Таким образом, оба измерения региональной нормативной гегемонии ЕС как основы международной субъектности ЕС «сливаются», объединяются в репрезентации, образуя единство 1) без доминирования спатиального либо теоретического составляющего; 2) избегая дедукции и полагаясь на индуктивную логику.

В дискуссиях о репрезентации как основании политического существуют два подхода: миметический и эстетический. Так, первый подход в соответсвии с концепцией мимесиса Аристотеля во многом вопреки логике репрезентации делает акцент на тождественности. Т.е. к примеру, парламентарий должен максимально точным образом репрезентировать своего избирателя, но в этом случае исчезает вообще потребность в репрезентации. Поэтому миметическая репрезентация является не политической репрезентацией, а позицией для этических и нормативных оценок репрезентаций в политике. Тогда как эстетическая политика исходит из важности различия между представляемым и представителем, также как неизбежна принципиальная не-тождественность между портретом и человеком, изображенным на этом портрете. И в этой связи важность получает не степень тождественности объекту репрезентации, а дистанция и ракурс между репрезентацией и ее объектом. Кроме того, эстетическая репрезентация позволяет индуктивную логику. Так репрезентация в основании политического предполагает, что любой репрезентационный феномен образован репрезентационными практиками, которые определяют дистанцию и ракурс между репрезентацией и ее объектом. В свою очередь, сходные по этим двум характеристикам репрезентаионные практики образуют стиль эстетической репрезентации. Далее, сложные репрезентационные феномены, как правило, являются комплексом стилей репрезентации и, соответственно, субъектностью таких феноменов является соотношение всех репрезентационных стилей, конституирующих этот феномен.

В приложение к политике соседства ЕС и проектам содружеств это означает, что эстетическая репрезентация как основание политического позволяет наполнить концепцию региональной нормативной гегемонии ЕС как основы международной субъектности ЕС индуктивно полученным содержанием. Так, в логике упомянутого Диеза страны-участники партнерств являются пространством отсутствия, которое одновременное сформировано региональной нормативной гегемонией ЕС и ей же заполняется. Кроме того, эта гегемония носит скорее трансцендентный характер по отношению к самому ЕС и, учитывая, что она образована не столько непосредственно самими институтами, дискурсами и практиками ЕС, сколько отношением, практиками, дискурсом ЕС к институтам, дискурсам, социальным движениям и т.д. стран-участников партнерств, то региональную нормативная гегемония ЕС является репрезентацией ЕС на международной арене, в которой отношение институтов и дискурсов ЕС к институтам, дискурсам, и пр. стран-участников партнерств являются репрезентирующими практиками, которые образуют гипотетически 1-3 политических стиля, отношения между которыми конституируют индуктивную субъектность ЕС на международной арене.

Таким образом, в парадигме эстетической политической репрезентации международная субъектность ЕС имея в своем основании региональную нормативную гегемонию, конституируемую концепцией нормативной силы Европы и политикой соседства и проектом партнерств является в эмпирическом выражении репрезентацией ЕС, состоящей из комплекса политических стилей, которые, в свою очередь, состоят из репрезентационных практик.

Такая концептуальная структура международной субъектности (или идентичности) ЕС 1) не носит оценочный характер; 2) не содержит доминирования ни теоретико-методологического измерения, ни спатильного; 3) максимально свободна от нормативистких, оценочных предпосылок; 4) имеет индуктивную логику; 5) обладает дискурсивной сущностью.

1.3 Политический стиль и критический дискурс-анализ как метод конструирования индуктивной субъектности ЕС

В предыдущем разделе текущей главы были сформулированы те эмпирические феномены, которые имеют под собой вполне конкретный эмпирический материал. Это репрезентационные практики, политический стиль, и сама индуктивная субъектность ЕС в парадигме эстетической репрезентации или эстетической политики.

Так, для конструирования метода используются четыре небольших группы понятий. Первая группа понятий - это 1)репрезентационные практики, 2) составляющие 1-3 политических стиля, которые, в свою очередь, составляют 3) индуктивную субъектность ЕС на международной арене. В индуктивной логике, хотя большим содержанием и значимостью обладают политические стили, исследуются их составляющие - репрезентирующие практики. Так для концептуального, теоретического анализа репрезентирующих практик и вычленения из них политических стилей эстетическая политическая репрезентация предлагает вторую группу понятий. Это дистанция, ракурс и сама репрезентация, состоящая из репрезентирующих практик. Краткие определения дистанции и ракурса в контексте эстетической политической репрезентации даны во введении настоящей работы. Проблема заключается в том, что эти определения представляются достаточно теоретическими и требуют большой методологической концептуализации. Для этого используется третья группа инструментальных понятий. А именно - эмпирический материал, предлагаемый спатиальным измерением региональной нормативной гегемонии ЕС, т.е. текущая редакция, существующая с 2014 года планов действий ЕС в отношении каждой из стран-участников партнерств. Этот эмпирический материал содержит именно то отношение институтов, дискурсов и практик ЕС к институтам, практикам, дискурсам стран-участников партнерств, которое содержит и дистанцию, и ракурс ЕС к своей собственной репрезентации, т.е. к региональной нормативной гегемонии ЕС. Но эти ракурс и дистанция необходимо выделить из эмпирического материала, из планов действий. Для этого используются два фильтра. Первый - это предложенные самим Ж. Делезом четыре режима различия, которые в рамках эстетической политической репрезентации могут пониматься как четыре возможные дистанции между ЕС и его репрезентацией. Это тождественность (или одинаковость), подобность, аналогичность, противоположенность. Подобные характеристики каждого режима описаны во второй главе при подробном эмпирическом анализе. Ракурс же концептуализируется исходя из теоретического измерения региональной нормативной гегемонии ЕС, а именно как 5 возможных форм функционирования нормативной силы Европы, предложенных Л. Аггестам. Это 1) убеждение и аргументация, 2) взывание к нормальности, 3) формирование соответствующего дискурсивного порядка, 4) демонстрация ЕС и его политик как модели, образца, 5) поощрение или наделение престижем или дискредитация.

