Конструируя (пост) память о травматическом прошлом: представления подростков об эпохе политических репрессий 1930-1950-х гг

Если эмоции интереса, печали и удивления показывают отношение к данной эпохе со стороны, из настоящего к прошлому, позволяют дистанцироваться от прошлого, то эмоция страха, инициируемая знанием и «вчувствованием» в прошлое, переживается как актуальное и адресованное настоящему. Другими словами, подростки с интересом, печалью и удивлением всматриваются в прошлое, а боятся настоящего.

Справиться с такими эмоциями оказывается очень непросто: «тема «репрессии» не так уж и легка. Она печальна и сложна. Я с трудом ее осилила».

Ответы на два вопроса «выходной» анкеты: «Что нового и важного для себя вы узнали в этой теме в результате участия в проекте?» и «Сформулируйте 2-3 предложения о том, что Вам дало участие в этом проекте», которые предлагали подросткам подвести личные итоги участия в проекте, помогают выявить произошедшие изменения в осмыслении эпохи политических репрессий, понять, получилось ли преодолеть информационный дефицит, удовлетворить потребности в познании темы на эвристическом, аффективно-аксиологическом и практическом уровнях.

В идеальном варианте каждый участник проекта в своих ответах должен был отметить результаты на всех четырёх уровнях (100% результат).

Таким образом, можно отметить удовлетворённость результатом работы в проекте:

1) на когнитивном уровне 85,7% участников выделенной группы;

2) на эвристическом уровне 42,8% участников выделенной/расши- ренной групп;

3) на аффективно-аксиологическом уровне 78,6%о участников выделенной;

4) на прагматическом уровне 35,7%о участников выделенной.

Рис. 1.

Данные диаграммы показывают отчётливый рост по всем показателям: обозначенные в начале проекта запросы были не только удовлетворены, но способствовали формированию и удовлетворению новых, более глубоких запросов на осмысление темы эпохи политических репрессий.

Как и ожидалось, в ответах практически всех участников прослеживается когнитивный уровень (например, «я узнала много нового из истории», «участие в проекте дало мне новые знания про свою страну», «за время участия в проекте я узнала истории людей и их родственников, переживших репрессии, узнала подробности по этой теме, точные даты, лучше изучила историю того времени... участие в этом проекте дало мне составить более четкую картину времен репрессий, узнать подробности того времени» и т.д.).

Обращает на себя внимание отмеченный подавляющим большинством участников аффективно-аксиологический уровень. Его формирование стало результатом обращения в рамках проекта к «человеческому» измерению истории данной эпохи через иммерсивные практики памяти и работу с аутентичными архивно-следственными делами, которые позволили подросткам не только узнать, но и прочувствовать судьбы отдельных людей, получить эмоциональный опыт сопереживания («работа в проекте позволила мне соприкоснуться с другими семейными историями, которые открылись мне в результате работы в архиве, и ментально пройти с каждым героем моего дела их путь», «[я] познакомился с частными историями некоторых репрессированных, думаю, это полезно при дополнительной моральной оценке тогдашних событий... самое важное, по моему, это погружение на личную сторону событий, куда не могут погрузить обычные школьные уроки» и т.д.).

Больше трети участников отметили наличие прагматического уровня, то есть достижения определённой практической цели, поставленной либо в самом начале проекта, либо сформулированной в ходе реализации проекта - в соответствии с выбранной лабораторией: «я ознакомилась со следственным делом того времени и провела его анализ» [написала исследовательскую работу - прим. авт.], «благодаря участию в проекте я начала заниматься своей семейной историей и сейчас пытаюсь выяснить судьбу моего репрессированного в 1940-ом году прадеда» [также написала исследовательскую работу - прим. авт.] - исследовательская лаборатория; «я улучшила навыки рисования, узнала детали работы с графическими романами и попробовала себя в этом направлении», «после участия в этом проекте у меня останется готовый комикс, созданный на основе реального дела пострадавшего от политических репрессий человека, который я дам прочитать людям, чтобы поделиться с ними тем, о чем нельзя молчать» - арт-лаборатории; «меня оно [проект - прим. авт.] научило писать эссе на проблемные темы» - лаборатория журналистики; «неплохие знакомства и интересную работу» - медиа лаборатория.

Любопытно, что при высоких показателях удовлетворённости на аффективно-аксиологическом и прагматическом уровнях (по сравнению с первоначальными параметрами), соответствующие показатели на эвристическом уровне не столь впечатляющи - менее половины выделенной группы подростков обозначили в своих ответах данный уровень: «участие в проекте позволило мне ответить на вопросы о том, необходимы ли были репрессии, был ли Сталин виноват в них единолично, как можно восстановить память об этих событиях», «участие в этом проекте дало мне понимание того, что значит определение “Сталинские

репрессии”», «дало мне понимание, почему стоит освещать тему Большого террора», «дало больше понимания о политике в СССР, о влиянии того периода на сегодняшний день», «понимание важности этой темы», «проект помог мне более чётко разобраться в событиях того времени.., обратить внимание на современное ведение политики».

