Память и материальная культура: коммеморативные практики и их осмысление в средневековых датских источниках

В XII веке происходит важное событие: первого датского короля-мученика Кнута IV хоронят не в церкви Святой Марии в Роскилле, а оставляют его тело в церкви в Оденсе, где он был убит. Канонизация Кнута IV Святого стала важным этапом в становлении новой технологии воспоминания: теперь имя короля сохранялось в календаре, что по мнению Саксона Грамматика, было куда важнее, чем следовать древним обычаям и быть похороненным в королевской усыпальнице. Кнут Лавард, еще один датский король-мученик, также был канонизирован своим сыном, однако место его канонизации стало и местом первой коронации датских правителей, что привело к возрождению старого обычая хоронить усопших королей в церкви в Рингстеде.

Часть 2. Погребальный обряд как система памяти

Похоронные обряды являются первичной формой культурной памяти Ассман Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 64.. В любой культуре они занимают особое место среди прочих ритуалов: можно сказать, что погребальные обряды формируют идентичность общества, а также проводят различия между разными обществами. Когда группа людей начинает задумываться о посмертном существовании и пытается обеспечить достойное погребение своих умерших, создается система мировоззрения, которая обрисовывает не только картину посмертного существования, но и место человека в мире вообще, а также создает модели взаимодействия с прошлым, самой ранней из которых является генеалогическая память. Поскольку технологии воспоминания изменчивы, на разных этапах своего существования они переосмысляются, обращаются к разным аспектам жизни умершего и выстраивают различные каналы взаимодействия с прошлым. Основным посредником этого взаимодействия выступают погребальные предметы, которые, как отмечает Х. Вилльямс Williams, H. Material Culture as Memory: Combs and Cremation in Early Medieval Britain // Early Medieval Europe. - 2003. - Vol. 12, No 2. P. 89., предназначены для воссоздания личности усопшего после смерти через стратегии воспоминания и забвения. Как отмечает Э. Джонс Johnes A. Memory and Material Culture. Cambridge: Cambridge University Press, 2007. P. 40., мнемонический характер материальной культуры обеспечивается тем, что в социальные практики активно вовлекаются различные объекты материального мира.

Основными носителями памяти является текст и его носитель, на котором он записан, а также смешанные практики, включающие в себя всё многообразие предметов и ритуалов Williams, H. Material Culture as Memory: Combs and Cremation in Early Medieval Britain // Early Medieval Europe. - 2003. - Vol. 12, No 2. P. 90. Очень часто эти практики пересекались друг с другом, а так как технологии воспоминания постоянно претерпевали изменения, осмысление старых практик в средневековых хрониках создавало новое знание о прошлом, осмысленное с позиции тех проблем, которые были актуальны в XII-XIII веке. К XII веку знания о символическом значении похоронных обрядов и связанных сними артефактов были частично утеряны, однако их вовлеченность в повседневную жизнь средневекового человека не позволяла забыть прошлое. Курганы и рунические камни видели, с ними взаимодействовали и их историю переосмысляли, за сокровищами охотились или случайно находили в водоемах или полях, древние кладбища переделывали под новые захоронения. Эти искания были записаны датскими историками и подтверждены или опровергнуты археологическими находками, чему и будет посвящена эта глава.

2.1 Рунические камни

Первые рунические надписи появились на территории Дании достаточно поздно (около VII века) по сравнению с другими частями Скандинавии, а с середины X века они распространились среди местной аристократии и стали исчезать только к середине XII века Sawyer B. The Viking-Age Rune-Stones: Custom and Commemoration in Early Medieval Scandinavia. Oxford: Oxford University Press, 2000. P. 10.. В основе рунических надписей лежала поминальная формула «X воздвиг/поставил этот монумент/камень в память о Y», которая устанавливала связь между умершим и спонсором, иногда они содержали информацию о степени родства, обстоятельствах и месте гибели, а также имя мастера, который вырезал эти руны. Возведение рунического камня, прежде всего, обуславливалось желанием почтить память усопшего членами его семьи, однако в то же время рунические камни обращались и к коллективной памяти: они устанавливали генеалогическую связь между усопшим и его живыми родственниками, что было важно с точки зрения наследственного права, поскольку некоторые надписи напрямую указывали на имущественные отношения. Например, на это указывает надпись на камне, найденном в Орхусе: «Тости и Хови возвели вместе с Фрейбьёрном этот камень в паметь об Ассере Саксе, их друге, очень хорошем воине. Он умер как самый смиренный из людей. Он владел кораблем вместе с Арне» Еrhus-sten 5 (MJy 79). Danske Runeindskrifter, URL: http://runer.ku.dk/VisGenstand.aspx?Titel=Sandby-sten_3 (Дата обращения: 30.05.2020). Рунические камни также становились способом демонстрации власти Zilmer K. Monumental Messages and the Voice of Individuality and Tradition: The Case of Scandinavian Rune Stones // Modes of Authorship in the Middle Ages (Papers in Medieval Studies). Pontifical Institute of Medieval Studies, 2012. P. 399., так как требовали определенных ресурсов для их возведения, а некоторые из камней возводились самим заказчиком в память о себе На территории Дании найден один такой камень - Tillitse-sten (Syd 11), датированный XI веком. Большинство рунических камней с таким типом надписей найдено в Швеции (33). См. подробнее: Sawyer B. The Viking-Age Rune-Stones: Custom and Commemoration in Early Medieval Scandinavia. Oxford: Oxford University Press, 2000. P. 136..