В результате получится максимум четыре множества содержащих все возможные варианты дистанции ЕС к своей репрезентации на международной арене и пять множеств форм функционирования нормативной силы. Более того, эти множества окажутся пересекающимися за счет того, что некоторое количество действий из планов действий будет входить как в одно из множеств дистанции, так и в одно из множеств ракурсов. Такие пересечения будут предполагать крайне сходные дистанции и ракурсы и поэтому они и будут являться стилями, которых, согласно гипотезе должно быть от одного до трех.

После получения стилей необходим их качественный анализ. Вообще согласно Г. Харману стиль эстетической политической репрезентации или «политический стиль» помимо таких формальных характеристик как схожесть дистанции и ракурса как атрибутов репрезентационных практик его конституирующих содержит две следующие качественные характеристики. Это отношение к вопросу о возможности политического, прежде всего, дискурсивного порядка трансцендентного существующему и отношение к вопросу о возможности существования и воплощения политической истины (использование/неиспользование любой нормативной модели для оценки существующей ситуации, восприятие этой модели как достижимой/недостижимой). Ф. Анкерсмит добавляет к этим вопросам два схожих критерия, которые предлагается считать вспомогательными, но полезными для эмпирического анализа. Эти критерии применительно к работе могут быть сформулированы как вопросы 1)каким институтам, дискурсам и пр. стран-участников партнерств ЕС в планах действий наделяет правом представлять региональную нормативную гегемонию ЕС и 2) как он ограничивает (какими сферами и вопросами) власть над репрезентацией региональной нормативной гегемонии ЕС.

Так, очевидно, что инструментарий, который позволяет вычленить политические стили не способен предложить метод их качественного анализа. Поэтому для качественного дискурсивного анализа выделенных политических стилей используется четвертая группа понятий. А именно, в качестве такого метода используется метод критического дискурсивного анализа в версии Т. ван Дейка. Анализ Т. ван Дейка содержит три части - это коррелирующие друг с другом дискурсивные практики, сам текст и социальные практики. Метод ван Дейка крайне актуален для представленной работы, поскольку он направлен на анализ того, как формируется оппозиция «мы - они» и, соответственно, различие между «мы» и «они», то есть метод хорошо согласуется с установкой политической эстетической репрезентации на нахождение и анализ дистанции. Но различие в том, что в работе анализируется расстояние не между «мы» и «они», а между репрезентацией и объектом репрезентации, которые понимаются как принципиально отличные.

Поэтому для того, чтобы, с одной стороны метод был использован согласно его правилам, а с другой - учитывая неклассическое применены, для анализа политических стилей репрезентации функцию текста в анализе исполняют не тексты планов действий, а полученные пересечения в результате приложения двух описанных фильтров к текстам планов действий. Далее такой элемент анализа ван Дейка как дискурсивные практики коррелирует с таким аспектом политической эстетической репрезентации как дистанция, поскольку оба этих измерения отсылают, прежде всего, к символическому порядку производства, воспроизводства и интерпретации текста. Социальные практики могут коррелировать с таким аспектом политической эстетической репрезентации как ракурс, поскольку социальные практики являются практическим, материальным означаемым дискурсивной практики, а ракурс практическим, уточняющим измерением дистанции. Наконец, 1-3 полученных групп репрезентационных практик (эмпирически представленные в виде отдельных действий из планов действий), конституирующих политический стиль, являются текстами для самого анализа. Эта линия продолжается следующим образом: вопрос о возможности трансцендентного порядка, как одна из принципиальных характеристик политического стиля может быть выделена из дискурсивных практик и, соответственно дистанции. А также эта линия завершается такой дополнительной характеристикой политических стилей как вопрос о праве представлять. Вторая я же линия связана с вопросом о возможности реализации политической истины и, соответственно, социальными практиками как инструментом дискурсивного анализа и ракурсом как элементом политической эстетической репрезентации. Более того, она может быть дополнена вопросом о пределах власти над репрезентацией.

Проанализированные таким образом политические стили позволят, исходя из характеристик четырех параметров политических стилей, установить какой из них является доминирующим, какой - маргинальным, а также существует ли оппозиционный стиль, предполагающий иной гегемонический порядок. Эта совокупность отношений и потенциальные сценарии их развития и составят искомую индуктивную субъектность ЕС на международной арене в парадигме политической эстетической репрезентации.

Таким образом, метод эмпирического анализа состоит из двух частей. Первая часть является фактически вычленением с помощью двух описанных фильтров политических стилей из массива репрезентационных практик, эмпирически представленных множеством действий в соответствующих планах действий ЕС в отношении стран-участников партнерств. Вторая часть - это анализ выделенных политических стилей с целью установления характеристик четырех ключевых для политических стилей характеристик с помощью несколько модифицированного метода критического дискурс-анализа в версии Т. ван Дейка.

