающееся в подготовке к самому утешению и благословление хлеба . Этьенн де Бурбон упоминает не все его элементы, однако под consolatio в этой главе может подразумеваться некий обряд, совершенный за некоторое время до описанного случая с причащением, потому что Этьенн де Бурбон говорит о том, что «ослепительно белый плат» (mappula splendidissima) использовался во время утешения . Сложно сказать, какой ритуал инквизитор понимает под «утешением», но можно предположить, что он использует этот термин для намеренной ассоциации бегинок из истории с еретическим движением. В связи с этим, Этьенн де Бурбон мог продемонстрировать таким образом «спасение» женщины от принятия ереси. Этот тезис следует подвергать сомнениям, потому что “Anecdotes historiques…” были написаны задолго до обвинения бегинок и бегардов, когда они еще не воспринимались как еретики.

В книге о бегинках и бегардах Бернард Ги не приводит прямых цитат из рассмотренного выше отрывка из трактата Этьенна де Бурбона, однако можно предположить, что некоторые представления о нем он имеет. Например, опираясь на сочинение Августина «Против Фавста» («ни в одной религии, истинной или ложной, люди не могут закрепиться, если не объединяются с помощью видимых отличительных знаков или таинств») , он говорит о том, что представительницы данного движения осуществляют некие ритуалы, среди которых - особое приветствие, молитвы, построенные в соответствии с определенным порядком, и благословление трапезы . И хотя он не упоминает евхаристию, упоминание слова «таинство» может свидетельствовать о том, что Бернард Ги мог подразумевать другие практики, при этом делая акцент на тех, которые в большей степени приравнивают движение бегинок к ереси.

“Anecdotes historiques…” богаты на упоминание представителей других ересей, поэтому их также следует изучить в контексте выявления авторитетных для Бернарда Ги источников. Антиеретическая риторика, в целом, является типизированной , поэтому можно предположить, что некоторые описания и фразы Этьенна де Бурбона об альбигойцах или вальденсах могут быть заимствованы Бернардом Ги. Одной из апелляций к “Anecdotes historiques…” является неясность в определении названия еретического движения, допущенная Бернардом Ги из-за незнания или умышленно: он использует слово “beguini” и говорит, что они называют себя бедными братьями (fratres pauperes) и членами третьего ордена св. Франциска (tertio ordine Sancti Francisci) . Для обозначения катаров Этьенн де Бурбон приводит много разных терминов, а также говорит о том, что они используют разные самоназвания , что, вероятно, необходимо для того, чтобы продемонстрировать их скрытность и стремление не быть обнаруженными католической церковью. Давид Аугсбургский говорит о вальденсах, что они называют себя преемниками апостолов с целью их «очернения» и демонстрации того, якобы они проявляют богохульство. Подобный прием связан с трансляцией на еретические движения стереотипов о них, и таким образом оба инквизитора стремятся показать широкое распространение ересей и их опасность для католического сообщества. Присутствие подобной косвенной апелляции в тексте Бернарда Ги - отражение антиеретической риторики, которая гиперболизирует распространение подобных движений и отражает штамп о представителях религиозных движений как о «волках в овечьей шкуре» .

Другой способ апелляций к авторитету Этьенна де Бурбона связан с транслированием действий одних еретических движений на другие и встречается также в трактате Давида Аугсбургского о вальденсах. В части «Дар силы» приводится титул «О ереси», где рассказывается об ошибках альбигойцев и вальденсов и попытках скрыть их. Этьенн де Бурбон говорит, что еретики в плане сокрытия своих взглядов более опасны, чем сарацины, которые открыто выражают свои взгляды, также чуждые католикам. Еретики, известные как вальденсы, а также альбигойцы, патарены и болгары, собираются вместе со своими «мудрецами» и высказывают мнения, враждебные католической вере . Давид Аугсбургский же приписывает вальденсам поклонение Люциферу , и это является еще одним штампом антиеретической риторики. Бернард Ги косвенно, в риторическом плане опирается на трактат этого автора в титулах, где упоминается Петр Иоанн Оливи в качестве пророка бегинок и бегардов и авторитетного для них человека, отмеченного Ангелом Апокалипсиса . Введение этой фигуры преследует одновременно две цели: во-первых, приписывание движению бегинок и их лидеру идентичности, связанной с преемством от апостолов, ветхозаветных пророков или иных библейских персонажей и, следовательно, - ассоциирование их с ветхозаветными лжепророками . Во-вторых, взгляды Петра Иоанна Оливи и возглавляемое им движение спиритуалов были осуждены как еретические , что привело к возникновению в католическом обществе восприятия его как Антихриста . Демонизация лидеров, отдельных представителей или каких-либо симпатизантов еретических движений не только отражает существующие антиеретические настроения, но и подчеркивает их, потому что вышеперечисленные группы людей обладают авторитетом внутри своего круга или даже более крупного сообщества, например, города. В связи с этим, Бернард Ги пишет, что бегинки ошибочно заимствуют многие взгляды Петра Иоанна Оливи и идут от плохого к худшему .