Установка рунического камня являлась отдельной технологией припоминания: камни преобразовывали ландшафт, увековечивали генеалогическую связь с усопшим, а также, как отмечает Дж. Лунд Lund, J. Rune Stones as Material Relations in Late Pagan and Early Christian Scandinavia // Danish Journal of Archaeology. Vol. 9, 2020. P. 1., предполагали вовлечение в процесс прочтения надписей определенных телесных практик. Само прочтение рунических надписей вслух предполагало определенный акт припоминания, поскольку порождало особый вид коммуникации с людьми, владевшими навыком чтения этих надписей и понимавших их социальное значение Mitchell, S. Memory, Mediality, and the “Performative Turn”: Recontextualizing Remembering in Medieval Scandinavia // Scandinavian Studies. Vol. 85. № 3, 2013. P. 283-284., а размер рунических камней, как правило, превосходивший человеческий рост, и особое расположение надписей предполагали совершение определенных жестов Lund, J. Rune Stones as Material Relations in Late Pagan and Early Christian Scandinavia // Danish Journal of Archaeology. Vol. 9, 2020. P. 12.. Подобные практики были связаны с языческой космологией и отражали переход души из мира живых в загробный мир: на ранних рунических камнях имя заказчика находилось на одной стороне камня, а имя усопшего - на другой таким образом, что надпись образовывала дугу или располагалась в так называемом «змеином орнаменте». Согласно Дж. Лунд Ibid. P. 5., это прокладывало границу между миром живых и миром мертвых и отражало языческую космологию и идею перехода в другой мир. С принятием христианства меняется расположение рунических надписей: они становятся вертикальными, а надписи на них читаются снизу вверх, поэтому для того, чтобы прочитать надпись, приходилось наклонять голову под определенным углом и устремлять взгляд вверх Ibid. P. 8-9.. Однако стоит отметить, что расположение надписей и выбор поминальных формул не был универсальным и варьировался в зависимости от времени возведения камня, а также региона: некоторые надписи, отделявшие имя усопшего от имени заказчика, встречаются на камнях, датированных эпохой после христианизации Дании. Как отмечает К. Цимлер Zilmer K. Monumental Messages and the Voice of Individuality and Tradition: The Case of Scandinavian Rune Stones // Modes of Authorship in the Middle Ages (Papers in Medieval Studies). Ed. by S. Rankovic. Pontifical Institute of Medieval Studies, 2012. P. 406-407., если установка рунического камня сама по себе являлась традиционной формой поминовения усопшего, то орнаменты, расположение надписей и информация, которую заказчик хотел сообщить, зависела от определенной моды, существовавшей в этом регионе.

Ранние рунические камни, как правило, устанавливались рядом с тем поселением, где жил и умер человек, которому был посвящен этот камень, и имели тесную связь с ландшафтом: на некоторых рунических камнях упоминаются курганы (рунические камни SJy 26, SJy 51, NJy 46, Sj 82 и камни Sk 3, Sk 20, Sk 74, Sk 80, Sk 81 в провинции Сконе, Швеция, все они датированы второй половиной X - началом XI века), каменные ладьи (камень Sj 82, датированный 900-950 г.), а также мосты (на территории Дании таких надписей найдено сравнительно немного, всего 3 (Sj 60, Sj 66, Sj 93), также имеются упоминания описания камня Fyn 14, однако он не сохранился до наших дней, все они датированы XI веком, один камень (Sk 88) найден в провинции Сконе и датирован второй половиной X - началом XI века).

Мосты играли важную роль в ритуальном пространстве: начиная с Бронзового века на территории Скандинавии существовал обычай хоронить умерших в болотах или рядом с водоемами. В Железный век и Эпоху викингов этот обычай также сохранился: рядом с водоемами, бродами и мостами были найдены мечи без следов повреждений и украшения, что свидетельствовало о том, что они оказались здесь не в результате сражений, а были намеренно захоронены Lund, J. Thresholds and Passages: the Meanings of Bridges and Crossings in the Viking Age and Early Middle Ages // Viking and Medieval Scandinavia. Vol. 1. Turnhout: Brepols Publishers, 2005. P. 110.. Расположенные в непосредственной близости от воды, а также на границе поселений, мосты находились в лиминальной зоне, а потому являлись важным элементом ритуального ландшафта Скандинавии Эпохи викингов. Некоторые поселения были отделены от кладбища мостом: так, например, захоронения, найденные с деревней Старый Лейре (датск. Gammel Lejre), показывают сложные отношения с восприятием далекого и недавнего прошлого. Как уже отмечалось ранее (См. Глава 1.1), ранние постройки Мюссельхойгора располагались рядом захоронениями, датированными эпохой Каменного и Железного века. В Эпоху викингов модель восприятия прошлого претерпела существенные изменения: если ранние курганы воспринимались как отголоски далекого прошлого, то соседство с недавно умершими членами общины представляло опасность встречи с ними Lund, J. & Arwill-Nordbladh, E. Divergent Ways of Relating to the Past in the Viking Age // European Journal of Archaeology. Vol. 3, № 19, 2016. P. 421., а потому погребальный комплекс Грюдехой располагался по другую сторону реки Лейре, и пройти к нему можно было через брод, построенный к югу от поселения.

Наиболее известным мостом в Дании является мост Равнинг, построенный в 10 километрах к югу от Еллинга в эпоху правления Харальда Синезубого. Несомненно, мост был важным стратегическим сооружением, однако он имел еще одну функцию, которую выполняли все постройки Харальда Синезубого: обладая внушительным размером (около 760 м в длину и 5 м в ширину), мост требовал привлечения значительных ресурсов для его строительства, а потому являлся демонстрацией королевской власти. Как отмечает А. Педерсен Pedersen A. Monumental Expression and Fortification in Denmark in the Time of King Harald Bluetooth // Fortified Settlements in Early Medieval Europe: Defended Communities of the 8^th-10^th Centuries. Oxbow Books, 2016. P. 143., мост также мог иметь символическое значение и быть связанным с комплексом в Еллинге. Примечательно, что во второй половине X века на территории Дании распространяется «мода» устанавливать рунические камни рядом с мостами: так, например, комплекс в Сьеллебро в Ютландии включал в себя мост и рунический камень MJy 69, а камень MJy 22 был найден неподалеку от моста Скьерн. Камень Sk 74, упоминающий курган, нашли рядом со старым каменным мостом на дороге между Далбю и Лундом.