ГЛАВА II. АНАЛИЗ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ ЕС НА МЕЖДУНАРОДНОЙ ПОСРЕДСТВОМ ПАРТНЕРСТВ

2.1 Дистанция ЕС к странам-членам партнерств

Так, первый фильтр, который применяется ко всему массиву репрезентационных практик, эмпирически являющихся действиями из планов действий, является дистанцией - одним из двух атрибутов, определяющих политический стиль в парадигме эстетической репрезентации. Дистанция во введении была определена как степень различия между репрезентируемым и репрезентацией, которая приемлема для репрезентируемого. В случае политики соседства и проекта партнерств ЕС, как было показано в первой главе, это та степень развития, которую институты, дискурсы ЕС позволяют институтам, дискурсам, практикам и т.д. стран-участников партнерств. И именно действия из планов действия могут наглядно показать это разрешенное различие.

В качестве концептуализации степени различия были выбраны предложенные Ж. Делезом четыре режима различения. Первый - это одинаковость (в ряде мест этот же режим именуется тождественностью). Суть этого режима заключается в том, что Делез именует «ratio cognoscendi» (лат. разум, смысл познания). Применительно к политике соседства и проекту партнерств ЕС это означает, что нормы отнесенные к этому режиму выражают нежелание ЕС допускать хоть какое-то отличие институтов, практик стран-участников партнерств от практик ЕС. Подразумевается, что эти нормы есть, своего рода, истинные знания ЕС и не может идти речи о ценностной или иной специфике реципиента этих знаний. Модусом этого режима различия является логика. Это означает, что практики и нормы ЕС странам-участникам партнерств необходимо технически перенять, руководствуюсь логикой и избегая любых искажений.

Примером может служить следующее действие: «Continue approximation of national legislation with European standards, in particular, improve the electoral process and ensure its overall transparency». Соответственно, к этому режиму были отнесены нормы, которые прямо содержали отсылки либо к нормам, стандартам ЕС, либо к отдельным правовым актам институтов ЕС (как в действии «Further reforming the penitentiary system and improving detention conditions in line with the recommendations of the European Committee for the Prevention of Torture and Inhuman or Degrading Treatment or Punishment (CPT)») и утверждение необходимости сближения, следования и т.п. этим нормам.

Следующий режим предложенный Ж. Делезом - это подобность, базирующийся на «ratio fiendi» (лат. смысл, причина происходящего). Эта степень различия, очевидно, позволяет больше различия, чем предыдущий режим. В рамках режима подобности ЕС позволяет отличия институтов, практик стран-участников от своих, но эти отличия должны вытекать из норм, практик, дискурсов ЕС, либо находится под контролем ЕС и, соответсвенно, не представлять качественного, принципиального отличия от норм ЕС.

В качестве примера может служить следующее действие: «Examine the possibility for further liberalization of trade in agricultural, processed agricultural, fish and fisheries products, while addressing both tariff and non tariff obstacles to trade, including sanitary and phyto-sanitary measures, and protection of geographical indications, in line with the principles of the Rabat Euro-Mediterranean Roadmap for Agriculture».

Модусом этого режима различения является диалектика, т.е. обсуждение предмета действия между уполномоченными институтами, иными представителями ЕС и между институтами, НКО, иными представителями (теми, кого ЕС считает представителями) стран-участников партнерств, но при этом в рамках заданных заранее ЕС. В качестве дополнительного примера служит действие: «Negotiate an Agreement on Conformity Assessment and Acceptance of Industrial Products (ACAA) for all priority sectors».

Следующий режим различения - это аналогичность. Его концептуальную, теоретическую сущность Ж. Делез определяет как «ratio essendi» (лат. смысл, причина существования). В рамках этого режима ЕС позволяет большее различие институтам, практикам, дискурсам стран-членов партнерств. Фактически, разница с предыдущим режимом заключается в том, что подобность предусматривает обсуждение предмета, объекта действий но в рамках предзаданных либо институтом ЕС, либо тем или иным документом ЕС, аналогичность же заключается же в обсуждении предмета действия с акцентом на национальную норму, национальный документ, дискурс, практику. То есть, аналогичность как режим различения служит для легитимации и небольшой корректировки того или иного национального дискурса, документа, практики со стороны ЕС. В качестве примера можно привести следующее действие: «Work on elaborating appropriate legislation to address the phenomenon of terrorism serving as a legal substitute to the application of the current state of emergency taking into account Egyptian national security considerations.».

Модус этого режима различения, согласно Делезу носит онтологический характер. Применительно к ЕС, политике соседства и проекту партнерств это обусловлено тем, что ЕС не столько даже корректирует, сколько санкционирует, легитимирует существующее различие. Иначе, ЕС наделяет соответствующие институты, практики стран-участников такой степень различия, что оно получает онтологический статус и ЕС может его лишь утвердить.

Последний режим различения - противоположность. Его теоретическая сущность определена как «ratio agendi» (лат. смысл, причина действия или действовать). Этот режим позволяет наибольшее отличие для институтов практик, дискурсов стран-участников партнерств. Это связано с тем, что либо объект действий крайне неважен для ЕС, либо объект действия (либо контекст действия) настолько незнаком, нетипичен для ЕС, что другой режим различия, предполагающий меньшую дистанцию для ЕС невозможен. В качестве примера может служить следующее действие: «Develop plan and undertake specific actions to promote growth of SMEs in regions and in rural areas» (SME - small and medium-sized enterprises).

Модусом этого режима различия полагается этика. Применительно к политике соседства и проекту партнерств ЕС это означает, что отношение к объекту действия в том или ином контексте не может быть сформировано ни исходя из норм, дискурсов, практик ЕС, ни исходя из интересов, норм страны-участника партнерства. В результате ЕС вынужден обращаться к этике, или же в случае с политикой соседства и проектом партнерств к условно духу концепции нормативной силы. Этот режим предполагает максимальную возможность для нормативного творчества, в том смысле, что ЕС в рамках политики соседства имеет возможность утверждения новых границ нормативности.