Вероятно, это связано с рядом факторов: во-первых, работа в рамках проекта была выстроена в основном вокруг «человеческих» историй и индивидуальных переживаний, а не в большом документальноповествовательном жанре; во-вторых, на это оказали влияние противоречивость и неоднозначность самой темы; в-третьих, важное значение имеет отсутствие консенсусного нарратива об эпохе политических репрессий в нашей стране. Всё это в совокупности не позволило многим ребятам до конца «понять и разобраться» в теме эпохи политических репрессий. Однако это обстоятельство не стало препятствием для осмысления темы и формирования собственной позиции по отношению к ней: «Вопрос необходимости репрессий так и остался загадкой, но теперь я не считаю это чем-то странным. Раньше я чувствовала необходимость ответа на этот вопрос, окончательного ответа. Узнав нюансы этой темы, сопоставив все за и против, сделать окончательный выбор мне не удалось. Но я поняла, что не иметь однозначного ответа в этой теме - нормально. Проект дал мне структурированное видение тех лет, исходя из которого, я сделала свои уже личные выводы».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Подводя краткие итоги, можно отметить следующее.

Удовлетворение первичного информационного дефицита подростков-участников проекта МНР привело к усилению интереса к теме и возникновению новых уровней запроса на достоверную и объективную информацию.

Формирование аффилиативного уровня постпамяти об эпохе политических репрессий у подростков стало попыткой создания дополнительного к ассоциативной рамке постпамяти (с учётом всей её противоречивости) пласта индивидуальных воспоминаний через уникальный индивидуальный эмоциональный и интеллектуальный опыт реального и символического прикосновения к истории. Как отмечает С. Г. Доронина, «удвоенное значение памяти (коллективной и индивидуальной) повышает уровень человеческой ответственности, взывающей к осознанному и правдивому исследованию прошлого» (2020, с. 41). Использованные практики памяти в определённой степени позволили достигнуть именного такого результата.

Работа участников проекта с «человеческим измерением» истории способствовала более глубокому усвоению гуманистических ценностей, что привело к переосмыслению отношений государства, власти и гражданина, усилению растождествления государства и власти и формированию «конструктивного» (Снеговая, 2016), «критического» (Механик & Скоробогатый, 2019), рефлексивного патриотизма. Именно такой патриотизм, по мнению Н. Эппле, является одним из важнейших условий успешной работы с травматическим, неудобным прошлым нашей страны (Эппле, 2020).

Усиление значимости гуманистических ценностей, их актуализация и встраивание в осмысление «трудного прошлого» для подростков-участников проекта стало основой для формирования своеобразного «неразделённого нарратива» об эпохе политических репрессий, в котором ценность человеческой жизни и справедливость становятся ключевыми категориями.

Тем не менее, активно отстаивать эти ценности через индивидуальное проявление гражданской позиции и социальной активности в большинстве своём подростки не готовы. Можно отметить нарастающее напряжение между желаемыми образами государства, власти и гражданина и реальными отношениями между ними (по представлениям подростков), которое мешает достижению необходимого уровня доверия для формирования консенсусного нарратива об эпохе политических репрессий и совместной работы над трудным пошлым.

Список литературы

1. Bogumil, Z. (2012). Stone, Cross and Mask: Searching for Language of Commemoration of the Gulag in the Russian Federation. Polish Sociological Review, 177(1), 71-90.

2. Sneagon, T. (2019). Dying in the Soviet Gulag for the Future Glory of Mother Russia? Making «Patriotic» Sense of the Gulag in Present-Day Russia. In N. Bernsand & B. Torn- quist-Plewa, Cultural and Political Imaginaries in Putin's Russia (pp. 105-140). Amsterdam: Brill.

3. «Нам бы сейчас товарища Сталина». Почему россияне отказываются верить в репрессии и готовы прощать советскую власть. (2020, июнь 10). Извлечено от https://lenta.ru/articles/2020/06/10/istpam/

4. «Тяга к Сталину - моральная тупость общества». Директор «Левада-центра» о настроениях россиян (фото). (2020, январь 8). Извлечено от Фонтанка-ру website: https://www.fontanka.ru/2020/01/08/020/

5. Богумил, З., & Романов, Р. (2018). “Стена скорби”, музей ГУЛАГа и другие практики мемориализации жертв советских репрессий. Интервью Зузанны Богумил с Романом Романовым. Laboratorium: Russian Review of Social Research, 10(2), 157163.

6. Дорман, В. (2010). От Соловков о Бутово: Русская православная церковь и память о советских репрессиях в постсоветской России. Laboratorium: Журнал Социальных Исследований, (2), 327-347.