Примерно в это же время появляются рунические камни, на которых упоминается строительство мостов. Как отмечает Дж. Лунд Lund, J. Rune Stones as Material Relations in Late Pagan and Early Christian Scandinavia // Danish Journal of Archaeology. Vol. 9, 2020. P. 4., языческие надписи, содержащие упоминания мостов, располагались так, что слово «мост» образовывало связь с именем заказчика и именем умершего. Стоит отметить, все эти камни не были найдены in situ: камень Sj 60 обнаружили во дворе церкви в Фьеннеслеве, камень Sj 66 - в церкви в Торнборге, а камень Sj 93 был частью стены церкви в Сэнбю. В средневековых хрониках рунические камни практически не упоминаются, однако в них отразилось символическое значение мостов: так, легендарный король Хаддинг отправляется в подземное царство, где он по мосту пересекает черную реку, в которой вращалось большое количество оружия: «Пройдя дальше, они спустились к реке стремительно [несущей] иссиня-черные воды, в неистовых вихрях которой вращалось разного рода оружие; они могли пересечь её по мосту» Saxo i.8.14.. Когда Торкиль со своим войском путешествует по землям великана Гутмунда, они видят золотой мост, перекинутый через реку, однако великан не разрешает им перейти через него, так как этот мост между миром живых и мёртвых Saxo viii.14.7..

Примечательно, что Фроти, короля, установившего мир во всей Дании и правление которого совпало с началом новой эры, его подданные хоронят рядом с мостом Веребро в Зеландии, поскольку король хотел, чтобы его похоронили в лучшей из провинций его государства Saxo v.16.13.. Это первое упоминание моста не как части ландшафта загробного мира, а как места захоронения справедливого и мудрого правителя, которое выделяется на фоне курганов, в которых хоронили остальных легендарных королей Дании. Несмотря на то, что мосты играли большую роль в организации языческого ритуального ландшафта Дании, с принятием христианства их значение было переосмыслено: налаживание коммуникации между поселениями считалось благочестивым деянием наравне со строительством новых церквей, особенно в период распространения паломничества. Желание недавно обращенных в христианство датчан не только сохранить память о своих предках, но и позаботиться об их душе после смерти, хотя те и не были христианами, привело к тому, что некоторые рунические камни на территории Дании, на которых упоминается строительство мостов, не были найдены in situ: некоторые из них находились во дворе церквей, другие использовались заново как строительный материал, хотя некоторые из них, возможно, были здесь с самого начала (например, камень Sj 66: «Господь... позаботься о... -брета душе, он сделал камни... Эдвин(?) мост(?).» Tеrnborg-sten (Sj 66). Danske Runeindskrifter, URL: http://runer.ku.dk/VisGenstand.aspx?Titel=T%C3%A5rnborg-sten (Дата обращения: 20.05.2020).). Как отмечает Б. Сойер Sawyer B. The Viking-Age Rune-Stones: Custom and Commemoration in Early Medieval Scandinavia. Oxford: Oxford University Press, 2000. P. 18., перемещение камней на территорию церкви стало распространенной практикой в X-XI веке, поскольку в это время вводится новый способ поминовения - молитвы об усопших Ibid. 124., которые не только поддерживали память о них, но и давали надежду на спасение их душ. Возможно, церковь, возведенная Харальдом Синезубым рядом с курганами его родителей, могла служить той же цели, хотя те и не были христианами. Безусловно, эту цель преследовали и те, кто устанавливал рунические камни в память о своих умерших родственниках, поскольку характер поминальных надписей вплоть до XII века оставался неизменным, и рунические камни содержали не только имя усопшего, но и того, кто этот камень установил, а также мастера, вырезавшего их.

С принятием христианства на рунических камнях появляются молитвы, а родственники умершего/ей просят Христа, Богоматерь и архангела Михаила спасти его/её душу. Однако в период перехода от язычества к христианству на рунических камнях также появляются проклятия: рунической камень Sj 82, датированный первой половиной X века, содержит следующую надпись: «Рагнхильда, сестра Ульфа, установила этот камень и возвела курган и этот каменный (корабль) в память о Гуннульфе, своём муже, крикливом человеке, сыне Нерве. Мало тех, кто сейчас рожден, лучше его. Пусть будет (проклят) тот, кто (разрушит) этот камень или унесёт его отсюда» Tryggevжlde-sten (Sj 82). Danske Runeindskrifter, URL: http://runer.ku.dk/VisGenstand.aspx?Titel=Tryggev%c3%a6lde-sten (Дата обращения: 20.05.2020). Такая же надпись встречается на камне Sk 39, установленном уже в XI веке: «Свейни поставил этот камень в память о Тости Остром, своем отце, очень хорошем хозяине. Пусть каждый, кто сломает (его), будет проклят» Glemminge-sten (Sk 39). Danske Runeindskrifter, URL: http://runer.ku.dk/VisGenstand.aspx?Titel=Glemminge-sten (Дата обращения: 20.05.2020). Как уже отмечалось ранее, многие камни были найдены не in situ, а потому такие проклятия могли указывать на сопротивление со стороны местной знати, не желавшей принимать христианство и выступавшей против переноса и повторного использования камней, хранящих память об их предках.

Несмотря на широкое распространение моды на установку рунических камней в XII веке их количество заметно сокращается, а первоначальный смысл, вкладываемый в прочтение поминальных надписей, теряется: прежде всего, утрачивается навык прочтения рунических надписей, так, Саксон Грамматик пишет, что люди Вальдемара I, отправленные в Блекинге, чтобы прочесть эти надписи, не смогли этого сделать, потому что надписи в некоторых местах были скрыты под слоем грязи, а где-то затёрты ногами путников Saxo Pr.5.2.. А в седьмой книге он пишет, что в этом месте Харальд Хильдетан вырезал руны в память о своем отце: «В память о деяниях своего отца он приказал мастерам вырезать деяния своего отца неподалеку от скал в Блекинге, о чем я упоминал» Saxo vii.10.5.. Сейчас считается, что это естественные трещины в горной породе, внешне напоминающие руны, так называемые Рунамо, которые средневековые авторы приняли за руны, что вызвало бурные дискуссии в XIX веке (были версии, что это скальдическая поэма, а датский коллекционер Оле Ворм утверждал, что сумел прочитать слово «Лунд»). Из этого можно сделать вывод, что умение читать руны и понимать их контекст было не так распространено к концу XII - началу XIII века, как в предыдущие эпохи. Это подтверждают и сами рунические надписи: уже в начале XIII века на северном портале церкви в Аллерслеве (Ютландия) появляется надпись: «Йордан вырезал руны: прочитай тот, кто сможет» Allerslev-kalkristning 1 (Sj75). Danske Runeindskrifter, URL: http://runer.ku.dk/VisGenstand.aspx?Titel=Allerslev-kalkristning_1 (Дата обращения: 20.05.2020).. Надписи перестают воспроизводить поминальную формулу, которая существовала до этого несколько столетий, на них остаются только имена тех, кто покоится в этом месте.