Представленные выше критерии отнесения того иного или иного действия из планов действий к одному из четырех режимов различения как концептуализации дистанции представлены в виде следующей таблицы (Приложение 1).

Так, в рамках работы были проанализированы планы действий для одиннадцати стран участников восточного и средиземноморского партнерства. Не был проанализирован план действий для Марокко, поскольку план для этой страны представлен исключительно на французском языке. Тем не менее, общее количество проанализированных действий составляет 3487 действий. Полученное распределение действий по четырем режимам различия можно представить в виде следующей таблицы (Приложение 5).

2.2 Ракурс ЕС к странам-членам партнерств

Как было кратко определенно во введении представленной работы, ракурс - это, в парадигме эстетической политической репрезентации способ, метод выстраивания отношений между объектом и его репрезентацией в рамках уже существующей дистанции. Применительно к тема представленной работы это означает, что выделенные в предыдущем разделе четыре типа дистанций можно устанавливать, поддерживать и т.п. разными способами, инструментами. Ракурс концептуализирован как пять способов функционирования, влияния нормативной силы Европы, поскольку если режимы различия условно можно понять как некоторую телеологию (предпочитаемый вариант в отношении объекта того или иного действия, к реализиции которого безусловно следует стремиться), то способы воздействия нормативной силы Европы условно являются инструментами достижения этих целей.

Так, в первой главе было указано, что достаточный список таких способов представлен в работе Л. Аггестам. При этом, суть каждого из этих пяти элементов Л. Аггестам никак дополнительно не проясняет. Более того, она настаивает, что изложенные ее пять способов реализации нормативной силы Европы (убеждение и аргументация; апелляция (взывание) к нормальности, формирование дискурса, представление ЕС как модели, поощрение или наделение престижем или стыдом) являются не столько ее новацией, сколько конспектированием идей Т. Диеза и И. Маннерса.

Но в этом случае появляется существенное противоречие, заключающееся в том, что в работе написанной исключительно Маннерсом, действительно содержатся приведенные пять форм воздействия нормативной силы Европы. Но при этом Маннерс указывает, что эти формы, безусловно, обладают дискурсивной, риторической сущностью, но их воздействие заключается в том, что они ведут на первом этапе к социализации различных агентов стран, подвергающихся воздействию нормативной силы, т.е. к знакомству и интериоризации европейской нормативности. А в дальнейшем, достигнутая социализация служит фундаментом для институционализации отношений между ЕС и странами, усвоившими достаточное количество европейских норм. Соответственно, в этой логике подразумевается, что перечисленные пять способов воздействия нормативной силы 1) действительно имели силу в отношении той или иной страны, только если возможно зафиксировать либо соответствующую социализацию, либо соответствующую институционализацию; 2) следовательно, судить о воздействии нормативной силы в такой логике возможно только post factum.

Но при этом, в совместной работе Т. Диеза и И. Маннерса акцентируется исключительно дискурсивная сущность нормативной силы, и практически ничего не говорится ни о социализации, ни институционализации. Т.е. нормативная сила понимается как существующая и работающая перманентно, следовательно, о механизме, логике ее воздействия возможно судить исходя из дискурсов. Конституирующих нормативную силу, причем в любой момент. Более того, дискурс в этой логике является самоценным, его значение не опосредовано социализацией, институционализацией, любым другим процессом, практикой.

Представляется, что последний подход к пониманию способов воздействия нормативной силы Европы более продуктивен с теоретической точки зрения, с эмпирической точки зрения и с точки зрения эвристического потенциала. Так, в первой главе утверждалось, что в основе индуктивной субъектности ЕС как теоретический подход лежит концепция нормативной региональной гегемонии ЕС, которая имеет дискурсивный характер, поэтому с точки зрения теории однозначно предпочтителен второй вариант. Далее, если допустить, что судить о том имела ли места та или иная форма воздействия нормативной силы следует исходя из фиксации соответствующей социализации/институционализации, то любое эмпирически ориентированное исследование становится чрезвычайно ретроспективным, поскольку продолжительность указанных процессов предполагает даже не краткосрочную, а среднесрочную перспективу, тогда как постструктуралисткое, дискурсивное понимание нормативной силы предполагает ее пластичность, текучесть (фраза самого И. Маннерса о том, что мягкая сила работает как вода точащая камень, а не как напалм на заре). Наконец, с эвристической точки зрения анализ дискурса позволяет разбить дискурс на большее количество деталей исходя из большего количества параметров, чем любой способ анализа социализации/институционализации и их результатов.

Возвращаясь к определению, сути каждого из пяти способа воздействия нормативной силы, предлагается определять его 1) исходя из самой семантики именования каждого способа воздействия; 2) опираясь на анализ формулировок конкретных действий из планов действий. Учитывая два этих обстоятельства, применение второго фильтра к массиву репрезентационных практик (эмпирически - действий) носит значительный субъективный характер.

Так, примером такого способа влияния как убеждение и аргументация является следующее действие: «In this context, continue the existing dialogue on joint policy of non-proliferation through enhancing the present cooperation between our researchers being involved in activities aimed at helping the former weapon of mass destruction scientists and engineers to redirect their talents to civilian and sustainable activities in the context of the International Science and Technology Centre (ISTC)». К этому типу были отнесены действия, которые предполагали именно продолжение диалога, переговоров, обсуждения, достижения согласия и т.п.. Также было важно упоминание или краткое описание какого-либо контекста. Еще одной важной деталью являлось отсутствие какой-либо апелляции к нормативности ЕС, ввиду того, что существует два способа воздействия нормативной силы, предполагающих апелляцию к нормативности, этот способ воздействия должен предполагать именно обсуждение и аргументирование.