7. Доронина, С. Г. (2020). Социальная структура прошлого: Индивидуальная и коллективная память. Tempus et Memoria, 1(1-2), 36-43.

8. Зевако, Ю. В. (2019). Российская идентичность, политика памяти и «эпоха политических репрессий»: К постановке проблемы. Вопросы всеобщей истории, (22). doi: 10.26170/vvi19-01-19

9. Иванова, Н. А. (2013). Применение метода свободных ассоциаций в эмпирических социологических экспериментах. Вестник Санкт-Петербургского Университета. Серия 12. Психология. Социология. Педагогика, (3), 116-122.

10. Иммерсивный спектакль-экскурсия «Дело №39496» на Мемориале жертв политических репрессий (12 километр Московского тракта). (б. д.). Извлечено от Музей истории Екатеринбурга - m-i-e.ru website: https://m-i-e.ru/delo39 496

11. Куницына, В. (2011). Методология «Шкала дифференциальных эмоций» (ШДЭ) К. Изарда. Адаптация А.Б. Леоновой. В А. А. Бодалев (Ред.), Психология общения. Энциклопедический словарь. Москва: «Когито-Центр».

12. Лебедева, О. (2018). Одно прошлое - две памяти: Сравнительный анализ экспозиций музея истории Беломорско-Балтийского водного пути и музея Соловецкого лагеря особого назначения. Laboratorium: Журнал Социальных Исследований, (2), 134-148.

13. Маршрут памяти. (б. д.). Извлечено от Музей истории Екатеринбурга - m-i-e.ru website: https://m-i-e.ru/marshrutpamyaty

14. Механик, А., & Скоробогатый, П. (2019). Мир нуждается в «новой утопии». Извлечено от Эксперт-online website: https://expert.ru/expert/2019/50/mir-nuzhdaetsya-v- novoj-utopii/

15. Миронова, Н. И. (2011). Ассоциативный эксперимент: Методы анализа даных и анализ на основе универсальной схемы. Вопросы психолингвистики, 14(2), 108119.

16. Молчать нельзя рассказывать. (2020). Извлечено от 12memorial.ru website: http://

17. 12memorial.ru/molchat-rasskazyvat

18. Петров, Н. (2012). Был ли Сталин преступником? В А. И. Миллер & М. Липман (Ред.), Историческая политика в XXI веке (сс. 396-418). Москва: Новое литературное обозрение.

19. Снеговая, М. (2016). Слепые пятна любви к родине. Извлечено от Ведомости website: https://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2016/07/11/648 684-slepie-pyatna

20. Сыров, В. Н. (2020). Пути и способы исторического примирения: Профессиональное сообщество и проблема конфликтующих нарративов о прошлом. Tempus et Memoria, 1(1-2), 44-52.

21. Ушакин, С. (2009). «Нам этой болью дышать»? О травме, памяти и сообществах. В С. Ушакин & Е. Трубина (Ред.), Травма: Пункты (сс. 5-41). Москва: Новое литературное обозрение.

22. Феретти, М. (2002). Расстройство памяти: Россия и сталинизм (интервью записала Ирина Чечель, 20 11 2002 г.). Извлечено от Михаил Гефтер website: http:// gefter.ru/archive/24 676

23. Хирш, М. (2016a). «Есть разница между постпамятью и мобилизацией патриотических чувств» | Уроки истории XX век. Извлечено от Уроки истории website: https://urokiistorii.ru/article/53499

24. Хирш, М. (2016b). Что такое постпамять | Уроки истории XX век. Извлечено от Уроки истории website: https://urokiistorii.ru/article/53 287

25. Эппле, Н. (2020). Неудобное прошлое: Память о государственных преступлениях в России и других странах. Москва: Новое Литературное Обозрение.

26. Эткинд, А. (2016). Кривое горе: Память о непогребенных. Москва: Новое литературное обозрение.

References

1. "Thee craving for Stalin is the moral stupidity of society. Director of the Levada Center on the mood of Russians (photo). (2020, January 8). Retrieved from Fontanka-ru website: https://www.fontanka.ru/2020/01/08/020/ (In Russian).

2. "We wish we had Comrade Stalin now. Why Russians Refuse to Believe in Repression and Are Ready to Forgive Soviet Power. (2020, June 10). Retrieved from https://lenta.ru/ articles/2020/06/10/istpam/ (In Russian).

3. An immersive performance-excursion "Case #39 496" at the Memorial to the victims of political repressions (12 kilometer of the Moscow road). (n. d.). Retrieved from Yekaterinburg History Museum - m-i-e.ru website: https://m-i-e.ru/delo39496 (In Russian).

4. Bogumil, Z. (2012). Stone, Cross and Mask: Searching for Language of Commemoration of the Gulag in the Russian Federation. Polish Sociological Review, 177(1), 71-90.