Рис. 6 Рунамо. Блекинге, Швеция. Фото: Музей Блекинге.

Стоит отметить и другой признак переосмысления традиции: в предисловии к «Деяниям датчан» Саксон Грамматик пишет Saxo Pr. 1.3., что хотя датчане не были знакомы с латинской письменностью, их желание запомнить и возвеличить деяния своих предков было столь велико, что вместо пергамента они использовали скалы подобно тому, как это делали римляне. Саксон Грамматик предлагает новое понимание памяти, незнакомой предшествующим эпохам: памяти как записанного слова Hermann, P. `History of the Danes': Saxo the Grammarian and Saxo the Rune Master // Danish literature as World Literature. NY: Bloomsburry Academic, 2017. P. 20.: так, Рагнар увековечил свои деяния, установив камни со своими подвигами на видном месте: «Когда король бьярмов был убит, а король финнов пустился в бегство, Рагнар воспел свои деяния надписями на камнях, которые он поставил на высоком месте, чтобы навсегда сохранить память о своей победе» Saxo ix.4.25.. Примечательно, что во времена Саксона Грамматика рунические камни также воспроизводят эту метафору: в церкви Норра-Осума возводится рунический камень в память о епископе Абсалоне и Асбьёрне, которые построили эту церковь Norra Еsum sten (Sk 14). Источник: https://www.runesdb.eu/en/find-list/d/fa/q////6/f/1475 (Дата обращения: 20.05.2020).. Такие надписи больше напоминали христианские эпитафии, например, над могилой короля Вальдемара I (См. Глава 1.3).

В то же время отношение к старым способам увековечивания памяти воспринимается датскими историками неоднозначно: Саксон Грамматик высказывает презрение к стремлению Харальда Синезубого сохранить память о своей матери, а заодно и о себе, установив в память о ней такой огромный камень. Настолько огромный, что пока усилиями своих людей тащил его в Еллинг с побережья Ютландии, он потерял свое королевство: «Тем временем Харальд, занятый перетаскиванием камня, принялся настойчиво расспрашивать у подошедшего [к нему] воина из его флота, видел ли тот где-нибудь такой же большой камень, обработанный человеческими руками. Другой же сказал, что помнит, как недавно своими глазами видел бульший груз, сделанный человеческой силой. Когда король стал допытываться, чтобы узнать, [что же это было], тот сказал: «Это было недавно, когда у тебя отобрали Данию», - и добавил: «Ты должен винить себя, что для тебя станет более тяжким бременем». Так Харальд, когда спрашивал мнение других ради [своей] славы, получил известие о том. что лишился королевства» Saxo x.8.3.. Об этом же пишет и Свен Аггесен: «В то время как он отправил войско, чтобы перенести самый большой камень, который он намерился поставить над курганом матери в память о её свершениях, началось восстание…» BHRD VIII.

Итак, мы видим, что к концу XII - началу XIII века рунические камни как носители памяти переосмысляются датскими историками: с одной стороны, они становятся отголосками языческого прошлого и непомерных амбиций датских правителей, а потому становятся нежелательным способом увековечивания памяти. В то же время рунические камни становятся новой метафорой памяти - памяти как записанного слова, поэтому надписи на рунических камнях воспринимаются уже не как формулы, которые требовали особых технологий прочтения и обращались к генеалогической памяти, но по аналогии с манускриптами и христианскими эпитафиями как записи благочестивых деяний наподобие каменной плиты над могилой Вальдемара I в Рингстеде, о чем говорилось ранее (См. Глава 1.3).

2.2 Смешанные погребальные практики: от погребального инвентаря к легендарным предметам и мощам святых

Каждый человек рождается и умирает, жизнь и смерть тесно пересекаются между собой и являются важной частью любой культуры. Живые, видя умирающих вокруг себя, пытаются справиться со смертью через великое множество культурных практик и идей. И хотя смерть является вневременным явлением, его восприятие менялось на протяжении средних веков, а вместе с ним и коммеморативные практики, призванные возродить образ умершего и активно обращавшиеся к материальной культуре. Для средневекового человека было крайне важно обеспечить себе и своим близким достойные похороны, а также память о себе и о них после смерти, а поскольку смерть была не только трагедией, с которой сталкивалась семья умершего, но и социально значимым событием, то деяния человека и его статус при жизни имели непосредственное влияние на то, каких посмертных почестей он был достоен и какие воспоминания сохранятся о нём в обществе и сохранятся ли вообще. Так, король Фроти приказывает, чтобы всем противникам, кто погиб в сражении с датским войском, возвели погребальный курган и похоронили вместе с их телами лошадей и оружие, которые им принадлежали. И тому, кто посмеет разграбить их захоронения, он обещал не только смерть, но и лишение последних почестей после смерти, поскольку считал, что сих телом должно быть сделано то же самое, что они попытались сделать с чужим Saxo v.7.6..