Примером такого способа воздействия как взывание к нормальности является следующее действие: «Further improvement of the system of plea bargaining». Так, действия, отнесенные к этому способу воздействия нормативной силы должны были содержать, с одной стороны нормативистскую, телеологическую перспективу, как улучшение, рост и т.п., но при этом не содержать институты, стандарты, нормы ЕС в качестве горизонта такой телеологии. Вероятно, что такие нормы подразумевают именно институты, практики, стандарты ЕС как образец нормы, но для анализа представляется важным именно подразумевание, а не открытое проговаривание.

Далее, примером такого способа воздействия как формирование дискурса является следующее действие: «Enhance political dialogue and co-operation, based on shared values, including issues such as facilitating efforts to resolve the Middle East conflict, strengthening the fight against terrorism and proliferation of Weapons of Mass Destruction, promoting the protection of human rights, improving the dialogue between cultures and religions, co-operating in the fight against anti-Semitism, racism and xenophobia». К этому способу воздействия нормативной силы были отнесены действия, которые предполагали установить, начать, создать, инициировать, предложить и т.п. диалог, переговоры, площадку для обсуждения/ встреч и т.п. При этом, было важно задание контекста и/или повестки для обсуждения, дискурса в рамках создающегося диалога. Упоминание или не упоминание ЕС как источника нормативности не имело значения.

Примером такого способа воздействия как представление ЕС как образца является следующее действие: «Converge towards EU legislation on liability for defective products and general product safety including market surveillance». К этому способу воздействия нормативной силы были отнесены все действия, которые явно и весьма однозначно имели стандарты, нормы, практики, дискурсы и т.п. ЕС как неоспоримый образец, горизонт желаемого.

Наконец, примером такого способа воздействия как поощрение, наделение престижем или стыдом является следующее действие: «Encourage cooperation initiatives in the Association Agreement framework designed to promote human rights and civil society». Соответственно, ориентиром для отнесения действий к этому способу воздействия нормативной силы Европы служило наличие глаголов поощрять, положительно отметить, осудить, обозначит важность/обеспокоенность и т.п. Не являлось важным упоминание или не упоминание ЕС, его стандартов, норм, практик как источника образца.

Приведенные выше критерии отнесения того или иного действия из плана действий к одному из пяти способов воздействия нормативной силы Европы как концептуализации ракурса представлены в виде следующей таблицы (Приложение 2).

В результате вновь было проанализирована 3487 действий. Полученные результаты распределения действий ЕС, понимаемых как репрезентационные практики, в качестве одного из способов воздействия нормативной силы Европы представлены в виде следующей таблицы (Приложение 6).

2.3 Дискурс-анализ политических стилей ЕС

Данные полученные в предыдущих разделах позволяют выделить группы действий, концептуализированных в работе как репрезентационные практики, со схожими характеристиками дистанции и ракурса, которые составляют политические стили.

Важно, что целью соотнесения результатов двух фильтраций являлось не установление корреляции между тем или иным режимом различия или дистанцией и тем или иным способом влияния нормативной силой Европы. Иными словами, каждый из четырех типов различия или дистанции допускает, что в рамках него могут функционировать в разных пропорциях все пять способов влияния или ракурсов. И наоборот, каждый из пяти способов влияния или ракурсов может быть применим в разных пропорциях к любому из четырех режимов различия или дистанции. Целью являлось именно выделение пересечений результатов этих двух фильтраций, содержащих самые большие количества действий безотносительно того к плану действий для какой страны относятся и является ли эта страна участников Восточного или Средиземноморского партнерства.

Результаты распределения действий ЕС в рамках политики соседства как одного из четырех режимов различения по соответствующим странам-участникам партнерствам представлены в следущей таблице (Приложение 3). А распределение действий ЕС как одного из пяти способов воздействия нормативной силы Европы - в следующей таблице (Приложение 4).

Так, крупнейшим пересечением результатов двух фильтраций, и, соответственно, политическим стилем является пересечение аналогичности как режима различия и формирования дискурса как способа воздействия нормативной силы Европы. Общее множество между этими двумя группами насчитывает 712 действий.

Вторым пересечением результатов двух фильтраций, представленных в предыдущих разделах настоящей главы, является пересечение подобности как дистанции или режима различия и такого ракурса или способа влияния нормативной силы как представление ЕС как образца. Общее множество между двумя этими группами составляет 504 действия.

Третьим существенным пересечением результатов двух фильтраций является пересечение такого режима различия или дистанции как одинаковость и такого ракурса или способа влияния нормативной силы Европы как апелляция к нормальности. Общее множество между двумя этими группами насчитывает 331 действие.

Вопреки гипотезе был также выделен четвертый политический стиль, в силу того, что существует пересечение между вновь одинаковостью как дистанцией или режимом различия и, на этот раз, убеждением и аргументированием как способа влияния нормативной силы. И количество действий входящих в это пересечение крайне близко к количеству действий составляющих предыдущий стиль и составляет 294 действия.

Остальные пересечения насчитывают гораздо меньшее количество норм и не представляют ценности для анализа в качестве политических стилей. Так, для представления масштабности четырех выделенных для анализа политических стилей соотношение первых восьми пересечений можно представить в виде следующей гистограммы. Где первые четыре стиля - это выделенные выше стили. Стиль №5 образован пересечением аналогичности как дистанции и убеждением и аргументацией как ракурсом и и насчитывает 146 действий; стиль №6 - одинаковостью как дистанцией и ЕС как образец как ракурсом и насчитывает 112 действий; стиль №7 - подобностью как дистанцией и апелляцией к нормальности как ракурсом и насчитывает 107 действий; стиль №8 - противоположностью как дистанцией и формированием дискурса как ракурсом и насчитывает 86 действий.