5. Bogumil, Z., & Romanov, R. (2018). "Thee Wall of Sorrow, the Gulag Museum, and other practices of memorializing victims of Soviet repression. Interview by Zuzanna Bogumil with Roman Romanov. Laboratorium: Russian Review of Social Research, 10(2), 157163. (In Russian).

6. Dorman, V. (2010). From Solovki to Butovo: Thee Russian Orthodox Church and the Memory of Soviet Repression in Post-Soviet Russia. Laboratorium: Russian Review of Social Research, (2), 327-347. (In Russian).

7. Doronina, S. G. (2020). Thee Social Structure of the Past: Individual and Collective Memory. Tempus et Memoria, 1(1-2), 36-43. (In Russian).

8. Epple, N. (2020). An Inconvenient Past: Memories of State Crimes in Russia and Other Countries. Moscow: New Literary Review. (In Russian).

9. Etkind, A. (2016). Crooked Grief: Memory of the Unburied. Moscow: New Literary Review. (In Russian).

10. Feretti, M. (2002). Memory Disorder: Russia and Stalinism (interview recorded by Irina Chechel, 20 11 2002). Retrieved from Mikhail Gefter website: http://gefter.ru/archive/ 24 676 (In Russian).

11. Hirsch, M. (2016a). "Theere is a difference between post-memory and the mobilization of patriotic feelings" | History Lessons Twentieth Century. Retrieved from History Lessons website: https://urokiistorii.ru/article/53499 (In Russian).

12. Hirsch, M. (2016b). What is post-memory | History Lessons of the Twentieth Century. Retrieved from History Lessons. website: https://urokiistorii.ru/article/53 287 (In Russian).

13. Itinerary of Memory. (n. d.). Retrieved from Yekaterinburg History Museum - m-i-e.ru website: https://m-i-e.ru/marshrutpamyaty (In Russian).

14. Ivanova, N. A. (2013). Application of the method of free associations in empirical sociological experiments. Vestnik (Herald) of St. Petersburg University. Series 12. Psychology. Sociology. Pedagogy, (3), 116-122. (In Russian).

15. Kunitsina, V. (2011). K. Izard's Differential Emotion Scale (DES) methodology. Adaptation by A.B. Leonova. In А. A. A. Bodalev (Ed.), Psychology of Communication. Encyclopedic Dictionary. Moscow: Cogito Center. (In Russian). (In Russian).

16. Lebedeva, O. (2018). One Past, Two Memories: A Comparative Analysis of the Museum of the History of the White Sea-Baltic Waterway and the Museum of the Solovetsky Special Purpose Camp. Laboratorium: Russian Review of Social Research, (2), 134-148. (In Russian).

17. Mechanic, A., & Skorobogaty, P. (2019). Thee world needs a "new utopia." Retrieved from Thee Expert-online website: https://expert.ru/expert/2019/50/mir-nuzhdaetsya-v-novoj- utopii/ (In Russian).

18. Mironova, N. I. (2011). Associative Experiment: Methods of Data Analysis and Analysis Based on the Universal Schema. Psycholinguistic Issues, 14(2), 108-119. (In Russian).

19. Petrov, N. (2012). Was Stalin a criminal? In А. I. Miller & M. Lipman (eds.), Historical politics in the twenty-first century (pp. 396-418). Moscow: New Literary Review.

20. Silence cannot be told. (2020). Retrieved from 12memorial.ru website: http://12memorial.ru/ molchat-rasskazyvat (In Russian).

21. Sneagon, T. (2019). Dying in the Soviet Gulag for the Future Glory of Mother Russia? Making «Patriotic» Sense of the Gulag in Present-Day Russia. In N. Bernsand & B. Torn- quist-Plewa, Cultural and Political Imaginaries in Putin's Russia (pp. 105-140). Amsterdam: Brill.

22. Snegovaya, M. (2016). Blind spots of love for the homeland. Retrieved from Vedomosti website: https://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2016/07/11/648 684-slepie-pyatna (In Russian).

23. Syrov, V. N. (2020). Ways and Means of Historical Reconciliation: Thee Professional Community and the Problem of Conflicting Narratives about the Past. Tempus et Memoria, 1(1-2), 44-52. (In Russian).

24. Ushakin, S. (2009). "Do we have this pain to breathe?" On Trauma, Memory and Communities. In S. Ushakin & E. Trubina (Ed.), Trauma: Points (pp. 5-41). Moscow: New Literary Review. (In Russian).

25. Zevako, Y. V. (2019). Russian Identity, the Politics of Memory, and the "Era of Political Repression": Toward a Statement of the Problem. General History Quaestions, (22). doi: 10.26170/vvi19-01-19. (In Russian).

Размещено на Allbest.ru