Похожие слова говорил принц Амлед, проклиная убийц своего отца: «Беги скорее, сооружай костёр, сожги гнусные тела, изжарь нечестивые конечности, развей преступный прах, раскидай безжалостную золу: пусть ни погребальная урна, ни курган не покрывают останки их костей. Ни одно свидетельство не должно напоминать об их злодеянии. Пусть ни одно святилище, построенное на наших землях и [ближайшие земли] не пятнаются соседством с ними; пусть ни море, ни земля не оскверняются, будучи пристанищем их проклятых тел. Я позабочусь об остальном, а этот священный долг остается тебе: ты должен организовать эти торжественные похороны, словно это похороны тирана. Ведь не подобает родным землям покрывать прах того, кто по своей воле предал их». Saxo iv.4.7. Используя ту же формулу, великан Старкад, прибыв в Швецию, проклинает убийц короля Фроди: «Деяние должно вернуться к своему исполнителю, вина настигнет своего зачинщика. Позвольте слугам сложить трупы на повозку, и сопровождающий отвезет их прочь, за свои деяния недостойны они последних ритуалов похорон или сожжения; пусть никакая процессия или костёр не даруют им священной чести кургана. Пусть гниют они, разбросанные по полю и склёванные птицами, и омрачают поле своим злодейством и текущим гноем». Сразу обращает на себя внимание тот факт, что на своей земле датчане не разбрасывали и не хоронили трупы, дабы не портить ее дурной славой, однако воин Старкад охотно совершил это в чужих землях. Это наводит на мысль о том, что любое погребение было тесно связано с местом, а потому, возведя курган одному злодею, они омрачали этим прилегающие местности.

С другой стороны, трудно говорить о том, был ли это отголосок непосредственно скандинавской традиции или же на Саксона Грамматика оказала влияние латинская культура, поскольку на рунических камнях подобные проклятия не встречаются, зато их можно обнаружить в древнеримских эпитафиях. Более того, в Эпоху викингов не существовало единой модели ритуального поведения: каждое захоронение имело свои особенности, которые порой могут существенно отличать его от прочих захоронений в этом регионе. Визуальное оформление захоронений в пределах одного кладбища могло также сильно отличаться: некоторые могилы никак не помечались, другие же окружались каменными монументами внушительных размеров.

Рис. 7 Каменная ладья и Грюдехой. Фото: Fl. G. Rasmussen.

Проблема захоронений на территории Скандинавии усложняется еще и тем, что количество захоронений в пределах одного кладбища может очень сильно разниться, более того, неизвестно, сколько человек на самом деле удостаивались чести быть погребенными (из-за разнообразных практик погребения, одновременно применявшихся в Эпоху викингов, тела могли топить в водоемах, сжигать и развеивать прах или оставлять тела на поверхности земли) Price, N. Passing into Poetry: Viking-Age Mortuary Drama and the Origins of Norse Mythology // Medieval Archaeology, Vol. 54, № 1, 2010. P. 124.. Саксон Грамматик упоминает разные формы захоронений: королей хоронят как в земляных курганах См. подробнее: курган Асмунда и его жены Гунхильды в Уппсале (Saxo i.8.4), курган в честь короля саксов Гелдера (Saxo iii.2.11), курган в память о боге Бальдре, убитом королем Хёдером (Saxo iii.3.7), курган датского воина Бо (Saxo iv.4.15), курганы в память о павших русских воинах, возведенные по приказу Фроди (Saxo v.7.6), курган норвежского принца Асвида (v.11.3), курган короля Фроди (Saxo vi.1.1), курган датского воина Харальда (Saxo viii.5.1), могила короля Олафа, сына Гётрика (ix.1.1), курганы Горма и Тюры в Еллинге (x.6.1)., так и в каирнах Желая захватить Полоцк, Фроти инсценирует свою смерть и приказывает возвести кенотаф в память о себе, и каждый воин положил один камень, возводя это захоронение (Saxo ii.1.7). (грудах камней), а иногда возводят кенотафы, которые стали символом позорного бегства для норвежского воина Хаки См подробнее: курган Хаки, норвежского воина, который его воины возвели в память о своем предводителе, который. однако так и остался пустым, поскольку Хаки бежал в Шотландию, где и умер через два года. (Saxo vii.8.6) и хитроумного плана Фроти Saxo ii.1.7.. Тем не менее, согласно Саксону Грамматику, именно курганы были привычной формой почитания умерших, в то время как все остальные формы захоронений являются девиантными, а потому именно курганы хранили память о личности прославленных правителей и воинов.

Как уже отмечалось ранее, в скандинавском обществе захоронения хранили память не только об усопшем, но и о тех людях, которые приложили усилия в увековечивании его памяти - «спонсорах». Так, король Фроти, приказав похоронить русских правителей и военачальников по датскому обычаю, рассчитывал укрепить свою власть над покоренным народом Saxo v.7.7.. Легендарный король Дании и Швеции Хёдер также хоронит своего противника Гелдера, короля саксов, сжигая его тело на костре из его кораблей Saxo iii.2.11.. Норвежский воин Ринго организует для своего противника Харальда богатые похороны, чем заслуживает уважение датчан. Более того, Харальд был дядей Ринго, поэтому возведение кургана было не только дипломатическим ходом для усмирения гнева датчан, но и почитанием памяти умершего родственника Saxo viii.5.1..