Соотношения действий, составляющих выделенные политические стили между собой, представлено следующим рисунком (Приложение 7). А соотношение действий, составляющих выделенные стили относительно общего количества действий - следующим рисунком (Приложение 8).

Так, функции и связи между выделенными четырьмя стилями, а также само существование четвертого стиля будет проанализировано в следующей главе. Поскольку для такого анализа необходим анализ каждого из четырех стилей в соответствии с четырьмя основными характеристиками политического стиля, предложенных в первой главе представленной работы. К таковым параметрам были отнесены 1) вопрос о возможности политического порядка трансцендентном существующему (имеется ввиду, прежде всего, политический порядок в странах-участниках партнерств); 2) вопрос о существовании и достижимости политической истины; 3) вопрос о том, кто (институт, социальное движение, практика и пр. стран-участников партнерств) наделен властью репрезентировать ЕС в странах партнерств; 4) вопрос о границах власти на репрезентацией.

Так анализ первого стиля, текст которого образован 712 действиями из 11 планов действий в рамках политики соседства, позволяет утверждать, что данный политический стиль не предполагает политического порядка принципиально отличного от существующего. В то же время данный политический стиль полагает, что политическая истина, во-первых, существует, а, во-вторых, она достижима и воплощаема.

Такие характеристики первых двух параметров связаны с значительной амбивалентностью данного политического стиля. Так, с одной стороны ЕС в рамках политики партнерств, устанавливает очень большую дистанцию, ориентируюсь в рамках данного стиля, прежде всего, на национальные правовые акты, нормы, принципы, идеи. С другой стороны, ракурсом данного политического стиля является формирование дискурса об объекте действий. Т.е. фактически ЕС стремится выступить архитектором ряда представлений, принципов, идей в странах-участниках партнерств, но адресовать авторство этих норм не себе, а самим странам-участникам и опираться на сформированные ЕС нормы, как на национальные нормы. Поэтому, существующий порядок вполне устраивает ЕС и ему не предполагается альтернатива. Более того, политическая истина в рамках данного стиля возможна, поскольку она представляет собой своего рода национальное согласие, фиксируемое в нормах, институтах, практиках и пр. страны-участника партнерства (формирование, которых сложно приписать однозначно ЕС или стране-участнику партнерства). И в силу такого представления о политической истине она достижима и достигается просто учреждением соответствующих норм, институтов и т.п.

Властью представлять ЕС в рамках данного политического стиля наделяются две группы институтов в странах участниках партнерств. Это, во-первых, такие институты, как армия, полиция, пограничные службы, а во-вторых судебная системы или, если конкретнее, то сам институт суда. Важно, что не весь государственный аппарат, а только перечисленные ведомства полагаются как репрезентация ЕС. Тем пределом, где данные институты дальше не могут считаться самим ЕС своей репрезентацией является нарушение прав человека (включая права женщин, детей, беженцев и пр.), прав различного рода меньшинств.

Анализ выделенного второго политического стиля, текст которого представлен 504 действиями (репрезентационными практиками) предполагает возможность политического порядка трансцендентного существующему. А также данный политический стиль предполагает существование политической истины и возможности его достижения.

Такие характеристики первых двух параметров данного стиля связаны с тем, что данный стиль предполагает гораздо меньшую дистанцию, чем предыдущий стиль, более того, форма функционирования крайне небольшого различия (подобность) - это представление ЕС как образца. В результате нормативность, политический порядок ЕС или по образцу ЕС выступает как порядок альтернативный существующим в странах-участниках партнерств. Более того, в качестве политической истины также эксплицитно и однозначно утверждаются именно нормы, стандарты, правила ЕС и ввиду такой конкретики политическая истина оказывается достижима самым простым образом.

Властью представлять ЕС в рамках второго выделенного политического стиля наделяются различного рода экономические агенты - предприятия как малого и среднего, так и крупного бизнеса (но не ТНК) различных секторов экономики, а также исследовательские, экспертные организации, научные институты, не аффилированные с правительствами стран-участников партнерств. При этом государственные контролирующие ведомства такой репрезентационной властью не наделяются. Пределом для власти над репрезентацией в рамках второго политического стиля является отрицание, несоответствие, игнорирование и т.п. стандартов и норм ЕС в торгово-экономической сфере.

Далее, анализ третьего выделенного политического стиля, текст которого представлен 331 действием, позволяет существование политического порядка трансцендентного существующим в странах-участниках партнерств. Также он предполагает существование политической истины, но не предполагает возможность ее достижения.

Такие характеристики первых двух параметров в рамках третьего политического стиля связаны с тем, что одинаковость как режим различия подразумевает чрезвычайную близость к нормам, практикам и пр. ЕС и подразумевает ЕС как образец, следовательно, если существующие политические порядки отличаются от порядка ЕС, то возможным порядком для них и вместе с тем отличным от существующего является политический порядок, предусмотренный нормами, практиками ЕС. Возможность политической истины связана с ракурсом являющимся таким способом воздействия как апелляция к нормальности, причем эта нормальность не отождествляется с ЕС, т.е. она в равной степени дидактична и для ЕС и для стран-участников партнерств, а ЕС выступает лишь как агент этой нормальности. В таком случае подразумевая норма, нормальность приобретает универсальный и в следствие этого едва ли достижимый характер.

Властью представлять ЕС в рамках третьего политического стиля наделяются институты, социальные движения, НКО и прочие агенты гражданского общества, не аффилированные с правительствами стран-участников партнерств. Но при этом, пределом их власти над репрезентацией является препятствование реформированию законодательных институтов, практик стран-участников партнерств в духе нормативной силы ЕС.