Таким образом, для Бернарда Ги авторитетами становятся проповедники, что, вероятно, связано со спецификой их сочинений, предполагающей обращение к современным им реалиям и подкрепление их поучениями, яркими примерами, гротескными образами и ситуациями. Трактат инквизитора ориентирован на применение в допросах, поэтому ему важно собрать такой материал, максимально приближенный к антиеретической риторике, чтобы с его помощью осуществлять приговоры против обвиненных. К. Салливан отмечает, что инквизитор, представленный в Practica Inquisitionis hereticae pravitatis, является в некотором роде актером, для которого важно не спасение души еретика, а реакция на него сторонних наблюдателей . С этим утверждением можно согласиться, потому что Бернард Ги приписывает бегинкам и бегардам такие поступки, которые могут вызвать недоумение или осуждение у людей, далеких от католического духовенства, например, лживую самоидентификацию с потомками апостолов, скрытность, поклонение Дьяволу или осужденным ранее ересиархам. Эти элементы описаний еретиков Бернард Ги заимствует у проповедников как лиц, способных воздействовать на народные массы.

Итак, апелляции к авторитетам, выделенным в данном параграфе, различаются в разных кругах противников бегинок, что связано с их интеллектуальным и духовным контекстом, а также разными целями. Сложно проследить, апеллирует ли к патристике или схоластике Климент V, и это продиктовано тем, что он обвиняет бегинок без оглядки на философские сочинения, ведь в этом и заключается его цель. Иоанн Андреа же опирается на ряд авторов, среди которых особо выделяются отцы и учителя Церкви, в наиболее острых моментах, чтобы контекстуализировать антиеретическую риторику, представленную в Cum de quibusdam и Ad nostrum. Ему необходимо показать, что проблема возникновения новых движений после провозглашенного на IV Латеранском соборе запрета на это является актуальной для католического духовенства, и подобную риторику он осуществляет с помощью примеров из сочинений Фомы Аквинского, Блаженного Августина, Григория Великого, житий святых и других авторитетных для средневекового интеллектуала источников. Иоанн Андреа стремится таким образом продемонстрировать, что заблуждения бегинок и бегардов ошибочны, и это признано уже давно. Бернард Ги как исполнитель папской воли ориентируется на спасение паствы от представителей еретического движения, и поэтому он обращается к авторитетам, которые выражают свое отношение к еретикам в виде обличающих «примеров». Учительные суммы становятся источником конструирования материалов для выявления и допросов бегинок, потому что образ еретика в целом типизирован и может транслироваться, согласно католической риторике, на разные движения.

2.Стратегии аргументации сторонников бегинок на примере графа Роберта III Бетюнского: апелляция к авторитетам

2.1 Внешняя среда как источник авторитетных мнений для Роберта III Бетюнского

Политические воззрения светской знати и католического духовенства не всегда совпадали, и те, кто являлся безусловным врагом для одних - к примеру, еретики или евреи, - не всегда был таковым для вторых. Так, в период Альбигойских войн знать юга Франции покровительствовала катарам наперекор официальной позиции церкви и некоторых своих сюзеренов . В итоге это привело к политизации изначально преимущественно религиозного конфликта . Так как Фландрия находилась в длительных конфликтах с Францией из-за территорий , вопрос о воззрениях бегинок, поднятый папой-французом на вселенском соборе, мог вызвать негативную реакцию у знати данного региона. Начиная с XIII века, в среде проповедников и духовенства складываются стереотипы о бегинках как о неких образцах праведной жизни в миру ; в связи с этим, они становились популярными в кругах знати и получали от них поддержку . Таким образом, фландрская знать приобретала авторитет среди значительной части своих подданных в лице бегинок. В связи с этим представляется интересным проанализировать риторику защитников бегинок, в частности, выявить аргументационные стратегии, к которым они прибегали. Рассмотрим их на примере письма фландрского графа Роберта III Бетюнского папе Иоанну XXII, написанного в первой половине XIV века и посвященного преследованиям фландрских бегинок.

Попытаемся реконструировать круг чтения графа Роберта и описать духовный и интеллектуальный контекст, в котором он существовал. В целом, интеллектуальными центрами средневековой Фландрии могут считаться такие города, как Гент, Сен-Омер и Камбре, так как в их аббатствах и монастырях с XII века существуют скриптории и канцелярии . Место рождения, как и факт пребывания графа в любом из этих городов, неизвестны, однако можно предположить, что они были не единственными в своем роде и, в целом, могли поддерживать культурные контакты с центром. Кроме того, после женитьбы на Бланке Анжуйской (? - 1269), дочери Карла I Анжуйского (1227 - 1285) , он получил графство Эно, которое также было одним из интеллектуальных центров . Родителями Роберта III были граф Ги де Дампьер (ок. 1226 - 1305) и Матильда Бетюнская (? - 1264) , чья племянница (и двоюродная сестра Роберта III) была в 1259-64 годах бегинкой, как и многие представительницы фландрской знати . Кроме того, Ги де Дампьер, его предки, а затем и сам Роберт Бетюнский, основывали бегинажи и выступали по отношению к ним в качестве благотворителей , и поэтому рассматриваемый граф был, вероятно, знаком с господствующими в них порядками и их обитательницами. Кроме того, Роберт III был участником ряда битв , и это дает возможность предположить, что он получил рыцарское воспитание, не предполагавшее изучения философских трудов, но основанное на получении понятий о добродетелях . Опираясь на вышеназванные факты из жизни графа, можно сделать вывод, что он получил образование, типичное для знатных семей, но при этом его круг чтения вряд ли был обширным. Он умел читать, мог знать Священное Писание, но не был знаком с произведениями, которые входили в круг чтения представителей католического духовенства. Впрочем, в тексте письма нет ни прямых, ни косвенных цитат из Библии.