Погребальные предметы также играли большую роль в поминальных практиках. В скандинавских захоронениях встречается огромное множество самых разнообразных предметов: помимо оружия в захоронение помещали элементы конской сбруи, инструменты, украшения, игральные кости, корабли, а также животных. Долгое время считалось, что все эти предметы были показателем статуса умершего: так атрибутом захоронений воинов являлась конская сбруя и оружие, ремесленников - инструменты, а в женских могилах находили украшения. Тем не менее, недавние исследования свидетельствуют о том, что это было не совсем так: безусловно, богатые захоронения принадлежали местной аристократии, однако они не являлись отражением социального статуса умершего. Так, на территории Исландии лошади и элементы сбруи не были частью погребального инвентаря исключительно мужских захоронений и были найдены в значительном количестве женских могил Loumand, U. The horse and its role in Icelandic burial practices, mythology, and society // Old Norse Religion in Long-Term Perspectives: Origins, Changes, and Interactions. An International Conference in Lund, Sweden, June 3-7, 2004. Riga: Preses Nams, 2006. P. 131.. Как отмечает У. Лоуманд Ibid. P. 132., двойственная природа лошади (лошади не были до конца одомашнены, как, например, собаки или скот) делала её хорошим посредником между мирами. Н. Прайс Price, N. Passing into Poetry: Viking-Age Mortuary Drama and the Origins of Norse Mythology // Medieval Archaeology, Vol. 54, № 1, 2010. P. 137. предлагает другую модель интерпретации погребального инвентаря: погребальные обряды включали в себя не просто определенные ритуалы, но они рассказывали истории, поэтому погребальный инвентарь не воспроизводил социальный статус умершего при жизни, но отражал то, как общество хотело запомнить его. Эту идею продолжает Л. Гардела Gardeіa L. Buried with Honour and Stoned to Death? The Ambivalence of Viking Age Magic in the Light of Archaeology // Analecta Archaeologica Ressoviensia. Vol. 4. Rzeszуw, 2011. P. 351., отмечая, что одежда могла иметь большее значение для отражение статуса умершего, чем погребальные предметы, чем и объясняется их разнообразие. Более того, не стоит забывать, что организация достойных похорон и увековечивания памяти были вопросом не только сохранения памяти умершего, но и тех, кто выступал «спонсором» всего этого действия, и затраты по организации погребения возлагались на него. Так, Ринго приказывает положить тело своего соперника в колесницу, запряженную лошадью, на которой он сам ездил, а затем на костер поставили золотую ладью, оружие и украшения Saxo viii.5.1.. При этом Харальд не был королём, а всего лишь воином, и далеко не все короли Дании удостаивались таких почестей.

Как уже отмечалось ранее, особенностью погребальных обрядов в Эпоху железного века было утопление тел вместе с оружием в реках, озерах и болотах, однако к концу VI в.н.э. такие погребальные практики прекратили свое существование и сменились погребениями в земле в форме ингумации и кремации. В VI-VIII веках количество захоронений в водоемах было крайне небольшим, но в Эпоху викингов эта традиция снова возродилась, однако претерпела существенные изменения. Оружие из захоронений Железного века содержало следы сражений и часто было деформировано перед погребением, что свидетельствовало о его длительном использовании. Отголоски этой традиции сохранились в средневековых описаниях ландшафта загробного мира: Саксон Грамматик описывает подземную реку, в которой вращалось большое количество оружия, а рядом с ней бились войны Saxo i.8.14.. Примечательно, что захоронения Железного века содержали большое количество оружия, в то время как в Эпоху викингов это были, как правило, единичные захоронения, которые помимо оружия включали в себя украшения, изделия из драгоценных металлов, инструменты и монеты Lund, J. Threshold and Passages: The Meaning of Bridges and Crossings in the Viking Age and Early Middle Ages // Viking and Medieval Scandinavia. Vol. 1. Turnhout: Brepols Publishers, 2005. P. 110..

Рис. 8 Мечи из долины Иллеруп, III-VI в. Музей Мойсгор, Орхус. Фото: Ternay A.

Не стоит думать, что мечи были единственным оружием датчан: помимо них в захоронениях встречаются боевые топоры, наконечники стрел и копий. Однако, как пишет И.Пирс Pierce, I.G. Swords of the Viking Age. Woodbridge: The Boydell Press, 2002. P. 10., меч был тем оружием, которое воспевали в поэмах и о котором мечтали. Факт владения оружием устанавливал между ним и его владельцем определенные социальные отношения: это было не только средство защиты, но и способ демонстрации своего социального статуса, который зависел от вида оружия. С оружием не стремились расставаться, оно было уникальным, имело свой опознавательный орнамент, а порой и имя. В Эпоху викингов наравне с мечами начинают украшать боевые топоры, чтобы повысить их статус. Из-за своей высокой стоимости такое оружие передавалось из поколения в поколение и имело целый ряд символических функций: оно было свидетельством семейных связей и показателем власти или преданности своему правителю. Уффи, сын легендарного короля Дании Вермунда, обладая немереной силой, сломал большое количество мечей, прежде чем ему достался легендарный меч его отца, а вместе с ним и власть над Данией Saxo iv.4.7.. В то же время копьё, менее престижное оружие в Скандинавском мире, которое Оттон II бросил в воды Лимфьорда, увековечило его поражение в неудачной кампании в Ютландии.

Рис. 9 Боевой топор из захоронения Маммена, ок. 1000 г.н.э. Национальный музей Дании, Копенгаген.

В Эпоху викингов оружие стало семейной реликвией, существовали даже практики, когда оружие доставали из курганов и использовали снова, оружию давали имена, тем самым наделяя собственной биографией, которая в XII-XIII веке привлекла внимание датских правителей. Так, король Дании Вермунд прятал в кургане свой легендарный меч Скреп, чтобы его не получил недостойный наследник. Более того, король сам смог точно определить место захоронения, поскольку следовал определенным ориентирам: «Затем он приказал отвести себя в поле и, расспрашивая своих спутников о каждом клочке местности, по опознавательным знакам нашёл точное место, где был закопан меч, и, выкопав его, передал сыну» Saxo iv.4.7.. Далее Саксон пишет, что когда Уффи увидел этот меч, у него не осталось сомнений в его древности и надежности, а потому он решил его не испытывать, как делал с предыдущими мечами. Также король Хальфдан Рагнарссон получил от матери два меча, принадлежавших его деду: один из них назывался Люзинг, а второй - Витинг Saxo vii.9.11.. Оружие составляло важную часть погребального ритуала, как отмечает Дж. Лунд Lund, J. Connectedness with things. Animated objects of Viking Age Scandinavia and early medieval Europe // Archaeological Dialogues 24 (1). Cambridge University Press, 2017. P. 91., выбор оружия для погребения не был случайным, оружие имело долгую историю, так как переходило в руки своего владельца в результате грабежа, торговли или дара.