Наконец, четвертый выделенный политический стиль, который конституирован текстом из 294 действий, предполагает политический порядок трансцендентный существующему. Но при этом он предполагает существование политической истины и возможность ее достижения. Это связано с одинаковостью как режимом различия, в результате ЕС полагается альтернативным политическим порядком. Возможность достижения политической истины обусловлена тем, что убеждение и аргументация как способ влияния нормативной силы подразумевают, что политическая истина является результатом договоренности, а не нормативистским идеалом.

Властью представлять четвертый политический стиль наделено множество представительств международных организаций, но не институтов и миссий ЕС. Пределом их власти над репрезентацией является препятствование реформированию в сторону сближения со стандартами, практиками и пр. ЕС институтов, норм администрирования, стандартов исполнительной власти стран участников-партнерств.

ГЛАВА III. ИНДУКТИВНАЯ СУБЪЕКТНОСТЬ ЕС КАК КОМПЛЕКС ПОЛИТИЧЕСКИХ СТИЛЕЙ

Согласно гипотезе, сформулированной во введении, предполагалось, что анализ, результаты которого приведены в предыдущей главе, позволит выделить от одного до трех политических стилей. Четвертый политический стиль является как теоретическим, так и практическим вызовом.

Ориентация на три как максимальное число политических стилей связана с традицией анализа гегемонии в идеологическом измерении, анализа дискурсов, дискурсивных формаций и пр. Так, А. Грамши, рассуждая о ггемонии в «Тюремных тетрадях» подразумевает такое трехчастное идеологическое основание гегемонии. Так, гегемония, как система, претендующая на холистичность, предполагает помимо доминирующей, правящей идеологии маргинальную идеологию, которые вместе создают своего рода идеологическое пространство гегемонии, являются каркасом гегемонии. Но при этом устойчивость гегемонии дополняется тем, что существует и третья идеология, которая на внешнюю внеположенность гегемонии на самом деле является предусмотренной гегемоний возможностью собственного изменения. То есть, благодаря третьей идеологии гегемония может несколько «сдвинуться» но продолжить существовать. Сам Грамши видел, что основа капиталистической гегемонии в Италии и ряде других государств представлена фашистскими партиями и либерально-буржуазными, а социал-демократия составляла пресловутую третью идеологию, тогда как коммунисты и левые анархисты представляли подлинную опасность гегемонии.

Эту же трехчастную модель заимствует М. Фуко, когда в работе «Слова и вещи» показывает, что человек как концепт образован пересечением дискурсивных практик вокруг трех понятий: язык, жизнь, труд. Также схожую трехчастную модель можно найти, к примеру, в актатной системе А. Гремаса, предполагающей анализ по трем осям: ось желаний, ось испытаний, ось коммуникаций.

В этой логике такая простая количественная характеристика как количество политических стилей, конституирующих субъектность ЕС на международной арене, учитывая то, что в ее основе лежит региональная нормативная гегемония ЕС, позволило многое бы сказать об этой субъектности. Но существование четвертого политического стиля предполагает две объяснительные возможности. Либо индуктивная субъектность ЕС на международной арене носит принципиально раздвоенный характер, т.е. есть две версии этой субъектности, которые обладают общими доминирующим и маргинальным стилями, но различными оппозиционными стилями. Либо в структура международной индуктивной субъектности ЕС содержит два конкурирующих оппозиционных политических стиля.

Вероятно, имеет место второй вариант, наличие двух конкурирующих политических стилей, поскольку если допустить раздвоенность международной субъективности, это означало бы своего рода дефектность субъектности ЕС на международной арене, не позволяющей осуществлять хоть сколько-то значительное влияние, т.к. возникла бы проблема ликвидации этой раздвоенности, а не присутствия, влияния в мировой политике. Кроме того, такая раздвоенность противоречила бы существованию объемных и структурированных доминирующего и маргинального политических стилей.

Так, соответственно, первый политический стиль, содержащий 712 репрезентационных практик, носит доминирующий характер. Это означает, что данный политический стиль наиболее полно репрезентирует субъектность ЕС на международной арене на сегодняшний день, являясь «фасадом» региональной нормативной гегемонии ЕС. Эмпирически доминирующий политический стиль ориентирован на позволение достаточно существенного различия между ЕС и его репрезентацией, стиль не предполагает возможности существенных политических перемен в странах партнерств, а политическая истина в рамках данного стиля должна представляться как вытекающая из национальных особенностей, закономерностей, являться результатом национального согласия, а ЕС стремится внешне лишь санкционировать, одобрить такую политическую истину и ее достижение. Т.е. доминирующий политический стиль проявляет большую гибкость и избегает 1) существенного вовлечения ЕС в дела стран-участников партнерств; 2) прямого и неприкрытого навязывания норм, стандартов, практик и пр. ЕС. Но эта гибкость может быть позволена, в силу репрезентированности этого политического стиля посредством институтов государственного насилия и судов. Примечательно, что нарушение прав человека и меньшинств как предел репрезентации направлен на увеличение авторитета, мощности институтов государств партнерств, поскольку нарушение прав человека как нелегитимное насилие ослабляет институты, наделенные репрезентирующие ЕС в рамках данного стиля. Таким образом, доминирующий политический стиль является политическим стилем status quo с репрезентацией посредством институтов, составляющих state capacity, государственную мощь.