Кроме того, существовала опасность, что курган будет разграблен: обладая высокой ценностью само по себе и будучи частью богатого захоронения, оружие привлекало расхитителей могил. Согласно Саксону Грамматику Saxo v.7.6., запрет на разграбление могил впервые ввел король Фроти: после битвы с норвежцами король приказал, чтобы тем, кто погиб в сражении, установили курган и вместе с их телом похоронили их лошадей и всё принадлежащее им оружие, а если кто-то попытается разграбить их захоронение, то он не только заплатит за это своей жизнью, но и будет лишен права быть похороненным. Эта проблема остро стояла не только в Эпоху викингов: с принятием христианства уважение к языческим захоронениям сохранилось, и церковь осуждала любой акт вмешательства в захоронения, пусть они и были языческими. Саксон Грамматик пишет Saxo iii.3.8., что после гибели короля Бальдра, датчане организовали ему такие роскошные похороны, что о них помнили и современники историка. Некоторые из них говорили, что какие-то люди хотели раскопать курган, чтобы достать сокрытые в нем богатства, но их объял такой страх, что они бежали оттуда, а некий Харальд, который тоже покушался на эти сокровища, говорил, что внезапно из кургана хлынула вода и затопила все вокруг.

В то же время, будучи семейной реликвией, оружие могло извлекаться из курганов и заново использоваться. Такие практики развернулись во второй половине X - XI века: многие захоронения этой эпохи выделяются тем, что при обилии погребальных предметов в них отсутствуют мечи или украшения, ради которых, по-видимому, и вскрывали захоронение Lund, J. Connectedness with things. Animated objects of Viking Age Scandinavia and early medieval Europe // Archaeological Dialogues 24 (1). Cambridge University Press, 2017. P. 96.. Причиной таких практик могло служить желание владеть престижным оружием и возродить генеалогическую память. Так, например, в захоронении Хедебю-Бусдорф были найдены два меча, один из которых был старше другого на 50 лет, что, по мнению Й. Стэкера Staeker, J. The Concepts of imitatio and translatio: Perceptions of a Viking-Age Past // Norwegian Archaeological Review. Vol. 38, № 1, 2005. P. 7., может указывать на желание местной знати легитимировать свою власть и установить свои права на эти земли. Также извлеченный из захоронения меч мог служить последней стадией погребального ритуала, а затем перейти в руки нового владельца, став при этом оружием, имеющим собственную биографию Теорию о том, что захоронение могло быть открыто длительное время впервые Н. Прайс. См. подробнее: Price, N. Passing into Poetry: Viking-Age Mortuary Drama and the Origins of Norse Mythology // Medieval Archaeology, Vol. 54, № 1, 2010. P. 140. Дж. Лунд считает, что извлечение оружия из курганов, спустя некоторое время после его захоронения, было последним этапом погребального обряда, подобно погребальным обрядам династии Меровингов. См. подробнее: Lund, J. Connectedness with things. Animated objects of Viking Age Scandinavia and early medieval Europe // Archaeological Dialogues. Vol. 24, № 1. Cambridge University Press, 2017. P. 97..

Пришедшее в Данию христианство полностью изменило погребальное поведение датчан: старые погребальные практики были забыты, обряды поминовения усопших стали проводиться по единому образцу. Согласно Саксону Грамматику Saxo x.6.1. и Свену Аггесену BHRD VII., последний курган в память о своих родителях возвел Харальд Синезубый. Тем не менее, места древних захоронений не были оставлены: зачастую на месте старых захоронений и торговых мест возводили ранние церкви (как это было в Рибе и Хедебю), древние курганы использовались для повторных захоронений (так, например, северный курган Еллингского комплекса не только располагался на месте кургана эпохи Бронзового века, но и содержал погребальные предметы, которые указывали, что это было христианское захоронение: литургический кубок и фрагмент патены, подвеска в форме креста Staeker, J. The Concepts of imitatio and translatio: Perceptions of a Viking-Age Past // Norwegian Archaeological Review. Vol. 38, No. 1, 2005. P. 18.). Кладбища, будучи отделенными от поселений и содержащие на своей территории рунические камни и курганы, оказывали сильное зрительное воздействие, а потому с принятием христианства активно использовались для строительства церквей и христианских захоронений.

Рис. 10 Предметы из Северного кургана (Кургана Тюры) в Еллинге. Изображение XIII. Национальный музей Дании. Копенгаген.

Было ли это вызвано желанием покончить с языческой традицией? Как отмечает А. Педерсен Pedersen, A. Ancient mounds for new graves. An aspect of Viking Age burial customs in southern Scandinavia // Old Norse Religion in Long-Term Perspectives: Origins, Changes, and Interactions. An International Conference in Lund, Sweden, June 3-7, 2004. P. 351., иногда старые захоронения действительно воспринимались как опасный языческий ритуал, однако такие предположения строятся на четком разграничении между язычеством и христианством, и неизвестно, существовало ли оно на территории Дании в Х веке. Если в Швеции и на острове Мэн найдено большое количество рунических камней с изображением крестов, то на территории Дании такие изображения встречаются относительно редко. В XII веке такое разделение уже было ярко выражено: Свен Аггесен пишет BHRD VII., что Харальд Синезубый похоронил своих родителей по языческому обряду, возведя курганы в память о них, а Саксон Грамматик в предисловии говорит, что его история начинается с языческих времен Saxo vi.5.5..

Тем не менее, языческое прошлое не вызывает неприязни ни у анонимного автора «Хроники конунгов из Лейре», ни у Свена Аггесена, ни у Саксона Грамматика: они пишут историю легендарных королей Дании, а также постоянно обращаются к захоронениями и предметам прошлого, чего, например, не делает автор «Роскилльской хроники». Согласно Альбану Готье Gautier A. Remembering and Forgetting Pagan Kings of the Danes in the Eleventh Century // Scandinavian Journal of History. NY: Routlege, 2019. P. 2-3., такая стратегия забвения прошлого была распространена в средневековом историописании и свидетельствовала о том, что хроники не были предназначены для выражения воспоминаний о языческих временах: внимание авторов перемещалось с языческих королей и героев на библейских персонажей и святых. Так, в «Роскилльской хронике» упоминается почитание мощей, когда Хардекнут и Магнус скрепляют своё соглашение над мощами святого Олава CR IX., которые стали материальными свидетельствами этого события. В «Хронике конунгов из Лейре», «Краткой истории» и «Деяниях датчан» функцию носителя памяти выполняют предметы, оставшиеся с языческих времён.

Ни у Саксона Грамматика, ни у Свена Аггесена мощи не становятся особыми носителями памяти, о событиях, произошедших после смерти святых: их дарят датским королям Византийский император дарит Свену Эстридсену святые реликвии (Saxo xii.7.4)., они творят чудеса Мощи святого Кнута испускают божественный свет (Saxo xi.15.1). Когда король Нильс приказал перенести останки Кнута Лаварда в Роскилле, в земле открылся источник, который указал, где стоит похоронить тело (Saxo xiii.7.1)., их привозят епископы Епископ Свен привозит в Роскилле мощи святых из Константинополя (Saxo xii.1.5)., но их не пытаются украсть, и они как будто отделены от истории датских королей. Дело в том, что мощи были связаны с соборной культурой, которая строилась вокруг личности епископа Ciardi, A.M. Saints and Cathedral Culture in Scandinavia c. 1000 - c. 1200 // Saints and their Lives on the Periphery: Veneration of saints in Scandinavia and Eastern Europe (c. 1000-1200). Turnhout: Brepols Publishers, 2010. P. 44., и хотя датские короли также были заинтересованы в канонизации своих предшественников, поскольку процесс канонизации устанавливал покровительство святого над тем местом, где его мощи хранились, а, следовательно, перенесение святых мощей в места захоронения датских королей устанавливало покровительство не только над умершими, но и живыми правителями. Тем не менее, мощи святого Кнута остаются в Оденсе, хотя их хотели перенести в Роскилле, однако это удаётся сделать Вальдемару I, который переносит мощи своего отца в Рингстед. Напротив, погребальный инвентарь был носителем истории правящих династий: так, у короля Вальдемара II был нож, которым Харальд Суровый убил дракона и который тот любил показывать своим друзьям: «Этот ножичек, весь изъеденный ржавчиной и едва ли способный что-либо разрезать, король Вальдемар часто показывал своим друзьям, так как он был человеком, который больше всего любил узнавать о приключениях и рассказывать о них» Saxo xi.3.1..

В эпоху зрелого средневековья древние захоронения становятся важными материальными свидетельствами легендарного прошлого, к которым постоянно обращаются датские историки, чтобы записать несправедливо забытую историю датского народа. Установка рунических камней, содержащих поминальные формулы, возникшие ещё в VII веке, по-прежнему оставалась распространённой коммеморативной практикой и сменилась надгробными плитами только в XII веке. Их тесная связь с окружающим ландшафтом привела к тому, что после обращения в христианство датчане начинают помещать рунические камни в совершенно новый контекст: с распространением служб по усопшим, рунические камни переносят или возводят во дворах церквей. Тем не менее, в XII-XIII веках восприятие рунических камней существенно меняется, что было вызвано сменой погребальных практик: Саксон Грамматик пишет, что руны содержат сведения о деяниях прославленных датчан, однако такой характер записей не был свойственен камням на территории Дании, которые обычно следовали стандартной формуле и упоминали имя усопшего и «спонсора». Более того, за рунические надписи начинают принимать природные явления, что свидетельствует не только об упадке рунической письменности, но и утрате знаний об их контексте.

Тем не менее, отголоски языческих похоронных обрядов сохраняются в сочинениях историков: так традиция хоронить оружие в водоёмах ложится в основу описания подземного мира, а истории о легендарных мечах, которые датские короли прячут от недостойных наследников, пересекается с практикой извлечения мечей из курганов, как завершающего этапа ритуала погребения. Более того, прошлое становится не только объектом внимания датских королей, но и местных жителей, которые, зная историю этих курганов, то и дело пытаются их вскрыть и достать хранящиеся в них сокровища. Оружие становится свидетельством деяний датских правителей, что сильно отличает его от мощей святых: хотя на фресках XV веков скандинавские короли-мученики изображаются с атрибутами своего мученичества (Св. Олаф изображается с топором, а Св. Кнут Лавард - с копьём), в XII-XIII веках оружие выступало как свидетельство языческого прошлого.

Заключение

На основании проделанной работы можно выделить ряд коммеморативных практик, тесно связанных с материальной культурой, которые возникли в Железном веке и Эпохе викингов и привлекали внимание историков XII-XIII века. Прежде всего, стоит отметить неоднозначное отношение средневековых авторов к языческому прошлому: с одной стороны, желание восстановить и написать несправедливо забытую историю Датского королевства, а также подкрепить эти события доказательствами, делало необходимым взаимодействие с различными языческими древностями. С другой стороны, между языческим прошлым и настоящим прокладывалась чёткая граница, а старания древних правителей по увековечиванию памяти о себе и своих подвигах иногда высмеивались и критиковались.

Неоднозначность восприятия прошлого проявлялась в мотиве легендарных и полулегендарных поселений: с одной стороны, между центральными местами и городами прослеживается преемственность, об их богатстве и славе слагаются поэмы, и к ним постоянно обращаются датские историки. Такое отношение преемственности возникло еще в датских поселениях Железного века и Эпохи викингов: дома-холлы, являвшиеся политическими и религиозными центрами поселения, постоянно перестраивались на одном и том же месте, а порой даже соседствовали с курганами Бронзового века. Тем не менее, когда христианство было объявлено официальной религией, датские правители пытаются отдалиться от прошлого и сохранять дистанцию с ним: в X веке появляются новые города, которые, хотя и находятся вблизи центральных мест, возводятся «с нуля» (за исключением Рибе, который развился из торгового поселения Эпохи викингов). Это проявляется в мотиве упадка и запустения поселений, а также в мотиве легендарных поселений, которые разрушили, но свидетельства существования которых, сохранились в ландшафте.

Идея преемственности также проявляется в различных постройках: датские правители прилагают большие усилия, чтобы завершить грандиозные строительства своих предшественников. Более того, первые христианские правители возводят церкви, некоторые из которых становятся местами захоронений датских королей и членов их семьи. С XII века на территории Дании появляется культ местных святых, места захоронений которых также становятся особыми местами памяти.