Второй политический стиль по отношению к первому носит маргинальный характер и конституирован 504 репрезентационными практиками. Данный политический стиль в отличие от предыдущего ближе не к максимальному различию (противоположности), а к минимальному (одинаковости). В отличие от доминирующего стиля данный стиль предполагает альтернативный политический порядок, но также как и первый утверждает возможность реализации политической истины. Поскольку как источником альтернативного политического порядка, так и источником и даже методом реализации политической истины выступают нормы, стандарты (прежде всего, экономические) ЕС. При этом репрезентируется данный политический стиль посредством негосударственных хозяйствующих субъектов всех масштабов. И важно, что предел репрезентации не их низкая экономическая эффективность (данный политический стиль практически не акцентирует внимание на экономическом росте), а именно отрицание стандартов и норм ЕС. Таким образом, данный политический стиль предусматривает 1) откровенную и прямую нормативную экспансию в торогово-экономической сфере; 2) сопряженность политических изменений и рецепции торгово-экономических норм, институтов, практик, стандартов ЕС; 3) большую вовлеченность ЕС в дела стран-участников партнерств. Т.е. с практической точки зрения данный стиль носит характер нормативной экспансии в торгово-экономической сфере без оглядки на политические последствия.

Эти два стиля составляют ядро региональной нормативной гегемонии ЕС на сегодняшний день. И поскольку эта гегемония является основой индуктивной субъективности ЕС на международной арене, практики и нормы, выработанные в рамках, прежде всего, этих двух стилей предположительно могут приобретать статус норм для внешнеполитического поведения ЕС. При этом, это ядро конституировано 1216 репрезентационными практиками, что составляет порядка 35% от общего числа репрезентационных практик.

Далее третий выделенный политический стиль может быть назван оппозиционным стилем №1. Под оппозиционностью данного стиля подразумевается, что он оппозиционен, в отличие от маргинального стиля, не доминирующему стилю, а ядру гегемонии и подразумевает ее некоторое смещение. Так, данный стиль конституирован 331 репрезентационной практикой. Крайне малая дистанция и нормальность, нормативность, которая в настоящее время не достигнута в самом ЕС, а также репрезентация посредством институтов гражданского общества в странах участниках ведет к тому, что этот стиль носит резко нормативистский характер. В то же время, этот стиль предполагает легитимацию присутствия ЕС как в странах партнерств так и в международной политике посредством нормативистского демократического оправдания. Так, данный стиль предполагает: 1) еще большее вовлечение ЕС в дела стран-участников партнерств; 2) продвижение демократических ценностей, где ЕС не образец а агент этих ценностей; 3) легитимность для ЕС. Таким образом, данный политический стиль эмпирически является легитимацией присутствия ЕС в мировой политике посредством демократической нормативности.

Наконец последний политический стиль, условно, оппозиционный политический стиль №2, конституирован 294 репрезентационными практиками. Данный политический стиль обладает интересным практическим значением, поскольку в силу крайне скромной дистанции, репрезентации посредством институтов международных организаций и ракурсом, предполагающим политическую истину всего лишь как результат договоренности он создает, с одной стороны, внешнюю, с другой ненормативистскую легитимацию присутствия ЕС в мировой политике. Важно, что репрезентация посредством международных организаций означает, что ЕС стремится сформировать в партнерствах дискурсивный режим, в рамках которого международные организации могут осуществлять свою деятельность настолько, насколько она не противоречит нормативности ЕС и настолько, насколько ЕС поддерживает эту деятельность. Так, данный политический стиль предполагает 1) как и предыдущий стиль, значительное вовлечение в дела стран-участников партнерств; 2) некоторую подчиненность действий международных организаций нормативности ЕС; 3) внешнюю не нормативисткую легитимность присутствия ЕС в международной политике. Т.е. данный стиль является еще одним вариантом легитимации присутствия ЕС посредством подчинения целям ЕС международных организаций в партнерствах.

Так, оппозиционные политические стили представляют разные модели компенсации нехватки легитимности присутствия ЕС на международной арене в рамках ядра региональной нормативной гегемонии ЕС.

Совокупно четыре описанных политических стиля насчитывают 1811 репрезентационных практик и составляют порядка 52% от общего числа репрезентационных практик. Полагается, что это достаточные количественные характеристики для конституирования индуктивной субъектности. Принципиально важные качественные характеристики политических стилей, предусмотренные парадигмой политической эстетической репрезентации, были описаны выше.

Все характеристики четырех политических стилей, конституирующих индуктивную субъектность ЕС на международной арене, представлены в виде следующей таблицы (Приложение 9).

3.2 Структура индуктивной субъектности ЕС: структура и перспективы

Весь предыдущий анализ позволяет осветить три принципиальных аспекта индуктивной субъектности ЕС на международной арене: 1) состояние ее нестабильности; 2) своего рода матрицу норм и интересов, которой следует руководствоваться как странам-участникам партнерств, так и институтам, программам и пр. ЕС, действующим на территории этих стран; 3) концептуальная матрица самой индуктивной субъектности.

Так, как было показано выше, предпочтительнее понимать наличие четвертого политического стиля не как показатель раздвоенности индуктивной субъектности ЕС на международной арене, а как наличие двух конкурирующих оппозиционных стилей. Вместе с тем, наличие двух таких стилей означает, что, на сегодняшний день, несмотря на то, что доминирующий стиль ориентирован на сохранение status quo, индуктивная субъектность, как в ее практическом, политическом измерении, так и в теоретико-концептуальном находится в состоянии существенной трансформации. Более того, возможно именно состояние трансформации способствует тому, что доминирующий стиль имеет ориентацию на сохранение текущих тенденций и, в целом, ориентирован на компромисс, либо их симуляцию, в гораздо большей степени, чем остальное стили. Иными словами доминирующий стиль призван компенсировать это «транзитное» состояние субъектности ЕС на международной арене.